Эпизод повести "Во граде Опочка"
- Ну разве ж сердце свое удержать нам, подруженьки? – сказала, став на миг серьезной, пумпышка-хохотушка одна. – Знаю, без проку энто. Как маменька речет моя: «Какие мы, таковые и гуляльщики гли нас».
И, озорно оглянувшись, пропела тихонько:
- Меня тятенька ругал, Цепь железную сковал. Я железну цепь порву, А к милому попаду!
- Девы, девы, я знаю, как быть Чареве! – запрыгала от нетерпения «молодшая» из подружек, черненькая, не лишенная своеобразной прелести девчушечка. И затараторила, боясь, что ее не будут слушать:
– Надо на вечерней заре, под первой звездой, снять с чердака березовый веник, дождать полной луны и начать мести горницу – в самую что ни есть полночь, шепча: «Гоню с сваво дому молодца, заезжего хитреца, иже ловко меня окрутил, сердце мое в чарепки разбил, тело белое все ссушил"…
- Произнести сей заговор нечетно раз… - продолжила насмешливо одна из подружек.
- И закопать веник под кладбищенской оградой, - зевая, сказала другая подруженька.
В девичий кружок влетела стайка запыхавшихся девушек. Их лица были взволнованы, щечки румянились, глаза сияли. Самая бойкая, сущий воробейко, выпалила:
- Девочки! Что я вам поведаю-ю! Держитесь на ногах крепче…
- Да мы уже все знаем.
- Не-ет, вы ни сном, ни духом не ведаете!
- Тольки про то баяли.
- О сем никто в городе пока не прознал!
- Как же. Вон голубки – на лавочке уселись – Чарева и этот… яе ухажор.
- При чем тут Чарева! О Ларисе речь!
- О Ларисе? О какой? Да уж не о дочке ли посадника?
- О ней самой!
- Ну-у, какие у Лариски забавы… Она затворницей живет при богатом родителе в богатом дому. Монашка да и тольки!
- Скажешь тоже… Как Лара басит, редко какая дева может позволить себе.
- Так и сказ не столь о ней, сколь о ее жанишке!
- Да ну! У Ларки завелся вздыхатель?! Держите, подружки, я падаю!
- И какой! Не поверите!
- И какой?!
- А вот угадайте!
- Не морите, подруги. Скоро уж двери церковные отворят. А разве в душевном томлении службу выстоять?
- Замахнулся – бей! Говорите, коль начали.
- Ну подставляйте ушки свои!... Пленник вельможный, жарябец ордынский али лютыньський…
- Я ведаю его имя! Эйгер!
- Так вот, сей Эйгер воззрился на Ларису!
- Ай-да Ларчик! Вот повезло, так повезло!
- Йон сидит в заточении, у воеводы в светлице…
- И Ларочка – в том же положении. Отец ее от себя ни на шаг…
- А дома-терема воеводы и посадника рядом…
- И светлица на светлицу окнами смотрят!
- Ну, ну, ну… И что дале?
- А то, что разгляделся энтот Эйгер на Ларисуньку, такую же пленницу, как и он.
- Да, Ларушка-то хороша собой.
- Дева винная, всим взяла!
- И йон грусьней некуды, и яна вся печалюй снедаема. Вот их и парочка.
- Баран да ярочка.
- Глядели оне друг другу в очи все энти дни, покуда война шумела…
- И что?
- А как буза прошла, заявил ханский племяш наместнику: «Даже коли война окончится, я с Опочки никуды не пойду! Потому как деву одну сосватать хочу в вашем городе».
- Ох, сей татарин, коли осерчает, может и войско привести под городовые стены!
- Не-е! Заявил, что город, в коем живет его возлюбленная, он и пальцем не тронет, и никому не позволит.
- Верь ты бесерменину! У них сегодня так, завтрея этак.
- Придецца Ларисушку выдавать за неверного. Дабы не прогневать ордынцев.
- Ох и горько посаднику! Не лучше, как оборону держать.
- Неужто Лариска дура? Пойдет к ордынцу в его гарем!
- Которая там будет по счету?
- Так нет же, девоньки! Татарин поклялся, что веру православную примет!
- Ай-я-я-я –яй! – заахали девы. – Вот новость так новость!
- Невуж-то и вправду преклонит дева ордынца на свою сторону?
- Но се не все, девы!
- Не все?!
- То-то и оно! Не все!
- Да невушто!...
- Да-да, то самое! Утром Воеводины гридни отперли светлицу, где ордынец проживал, а его и след простыл!
- Да ну! Утек?
- Утек, но не так чтобы слишком далече.
- Споймали?
- Нашли беглеца.
- Уж не в воротах ли?
- Не-е, на посадничем дворе, в светлице у Ларисульки. Тамо ночку провел.
- Ай да Ларчик! Пригрела у себя молодца?
- Пригрела, да еще и как.
- Ну, Лара – сущая мокуша!
- Да, девочки, таперь без свадьбы не обойтись. Скоро гуливать.
- Ну, дела! Ажны не верится! Попал ордынец в двойной плен…
- В сладкий плен попал жадобный.
- Такая красавица пленит хоть кого…
Чарева поднялась со скамьи. У девушек будто разом прорезалось зрение. Они все вдруг «заметили» свою подругу, загалдели наперебой:
- Чаревушка! Подружка! Слышала новость? Ай-я-яй, что Ларуха-то отколола! Какого жаниха обратала!
- Не трудитесь, подруженьки, - ответила Чарева преспокойно. – Я слышала. Злы глаголы рекли вы, подруженьки, лживы словечки глаголили.
- И что скажешь, подруженька милая?
- Уж не от зависти ли вы так обо мне печетесь?
- Чему тут завидовать, Чаревушка? Горюшку твоему разве?
- Скажу, подруженьки дорогие, что вы только что три пуда дыма продавали…
- Но ведь не сторговали ж…
- Так не купил ведь никто!
- Ну, не дуйся, подруженька. Мы ж без злого умысла. От глупости сие – дурь, зависть девья… Сама ведаешь. Не держи зла, милая! И прости, коли что не так.
- Бог простит.
На том и исчерпалась сама по себе летучая ссора девушек. Рассеялась облаком пыли, над шляхом взметенной.
Тем временем ударил церковный колокол. И вот люди потянулись к вечерней службе, и дьякон окурил ладаном дверь, и служки затеплили во храме множество свечей, и батюшка несуетно прошел по каменной площади, благославляя собравшихся.
Примечание.
Избранные фрагменты повести А. Нивина (или Вересина) размещены на авторском блоге
"Во граде Опочка".