В своей прелести природа богата на разнообразные выходки, причем, порою не подавая к этому никаких признаков. И вот что интересно. При отсутствии даже малейшего намека на какое-либо дуновение случается, что вокруг как-то сразу потемнеет. Небо заволочёт темно-серая дымка, по которой невесть откуда возьмутся и едва заметно поползут грязно-прозрачные, очень походящие на лохмотья нищего оборванца, облака. Станет казаться, будто все звуки и движения природы вымертвит какое-то неопределенное, томительное ожидание. Всё вдруг наполнится мешаниной духоты и прохлады. Здесь даже притупленное сознание определит навалившееся чувство грядущей перемены.
С этого момента вступит в свои права и захватит власть над всем окружающим ее сиятельство Влажность. Пользуясь положением, она наполнит воздух мириадами крох беспечно мельтешащей водяной пыли. От этой оседающей взвеси мир приобретает более сочные краски, а контраст в игре света и теней преобразится, станет насыщеннее. Произведенный этим действом эффект настолько потрясен, что накладывает некое недоверие и даже придаст волнительности взору. Листья на деревьях заметно отяжелеют, опустятся и начнут казаться замшевыми. Трава же, изогнувшись крутыми дугами, станет, из-за усыпавшего ее водяного проса, схожего с матовым бисером, а иногда и жемчужною крупкою, до странности бархатисто-плюшевой. Из-за этого зелень покажется неосязаемо теплою. В такие моменты возникает приятное желание сорвать и прикоснуть травину к щеке, чтобы почувствовать веющее от неё обманное тепло.
В какую-то минуту, клубящийся дым микроскопических брызг незримо сменят мельчайшие капельки. Эти уже не парят, не беснуются в воздухе, а мерно падают. Тут не надолго воздух посветлеет. Резко обострятся запахи.
Попадая на опущенные листья деревьев, невзрачные блеклые бусинки на некоторое время замирают, но потом, соединившись с соседками, вдруг нальются, словно некто тайный изнутри их выдует, и, несколько подрожав, извилистой струйкой стекут, образуя на кончиках листов пульсирующие висячие шарики. Эти трепещущие, еще очень редкие немые творения медленно разбухают и, наконец став прозрачными и отяжелев сверх меры, с легким шипением опадают на траву. Листочки, с которых срываются зеркальные небожители, слегка покачиваются, отчего издается тихое шуршание.
Редкие пока еще падения едва приметным слуху ропотом оживляют окружающую тишину. И, что поражает! Из непонятной прихоти процесс осыпания капель ускоряется. Они начинают падать все чаще и чаще, всё дружнее и дружнее. От этого нежный шепот сначала усиливается и затем сменяется на мерный шорох. В свои права вступает изматывающая морось. На округу опускается мга, от чего снова темнеет.
В такое время зачастую можно быть свидетелем бездомной собаке. Как она окажется сидящею невдалеке, как станет вести себя. В раскосости глаз и дугообразности спины животного иногда можно будет угадать, например, далекие гены подгулявшей борзой. Случится и наблюдать, как избоченившись, она сначала почешет за ухом. Затем, скорее всего, встанет, сделав это с большою неохотою. Отряхнется и снова сядет, и начнет потешно прижимать уши. И потом еще долгое время она будет грустно озираться по сторонам.
Чуть погодя едва зримую морось вдруг сменят уныло падающие крупные капли. Шорох нехотя уступит место заполнившему пространство монотонному шуму.
Какой нибудь нахохлившийся на ветке воробей, распушит перышки и встряхнет их, сметая налипшую воду. Но уныло падающие капли назойливо продолжат портить ему настроение. И, кратко выругавшись, тяжело порхая, пичуга слетит с ветки.
Основательно намокшая к этому времени, с поблекшим взором дворняга медленно встанет. Ее вид определенно будет одновременно утонченно жалок и смешон. Она сделает ленивую попытку еще раз отряхнуться, затем с выразительной тоскою замрет, низко опустив голову. С нее непременно ручьями будет стекать вода. Видимо осознав, что у случайного зрителя она вызовет не столько жалость сколько смех, высоко поднимая лапы со струящейся по ним водой, псина уморительной трусцой растворится в размытом безликом пейзаже.
Между тем, непогодь неотвратно наберет силу. Плотность падающих капель стремительно нарастет. В траве поднимется прозрачная, но взволнованная, испещренная замысловатым узором из воронок и сплетающихся колец вода. Видимость в округе сойдет почти на нет. Размазанные дымкой силуэты деревьев превратятся в почти черного цвета огромные бесформенные фигуры. Округу стремительно заполонит низкий гул падающих капель, а где-то вдали ухнет раскат грома.
И, вдруг, разрезая его свистящей нотой, послышится едва различимое нервное журчание. Оно, невзирая на все усилия шума поглотить его, все более явно пробивает себе дорогу к уху случайного наблюдателя.
Между деревьев, трепля и мотая утонувшие в воде травяные косы, гремя и звеня, мча ошметки всевозможного растительного мусора, понесется мутный, глиняного цвета поток набравшей мощь воды.
Так родится проливной дождь. Он надолго станет полноправным хозяином положения, как говорят – зарядит.