(глава из книги «Ходи по путям сердца твоего...» или невыдуманные истории нашей юности)
Мороз в зиму с 1978 на 1979 год был лютый. Ощутил я его тогда всем своим телом - от кончиков ногтей на ногах до корней волос на затылке. Первые годы обучения в Системе мы несли вахту на внешних постах. Это означало стоять болванчиками круглосуточно по четыре часа у склада спортивных принадлежностей (охранять стадион) и строящегося ещё в то время бассейна (охранять недостроенный бассейн). Дурь, конечно, и глупость, но служба не должна казаться раем, так решили командиры, вот и приучали к соблюдению воинского устава караульной службы.
Новую шинель, добротную, толстого сукна, именно моего роста и размера, что было большой редкостью и полученную при выдаче обмундирования, у меня украли в первый же месяц с вешалки у столовой. Доложил по команде, как полагается, но в ответ получил: «Твои проблемы, иди, ищи другую на складе БУ». Так решил командир нашей роты по кликухе «Ларик». Из воинской науки он знал только призыв Суворова «Портки последние продай, но после бани квасу выпей». Хоть и в несколько модифицированном виде - упускалась ключевая роль бани, да и выпить Суворов, как выяснилось позже, предлагал именно квасу, но русский мужик всегда понимает в меру своих интересов. Поэтому основным ежедневным занятием командира было распитие горячительного и без всяких там «бань». Сначала он ловил курсантов - нарушителей, записывал в свою «черную записную книжку», а потом всех проштрафившихся «прощал», но только после получения пол-литра «беленькой» с каждого. В результате этого незатейливого «рэкета» Ларик был настолько проспиртован, что конечно не понимал – зачем вообще мне новая шинель…
И так хорошо, в БУшной куцей шинелюшке, полученной на складе бывших в употреблении носимых вещей. Сам же он мог ходить по морозу прямо в кителе и одной лишь фуражке. На короткие дистанции, конечно, от экипажа до учебного корпуса, но всё равно ведь, когда мороз за тридцать, это было доступно только лишь полностью проспиртованному организму. Краснел только нос, поэтому сразу вспоминался шутливый лозунг, модный в то время: «Ты не бойся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного…». Хотя кто-то его до сих пор называет «отцом-командиром». Подозреваю, что это те, которых не было в его черной книжке и кто не носил весь срок БУшное обмундирование. Мне же уважать его было совершенно не за что, поэтому и считать таковым его ну никак не могу. Для меня это был первый пример того, каким не должен быть морской офицер.
Так вот, попал я на пост ещё тогда, когда не давали тулупов, в куцей старой шинели, которая совсем не грела, сожалеть о новой было уже бесполезно, никаких расследований и поисков в других ротах , как я надеялся, наш командир-алкоголик затевать не стал. Я помнил народные советы, чтобы не замёрзли ноги оборачивал их газетами. Теплого белья и шерстяных носков нам не выдавали. Ботиночки, а по морскому «гады», тоже были на «рыбьем меху». Вот и приходилось утепляться, кто как может. Спортивки вместо белья, газеты вместо зимних носков, тельник и так был рыбацкий (демисезонный). И даже после такой народной смекалки я совсем бы окоченел той зимой, если бы мой сменщик не поделился секретом выживания. Наш пост носил название «стадион». У склада, где мы несли вахту, находился люк подземных коммуникаций. А это значило, что достаточно опуститься ниже уровня земли, как сразу на несколько градусов становилось теплее, да и морозного ветра там уже не было. Требовалось только выставить глаза «перископом» из этого люка и уже можно было всю ночную вахту пережить без вреда для здоровья. При проверке дежурным офицером надо было резво и заблаговременно выскочить наружу. Но в сильный мороз они, как правило, не ходили, а посылали своего помощника из курсантов старших курсов. Те тоже были не подарок, но уже не так опасны. Как говорится, лает, но не кусает. Да и вылезать по тревоге на поверхность земли за несколько тренировок получалось не хуже танкиста из подбитого танка. Быстро и с задором. Когда совсем было худо, опускаться надо было ещё ниже, «перископа» уже не хватало, но там было ещё теплее и можно было немного отогреться.
Но не только мороз был сильным в том году, ещё померло много народа. Все, кто был ослаблен и болен, уходили первыми. У меня умерла бабушка. Та бабушка, за которой я ухаживал всё своё детство. Она была поражена Альцгеймером и я был для нас двоих кормильцем и нянькой. Родители работали, поэтому основной груз обслуживания в будние дни лежал на мне. Надо было сварить нам суп из пакета, придумать что-то на второе, если ничего другого не было в холодильнике, покормить, попоить, потом сводить в туалет. Только после этого можно было делать домашние задания, идти в художественную школу или спортивную секцию. Бабушка была не буйная, поэтому мы не боялись оставлять её дома. Единственное, что запоминает простой русский человек с болезнью Альцгеймера это матерные слова и ещё возникает желание куда-то идти. Но это без злости, очень спокойно и размеренно. Поэтому можно было с бабушкой и гулять, выходя иногда всей семьёй на прогулку и даже вывозить её в отпуск. При этом я всегда следил за тем, чтобы бабушка не сбежала. Хотя один раз не доглядели, она сбежала в лес и мы очень сильно тогда перепугались, но через несколько часов поисков, всё же её нашли. Тогда для всех, кто занимался поиском всё закончилось только лишь сильным испугом. И вот в конце 1978 года её не стало. Родители известили телеграммой. Я пошёл отпрашиваться к Ларику.
- А с какой это стати!? – Был ответ «отца-командира».
- Так ведь родная бабушка…
- Ничего не знаю. Были бы родители. Тогда бы ещё я подумал. А так – окончательное нет.
Я не знал, что и делать. Рассказывать историю нашей семьи не хотелось, да и не стремился командир её выслушивать. Но нашлись опытные и добрые сослуживцы, научили меня, что нужно просить «через магазин», хватит даже одной бутылки. И действительно, получив флакон, Ларик тут же подобрел, и, оправдывая свои действия: «Ну, конечно же, надо входить в положение, ведь, наверное, она тебя воспитала. Поэтому ты так стремишься попасть на похороны. Даю тебе несколько дней».
Мы стояли на Московском вокзале, и дрожали как «цуцики». Даже мой навык стояния на посту в мороз не особо помогал. Мы, это все желающие куда-то уехать на поезде в этот лютый мороз. Но поезда были временно отменены из-за обледенения путей. Ждали, когда что-то с ними сделают. Тогда на Московском не было никаких ларьков внутри, и всё внутреннее пространство было наполнено стоящими «пингвинами» несчастных пассажиров, ждущих отправления своего поезда. Пингвинам теплее, потому что они прижимаются друг к другу, но человеческая мораль не позволяла нам прижиматься, хотя в помещении было почти так же холодно, как и на улице. Я перенес и это испытание. Успел на похороны. Увидев меня в чёрной шинели, мать почти лишилась чувств и зарыдала. А у меня слёзы просто замерзали.
Что же ещё можно вспомнить об «отце-командире»? Как-то раз мне очень понадобилось отлучиться в Крым, на свадьбу сестры. Само собой вопрос был решен «через магазин». Но спустя несколько мгновений Ларик понял, что продешевил и он стартовал как спринтер, побежал к дырке в заборе, через которую мы ходили в самоволку. Он бежал, спотыкался и падал, чтобы догнать меня, ведь с меня можно было стрясти как минимум ещё одну бутылку за нарушение формы одежды. Ну не мог я поехать в Крым в старой шинели, там тепло, да и некрасиво это как-то, поэтому ушёл в бушлате. Я был остановлен запыхавшимся Лариком у этой дырки, где его и ждал, видя как он ко мне торопится.
- В чём дело, Олег Николаевич? – Я ничего не понимал.
- За…за… - задыхаясь, не мог сформулировать свои претензии командир.
- …нарушение формы одежды…- Он был просто жалок в этой ситуации. Но это был уже не первый год, когда можно было легко навредить курсанту. Поэтому мы были уже посмелее, чем раньше.
- Вернусь, проставлюсь… - Сказал тогда я ему, и пошёл дальше...
Прошло время, уже после получения дипломов я специально пришёл в роту с фотоаппаратом и сделал на память его фотографию. Ларик, как всегда, был пьян, но получился великолепно, во всей красе. Мне кажется, что это единственная фотография нашего командира, которая осталась у нашего выпуска.