В июне 1918 года казачьи части генерала Дутова близко подошли к Оренбургу. Днями было знойно, солнце пекло нещадно. Степь под копытами лошадей пылила, желтела жухлой травой, перезревшие ковыли клонили стебли под ветром. Вечерами приходила прохлада. Небо над степью горело кумачовым закатом, обещая на завтра ветреный день. В сумерках конный разъезд белоказаков из сотни Ермилова пригнал к станице Ольшанской трёх красногвардейцев.
Сотник был недоволен: " На кой ляд они мне, чего возиться с ними, там бы и решили их, в степи." Равнодушным усталым взглядом окинул он пленных. Двоим под сорок, оба ранены -- грязный бинт на голове одного краснел пятном крови, у другого гимнастёрка кое - как натянута на перевязанную грудь, бинты белеют сквозь распахнутые отвороты. Третий -- мальчишка безусый, взгляд затравленный, один глаз заплыл, видать, кто - то из казаков постарался.
-- Кто его так ? ,-- сотник не из жалостливых, но правильный.-- Чего человека зря турзучить, дай помолиться, да в распыл.
-- Да это я его, вашбродь, -- здоровенный казачина с ярко - рыжим чубом из - под козырька фуражки смело глянул на сотника. Глаза его улыбались.
-- Мы, когда из - за балочки вымахнули, бачу, брычка с пулемётом о трех колесах. А четвёртое, эти, -- он мотнул головой в сторону пленных постарше, -- наладить пытаются. Рядом ещё двое. Нас углядели, за винтовки и давай палить. Ну, по разочку и стрельнули, а там уж мы..., -- он замолчал, повернулся всем корпусом к молодому:
-- А этот упал за телегу, от сабельки моей сховался. Я с коня шасть к нему, а он винтарь на меня целит, но не стреляет.
-- Чего не стрелял то, тюха ? ,-- обратился казачина к молодому.
-- Перекосило затвор, язви его в корень, -- пацан старался говорить басовито, но выглядеть солидно не давал страх: казаки долго шутить не будут.
-- Перекосило его, -- передразнил рыжий, -- иду на него, а он всё ружьишком дёргает, да в меня тычет. Ну, я одной рукой за винтарь, а другой то ему в глаз. Где там разбирать, старый ли, малый. Но, поделом, чего за оружью хватаешься. А нет, так стреляй, зубами грызи, коли враг я тебе, -- и он снова по - доброму взглянул на красногвардейца.
Сотник слушал разговор, не перебивая: " Возиться с этими не ему, чего колотиться, и без приказа решат их участь недовольные советской властью казачкИ."
-- Была бы хвороба тянуть их сюды. Зачем они ? Что молчишь, орясина ? ,-- он уставился на здоровяка.
-- Можа, к нам пойдуть. Чего их здря ? Да и этот,-- кивнул он на мальца, -- не по уму же пошёл за большаков, поди, сбили с панталыку гитаторы, -- он с надеждой глянул на пленных:
-- Пойдёть кто до нас ? Ну ? ,-- и хлёстко ударил сложенной вдвое плёткой по голенищу пыльного сапога.
Раненые молчали, ещё ниже опуская головы. Уже вся повязка на голове одного из них пропиталась кровью.
-- Я пойду,-- вдруг сказал молодой. И с надеждой взглянул на сотника.
Тот пожал плечами: " Разбирайтесь сами, всё равно этих бисовых большаков не переделать, сбегут при первом удобном случае. Лучше уж сразу..." Казачина встрепенулся и к молодому:
-- На, руби, ежли так -- они тебе не товарищи, -- и он потянул из ножен на поясе блестящую, остро отточенную полоску стали.
-- Ну, чего встал как пень ? Бери !,-- и, перехватив саблю за клинок, эфесом вперёд протянул её молодому.
Тот взял протянутую шашку в правую руку и, медленно, взгляд в землю, стал поворачиваться к своим бывшим товарищам. Раненый в грудь поднял голову и спокойным взором глянул на труса. Тогда, поймав его взгляд, молодой вдруг осёкся и остановился, втягивая голову в плечи, словно озяб от холода его глаз. Тут же несколько стоящих рядом казаков подняли стволы винтовок в сторону мальца : " мало ли чего в голове у этого, " перекошенного ". Хоть и холодное, но оружие, при умелом обращении и без замаха можно человека до пупа развалить. Да, пусть только попробует, пуля - то побыстрее будет. Но парень и не думал воспользоваться дарованным судьбой шансом, хоть одного унести с собой перед верной смертью. Вместо этого он бросил звякнувшую сталь на землю и, скривив лицо, заныл:
-- Не могу я, не стану, как же я, куда ж потом, помилосердствуйте!, -- и он медленно попятился в тень стоящего рядом табунка лошадей.
-- Не станешь ? ,-- взвился рыжий казачина,-- а ну, смотри, как надо,-- он поднял брошенное оружие и грузно, не оглядываясь, пошёл к лошадям.
Легко закинув большое тело в седло, казак тронул поводьями и двинул лошадь на стоящих пленных, тесня их грудью такого же, под стать ему, здоровенного гнедого жеребца.
-- А ну, бегом...товарищи, -- зычно вскинулся он голосом, -- посмотрим, как вас ваша власть защитит сейчас.
Красногвардейцы медленно отступали, один, сделав несколько шагов назад, повернулся и побежал в степь. Другой остался стоять. Казак, выждав немного, пока первый отбежит на достаточное расстояние, пустил жеребца вслед ему и догнав, взмахнул саблей. Коротко свистнула сталь, рассекла воздух, слышно было, как рвало одежду на спине беглеца её насмерть отточенное лезвие. Без крика, лишь захрипев смертно, шагнул боец ещё, уже по инерции и, заваливаясь вперёд от удара, мешком рухнул на землю, ломая сухие стебли ковыля.
Любопытная луна выглянула из - за туч, круглым серебряным шаром выходила на небосвод. Степь отдавала тепло нагретого за день, истоптанного копытами, изъезженного колёсами тачанок, щедро политого кровью людей, тела своего, иссохшего, пыльного. Казак возвращался. Глаза его уже не были добрыми. Зло сверкали они, отражая свет луны блеском ненависти. Шашка в опущенной руке темнела кровяными пятнами, как послушный зверь волочась за хозяином.
-- Ну, видал ? Эта не перекосит, верная змеюка, спуску никому не даст. Ей всё одно, кого жалить, красного ли, белого, хучь зелёного, -- он легко спрыгнул с коня прямо перед застывшим от страха молодым красногвардейцем.
-- На, руби, -- вновь протянул он саблю несостоявшемуся предателю.-- Нет ? Тогда я тебе голову сверну, як курёнку, не пожалею.
-- Кончай концерт, Ерохин !-- раздался зычный голос сотника, -- не видишь,не боец он, на кой мне такой сдался.
-- Вы, вашбродь, давеча сами сказали: делайте, що хотите. Так вот я и хочу узнать, насколько у этого паршивца, что в меня целил, духа евонного, красного, хватит. Как звать то тебя ? Миколой ? Ну, давай, второго легче будет, -- и Ерохин протянул Николаю саблю.
Тот стоял, опустив голову, видно было, как дрожит он всем телом.
-- А ты думал, я тебя в обоз, к телегам, и кровью не замаран и спасся ? Нет, шалишь, урядник Ерохин таких наскрозь видит. Ну ? Бери, малец, -- вдруг зашептал урядник, -- рубани энтого, можешь не до смерти, робята добьють. Тогда жить будешь. Я тебя вышколю, бойцом сделаю, как своего беречь стану. Ты мне как сын будешь, моего то в прошлом годе красные порубали. А ты шибко уж похож на него, только мой то посмелее будет... Был...,-- и опять в голос: -- Ну ?
Рука с саблей повисла в воздухе. Николай справился с первым испугом, холодная злость наполняла его постепенно, выдавливая остатки трусости, теплом мужества заполняя его истерзанную чуть не свершившейся подлостью, скомканную скорыми событиями, неокрепшую душу. Урядник всё понял. Он отшагнул назад, не сразу попадая клинком, справился всё - таки и с лязгом послал шашку в ножны.
-- Иди, Микола,-- молвил он севшим голосом, -- беги, быстро беги, покуда я не передумал, -- и, повернувшись, пошёл к своему жеребцу. Там, в седельной сумке, прикладом вверх, приторочен был короткоствольный кавалерийский карабин.
-- Не троньте его, робя, нехай шуруеть до своих. Они там сами рассудят. И энтот тоже пущай идёть, -- кивнул он головой на оставшегося в живых красногвардейца, -- он и расскажет, какой герой наш Микола.
Луна, молчаливая свидетельница происходящего, с жадностью наблюдала за людскими страстями, ярко освещая две фигуры, уходящие по пыльной дороге. Ерохин рывком выдернул карабин из гнезда седельной сумки, нагретой теплом лошадиного тела. Он хорошо стрелял, он всё делал хорошо, на совесть, и жил так же и воевал, по своей правде и по своей совести. Шумно выдохнув, урядник упёр приклад карабина в плечо и, недолго целясь, выстрелил вдогонку уходящим. Одна из фигур, та, что поменьше ростом, тут же упала, вторая, взмахнув руками, побежала, что было духу. Сразу несколько казаков попрыгали в сёдла, наметом понеслись вдогонку, на ходу вытягивая шашки из ножен.
-- Эх ты, мать твою, пацан, дурачина ты, -- шептал урядник, плотно прикрыв вдруг замокревшие шторки век, -- чего ж ты не послушался меня. Жил бы сейчас, тюха - матюха.
Лошади всхрапывали неподалёку, где - то в станице играла гармошка, луна бесстыдно освещала всё вокруг, сухие ковыли отбрасывали колеблющиеся тени. Бессильно раскинув руки, лицом вниз, лежал у дороги красногвардеец Николай, мёртвыми губами касаясь земли в прощальном поцелуе. Вернувшиеся казаки пропылили мимо Ерохина, в недоумении косились на непокрытую голову его. Фуражка валялась рядом, рыжие пряди волос поприлипали к взмокшему лбу казака. Завтра будет ветрено.