Гуляя по окраинам своего сознания, он набредал то на поля цветов, то – на кучи зловонного мусора. И вот, что странно (и странным казалось и ему самому) – кучи мусора, каким-то загадочным образом, привлекали его каждый раз гораздо больше. Убеждал он себя, конечно, в обратном: тонкие настройки его души томились, изнывали, умирали, соприкасаясь со всем этим смрадом, но, как ни удивительно, он проводил в нем гораздо больше времени, чем в благоухании цветов.
Задумчиво бродил он среди какого-то хлама, принюхиваясь, как пес, к каждому неожиданному запаху, временами распознавая в нем давно залежавшуюся невесть с каких времен и давно уже протухшую мысль, непонятно как забытую и оставленную на произвол судьбы. Но чаще он не мог понять, что это за запах или даже откуда он доносится. Запахи были мерзкими, но он все равно принюхивался, да так старательно, словно хотел извлечь из них все возможные нюансы. Зачем ему это было? Он сам не знал. От этого зловония першило в горле, перехватывало дыхание, на глаза наворачивались слезы, но он все вдыхал, и вдыхал, и вдыхал это, зарываясь все глубже и глубже в горы свежего вперемежку с забытым или полузабытым. Как будто, узнав, чем были эти мерзкие останки, он мог бы понять, как их можно было спасти или улучшить.
Ему давно надо было провести уборку. Утилизировать все это: полностью и навсегда. Или переработать – то, что можно было еще переработать. Но он не делал этого. Он просто продолжал бродить.
И даже когда он все-таки оказывался среди благоуханных прекрасных цветов, его взгляд и мысли были направлены в сторону этой ужасной свалки.
И, весь пропахший, он возвращался домой. И по дороге ему то и дело мигали какие-то знаки и указатели, но, мигая, быстро гасли так, что он не успевал толком различить, что на них написано. «Идти» или «Не идти»? «Любить» или «Не любить»? «Добро пожаловать!» или «Вход воспрещен!»? Идти приходилось практически в сумерках, а дома его ждала почти всегда перегоревшая лампочка.
И он все лежал в темноте, ловя редкие отблески мигающих где-то очень далеко звезд, и вспоминал о том, что видел сегодня: несколько красивых цветов и горы зловонного мусора.
Иногда он зажигал себе свечу и любовался ее теплым мерцанием. И тогда ему вспоминались только цветы. Он улыбался. Он слышал далекую прекрасную музыку. Ему было уютно в полумраке, наполненном благоуханием. Но он, почему-то, никогда не открывал ставней на окнах. Он уже давно забыл, что там – за этими ставнями. И только сквозь маленькие трещинки густого плотно укутывающего его мрака все так же редко доходили до него отблески мигающих где-то очень далеко звезд.
О, почему же вы так далеко?! – вопрошал он звезды. – Почему так редко я вижу ваш свет?!
А потом он засыпал, и снились ему…зловонные кучи мусора и парочка блеклых цветов.
Почему он не видел солнца? Потому что не понимал головы вверх, глядя на цветы, но не замечая света. Почему он не видел звезд? Потому смотрел только себе под ноги, завороженный разнообразием хлама, попадающегося у него на пути. Потому что искать их начинал, почему-то, только укутавшись плотно мраком. Но если, когда он не видел солнца, он хотя бы иногда видел цветы, то, когда он не видел звезд – он видел только кучи зловонного мусора.
Но ведь вот оно – солнце. Просто подними голову.
Но ведь вот же окно. Протяни руку. Протяни, открой ставни.
Сколько звезд ты тогда увидишь?