Уличные. Белые, железные, советские. Жили в поликлиниках, санаториях, школьных медкабинетах и приморских бульварах.Гирьки с приятным щелчком, мизинчиком туда-сюда. Не снимая ботинок. И тетенька в белом, двадцать копеек.
Для младенцев - сложные,куча дополнительных рычажков, подкруток, крючков - космос.
Базарные. Рычажные. Под мясо и овощи. Грязно-синие, с кривовато подрагивающей стрелкой. Дотронуться страшно - ничего, если палец вовремя заметить, худо-бедно вес казали.
Безмен, кто-нибудь помнит эти опыты, когда авоську с картошкой взвешиваешь. На вытянутой руке. У бабы Поли был такой. Черный. Со страшным, ржавым крюком. Тугой, как арбалет. Только без кепки.
Домашние-напольные. Для снижения веса. Можно подкрутить, и пара кэгэ долой.
Школьные-лабораторные. Тонкая работа. От них пахло физикой, химией, биологией. Наукой, казалось, оттуда глядит Циолковский. Или Мичурин. Гирьки маленькие, аккуратные, блестючие.
Полевые, плечевые, чашечные... Все, баста. Электронные, долой Архимеда и Гука, надоели хуже горькой редьки.
Бывало сам весил. Более чем. Плюс тридцать пять. Результат протяженных застолий - любимые девяностые. Мегатонны и мегалитры, меганадежды и мегапотери - вес, давление, похмелье. Тревога.
Ни к зеркалу, ни к весам на пушечный выстрел - не то показывали, падлы. Там вечно отражался чужой. Понурый дядька-слонопотам. Живот, костюм и очки. Благо, прислушался, остановился. Ушел в лес. Десятка каждый день. С ускорением.
За восемь месяцев скинул. И костюм тоже. Стал бегать, подтягиваться, плавать. Завел тренажеры. Вернулся к железкам. Даже очки сбежали. Теперь банка безалкогольного амстела на двоих. После тренировки. Крепко продирает, зараза!