Эпизод из повести "Во граде Опочка"
Враги хлынули со всех сторон — будто серые и черные волны понеслись на отвесные склоны вала. Тучи врагов двинулись на нас во множестве щитов и шлемов, копий, топоров, бердышей, алебард, сабель, мечей... Не ветры зашумели - раздался гул злобных голосов.
Стали серыми лица друзей моих, словно окаменели. Но никто не отпрянул. Изготовились к бою воины. И по звуку зурны со всех башен и стен прыснули во врага наши стрелы. Полетела в общем потоке и моя стрелочка каленая — искать вражию буйну голову. Прикрылись щитами захватчики, замедлилось их движение.
Железный ливень лютынских стрел застучал по бревенчатым стенам башни. Несколько «шипов» влетели через амбразуры, вонзились в пол. К счастью, никого не зацепило. Лютынские лучники и арбалетчики, стоя внизу, обеспечивали прикрытие своему войску, целились в наши бойницы. Потоки стрел — наших и вражьих — с треском сталкивались в воздухе. Башня то и дело глухо сотрясалась от метаемых пороками камней. Летела щепа. В кровле зияли пробоины. Летели хищные стрелы. Весь пол был густо набит ими. Они хрустели у нас под ногами. Проворные мальчуганы стремглав шныряли промеж стрельцов, собирали сии боевые запасы, снабжали ими нуждающихся лучников. Средь нас уже было несколько раненных. Одни остались, других женщины увели к балию Лариону для оказания вспоможения.
Круты, ох, круты склоны опочецкого вала! Надо карабкаться наверх и удерживать щит. Чуть зазевался — приоткрыл плечо, голову, спину — и вопьется в тело безжалостная русская стрела. И мало радости иноземцу в том, что стрела не насмерть поразила, а лишь ногу или руку задела. Стрелы «орусов» пропитаны нарелем. Стоит вглезь зацепить, и яд всасывается в кровь. А там... раненного начинает трясти, заколачивась как лихоманкой. Бьется воин, закатив «бельма», отбросив от себя оружие. И тогда лучший исход для него — прилет другой стрелы, которая прервет его мучения.
Я не знаю, что чувствовали соратники мои, но для меня дилемма — жить или умереть — померкла вдруг перед стремлением сохранить воинскую доблесть, перед чувством отваги и мести.
За нашими спинами неумолчно били колокола. Незримой стеной подпирали нас страстные молитвы женщин и детей, оставшихся в городе. А снизу, вопя как дикие звери, лезли матерые воины, привычные к убийствам и насилию, помешанные на гельдах и таньгах — отвратительные как стаи крыс. Несмотря на все наши усилия, враг приближался к стенам. Мы уже отчетливо различали перекошенные злобой лица. Не лица — звериные морды с хищным оскалом. Они лезли по трупам своих предшественников, как механические, бездушные роботы. Одного за другим косила их смерть, а им — хоть бы что, число их не уменьшалось.
Их нечеловеческие лица были страшны! В каждом отражался сорвавший все маскировочные покровы свирепый иблис (диавол). И были они крепки как из харалуга, и неутомимы, и стремительны, как нечисть...
Тут и там затинники орали одно и то же слово: «Стрел! Стрел!» Наши тулы стремительно пустели. Мальчишки носились по башне с охапками новых стрел, и никак не успевали обеспечить всех, кто потрясал пустым тулом. Не одному мне, должно быть, представилось, что старания наши тщетны. Накатилось отчаяние.
В нескольких местах враги уже приставили к стене штурмовые лестницы. За отсутствием стрел со стены полетели камни. Забиравшихся по лестницам поливали крутым кипятком — из ковшей на длинных рукоятях... Враги взревели еще громче, предчувствуя скорую победу...
Одновременно по всей длине стены поднялись на железных ухватах тяжелые лесины. На славу потрудились опочецкие кузнецы! Изобрели и претворили в жизнь грозное оружие - «боевые ухваты». Защитники крепости вчетвером, а то и впятером, подцепали ухватами бревно, вздымали его над стеной и по команде — у-ух! - скидывали. И неслись бревнышки вниз, с каждым мигом набирая обороты и убойную силу. Пошли гулять лесины по неразумным вражьим головам, затрещали хребты, захрящали косточки. Ахнула лютынь. В сплошной темной массе войск, облепивших вал, прорезались — до самой реки — кровавые просеки. И были те просеки завалены мертвецами и калеками. Стоны умирающих разнеслись на всю округу.
Партия за партией вздымались над стеной осажденного града тяжелые бревна. Лениво переваливались они через кровлю и с нарастающим гулом начинали свой бег по склону, ровняя все на своем пути, добивая недобитых, догоняя убегающих. Вспенивая воду, бревна влетали в реку, и, покрутясь, уплывали по течению.
Враг схлынул. Множество трупов снопами устилали склоны... А мы, отбившие этот приступ, упали, кто где стоял. Потому как ноги не держали от устали.
С разных сторон валовой кручи разносились «стенания конечныя» уязвленных вражеских воинов, коим помощь была напрасна, и потому низшие лютынские лекари, собиравшие подающих надежду, обходили стороной тех несчастных, не обращая особого внимания на жуткие стоны их. Казалось, «воздушный князь» с ордой своей стоял незримо вблизи, отказывая душам умирающих в том, чтобы невозбранно отойти от мира земного…
Примечания.
Другие эпизоды повести см. на авторском блоге "Во граде Опочка".