…или жуткая история одного сердечного приступа…
В разгаре далёкие и славные семидесятые, а может и начало восьмидесятых – времена вечных надежд и ежегодных свершений. Время нескончаемой борьбы за светлое будущее и пущих радостей в трудах достигнутых успехов.
Туристическая группа от завода, влившаяся в основной отряд «загранщиков» от города, набирала шесть человек. Толич – единственный работяга, тянущий «тяжёлую сетку» заливщиком металла в кузнечном цеху, прицепом к заслуженной медали «Победитель Социалистического Соревнования» получил небольшой надел в шесть соток и… заграничную путёвку в одну из дружественных республик. Радость от полученных благ продолжалась в течение недели, подпитываясь нескончаемыми поздравлениями друзей – от души, и завистливых недругов – от малодушия. Коллеги по работе, большей частью люди рабочие, завидовали белой завистью и обещали вот-вот собраться и триумфально перегнать в следующей пятилетке. Чтобы тоже чего-нибудь похожего вдруг подкинули.
Остальные туристы инженерный и руководящий состав различных служб завода, кроме Толича люди партийные, серьёзные, на экивоки которых не возьмёшь. И Толич с виду суров, но статусные коллеги из группы не ведали, что только до первой рюмки. С первыми признаками хмеля немногословный Толич становился балагуром и весельчаком, мог на пустом месте из ничего сотворить нечто. Причём шутил незлобно, а дебош себе не позволял даже в сильном подпитии. Соображал мгновенно, слов на ветер не бросал: раз пообещал научиться за год играть на каком-нибудь музыкальном инструменте – освоил саксофон. По самоучителю, но «выдувал» прилично...
Случай был, характеризующий Толича во всей красе. Однажды зашёл он с двумя друзьями в кабак. Премия карманы тянула. Заказали, выпили, закусили – всё чин по чину. Общаются, подливают, выпивают – придраться не к чему. Хмель подбирается своим чередом. Подобрался. Дружки пошли приглашать на танцы женщин, Толича потянуло к музыкальному ансамблю, разбавлявшему шум кабака какими-то заунывными композициями, напросился попробовать что-нибудь «выдуть» в коллективе. Не получилось – не сыграны. Засим обратил внимание к соседнему столику, где обмывала очередную звёздочку крепкая компания из милицейских оперов-районников. Настроение у всех прекрасное, Толич тоже не подкачал – разговорчив, плюс ухоженная борода, взывающая к романтике. Бородатый человек почему-то многим людям видится заведомо интересным собеседником.
После второго тоста все за столиком побратались. Перед третьим тостом Толич заметил в дальнем углу грустную, как ему показалось, группу здоровенных мужиков. Оказалось, что мастерам-тяжелоатлетам тоже было что праздновать. Кто они такие, Толич выведал уже после первых намёков. Хмель пошёл в задор, дошёл на пари: Толич включил в себе подхалима и в игровой манере унизил атлетов тем, что «дружок мой, простой работяга, любого из вас сделает на руках!» Атлеты в смех: «Давай, зови своего силача!»
Дружок кузнец-завальщик имел в росте метр шестьдесят. Ввиду своей деревенской застенчивости и кроткого нрава был податлив на уговоры. Тяжёлый сельский труд испробовал с детства, отчего принял в руки жуткую силищу, но по внешним данным - дрищ в оценке спортсменов. Они как увидели соперника – половина отвернулись. Дружок заартачился: «Я отдыхать пришёл, а не силами меряться!» Тут один из атлетов: «Зассал что ли? А твой импресарио червонец ставил!» Про червонец соврал, но было бы сказано. Долго ли, коротко ли – уговорили, больше подсмеиваясь, чем ожидая согласия.
Кузнец делал всех на правую и повторно на левую руки. Каждый из тяжелоатлетов мог бы запульнуть кузнеца на пятиэтажку, но по чести и на руках – завальщик укладывал всех как Вицин фарфоровых кошек на подоконник. Неоткуда атлетам было узнать, что дружок Толича от природы силён в плечевом поясе, и тяжёлая работа в кузне поддерживала в тонусе. Огромный кузнечный ковш с раскалённым металлом он клонил с плеча, другие могли только по двое или упором с обеих ног. А с виду ему и гиря тяжела...
По завершении спонтанного соревнования импресарио не унялся: «Кто-то про червонец заикался? Гоните!» Червонец – деньги! Толича отшили подобру-поздорову – иди, мол, мил чек, не было уговора, не будет червонца. Теми же ногами Толич к братским районникам: «Ребята, вот эти нас обидели!» И преподнёс им суть дела с собственной интерпретации. Алкоголь переборол разум, слово за слово и после величайшего призыва «наших бьют!» обе компании уже бились в кровь и разносили кабак. Толич с дружками ухитрились слинять до начала бойни, потому о последствиях могли только догадываться. Вот такой был Толич «весельчак!» – часто его той оказией поминали...
Отъезд был намечен через два месяца, отведённые на сбор документов, подтверждение их подлинности и видимо проверка в органах госбезопасности. Пока месяцы бежали, комсомольские ячейки и местечковые партийные организации неустанно проводили заседания, более похожие на допросы по выявлению недостатков знаний социалистической идеологии. И внешнего вида строителя коммунизма. Толич носил бороду, за которой бережно ухаживал, вольно разрастаться не давал. За эту бороду его мурыжили на каждом партсобрании, на полном серьёзе выражая требование сбрить до загранпоездки. «Советский человек должен быть руссо туристо облико морале, ферштейн?» – похлопывали по плечу работяги, осмеивающие нравоучения наставников от партии, Толич не поддавался.
Столица дружественной республики встретила тургруппу из Советского Союза внешне непрезентабельным отелем. Номера тоже обстановкой не шиковали: три койко-места, телевизор на тумбе со встроенным холодильником и круглый стол с графинчиком и тремя стаканами на подносе. Стены в обоях, но тощеваты: громыхни случайно и прикрикни в одном номере – в соседнем с чёткостью не расслышат, но бучу почуют.
Компоновка заводской группы состояла из шестерых человек – трое мужчин и три женщины. Хоть и была одна семейная пара – секретарь парторганизации муж и бухгалтерша жена – решили разобрать номера по половой справедливости: мальчикам «мухи», девочкам «котлетки»... Остальное совместно: экскурсии, поездки, прогулочные выходы в город. Деньжат у каждого кот наплакал – во всяком случае, так преподносилось. В результате чего вечерний променад по городу оборачивался той же экскурсией, но по магазинам.
Ушлость приставленных к власти людей не знает границ. За идейностью и приверженностью идеалам коммунизма нередко скрывались алчность и тяга к аморальному и запретному. Давайте предположим, что совсем у малого числа его строителей, но парторг из нашей тургруппы «разложиться» был не прочь. Благами партработника пользовался в полной мере, а то и в двойной, водил дружбу со многими мужами городского значения. До дрожи в коленках боялся вскрытия пороков, что мог, скрывал умело, внешне сама порядочность. В немалой доле благодаря жене-единомышленнику.
Толич лежал на койке и в скуке перебирал рекламные открытки с видами достопримечательностей. От путёвки остался вечер, в ночь на послезавтра отбытие домой. Деньжата спущены на разные безделушки, соседи по номеру вышли на моцион. Толича звали – отнекался. Сказал, что накатила какая-то лень.
Вдруг, в соседнем номере негромко хлопнула дверь. По тональностям говорящих Толич понял: вошли парторг с женой. Уверенные в уединении, завели разговор о том, что уже купили, и что оставлено на последний день. Прямо возле уха Толича в стену была встроена сквозная розетка, супруги сели обсуждать свои приобретения на койку, смежную с койкой Толича. Хочешь не хочешь, но слышно каждое слово.
Видимо сверялись со списком. Муж озвучивал пункт, жена подтверждала наличие. Толич обалдевал: «Откуда? Откуда деньги на перечисляемое?» Смотрел на свой захудалый гроссер и удивлялся. Ну, жене босоножки и кофточка, ну детям по игрушке-безделушке, себе набор инструмента из трёх предметом – вот и весь денежный лимит! Одного чемоданчика с лихвой. А эти перечисляют, ещё шутят впопад и понятно, что список как рулон туалетной бумаги – кончится, но явно на другом.
На числе второго порядка, Толич ясно услышал парторга: «Завтра берём видеомагнитофон! Пересчитай, что в лифчике в последней заначке осталось, надо к магнитофону ещё пару-тройку кассет прикупить». У Толича аж открытки посыпались из рук. Парторг продолжил: «Можно будет у Ксенофонтыча кассеты брать смотреть, у него даже эротика, Эммануэль есть». «Тише ты, – насторожилась бухгалтерша, – ладно мы, но Ксенофонтыча не вспоминай. А что если нас подслушивают?» «Да кому мы нужны?» – успокоил парторг.
Не успел Толич собрать открытки, сквозь розетку послышались три щелчка и вопрос полушёпотом: «Можно чашечку кофе, пожалуйста?» – после чего послышался сдавленный семейный смешок.
Вопрос пронзил Толича до того состояния, которое ему является после рюмки-другой алкоголя. Мгновенно сообразив, Толич схватил помазок соседа, намылил подбородок и соседским же бритвенным станком начал скоблить бороду. А чтобы не распознали... На бритьё ушли какие-то минуты. Побрившись, бегло осмотрел гардероб, выбрал монотонный плащ до колена, по всей видимости, тоже одного из соседей, схватил чьи-то солнечные очки и выбежал из номера. Толич знал, что администратор по этажу частенько после полудня чаёвничает с горничными, быстрым шагом подошёл и попросил чашечку чая.
Пока администраторша открывала рот, Толич уже наливал в чашку заварку. Налив до краёв, утопил чайную ложку, поставил чашку на блюдечко, рядом положил пару кирпичиков рафинада. Заметил кстати оставленную кем-то узкополую мужскую шляпу, нахлобучил её почти до бровей, втиснул под шляпу очки и направился к двери соседнего номера.
Подойдя к номеру, оправился и постучал, имитируя некий шифр. Слышно было, как в номере засуетились, зашуршали чем-то, словно пряча наворованное, спустя долгую минуту дверь приоткрылась, и в щель высунулась женская голова. Над нею мужская. Насколько можно спокойным голосом, по-русски, но с имитацией иностранной картавости Толич выговорил: «Вам прасили пэрэдать, что кофэ закончилось, патаму прислали чай!»
Мужская голова исчезла, а из глубины номера донёсся всхлип и звук падения тела. Женщина запричитала и бросилась в номер...
Не пугайся, дорогой читатель, обещанного приступа сердца удалось избежать, но ситуация реально прощекотала нервы. Парторг оказался человеком незлобным и незлопамятным, долго осмеивал свой испуг. Презентовал Толича какой-то безделушкой, и ещё до возвращения домой согруппники сдружились.
Толич с женой смотрели Эммануэль через новый видик парторга одними из первых…