Михач любил ночь. Любил не как мать, ласку которой он так и не изведал; не как жену, ибо был ветром, разрушающим любой очаг. Он ощущал в ней возлюбленную - дерзкую и податливую, смелую и осторожную, заставляющую забыть о смертности и принимающую в себя его жизненную силу. Возлюбленная - женщина, ночь, большеглазая обавница, которая решила идти своей дорогой. Кайала!!! До сих пор её имя вызывало в нём не только гнев отвергнутого, но и странное чувство, похожее чем-то на проталину в рыхлом, мартовском снегу.
Прошло уже несколько лет, как они расстались. Каждый мерил жизнь по своим чародейским канонам, но время от времени Михач и Кайала сталкивались на перекрёстках чужих судеб. Обавница стерегла души женщин, в которых чуяла первозданную яркую силу, а колдун норовил завладеть их молодыми телами, чтобы восполнить утрату и отомстить бывшей возлюбленной. И вот теперь он ожидал перевёртыша - лису-огнёвку, под шкурой которой была спрятана Светлояра.
Месяц зацепился за вершину большого ясеня и повис, озаряя улицы и спящие дома. Тишина стояла такая, что было слышно, как у старого колодца кряхтят древние камни кладки. Михач притаился возле колоды, заставив мысли замереть. Воротина скрипнула, и на середину двора выбежала молоденькая лисичка. Она огляделась и начала встряхиваться, словно побывала под сильным дождём. Но вместо капель во все стороны полетели хлопья рыжей шерсти, которые мгновенно исчезали. Вскоре превращение завершилось, и на траве осталась лежать обнажённая Светлояра. Она спала и даже не почувствовала, как крепкие руки колдуна подняли её с земли. Она была погружена в волшебный сон, который должен был закончиться на рассвете.
Михач, прижимая добычу к груди, отнёс её в амбар и запер двери на засов. Он положил женщину на пушистую пятнистую шкуру и стал колдовать. Один за другим возникли семь кругов из семян - рожь, пшеница, ячмень, овёс, горох, лён и мак. Чем мельче было семя, тем ближе круг придвигался к неподвижному телу. Зарокотал низкий, бархатистый голос, и сияние, похожее на полуночный туман, заполнило амбар. Голос продолжал свой невиданный танец, вытаскивая из пустоты кувшин с мёдом, пыль с семи дорог, нож из горного хрусталя, блюдо с тремя яблоками и большую ендову.
- Ты гори, Луна, бегунцом-огнём,
Режь ведьмачий нож яблоко надежд,
Пусть дитя уйдёт - нерождённым - в сон,
Пока мать лежит мягкой, без одежд.
Ты кромсай, тесак, семя мужика,
Забивай его пылью вековой.
Пусть сомнёт его похоти река,
Для жены чужой нынче буду свой!
Ты, зерно, пылай, обновляя круг,
Не давай волшбе попросту угасть.
Для тебя, Краса, я - не враг, а друг,
Хоть над животом скалю волка пасть!
Михач поднял руки вверх и стал покачивать ладонями, пристально глядя на спящую Светлояру. Под воздействием колдовства она зашевелилась, волны возбуждения побежали по её телу, заставляя тихо стонать и раскрываться. Круги - один за другим - вспыхнули, и женщина оказалась внутри Огня, не палящего, но и не позволяющего избегнуть своей участи. Когда пламя поднялось до потолка, Михач - тенью - проскользнул сквозь него и со страстью, предназначенной Кайале, вошёл в Светлояру. Он погружался в неё всё глубже, стараясь растревожить её нутро и вынудить освободиться от ребёнка. Освободиться, чтобы вскоре зачать сына от него, от тёмного колдуна.
Светлояра стала приходить в себя. Перед закрытыми веками стояло алое марево, в котором скалился огромный волк с поднятой на загривке шерстью. Ресницы дрогнули, взгляд прояснился, и над собой она увидела расплывающееся лицо мужа, в котором явственно проступал иной облик. Облик мужчины - молодого, гордого, пресыщенного властью и вседозволенностью. Её крик, крик ужаса, совпал с воплем плотского удовлетворения незнакомца. Светлояра потеряла сознание.
На дворе уже играло раннее солнце, подбадриваемое бойким петушиным пением, когда Михач отодвинул засов. Он нёс женщину в дом, а на траву падали капли крови.