Валерий Агафонов - биография

Биография АГАФОНОВ ВАЛЕРИЙ БОРИСОВИЧ (10.03.1941-1984) - исполнитель песен и романсов родился и всю жизнь прожил в Ленинграде. Отец - Агафонов Борис Лукич, мать - Коноплина Мария Леонидовна. 1949 году пошел в школу, но не закончил ее, поступил в ремесленное училище № 63 и одновременно учился в школе рабочей молодежи, которую окончил в 1963 году.

 После окончания училища (где познакомился с Юрием Борисовым) недолгое время работал шлифовальщиком, но по состоянию здоровья ушел оттуда. И поступил в Ленинградский театральный институт имени Островского на должность рабочего сцены, затем работал там же, осветителем, а впоследствии радистом постановочной части. Посещал курсы Института театра в качестве вольного слушателя, работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса. Пел в ресторане "Астория" в Ленинграде, под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен.

 Снялся в двух кинофильмах: "Чистые озера" и "Личной безопасности не гарантирую". В 1980 году Валерий Агафонов стал артистом Ленконцерта, выступал с песнями и романсами. Умер от порока сердца. На фирме "Мелодия" в 1985-1991 годах было выпущено пять дисков с песнями в исполнении Валерия Агафонова. В 2003 году в С.-Петербурге была установлена мемориальная доска памяти певца. К сожалению, известность, успех, слава пришли к Валерию Агафонову только в последний год жизни, жизни, совсем не похожей на обычную дорогу музыкально одаренного человека.

 Не было у него за плечами ни музыкального училища, ни консерватории. К раскрытию своей творческой личности, к осознанию своего предназначения и места в искусстве Агафонов шел долго и путем далеко не накатанным. Коренной ленинградец, детство которого прошло в блокаду в большой коммунальной квартире, Валерий первые уроки игры на гитаре получил от соседа по «коммуналке». И потом всю жизнь не переставал учиться. Выучил нотную гра моту, научился играть на рояле, а гитарой овладел так свободно, что не только блистательно аккомпанировал себе, но и работал над произведениями для концертной гитары Вила Лобоса — увы, выступить с этой программой он уже не успел.


 Валерий Агафонов не имел диплома об окончании высшего учебного заведения, но дилетантом он не был. Богатейшие природные данные, очень требовательное отношение к себе, огромный труд помогли артисту стать высоким профессионалом. Биография Валерия Агафонова пестра. Некоторое время он был вольнослушателем в Академии художеств, потом в Театральном институте на курсе В. В. Меркурьева. Вечером учился, а днем здесь же работал электриком. В памяти сохранились импровизационные концерты, когда мы, студенты, свободные от репетиций, лекций, показов, собирались под институтской лестницей и никому не известный тогда вольнослушатель-электрик пел нам песни и романсы, аккомпанируя себе на гитаре.

 А вскоре, оставив Театральный институт, Валерий уже поет русские песни и романсы для зарубежных посетителей ресторана «Астория». Затем он становится актером Вильнюсского русского драматического театра, снимается в фильмах «Путина» и «Личной безопасности не гарантирую...», под псевдонимом Ковач выступает в цыганском ансамбле с исполнением цыганских таборных песен. С 1980 года Валерий Борисович Агафонов — артист Ленконцерта, организации, занимающейся прокатом талантов и мало озабоченной проблемами их творческого роста. Но, благодаря переполняющей его жажде творчества, Валерий не только много концертирует, но и постоянно расширяет свой репертуар, совершенствует мастерство. Программы его концертов состоят из русских бытовых и классических романсов, цыганских песен и так называемых цыганских романсов. Избранному жанру он остается верен даже тогда, когда в Ленконцерте ему предлагают приготовить программу из произведений советских композиторов. Валерий соглашается и выбирает произведения, стилизованные под старинные романсы. Так в его репертуаре появляется романс В. Баснера «Целую ночь», написанный для телефильма «Дни Турбиных» в духе старинного русского романса. В работе над произведениями, в выборе ре­ пертуара Валерий Агафонов отталкивался прежде всего от слова, поэтической основы романса. Вот почему в его репертуаре была программа романсов на стихи поэтов пушкинской поры, поэтов начала XX века — Н. Гумилева, А. Ахматовой, А. Блока.









 Высокая поэзия была представлена, осмыслена и донесена до слушателя этим замечательным певцом. Необходимо отметить чрезвычайно редкое и ценное качество, которым обладал Валерий Агафонов, — у него было безукоризненное чувство стиля. Исполняя романс на стихи Пушкина, певец погружает нас в атмосферу пушкинского времени, цыганская песня переносит нас в многоцветье цыганского табора, романсы же из репертуара А. Вертинского отнюдь не имитация манеры великого мастера, но исполнены в его стиле с привнесением своего личного отношения к произведению. Думается, что сегодняшний интерес к твор­ честву Агафонова — это, прежде всего, интерес к глубокому, тонкому интерпретатору русского романса, жанра, чрезвычайно сложного при всей его кажущейся легкости и доступности. Этот жанр требует от исполнителя помимо певческих данных большой культуры, артистизма, прекрасного знания музыкальной литературы, тонкого чувства эпохи, времени. Богатство красок, тончайшая интонационная филигрань, великолепная дикция, глубокое ос мысление романса отличают творчество Валерия Агафонова. При этом, не форсируя голос, он демонстрирует совершенное владение им, красоту тембра. Романсы в исполнении Агафонова подобны живописным миниатюрам — они лаконичны, точны, ярки. В них оживают надежды, переживания, радости и страдания давным-давно живших людей, между которыми возникали и рвались нити сердечной близости. Артист своим удивительным мастерством заставляет нас сострадать сегодня вновь этим давно прошедшим драмам и разбитым некогда сердцам. Благоговейное отношение к любимому жанру сказалось и в том, что у Агафонова была целая картотека русского романса с обязательным указанием автора слов и музыки, имена которых он отыскивал с завидным упорством. Это ли не говорит о большой любви и благодарности певца искусству прошлых лет, давшему ему чудесную возможность выразить в наши дни свои мысли и чувства. Открытия, которые подарил нам Валерий Агафонов, не ограничивались вещами забытыми или малоизвестными. Благодаря своей исполнительской манере, чуждой аффектированному чувству, надрыву, полной внутреннего драматизма, внешней сдержанности при большой духовной наполненности, артисту удалось вернуть первозданную чистоту и прелесть хорошо известным «запетым» романсам. Знаменитые «Хризантемы», «Изумруд», «Пара гнедых», «Мы вышли в сад» и многие другие зазвучали в его исполнении с новой силой и обаянием. Человек широких интересов и разносторонних способностей, В. Агафонов пробовал и сам писать музыку. Его романс — «Ты поила коня» на стихи С. Есенина — включен в эту пластинку. «Еще не раз вы вспомните меня и весь мой мир, взволнованный и странный» — эти гумилевские строчки стали названием пластинки. Мы возвращаемся к искусству Валерия Агафонова вновь и вновь, мы познаем его мир, масштаб его творческой личности, его такое своеобразное исполнение и толкование русского романса. Использованы материалы Михаила Дюкова и Наталии Вайнберг Дискография 1985 г. Капризная, упрямая 1987 г. Снился мне сад 1988 г. Вторят сердцу цыганский струны 1989 г. Белая песня 1990 г. Еще не раз вы вспомните меня 1991 г. С концертов клуба "Восток" (2pl) 1998 г. Вам девятнадцать лет… 2003 г. Еще не раз вы вспомните меня 2003 г. Я вас любил… 2003 г. Очи черные 2004 г. За кордоном - любовь.



О Валерии Агафонове впервые я услышала от своих родителей. Мой папа, Иван Иванович Чернышев, двоюродный брат Леонида Ивановича Коноплина, отца Марии Леонидовны, мамы Валерия, рассказывал, что он знал Марусю с детских лет и любил ее за спокойный характер, рассудительность, деловитость и правдивость. Он на протяжении всей своей жизни поддерживал с ней связь, в основном путем переписки. Я запомнила Марию Леонидовну с тех пор, когда она еще до Великой Отечественной войны приезжала к нам в гости в Москву. Потом я узнала, что она вышла замуж и у нее родился сын, которого назвали Валерий. К сожалению, война началась через несколько месяцев после его рождения. Мы все очень переживали за всех родственников, живших в Ленинграде, и удивлялись, как Марии Леонидовне в условиях блокады удалось одной сохранить жизнь себе и двум маленьким детям. От недостатка питания маленький Валерик был очень слаб, часто болел и у него появилась сердечная недостаточность, а ходить он начал только с четырех лет.
Лично я познакомилась с Валерием осенью 1955 года, когда я работала в библиотеке Мосрыбвтуза и мне предоставили отпуск в конце лета. Очень хотелось поехать куда-нибудь к Черному морю, но путевку в дом отдыха мне достать не удалось, а ехать куда-то одной я не решалась. Вот тогда-то папа и сказал мне о возможности поехать в Ленинград к Марии Леонидовне. Эта идея мне очень понравилась. Я еще никогда не была в этом замечательном городе. Я написала письмо Марии Леонидовне и получила от нее любезное приглашение. Быстро собрала свои вещички. Оля, моя сестра дала мне свой фотоаппарат ФЭД, показала, как вставлять кассету и куда нажимать, чтобы сделать снимок, родители дали мне кучу советов и приветов и я отправилась в Ленинград






На вокзале меня встретил Валерий, узнал по описанию и по приметам. Одет он был весьма скромно, но берет и длинный шарф, один конец которого был по моде перекинут за спину, придавали ему вид художника или артиста. Когда мы пришли домой на Моховую улицу, я разглядела его более внимательно: Валера был худощавый, среднего роста мальчик, бледненький, с мягкими чертами лица, большими серыми глазами, большим ртом и роскошными густыми волосами каштанового цвета с блеском темно-красной меди. Он показался мне чем-то похожим на симпатичного лягушонка. Держался он с достоинством, был вежлив, со мной говорил почтительно.
Мария Леонидовна встретила меня очень приветливо, представила свою дочь Нелю (Нинель Борисовну), очень скромную, умную, милую и симпатичную девушку. Вечером Неля ушла к своей подруге Гале, у которой она и жила во время моего пребывания в их комнате, так как для всех там не было места, я спала на Нелиной кровати. Но с Нелей и Галей мы периодически виделись дома, несколько раз вместе гуляли по городу и очень подружились. Когда я уезжала, они подарили мне красивый альбом для фотографий в кожаном коричневом переплете и с медной застежкой-пряжкой. Я теперь храню в нем фотографии ленинградских родственников и виды города.
Меня поразила квартира, где жила Мария Леонидовна. Там было двенадцать или больше комнат, и еще в большом зале при входе были отгорожены комнатушки, и в каждом помещении жила семья и редко одиночки. Комната Марии Леонидовны была сравнительно большой, с лепниной на потолке и красивой высокой дверью, выходящей в зал рядом с двумя такими же дверями. Вдоль противоположной стены зала около окон, стояло несколько кухонных столов, а на них керосинки и примусы. В кухню можно было пройти по длинному коридору, от которого шли ответвления в сторону мест общего пользования и к другим комнатам.











 
Первые пять дней я ходила одна в Эрмитаж, с открытия и до закрытия, пока не прошлась по всем залам и хотя бы мельком не осмотрела все его экспонаты. А потом моим проводником по городу стал Валерий. Меня удивило его знание города. Он рассказывал про дворцы, дома и обитателей, про исторические события, памятники, улицы и площади, и все это сопровождал соответствующими цитатами и высказываниями знаменитых людей и стихами А.С. Пушкина и других поэтов. Мне скоро стало казаться, что это говорит и сопровождает меня не мальчик, а взрослый начитанный и хорошо образованный человек. Кроме всего прочего, Валерий обладал каким-то большим и необычным обаянием, которое выражалось в интонациях его голоса, взглядах, манерах. Он всегда был внимателен и держал себя скромно. Однако признался мне, что у девочек особым успехом не пользуется и чтобы привлечь к себе их внимание, хочет научиться петь и играть на гитаре как Павел, интересный молодой человек, который жил в одной из комнат той же квартиры. Валера познакомил меня с ним. Павел спел для нас несколько песен. Валера тоже что-то исполнил, беря на гитаре уже выученные несколько аккордов.
 
Потом мы с Валерием ездили в Ломоносов, Пушкин, Павловск, Петродворец. Хотя некоторые очень познавательные архитектурные памятники еще не были восстановлены и реставрированы, это были сказочно прекрасные путешествия. Погода стояла прохладная, но ясная. Ярко светило солнце, небо было необыкновенно синим, листва на деревьях поражала изобилием красок разных оттенков зеленого, желтого, оранжевого, красного и коричневого цвета. Особенно красиво выглядели листья клена, если смотреть вверх, на фоне синего неба, пронизанные солнечными лучами. В озерах и прудах отражались белые колонны зданий, красивые павильоны и скульптуры. Я фотографировала налево и направо все, что попадалось на глаза, но, к сожалению, не обратила должного внимания на своего спутника, от которого во многом зависело мое прекрасное настроение. Я запечатлела Валеру всего на двух или трех фотографиях, да и они, как, впрочем, и почти все остальное, плохого качества. Сейчас эти снимки приобрели для меня особенную цену и значение, но уже ничего не исправить.
Итак, мы с Валерой гуляли. Мария Леонидовна очень вкусно кормила нас, несмотря на свои скромные средства. Даже два раза, не помню, по какому случаю, испекла великолепные пирожные эклер, которые просто таяли во рту. Однако спустя некоторое время стала напоминать Валере, что пора бы заняться математикой, по которой ему в школе была назначена переэкзаменовка на осень. Но у него не было никакого желания учить математику. Он ее не любил и не понимал. Но это и понятно. Математика требует систематических занятий, а Валера из-за своего слабого здоровья часто болел и пропустил много уроков. Ему было трудно, он не любил зубрить и вообще делать что-нибудь по принуждению, хотя брал учебник и обещал приготовиться.
Уехала я из Ленинграда отдохнувшей и полной ярких впечатлений.









Некоторое, довольно продолжительное, время спустя папа позвонил Марии Леонидовне и спросил про Валеру и его учебу. Мария Леонидовна сказала, что он школу бросил. Тогда папа спросил, чем же он занимается. «Он поет» – ответила она. «Он еще и поет!» – воскликнул папа с возмущением и удивлением. В то время в стране и в нашей семье считалось, что человек, особенно молодой, должен учиться, получить высшее или среднее специальное образование, получить специальность и иметь соответствующий диплом. А то, что для Валерия основным делом в жизни и специальностью стало пение, мы не понимали. А без аттестата зрелости, свидетельствующего об окончании десятилетки, его ни в какие специальные или театральные заведения не принимали.
Потом Валера стал довольно часто приезжать в Москву и почти всегда заходил к нам. Как-то мама, возвращаясь из магазина домой, увидела у нас во дворе толпу народа. Оказалось, Валера, не застав никого дома, решил подождать, сел на лавочку и стал играть на гитаре и петь. Люди не могли пройти мимо, останавливались и слушали его. Тогда мы попросили спеть и для нас. И он запел старинные русские романсы. Пел превосходно. Родители растрогались, стали вспоминать и тоже петь романсы своей молодости. Несмотря на восхищение пением Валерия, мы воспринимали это как развлечение, приятное времяпрепровождения, а не как серьезное занятие как для себя, так и для Валеры, тем более, что сам Валерий пел легко, с удовольствием, когда и где угодно, по чьей-либо просьбе и просто так.
В Москву Валерий приезжал обычно неожиданно для нас и всегда с гитарой. Причем билетов на поезд он никогда не брал. Он просто входил в первый попавшийся вагон нужного ему поезда, подсаживался в купе к группе молодежи или людям, которые ему казались симпатичными, и начинал играть на гитаре и петь. Вокруг него сразу же собирались слушатели, так что когда проводник подходил проверять билеты, трудно было разобраться, сколько человек едет и где чей билет. Тем более, что и сам проводник или контролер с удовольствием слушали Валеру и им даже в голову не приходила мысль о том, чтобы его высадить, даже если он и безбилетник. Это Валера мне сам рассказывал.
Однажды Валерий приехал к нам, переночевал, а затем отправился куда-то по делам. К вечеру он вернулся с большой стопкой нот и очень довольный. Оказывается, он ездил куда-то за город в подмосковную дачную местность, где жила когда-то знаменитая, но почти забытая исполнительница старинных русских романсов. К сожалению, я не помню, кто именно и когда это было. Возможно, это была Тамара Церетели или Изабелла Юрьева, а может еще кто-то такого же ранга. Скорей всего, это было в конце семидесятых годов. Валерию каким-то чудом удалось узнать ее адрес, и он с трепетом душевным отправился к ней. О своей встрече с этой знаменитостью Валерий рассказал следующее: он нашел ее дом. Это было одноэтажное деревянное строение с палисадником под окнами. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре вышла пожилая женщина, по-видимому, домработница, и спросила, что ему надо. Валерий назвал себя, сказал, что он исполнитель романсов и страстный поклонник знаменитой певицы и что он хочет ее увидеть. Но женщина ответила, что хозяйка посетителей не принимает. Тогда Валерий сел на лавочку против окон заветного дома и запел романс: «Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…»
И она его услышала и пригласила в дом. Там Валерий сумел полностью ее обаять. Он рассказал о себе, что-то спросил у нее и пел, пел. Она стала вспоминать свою молодость и тоже петь разные романсы и, наконец, исполнила романс, в котором есть такие слова (привожу по памяти, не совсем точно): «…ты несмелый такой, так целуй, черт с тобой, черт с тобой».
А перед расставанием подарила Валерию ноты романсов.
После того, как Валерий женился и уехал в Вильнюс, я видела его всего несколько раз.
Как-то он заехал к нам. Я была дома одна, Спросила, хочет ли он есть. Он отказался, сказав, что только что обедал. Я не стала его упрашивать. Мы довольно долго с ним разговаривали. Вдруг он спросил, что в кастрюле, которая стояла на столе. Я говорю – картошка вареная, а он сказал, что очень любит, если вареную картошку поджарить. Я стала предлагать ему еще щи и котлету, но он согласился поесть только картошку. А потом я очень пожалела, что не накормила его и не поняла его чрезмерной деликатности.
Потом я виделась с Валерой, когда мы с моей знакомой австралийкой Бернис были в Вильнюсе, совершая турне по столицам республик СССР. Он тогда работал актером в Вильнюсском драматическом театре и был популярен как исполнитель романсов, выступая в лекциях-концертах, которые организовывала и вела его жена, Елена Петровна. Валерий пел, а она рассказывала об авторах романсов и истории их создания. К сожалению, в тот приезд мы не застали Елену Петровну, она была в командировке. Валера был один. Принимать нас ему помогал его товарищ со своей женой. Они устроили нам торжественный обед, честно израсходовав на него все деньги, оставленные Еленой Петровной для этой цели. Обед состоял из жареной утки с картошкой и овощами, а на десерт была земляника со сливками. Все было чрезвычайно вкусно, земляника была сладкая, душистая и в большом количестве, а вот утки досталось по небольшому кусочку, у нее мясо только на ножках и грудке, а остальное – косточки. Валера положил себе на тарелку ножку. Но я заметила, что он ее не ел, а после обеда отнес на кухню и положил в холодильник. Я потом спросила его, зачем он так сделал. Оказалось, что его пятилетняя дочка Лада находилась в детском саду на пятидневке и на следующий день, в пятницу, Валера должен был взять ее домой. Так он специально приберег эту ножку, чтобы угостить Ладушку. На следующий день с утра Валера показывал нам Вильнюс, а потом привел из детского сада Ладушку, очаровательную белокурую девчушку, очень серьезную и хозяйственную. Она объяснила мне, где что лежит на кухне, как подмести пол и т.п. На следующий день Валера устроил домашний концерт с участием одной известной вильнюсской актрисы. Валера много пел с большим вдохновением. Мы все слушали его с восхищением, но Бернис осталась равнодушной, так как совсем не понимала русский язык и не имела музыкального слуха. Кроме того, романс ей был совершенно незнаком как жанр. Ей были непонятны изменения выражения его лица, в какой-то момент она даже отшатнулась от Валерия. Я тогда подумала, что романс надо уметь слушать, так же, как оперу или симфонию, а не ждать многократного повторения одних и тех же слов, догадываться об эмоциях по телодвижениям певца и ощущать ритм, вздрагивая от оглушительных ударов барабана.
У Валерия была богатая мимика, кроме того, его лицо производило в разное время разное впечатление – иногда он казался потрясающе красивым, а иногда – чуть ли не безобразным.
Однажды Валера приезжал к нам со своим приятелем – молодым танцовщиком балета, который как-то приходил к нам без Валеры и ездил вместе с моим папой и мной на ипподром, где в тот день были бега. Последний раз я видела Валерия, когда он навестил нас вместе с Татьяной Николаевной по дороге в Ленинград после отдыха с ней на берегу Черного моря. Он тогда пополнел, выглядел очень солидным и важным. Знакомя меня с Татьяной, он спросил меня, как мне нравится «его девочка». Я сказала, что она смотрится очень хорошо, стройная и весьма красивая со своими длинными распущенными почти черными волосами, напоминающая некоторые портреты итальянок. Она не спускала с него обожающего взгляда, заботилась о нем, пыталась угадать его малейшие желания, а перед выходом на улицу тщательно укутала его горло шарфом. Потом они поженились.
О дальнейшей жизни и печальной кончине я узнала от родных. Они мне подарили его первую пластинку, сделанную по записям на радио.
Благодаря родственникам у меня есть и выходившие впоследствии грампластинки, кассеты и компакт-диски с романсами и песнями в исполнении Валеры. И чем больше я слушаю его голос, тем больше убеждаюсь, что в наше время никто не исполняет романсы лучше него. Валерия Агафонова можно без сомнения поставить в один ряд с самыми знаменитыми певцами, которые пели романсы в конце XIX-начале ХХ веков (Панина, Вяльцева, Морфесси).
Тембр голоса Валерия исключительно подходит для исполнения романсов, а главное, он очень бережно и тактично воплотил в своем пении все самые лучшие, классические, традиции романса, без излишней драматизации, цыганщины или просто демонстрации голоса. Он умел понять и донести до слушателей основной смысл содержания и все оттенки чувств романсов. Создается впечатление, что его голос непосредственно проникает в сердце. Надо отдать должное первой супруге Валерия Агафонова, Елене Петровне Бахметьевой, филологу, доктору гуманитарных наук. Она во многом помогла Валерию в достижении исполнительского мастерства, начиная с постановки голоса и дикции до трактовки содержания. А сам Валерий, хотя и не имел диплома о высшем образовании, умел понимать и воспринимать знания и опыт близких людей, талантливых артистов, посещал лекции известных режиссеров, дружил и участвовал в совместном творчестве с молодыми ленинградскими поэтами и бардами. Он часами мог разучивать аккомпанемент, оттачивать интонацию, добиваться наилучшего звучания. В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы. Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось.
Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра



Белый певец. Валерий Агафонов
Елена Владимировна Семёнова
Посвящается Олегу Погудину...

5-го сентября исполнилось 25 лет со дня смерти Валерия Агафонова. Этого удивительного певца и человека нет с нами уже четверть века, но живут его песни, и люди, уже не заставшие Агафонова в живых, услышав его неповторимый голос, становятся поклонниками этого выдающегося таланта, навсегда остающегося с нами.

Валерий Борисович Агафонов родился в страшном для России году – 1941-м. Отец, научный сотрудник Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, знаток восточных языков, ушел на фронт добровольцем, несмотря на то, что был освобожден от воинской службы по причине слабого зрения, и погиб под Смоленском. Мать, педагог по образованию, осталась одна с двумя детьми на руках и парализованной свекровью в Ленинграде. Блокада была первым испытанием, выпавшим на долю певца. То, что он, с рождения больной тяжёлым пороком сердца, смог пережить её, невозможно объяснить иначе, нежели Божьим чудом.
Часто бывает, что человек, получивший от Бога большой дар, словно расплачивается за него различными лишениями: бедностью, недугами и т.д. Валерий Борисович знал о своей тяжёлой болезни, знал, что срок, отпущенный ему, будет недолог, но тем больше и вдохновеннее работал, не жалея себя, без остатка отдавая людям данный ему огромный талант. Не имея музыкального образования, он виртуозно играл на гитаре и пел так, что после него было трудно слушать кого-то ещё. Петь Агафонов мог часами, он пел, как жил, как дышал. Временами из-за болезни ему трудно было даже спуститься по лестницы с 4-го этажа, но, когда певец выходил на сцену, казалось, что ему неведомо чувство усталости, что он, как выразился один мемуарист – бесконечен.
Голос Агафонова обладал целительной силой. Друзья вспоминают, что многих он вытаскивал из депрессии не какими-то словами, а своими песнями. А придти на помощь тем, кому это было нужно, Валерий Борисович готов был всегда, щедро даря свой дар, свою душу. Юрий Дубов вспоминает, что, когда его беременная жена в тяжёлом состоянии лежала в роддоме, его близкий друг попросил бывшего у него в гостях Агафонова съездить и спеть для неё: «На Верхнюю Радищевскую, к небольшому двухэтажному роддому, мы приехали рано. Нас, конечно, никуда не пустили, да мы и не рвались. Просто попросили, чтобы жену к окошку вызвали, если она сможет. Она к окошку подойти смогла и очень обрадовалась, когда нас увидела. Потом Валера начал петь. Он стоял в пустом дворике маленького роддома со своей удивительной гитарой и пел для одной, пока незнакомой ему женщины. И я знаю, что в те полтора часа, пока он пел для неё, она была для него одной-единственной! И когда минут через десять, как он начал петь, к окнам сбежались все девчонки, кто мог встать с постели, и Людмилку от окна выперли, Валера остановился и сказал: «Нет, девушки, вон ту к окну пустите, а уж остальные, как смогут!» Полтора часа!
Не знаю, надо ли сейчас придумывать, высасывать из пальца определение того, что так щедро положил тогда к ногам сестер, нянечек и рожениц Валера Агафонов. И хотя все появившееся позже на свет девочки и мальчики были как-то по-своему названы своими матерями, не боясь ошибиться, скажу, что все они были немного Валерками…»
Валерий Борисович принадлежал к той редкой категории людей, о которых говорят – не от мира сего. Его жена и муза, Татьяна Агафонова, вспоминает: «Помню, как впервые мы поехали на юг. Он впрыгнул в отходящий поезд с гитарой и одной-единственной рубашкой в чемоданчике. Остановились недалеко от Коктебеля, какая-то женщина дала нам на ночь палатку. А на другой день — вот удивительно, как к нему тянулись люди! — на набережной к нам подошел странного вида человек в тельняшке, берете и клешах, остановился около Валеры и говорит: «Вот ты, маэстро, и твоя дама будете жить у меня. Сейчас только выгоню своих жильцов». Это был дядя Вася-шкипер. За жилье с видом на море он с нас двоих брал пятьдесят копеек за сутки.
Валере очень хотелось поблагодарить ту женщину, которая нам дала палатку на первую ночь. Он написал ей письмо, а когда оставалось только поставить дату, он подумал-подумал и ляпнул: «1839 г.». Мне сначала показалось, что он ошибся, потом — что балуется, а оказалось, что у него на даты вообще никакой памяти не было — он жил в прошлом веке. Я пыталась расспрашивать Валеру о его жизни до нашей встречи, он рассказывал какие-то случаи, но ни разу не вспомнил, когда это произошло. Таких людей мне больше встречать не приходилось».
При этом Агафонов отличался огромной эрудицией и выдающейся памятью. Ночи напролёт он мог читать наизусть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Ахматову, Гумилёва… «Я помню, как его записывала Александра Александровна Пурцеладзе на маленький магнитофончик. Она спрашивала: Валера, а ты знаешь вот это? — и говорила два слова из какого-то романса. Он начинал петь. А это? Это? И Валера все пел. Не было практически того, чего он не знал. У него был чемодан нот, которые он скупал и списывал везде, где только мог...» - рассказывал в интервью газете «Смена» Николай Афоничев.
 «Всё богатство – песня и гитара», - пел близкий друг певца, бард Юрий Борисов. И это было сказано не только о нём самом, но в не меньшей степени и о Валерии Борисовиче. Он, как вспоминаю знавшие его, жил в каком-то нематериальном мире.
Чтобы заработать на жизнь, Агафонов работал шлифовальщиком, рабочим сцены, электриком, радистом… Параллельно участвовал в художественной самодеятельности. По рекомендации знаменитого В.В. Меркурьева посещал курсы Ленинградского института театра, музыки и кино, участвовал в сборных эстрадных концертах. Работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса, пел в ресторане «Астория» в Ленинграде (здесь его слушателем стал президент Франции Шарль де Голль, находившийся с визитом в СССР), под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен, позднее снялся в эпизодических ролях в двух кинофильмах – «Личной безопасности не гарантирую» и «Путина». Стоило ему взять в руки гитару, как вокруг собиралась толпа. В подъезде дома Валерия Борисовича собирались почитатели его таланта и слушали импровизированные концерты. Кто слышал Агафонова хотя бы раз, уже никогда не мог забыть этот чарующий, уносящий в прошлое, дивный голос. Везде собирались десятки людей, чтобы услышать изумительного исполнителя русских романсов, коих насчитывалось в его репертуаре великое множество: от Глинки и Варламова до Зубова и Прозоровского. «Вот мы ехали в автобусе, он мог сказать: «Все, больше из этого автобуса никто не выйдет». Расчехлял гитару — и начинал петь. И пока он не переставал — ни один человек из автобуса не выходил. Все хватались за поручни — и слушали его…» - вспоминал друг Валерия Борисовича Николай Афоничев.
Елена Бахметьева в своей статье «Рыцарь романса» писала: «Бытовой романс, несмотря на кажущуюся простоту, не так уж доступен для исполнения. Он не терпит форсирования звука, не звучит под оркестр, теряет непосредственность на большой сцене, а в эстрадном исполнении часто становится пошлым, так как ему противопоказан малейший нажим или показ. Валерию Агафонову удалось избежать этих рифов. Романс в его исполнении оставался всегда интимным, задушевным, не выступлением и не представлением, хотя это и драма в миниатюре. И слушая голос Валерия Агафонова, воспринимаешь романс как конкретную жизненную ситуацию - счастливую или трагичную, но всегда очень значительную. Стало уже бесспорным мнение об эталонной трактовке Валерием Агафоновым русского романса. Бережно передавал артист литературный и музыкальный тексты, дороги были для него малейшее движение души, тончайшие оттенки чувства. И возникает вопрос: как человек, не имеющий ни литературного, ни музыкального, ни вообще среднего образования мог создать шедевры исполнительского искусства? Говорят, он был талантлив. Борис Алмазов в том же «Невском времени» в статье под названием «Так ярко, так мучительно» пишет: «Более одаренного человека, чем Валерий Агафонов, я не встречал!» Да, бесспорно, Валерий Агафонов был щедро одарен природой: он пел, сочинял музыку к стихам, писал стихи, отлично рисовал, писал маслом, лепил, был прекрасным чтецом и рассказчиком, отлично играл в шахматы, превосходно плавал, но самое главное - его реакция на искусство и жизнь, особенно искусство, была безупречной. И все же, помимо дара, нужна школа. И она была. Валерий Агафонов был профессионалом, а не талантливым дилетантом». («Вильнюс», № 7, 1992)
При всём этом попасть в официальную систему не было никакой возможности. Не потому, что Валерий Борисович представлял для неё угрозу, а из-за собственного душевного склада его самого. Николай Афоничев рассказывал: «Он не понимал, что такое производственная дисциплина. У него было огромное чувство ответственности — в том случае, если дело касалось искусства. Чтобы кому-то петь, он мог вставать, бежать ночью куда угодно, в любую мастерскую, садиться на самолет, лететь в Днепропетровск, где у него были слушатели! Но если дело касалось отбывания повинности, административной принудиловки — то ему на это было совершенно наплевать. Он не боялся наказаний, его не интересовали записи в трудовой книжке. У него были люди, которых он любил, — и все. (…) Агафонова просто не замечали. Для профессиональных музыкантов он был дилетант. У него не было ни диплома, ни каких-то других официальных бумаг, которые открывают двери... И вообще он не мог работать ни в какой официальной организации. Он не понимал, почему он должен ходить к кассе за зарплатой, почему он должен вообще где-то «числиться» — ведь он работает с утра до вечера, работает для людей, поет! Ему трудно было это объяснить».
Агафонов не вписывался в систему. Как не вписывался и поэт Юрий Борисов, творческий союз с которым стал важной вехой в жизни Валерия Борисовича.
Судьба Борисова складывалась непросто. Он родился в 1944-м году в Уссурийске Приморского края. Мать работала кассиршей, кондуктором трамвая, отец был молотобойцем. По окончании войны семья вернулась в Ленинград, где Борисов воспитывался, в основном, в детдоме Ждановского района на Каменном острове. После школы с 14 лет он учился на токаря-револьверщика в ремесленном училище, где познакомился с Агафоновым, для которого стал первым учителем профессиональной игры на гитаре. На 7-струнной гитаре и аккордеоне играла его мать, и Юрий Аркадьевич в подростковом возрасте начал играть на гитаре, и впоследствии даже преподавал игру на этом инструменте. После окончания ремесленного училища судьбы товарищей сложились по-разному. Юрий Борисов ещё во время учебы получил срок за мелкое хулиганство, около 3-х лет отбыл в подростковой колонии в Липецкой области. Освободившись, лет в 18-19 поступил в школу парикмахерского мастерства. По специальностям почти не работал — берег руки для игры на гитаре. Позже Юрий Аркадьевич получил ещё немало специальностей, но так нигде и не работал, а потому регулярно получал строки за «тунеядство». В среднеазиатской колонии поэт заработал чахотку, все оставшиеся годы медленно убивавшую его. Стихов Борисова нигде не печатали. Какое издание могло позволить себе роскошь напечатать, к примеру, такое:
Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где-то детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.

Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше «Ура!»
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?

В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?

Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.

Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в ЧеКа разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
Кроме поэтического таланта, Борисов обладал ещё даром композиторским и хорошими вокальными способностями. Татьяна Агафонова вспоминает: «У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт, и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь...
Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они - Юра, Валера – состоялись».
Встретились два не вписывавшихся в систему творца, вновь свела их судьба после долгого промежутка, и плодом их союза стал цикл белогвардейских романсов такой исключительной силы, что при первых аккордах их, при первых словах – ком подкатывает к горлу:
Всё теперь против нас, словно мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от крови России,
И Господь нас не слышит: зови – не зови…
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиды
Ждем холопскую пулю пониже петлиц
Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиды
И предали анафеме души убийц
Им не Бог и не Царь, им не Суд и не совесть
Все им «Тюрьмы долой» да «Пожар до небес»
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей и невест
И глядят они долго нам вслед в молчаливом укоре
Как покинутый дом на дорогу из тьмы
Отступать дальше некуда - дальше Японское море
Здесь кончается наша Россия и мы
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга
Белый иней на стенах московских церквей
В черном небе ни радости нет, ни испуга
Только скорбь Божьей Матери по России моей.
А ещё были «Закатилася зорька…», «Голубые лошади», «Справа маузер, слева эфес…»… Примечательно, что фрагмент из песни «Закатилася зорька» («Перед боем») Агафонов исполнил в фильме «Личной безопасности не гарантирую»:
И присяга ясней, и молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Эти песни узнали за рубежом, эти песни перепевались втайне, а их авторы, угасавшие день ото дня, точно знавшие неизбежность скорого конца, продолжали жить в нужде, продираться сквозь тернии, творить на последнем излёте. Про таких говорят: «живут как птицы». Валерий Агафонов так и не увидел своих пластинок. Незадолго до смерти он стал артистом Ленконцерта. «Его, - вспоминал Афоничев, - слушал и Хиль в комиссии — он заставил Валеру петь больше трех часов. Ему просто понравилось. Все говорили: может, хватит? Он: нет, пусть поет! Может быть, он хотел дождаться: когда же Агафонов кончится? Агафонов был бесконечен!» Работа в Ленконцерте не приносила певцу радости. Как вспоминает его вдова: «В Валерины обязанности входило развлекать вовремя перерывов разгоряченную на танцах в домах культуры публику. Это он ненавидел и все время (невзирая на наше бедственное материальное положение) пытался кем-нибудь подмениться. Зато на концертах выкладывался целиком, неважно перед какой публикой — лишь бы люди его слушали». Валерий Борисович выступал в ВУЗах, перемежая исполнение песен лекциями о поэзии и истории романса. Эти лекции запоминались студентам на всю жизнь.
Его сердце перестало биться 5-го сентября 1984-го года на пути из Петергофа в Ленинград, куда Агафонов ехал на концерт. Ему было сорок три года. Незадолго до кончины певец говорил: «Если бы не пел, прожил бы меньше». Об этом говорит и его вдова: «Меня часто спрашивают: может, Валера «добил» свое и без того больное сердце бесконечными волнениями на концертах? А я думаю наоборот: именно эти волнения, которые составляли основу его жизни, и помогли прожить ему аж 43 года. Мало? Но с таким недугом, какой был у него, люди вообще не живут».
Юрий Борисов посвятил памяти друга песню:
Может, виной расстоянья,
или я сам не спешил?..
Что ж ты мои ожиданья
встречей не разрешил?
Черной тесьмой перехвачены
близкие сердцу черты.
Все, что судьбою назначено,
бережно выстрадал ты.
Спишь на цветах увядающих,
а у тебя в головах -
осени лик всепрощающий
с тихою грустью в глазах.
Слышишь, подруга сермяжная
песню заводит без слов?
Струны-певуньи наряжены
в бархат бардовых басов.
Внемлет минорным созвучиям
все повидавший Парнас,
слушают ивы плакучие
твой недопетый романс.
Шесть лет спустя, тяжёлая болезнь, с которой он мужественно боролся целых десять лет, одолела и его. Поэт, бард, человек огромного таланта и трагической судьбы, Юрий Борисов скончался на сорок шестом году жизни в больнице на Поклонной горе 17-го июля 1990-го года в 8 часов утра.
Наследие Валерия Агафонова огромно. Через несколько лет после его кончины его записи стали выходить на пластинках, кассетах, а позже – дисках. Первые пластинки семья певца вынуждена была покупать на свои деньги. Татьяна Агафонова вспоминает: «Руководители фирмы «Мелодия», издав всего Агафонова, сделали огромное дело, но по отношению ко мне и к близким Валеры ставили себя так, будто мы должны быть счастливы самой возможностью издания наследия певца. Нам ничего не заплатили, пластинки мы вынуждены были покупать в магазине. А тогда хорошие диски были дефицитом - их не продавали, а «выбрасывали», либо распространяли из-под полы среди нужных людей. Зайдя в магазин и увидев толпу («Агафонова выкинули!»), я посылала маленькую Дашу разжалобить очередь и продавца: «Это мой папа»».
Вклад Валерия Агафонова в возрождение романса, в русскую культуру в целом трудно переоценить. «В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы, - пишет Т.И. Чернышева. - Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось.
Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра».
Сегодня диски с записями Валерия Агафонова продолжают выходить. Его творчеству посвящаются телевизионные передачи и сайты в Интернете. Его песни перепеваются молодыми исполнителями, которые называют Валерия Борисовича своим учителем. И, как прежде, щемит сердце, когда слышатся пронзительные аккорды его гитары и его задушевный, глубокий голос…