8
Мысли, их трудно предугадать. Откуда-то они приходят. Кто-то сказал, что надо учиться ими управлять. Пытаюсь, пока получается не очень.
Он жил в одном из соседних домов. У него была собака, вроде какая-то породистая, но все равно неопрятная, да и сам он не тяготел к стильным костюмам, толстый черный спортивный костюм, под ним такого же цвета майка. Другой одежды я на нем не видел, эта казалась неопрятной, но тут уж, видимо, мой субъективизм. Ему, наверное, пятьдесят, у него хорошие темные волосы, а работал он вроде в каком-то гараже, а может, просто ремонтировал машины, мне, в принципе, это не важно. Со своей собакой он утром и вечером гулял в нашем дворе. Как-то они встретились, моя жена и он, и она с ним заговорила. Чего в нем было лучше, чем во мне, я не знаю, но, видимо, было. Я понял это только через месяц-два. Не сам понял, заболела роза, та самая, в горшке на окошке. Она подарила ее на день рождения больше года назад. Время от времени роза расцветала, и на несколько дней комната заполнялась розовым запахом. В этот раз она снова собралась расцвести, уже стали распускаться набухшие белые бутоны. Но не распустились, концы цветов стали чернеть, бутоны сжиматься, листья свернулись и опали. В считанные дни роза умерла. Мне стало тревожно, а когда случайно увидел, как она идет к его машине, растерялся, и сошел с ума, я любил свою жену. Дни потерялись, и даже сумерки, опустилась черная, беспроглядная ночь. Попробовал спросить, но слова уходили, словно в вату, глохли там и не возвращались ответом. Наверное, в нем было что-то большее, чем во мне, может быть, звучала какая-то струна, созвучная той, что пела в ней. Может быть, только мне от этого не легче. Я начал пить, ничего не поделаешь, такова русская традиция, когда ты не понимаешь, что происходит, когда знаешь выход, но не хочешь к нему идти, рука наполняет стакан. Не мог уснуть, если не напьюсь до помутнения сознания. Поэтому сидел, пил водку, тупо смотрел в телевизор, пачками выкуривал сигарету за сигаретой, пока часам к трем не отключался и забывался в тревожном болезненном сне. Просыпался больной, обессиленный и пустой, пытаясь собрать обрывки мучительных, обнаженных снов. Они горели одной темой, других не было. Ревность пожирала меня, отрывая кусок за куском и от души, и от тела. Я похудел, осунулся, но ходил на работу, излучая усталость и холодное равнодушие. Только сейчас я до конца понял Толю, так уж мы устроены, чтобы понять, как больно другому человеку, нужно пройти через его боль. Я так утонул в этом истязающем мире, что однажды после того, как на вопрос своего начальника в очередной раз ответил невпопад, он спросил:
- У тебя с головой все в порядке?
Я ушел домой и снова пил почти до утра, пока не провалился в яму. Проснулся затемно, дрожащими руками отыскал у дивана пачку сигарет, закурил, в голове тупая больная тяжесть, сердце взлетает так, что диван движется вместе со мной. Подождал, отдохнул, потом встал, подошел к бару, нащупал крышку, открыл. Последняя бутылка, - надо сегодня купить,- с трудом попадая в стакан, налил, сколько мог, пока не устал, вылил все в себя. Водка обожгла израненный желудок и рванулась обратно, меня вырвало прямо в бар, и я упал на пол. Сердце сжалось в камень, взорвалось, пытаясь порвать, привязывающие его мышцы и оставить меня навсегда, тело покрылось холодной испариной. Внутри прошла волна космической тоски. Подумал:
- Так, наверное, умирают. Вот и хорошо. Умру, легче станет.
Я забылся то ли во сне, то ли просто пролежал без сознания, а когда пришел в себя, понял, что пора остановиться. А остановиться смогу только через шок, только, если сделаю что-то такое, дальше чего шагнуть уже нельзя. Иначе тупик. Иначе сойду с ума по-настоящему и стану местным дурачком.
Днем пошел в магазин, купил топор среднего размера. Легкий, удобный. Сходил на рынок, уговорил мужика, подгоняющего ключи на наждаке, наточить его. Он сделал это умело, почти острый нож. Дома достал из холодильника лед, высыпал его в миску, положил разделочную доску на стол, а на доску руку. Примерился. Ударил топором по пальцу. Удар оказался недостаточно сильным, кусок пальца остался висеть на коже, я перерезал ее топором. Сунул руку в миску со льдом и сел на пол, прислонившись спиной к стене. Вода из подтаявшего льда, мгновенно стала бордовой. Боли не было, видимо алкоголь, так пропитал мой организм, что болевые рецепторы умерли. Жена зашла на кухню, увидела кровь в миске, обрубок пальца на столе, закричала так, что зашумел весь дом. Потом затихла, собрала сумку, вызвала такси и уехала. Она уже давно не со мной. Что ж, Бог с ней. Я сидел, ждал, когда кровь остановится. Звон пустоты в голове, безразличие и спокойствие, вместе с кровью из тела выходит затмившая его чернота, я становился чище. Потом замотал палец бинтом и лег спать. Проспал остаток дня и всю ночь. Проснулся от боли. Бинт, простыня, одеяло, даже стена рядом с диваном были в крови. Болела рука, но боль в душе притихла. Она, конечно, еще будет возвращаться, но уже не будет резать сердце острым ножом, только сжимать с тупой силой. Встал, оделся, пошел в приемный покой. Хирург спросил:
- Как это ты?
- Вчера, в огороде, дрова колол и случайно топором.
Он понимал, что я вру, но ему все равно, он хирург, а не психолог, эмоции не его профиль. Сестра поставила укол, а он стянул нитками кожу на остатке пальца.
- Если не загниет, дней через десять придешь, посмотрим.
Я вернулся домой и постепенно стал возвращаться к себе. Ну, а в доме теперь был один.