КИЛЛЕРЫ ПРОТИВ ГИГАНТОВ МЫСЛИ
(НФ рассказ)
Улица Вторая Млечная Ямская была запружена людьми до предела, как звездами во вселенной. Все спешили домой после рабочего дня, и легко выявить, тем более выхватить из массы прохожих намеченную жертву было затруднительно, да и просто невозможно. Нейроном суммировал силы мозга в потоке и прибор зашкаливало от обилия нейперов (Нейпер – единица измерения силы мозга). Вечернее время хорошо тем, что подходило под удобство и стратегию, но больше устраивало наличие не толпящихся прохожих, вот почему Боравский и Сахнин решили поменять дислокацию. Они на автомобиле отъехали от центра города и остановились на Большой Крабовидной. Руки Боравского настраивали нейроном, а правая рука Сахнина сжимала холодную рукоять пистолета.
– Знаешь, куда мы попали? – заговорил Боравский, когда осмотрелся на месте.
– Вспомнил, с чего начинали! – ответил Сахнин. – Два года назад мы здесь агитировали прохожих на проверку Ай Кью .
– Но тогда получился облом.
– Конечно, скомкали обследование, получили средний уровень, никому не нужный.
– А потом?
– Удача! Распотрошили гиганта мысли с уровнем IQ за 200 баллов.
– То-то же.
– Да, было такое интересное в нашей деятельности – начало начал.
– Не подумай о нас, что преступников всегда тянет на место преступления! – ехидно произнес Боравский и непроизвольно нажал на кнопку. Раздалось пронзительно-едкое повизгивание маленькой циркулярной пилы.
– Всё что угодно, только не этот душераздирающий звук! – запротестовал Сахнин и зажал уши руками.
Они терпеливо ждали, просто ожидали на удачу человека, не важно какого типа, какой национальности, какого пола и возраста и с какой фамилией. Этого человека надо было чикнуть, то есть, лишить жизни. За что, почему убить? Зачем это знать? Не всё ли равно? Каждому своё. Об этом не им думать, не им рассуждать. По некоторым небезынтересным причинам – Боравский и Сахнин не из робкого десятка и не из числа любопытных. Отчасти за это их и ценят, и приглашают на дело. И еще за то, что они не просто серийные убийцы, не просто мастера своего дела.
Надо только аккуратно всадить пулю в грудь незнакомому человеку. Не дай бог в голову, чтобы не повредить товар под названием мозг.
Противно?
Нет, не противно. Главное – полная свобода действий, и развязывание рук.
Неразумно?
Не глупее других занятий. Ремесло есть ремесло, не хуже всякого другого.
Вульгарно?
Нет, не вульгарно. Все приемы хороши.
Ненормально?
Скорее – рационально. Спрос порождает предложение.
Цинично?
Есть товар, значит, есть покупатель.
Дорогое удовольствие?
Торг здесь не уместен.
Интеллектуально?
Само собой, разумеющееся. Здесь надо вкладывать душу и отбрасывать сомнения.
Последнее, правда, смущало. Убийство! Несколько необычное. Когда-то им и в голову такое не приходило – прибегнуть к столь явному и кардинальному методу, как душегубство. Но иначе нельзя и цель оправдывает средства. Почему цивилизация так медленно движется вперед? Потому что мало рождается талантов и, тем более, гениев. Один талант на тысячу посредственностей. Один гений – на сто тысяч талантов.
Уродливое соотношение статистики.
Вопиющее положение вещей.
Теперь по-другому. Человечество во главу угла! Проигрывая в количестве, человечество, тем не менее, будет выигрывать в качестве, а это уже кое-что да значит, это наиглавнейший постулат в наше время, ради которого можно оправдать любое замысловатое действие и по ходу совершенствовать нравы не совсем разумного общества во благо лучшего будущего. Зачем тысячи Сальери, когда лучше иметь одного Моцарта. Самообучение и самопознание идут нога в ногу, рука об руку, но каждое своим путём, что, в общем-то, не обязательное условие. Зачем техника сверхбыстрого высоко усвояемого обучения, но дорогого, когда есть легкодоступное безграничное наращивание ума, как памяти в компьютере, при помощи последних веяний и новаций, и новых технологий... а проще всего делать апгрейд (Апгрейд — это обновление или замена оборудования, или программного обеспечения на более функциональное или более современное).
“Надо помогать развитию человечества”. Боравский еле остановил поток мыслей о мессианстве и несколько минут вдумчиво смотрел в точку, боясь упустить объект. Затем мысли сами собой продолжили ход.
Наращивание ума!
Средоточие Великого Чистого Разума!
Доступное только богатым и удачливым, и что обиднее, кому оно, сидящим на мешках с деньгами, в общем-то, вовсе не нужно. Такие ходят с гордо поднятой головой, посматривая с высока и пренебрежением на других, потому что считают, что своему обновленному мозгу они обязаны сами себе и меньше всего от родителей. И где уж им вспомнить о каких-то там Боравском и Сахнине, обеспечивших им успех.
Можно купить всё, если есть деньги. А если есть мозги? Это еще лучше – можно делать деньги легко и непринужденно, что ни в какое сравнение с потугами олигархов! Но деньги есть деньги. Они пока довлеют, подавляют, забивают мозги. Ситуация меняется на глазах. Деньги к деньгам, мозги к мозгам! Человеку всегда мало! И эти олигархи – хапуги, крохоборы и жадюги – бросились скупать мозги. Своих не хватает – подавай им чужие!
Ха, пилюли с гормонами ума и информации!
Боравский перебирал в голове своих заказчиков. Отбоя от них с некоторых пор не было. Все с куриными мозгами. Деньги, деньги, деньги, мозги, мозги, мозги! – вот что их заботило и интересовало.
Сапожники без сапог!
Примерно так же в нейрономе выглядел визуально мозговой ландшафт следующего из прохожих.
– Вот этого паразита я бы замочил! – произнес Сахнин.
– “Само размышление еще не рождает мысли”, так сказал Гете! – Боравский остудил подельника и углубился в дальнейшее изучение объекта.
– В этом мозгу, – комментировал он, – по сравнению с другими, которых мне уже довелось сопоставлять, на удивление дефицит мыслей, а те, что имеются, носят какой-то нереальный, хаотичный, амурный характер.
Сахнин тоже не сводил глаз с прибора.
– Это мозг человека, – констатировал он, – ежедневно и ежечасно ведущего словесную войну со всем остальным миром. Но мир строится делами, а не словами.
Но и эта информация показалась скудной, прерывистой и чуть ли не какофонией по своему тону.
– Это не паразит, а паразитка! – воскликнул Сахнин. Сначала он сделал вывод, а потом увидел объект во всех подробностях.
К ним шла женщина, неожиданно выскочившая из-за угла дома, на ходу запахивая полы плаща, как им показалось на совершенно голое тело, но колготки в сетку были заметны. В какой-то момент Сахнин уставился на ее полуоткрытую грудь.
Это была женщина, лет под сорок. Лицо красивое, но какое-то измочаленное. И нервное. Проглядывалась ее бесследно пропавшая горделивая стать. Что-то ужасно сиротливое было и в ее вдруг сгорбившейся, поникшей фигуре. Женщина по какой-то необъяснимой причине в неуверенности обреченно-косолапо загребала по тротуару своими ногами, не разбирая дороги.
Прибор нарисовал кристаллическую пилообразную структуру в виде правильной параболы, только сбоку вид портили два шишкопрофильных радикала. Исходящая сильная аберрация от ревности мешала производить оценку мозга.
– Нет, сверх уникальный гормон ревности заказчикам не нужен! – диагностировал Боравский. – Даже самый гениальный!
Женщина, раздосадовано взглянув на небо, вытащила из сумки зонтик, попыталась его раскрыть, но он не слушался – в нем что-то заело. Она в сердцах отшвырнула его куда-то в темноту и, подняв воротник плаща, медленно побрела, осыпаемая крошкой снега, как говорится, куда глаза глядят.
На третьем этаже в неясных сумерках раскрылось окно. Мужчина в майке высунулся наружу по пояс.
– Марина! Вернись!
Женщина шла не оборачиваясь.
Мужчина стукнул кулаком по жестяному карнизу.
– Марина! Я тебя очень прошу, умоляю, не делай глупостей... Случилось, прости, с кем не бывает... Это была старая подруга... Что ж теперь, мне с тобой разводиться?
Женщина быстро шла по тротуару в сторону перекрестка. В расстроенных чувствах она ничего не замечала вокруг – ее бил озноб скорее нервной природы.
– Ну и дура! – Одинокая мужская фигура с кулаком метнулась в окне в последний раз и пропала.
Боравский передернул плечами. Как нейроном был прав – это была война женщины не на жизнь, а на смерть за выживаемость с мужским сословием.
– Отставить! – сказал он приготовившемуся Сахнину. – Ты же видишь – она не в себе – нервный срыв, в ней ложный подъем мозговой активности с низким КПД. Спроси сейчас, что у нее на уме, куда идет, она не ответит, так как сама не знает, что ей надо.
– И в самом деле, почти ноль нейперов! – удивлению Сахнина не было предела.
Боравский тщательно взвешивал тот риск, на который они шли. То, что они собираются совершить, было в тысячу раз отвратительнее изнасилования и пострашнее простого греха убийства. На языке юристов это называлось “хищение интеллектуальной собственности в особо крупных размерах с особой жестокостью при отягчающих обстоятельствах”. И они это понимали.
Переваривая информацию о медицине, Боравский приобрел кое-какие познания о препарировании мозга. Перед тем как преодолеть брезгливость и стать нарушителем закона, он провел много времени за чтением психологических книг и тренировками по овладению навыками трепанации черепа.
Мозги! Мозги! Мозги!
Из книг философов, еще студентом, он почерпнул главное, что однажды все мозги освободятся от пут и обретут долгожданную свободу. В границах черепа они стеснены, зажаты как в клетке, и что ведут молчаливую, подспудную борьбу за жизненное пространство. Не сегодня и не вчера, не в первый и не в последний раз возникает мозговое несоответствие между колоссально производимой умственной работой и ничтожными, ограниченными условиями полезного объема, приходящегося на миллионы нейронов.
Мозги! Мозги! Мозги! Об этом думал и Сахнин и успокаивал себя, что ему лень напрягать собственное серое вещество, лучше изображать гениальность. Он констатировал, что люди словно ополоумели. Это же надо, сегодня содержимое карманов меньше интересует, чем содержимое в черепной коробке! Урвать себе долю чужого интеллекта теперь жаждет каждый добропорядочный гражданин и простой обыватель, так что желание стало превращаться через массовый психоз в реальность.
Сахнин отряхнулся от мыслей, вынул руки в перчатках из карманов и проверил инструмент для вскрытия черепа. Ручная циркулярная пила противно взвизгнула, как только он ее включил на мгновение. Самая необходимая вещь. У него и Боравского было право на владение и право на ее использование.
Подошел заказчик в длинном пальто и шляпе, сутуло маячили опущенные плечи. Такие типы в понимании Сахнина ходят с размазанными мозгами по стенкам черепной коробки, что ему, нонсенс, располагающему мизерным интеллектом, не помешало окончить в свое время университет и заняться не по профилю прибыльным делом.
– Вы действительно, сегодня настроены решительно, не так как в прошлый раз чуть не облажались?
Боравский небрежно кивнул.
– Всего лишь рвотный эффект случился, не больше. Не извольте беспокоиться – промашки не будет.
– Шеф добавляет десять лимонов, но, чтобы был самый лучший вне кондиции мозг.
Шаркающие по асфальту шаги с той стороны тротуара заставили заказчика отбежать от автомобиля, а Боравского приготовиться, и оглядеться в случае, если покажутся полицейские.
На нелегальном рынке хороший мозг стоил целое состояние. Единственно, что было отвратительно, так это невозможность легко изъять мозг из черепной коробки, как выпростать кошелек из кармана, чтобы без убийства, всё же Боравский придерживался определенных нравственных принципов.
Мозги не крадут как кошелек – их тщательно выскабливают до граммульки из черепных коробок, а ёмкость эта одноразовая, единовременная. После выбрасывается. Перекачка человеческого мозга из одной посудины в другую стала самой что ни на есть тривиальной операцией. Далее преобразование серого вещества с его нейронами в показательные нейперы, и конвертация их живьём в денежные знаки.
Боравский не просто мечтал о новой судьбе мозга, который сегодня пройдёт через их руки и попадет к жаждущему субъекту. Он искал пути к столу, за которым идет дележка пирога. Он был поглощен протестом, что где-то в конспиративной лаборатории без его участия мозг расчленят на множество частей, и будет воспроизведен пилюлями и распространен, как принимаемыми внутрь гормонами.
До сих пор Боравский поставлял на тайный рынок в основном порнографию. За нее хорошо платили, но риск не стоил тех денег. Другое дело – хищение мозга. Зачем смотреть на портреты Аристотеля, Ньютона или Эйнштейна неравнодушными глазами, если современные Лобачевские стучатся в дверь, топчутся рядом и провоцируют своим заложенным в себе несметным богатством, а кто-то покушающиеся на их богатство не жалеют денег. Прав Михайло Ломоносов, сказавший: “Что может собственных Платонов, и быстрых разумом Тевтонов российская земля рождать”.
Боравский изучал старинные книги и почерпнул из них, что торговля мозгами уже бойко шла в двадцатом столетии. Он интересовался технологией, но этот вопрос оставался открытым. Подробных описаний нигде не было. Из богатого опыта распространителя порнографии он уяснил, что торговля мозгами была самой престижной и прибыльной над всеми другими видами трудовой деятельности. Он проштудировал несметное количество судебных хроник того времени, но как, конкретно, наказывали продавцов мозгами, так и не нашел. И слова “продажа мозгов” чаще всего печатались в кавычках. Еще существовал термин “утечка мозгов” – видимо это было связано с неаккуратным выскабливанием их из черепов. Но почему система власти позволяла в сознании граждан “утруску и усушку мозгов” – было непонятно, если закон силой утверждал уважение к ним? Как много вопросов, остающихся без ответа.
Конечно и правильно, никто не должен опошляться до убийства.
Цель под кожаным кепи появилась резко впереди, отчётливо обозначилась на фоне серого дерева.
– Внимание! – негромко предупредил Боравский.
– Не каркай под руку, – обиделся Сахнин.
– Стоп машина, опять нелоботомируемый мозг! – дал обратную отмашку Боравский. – Зеленый свет ему.
Нелоботомируемыми он называл чуваков с примитивными мозгами.
Нырнув прибором в голову прохожего, он видел, что мозг того был некондиционный со знаком минус, в отличие от тех, кто со знаком плюс, и пожелал человеку счастливого пути, чтобы тот и впредь оставался таким же глупым и бездарным для его же пользы.
Внезапный свет ослепил находящихся в машине. Они инстинктивно вскинули руки, чтобы прикрыть глаза. По спине пробежала холодная дрожь. Боравский увидел себя на кончике пули, которую с мучительным грохотом выплюнет сейчас тяжелый пистолет.
Боравский насторожился.
– Проклятье… Принесло легавого.
– О-ох! – заметался Сахнин и начал причитать. – Все пропало! Несдобровать нам!
– Замолчи! И чего ты вечно паникуешь, кретин? – прикрикнул на него Боравский.
Открылась дверца.
– Что вы тут делаете, господа хорошие?
Они почувствовали, как дрожь пробежала по их телам.
Боравский сжал кулаки и нейроном выпал из рук. Он мог убить полицейского и взять у него мозги. Но лучше этого не делать – его нейроны были средней величины, но несли экстрагент агрессивности и недоброжелательности, а их и так у каждого хватает, и на них нет спроса, соответственно, и покупателя, потому что засоряют и снижают качество мозга.
– Нет-нет, – произнес он спокойно. – Мы остановились буквально на минуту. Ждем одного человека.
– Полагаю, – поморщился полицейский, – что вам тут делать нечего.
Боравский согласно кивнул и пошевелил вдруг ставшими сухими губами.
– Сейчас отъедем.
– А это что за прибор? Он не запрещен Ассоциацией потребителей?
– Обычная видеокамера.
– В общем, стоять тут нельзя.
– Но, шеф... – Боравский пожал руку полицейского, и тот почувствовал в ладони хрустящую бумажку.
– Хорошо, полчаса в распоряжении, и чтобы вашего духу здесь не было.
Пришлось съехать с этого места, но другое нашлось в пяти километрах.
Пошел уже крупными хлопьями снег, и стеклоочистители еле успевали сметать его. Кандидат на жертву выплыл в приборе справа со стороны Петровской улицы: длинное пальто с поднятым воротником, надвинутая на самые глаза шляпа, сутуло опущенные плечи. Шаги вязли в осенней мгле. Он прошел бетонную колонну – ростверк будущего фундамента – и приближался к ним.
– Вижу цель! – процедил Боравский.
Еще сильнее повалил снег. Человеку под снегопадом было далеко до комфорта, и он руками совместил полы шляпы с воротником. Теперь, еще и без лица, человек в снегопаде представлялся тенью. Дать ему словесную характеристику было невозможно, как и распознать, а вот нейроном стал точно анализировать его мозг, который среагировал уже на ситуацию с непогодой, встрепенулся, зашевелился, охотно вступил в интенсивную работу по борьбе с природным явлением, заставившего человека выше поднять воротник и ниже опустить шляпу.
При приближении прохожего, его сила мозга увеличивалась не в арифметической прогрессии, как обычно, а в геометрической, чем у кого бы то ни было за все время существования человечества. А картина рисовалась следующая: его интеллектуальные способности были куда выше и шире. Обычный человек редко использует даже треть возможностей своего мозга, этот же субъект использовал его почти на сто процентов. Цифры ошалело прыгали вверх, показывая сумасшедшие нейперы. Мозг проступал своей громадной, чудовищной, неклассической масштабностью. Удивленно разинув рот, Боравский рассматривал в приборе необычную комбинацию нейронов.
Вот это был мозг, вот это силище!?
– Смотри-ка... – Для Боравского здесь было что-то необыкновенное.
И у сотни вместе взятых прохожих он не видел такого могучего натиска нейронов своими нейперами, и, хотя мозг выглядел вычурно, несомненно, надо было отдать дань его грандиозности.
Приближалась глыба, матерый человечище.
Боравский недоверчиво еще раз взглянул в нейроном. Предполагаемые жертвы – личности весьма неординарные, но этот выделялся даже среди них разбуженным могуществом мозга гения – интеллект интенсивно выпирал из всех пор черепной коробки.
– Слушай, Сахнин, нейроном показывает на присутствие мозга колоссальной мощности – двум-трем Эйнштейнам или пяти Оппенгеймерам. Прибор словно взбесился. Разве такое возможно в наше время? Ну, понимаю, ноль три или ноль четыре Эйнштейна в одном, выше среднего, человеке, а тут сразу два с половиной? – удивился Боравский.
– Эйнштейн тоже не сразу стал Эйнштейном, – уклончиво отмахнулся Сахнин.
– Уникальный случай, грех отпустить такого донора, будем брать! – сделал знак Боравский.
– Ты любишь с такими возиться. – Сахнин тихо двинул автомобиль навстречу снежным хлопьям. – Снегопад. Прибор, возможно, глючит. – сказал он. – Проверь, влияет ли снегопад на мозговую деятельность человека.
Жертва шагала по снегу, навстречу хлопьям, тяжело переваливаясь, походка выдавала его почтенный возраст, тучность и состояние здоровья. Здоровье было ни к черту. Возраст пожилой. Боравский сделал скидку на снегопад и откинул двадцать лет. И загляделся в нейроном. Отличие мозга от других вызывало восхищение! Цветущее, молодое! Состояние гения в высшей фазе своего развития. Состояние сверхплотной насыщенности интеллекта.
“А может это и есть будущий гений зла?” – недобро подумал Боравский, вспомнив об изобретателях динамита и атомной бомбы, и эта мысль в подтверждении нужности очистительного акта успокоила его: – “Игра стоила свеч”.
Ослепленный светом мощных фар, прохожий еще больше прикрылся шляпой. Выпущенная бесшумно пластиковая пуля сразила его наповал. Он еще падал, когда из открывшейся дверцы высунулись руки и втянули его в салон. На полном ходу автомобиля пронзительно взвизгнула циркулярка, и часть черепа отлетела в сторону. Яркий свет лег на лицо мужчины.
Сахнин отвернулся, от ужаса испарина покрыла его лоб.
– Да, это же наш бывший заказчик! Ужасно! Экие мы не ловкие… – испуганно произнёс он.
У Боравского середина губ криво пошла усмешкою.
– Ошибка вышла, – протянул он. – Перестарались! – и тут же нашёл оправдание, криком накинувшись на жертву: – И он перестарался! Благодаря нашим поставкам мозгового сырья, сам себе сделал значительный IQ! Зашкалил его! Вот кто – дебил с высокими показателями!
– Кулак-мироед, которому из жадности всё было мало! – не удержался от сарказма Сахнин.
Боравский долго не колебался.
– Гони машину вперед! Деньги не пахнут...
Сахнин вывернул руль и добавил:
– Не пропадать же добру!
_______________