Студент кафедры «Религиоведение» Станислав отдыхал от занятий на лавочке в тени раскидистого дерева. Здесь было не так знойно, и ловил вайфай.
-Ничего, если я посижу рядом с Вами, молодой человек? – раздался голос. У скамеечки стоял пожилой человек. Смуглая кожа, некогда черная бородка, а теперь почти седая, легкая летняя кепочка и необыкновенные глаза – разноцветные – карий и голубой.
Станислав пожал плечами – да, пожалуйста.
Человек присел и вытер платочком вспотевший лоб.
-Не правда ли, жарко?
-Так, лето…
-Решили посвятить себя вопросам религии? – полюбопытствовал сосед по лавочке.
-Типа того, - автоматически буркнул, увлеченный просмотром видеоролика, Станислав, но тут же переключил внимание на собеседника: «А Вы откуда знаете?».
-Видел Вас как-то на кафедре.
-Так Вы преподаватель…
-Что Вы, что Вы! – сухо рассмеялся человек. Смех его был похож на шорох обкатанных морским прибоем камушков. – Но я прекрасно разбираюсь в истории христианства.
Станиславу стало интересно. Он как раз проходил тему «Возникновение христианства» и узнать что-то новое очень даже не помешало бы.
-Если Вам интересно, могу рассказать одну историю. А пока вот, - и собеседник положил на планшет Станислава старинную монету, - подержите в руке.
Монета была тяжелая и, что самое странное, горячая, словно долго лежала на солнце.
-Это шекель времен Понтия Пилата, слышал про такого?
Станислав кивнул – как не слышать!
-Возможно, Вы, молодой человек, не поверите, но я лично видел его самого, как и Христа…
Человек замолчал и внимательно взглянул на Станислава.
-У дядьки что-то с головой, - охнул про себя тот. – Поразвелось ненормальных...
-Не сумасшедший я, - успокоил Станислава человек. – Давайте так, Вы сначала выслушаете меня, а потом уже решите, кто я на самом деле.
Монета в ладони Станислава вдруг стала тяжелой, как кусок свинца, и обжигающе горячей.
-Я тогда свою гончарную мастерскую держал, - донеслось до него словно сквозь вату – мир вокруг сузился до точки сингулярности, запульсировал и рассыпался на тысячи осколков. – Не очень прибыльное дело, но на жизнь хватало…
Зной дохнул в лицо. Адинай – Станислав осознавал свое перевоплощение, но поделать ничего не мог – его «я» было втиснуто в оболочку горшечника, - шел по узкой, мощеной камнем улице. Поворот, еще поворот, квартал ремесленников закончился, и он ступил на широкую дорогу, заполненную людьми.
-Дорогу Понтию Пилату, префекту Иудеи! – громко раздалось позади.
Вскоре мимо проследовал сам префект с охраной. Под лучами яркого солнца доспехи римлян ослепительно сверкали. Проплыл шлейф из благовоний и запаха конского пота. Пилат ехал в белоснежных одеждах, но, из безопасности, поверх них все же были надеты латы.
-Жарко , наверное, Пилату, - отвлеченно мимоходом подумал Адинай. Он торопился в храм, чтобы положить к жертвеннику часть своего дохода. Деньги лишними не были, но впереди маячила свадьба старшей дочери, и нужен был достойный жених.
-Зачем Бог дал мне трех дочерей и одного сына? – вздохнул горшечник и чуть не наступил на конские «яблоки», оставленные лошадьми охраны префекта. – Лучше бы наоборот – трех сыновей и одну дочь.
До храма было не так далеко – его стены уже возвышались над домами. Почти белые, они сливались с выцветшим от жары небом. И чем ближе было к нему, тем многолюднее становилась улица.
-Идет! Идет! – вдруг пронеслось по толпе. Адинай вытянул шею, пытаясь увидеть того, о ком шла речь.
От храма, пересекая улицу, шел человек, за которым, стекаясь струйками в поток, шли горожане. В белом хитоне, высокий, с правильными чертами лица, он казался углубленным в размышления.
-Ах, - вздохнул горшечник, - это же новый проповедник. - И поспешил по своим делам дальше. Ничего интересного в очередном вестнике событий он для себя не видел – скольких перебывало ему подобных в Иерусалиме, да все сгинули в небытие.
-Молодой человек, Вы слушаете меня? – донеслось до Станислава сквозь поволоку восприятия иного мира.
-Да, да… - пробормотал он, - слушаю...
-Мне было нелегко - гончарное дело не такое прибыльное, но я старался, и у меня были свои постоянные покупатели. А однажды в лавку зашел даже один из учеников нового проповедника по имени Иуда, которому нужно было несколько небольших кувшинов. И мы разговорились…
Монета в руке Станислава вновь стала горячей и, передав жар руке, накрыла его новой волной чужих воспоминаний…
-И ты веришь своему учителю? – с любопытством взглянул Адинай на рыжего казначея, у которого ящик для сбора пожертвований был закинут за спину. Глаза у казначея были черные, как спелые маслины. Если в глазах других учеников проповедника он замечал отражение веры или преданности, то в глазах казначея была пустота.
-Верю! – утвердительно кивнул рыжий сборщик пожертвований. – Если бы не так, разве пошел бы за ним?
-Так ты с ним или за ним? – схитрил горшечник. Что-то было в этом ученике странное и непонятное – открытости не было, как в других людях, словно «дверка» в человеческое сердце была не просто наглухо закрыта, а еще и заперта на замок.
Рыжий тряхнул своими кудрями, подумал и отмахнулся от вопроса, как от мухи.
-Зачем тебе это? Неужели и ты собираешься идти за учителем?
-Куда мне? – рассмеялся Адонай. – У меня лавка, а помолиться можно и в храме, зачем нужен кто-то еще между мной и Богом?
-Ах, молодой человек, какое хорошее было время… - вновь донеслось сквозь поволоку чужого воспоминания до Станислава. – И кто думал, что все так обернется…
Весть о том, что нового проповедника схватили стражники храма, облетела город очень быстро. И так же быстро город узнал, что его разопнут на Голгофе, дорога к которой проходила мимо дома Адиная.
Такие события были зрелищем для неприхотливой публики, поэтому проповедника, несущего крест, окружали не только стражники префекта, но и любопытные. Они же шли позади него, то глумливо подбадривая криками, то насмехаясь над человеком в терновом венце.
День был в разгаре, и солнце заполнило дворы и улице зноем.
-Пить... – прохрипел проповедник, приостановившись возле дома горшечника.
Адинай стоял в нескольких шагах от проповедника, но услышав просьбу , только покачал головой – дать воды преступнику, идущему против храма?!
-Молодой человек, - опять вежливо тронул Станислава за руку сосед по лавочке, - Вы представляете, чтобы я дал ему пить? Могли быть неприятные последствия, а мне они нужны? Если бы я знал, что совершаю…
Станислав слышал того отрывками, которые то прорывались тусклым гулом в его сознание, то угасали подобно откатывающимся волнам морского прибоя.
…Адинай тоже пошел на Голгофу – на казнь идущего против Бога и храма стоило посмотреть! В толпе он заметил рыжебородого казначея. Лицо того было перекошено до неузнаваемости, крупные капли пота покрывали лоб, а глаза потухли и стали похожи на два прогоревших уголька.
-Вы не поверите, но все, что написано в Библии о распятии Христа, истинная правда, - вновь требовательно затеребил Станислава сосед по лавочке. – Были и землетрясение, и затмение, и завеса храма – а это ого какой дорогой кусок тканого полотна, разорвалась надвое!
Мне стало страшно, и я ушел домой…
Станислав вновь вынырнул из чужих воспоминаний в свой, обласканный полднем мир, на лавочку в тени дерева. Так выныривает человек, задержавший дыхание под водой до предела – с судорожным всхлипом, с глотком воздуха во все легкие.
-А потом ко мне пришел человек и предложил продать землю, где я копал глину. По сути - пустырь за стенами города, бесплодный кусок земли. Но тридцать сребреников – это были хорошие деньги, и я его продал под захоронение безродных людей – одиноких, бродяг, преступников. И первым там закопали рыжего казначея.
Шли годы, постарели и умерли мои дети и внуки, их дети и дети детей. Город разросся, и под его улицами исчезло самое кладбище. А я жил и жил, не старея, не болея и осознавая, за что наказан - за отказ дать воды и за взятые сребреники. Они до сих пор у меня. За два с лишним века я не смог продать ни одной монеты! Они всегда возвращались ко мне тем или иным путем.
-Знаете, молодой человек, - жить вечно хуже, чем оказаться в аду… - Сосед по лавочке грустно вздохнул. – Оттуда, по крайней мере, душа когда-то освобождается или гибнет окончательно, а мое существование бесконечно…
Человек протянул руку и взял из ладони Станислава монету.
-Я бы Вам ее подарил, но это бессмысленно.
Человек замолчал, размышляя о чем-то своем. Солнце чуть склонилось на другую сторону небосклона, и тень от дерева стала длиннее.
-Даже не знаю, зачем я Вам про все это рассказал, - пожал плечами сосед по лавочке. – Наверное, нужно было просто излить душу – тяжело носить весь этот груз в себе. А верить мне или нет, это Ваше право.
Человек устало поднялся и двинулся по аллее. Через минуту его силуэт расплылся в знойном мареве, дрожащем над мощеной дорожкой парка. И на мгновение Станиславу привиделись колеблющиеся образы всадников, один из которых был одет в белоснежную, окаймленную по крям золотом, тогу…