На фотографии: Сергей Волков и Элайза Гарфилд на гафеле. На руле – Мэгги Клемент (это та Мэгги, которая поцеловала руку старушке в Эрмитаже, помните?)
Снимала Мила Кудинова
Глава 12. Идём в Исландию
Северное море подготовило нас к Атлантике. Вообще-то Северное море – это уже Атлантика и есть.
Если серьёзно, Северное море вскрыло, кто есть кто.
Мне, погружённой тогда в себя, в свою новую любовь и свободу, вздрагивающей во сне не от бьющей о борт волны, а от картин своего возвращения в обычную жизнь со всем своим прошлым: с Игорем, работой своей, институтом и прочим, Северное море было на руку. Выдувало и вымывало из головы все глупости.
Море то бурлило, то затихало, – испытывало нас на прочность. Эл, гениально чующий ветер, не упускал ни одного шанса ставить паруса, использовал любой благоприятный для лодки момент и отдавал приказ убирать их в моменты неблагоприятные, и моменты эти чередовались непрерывно.
Почти весь путь из Северного моря до Исландии я помню как один бесконечный день, состоящий из нескольких повторяющихся действий: мы ставили и убирали, мы травили и выбирали, мы уставали и отдыхали, мы ели и спали, и снова ставили и убирали…
– Я представляю, как мы иногда выглядим в их глазах. Иногда так стыдно… – Я, уставшая, забралась к Вове смотреть шторм в иллюминаторе и расслабленно сплетничала шёпотом, хоть уставшая, но счастливая. Так он, Вова, на меня действовал. Даже в шторм. – Две русские переводчицы, а что толку от них? Одна беременная и измученная, бедная... Вторая – в розовом пеньюаре – мелькнёт и исчезнет... Мэри крутится одна за всех – всё время её вижу… на всех вахтах переводит без устали. И от своих собственных вахт не освобождена.
– В каком ещё пеньюаре, идрит-ангидрит? – Вова никогда не замечал розовых пеньюаров.
Вторая московская переводчица, Люда, была, судя по всему, приближена к московскому лидеру (так и продолжу его называть), поэтому чувствовала себя защищённой и вела себя довольно нагло. Мы не любили, когда она переводила. Это получалось у неё слишком синхронно и буквально; она определённо не ставила перед собой задачи сгладить углы, или поймать чужой тонкий юмор и передать его, или просто придать своему голосу нотки человеческого дружелюбного участия.
Люда частенько выходила из своей каюты в длинном и широком домашнем платье розового цвета. Казалось бы, пустяк. Но американцы глазам не верили. Да и я вздрогнула, когда впервые увидела. Этакая круизная дама в розовом наряде на фоне промокших, продрогших и небритых матросов.
– И кок Митя оказался вовсе не коком… Да ещё и укачивается всё время. Бедный Алберт Шагинян. Сколько он продержится один? Всё на нём. Эл за них очень переживает, и за Митю, и за Алберта. И вообще, Вова, американцы такие ответственные…
– А мы безответственные? – засмеялся Вова.
– Абсолютно, – сказала я. – Что ты смеёшься-то?! Ты знаешь, что мне Ворон вчера рассказал? Что Галя эта московская – вообще не эколог.
– Так это давно ясно было, – не удивился Вова. – Я-то с экологией дружу по долгу службы, могу отличить эколога от проходимца.
Галя тоже была девушка манерная. На вахты – а вахтила она вместе с Иркой и Ростом – выходила хоть и не в пеньюаре, но в помаде и с ресницами. Если не штормило, даже бусики надевала на свитерочек. Элайза, взбирающаяся за несколько секунд на гафель, чтобы, оседлав его, помочь мужчинам закрепить убранный парус (хотя неизвестно ещё, кто кому помогал), или работающая по сорок минут на бушприте, зарывающемся в ледяную воду на каждом кивке, помню, очень восхищалась ухаживающей за собой блондинкой Галей: какая красивая девушка! У вас много красивых девушек в Советском Союзе…
Галя должна была в паре с экологом Вороном вести ежедневную научную работу: брать пробы воды, проверять наличие водных организмов и химических и пластиковых отходов, записывать и анализировать результаты. На борту был трал и микроскоп. Галя, чтобы окончательно не опозориться, самоустранилась от научной деятельности. Реакция московского лидера на Галино самоустранение, однако, была очень лояльной. А нам всем было стыдно...
А тут ещё с Эдиком беда. Увидели его, заходящего в каюту к беременной Кате с бутылкой коньяка. Катя к тому времени совершенно ослабла, отощала, провалилась глазами и потемнела лицом. Московский лидер и доктор Эдик, взявшие персональную ответственность за Катю и за того, кто жил в её животе, успокаивали: всё под контролем!
Кому он нёс коньяк? Кате?! Может, прослышал, что немного алкоголя может помочь, облегчить морскую болезнь?! С него станется, с балбеса, сказал Вова.
Доктора Эдика вызвали на разговор к капитану, но разговора не получилось. Мэри, позванная переводить, не знала, что и делать... Эдик весело шутил и успокаивал, а Мэри просто не могла переводить это веселье… Всем, кто видел Катю, было не до шуток.
Непостижимая русская беременная женщина. Православный кок, никогда не видевший моря и больших кастрюль. Официальный доктор, не умеющий серьёзно слушать и серьёзно отвечать. Эколог, не догадывающийся, что он эколог. Пеньюары, помады… Наверное, для наших американских друзей всё это выглядело как минимум странно. Они, за редким исключением, не показывали недовольства – наверное, слышали про загадочную русскую душу, – но мы подозревали, что всё-таки им было странно…
Сейчас, начитавшись чужих дневников и воспоминаний, наговорившись с друзьями, я вижу всех будто со стороны. Уверяю вас, я поражена вашим достоинством, терпением, толерантностью, тактичностью и мудростью, ребята.
***
Прошли Гринвичский, или Нулевой меридиан. «Добро пожаловать в западное полушарие», – сказал капитан Грэг.
Из дневника Юрия Роста:
«30 июля. …Мы покинули Северное море, оставив за кормой последний из Шотландских островов. Накануне проплыли мимо буровой платформы, норвежской или английской. Конструкция из бетона, труб и диковинных механизмов. Рядом катер. Как только мы стали проходить мимо, он занял позицию для защиты. От хулиганов, что ли?..
31 июля. …Вечером поздравляли с днём рождения боцмана Петровича. Луиза – второй боцман – сделала книжку про доброго и трудолюбивого медведя. Рисунки и текст по-английски и по-русски… Я подарил трубку и пачку табака. Пели песню. Маша в качестве цыганки подносила вино (не настоящее – сок). Очень трогательно. Запевал ленинградский Володя – человек неистовый, но хороший…
2-3 августа. …Мы попали в шторм и потеряли два паруса. Сначала порвался летучий кливер. Затем фок – была маленькая дырка, а потом рвануло полотнище от мачты до конца… Два дня мы болтаемся в дрейфе. Волны перекатываются через палубу. На вахте два человека просто сидят. Руль без рулевого.
В иллюминаторы видны то зеркало воды (вид снизу), то небо со свинцовыми, светящимися по краям тучами…
Все ходят, точнее, передвигаются, держась за стенки. Тарелки, хоть и должны стоять на столах на резиновых липких сетках, летают по кают-компании. Кастрюли ездят по плите, разгороженной металлическими палками…
Спать совершенно невозможно – из люка, как его ни клеили, течёт вода. На полу вода стоит выше ковролина. Влажность страшная, вентиляции нет. Душно и холодно. За день постель отсыревает так, что прилипаешь к простыне.
Собраться на вахту в этой ситуации – цирковой номер. Лёжа натягиваешь все тренировочные штаны, джинсы, свитера… Потом, стараясь не наступать на головы лежащих под тобой, прицельно соскальзываешь на пол, пробуя с первого раза попасть в умеренно мокрые кроссовки или высушенные у генератора резиновые сапоги. Поверх всего напяливаешь пуховку, а уж на неё оранжевый рыбацкий костюм с непомерными, совершенно клоунскими штанами и курткой. В крохотной рубке вахтенный начальник выдаёт спасжилет с проблесковым фонарём и страховочную обвязку…
По палубе протянуты концы – штормовые леера. Когда идёшь с кормы на бак – следует пристегнуться…
В ходовой рубке смена вахт, как перерыв в хоккейной раздевалке. Одни сваливают доспехи, другие напяливают…
Мы без хода. Машина не выгребает против волны и ветра…»
***
За два дня до Исландии шторм ушёл. Пришёл штиль – классический, зеркальный, безмолвный. В полной тишине плескались дельфины, показывая то спинки, то животики. Мы разговаривали тихим шёпотом, боясь спугнуть благость. За шестнадцать дней мы стали океану по-родственному своими.
– Кит, – сказал тихо Кевин. – Вправо смотри, метрах в тридцати. Подходит к нам.
Кит выдохнул, водяная пыль поднялась вверх метра на три. В десяти метрах от первого фонтана показался второй…
– Киты! – все остальные тоже увидели. – Whales!
Первый кит показался целиком, чуть завалившись на бок, замер на несколько секунд – дал себя разглядеть. Серо-коричневый, метров пятнадцать в длину… Очень спокойный – ни одного резкого движения, всё плавно. Чуть ушёл в глубину и вынырнул рядом с левым бортом – уже не один, позвал с собой второго. Выныривали по очереди, играли с лодкой. Один поиграл с бушпритом, два раза зигзагом пройдя под ним. Стив радовал их нежной флейтой.
Дельфины ушли чуть дальше, освободив место уважаемым старшим братьям, плескались в сторонке.
Я видела глаза одного из китов. Глаза были детские. Человек проявлял жестокость по отношению к ним много веков подряд, но пока не зародил в них страх.
Ощущение близости, единства мира, любви…
Киплинговское «мы с тобой одной крови…»
Не уходите, киты… Поиграйте здесь ещё. Вы делаете нас лучше.
Ушли. Фонтанчики долго были видны на горизонте.
Это были горбатые киты. Если их не убивать, они могут дожить до ста лет.
Мы вошли в воды, где их убивали.
– Мы будем выступать как люди моря, – сказал Эл. – Не как две великие державы, а как люди моря. Мы с вами сейчас будем голосовать за бойкот Исландии. Исландия бьёт китов. Это можно было оправдать раньше, когда промысел китов был единственным способом выжить островному народу. Сейчас, когда здесь, как дойная корова, размещается военная база США, когда развивается дорогой туризм, когда налажен экспорт овечьей шерсти и знаменитой исландской сельди, убийство китов объяснить невозможно. Это моя позиция, и кто с ней согласен – голосуйте.
Исландия приютит нас на три дня, и мы благодарны ей. Но если мы, люди моря, посмотревшие в глаза китам, не заступимся за них, это будет неправильно.
Мы проголосовали, и результат голосования Эла обрадовал. «Свой протест, – сказал Эл, – мы поддержим отказом покупать у них рыбу. Наш протест – капля в море, но и капля может быть капнута вовремя и в нужное место. Будем на это надеяться…»
Продолжение http://www.proza.ru/2019/03/28/1907