Небо по-обыкновению торопилось. И, прикрывая полупрозрачным пергаментом утра рассвет, оставило след пальца - мучной отпечаток полуночной мУки, - тень луны. Так неаккуратно. Свет солнца, в отместку, прожёг в небе яркую жёлтую дыру. И жар неторопливо, но настойчиво принялся наполнять бычий пузырь дня. Спустя час, утомлённые с непривычки щёки его обвисли дрябло, частью занавесили местность и та получила ненадолго желанный отдых. А после, с новой силой, не занимая себя подбором цветов, принялось выжигать не следы, но само воспоминание о днях, стиснутых ненастьем, холодом и беспричинной тоской.
И вальяжная, седая от инея щетина травы скоро сделалась подвижной, влажной. Парафин сугробов подле посечённых сажей свечей берёз, растаял. Сочный пирог земли был густо уставлен ими. Снег, однобоко вытопленный накануне, теперь и вовсе исчез. Но никому не было до него дела. Никто не лил об нём слёз. Кроме всё тех же берёз. Ветки, обломанные напоследок зимними ветрами, - саднили, кровоточили, чем манили к себе нерасторопных мух и повеселевших птиц.
Воды округ было более, чем вдоволь, но всем хотелось чего-то чистого, свежего, бесконечно хрустального... Каким бывает раннее утро середины весны.