Тойво

1.
Я финн – произнес, наконец, Тойво, когда пограничник уже слишком затянул свою театральную паузу с поднятой бровью. Тот поднял вторую бровь, ещё раз заглянул в паспорт на фотографию светловолосого гражданина Испании Тойво Саволайнена. Посмотрел на соседку по купе, как бы желая удостовериться в услышанном, вернул паспорт и вышел. Соседка промолчала, как молчала всю дорогу от Парижа. И лишь, когда закрылась дверь, её словно откупорили. Типичная испанка-мама. За сорок лет, красится в модный рыжий – молодится. Хорошо одетая, аккуратная, на шее шарф петлей – на французский манер, даже весьма симпатичная. Но, как и все эмоциональные испанцы, если уж начнет говорить, то выскажет все что думает.
- Знаете, я ещё помню те времена, когда здесь вообще не было пограничного контроля. Шенгенское соглашение, слышали про такое? Едешь из Испании во Францию и даже не понимаешь, в какой момент оказываешься в другой стране. Эти горы везде одинаковы.
Тойво молчал, но вежливо смотрел на соседку.
- Святая Мария, все эти границы вернули для тотального контроля. Они охотятся за русскими, это понятно. Каждый блондин под подозрением.
Здесь она выразительно приподняла взгляд на шевелюру Тойво, но быстро отвела глаза в окно. Боится. Она, наверное, и сама всю дорогу думала, что едет с русским. Слово «финн» её успокоило, но не полностью. Мало ли кто эти финны. Может, вроде украинцев.
Тойво вовсе не был блондином. Испанка сказала rubio, это некое обобщающее слово, как и у американцев на все светлые оттенки есть термин blond. Но его цвет волос был не белым, и, пожалуй, даже не светлым. Он был русым. Тойво знал такое слово из русского языка. По всей видимости, у русских этот цвет волос был самым распространенным. Хотя Тойво встречал русых во многих местах. Забавно: если сейчас начать объяснять это попутчице, она запаникует? Испанка, впрочем, сама продолжила русскую тему. Да так, что Тойво вздрогнул от неожиданности.
- А вы знаете, что эти места когда-то изначально были заселены русскими? Французская провинция Руссильон имеет название от русских поселений в древние века. Как и итальянская Венеция. Это подтвержденный факт. – Тут она осеклась. – Хотя сейчас это неважно.
- Вы имеете в виду славянские племена, а не русских? – Заговорил, наконец, Тойво. – Про то, что Венеция была основана венедами, то есть славянами, я слышал. Но то, что они дошли до Каталонии – не знал. Простите, но откуда вам это известно?
- Не помню, где-то читала. – Ушла от ответа ответила испанка. И достав свой телефон, спросила уже безучастно. – Вы едете до Барселоны?
- Да. – Сказал Тойво. Он выждал несколько секунд и понял, что соседка намеренно погрузилась в свой гаджет. Продолжения разговора не будет. Проверка документов кончилась, поезд снова двинулся, но теперь уже по родной Испании.
Эта остановка, этот разговор с новой силой раздули костер затухающих размышлений Тойво. Странное совпадение. Ведь всю дорогу до этого он, аспирант кафедры славистики Университета Барселоны вспоминал и анализировал свой необычный блиц-визит в Париж. Его пригласили в группу букморфинга известного парижского слависта, профессора Луи Эганбюри. Тойво никогда не занимался подобным и не ожидал, что Эганбюри интересуется букморфингом. Слишком глупое и поверхностное занятие. Модное течение, которым мир переболеет и, скорее всего, забудет через несколько лет. Букморфинг – это переписывание уже известных книг. Как в кинематографе – римейк уже известного фильма. Но если римейк фильма предусматривает хотя бы новее прочтение сценария, то есть неизменного текста, то букморфинг подразумевает переделку именно текста. Первоисточника. Чаще всего – шедевра мировой литературы. Это повелось лет пять назад. Начали, кажется, американцы. Переделанные «Гроздья гнева» Стейнбека имели оглушительный успех. Тойво читал это творение от малоизвестного автора. Косметические правки в начале и переиначенная концовка в стиле хэппи-энд, как и любят в Голливуде. Совершенно другая книга, нелепость. Как если бы статуе Венеры Милосской снесли голову и поставили другую. От Статуи свободы, например. Но это на личный вкус Тойво, критики же были в восторге. Вслед за тем букморферы расплодились по всему миру и стали безжалостно коверкать романы, повести и рассказы. Маркес стал более динамичным. Эдгар Аллан По более позитивным. Бальзак современным. Хемингуэй юмористичным. Твена, наоборот, напичкали чьими-то философскими измышлениями. Сказки Гофмана наполнили какими-то мультяшными персонажами. Даже старик Дон Кихот теперь по новому сюжету превратился в успешного банкира.
Литературной ценности такие мутанты, по мнению Тойво не представляли. Но удивительное дело, издательства легко соглашались печатать подобное творчество. Книги из серии букморфинга продавались в магазинам на одних полках с оригиналами. Только рядом с названием обычно ставилась пометка «NE», new edition. Авторы не выпячивались на обложке, а прятались внутри книги. Чаще всего работала именно группа авторов. Видимо, собирать уродливых франкенштейнов веселее вдвоем-втроем. Как известно, при групповом изнасиловании чувство личной ответственности растворяется.
***

Вот и Тойво предложили поучаствовать в таком групповом преступлении. Профессор Эганбюри, по отзывам – очень жизнерадостный и легкий в общении человек, при знакомстве с Тойво, напротив, был серьёзен и прагматичен. Он принял привет от руководителя барселонской кафедры, учителя Тойво, профессора Вальдеса. И лишь на это мгновение в глазах француза проскочило что-то вроде блеска оттертой от пыли бутылки Малаги, столь любимой на фуршетах после научных саммитов. Но подавив в себе воспоминания об Испании и коллеге Вальдесе, Эганбюри деловито ввел Тойво в курс дела. Парню предлагалось войти в группу авторов, которые займутся букморфингом книг русских писателей. Эту категорию литераторы ранее почему-то не трогали, за исключением Анны Карениной, для которой сочинили очередной идиотский хеппи-энд.  По новому сюжету Алексей Каренин ранил на дуэли Вронского. Анне сказали, что он убит и та, поплакав с неделю, вернулась к мужу. В финальной сцене, видимо, чтобы сохранить железнодорожную тему, счастливое семейство уезжает на поезде в Варшаву. 
Эганбюри объяснил, что русские книги не трогают как раз из-за сложного языка, который в последние годы стал исчезать. Равно как и сами книги, по решению ЮНЕКСО стали превращаться в памятники культуры и теперь их редкие экземпляры отыскиваются и свозятся в крупнейшие библиотеки и университеты. Барселонская кафедра в своё время как раз и стала одним из таких центров. Сюда свозили книги русских писателей или на русском языке со всей Испании. Выделили даже отдельное помещение в библиотеке университета. Оно стало одним из любимых мест Тойво, он любил читать на оригинале и ценил именно классические бумажные книги.
За эту любовь Тойво и выделили, как признался господин Эганбюри. И теперь просили о его помощи. В Париже формируется редакционная коллегия из таких же славистов со всей Европы, которым предстоит заняться букморфингом русской литературы. На это выделен грант Евросоюза в целях сохранения и популяризации стремительно исчезающей русской культуры. Заплатят за работу хорошо. Тойво в свои 25 лет, никогда столько не зарабатывал. И конечно, этот проект укорит продвижение к докторской степени.
- Но я вовсе не писатель! – Пытался возразить он французу. На что тот аргументировано объяснил, что Тойво нужен не столько как писатель, сколько как славист и переводчик. Специалист по языку и по первоисточникам. От него и не требуется писать книгу, в группе с Тойво будут работать профессиональные филологи и копирайтеры. Формировать сюжет будут в основном они. Ему лишь потребуется облечь предложения в правильные русские конструкции. Хотя, со временем, вы втянетесь и сами захотите развить свои таланты. Попробуйте, кстати на Набокове, с него мы и начнем работу. Предложите новую сюжетную линию, допустим, в «Защите Лужина». Проект большой, грант рассчитан на три года, но, поверьте, это только начало. Впереди нас ждут Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев, Чехов и все остальные известные вам великаны.
Какая-то интуиция заставила Тойво промолчать и не выдать своего отношения и к этой сомнительной затее и к методам букморфинга в целом. Он не отказал Эганбюри сразу. Деньги хорошие, карьерная подвижка гарантирована. И все же нужно посоветоваться со своим руководителем Вальдесом. Кстати, эта работа возможна в дистанционном режиме? Смогу ли я сотрудничать с вами из Барселоны? У нас на кафедре огромная русская библиотека.
- Библиотека? – Переспросил Эганбюри, и как-то снисходительно усмехнулся. Наверное, считает, что с его, парижскими запасами никакая картотека сравниться не сможет. – Увы, дистанционно мы с вами сотрудничать не сможем. Творческая коллективная работа предполагает личный контакт. Так будет эффективнее. Считайте это условием контракта.
***

Поезд прибыл в Барселону. Машинист объявил время прибытия  и температуру воздуха – около нуля. Соседка поспешно и молча покинула купе. Тойво натянул шапку, намотал шарф и вышел следом. Была середина мая. И, кажется, правы были те эксперты, которые утверждали, что смена сезонов, наконец-то возвращается в Испанию и в Европу вообще. Многолетняя ядерная зима покидала планету. Возможно, у отца этим летом будет хороший урожай. Друзья из Мадрида писали, что недавно у них впервые выпал белый снег, выкладывали фотографии. Это, действительно, был ослепительно белый, чистый, живой снег, каким Тойво помнил из своего детства в Финляндии. Они жили тогда в Миккели, небольшом, лесистом, но вполне современном европейском городе. Но и к шумной Барселоне Тойво привык быстро. Она напоминала ему не столичный Хельсинки, а огромный Санкт-Петербург, который их семья посещала два раза в прежней жизни. Красивый был город. Страшно представить, что там сейчас.
Позвонил маме, сказал, что вернулся. Она ещё была на работе, отправила его домой, подсказала, где найти заготовленный с утра обед. Голос её был слегка встревоженным, она не стала спрашивать по телефону о результатах поездки Тойво, но догадывалась, что в Париже ему могли сделать слишком интересное предложение. Впрочем, пора бы уже. Мальчишка вырос и давно готов к самостоятельной жизни. Его уже не надо защищать от новой реальности, бесконечной зимы и от новых одноклассников. Когда Тойво пошел в испанскую школу, мама дала ему совет представиться именем Тонио. Мол, так одноклассникам будет проще к нему привыкнуть. Однако слиться с толпой юных южан ему все равно не удалось, внешность слишком отличалась. Поэтому с полгода Тойво пожил под брендом Тонио, а потом просил называть его настоящим именем. Благо, что испанцам это диковинное финское имя давалось легко.
Да и сам испанский язык ответил Тойво взаимностью, освоился легко. О том, что у него есть способности к изучению иностранных языков стало понятно ещё в Финляндии. Их школа в Миккели в порядке эксперимента отказалась от изучения шведского и сделала ставку на русский язык. Там у Тойво и открылась сначала тяга, а потом и талант к изучению языков вообще. Для этого родители и ездили с ним в Петербург, организовали «погружение». Параллельно он усваивал английский. Намеревался взяться за немецкий. Но внезапный переезд открыл перед ним другой мир, испаноязычный. Причем, живя в Каталонии, он со временем стал понимать и французский.
Дома с отцом и матерью они говорили на финском. Теперь – на финском. Ведь в первые годы после переезда мама ввела правило общаться на испанском, чтобы побыстрее его освоить. А сейчас, наоборот, хотела сохранить финскую культуру в отдельно взятой семье. В Барселоне было мало соотечественников. Большинство перемещенных финнов осели в странах Скандинавии, на той же широте, просто подальше от зараженного Мордора, как теперь называли то, что осталось от России. Некоторые, конечно, остались на родине. Даже в Хельсинки теплилась какая-то жизнь. Но его родители приняли решение перебраться в Испанию. Отец взвешивал недолго и, как оказалось, верно. Для Тойво тут была определена кафедра славистики в Барселонском университете, куда он удачно и попал после школы. Мама, фармацевт из Миккели, смогла стать фармацевтом и в Барселоне. А больше всего повезло отцу. На родине Антеро Саволайнен был фермером, причем не очень старательным и скорее продолжал по наследству дело дедушки. Но в Испании, которая из-за ядерной зимы перестала быть солнечной и жаркой, навыки отца выращивать овощи в северных широтах пригодились как нельзя кстати. Он поленился обустраивать собственную ферму, а просто устроился агрономом в большое хозяйство в предместьях Барселоны.
***

Вечером родители вернулись домой. Мама была всё так же насторожена. Отец, напротив, бодр и оптимистичен. Синоптики подтвердили хорошие прогнозы на предстоящее лето.
- Рискнем в этот раз высадить экспериментальную партию томатов без теплиц на солнечном свете. Рассада уже дала всходы, через неделю пересаживаем в открытый грунт. Кто знает, дорогие, может, в августе мы с вами искупнемся в море! Четырнадцать лет жить на средиземноморском побережье и ни разу не зайти в море! Конец нашим страданиям!
Тойво улыбнулся. Отец на этой своей работе уже давно переопылился с испанцами и сейчас разговаривает так же как они. Машет руками и вальяжно растягивает окончания слов. Мама тем временем выставила весь ужин на стол, присоединилась к ним и начала издалека.
- Искупаемся же, сын? У твоих студентов каникулы?
- Обязательно, мам.
- Как Париж?
- Там всё по-прежнему. Серый снег, цветные лужи. А если ты про мои переговоры, то меня приглашают на работу в университет Новая Сорбонна. Точнее даже не в Университет, а в проект букморфинга русской литературы под началом профессора Эганбюри. Работа прямо в Париже. Год, может, два.
- Переделка русских книг? Как странно. Зачем это французам?
- Не французам. Это грант Евросоюза в целях популяризации и сохранения русской культуры.
- Культуру не переделывают. Тебе не кажется?
- Я думал об этом. И думаю до сих пор. Однозначного своего ответа Эганбюри я не озвучил, хочу посоветоваться с Вальдесом.
- Кстати он звонил. И что странно – прямо мне на работу. Уточнял, когда ты вернёшься. Точнее так: звонил, чтобы поинтересоваться лекарством от простуды, но когда он спросил о тебе, я поняла, что это главное зачем он связался со мной.
- Очень странно, я всё это время был на связи.
Отец, активно жевавший салат, многозначительно поднял вилку в воздух, поставил таким образом паузу в разговоре, дожевал, сглотнул и вставил:
- Действительно, странно звонить моей жене по надуманным поводам. А что тебе заплатит Евросоюз за столь тяжелый труд, как гальванизация трупа русской культуры?
Тойво назвал сумму. Отец перестал жевать, подпер верхнюю губу нижней, посмотрел на мать и одобрительно кивнул. Та никак не среагировала, и Тойво решил сменить тему.
- А вы слышали что-нибудь, про то, что Руссильон был основан славянскими племенами?
- Что за чушь? – Возразил отец, снова вернувшийся в роль истого каталонца. – Не превращайся в этих фокстерьеров, которым везде видится русский террорист.
- Пап, а ты не знал, что и наш родной Миккели был основан русским царём?
- Доподлинно я знаю только то, что русские разбомбили наш родной Миккели во время Второй мировой.
***

Луис Вальдес, импозантный седовласый профессор и публицист, встретил Тойво на кафедре. В эти дни он писал очередную монографию, об этом легко можно было догадаться по царившему на его рабочем месте беспорядку. Множество книг, оргтехники, исписанных черновиков и пустых пластиковых бутылок. Однажды уборщик решил в отсутствие хозяина немного прибраться, ничего не выкидывал даже, а просто сложил бумаги и вещи профессора в аккуратную систему. Но тем самым нарушил некую систему самого Вальдеса, получил гневную отповедь, и больше на эту территорию не заходил. Протирал только пол, ругаясь вполголоса на ту давнюю выволочку, и принципиально не трогал даже бутылки и остатки еды.
Довершал картину беспорядка ещё полумрак. Вальдес говорил, что не может смотреть в окно на свою Испанию после ядерной зимы. Жалюзи на кафедре были давно и навсегда закрыты. Исключение выпросила себе лишь ассистентка Моник, чтобы поливать свои горшечные растения, её окно поэтому было приоткрыто наполовину, но заставлено зеленью. Основное освещение кафедре давали лишь неяркие светодиодные панели на потолке. Когда вошёл Тойво, профессор не сразу узнал его в полумраке или не сразу вынырнул из своих монографических мыслей. Потом, наконец, вспомнил и ухмыльнулся:
- Вас, молодой человек, вероятно можно не включать в учебный план июля, и уж точно – следующего учебного года? Вы покидаете нас?
- Профессор, я, собственно, пришел посоветоваться. Эганбюри передавал вам привет и рассказал мне про необычный проект, на который меня приглашает.
- Я знаю. – Перебил его Вальдес. – Букморфинг произведений Пушкина, Достоевского, Гоголя.
- Гоголь не включен в этот список. – Перебил в свою очередь Тойво. – Он украинский писатель.
- Вот как? Это тебе Эганбюри сообщил? Хотя, знаешь, это укладывается в общую канву. Гоголя объявят украинским, дадут его полякам для перевода. Ещё наверняка и Булгакова, рождённого в Киеве, хотя ни тот ни другой не писали на украинском. А вам, молодой человек, поручат переписать остальных.
- Это же не подмена, это вроде рекламной акции. Пройдут годы, и весь этот букморфинг отправится на свалку истории.
- Знаешь, в чем опасность Тойво? Недавно на одной лекции мне пришлось вступить в спор со студентом. Он был искренне уверен, что Фродо из Властелина колец на самом деле был гомосексуалистом и не мог определиться, с кем ему быть – с другом-хоббитом или с другом-эльфом, как-их-там? Слава богу, в аудитории раздавался смех, значит, многие знакомы ещё с оригиналом. Но тому бедняге попалась книга из серии переделанных. Он принёс её на следующий же день. О-о, это был шедевр! Такой порнографии я ещё не видел. Ты понимаешь, что букморфинг лишь развлечение, да и то сомнительное, для тех, кто знаком с оригиналом? А ведь многие, особенно молодые, не видят разницы. Пометка «NE» на обложке книги для них невидима. Лена подозревает, что весь этот букморфинг – большой заговор. Конечно, как и все русские, она подозрительна, но в её аргументах есть тревожный смысл. Давай, кстати, я позову её. Она тоже интересовалось, чего там задумали французы.
Лена была женой Вальдеса. Она приехала из России ещё в молодости, работала в русской турфирме. И когда все произошло, она не воспользовалась минской репатриацией. Интуиция уберегла её. А может, уберёг сам Вальдес, когда устроил её вести курсы русского языка в своем университете. Так она стала Еленой Вальдес. Впрочем, она и не скрывалась, носила русское имя, говорила на русском, преподавала его. И все знали, кто она и откуда. Вальдесы хотели завести детей и, как и многие, пережидали зиму. Не хотели, чтобы ребенок рос в этом, временно испорченном мире.
Тойво был дружен с семьёй своего научного руководителя, в первую очередь, благодаря Елене. Она была носителем русского языка и довела его произношение до совершенства. Это её же оценка, которой очень дорожил Тойво. И она же стала для него олицетворением той беды, которая случилась с Россией. Лена рассказывала ему о фантомной боли, когда у тебя нет родины и нет вообще всей твоей цивилизации. Финны, в большинстве своем тоже лишились прежнего места обитания и тоже тосковали. Однако их тоска не могла пойти ни в какое сравнение с тоской русских. Они лишились не только территории, они лишились нации, исторического будущего. Лишились себя. Представляя себя на этом месте, Тойво думал, что можно сойти с ума. Как сошел с ума космонавт Зыгарев, видевший уничтожение родины своими глазами, находясь на орбите. Но Лена Вальдес держалась молодцом, хотя на лице её, в её больших глазах навсегда осталась печать немыслимой, неподъемной печали.
- Ну, здравствуй, дружок! – сказала она по-русски, войдя в кабинет. - Ты теперь станешь парижской знаменитостью?
- Ещё решаю. Сеньор Вальдес пытается меня переубедить.
- Он ревнует тебя к Эганбюри. Вырастил первоклассного специалиста, а теперь без боя вынужден отдать тебя конкуренту.
- Он мне не конкурент – поддержал русскую речь Вальдес. – Мой французский тёзка Луи отличный эксперт в славистике, но для него язык всего лишь предмет, вещь, которую он препарирует, разделяя на морфемы и законы. Душа языка его не интересует. С таким же успехом он мог бы заниматься китайским или арабским. Но случайный жребий свел его со славянскими языками. Ты не задумывался, Тойво, почему Эганбюри не вызвал из Барселоны меня или Лену? Мы с ней слишком привязаны к русскому. Грантодателю этого не нужно, ему нужны такие как Эганбюри.
- И такие как я?
- Прости, но ты в представлении Эганбюри и его заказчиков абсолютно не русский человек. Ты какой-то скандинав, владеющий несколькими языками и умеющий читать и писать по-русски. В тебе увидели такого же бездушного исполнителя, который без сожаления перепишет «Войну и мир» Толстого.
- Вы практически оскорбляете меня.
- Молчи, Тойво. Я знаю, что в действительности ты не такой. И лишь поэтому отпускаю тебя в Париж.
Тойво растерялся. Он был готов отказаться от проекта если бы Вальдес не одобрил эту затею. Да даже если бы ничего не сказал вслух, а просто нахмурился – уже тогда бы Тойво предпочел забыть Париж, Эганбюри и букморфинг. Но тут реакция обратная, судя по всему, у Вальдеса есть какая-то задумка.
- Вы хотите заслать меня в Новую Сорбонну в качестве двойного агента?
- Можно и так. Но тогда ты не агент Вальдесов, а агент мировой культуры. У тебя хватит ума понять, к чему идет дело. И может быть, хватит возможностей препятствовать уничтожению вслед за русскими ещё и их наследия.
- Не подумай, что у нас мания преследования. – Сказала Лена – Но у нас есть основания полагать, что происходит что-то неправильное и нехорошее. Луис сказал тебе, что у нас больше нет библиотеки?
- Что?! – Тойво перед поездкой в Париж был в недельном отпуске и не знал последних университетских новостей.
- Комиссия ЮНЕСКО приняла решение сконцентрировать всю оставшуюся русскую литературу в нескольких хранилищах. Якобы для большей безопасности. Сборными пунктами в Европе стали Париж и Прага. Соответственно, наша картотека, а также мадридская, отправлены к твоему новому другу Эганбюри.   
Только сейчас до Тойво дошел смысл снисходительной улыбки француза, когда речь зашла о возможности дистанционной работы из Барселоны. Весь исходный материал теперь достался Новой Сорбонне. Но как это отразится на возможностях родной кафедры? Лена объяснила:
- Нам рекомендовано опираться на электронные версии. При этом кафедре поручено до начала следующего учебного года пересмотреть учебные планы и сократить часы русского курса. Упор будет сделан на другие славянские языки. Русский оставляют только для тех, кому нужно доучиться и как спецкурс по желанию для всех остальных. Теперь ты понимаешь цепь событий?
- Чтобы уничтожить электронные книги ядерная бомба не понадобится. – Добавил Вальдес. – Ты и твои парижские подельники исказите первоисточники. Бумажные версии останутся недоступными для широкой публики, а то и вовсе их сожгут. И потом, в один прекрасный момент, электронные книги подменяются на издания серии букморфинга. Лена, расскажи ему про музыку.
- Ты помнишь, Тойво, для закрепления произношения я давала тебе ссылки на русские песни? Так вот, я не заметила, но в какой-то момент они исчезли со своих серверов. С издевательским объяснением «изъято по требованию правообладателей». Давно уничтоженных правообладателей! Я списалась с некоторыми соотечественниками, многие в Европе и за океаном столкнулись с такой же проблемой. Но они же дали мне ссылки на некоторые китайские и бразильские сервера. Хорошо, что я успела скачать кое-какую музыку, а заодно и фильмы. На всякий случай на внешние носители. Боюсь, доберутся и до остальных серверов. И скоро русская музыка станет коллекционной роскошью.
- Если не опасным артефактом. – Внимательно глядя на жену, произнес Вальдес.
Они закончили. Повисла тишина, которую нарушил смех Тойво. Он старался смеяться легко и искренне, но в действительности выдавливал из себя эти звуки.
- Коллеги, ваша паранойя достойна восхищения. Скажите, степень доктора я получу, только если я поверю в вашу антирусскую теорию?
Вальдесы синхронно улыбнулись и профессор снова перешел на испанский:
- Свой заветный PhD вы, молодой человек, получите в любом случае.
***

Профессору Эганбюри он позвонил вечером того же дня. Француз коротко поприветствовал его согласие и попросил явиться уже к 1 июня. Неделя ушла у Тойво на то чтобы закончить текущие дела, встретиться напоследок с друзьями и объясниться с Ребекой. Давно пора было это сделать, слишком очевидна была несерьёзность их отношений. Как и многие прошлые девушки, она попросту запала на необычную для средиземноморья внешность Тойво. Мама подтвердила эту догадку. А заодно и выдала причину своей настороженности в последние дни. Оказалась, что это вовсе не грядущее расставание с единственным сыном, а тот самый русый цвет волос.
- Тойво, ты же помнишь, что твоя бабушка, моя мать, была русской?
- Вот так откровение! Она же просто родилась там в сосланной финской семье, или у нас есть родовая тайна, про которую я не знал?
- Марта по крови, конечно, финка. Но учти, она родилась в России, в Советском Союзе, ходила в русскую школу, воспитана в той атмосфере. И вообще прожила большую часть жизни там как Марина Леонидовна Муллонен, Мартой стала только после репатриации. А тот, кто родился в России – русский. По мозгам, по поведению, по характеру. Ты думаешь, почему я такая вредная? В неё.
- Ты у меня добрая и справедливая. И если это влияние русского воздуха на финскую кровь, то мы с тобой нигде не пропадем.
- Добродушие это лапландская черта. Русские признаки это вредность, безволие и непредсказуемость. Тебя миновали эти пороки. Но твоя русая голова будет привлекать внимание. Если слухи верны, берегись фокстерьеров.
В самый последний день весны Тойво уехал во Францию.   
***

2.
Стоун закурил вторую сигарету подряд. В этом дерьмовом мире лучше дышать через фильтр. Пусть даже через фильтр сигареты. Он вышел покурить на побережье. На острове Кипр им, фокстерьерам, дали место на базе британских ВВС, подальше от любопытных глаз. Сами военнослужащие базы регулярно здоровались, но ни о чем особо не спрашивали. Не совали нос в чужие дела, молодцы. Возвращаться в здание Стоуну сейчас не хотелось, глаза жадно впитывали средиземноморский пейзаж. Конечно, это не то море, и не тот Кипр, что был раньше, но корки льда у берега уже не было, море плескалось.
И, безусловно, картина, стоявшая перед взором Стоуна, не шла ни в какое сравнение с лютым норильским пейзажем. Он проработал там три года. Честно, тяжело, осознавая важность своей миссии. Он и его люди сделали всё, что от них требовалось. И можно было бы сказать, что сейчас его отправили в местечко потеплее, но на самом деле здесь, на Кипре работа предстояла ещё масштабнее. И уж гораздо более изощреннее, чем в Норильске. Там они трудились и существовали в обстановке строжайшей секретности. Никто в мире не должен был знать о том, где они. Лишь в будущем публике объявят, что северное побережье России после многих лет работы ученых и экологов очищено. И лишь через пару лет признают, что там можно добывать полезные ресурсы. В действительности фирмы уже работают там, восстанавливают заброшенные заводы и фабрики, проводят новые бурения брошенных и забившихся скважин.
Конечно, никаких экологов в Норильске и в помине не было. Если не считать их, фокстерьеров, экологами человеческой расы. Север России вообще остался нетронутым. Взорван был Архангельск и Северодвинск. На востоке – Петропавловск-Камчатский. Всё, что между ними – сохранилось невредимым. Огромные просторы Сибири и Дальнего Востока. Радиационный фон там не превышал уровней Германии или Китая. Если не считать, конечно, принесенное реками дерьмо с юга. Но по официальной версии исламисты 15 лет назад побывали и на севере. Экие пронырливые исламисты – усмехнулся сам себе Стоун – не побоялись сибирских морозов и добрались даже за полярный круг. Один лишь космонавт Зыгарев видел своими глазами настоящую географию уничтожения России. Но его вовремя объявили умалишенным и убрали из публичного пространства. Вряд ли он вообще сейчас живой. Как, наверное, и его коллеги, бывшие в тот момент на орбите – француз, два американца и какой-то кореец или японец.
Все они видели, как покраснела, затем побелела и потом навсегда осталась черной – вся западная и южная часть России. Она слишком огромна, чтобы взорвать всю. Во-первых, адские авторы этого проекта просчитали риски, и если бы зарядов было вдвое больше, то цивилизации пришел бы конец. А во-вторых, именно северная часть хранила в себе ценные для человечества ресурсы углеводородов, металлов и прочих полезных ископаемых.
Поэтому заряды были заложены в больших городах и густонаселенных провинциях. Русские в этом плане примитивны, они жили поближе к Европе и возле железной дороги в южной части своей страны. Процентов девяносто таким образом было уничтожено. За выжившими северянами был отправлен флот якобы всех ближайших стран. На самом деле оставшихся русских эвакуировал американский флот. Под предлогом надвигающегося ядерного облака американцы явились как спасители норильчанам, воркутянам и анадырцам. С Курильских островов эвакуацией занимались японцы. Кто не хотел, того эвакуировали насильно. Сибиряков свозили в Аляску, но по пути наверняка несколько ледоколов пустили на дно вместе с пассажирами. Может быть, и всех утопили бы – прикидывал Стоун. Но, то ли, из-за политических аспектов, то ли из-за космонавта Зыгарева, который с коллегами ещё не скоро мог бы спуститься с небес, но наговорил бы лишнего, часть русских северян США всё-таки победно спасли и перевезли на свою территорию. Все они потом также добровольно-принудительно, по строгому учету были высланы в Белоруссию.
Белорусский маневр восхищал Стоуна. Жаль, что он не был соучастником этой операции, их фирму ещё не привлекли на тот момент, но то, что это была операция, мастерски разыгранная – несомненно. Наверняка у неё было какое-то характерное название вроде «добить медведя» или «минские грибы». Если бы этот вопрос доверили Стоуну, он бы выбрал последний вариант. Урожай грибов от ядерных взрывов оценили бы многие.
***

- Стоун! Мы закончили, можешь продолжать! – Окликнул его из окна Керим. Его новый сотрудник в статусе заместителя. Стоун вернулся в свой кабинет. Люди Керима сматывали остатки кабелей. Все ещё малознакомые между собой. Стоуну предстояло наладить контакт.
- Наставили мне тут жучков, айтишники чертовы?
- Хотели, но вспомнили, с кем имеем дело. – Отшутился Керим. И пригласил Стоуна к его ноутбуку. – Теперь мы в единой сети. Вот тут установлена программа, которая позволит вам, наоборот, следить за нашей работой. Чтобы мы не ленились.
- Мне будет проще самому спуститься на этаж и надавать под вам зад, если будете лениться.
Это была явно казарменная шутка, к которым мягкотелые айтишники ещё не привыкли. Они угодливо заулыбались, но были настороже. Придётся придумать для них шутки попроще.
В Норильске у Стоуна не было никаких айтишников. Были только проверенные вояки, следопыты и убийцы. Большего не требовалось. Русские эскимосы не пользовались интернетом. Они доили и жрали своих оленей. Пещерные люди. Некоторые даже по-русски не понимали. Можно было не тратить на них патроны, но условия контракта требовали уничтожать всех. Попадались, конечно, и настоящие русские. Среди которых были такие же первобытные, бородатые охотники-староверы. А были вполне цивилизованные группы и даже целые селения, живущие, как ни в чем не бывало. Все они были разрозненны на больших расстояниях в тайге и тундре. И всех нужно было найти и уничтожить. По многим, выборочно, прошлись до Стоуна военные, в первые годы. И этим только испортили ситуацию. Среди выживших русских распространились слухи, что их добивают. И к приезду частной военной  компании «Фокстерьер», в которой и трудился Стоун, многие аборигены уже готовы были дать отпор. Впрочем, фокстерьеров это только воодушевило. Одно дело чувствовать себя убийцей, выжигающим дома и деревни с бабами, стариками и детьми. Другое дело чувствовать себя настоящим охотником, ведущим борьбу с опасным и вооруженным противником.
Хотя какое там вооружение у русских? Охотничий карабин и дробь? Против тепловизоров, приборов ночного видения, беспилотников, вертолетов, снегоходов, мощной оптики и крупнокалиберных пулеметов Стоуна? Ни одного убитого сотрудника у Стоуна за три года не насчиталось. А вот у коллег в Сабетте – на Обской губе, западнее,  такие оплошности случались неоднократно, русские завалили там несколько фокстерьеров. Поэтому руководителя сабеттского «газового» сектора, негра Харриса, отправили сейчас неизвестно куда, Стоун же заслужил более теплое местечко на Кипре.
Теплое, но очень сложное. После зачистки самой России от остатков русских, теперь, когда там работают концерны, выкачивая газ и выковыривая металл, «Фокстерьер» в Сибири уже не нужен. Там достаточно штатной охраны. Фоксам же теперь дали задачку поделикатнее. Теперь нужно зачистить здоровую часть мира уже от официальных русских, живущих в Европе, в США, в Азии, где угодно. Эти гады в свое время расползлись по всем уголкам мира. 
По прикидкам Стоуна и его сотрудников взрыв непосредственно России избавил мир от 140 миллионов русских. Шестьсот восемьдесят тысяч были эвакуированы первоначально на Аляску, в Канаду, Швецию и Японию. Следом была запущена пропагандистская кампания «возрождения русской нации». Весь мир скинулся на строительство в Белоруссии новых поселений для выживших. Президент Белоруссии с лучезарной готовностью согласился возглавить новый русский мир и приютить братьев. Чего ж не согласиться за чужой счет? В короткие сроки были отстроены новая Москва, новый Петербург и ещё какие-то городишки и через полтора года выживших русских, опять же добровольно-принудительно, спровадили в Белоруссию. Туда же, возрождать нацию, отправили по возможности и всех остальных русских, которые еще до всех этих событий расселились в разных странах мира. Дипломатов и их семьи, торговых представителей, деятелей культуры и спорта, которые гастролировали в момент взрыва России и прочих экспатов, добровольных и вынужденных. По официальным данным возрождать нацию в Белоруссию переехали 470 тысяч бывших россиян. Они заселили новые города, весь мир помогал им словом и долларом, белорусский президент счастливо хлопотал об удобствах новоприбывших. Но дальнейший прирост в рамках минской репатриации замедлился. Наверняка самые прозорливые русские почуяли подвох.
Через год и десять месяцев абсолютно по той же схеме «исламских мстителей» были взорваны города Белоруссии. Погибли и 470 тысяч новоселов и 10 миллионов самих белорусов, которые мало чем отличались от русских.  А значит, живыми где-то в других странах мира остались 210 тысяч русских. Плюс те, кто изначально сбежал из России и проживал в Германии, Чехии, Франции, Британии, США и так далее. Огромная русская диаспора засела и здесь, на Кипре. Европейский офис «Фокстерьера» разделил своё присутствие на три зоны. Восточно-Европейское бюро, Западно-Европейское бюро и отдельно – средиземноморское побережье. Его-то и возглавил переведенный из Норильска Стоун.
***

В зоне ответственности Стоуна были Испания, Лазурный берег, Италия, Греция, Турция, Кипр и формально – африканское побережье. Но там уже давно не сыщешь настоящего русского. Одна из самых больших диаспор обитала именно на Кипре. Здесь, фактически в логове врага, разместили средиземноморское бюро «Фокстерьера». Стоун разделил своих людей на оперативные группы в Испании, Италии, Греции и Турции. У них были пока штучные задачи, точечная ликвидация отдельно живущих объектов. А Кипр, в этом смысле был целым рассадником целей. Здесь русские жили открыто, вольготно и чуть ли не на правах хозяев. Им без войны удалось то, что не удалось в свое время туркам – захватить Кипр целиком. Русские держали на острове бизнес, имели свои школы, проводили свои мероприятия, содержали свои СМИ.
С одной стороны это облегчало задачу Стоуна, все были на виду, русский анклав четко просматривался. С другой стороны задача поставлена однозначно: физическое устранение сорока семи тысяч русских киприотов. Своих ядерных бомб у фоксов нет. Эта возможность была только у предшественников, кем бы они ни были. Весь мир давно подозревал, но вслух не говорил – а Стоун знал наверняка, что никакие это не исламисты. Ему приходилось сталкиваться с арабами. Да, бывают фанатики. Да, с финансовой и административной поддержкой они способны на многое. Но никогда они не смогли бы доставить, разместить, сохранить некоторое время, а потом одномоментно подорвать десятки ядерных зарядов.
Официальная версия гласила, что высокоорганизованные группы исламских фундаменталистов смогли раздобыть в Пакистане и Иране некие малогабаритные ядерные бомбы. Сами и через своих агентов в течение нескольких месяцев они доставляли заряды внутрь России. Где-то под видом товарной продукции, где-то с помощью взяток, а где-то в лобовую проникая через границу, они разместили бомбы в крупных городах. И когда настал час Икс – а впоследствии даже показывали «найденное» видеообращение какого-то главного исламиста, дающего команду – смертники привели в действие все бомбы. Россию стерли в атомный порошок. Правоверные были с лихвой отомщены.
Стоун был уверен, что в реальности ни одного араба к этой масштабной операции не привлекали. Он сам бы точно не привлёк, слишком ненадёжный ресурс. А в остальном примерно так всё и было. Были портативные ядерные бомбы, самые современные разработки, а вовсе не иранское барахло. Была доставка через порты и пограничные станции под видом импортируемого оборудования. Было многомесячное, а то и многолетнее накопление и хранение этих закладок на арендованных складах, прямо в черте российских городов. Была и российская коррупция, которая всё это допустила. Была и одномоментная детонация, возможно, со спутника или вообще через интернет-каналы.
Официальную версию с исламским следом на международном уровне пытался оспорить только Китай. Там понимали, откуда ноги растут. Китайцы вообще были в неописуемом гневе от уничтожения России. Не столько от любви к русским, сколько от понимания того, насколько уязвимыми могут быть и они. И оттого, что кто-то присвоил себе право использовать ядерное оружие. Это ведь было посланием и для них. Тем более что часть территории Китая пострадала от взрывов во Владивостоке и Хабаровске. Близ границы с Россией погибли тысячи китайцев, не говоря о том, что многие территории этой густонаселенной страны оказались заражены и непригодны для жизни.
Именно китайский руководитель в первые дни поставил очевидный вопрос перед мировой общественностью: почему выжил мир? Почему русские не ответили? Ведь далеко не секрет, что система ядерного сдерживания предполагала автоматический запуск ядерных ракет в ответ на атаку российских территорий. Не могли террористы уничтожить одновременно все пункты запуска и центры принятия решений русских. Ракетные шахты строго охранялись, находились в неизвестных местах. Стратегическая авиация и флот, в особенности, подводные лодки были рассредоточены по всему миру. Какой террорист, пусть даже высокоорганизованный и финансово обеспеченный, сможет отследить нахождение субмарины в мировом океане? Отследить, да ещё и уничтожить? Почему ни одна русская ракета так и не была запущена?
Лишь тогда альянс НАТО вынужден был «признать», что зная о потенциале ядерного ответа, зная о прямых инструкциях для капитанов и командиров русской армии и флота, силы НАТО были вынуждены уничтожить уцелевшие военные единицы России в нейтральных водах Тихого, Атлантического, Северного ледовитого и Индийского океанов. На архипелагах Арктики, на рейдах Балтики, на островах Юго-Восточной Азии, на антарктических станциях, на базах средиземноморья. И тем, дескать, спасли мир. Никого не смутила оперативность натовцев. Ведь если поверить в террористическую версию, то времени чтобы понять, что произошло, принять решение и отправить силы для уничтожения остатков русского флота понадобилось бы несколько дней. За это время те самые секретные инструкции для ответного удара русскими уже давно были бы выполнены. Даже если это и были террористы, то действовали они синхронно с натовцами.
Стоун неоднократно слышал легенду, гуляющую в кругах военных и спецслужб про инцидент в Сан-Диего. Через 50 дней после уничтожения России и её флота на эту крупнейшую базу военно-морских сил США к полной неожиданности американцев прибыла русская подлодка класса «Мурена». С полным экипажем в сотню человек. С полным снаряжением – более десятка баллистических ракет. Всех отследили, а эту пропустили. Подлодка несла дежурство где-то в центре Тихого Океана, потеряла все каналы связи, не нашла ни вспомогательного флота, ни сигнала со спутников. Экипаж принял решение вернуться в дальневосточный порт, но там их ждала только разруха и радиация. Ничего не понимая и только догадываясь, капитан субмарины принял решение уйти к побережью Мексики и там хотя бы через сотовую связь узнать что происходит. План удался и шокированные русские моряки, не веря лентам новостей, отправились в Сан-Диего к американцам. Не мстить, а сдаться на милость судьбы. Всё это рассказал капитан той субмарины Бочкин. Здесь рассказчик этой легенды обычно презрительно добавлял: человек, не выполнивший приказа, не сделавший запуск своих ракет по утвержденным целям. Трус.
Бочкина и его команду, конечно же, пустили в расход. Об этой истории широкая общественность так и не узнала. Широкая общественность, в том числе и через некоторое время – Китай, приняли исламско-террористическую версию. Примечательно также, что после уничтожения России, после трёх дней темноты на всей планете, нескольких недель паники и тотального страха, после целой серии экстренных заседаний мировых правительств, «оонов» и прочих, после даже быстрого разбирательства и назначения виновных в лице исламского фундаментализма – никто так и не взялся за ликвидацию угрозы. Удивительно, ведь если в общежитии появляется убийца, то после первого убийства соседи должны быстро найти и обезвредить угрозу. А не заниматься похоронами убитого. Но все заседания, все международные организации и все журналисты взялись за спасение выживших русских и последующее переселение их в Белоруссию. И лишь через два года промедлений, когда было уничтожено и это, второе государство, мировые правители спохватились и дожали исламскую угрозу. Разбомбили Иран, Афганистан, Сирию и объявили, что исламский фундаментализм ликвидирован. А ведь, и правда, с тех пор арабы тише воды ниже травы. Никаких черных флагов, головорезов и джихада. Сунниты подружились с шиитами, курды с алафитами, все вместе они забыли про евреев и Ближний Восток впервые за десятилетия исчез из информационных сводок.
Стоун знал, что все эти исламские проекты были на сто процентов управляемы. Поэтому не бомбежки террористических бункеров решили проблему, а простое включение режима «офф». Как там у классиков – Мавр сделал свое дело, Мавр может отдыхать? Арабы сыграли свою историческую роль и теперь могут вернуться к своим верблюдам и минаретам. Дешево отделались.
Кто в действительности стоял за уничтожением России Стоун не знал. Сначала он с интересом изучал конспирологические версии про ЦРУ, США, НАТО, Букингем, Бильдергбергский клуб и прочих масонов. Но потом, когда понял, что развитие этих версий в интернете тоже носит управляемый характер, что всё это «вбросы» на любой вкус – плюнул и отошел в сторону, лишь аплодируя гениальному замыслу.
Официальное исчезновение исламского фундаментализма для него означало только, что этот фактор нельзя использовать в дальнейшей работе. Разгневанные фанатики не могли  напасть на русскую диаспору на Кипре. Они официально закончились. Нужно проявлять креатив. Удар, по возможности должен быть разовым и масштабным, это понимали все сотрудники бюро. Если начать отстреливать поодиночке, то объекты разбегутся или поднимут волну протеста. В мировом медиапространстве сожаление и сочувствие русским уже стало исчезать. Напротив, зарождалась контр-волна «русские жаждут мести и реванша». Эту, пока едва заметную волну нагнетали некие большие силы, в чьих руках были основные СМИ. И эту же пропагандистскую политику, в небольших объемах проводила сейчас и сама ЧВК «Фокстерьер». Такую информацию прислали Стоуну из центрального офиса. Всё верно, должно быть взаимодействие: люди Стоуна находят факты, передают их пиарщикам, те обрабатывают общественное мнение и Стоун спокойно уничтожает объекты. Осталось лишь найти зацепку для русской диаспоры на Кипре.
***

Зацепку должны были найти сотрудники Керима. Сами себя они называли не айтишниками, а аналитическим отделом. Стоун немного презирал их работу: сидят целый день у компьютеров, бродят по социальным сетям, читают переписку, изучают слабые места русских и возможности для удара. Всё дистанционно, работа непыльная. Стоуну не хватало своих друзей-головорезов, с которыми они работали в Норильске. Все они сейчас были заняты в индивидуальном режиме в других странах. Контакты с ними были минимальны. Раз в несколько дней от той или иной группы по шифрованным каналам приходили запросы на финальную санкцию – мол, выявили Иванова Ивана Ивановича и его семью, есть возможность устроить случайное возгорание дома.
Эти запросы дублировались в центральное бюро, но финальную санкцию давал Стоун: «Исполнить». Центр лишь периодически присылал коррективы вроде «сделать акцент на пропажах без вести». Резонно. Частая зримая гибель русских в автокатастрофах и сгоревших домах будет бросаться в глаза. Лучше перехватить объект где-нибудь в путешествии по горам, без свидетелей. Никто потом не будет разбираться, погиб Иванов или просто уехал в другой город. Возникает проблема с трупами. Люди Стоуна уже отвыкли от необходимости прятать концы в воду. В Норильске было проще, первоначально от них требовали закапывать объекты после уничтожения, но европейские умники не знали ничего о вечной мерзлоте в Сибири. Поэтому на директивы там они плевали, оставляя трупы на месте. Медведь съест.
В Европе медведей давно не было, от трупов надо избавляться. Но Стоун за это не переживал, в «донорильский» период его люди таким уже занимались. Белоручки из центрального офиса слишком преувеличивают грубость его, стоуновских, людей. Пропажа без вести – так пропажа без вести, сделаем. Пока, по крайней мере, отдел разъехавшихся по точкам головорезов показывает большую эффективность, нежели отдел айтишников. Но формально Стоун здесь, на Кипре, с айтишниками. И он должен показать своим людям, что не сидит без дела. День заканчивался и по негласной недавно заведенной традиции вошел Керим для блиц-отчета.
- Локальная сеть настроена, необходимые программы вам установлены. В том числе и мессенджер, рекомендованный нашим центральным офисом.
- Это всё понятно. Что по основной части?
- Мы продолжаем уточнять базы данных по проживанию и трудоустройству наших целей. Параллельно составляются психологические портреты обозначенных вами потенциальных и действующих лидеров русской общины. Их увлечения, пути передвижения, контакты.
- Помощь наружным наблюдением вам всё ещё не требуется?
- Стоун, при всём уважении к вашему опыту, оно и не потребуется. Всё необходимое и даже больше, чем позволяет личный визуальный контакт, мы можем определить, не покидая базы. Вплоть до сексуальных и пищевых пристрастий. Трекинг обеспечивает нам постоянный контроль за местонахождением. Если хотите – мы выведем все 40 тысяч объектов на один большой монитор.
- Почему только 40 тысяч?
- У малолетних нет гаджетов. Камеры наружного наблюдения в общественных местах, прослушка звонков и чтение сообщений не оставляют целям укромного места. Мы видим всё.
Стоун стерпел. Айтишник поставил его на место. Наружное наблюдение это, видите ли, вчерашний век. Молокосос.
- Керим, вы просматриваете миллиарды байтов, но не можете разглядеть ни одной зацепки. Какой смысл в этих точках, суетящихся на экране? Какой смысл в том кого они трахают и что едят, если мы видим все это со стороны? Нужен личный контакт. Я запрошу разрешение на внедрение нашего сотрудника в диаспору. Ваших айтишников мне для этого не надо, только наломаете дров. Продолжайте уточнение баз данных. Если руководство позволит, я сам выйду на оперативную работу в контакт с русскими. Поверьте, я не принижаю значимость вашей работы, наверняка все это пригодится уже совсем скоро. Просто я устал сидеть тут без дела и следить за вашей, не очень понятной мне работой.
Стоун сам удивился, как произнес все это, почти без ругательств и без давления. Словно какой-нибудь офисный клерк, а не опытный убийца. Керим оценил спокойный тон руководителя, попрощался и вышел.
Идею внедрения Стоун замыслил давно. И хотя Керим никак её не прокомментировал, Стоун сделал вывод, что тому понравилось. Теперь надо составить в центр аргументированный запрос на возможность внедрения. И тоже без ругательств.
***

3.
К середине осени Тойво уже окончательно освоился на новом месте. Здесь было заметно холоднее, чем в Барселоне, но для финна это не было проблемой. Французский язык  давался ему, как и ожидалось – легко. Для проживания ему предложили либо съемное жильё в пригороде, либо кампус университета в центре Парижа. Тойво не хотелось скоро прощаться с молодостью и студенческой жизнью, поэтому он выбрал кампус. По большому счету Тойво впервые выбрался из-под опеки родителей, отдельно он никогда не жил. Но отец с матерью уже освоили маршрут и два раза навещали его, после того как у отца закончилась уборочная.
Проект, в котором был задействован Тойво, по-прежнему вызывал у него недоумение. Но теперь добавилось новое неприятное чувство, когда тратишь большое количество времени и сил, не очень понимая, к чему все это приведет. Они не то чтобы топтались на месте, но было непонятно, куда движутся, что должно стать результатом работы. Формально это будут новые книги из серии букморфинга, несколько крупных произведений нескольких крупных русских писателей. Однако в какую сторону нужно переделывать сюжет, как оказалось, никто не знает. Ни профессор Эганбюри, ни остальные его коллеги.
Пока их разделили на несколько групп, каждой досталось произведение Набокова из русскоязычного периода жизни писателя. В группе Тойво помимо него работали ещё трое. Поляк Ян Бузек, известный варшавский славист и филолог. Француженка с кафедры Эганбюри, методистка Инес Кювье. И переводчик, британец Колмар. Предполагалось, что Бузек и Тойво будут выполнять литературную часть, быть соавторами нового произведения. Методистке досталась скорее организационная функция, снабжение, уточнения и корректура. Колмар же должен переложить результат работы на английский язык.
Бузек, впрочем, быстро подмял литературную работу под себя, здесь он доминировал и для Тойво оставил лишь функцию скептика. Фантазируя в начале работы о возможных вариантах развития сценария и пытаясь обсудить их с группой, Бузек быстро понял, что француженка и британец предпочитают отмалчиваться, а финн воспринимал всё в штыки. Им достался роман «Защита Лужина». Сначала поляк предлагал сделать главного героя суицидником, которого спасла игра в шахматы. То есть переставить всё с ног на голову – возражал Тойво. Тогда Бузек предложил переписать концовку романа в стиле хеппи-энд. На это Тойво заметил, и Эганбюри поддержал его, что это будет слишком примитивно и не внесёт художественной ценности в первоисточник. В итоге решили вклинить в сюжетную линию произведения детективную составляющую. Лужин должен был стать агентом сталинского НКВД. Не меньший бред – рассудил Тойво, но больше возражать не стал, надо было двигаться хоть куда-то.
На общих планерках узнавалось, что другие группы пошли вообще по порнографическому пути, развивая в романах Набокова запретные для двадцатого века темы. То, что считалось в «Лолите» или «Камере Обскуре» намеком на педофилию или адюльтер теперь выпячивалось и заменяло основные смыслы произведений. Так что детективный акцент, выбранный их группой, казался Тойво не таким страшным литературным преступлением на фоне прочих.
Эганбюри чувствовал внутренний бунт Тойво, но относил его на счет Бузека. Думал, что поляк слишком резво захватил лидерство в группе и гнет свою линию, раздражая финна.
- Попробуйте с ним подружиться. Бузек увлекается мотоциклами, а вы? Нет? Тогда просто выпейте с ним водки. Поляки считают, что это их национальный напиток. Полагаю, что если вы заденете эту струну, похвалите, например, русскую водку, то Бузек с готовностью и наглядностью начнет вас переубеждать. Наверняка это будет интересная попойка – Эганбюри даже воодушевился – если буду свободен, готов составить вам компанию и выступить в качестве рефери.
- Это будет похоже на анекдот. – Отшутился Тойво. Ему пока не хотелось выпивать с Бузеком – Собрались как-то француз, поляк и финн, пить русскую водку… Скорее всего, после этого мы обрусеем и придем к тем же выводам, что и Набоков. Работа встанет.
-Ха-ха-ха! Вот вам и концовка анекдота «Выпили русской водки и написали русский роман». Если серьёзно, Тойво, сходите на лекцию Бузека. Пользуясь его временным пребыванием в Париже, мы привлекли его к проведению спецкурса в нашем университете. Как раз на тему русской литературы. Вы знаете, это очень интересно, аудитории всегда полные. Бузек прекрасный рассказчик.
Про эти лекции Тойво уже слышал от соседей по кампусу. Отзывы были восторженные. Почему бы и не сходить? Возможно, Бузек, как коллега-славист, откроется с другой стороны. А может, и откроет что-то новое. Ведь поляки это те же славяне и, может, способны понимать родственный язык русских писателей как-то изнутри?
***

Аудитория, действительно была полна народу. Здесь были и первокурсники, для которых спецкурс Бузека сделали обязательным, и старшие курсы, и вольные слушатели. В том числе преподаватели с посторонних факультетов. Бузек явно наслаждался популярностью, делая снимки для своего аккаунта и встречая с приветливой улыбкой каждого опоздавшего. Тойво постарался не попасться ему на глаза, поднялся на галёрку и встретил здесь Дэйва, который трудился в одном с ним проекте, но в составе другой группы букморферов. Тот, вероятно, тоже не хотел попадаться на глаза Бузеку. Дэйв коротко кивнул и пригласил Тойво усесться рядом. У них было шапочное знакомство, пересекались на общих планёрках. И кем именно был Дэйв по своей должности и даже по национальности, Тойво не знал. Какой-то коллега, лет сорока, с акцентом говорящий на английском.
Бузек тем временем, стоя за трибуной, рассказывал, что русские писатели как и любые другие, отражали жизнь своего общества и душу своего народа. И насколько противоречивой и запутанной была эта душа, настолько сложными и многогранными являются произведения Достоевского и Толстого, Солженицына и Булгакова. Это непростая литература, она не предполагает простых ответов. И даже больше: она вообще не предполагает ответов. А учитывая, что русские писатели всегда сильно привязываются к контексту, ко времени и ситуации описываемых событий, то читателю сложно найти что-то созвучное с нынешними реалиями. Москва Чехова, Петербург Толстого и провинция Тургенева по большому счету – зарисовки непонятной прошедшей эпохи. Такие же, как Древний Рим или Средневековье. Даже если брать что-то посвежее, то Солженицын, Рыбаков и прочие писатели тоталитарного Советского Союза плохо понятны современному жителю демократических государств.
Бузек  уверял, что неизменные спутники русской литературы – тоска и уныние, но не пассивно-настроенческие, а как предвестники бунта или революции. Одни писатели лелеяли смену общественно-политического строя, и тем вдохновлялись. Другие писатели, наоборот, питались русским бунтом, каким описал его Пушкин, бессмысленным и беспощадным, находя здесь крушение судеб и неожиданные повороты сюжетов.
Но вдохновляясь извечной анархией такие писатели, будучи авторитетами, и сами вдохновляли читателя на бунт против системы. Этот нескончаемый круг самоуничтожения замкнулся 15 лет назад. И хорошо, что замкнулся в самой России, не уничтожив брызгами ядерной смерти всю планету. Но вот парадокс: в безроссийском мире, без носителей культуры, в этом цивилизационном вакууме до сих пор существует русская литература. Крутится как маховик без нагрузки. А вместе с ней существует и «эйцехоре» – тут Бузек поднял палец, акцентируя момент на непонятном для аудитории слове, и пояснял – это еврейский термин, который ввел в широкий оборот русский писатель-мистик Даниил Андреев. Дословно эйцехоре означает семя зла.
- Дурное начало. Первородный грех. – Поправил его вполголоса Дэйв. Тойво обернулся на соседа и только сейчас увидел, что Дейв глядит на лектора с кривой пренебрежительной ухмылкой. С такой же, которую хотелось бы изобразить самому Тойво, если бы не риск быть увиденным Бузеком. Но тот продолжал упоенно объяснять про эйцехоре, которое применительно к русской литературе означало сокрытый в ней посыл к бунту, непокорности и непредсказуемости.
Еще немного и он разведет здесь костёр с призывом сжигать русские книги – подумал Тойво. И эта же мысль возникла не только у него.
- Так вы считаете русскую литературу вредной и опасной? – спросил кто-то, пока Бузек отпивал воду из стакана.
- Отнюдь. Я имел в виду крупнейших представителей этого культурного пласта. Тех, кого принято считать авторитетами. Русские обогатили мир всевозможными жанрами и стилистическими приемами. Почитайте Чехова, даже без привязки к быту царской России, это универсальный понятный всем юмор. Почитайте Пастернака, породившего поэзию в прозе. Почитайте Бунина и Куприна, никто лучше них не описывает, что такое любовь. Но именно рассказы. Ведь как только русский садится писать большой роман и пускается в рассуждения, то тут же появляется и зреет то самое эйцехоре, зло, самобичевание, бунт и анархия.
Это можно было бы оставить на совести самих русских, но ведь нет: русским всегда было тесно на ограниченном пространстве. Недаром они в свое время захватили самую большую территорию. Успокоили свою плоть, но не успокоили душу, неся свои идеи по всему миру. Ведь ещё одна роковая особенность русской литературы это мессианство. Этим страдали все. И Гоголь с Лермонтовым. И Пушкин с его «самостоянием». И Гумилёв с его теорией пассионарности русского народа. И Достоевский – вспомните его «народ-богоносец». И Тютчев, который уверял читателя, что у России «особенная стать». Это мессианство отводило русскому народу роль спасителя мира и конкретно – спасителя западной цивилизации. Правда, от чего именно они собирались нас спасать, никто никогда не разъяснял. Всё это оставалось в области чего-то мистического и провиденциального.
Окей, вы избранный народ, тогда сидите себе тихо-мирно и гордитесь собой в пределах своего дома. Как евреи, знаем мы и таких избранных. – Тут Бузек лукаво подмигнул аудитории. Раздались смешки, и что-то неуловимо гневное мелькнуло на лице сидящего рядом Дейва. Только сейчас Тойво стал догадываться про национальность соседа. И ведь точно: на общей планёрке в самом начале Дейва представили как специалиста из Израиля. А Бузек тем временем уже заканчивал.
- Но ведь история знает и другие примеры агрессивного поведения богоизбранных народов. Вспомните, чем кончил третий рейх в Германии? К сожалению, у русских короткая память, их существование всегда было цикличным, они наступали на одни и те же грабли. И история устала их учить, а попросту наказала, преподнеся урок всем остальным. Тут я приведу ещё одного русского писателя, Петра Чаадаева, который пророчески называл свою страну Некрополисом. Он полагал, что Россия существует лишь для того, чтобы преподать миру какой-то важный урок. И угадал: этим уроком стало само исчезновение России. 
- Да пошел ты на… - Изрек вдруг Дейв, так же вполголоса, что услышал его только Тойво. Что именно он сказал, осталось непонятным. Это прозвучало как русский язык, и первую часть Тойво разобрал, но концовка казалась незнакомой. Вероятно, Дейв ответил Бузеку что-то на его родном польском. Контекст и эмоция, впрочем, угадывались. Этот, кажется еврей, всё больше занимал внимание Тойво. И после окончания лекции он поинтересовался у Дейва впечатлениями. Тот, однако, упрятал поглубже свою эмоциональную бурьку и ответил сухо:
- Вашей группе достался отличный идеолог.
- Я сам впервые вижу Бузека в такой роли. И мне теперь понятно многое в его мотивации работать в проекте.
Было заметно, что Дейв не спешит выкладывать свои карты. Принимает Тойво за соратника Бузека.
- Удивительное дело. – Всё же продолжил Тойво – После услышанной лекции о русской литературе у меня не возникло желания почитать что-нибудь из этой самой литературы. Не только потому, что я не услышал новых имен или новых книг – понятно, я и так славист – а уже по тому, в каком контексте всё это преподносилось. Оказывается, это зло, эйце… хура?
- Эйцехоре. Вы переврали слово, а господин Бузек переврал всё понятие целиком. Писатель Андреев вкладывал в него совершенно иной смысл, это изначальное зло, заложенное и дремлющее в каждом человеке, а не только в русских писателях. Точно так же Бузек исказил под свои нужды пушкинское слово «самостоянье».
- Это не было оговоркой? Признаться, я слышу такую формулировку впервые.
- И я тоже. Но успел подсмотреть в интернете и правда – «самостоянье» упоминается Пушкиным на черновике к своему стихотворению. Потом поэт его всё-таки не использовал, но историкам удалось найти черновик. И Бузеку, надо признать его умение работать с первоисточниками, тоже попалось это словцо. Но посмотрите на контекст, вот. – Дейв протянул свой планшет с найденным в интернете фрагментом. Тойво прочел:

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.

- Ого! Любовь к родному пепелищу, ещё одно пророчество.
- Это так, и всё же обратите внимание на то, как употреблено слово «самостоянье». Бузек заподозрил тут наличие какой-то гордыни русского народа. Но очевидно же, что речь в целом о любом человеческом существе, о какой-то личностной характеристике человека. Что-то вроде воли. 
- Довольно интересно, и все же Бузек в целом был прав про мессианство русских, вам не кажется?
- Этот фактор в литературе и в философии русских присутствует, но вовсе не как основной. И скорее у русских философов, нежели у писателей и поэтов. Кстати, Лермонтов, упомянутый в лекции, вообще, если разобраться не страдал ничем провиденциальным. Скорее, наоборот, с сожалением взирал на свой народ: «Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ».
Эту строчку Дейв впервые произнес на русском. Тойво отметил, что владение языком у коллеги на высоком уровне. И кажется, без акцента. Так же, как у Лены Вальдес. Аудитория почти опустела, они одни сидели на галёрке и Тойво тоже перешел на русский.
- Звучит высокомерно по отношению к своему народу. Хотя ведь Михаил Лермонтов имел нерусские корни?
- Это здесь ни при чём. Пушкин тоже был потомком негра. Но оба поэта на сто процентов были русскими людьми. Просто, как и все образованные, они были, что называется, между «рабами» и «господами». Это, знаете ли, извечное страдание русской интеллигенции. И в то же время, основа круговорота российских элит. В России всегда было три основных участника исторического процесса. Когда-то давно были цари и холопы, и особняком образованный класс – духовенство. Затем при императорах духовенство скрестилось с властью, появились декабристы и шире – социалисты. Они так же радели за угнетаемый народ. Затем социалисты победили, привели пролетариев к власти, но долго это не продержалось. Идеалистов-большевиков уничтожило то, что стало впоследствии номенклатурой, она продолжала жить за счет угнетаемого народа. Появилась прослойка диссидентов, она ширилась и превратилась в демократов. Эти освободили народ от гнета номенклатуры. Россия пошла по демократическому пути, но быстро образовалась новая элита и все остальное быдло. Вам знаком этот термин? Польский, кстати, означает – скот. И снова проявились интеллигенты, только теперь они назывались либералами, старались образумить быдло.
- Тут можно было бы сказать «и так далее». Но этого «далее» у России так и не случилось.
- Верно. Но я хочу сказать, что самыми яркими представителями русской литературы всегда была как раз эта мимолётная прослойка переживающей за народ интеллигенции. Протопоп Аввакум при царях. Пушкин, Толстой и Достоевский при императорах. Солженицын, Бродский и Пастернак при генсеках. Акунин и Быков при президентах. Хотя эти, вероятно, вам неизвестны?
- Акунин есть… то есть был в библиотеке нашей кафедры в Барслелоне. Но это были книги на английском. А я, честно говоря, предпочитал пользоваться в обучении и в работе всё-таки русскоязычными книгами.
- Ваша библиотека тоже переведена в Париж?
- Возможно, акунинские книги, как английские, сохранились. Я спрошу.
- Не надо. – Дейв вдруг стал серьёзным. – Хочу попросить вас кое о чем. Вы сможете вспомнить наверняка хоть одну книгу из барселонской библиотеки, если она окажется у вас в руках?
- Ну, некоторые издания были моими настольными книгами, я знаю все их особенности. А кое-где даже смогу найти свои пометки.
- Кто методиств вашей группе? Мадмуазель Кювье? Она же местная? Сможете попросить её принести из библиотеки какое-нибудь издание, привезенное из барселонской коллекции? Любое. Хочу кое-что проверить. Я забегу к вам на днях.
***

Тойво догадался о причинах этой просьбы. Дейв полагает, что книги могли не дойти до Парижа. То, что они покинули Барселонский университет – известно, Вальдесы подтвердили это. Но дошли ли они до Новой Сорбонны? Он не задавался таким вопросом. Да и вообще – в университет ли они направлялись?
На следующий день, появившись на работе, Тойво попросил Инес, девушку неопределённого возраста, образцовую будущую учительницу, найти в библиотеке барселонскую версию книги Набокова. Дескать, у него смутные подозрения, что в парижской книге, с которой сейчас работала их группа, не хватает кое-каких глав. И возможно, это немного сокращенная версия. Инес не удивилась, ничего не переспросила и пообещала принести. Вечером, однако, она принесла не барселонскую книгу Набокова, а известие о том, что её не существует. Тойво не стал спорить, вышел в коридор и позвонил Вальдесу. Профессор подтвердил, что в его библиотеке был почти полный набор сочинений Набокова, разных изданий на русском языке. И «Защита Лужина» в том числе. Всё это было отправлено под контролем и в сопровождении французского специалиста в Париж. Полную опись отправленного Вальдес пообещал переслать через несколько минут. Тойво вернулся в кабинет, честно передал содержание разговора Инес и задал резонный вопрос.
- Вся ли партия книг дошла до вашей библиотеки?
- Точно не скажу, принимала и составляла картотеку не я. Давай уточню у руководителя нашего информационного центра.
Через несколько минут они уже сверяли два списка: присланный Вальдесом и присланный из местной библиотеки. Выслано 935 экземпляров, на учет поставлено только 82 книги. Инес вспомнила, что и из Рима они получили тоже лишь немногим более сотни русских книг.
- Это была самая первая партия, присланная из других городов. На нашем сайте была торжественная новость по этому поводу. Цифра была опубликована, и я тогда тоже удивилась, что Рим пополнил наши запасы всего на сто изданий. Возможно, остальное отправляется куда-то на склад, хотя я не знаю о наличии у университета каких-то иных помещений, пригодных для безопасного хранения книг. Спрошу у Эганбюри, вопрос, действительно, интересный. Но если ты полагаешь, что наша местная версия «Защиты Лужина» неполная, то давай сверимся с интернетом и найдем самый объемный текст. Ты помнишь, в каких главах могли быть дополнения?
Тойво понимал, что если сейчас они этим займутся, то ничего не найдут, поскольку это была его выдумка про возможную цензуру парижской книги и быстро закончил разговор.
- Я поищу тексты сам, мои ощущения пока интуитивны. Да и к Эганбюри я схожу тоже сам. Жалко, если из тысячи наших барселонских книг до вас дошли только восемьдесят две. Там ведь, действительно было много раритетных изданий.
- Сейчас каждая книга на русском раритет. Надо, кстати, предупредить Бузека и Колмара, что наш бумажный первоисточник, который мы ежедневно так небрежно перекидываем друг другу – единственный экземпляр в университете, а то и во всей Франции.
***

Эганбюри попался под руку только на следующий день. Проектом букморфинга он руководил все меньше и меньше. Проводил теперь только еженедельные планёрки и принимал по отдельным вопросам. Вероятно, начало учебного года и преподавательская работа поглотили его. Либо на этом этапе букморферам давалась больше свободы для творческого процесса, и профессор предпочитал не давить своим контролем. Но к Тойво он сохранил свое расположение, возможно, как к самому молодому участнику проекта.
- Привет, Тойво! Ты уже выпил с Бузеком польской водки?
- Образно. На его лекции по русской литературе. Мы всей аудиторией поднимали тост за каждого упомянутого им писателя, и заливали таким образом русскую тоску, которую развёл Бузек.   
- Ха-ха! У тебя мрачное чувство юмора, но мне нравится. Откуда оно? Привёз из Финляндии?
- Скорее парижское влияние. Профессор, я хотел поинтересоваться у вас судьбой русской библиотеки, присланной из Барселоны. Многих книг отправленных Вальдесом мне не удалось найти здесь.
- Не может быть! Я лично сверялся со списком. Каких именно книг не достает?
- Со списком Вальдеса? Там 935 экземпляров, а в наличии сейчас только 82.
Разговор был на ходу, но на этих словам Эганбюри остановился и с некоторым подозрением уставился на Тойво.
- Откуда тебе это известно? Инес? Понятно. Я имел в виду, что сверялся со списком русских книг, уже имеющихся в распоряжении университета. В нашу библиотеку отправились только те тома, которых у нас не было. У нас нет возможности принять всё целиком из Барселоны Мадрида, Лондона, Брюсселя, Рима и так далее.
- Но ведь заявлялось, что Париж и Прага станут укрупнёнными центрами, гарантирующими сохранность наследия русской литературы. Что стало с остальными книгами?
- В ваших словах сквозит обвинение в том, что я их сжёг. Успокойтесь: пока все избыточные книги отвозятся в хранилища музея. Как только все города пришлют свои библиотеки полностью, будет принято дальнейшее решение, где и как их хранить.
- Что за музей? – Спросил Тойво, и тут же подумал, что это становится похоже на допрос с очной ставкой. Подумал об этом и Эганбюри.
- Молодой человек! Речь идет о программе ЮНЕСКО! Мало того, что всё происходит под строжайшим контролем, но, к тому же, тут ещё и определенная степень конфиденциальности. Я и так сказал вам то, чего не полагается. Я понимаю, вы переживаете за памятные испанские издания, Вальдес тоже высказал всё, что обо мне думает. Но вы не Вальдес, поэтому вернёмся к моему первоначальному вопросу: какой книги из нашей библиотеки вам не достает? И почему она вам вдруг понадобилась?
- Нет, всё в наличии. – Сухо ответил Тойво. – Просто в барселонском издании «Лужина» были кое-какие мои пометки.
- Славно вы и Вальдес обращались с великим русским наследием, если позволяли себе чертить пометки на страницах редчайших книг. Не вздумайте рисовать на тех источниках, с которыми работаете сейчас! Скажу это всем. Хорошо, что выяснилось. Вы и ваши коллеги работаете с единственными экземплярами книг, запомните это!
Разгневанной казалась даже спина Эганбюри, когда он развернулся и быстро ушёл.
***

Первым делом Тойво сообщил о судьбе барселонской русской библиотеки не Дейву, а Вальдесу, вечером того же дня. Профессор выругался.
- Даже не знаю, что меня огорчает больше: исчезновение книг или исчезновение близкого человека. Ведь Эганбюри мне больше не друг. Он лично клялся, что ни одно издание не пропадёт. Я, пожалуй, напишу официальный запрос. Только пока не понимаю куда? В ЮНЕСКО? Кто там ваш заказчик?
- В том-то и дело, что кроме Эганбюри мы здесь никого не видим, контракт я подписывал с университетом, контроль за проектом осуществляет Эганбюри и задачи ставит тоже он. Внешне всё выглядит так, словно это он сам замыслил проект букморфинга.
- Либо за ним стоят люди, которые не хотят публичности. Тут со мной Лена, она спрашивает, есть ли у тебя возможность разузнать, что за музей приютил остальные наши книги? Только без риска для себя, конечно?
- Если только обойти все музеи, которых тут бесконечно много.
- По смыслу подходит Музей писем и рукописей, он где-то на набережной.
- На бульваре Сен-Жермен, знаю такой. Не думаю, что что-то получится. Понимаете, Эганбюри произнес это так, будто он придумал про музей на ходу, спонтанно.
- Это очень плохо. Придётся мне пересилить себя и позвонить мерзавцу Луи. Давай свяжемся с тобой послезавтра? Но на бульвар Сен-Жермен сходи, пригодится для общего развития. Тут ещё Лена ещё хочет поговорить с тобой.
- Привет, дружок! – В трубку влилась знакомое русское приветствие. – Ты сообщил нам пренеприятное известие. Все эти книги по крупицам собирались у нас годами, многие из них очень редкие издания. Ты же помнишь, как к нам приезжали из Валенсии русские ребята и специально поселились в отеле, чтобы просто ходить в нашу библиотеку читать Платонова и Рыбакова? Происходит нечто плохое. Русской музыки – я тебе рассказывала – уже не сыскать в Интернете, это звенья одной цепи. Мои сородичи уже меняли названия исполнителей, писали на латинице и задом наперёд, но кто-то всё равно выискивает такие файлы и стирает их. Я кое-что накопила, при случае скопирую тебе для языковой практики. А русскоязычные книги в сети стали концентрироваться на платных ресурсах. Что-то бесплатное найти сложнее. Попробуй узнать, что случилось с нашей библиотекой, но конечно, аккуратно. Луис прав – не рискуй своим положением и потерей работы.   
На следующий день проектная группа снова собралась обсудить очередной неожиданный поворот в жизни шахматиста Лужина. Колмар традиционно опоздал, Бузек сделал тому внушение. И британец впервые вступил в перепалку:
- Мне сложно работать с русским текстом на французском языке. Не понимаю, почему меня не направили переделывать набоковский роман «Пнин»? Он ведь изначально писался автором на английском. К тому же главный герой там – фактически наш коллега, профессор русского языка и литературы.
- Если вы не заметили, в рамках нашего проекта все группы работают исключительно с произведениями Набокова из его русского периода.
- Заметил, только не понял почему? Возьмёмся за остальное позже?
- Нет, за остальное мы браться не будем. Если я правильно понял замысел наших заказчиков, букморфинг затрагивает именно русскоязычные тексты. Я бы принял точно такое же решение.
Тойво вдруг насторожился и поддержал Колмара, спросив, в чём логика такого решения. Бузек снова включил режим лектора.
- Поймите, Набоков особенный писатель на фоне остальных русских. Многие эмигрировали, сменили жизнь, обстановку и может даже убеждения. Но немногие перестали быть русскими. Набоков, пожалуй, единственный, кто смог стать полноценным европейским мыслителем и автором. Четко видна разница между ранними его произведениями и поздними, написанными в эмиграции. Хотя это и не эмиграция даже. Эмигрант постоянно думает о возвращении и тоскует по родине. Особенно русский эмигрант. Набоков решительно порвал с родиной и с соотечественниками, искоренил в себе…
- Эйцехоре? – Перехватил Тойво – Я был на вашей лекции. Вы ведь это пытаетесь сейчас сказать?
Бузек осекся, расплылся в благожелательной улыбке и выразил удивление, что Тойво посетил его лекцию. Но сделал это немного фальшиво, из чего стало понятно, что Бузек в тот раз всё-таки разглядел Тойво на задних рядах. 
- Именно так! Именно эйцехоре русского менталитета. Вот эту тоску и безысходность, порождающую бунт и непредсказуемые последствия. Заметьте, это же хорошо видно, в том числе, на примере нашего подопытного, господина Лужина.
Инес слушала приоткрыв рот. Колмар, довольный тем, что про его опоздание забыли, деловито искал в интернете слово «эйцехоре». Введя в поисковик несколько неточных вариантов впервые услышанного слова, решил схитрить. Включил голосовой поиск и направил смартфон в сторону Бузека.
- Простите профессор, как вы сказали, эйце…?
- Эйцехоре! Не пытайтесь искать, вам выдадут ссылку на Даниила Андреева, который сам был носителем этой гадости. А это именно то, что нам: вам, Колмар, вам, мадмуазель Кювье, и вам, Саволайнен – предстоит найти и искоренить!
- По каким признакам мы это определим? И, позвольте, термин «эйцехоре» в таком значении – исключительно ваше изобретение. Эганбюри и наши заказчики тоже им руководствуются?
 - Не цепляйтесь к терминологии. Если угодно, можете называть это литературным кодом, сокрытым в каждой русской книге. Ведь запрещают же экстремистскую литературу, здесь тот же случай, только не такой очевидный. Букморфинг больше, чем забава книжных издательств, иначе бы за него не взялись серьёзные международные институты. Это очистка произведений от зловредного кода, формирующего поведение читателя.
Тойво сидел ошарашенный, пытаясь понять личные ли это измышления пылкого поляка или общий замысел всего проекта букморфинга. Для Инес, впрочем, всё услышанное тоже стало открытием, и она задала вопрос, который заметно сбил напор Бузека:
- И всё же, как мы можем прочесть этот код в какой-нибудь конкретной книге? Где он, в частности, в «Защите Лужина»?
- Не знаю. Не скажу. Я разговаривал со многими коллегами. Даже те, кто признаёт наличие такого скрытого кода в русской литературе, не могут дать чётких научных критериев. Кто-то ссылается на словообразование, кто-то на православие или фольклор, кто-то даже на фонетику и русский алфавит. Эффект даёт всё это в комплексе. Это вам не гитлеровский «Майн Кампф», тут не так всё очевидно.
И тут Тойво осенило:
- То есть мы вслепую переписываем сюжеты книг, надеясь, что случайно выкорчуем и эйцехоре, спрятанное где-то между строк?
- Фактически да. Вместо индивидуальной точечной работы с неизвестным, мы выжигаем напалмом всё, в надежде сжечь и зловредные коды. Русские книги должны перестать быть жестокими, нравоучительными и подстрекающими. Мы и с Набокова начали, потому что он самый безопасный и понятный нам, европейцам. Кстати, давайте уже приступим к работе.
***

4.
Операцию внедрения центральный офис согласовал Стоуну неожиданно легко и быстро. Видимо, у них там нет готовых типовых решений, как подобраться к русским диаспорам в той или стране. Керим тоже полагал, что подразделениям «Фокстерьера» в разных точках планеты полностью развязали руки, поощряя креативные подходы, чтобы нащупать в итоге самые эффективные способы ликвидации русских. Этакий всемирный секретный конкурс «Кто найдет самый изящный способ геноцида в современных условиях?» 
Керим и его аналитики помогали планировать Стоуну кипрскую операцию. Нашли подходящий контакт. Некто Антонис Демескос, молодой магнат, владеющий на Кипре сетью отелей и казино. В действительности это был Антон Дёмушкин, унаследовавший активы от своего отца, богатого русского бизнесмена. Интересен он был тем, что никак не контактировал со своей диаспорой, имел жену-гречанку, избавил свой холдинг от русских сотрудников и поменял имя несколько лет назад. То есть полностью и показательно дистанцировался от своего происхождения и своих соотечественников. Почему он так поступил, оставалось загадкой, но Стоуну чудилась здесь хорошая зацепка. Демескоса можно сделать либо сторонником, либо провокатором, либо подставным персонажем в предстоящей операции.
Однако даже подобраться к нему оказалось непросто. Демескос жил на охраняемой вилле в предместьях Лимассола, и судя по трекеру, перемещался редко. Офис своей компании практически не посещал, очевидного досуга не имел, выезжал изредка в столицу. Но всё же пользовался интернетом и эта часть его жизни была прекрасно видна Кериму. Судя по запросам и посещаемым ресурсам, фокстерьеры сделали вывод, что Демескос интересуется местной политикой. Фоксы стали искать в этом направлении и скоро выяснили, что на ближайших выборах в парламент Кипра Демескос хочет выдвинуть своего человека. Даже двоих, причём от разных партий. Через посредников он ведет переговоры сразу с обеими крупнейшими политическими партиями, руководящей и оппозиционной. В обмен на финансирование избирательных кампаний Демескос добивается включения своих людей в выборные списки. Оппозиционеры вроде соглашаются и выторговывают сумму побольше, а представители руководящей партии хранят пока гордое молчание.
Керим взломал почту посредников и перехватил переписку от лица руководящей партии. Теперь люди Демескоса были в полной уверенности, что переписываются с главными политиками Кипра, которые – наконец-то! – вышли на связь. Переписка длилась долго, каждое письмо с обеих сторон строго выверялось. В Лимассоле – Демескосом, а на территории британской авиабазы – Стоуном и Керимом. Им тоже пришлось изучить особенности местного политического ландшафта, чтобы отвечать грамотно, направлять разговор в нужное русло, но при этом не спугнуть жертву.
Стоун настаивал на организации личной встречи. Однако Керим приходил в ужас от этой перспективы. Ведь до сих пор заочную переписку на греческом языке вёл их сотрудник Костас. То ли грек, то ли киприот, а может ни то, ни другое. В их ЧВК не было принято выяснять происхождение коллег. Но греческий язык Костас знал как родной и переводил послания Стоуна так, что никаких подозрений на вилле Демескоса не возникало. Стоун же не знал ни одного греческого слова – возражал Керим в споре с ним.
- Лучше давайте пошлём Костаса и снабдим его прослушкой.
- Керим, не суйся не в своё! Прослушка станет дополнительным фактором риска, если встреча пройдет в доме Демескоса, то гостей могут и обыскать. И, во-вторых, твой Костас не имеет такого опыта в подобных операциях, как я. Окей, я понял тебя. Тогда мы поедем вдвоём: Костас представит меня как наемного иностранного пиарщика, заместителя главы предвыборного штаба и заткнет свой рот. Дальше я на английском сделаю всё, что мне требуется.
- Допустим, но, Стоун, вы ни бельмеса не понимаете в тонкостях кипрской политики, законов и вообще местного медиапространства. Невинный вопрос, вроде запроса о рейтингах вашей мнимой партии где-нибудь в Ларнаке, выдаст вас с потрохами.
- Я не собираюсь пускаться в детали, сверну с темы, сошлюсь на необходимость уточнить. В крайнем случае, позвоню тебе. Поверь Керим, у меня большой опыт в проведении подобных встреч. Не думай, что я был банальным убийцей. – С какой-то угрожающей ноткой настаивал Стоун.
В конечном итоге всё же было решено отправить к Демескосу двух человек и один гаджет. Стоун будет держать в руках смартфон, так чтобы с его помощью Керим постоянно слышал разговор. А если потребуется какое-то детальное уточнение на опасный вопрос, то Керим и вся его команда, которая останется на базе, будут оперативно узнавать нужное в интернете, формулировать ответ и высылать его обычным смс-сообщением. Стоун уберёт звук и вибрацию, будет как бы поглядывать на экран и считывать подсказки тайком от собеседника.
Операцию и детали согласовали с центральным офисом. Там идею одобрили и даже выразили готовность поддержать игру. На случай если зацепка с русским магнатом сработает и сотрудничество станет долгосрочным, то руководство фокстерьеров готово подключить свои связи и реально взять человека Демескоса в списки правящей партии Кипра. Деньги-то русский даёт реальные.
Когда все было улажено, Стоун и Керим отправили Демескосу письмо с предложением очной встречи с двумя технологами предвыборного штаба для детального разговора. Даже рискнули пригласить того в официальный офис партии в Никосии, назвали адрес, кабинет и время. Знали, что Демескос ведёт параллельные переговоры с оппозиционерами и не рискнет открыто отправиться в штаб конкурентов.
Так и произошло, Демескос под предлогом конфиденциальности предложил встретиться у него на вилле. Так Стоун, даже не меняя внешности, но купив щеголеватый приталенный пиджак, стал Алексом Миллером, иностранным политтехнологом и отправился вместе с Костасом на арендованном Форде в резиденцию Антониса Демескоса.
***

Первую половину пути к вилле Стоун и Костас проговаривали вслух возможные сценарии разговора. Ещё раз напомнили сами себе основные политические расклады Кипра, которые плотно изучали в последние дни. Имя руководителя партии, правительства, ключевых министров, доли партий в парламенте, высказывания оппозиционеров, руководителей фондов и компаний, которые спонсируют политические кампании. После Ларнаки замолчали. Машину вёл Костас. По тому, как уверенно он ориентировался в развязках и вообще держался в условиях островного левостороннего движения, Стоун сделал вывод, что его напарник всё-таки киприот. Через некоторое время Костас сам почти признался в этом.
- До сих пор не могу привыкнуть к тому, что эти места скрыты под снегом. Тут ведь раньше было круглогодичное лето. А сейчас сезонность на Кипре выражена ярче, летом меня удивила обильная зелень. Она тут тоже была редкой в прежние времена, долины были покрыты выгоревшей от бесконечного солнца травой. Остров был вечно жёлтым, а теперь посменно, белый либо зелёный.
- Ты киприот? – Не выдержал Стоун.
- Грек. – Отрезал Костас и демонстративно уткнулся в навигатор, выискивая поворот с трассы на виллу Демескоса.
Вилла магната, как и положено, оказалась скрыта высоким забором. От въездных ворот до самой резиденции пришлось ещё некоторое время ехать по длинной оливковой аллее в компании охранника. На входе их не то чтобы обыскали, но изучили содержимое карманов металлоискателем. Демескос оказался невысоким круглолицым молодым человеком с чрезмерно чёрными волосами, вероятно крашеными. С ним был театрального вида лучезарный тип, который оказался Лео Паниотисом, то ли экологом, то ли меценатом. Его-то и нужно было вставить в списки руководящей партии на предстоящих выборах. 
Разговор начал Костас. По согласованному плану он поприветствовал хозяина на греческом, представил Стоуна как привлеченного, известного в узких кругах, европейского политтехнолога Алекса Миллера, и умолк. Демескос легко перешёл на английский и пригласил их вглубь дома. Вчетвером они прошли и закрылись в просторной гостиной. Стоуна и Костаса усадили на двухместный диван, Демескос занял место напротив, Паниотис сбоку. По тому, как плотно их разместили, а главное – по едва уловимому, но точно подмеченному судорожному обороту Демескоса на шкаф позади, Стоун сделал вывод, что хозяин намерен записать все переговоры на видео. Это, конечно не входило в планы фокстерьеров. Стоун деловито осмотрел шкаф за спиной Демескоса, предположил, где возможно скрыта камера и сказал откровенно:
- Господин Демескос, мы бы не хотели, чтобы наша встреча была записана на видео. Понимаете, даже для большинства местных политиков, особенно оппозиционных, моя работа на Кипре должна оставаться тайной. Если мы выстраиваем искренние отношения с вами, то это – Он кивнул за спину Демескоса, наугад в сторону шкафа – надо убрать. 
- Господин Миллер, я даже не понимаю, о чём вы говорите, но давайте выйдем на террасу. Или вы сами хотите найти подходящую комнату в моём доме? – Не очень учтиво ответил хозяин. Нависла пауза, в которой продолжал глупо улыбаться лишь Паниотис, будущий депутат.
- Терраса так терраса. – Деловито, без попыток свести на шутку, согласился Стоун.
Пока перебирались на воздух, на смартфон пришло сообщение от Керима «Ок». То ли подтвердил, что вышел на связь, то ли одобрил идею выйти из-под видеокамер.
Первую долгую часть разговора Стоуну-Миллеру пришлось выдержать экзамен на право считаться авторитетным политтехнологом. Говорили о политической подоплёке, об электоральных предпочтениях, колебаниях рейтингов и каналах раскрутки. Идея с подсказками через смартфон очень выручила. Все оставшиеся в бюро сотрудники во главе с Керимом, сидя у компьютеров, слышали ход переговоров на громкой связи и были готовы любой момент найти нужную информацию, чтобы отправить сообщение с подсказкой.
Когда Паниотис внезапно спросил, с каким рекламным агентством работает штаб партии, и на какой адрес выслать свои самые удачные фотоснимки для билбордов – Стоун серьёзно замешкался. Начал уходить с темы, внушать, что лучше сделать абсолютно новую фотосессию, а может вообще сделать упор на видеоролики. И даже уже почти всех убедил, но тут пришло беззвучное сообщение из бюро. Стоун продолжая разговор, прочитал правильный ответ и тут же авторитетно добавил:
- Впрочем, если ваши фотоснимки вышли удачно, то не стоит тратить время и деньги. Отправьте их на почту нашего копирайтера в агентстве «Афродита-медиа», по адресу Одос Климентос в Никосии, знаете же? 
В некоторых моментах разговора выручал Костас. Он быстрее, чем нашли люди Керима, ответил на вопрос, на счета каких кипрских банков нужно будет переводить пожертвования для партии. Бегло произнёс какие-то названия, от которых собеседники уважительно закивали. Всё-таки он местный. – Подумал Стоун. Постепенно дело дошло до спора по поводу места для человека Демескоса в списках партии на выборах. Торговались за попадание в первую десятку. Стоун и Костас всерьёз переубеждали, что в этой категории всё уже поделено между уважаемыми на Кипре людьми, народ не поймёт появления новичка в числе лидеров. Предлагали второй десяток, тоже гарантированно проходной, исходя из рейтингов партии. Паниотис обижался и доказывал свои таланты, значимость и тотальную лояльность партии до конца жизни. Демескос накидывал цену для попадания всё-таки в первую десятку. Паниотис тут же изображал на лице тотальную лояльность своему шефу. В общем, Стоуну стала надоедать эта клоунада, и он стал переводить разговор в нужное русло.
- Господин Демскос, ваши пожертвования, несомненно, нужны нашей партии, однако у нас есть к вам и другой интерес. Честно говоря, даже больший, чем деньги. Я говорю про русскую диаспору. Она самая многочисленная на Кипре, правительство даже подумывает о выделении национальной квоты в парламенте именно для русских. Но это в перспективе, а до той поры нам нужны голоса диаспоры на ближайших выборах.
Демескос разительно переменился в лице и вопросительно уставился на Стоуна.
- Не понимаю о чём вы, Миллер?
- На последних выборах русские не показали единого мнения в отношении партий и кандидатов. И вообще показали низкую явку. А нам нужно, чтобы у этой части электората проявилась более или менее единая позиция. Понятно – близкая нам позиция. И чтобы активность русских на выборах была значительно выше. Ваш кандидат Паниотис тут вряд ли поможет, нам нужно, чтобы своё влияние на голоса русских оказали лично вы.
- Я не имею никакого отношения к русским! С чего вы это взяли? Да, некоторое время назад в моей корпорации часть менеджмента была русского происхождения. Но это абсолютно ленивые немотивированные люди, о которых я наконец-то избавился!
- Но вы же сам русский?
- Кто вам это сказал? Мой отец имел польские корни, мать была еврейкой. Да, они родились в Советской России, но всю жизнь выдавливали из себя мерзкий «совок». Я родился на территории Германии, образование получал в Лондоне, жил на Кипре, женат на гречанке и мои дети – граждане республики. Я – не русский! И никаких дел с ними иметь не хочу!
Стоун выслушал эту тираду с удовольствием. Есть зацепка! Только с другой стороны. И он перешёл на шёпот.
- Тогда откровенность за откровенность, господин Демескос. Я всего лишь прощупывал ваше отношение к диаспоре. Мы догадывались о ваших настроениях, просто решили убедиться. Ведь на самом деле нам к чёрту не нужен русский электорат. Как вы верно заметили, это ленивые немотивированные люди. Мы знали, что вы порвали все связи с этими мерзавцами. А правда состоит в том, что правительство в перспективе хочет избавиться от русских на острове. Закрытые опросы показывают, что коренные жители страны, и конечно, все европейски образованные граждане не выносят присутствия русских. Греко-киприоты привыкли к соседству с турками, те хотя бы компактно расселились на севере и не маячат в поле зрения. А вот вездесущие русские живут среди нас, внедрились в наше общество, паразитируют и злоупотребляют своим положением...
- Остановитесь, Миллер, вы тратите своё и моё время. Ещё раз повторяю, я не имею никакого отношения к русским. Не больше, чем к британцам, живущим на острове. Для меня это такая же безликая масса, как всякий, кто живёт на Кипре. Я не знаю персонально ни одного русского киприота. С чего вы вообще взяли, что я русский, мне не знаком даже их язык!
И тут Стоун сделал импульсивный, необдуманный жест. Хотя самому ему показалось, что он лихо пошёл ва-банк. Резко встав и перегнувшись через стол, он сказал страшным хриплым голосом, по-русски – не на русском языке – а именно по-русски:
- Антошка! Не п..ди, сучонок! Язык он не знает! Хочешь в большую политику – работай с нами. Хочешь сохранить свой сраный бизнес – работай с нами. Хочешь сохранить вообще – свою жизнь – работай с нами. У тебя уже нет выбора с этого момента.
Из присутствующих эту тираду понял только Антонис Демескос.
Паниотис продолжал на всякий случай глупо улыбаться.
Костас, хоть и не понял, что было сказано его партнёром, но прекрасно догадался, что это было сказано на русском, причём сказано носителем языка. И в эту секунду он тоже удивлённо глазел на Стоуна.
Демескос вжался в кресло. Выражение его лица прекрасно иллюстрировало бы статью «Паника» в Википедии.
Стоун наслаждался эффектом. Впрочем, недолго. Через несколько секунд Демескос закричал «Охрана!» Но ничего не произошло. Паника хозяина стала нарастать, он не замечал, что под воздействием шока стал звать своих телохранителей на русском языке. Первым сообразил, что происходит Паниотис. Он вполголоса предположил-предложил боссу греческое слово «филака» - охранник. Демескос спохватился и закричал уже на греческом.
Стоун понял, что совершил ошибку, ва-банк не удался. Он смягчил интонации и вернулся к английскому.
- Господин Демескос, сейчас вы совершаете ошибку. Вы заинтересованы в нас, так же как и мы в вас. Ваши заигрывания со штабом оппозиции и дублирующим кандидатом нам известны и потому бесперспективны.
- Я не знаю, кто вы, но выметайтесь из моего дома! Если правящая партия прибегает к таким методам и к таким личностям, то нам не по пути. Я буду разговаривать с прокурором, он мой хороший знакомый, на предмет законности ваших методов. Прошу вас больше не связываться со мной, не звонить и не писать. Что до ваших угроз, вы, идиоты, не понимаете, с кем столкнулись. Два охранника уже стояли на террасе по обе стороны от гостей, один демонстративно держал руку на кобуре. Уходя Стоун увидел сообщение от Керима: «Прокурор республики Тео Андреас». Молодец, аналитик, быстро сообразил, как обезопаситься. Стоун повернулся и бросил напоследок Демескосу:
- Если старина Тео имеет для вас такой авторитет, мы поговорим с ним. Может он убедит вас сотрудничать с нами. Взвесьте всё ещё раз, несколько дней у вас в запасе есть.
***

Первые несколько километров обратно ехали молча. Удирали с места катастрофы. Костас соблюдал субординацию и не задавал никаких вопросов, но его напряжение было очевидным. Он даже не смотрел в боковое зеркало со стороны пассажира, настолько боялся повернуть голову в направлении Стоуна.
- Останови, дико хочется курить.
Встали на обочине шоссе, Стоун вышел и закурил, отвернувшись в поле. Давно, очень давно он не использовал рот для произношения русских слов. Хотя говорил на нём всю первую половину жизни. Последний раз это было где-то в Норильске. Где и зачем? Ах да, выкуривали тех бородачей. Группа Стоуна проверяла сектор вдоль Енисея высоко по течению. Интересные места: если остановиться и перестать хрустеть снегом, то наступает неземная тишина, которая никак не вяжется с огромным простором. Мозг не понимает, как в таком большом объёме видимого глазом пространства не может возникнуть ни единого звука. И всё же они почувствовали, что где-то неподалёку есть люди. Те, кого они искали, выжившие. У берега, чуть покосившись, стоял вмёрзший в чёрный лёд корабль. Грязный снег на палубе был местами вытоптан, но непонятно как давно. Следы крупные, мужская особь, может не одна. Группа Стоуна молча и не спеша обошла верхнюю палубу, стали спускаться в трюм, но тут у него возникло интуитивное чувство засады. Он безмолвным знаком остановил бойцов, открыл единственную дверь вниз, в темноту. И рискнул. Крикнул по-русски: «Мужики! Есть кто? Мы с Уренгоя идём!». Секунд десять висела та самая сибирская тишина. И вдруг что-то скрипнуло металлом, и из проёма вышли два бородатых мужика. Похожие друг на друга, братья или отец с сыном. У них было по охотничьему ружью и пять секунд на оценку ситуации. Но они потратили их на разглядывание Стоуна и его необычных «уренгойцев», среди которых был и негр, между прочим. Они вышли из темноты на свет, и глаза подвели их. Глаза и доверчивость. Через пять секунд оба были убиты. Бойцы Стоуна потом подозрительно на него косились, и он решил больше не говорить на языке своей юности.
Также подозрительно смотрел, наверное, сейчас ему в спину Костас, сидя внутри автомобиля. Стоун докурил, усмехнулся в пустоту, резко обернулся, но не поймал взгляда своего напарника. Тот с каменным лицом смотрел вдаль шоссе. Стоун сымитировал дикий русский акцент и ту самую страшную интонацию, которую применил в доме Демескоса:
- Эй, как сам? Чего такой унылый? Хочешь меня о чем-то спросить? Не русский ли я? Успокойся, я украинец. Один-один, не так ли, грек?
Костас оценил шутку, улыбнулся и заметно расслабился.
- Стоун, вы уже второй за сегодня человек, который упорно не хочет быть русским. Что будем делать?
- Не знаю, пока отвези меня на квартиру. Соберёмся на планёрку завтра, с твоими друзьями-аналитиками. Чего-то они не звонят. Тоже, наверное, перепугались? Или до сих пор слушают нас через эту штуку? Алё, Керим, если ты там не помер от страха и если слышишь меня – собираемся завтра в девять.
Смартфон молчал. Никто их уже не слушал.
***

На следующее утро собрались уже всем составом бюро. Аналитики, впрочем, коллективно молчали. Но если раньше в них чувствовались отстраненность и некоторый страх перед головорезом Стоуном, то теперь было ещё и что-то вроде уважительных взглядов. Теперь они знали тайну своего руководителя. И хотя это было необязательно, Керим выступил с преамбулой от лица своего отдела.
- Стоун, нам не важно, русский вы или украинец. Важно, что центральный офис доверил вам эту работу и сделал вас руководителем нашего подразделения. Мнению центра мы безоговорочно доверяем. Хотя, конечно, всем нам было бы лучше заранее знать о таком ресурсе как ваше происхождение и владение русским языком. Насколько мы смогли понять, вы говорите абсолютно без акцента. В любом случае то, что вы вчера проделали, всех нас очень впечатлило. Попытка была достойная, и даже эффектная, но никто не предполагал, что Демескос будет так категорично открещиваться от своего происхождения.   
- Впервые встретил такого типа. Русские обычно всегда кучкуются и держатся вместе. Но этот удивил и меня. По всей видимости, тут сработал инстинкт самосохранения, Демескос понимает, что русские диаспоры вымирающий вид, группа риска, и поэтому лучше быть одиночкой чтобы выжить.
- Насчет выжить, Стоун вы понимаете, что Демескос вчера из зацепки превратился в опасного свидетеля? Мало того, что он видел ваше лицо, так ведь он ещё водит дружбу с прокурором. Вы правильно отпугнули его нашим выдуманным знакомством с господином Андреасом, но это временно. Скоро Демескос или его люди поймут, что мы оказались не теми, кем представились.
- За это не переживай. Антону Дёмушкину осталось жить несколько дней, уже сегодня я вызову на Кипр кого-нибудь из своих людей. План виллы я запомнил, здание частично деревянное, устроим поджог, в котором случайно сгорит и сам хозяин, великий меценат и патриот республики Кипр.
- Давайте как-то изящнее. Пусть он погибнет на переговорах с оппозицией, мы ведь всё равно ещё отслеживаем его передвижения и контакты. К тому же придётся убрать также его помощника Паниотиса, он тоже нежелательный свидетель. В общем, ликвидацию Демескоса вашему киллеру нужно будет спланировать совместно с нами.
- С Паниотисом сложно. Я ещё не говорил тебе, на днях пришло гневное письмо из центра. Моя группа в Испании грохнула одну русскую, жившую в частном доме с газовым котлом. Сделали чисто, полиция ничего не заподозрила: газгольдер старый, изношенный, утечка, искра все дела, снесло полдома. Причём центр сперва с готовностью согласовал операцию, объект был идеальный, эта баба не скрывала, что она русская и даже преподавала свой язык испанцам. Но понимаешь, вместе с ней на тот свет отправили и её мужа. А тот оказался каким-то видным учёным, чистокровным испанцем, видите ли. И центр разразился проклятиями в мой адрес, мол, какого чёрта мы устраиваем гибель посторонних объектов? И тому подобное. Я так понял, наши перед кем-то отчитываются, гуманисты хреновы.
- Стоун, вам это может не понравиться, но подобные гневные письма центр параллельно отправляет и мне. Это двойной контроль, у вас здесь не единоличная власть. Так что я в курсе этой истории. И ваш человек Олдман – да-да, я знаю все их имена – действительно сработал неаккуратно. Мог бы дождаться, когда объект останется в доме один, без мужа-испанца. На ваше счастье мы уже проанализировали ту ситуацию и выяснили кое-что полезное. Адам, что там за история? – Керим, наконец, обратился к одному из своих специалистов, которые совсем притихли. Стоун закурил дёргаными движениями. Ему не понравилось, что центр дублирует почту Кериму и все эти аналитики знают уже больше, чем он. Заговорил Адам, самый юный из отдела аналитики, и это ещё больше задело Стоуна.
- Ликвидированный случайно испанец оказался сам преподавателем русского языка, профессором Барселонского университета. Вёл русские кружки, имел тесные связи с другими русскими помимо своей жены. И даже пытался организовать какую-то культурную диверсию через своего человека во Франции. Что там было – не очень понятно, но из восстановленной записи его разговора можно сделать такие выводы. – Тут Адам вопросительно посмотрел на Керима
- Да, именно такую трактовку и нужно отразить в рапорте, который вам, Стоун предстоит написать в центр. Перехваченные записи нужно будет отправить вместе с рапортом. Скорее всего, это успокоит наших руководителей. Но на будущее, коллеги, давайте избегать ненужных жертв.
Последнюю фразу Керим обратил как бы ко всем, и тем самым смягчил свой диктующий тон. Но Стоун продолжал злиться.
- Скорее бы прислали чёртовы ДНК-тестеры. Нам обещают их уже год. Если до сих пор их настраивают и проверяют – так и отправили бы к нам на полевые испытания! Вот бы я посмотрел на рожу Демескоса, когда он вопил про свою чистую кипрскую кровь.
- Не думаю, что ДНК-тестеры будут давать стопроцентно точный результат. После крушения Советского союза кровь русских растеклась по всему миру. В переносном, конечно, смысле. Вероятно, наше руководство попросту решает какую процентовку русской примеси можно считать достаточной для ликвидации объекта. Только тогда ДНК-тестеры пойдут в применение.
- Ладно, умники, продолжаем работу. Пока центр не передумал нужно попробовать операцию внедрения ещё раз. Только теперь пойдём от обратного. Нужно выйти не на отщепенца-одиночку, а, наоборот, на какого-то активного члена русской диаспоры. Подыщите мне их руководителя, секретаря или неформального лидера. Но не стоит использовать моё знание русского языка, тут Керим ты неправ. Это должно останется козырем. Пусть я буду каким-нибудь сербом или хорватом. Разузнайте, какой национальной диаспоры ещё нет на Кипре, и от лица этого народа я обращусь к русским якобы за помощью в организации диаспоры моего забытого албанского народа.
На этой приказной ноте, не оставляя времени для возражений, Стоун вышел из собственного же кабинета. Куда? – Неважно, хреновы аналитики, пошёл в туалет. Зато, как ему показалось, восстановил своё лидерство в группе, оставив последнее слово за собой.
***

5.
Гибель Луиса и Лены Вальдес опустошила Тойво. Процесс похорон, на которых он никогда ранее даже и не был, оставил надолго гнетущее впечатление. Лену он так и не увидел, её кремировали в закрытом гробу, нелепая смерть от взрыва газа изуродовала тело. Рядом, впрочем, стояла фотография неуместно улыбчивой молодой женщины. Это изображение никак не увязывалось с начинкой деревянного ящика, какой она представлялась впечатлительному Тойво. Вместе с ним приехали и родители, они понимали, сколь важны были Вальдесы для их сына.
После церемонии Тойво крепко и долго обнимал сначала мать, а потом и отца, чего не делал с детства. Внезапная близость смерти заставила по-другому взглянуть на своих стариков. Там же к ним подошла Моник, ассистентка с кафедры Вальдеса. Передала флеш-карту, от Лены.
- Она однажды принесла это на работу, чтобы ты при случае забрал. Тут какие-то файлы для твоей языковой практики. Настолько больше, что Лена вроде как не смогла переправить по почте.
Это оказалась русская музыка. Лена и не собиралась её переправлять через интернет, опасаясь, что будет обнаружена. Всю обратную дорогу в Париж Тойво слушал эту музыку в наушниках в купе поезда. Большинство файлов назывались какой-то абракадаброй. Лена говорила, что в целях конспирации русскоязычные пользователи специально меняли имена файлов. Наверняка у неё был какой-то сопроводительный список с названиями исполнителей и композиций, но теперь его не найти и трек-лист представлял собой невнятную кашу. Хотя сама музыка была вроде ничего. Тойво особо и не вслушивался, после произошедшего у него в голове тоже творилась каша. Погибли близкие ему люди, в какой-то степени, крёстные родители, хотя Вальдесы не были таковыми. Погибли нелепо, случайно, однако странным образом эта гибель подтверждала их теорию преследования русскоязычных граждан. Мифические фокстерьеры уже казались Тойво реальными персонажами. Периодически он слышал о несчастных случаях и авариях с участием русских. Во Франции, Испании, Германии, Великобритании. И заметил, что часто источниками такой информации были социальные сети, но не официальная пресса. Писали, например, что в Альпах русскую семью загрызли дикие собаки, были жуткие фотографии. Но то было на интернет-форуме, а местная пресса, которая по идее должна была предупредить остальных туристов о подобном риске, почему-то молчала об этом случае.
Пропавшую барселонскую библиотеку он так и не нашёл в Париже. Сейчас корил себя за то, что не приложил к этому больших усилий, ведь об этом прямо просили Луис и Лена. Теперь они мертвы, а он вроде как не успел. Стоит ли заниматься этим сейчас, под носом у Эганбюри? Поможет ли Дейв, который обещал узнать о судьбе книг по каким-то своим каналам? Или Инес, с которой у них перед отъездом на похороны в Барселону произошёл хороший, душевный разговор. Девушка – Тойво стал замечать в ней черты уже не училки-библиотекарши, а именно живой девушки – поддержала его в момент, когда он узнал о Вальдесах. Он был готов расплакаться, его трясло, но Инес уверенным движением вытащила его на свежий воздух, усадила на скамейку, выслушала и успокоила Тойво. Оказалось, что она наполовину сирота, несколько лет назад потеряла мать от болезни, очень жестокой и скоротечной. В итоге заплакала она, а Тойво пришлось взять себя в руки.
Он не говорил Инес, она как-то догадалась сама, что погибшие Вальдесы – бывшие обладатели той самой пропавшей барселонской библиотеки и пообещала копнуть эту историю чуть глубже. Узнать, куда всё-таки отвезли недостающие книги, и кто за них теперь отвечает.
Отдельный вопрос, как теперь относиться к своей работе над букморфингом русской литературы? Луис был явно недоволен этим проектом. Но пока он был жив всё можно было свести на шутку. Или просто держать профессора в курсе событий как бы полагая, что его умная голова что-нибудь придумает. Теперь старшего товарища нет, а сам Тойво продолжает послушно переделывать чужие произведения. Вся моральная ответственность на нём. Отказаться от работы? Уйти без объяснений или гордо объявить об этом? Ретраснлировать публично подозрения Вальдеса про теорию заговора? Кому, своим коллегам или во всеуслышанье в интернете? Либо же оставить всё как есть, выполняя гадкую работу, но получая деньги и карьерные бонусы? 
Точку в этих раздумьях поставила граница Испании и Франции. К изумлению Тойво в купе вошёл тот самый подозрительный пограничник. Так он всё-таки испанский или французский? Или не пограничник вовсе? Человек в неясном кителе точно так же долго разглядывал паспорт и точно так же как в прошлый раз вопросительно уставился на светло-русого пассажира. Не узнал.
Тут с Тойво произошла перемена. Он медленно снял наушники, сжал губы, выдвинул нижнюю челюсть и с вызовом молча уставился на пограничника. Я не буду объяснять тебе свою национальность, я вообще не скажу тебе ни слова. Какого чёрта тебе не нравится моё лицо? Кого ты тут выискиваешь всё это время?
В эту минуту несчастный служитель новой редакции шенгенского соглашения олицетворял для Тойво тех самых фокстерьеров, тайную систему геноцида русских. Само появление в купе этого человека в тот момент, когда Тойво делал мучительный выбор в своей ближайшей судьбе, повторное появление, дежавю в реальном обличии, было воспринято как сигнал свыше. Для тех, кто не понимает с первого раза. Тойво решил, что должен бороться с системой. Как? С кем? Против кого именно? Это он определит позже, посоветуется с Дейвом, в конце концов. Как там, кстати говорил Дейв такой ситуации? – «Да пошёл ты на …»
Это было произнесено вслух. Может, не очень точно, но от всей души. Непонятное никому в этом купе заклинание, впрочем, сработало. Пограничник удовлетворенно кивнул, вернул паспорт и вышел.
***

Его не было в Париже неделю, Эганбюри дал ему отпуск, как «другу друга». Теперь же, в очередной раз выражая соболезнования и напрашиваясь на такие же встречные, француз предлагал Тойво устроить небольшой поминальный ужин. В ближайшую субботу. Всё-таки Вальдес был нашим другом. Здесь, в Сорбонне, есть ещё несколько профессоров, которые знали его лично. Соберёмся небольшим кругом, пригласим вашу группу, заодно Бузек поймёт, как мы вас ценим.
Для Тойво все эти скорбящие соратники отныне представляли вражеский клан. Он отказался под предлогом того, что Вальдесы – его слишком личные переживания. Быть может, позже. Эганбюри согласился, дескать, пока соберёмся без вас, а потом, когда будете готовы, ещё раз с вами. Хотя было понятно, что не будет поминального ужина ни потом, ни даже в эту субботу. Предложение было сделано лишь для приличия.
Потом был Бузек. Он так же в очередной раз выразил соболезнования. И тут же деловито заявил, что подобные эмоциональные потрясения обычно дают человеку силу и творческое вдохновение, которое Тойво сможет приложить к своей работе. Они уже закончили «Защиту Лужина» и приступили к набоковскому же «Приглашению на казнь». Ощущения главного героя этого романа, Цинцинната Ц, сейчас были очень понятны Тойво по части происходящего абсурда. И подобно персонажу он лишь примирительно улыбнулся в ответ Бузеку и его циничному высказыванию.   
Потом мимоходом был Дейв, они пересеклись на встречных курсах в коридоре. Тот, напротив, не выразил никаких соболезнований, как и до отъезда – или они не встречались в те дни? – но заговорщицки наклонил голову и сказал, что есть кое-какая интересная информация. Уточнил номер комнаты в общежитии и безапелляционно заявил, что зайдёт в гости сегодня же вечером.
Комнату Тойво делил с профессором из Бразилии. Точнее это было раздвоенное подобие квартиры с общей кухней и ванной, но сами жилища двух соседей были невидимы и неслышимы друг другу. О бразильце Тойво знал немного: профессор истории; плохо говорит по-французски и лучше понимает по-испански, поэтому они называли себя сеньорами, сеньор Тойво и сеньор Бранко; душ занимает подолгу; по вечерам любит выпить, причём чаще всего со студентами и аспирантами. Пару раз со студентками.
Когда довольно поздно заявился Дейв, и в его руках был пакет из магазина с провизией и торчащей бутылкой какого-то алкоголя, в прихожей как раз возился сеньор Бранко. Бразилец воспринял пакет на свой счёт и заметно огорчился, когда узнал, что гость пришёл к соседу, а не к нему. Дейв повеселел и первым делом поинтересовался у Тойво, часто ли выпивают с досточтимым сеньором соседом.
- Ни разу?! Это скверно, не по-товарищески. Может, сообразим на троих? Надёжный человек?
- Он с другого факультета, едва говорит на французском и уж точно не понимает по-русски.
- Значит надёжный. То, что нужно. Тем более не водит дружбы с Эганбюри и Бузеком, а это главное. Я к тебе с гостинцами. Знаешь такое слово? У вас, у финнов есть традиция ходить в гости не с пустыми руками?
- Я не знал, что такая традиция есть у евреев. «Сообразим на троих», «гостинцы», «пошёл на…», Дейв, давно хотел спросить, и раз уж мы собираемся выпить, то давай откровенно: ты русский репатриант?
- Правильно говорить русский еврей. Участник алии начала двухтысячных годов. Один из последних, кстати, фартовый, как и весь мой многострадальный народ. Народ Израиля, конечно. Давид Левин, в девичестве Дмитрий Аркадьевич Левин. Переехал в Хайфу уже в сознательном возрасте, после института. Сначала думал, что временно, потом понравилось, а затем мне не оставили выбора, родной Петербург стёрли с порошок.
- Ты из Санкт-Петербурга? Единственный город России, в котором я бывал, в детстве.
- О-о! Неожиданно! Хотя – финн, почему бы и нет? Реку Фонтанку не помнишь? Там, в самом центре я и провёл детство. А юность провёл на даче в Комарово, подальше от родителей, это как раз в вашу сторону, ближе к границе. Потом эмигрировал, а родители в свою очередь переехали на дачу, где и погибли со всеми. У отца и матери были слишком хорошее положение во властных структурах, они даже не думали уезжать в Израиль.
- Кем ты работаешь в Хайфе? Когда нас всех знакомили, я не запомнил, на чём ты специализируешься?
- Тут извини, такой откровенности не будет. Ты и не запомнил лишь потому, что так было нужно, это выдуманная обтекаемая должность. Меня представили сотрудником Хайфского университета, но это не так. Да, я отчасти учёный, твой коллега, но совсем из другого института. Тебе говорит что-то университет Технион?
- Что-то техническое, строительно-инженерное?
- Примерно так. Я вовсе не гуманитарий по образованию. Поэтому группа людей оформила меня задним числом как сотрудника «хайфы». Надеюсь, это останется между нами.
- Без проблем, но что за группа людей? Правительство? Диаспора? Спецслужбы?
- Э-э, не вытягивай из меня! Скажем так: ни то, ни другое, ни третье по отдельности, но что-то среднее между ними – да. Видишь ли, как таковой русской диаспоры в Израиле нет. Тут не так как в Испании или во Франции. Моя страна собирала свой народ долго и со всей планеты. Конкретно русских посчитать невозможно. Известно только, что каждый пятый-шестой гражданин – русскоязычный. У таких как я особая судьба. Мы, безусловно, евреи. Но и мы – безусловно, русские. От этого клейма уже не отмоешься, это в крови. В то же время, как и все остальные, мы любим Израиль и готовы отдать за него жизнь. Это без шуток, никогда не пытайся поверить такое высказывание. Есть у нас такое свойство «хуцпа», не знаю, как тебе перевести, ни в русском, ни в английском языках я аналогов не знаю. У тебя есть стеклянные стаканы? 
Всё это время они накрывали стол, резали провизию и теперь Дейв извлёк из пакета принесённые пластиковые стаканчики, но не спешил ставить их на стол. Тойво задумался и вспомнил, что стаканы точно есть у соседа, их ритмичный стук он неоднократно слышал за стеной ранее.
- Ну, тогда без бразильца никак. Зови сеньора историка, бог троицу любит.
***

Тойво вышел не более чем на 20 секунд, и первым обратно к Дейву явился Бранко со стаканами. Как будто был наготове. Дейв сперва растерялся, на каком языке к нему обращаться.
- Do you speak english?
- Of course! A little bit… Mon ami… Mon amigo…
- Он ведёт лекции на английском – Вставил Тойво – Но выпив, скатывается к испанскому. По крайней мере, со мной так. И судя по всему, сеньор Бранко уже успел начать до нас.
- Понятно. Буду пользоваться утекающим англоязычным моментом. Сеньор Бранко, как вы относитесь к русским и русской водке в частности?
- О! Так вы русский? – Спросил профессор у Дейва, но в конце вопроса соскользнул взглядом на Тойво.
- Нет, я испанец финского происхождения. А мой гость – еврей, русского происхождения. Только и всего. Просто мы оба работаем сейчас с русской литературой.
- О! Ясно. Водка мне нравится. И русские тоже. У нас в Бразилии их немного, но они есть. Однажды я проезжал штат Мату Гроссу, увидел православную церковь. Очень, очень красиво. Я даже свернул и зашёл внутрь. Разговорился со священником. Необычная история. Точно не помню, но его предки почему-то бежали из России сначала в Китай. А оттуда их выгнали уже в Бразилию.
- Белогвардейцы, – точно определил Дейв – из России бежали после октябрьской революции, а из Китая после ухудшения отношений с СССР в середине прошлого века.
Тойво не терпелось вернуть разговор, прерванный появлением соседа. Ему пришла в голову гениальная, хотя и грубая идея. Он достал наушники и чуть ли не насильно стал совать их бразильцу.
- Сеньор Бранко, рекомендую вам послушать русскую музыку. Мы с Дейвом всё равно будем болтать о работе, да ещё и на русском. По крайней мере, некоторое время. Нам надо кое-что обсудить.
Бранко не почувствовал никакого подвоха, назвал это – О! – хорошей идеей, и лишь предложил напоследок тост «за культурные связи» перед тем как нацепил наушники. Дейв оценил манёвр.
- Ловко. Так какой отрывок из Набокова ты хотел со мной обсудить?
- Тот, что про шпиона Левина и его тайное задание в университете Новая Сорбонна.
- Понятно. Ну, так вот. Израиль всегда отличался самостоятельной внешней политикой. И в отношении геноцида русских в том числе. А это именно геноцид, Тойво. Уничтожение самой большой в мире страны 15 лет назад и сегодняшние события: информационная кампания по дискредитации диаспор, точечные непубличные убийства и даже наш с вами проект букморфинга – всё это звенья одной цепи. В моём правительстве достаточно умные люди, которые понимают это. Но и достаточно умные, чтобы препятствовать этому. Ты знаешь о частной военной компании «Фокстерьер»? Нет, это не слухи. Она действительно существует, у неё обширная мировая сеть и серьёзные покровители. Нашей разведке даже не пришлось выискивать нити. Фоксы и их учредители сами несколько лет назад вышли на Иерусалим с требованием открыть представительство и оказывать всяческую поддержку их грязной работе. Мы прогнали их прочь. Так же поступили и ещё несколько государств, совсем немного, которые способны вести самостоятельную, а не вассальскую политику. То же самое, кстати, делает и Китай. Но у нас разные цели. Китайцы перехватили роль лидера в той части полушария. Теперь они покровительствуют Средней Азии, а именно там, если ты не в курсе, осталась самая большая диаспора русских. Убийцы России как-то не учли, что в одном только Казахстане осталось три с половиной миллиона русских. Плюс Узбекистан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан – для мировой элиты это просто очередные мусульманские «станы». Но Китай оценил ситуацию правильно. Теперь он не даст эти страны в обиду и проводит очень лояльную к оставшимся русским политику. Говорят, что даже создаёт на своей территории закрытые от чужого глаза анклавы с русским населением. Видимо, хочет усилить свою культуру, науку, а то и кровь – русской компонентой. Это не эзотерика, а факт, доказанный как раз на примере Израиля. Однако если Китай в начале пути как всегда выжидает, то мы напротив, готовы действовать. В своё время русские помогли нашей стране, теперь мы готовы помочь им. Мы знаем, что такое народ без земли, мы знаем, что такое геноцид и негативное отношение к целой нации. Задача минимум – спасти как можно больше. Задача максимум – остановить геноцид русскоязычной части планеты.
- Кью! – Внезапно закричал профессор Бранко. Довольно громко, как и все люди в наушниках, которые пытаются перекричать слышимую только им музыку. Дейв, не разобравшись, решил, что сеньор на каком-то диалекте требует наполнить стаканы и потянулся к бутылке. Но Бранко продолжал выкрикивать «Кью», тыча на свою голову. Тойво заподозрил, в чём дело, забрал наушники и прислушался. И правда, похоже на британскую группу «The Cure». Только поют по-русски. Дейв с интересом потребовал наушники себе.
- Обалдеть! Сто лет не слышал. Я лично знал некоторых фанатов этой группы, которые за ваши упреки в плагиате у «The Cure» набили бы вам морду, сеньор Бранко. На ваше счастье они погибли 15 лет назад. Это слишком знаковая и легендарная группа для русских. Называется «Кино», это голос Виктора Цоя, который я узнаю по первым секундам звучания. Вы только послушайте: «Мы хотим жить, Мы живучи как кошки. И вот мы пришли заявить о своих права-а-ах, да! Слышишь шелест плащей – это мы!» Твою мать, у меня аж слёзы наворачиваются. 
Картина была столь трогательной, что Бранко с пониманием вынул бутылку из рук Дейва и сам принялся наполнять стаканы. А хмельной Тойво, чтобы сбить ком, подкатывающий к горлу, спросил:
- Цой? Это русский китаец?
- Кореец. Слышал поговорку «Пушкин – наше всё»? Так вот «Цой – наше всё» моего поколения. Смешно, кстати, сто лет назад Южная Корея, которая заочно воевала с СССР в лице Северной Кореи – одна из первых стала запрещать у себя продажу русской музыки. Можешь себе представить, что пластинки Чайковского изымались из продажи? Чайковского! Не песен даже, а классической музыки!
- No way! You mean North Korea? – заметил бразилец. Тойво удивился, что Бранко понял русскую речь и воззрился на стол: неужели это водка творит чудеса? Дейв даже не заметил этого момента и продолжил по-русски.
- Нет, не Северная, а Южная. Демократическая свободная Южная Корея одной из первых стала бороться с русской культурой. Потом, правда, там зародилось левацкое движение и многие советские книги, наоборот, стали популярны. Но факт был, Чайковского корейцы запрещали. А сами того не зная, подарили нам другое культурное явление, Витю Цоя. Что тут у тебя за непонятные названия?
Дейв изучал меню плеера в надежде найти ещё что-нибудь знакомое. Тойво объяснил происхождение файлов, рассказал про Лену Вальдес и её опасения на предмет чистки интернета от композиций не только Чайковского, но и вообще всей русской музыки. Дейв и в этот момент не выразил соболезнований, а деловито заявил:
- Резонно. Хотя шифр примитивный. Это фантомные русские буквы в раскладке англоязычной клавиатуры. Заметь, между прочим, что сейчас ты практически нигде не купишь гаджета с русской клавиатурой. Это тоже делается намеренно. Только мы в Израиле ещё выпускаем такие устройства и программы. Дай-ка вспомнить раскладку: RBYJ – группа «Кино», LLN – должно быть, группа «ДДТ». У твоей Лены хороший вкус… Был. Тут полно больших русских поэтов-песенников. Согласитесь, сеньор бразильский историк, в наше время поэзии не так мало как в прежние века. Просто стихи чаще всего упаковываются в песни?
Бранко кивнул, хотя может, и не понял на этот раз, о чём его спросили. Тойво признался, что изучая русскую литературу, в меньшей степени интересовался именно поэзией. Полагал, что все поэты немного коверкают язык под текущую надобность формирования рифмы и строя стиха. И привёл в пример всё то же выдуманное Пушкиным «самостоянье». Дейв согласился, но призвал изучать поэзию и песни для понимания широты мысли русского языка. И тут же выдернул наушники из гнезда, как бы приглашая всех убедиться в этом лично.
Из динамиков раздался хриплый голос «…Да скатилась по золе Убитых Песен, да мне нечего терять. Мир так тесен. Дай-ка брат тебя обнять…». Все трое откинулись на своих стульях и слушали музыку. Через некоторое время Тойво нехотя раскрыл глаза.
- Дейв, ты говорил у тебя какие-то новости. Про барселонскую библиотеку?
- Не сегодня, друг. Давай не будем портить момент.
***

На следующий день Тойво пришёл на работу в жутком похмелье. Водкой накануне не ограничилось, Бранко любезно принёс из своих запасов, кажется, джин. Дальше этого момента ничего не вспоминалось. Только играли в голове песне, слов которых Тойво не запомнил, но упорно хотелось подвывать хотя бы. Так, подвывая, он явился своим коллегам. Взлохмаченный, с рубашкой навыпуск, с замутнённым взглядом и несвежим запахом, если судить по отпрянувшему Колмару. Инес сдерживала смех, а Бузек хотел было пристыдить, но осёкся, вспомнив, что Тойво законно поминал своего погибшего товарища.
- Я бы отпустил вас сегодня, но вы уже пропустили неделю. Надо навёрстывать. Кстати, вы вовремя. Мы как раз обсуждали возможные варианты имени для главного героя.
- Имени? Мы же по-прежнему работаем с «Приглашением на казнь»? Что не так с Цинциннатом?
- Его фамилия-обрубок. Набоков вопреки своей практике не раскрыл полного имени героя. И вот это его «Цинциннат Ц.» выглядит как недосказанность. Русские очень часто в своей литературе используют таинственные города «N» или князей и графов «К-ских». В 19 веке это считалось нормой. Но сегодняшний читатель, имея под рукой интернет, наверняка захочет проверить, кто является прототипом…
- И сможет случайно нарваться на реальный текст произведения?
- Ну да… В том числе. В общем, эта неопределённость только отвлекает читателя. Мы же так решили? – С нажимом спросил Бузек у Колмара и Инес. Британец покорно кивнул, девушка неопределённо пожала плечами. Тойво не стал спорить и выпалил:
- Цой.
- Что, Цой?
- Цинциннат Цой.
- Китаец что ли? – Оживился Колмар.
- Наверное. А может, кореец.
Бузек внимательно смотрел на Тойво и мысленно пробовал словосочетание на вкус. Похоже, ни он, ни коллеги не почуяли подвоха. Если получится, то в их новой книге будет скрыт некий код «для своих». Если, конечно, Дейв не преувеличил, что Цоя знает каждый русский. Бузек, наконец, озвучил свой вердикт:
- Цинциннат Цой. Звучит. Причём довольно лаконично и интернационально. Принято.
 Сам Дейв очень смеялся над этой проделкой, когда они встретились за обедом в закусочной. Но потом резко стал серьёзным.
- Ты определённо наш человек, финн. Послушай, вчера у нас было не просто застолье. Я присматривался к тебе и применил самый доступный способ заглянуть незнакомцу в душу. Традиционный русский способ «пьянка». Твой молодой организм быстро ослаб после первой бутылки, в то время как мы с Витей – ты знаешь, что сеньора Бранко зовут Витор? - долго сохраняли трезвость мысли и чутьё после водки, джина и пива.
- Было ещё и пиво??
- О-о… Ты совсем ничего не помнишь? Джин тоже быстро закончился и сеньор сосед сбегал за кредитом к кому-то на другом этаже. Кредитом оказались несколько банок пива. А ведь ты тем временем раскрылся мне полностью. Как на детекторе лжи. Есть такая еврейская поговорка «Вошло вино, вышла тайна».
- Мне стоит краснеть за сказанное? Или… за сделанное?
- Ничуть, ты был молодцом и высказал всё, что думаешь о букморфинге, Бузеке-Геббельсе и ещё о каком-то пограничнике – тут я тебя не совсем понял. Но это неважно. Понимаешь, мне потребуется твоя помощь. Со мной тут, в Париже есть несколько соратников-соотечественников. Ну, из Израиля. Однако дело, которое мы хотим провернуть, требует соучастия кого-то внутри университета. Посмотри, что раздобыли мои друзья.
Дейв запустил видеофайл на своём смартфоне, и протянул в сторону Тойво, чуть отведя экран в сторону от случайной публики в закусочной. Видео было снято тайком. На нём какие-то люди неопрятной наружности стояли у большого грохочущего станка. Затем открылся поддон, и люди унесли выгрузили что-то похожее на сено. Затем открыли верхнюю крышку и стали загружать туда из коробок… книги? Тойво вздрогнул.
- Барселонская библиотека?
- Нет, это пришло из университета Инсбрука. Русская литература, которую так же разделили на новое и повторное. Новое оставили у нас в Сорбонне, а вот куда отвезли остальное – мы смогли отследить. Это Иври-Сюр-Сен, пригород Парижа.
- Евреи-На-Сене? – Съязвил Тойво, с похмелья он становился грубоват и саркастичен.
- Не поверишь, мы с ребятами тоже сперва так подумали. Но оказалось, что городок назван в честь какого-то древнего галльского племени. А сегодня Иври-Сюр-Сен специализируется на переработке мусора. Привезённые из Инсбрука книги прямиком отправили в измельчитель бумаги. Заметь, как практично. Не сожгли в духе Рэя Бредбери, а по-современному пустили на переработку.
Видео закончилось, Дейв замолчал и отвернулся в окно, дав время на осмысление ситуации. Тойво был ошарашен. С минуту он молчал, понимая, что и его книги из Барселоны тоже превратились в туалетную бумагу. И лишь потом его мысль засуетилась.
- Вы сдали эту улику в полицию? В Интерпол? Эганбюри знает об этом? Знает, что вы знаете? Кто вовлечен в происходящее?
- Воу-воу! Не спеши. Ты мыслишь как всякий добропорядочный европеец. Как интеллигент, столкнувшийся с произволом. Или как у нас говорили, с беспределом. Намекну тебе, что стандартные подходы здесь не сработают. Нужна более обширная доказательная база. Это даже если идти привычным законопослушным путём. Что по нашим оценкам бесперспективно, хотя копить улики мы продолжим. С волками жить – по-волчьи выть. Не сталкивался с такой поговоркой? Нет? Но об этом позже, а пока нам нужна упомянутая доказательная база. Как ни странно, проследить путь до Иври-Сюр-Сена оказалось проще, чем проникнуть на место хранения выживших книг внутри самой Новой Сорбонны. Мы знаем только, что из Инсбрука общая партия была доставлена университетским микроавтобусом, но не в сам университет, а почему-то на склад торгово-логистической компании в соседнем квартале. Я, признаться, оплошал, когда напрямую сунулся через контрольный пункт с нашим стандартным бейджиком сотрудника университета. Дескать, я за книгами. Это не сработало и более того, навело охрану на подозрения относительно моих истинных целей. Видимо, такие как мы там оказаться не должны. Они стали выяснять что-то и куда-то звонить. И я едва успел свести всё к недоразумению.
- Они звонили Эганбюри? Он теперь в курсе, что ты чего-то вынюхиваешь?
- Вроде бы нет. Кстати, я едва не столкнулся с ним, когда уходил оттуда. Он однозначно приехал ознакомиться с инсбрукской посылкой. Мы продолжили наблюдение, и той же ночью со склада выехал этот же микроавтобус в направлении Иври-Сюр-Сена. Он отвёз повторяющиеся книги, которые отсеял Эганбюри. А вот что происходит внутри склада, каковы масштабы собранной коллекции и почему они не хранятся в основной библиотеке – мы так и не знаем. Охрана у этого здания гораздо серьёзнее, чем того требуют интересы частного бизнеса. 
- И тут, кажется, ты собираешься попросить меня о чём-то?
- Верно. У нас нет своих людей внутри Сорбонны. По сути, я один засланный агент. Но моё лицо уже знакомо охране склада. Их там, за пультом видеонаблюдения, обычно двое. Однако один из них, старик, сидит на месте ежедневно. Меняются только напарники. Взять нахрапом не получилось, и теперь нужен план «Б», с твоим участием. План аккуратный, неспешный, продуманный. В вашей группе методистом работает Инес Кювье. Она имеет доступ внутрь склада. Её можно как-то использовать.
Тойво не понравилась идея с Инес. Подставлять девушку не хотелось. А вот у него самого снова разгорелся азарт, схожий с тем, что случился с ним на пограничном контроле в поезде.
- Я полагаю, всё проще, чем ты думаешь. Не хочется говорить, что я круче всей израильской разведки, но попасть на склад и сфотографировать условия хранения русских книг, их количество и картотеку мне вполне по силам.
- Нет, Тойво. Ты не понял. Фотографии не нужны. Мы должны похитить всю русскую библиотеку.
***

6.   
Вадим Лушников облегчённо вздохнул, получив подтверждение из типографии, что номер газеты успешно отправлен в печать. Хотя был четверг, для него это означало конец ещё одной недели. Он уже привык ещё со времён России, что главные редакторы живут не обычными отрезками времени, а от выпуска к выпуску. Сдал номер в срок – расслабься, начинаем по новой. Его газета «Утренний курьер» выходила еженедельно по пятницам. Выходила в бумажном виде, при том что печатная пресса в основном уже вымерла. Он, конечно, тоже в своё время завёл интернет-приложение, и всё шло к тому, что от бумаги придётся отказаться. Однако после гибели исторической родины многие его читатели и друзья-соотечественники стали просить, чтобы единственная русскоязычная газета Кипра сохранилась в классическом бумажном виде. Этакая духовная скрепа, пахнущая типографской краской. Забавно, но за такое проявление ностальгии потребители согласились платить дороже.
Это позволило и обеспечить рентабельность печати, и усилить редакцию. Толковых журналистов на острове катастрофически не хватало. Молодёжи не было вообще и в его редакции работали в основном возрастные соотечественники. С ними работать тяжело. Зарплату опытным нужно платить большую, а редакционную политику проталкивать с трудом. Они – великовозрастные зазнайки со своим мнением, и править их тексты приходится в спорах.
Вот и сейчас они чуть не опоздали со сдачей в типографию, потому что Лушников целый день спорил с Ковязиным как подавать главную тему номера. Ковязин, который в прошлой жизни был заштатным телерепортёром где-то в Астрахани или Архангельске и эмигрировал как истинный либерал прочь от российской цензуры, подавал гибель Антониса Демескоса чуть ли не с сарказмом. «Жил-был такой-то сынок олигарха, наследовал бизнес, порвал связи с соотечественниками и был наказан самим богом». Демескос погиб на горе Олимпос. Раньше это был не очень популярный горнолыжный курорт для редких любителей, теперь же, ядерная зима пошла ему на пользу, и самая высокая точка Кипра стала и самой снежной. На горе построили новые подъёмники, но такие как Демескос катались по индивидуальным трассам используя личные снегоходы, а то и вертолёты. При очередном подъёме вертушка Демескоса потеряла управление и рухнула на оголённый скальный участок. Лётчик и элитный пассажир погибли сразу.
Лушников знал покойника шапочно, но всё равно считал его одним из достойных сыновей своего народа. Компании его отца раньше рекламировались в «Утреннем курьере». И уже поэтому издание должно осветить смерть Демескоса с почтением. Русских на Кипре осталось не так много. Успешных русских и того меньше.
По крайней мере, выбранный журналистом Ковязиным заголовок для передовицы был грубоват - «Падение с Олимпа». Конечно, как журналист Ковязин попал в точку. Действительно падение было с Олимпа. Но контекст, который читался в статье намекал на другое, зазнался – оторвался – взлетел высоко – упал насмерть. То, что название статьи получилось с подтекстом, опять же, нравилось главреду Лушникову. Но не в этом случае, поймите же, Ковязин, это не патриотично, давайте назовём наш некролог, например… «Предпоследний русский». Ковязин вскипал и кричал, что какого чёрта Демескос должен быть предпоследним, да ещё и русским? И Лушников убеждал его, что в таком названии тоже скрыт подтекст, но уже политически правильный. Дескать, читатели поймут, что последние русские – это как раз все они, все мы. И нужно беречь друг друга, невзирая на личные неприязни.
«Предпоследний русский» всё же категорически не устраивал Ковязина. Сошлись на компромиссном, а потому не таком ярком заголовке «Гибель на Олимпе». Плюс кое-что поправили в самом тексте статьи-некролога. Ковязин ушёл внутренне обиженный, главред чутко фиксировал такие вещи. Они были ровесниками, но не становились друзьями. В работе Лушников придерживался правила не заводить друзей. Ковязин, кстати, тоже не стремился к сближению, что впрочем, не мешало им ходить по пятницам на волейбол в спортзал другого соотечественника, бывшего знаменитого теннисиста.
Завтра, значит, не пойдут, рассоренные. Чем занять пятницу, которая в его графике считалась основным выходным днём после сдачи номера в печать? Семьи у Лушникова не было, он предпочитал свободные отношения – благо, что их предпочитали и многие современные женщины. Встретиться, что ли, с этим болгарином, который приставал всю неделю через почту и телефон? Они и так договорились о встрече на завтра, но Лушников пассивно ждал, когда в голову придёт какая-нибудь отговорка, чтобы сообщить её болгарину в последний момент. Теперь же всё складывалось так, что время для встречи есть. Кажется, в почте маячило пришедшее днём письмо. Да, точно, Петко Митев прислал вопрос «На завтра всё в силе?» В пылу редакционного спора с Ковязиным Лушников не обратил на письмо внимания. Ответил: «Так точно! Ресторан Горизонт, 13:00».
***

Так точно! Бывший военный что ли? Надо дополнительно узнать у Керима – болгарином был ни кто иной, как Стоун. Получив финальное подтверждение от Лушникова, он созвал летучку. Аналитики, впрочем, опровергли предположение, что объект был военнослужащим. Даже в армии не служил, ни в российской, ни тем более на Кипре. Просто диктаторские главредовские замашки.
У местной русской диаспоры не оказалось никакой формализованной структуры. Были только определённые центры активности. Ресторан «Горизонт», принадлежащий братьям Акунбековым. Сеть кофеен «Арбат». Яхт-клуб «Самсон» в Пафосе. Два фитнес-клуба в Никосии и Лимассоле. Плюс некоторые православные церкви и некоторые резиденции богатых русских, устраивающих вечера. Раз в год 9 мая русскоязычные собирались на свой национальный праздник на одном и том же месте на побережье. Вроде как по историческому поводу победы над фашизмом, однако содержательно мероприятие походило скорее на большой пикник с музыкой, танцами и барбекю.
Неформальным культурным центром можно было считать разве что газету «Утренний курьер». У неё был приличный тираж, пять тысяч экземпляров. И как выяснилось, раскупался тираж практически полностью. Главный редактор Вадим Лушников не ограничивался рекламой русских магазинов и спа-процедур, но и позволял себе большие пространные статьи и том, чем живёт русский мир на острове, и про то, что всем своим надо держаться вместе.   
Решено было сблизиться с Лушниковым. Новая легенда для Стоуна предполагала, что он болгарин Митев, который хочет выпускать на Кипре аналогичную газету для своих соотечественников. И остро нуждается в консультациях русского коллеги. На Кипре была обширная болгарская диаспора, но она была ещё более разрозненная, чем русская. Оценки её численности колебались от десяти до тридцати тысяч человек, поскольку основная масса болгар приезжала сюда на заработки, вахтовым методом. Осёдлых болгар было не так много и концентрированно они не держались. По крайней мере, газету не выпускали точно.
Предполагаемая тактика фоксов в отношении русского главреда слегка отличалась от того, как они поступили в прошлый раз с Демескосом. Стоун так же должен был лично контактировать с Лушниковым. Керим и аналитики так же должны были контролировать переговоры дистанционно. Но игра в этот раз предполагалась долгая. Нужна была серия встреч, в ходе которых выяснились бы подробности жизни диаспоры, отношения между участниками, действующие лица, личные интересы, слабые места. Возможно, и даже наверняка, сам Лушников станет лишь первой ступенью, сведёт с более влиятельными людьми или группами. Стоун оправдывал встречу именно в ресторане:
- Лучше всего с русскими – пить! Встречаться будем только в кабаках и ресторанах. Так дело пойдёт быстрее.
–  Не напьётесь ли вы до того состояния, когда язык развяжется не у объекта, а у вас, Стоун? – Сурово заметил Керим.
Сидевший тут же Олдман удивился, что к его боссу обращаются в таком тоне. Да ещё и доходяги из аналитического отдела. Происходи такое пару лет назад в Норильске – Керим бы уже вытирал кровь из носа. Как минимум. Олдман знал это, потому что видел повадки босса своими глазами там, в Норильске. А тут Стоун не то что стерпел, но даже как-то прилично ответил, не матерясь.
- Керим, судя по твоим девственным векам под глазами – пил я побольше твоего. И контролировать себя умею. Даже если я напьюсь в стельку и начну выкладывать расположение нашей базы на острове, то ты всегда успеешь послать мне сообщение. – Стоун попытался вложить в сказанное как можно больше сарказма. Он тоже понимал, что его боевой товарищ Олдман не привык к умничающим аналитикам, мнение которых нужно учитывать.
Киллера Олдмана вызвали из Испании. Чтобы, во-первых, отчитать его за грубую работу с ликвидированной профессоршей. А во-вторых, провернуть операцию «Олимп» с устранением Демескоса. Первую часть с порицанием Стоун выполнил откровенно наплевательски, ограничившись фразой в адрес Олдмана: «Поаккуратней со случайными жертвами, старина. Наши боссы наложили в штаны и нервничают». А вот в ликвидацию Демескоса Стоун и Олдман вложились всей душой. Разузнали про намерение объекта покататься на сноуборде на Олимпе. Выяснили, что обычно он использует не подъёмник, а личный вертолётик. Всё остальное было делом техники, в буквальном смысле. Подключили британцев, у тех как раз на вершине Олимпа расположена радиолокационная база. Выделенный в помощь фокстерьерам британский полковник весьма кстати имел раздражённое отношение к богачам, взявшим привычку летать вблизи базы на вертолётах. Это не разрешалось, но Демескос и ему подобные всегда плевали на запреты и наглым образом курсировали в опасной близости на своих вертолётах.
И вот военным подвернулась возможность наказать одного из таких. План Стоуну предложили именно они. Точнее, не вдаваясь в засекреченные подробности, просто предупредили: в такое-то время вертолёт Демескоса потеряет управление и упадёт. Будьте готовы. Стоун и Олдман под видом горнолыжников сидели на снегоходе под горой. Наблюдая, как курсировал вертолёт Демескоса. Скатился раз. Скатился второй. И вот он, третий заход, оговорённый с британцами. Вертолёт рухнул беззвучно. Наверное, какой-то радиоволновой импульс. Фоксы рванули в гору к месту падения. Оружия не брали, в чехлах с лыжами лежали обычные молотки. Нужна была имитация тупого удара. Это если в вертолёте остались выжившие. Но британцы попали удачно, вертолёт упал мордой на торчащий кусок скалы. Тела Демескоса и лётчика истекали кровью и не подавали признаков жизни.
Лео Паниотиса, соратника Демескоса по политическим интригам, который тоже знал Стоуна в лицо, убрали в тот же день вечером. Банально зарезали в подворотне и распотрошили кошелёк для видимости ограбления. Стоун указал на объект и прикрывал, не выходя из машины. Олдман профессионально и быстро исполнил, и они вернулись на базу.    
***
 
И вот воодушевлённый блестяще проведённой операцией «Олимп», а также присутствием, пусть и временным, старого дружка Олдмана, Стоун раздавал указания аналитикам Керима перед новой операцией «Болгарин». Для завязывания плотного контакта с Лушниковым требовались какие-то ниточки личного характера, знание его привычек и слабостей. Пока выходило немного: женщины, увлечение хоккейной лигой НХЛ и волейболом. С женщинами фоксы, жившие на Кипре изолировано, ничего предложить не могли, тут не помогли бы даже дружественные британские соседи. К хоккею и волейболу Стоун относился скептически и просил накопать ещё что-нибудь. На собранной перед операцией планёрке он снова задал этот вопрос. Аналитики молчали: либо не нашли других зацепок, либо не искали.
- Железница? – Произнёс, наконец, Адам, самый молодой из присутствующих. И посмотрел в этот момент на Керима, с едва заметной усмешкой. Видимо, уже обсуждали. Стоун заметил эти взгляд и усмешку.
- Что за железница?
- Лекарственная трава. Пастуший чай. В одном из писем своей очередной подруге Лушников звал её в горы за сборами железницы. Я подумал, что это какие-то эротические фантазии, но действительно – на Кипре растёт такая трава. Лушников пишет, что ему она напоминает цветы липы, вкус из прошлой российской жизни. Он её, кажется, собирает и сушит.
- И курит? – С наигранной надеждой спросил Олдман.
- Пьёт. Как чай. По крайней мере, у него есть привычка одиноко или с бабами бродить в диких местах. Пригодится на случай, если придётся его ликвидировать.
- Болван! Нам его не нужно ликвидировать, нам с ним нужно подружиться. Короче, ясно, уважаемые аналитики, толку с вас ноль. Придётся импровизировать.
Они ещё раз проговорили легенду. Петко Митев, болгарин, который давно уехал с родины, жил и работал в Чехии и Австрии – там Стоун хотя бы бывал, а вот Лушников вроде нет, никаких общих знакомых и памятных мест. Полгода на Кипре, работает в охранной фирме, но когда-то в молодости печатался в местной газете в Софии, вёл автомобильную колонку. Удручён состоянием болгарской общины на Кипре и хочет растормошить её, начав выпуск газеты. Нашёл пару-тройку болгар-соратников. Деньги вроде бы готово выделять правительство самого Кипра на грантовой основе по программе развития культурных автономий. Керим ещё раз зачитал вслух условия участия в этом гранте, который существовал в действительности. От Лушникова им требуется консультационная помощь: где печататься, какое юридическое лицо регистрировать, где взять площади под офис, как распространять газету и так далее. Стоун поинтересовался у Керима, что с лайнером.
- Подходящий лайнер нашли. Устаревший, но на ходу. Вместимость три с половиной тысячи, можно повысить до четырёх тысяч. Плюс подлатать, покрасить, на всякий случай организовать предварительный коммерческий рейс с какими-нибудь немцами – чтобы было ощущение регулярной работы – и можно отправлять корабль к Кипру.
Это была финальная часть планируемой операции «Болгарин». Фокстерьеры намеревались через Лушникова или кого-то ещё вбросить русским идею собраться на большом круизном лайнере. Через несколько месяцев намечался значимый для русских праздник День победы, 9 мая. Здесь на Кипре у диаспоры не было памятных мест, власти предлагали возлагать цветы к общему мемориалу в честь погибших во время Второй мировой, в Ларнаке. Русских такое предложение не устраивало и вместо памятника они просто собирались на побережье в живописном месте.
Идея фоксов заключалась в том, чтобы предложить Лушникову через «болгарина» Митева организованную экскурсию в болгарский город Пловдив, где установлен памятник русскому солдату «Алёша». Этот воин-монумент известен практически каждому выходцу из России. Многие все страны снесли подобные памятники, но пловдивский «Алёша» сохранился. Болгары утверждали, что он посвящён не русскому, а любому вообще солдату Второй мировой войны. 
Предполагалось, что Митев случайно узнав от Лушникова, что русские отмечают свой праздник на безликом побережье Кипра, огорчится за братьев-славян и предложит им масштабный тур в родную Болгарию к «Алёше». Дескать, есть связи в турфирмах и большая скидка на круизный лайнер. Лушников расскажет об этом своим соотечественникам, возможно через газету, пусть даже путём проплаченной статьи, но многих русских такая идея привлечёт. Собрать тысячу-две объектов на один лайнер, торжественно проводить от Кипра и утопить где-нибудь на полпути в Эгейском море. Не рифом, не мелью – это будет слишком долго и многие спасутся – а, например, внезапной морской миной эпохи прежних войн. Но это уже детали. Сейчас главное найти лайнер, и он, похоже, найден. Про предполагаемый маршрут доложил Костас.
- Отправим судно из порта Ларнаки. Остановки с развлекательной программой на Родосе и в Стамбуле. Прибываем в порт Бургас и оттуда фрахтуем железнодорожный состав до Пловдива. День-два живём в Пловдиве, кто-то в гостиницах, кто-то в специальном палаточном лагере – в зависимости от финансовых возможностей и выбранного турпакета. Обратно на выбор: либо тем же маршрутом по железной дороге и морю, либо – чтобы не отпугнуть деловых и занятых – организуем прямой авиарейс лоукосетром из Пловдива до Ларнаки. Тогда тур займёт не две недели, а одну. Понятно, что никакого тура не будет, и дальше Стамбула никто из объектов не уплывёт, но мы должны продемонстрировать «клиентам» полный маршрут.
- Всё верно. И напичкай тур всевозможными развлечениями. Русские любят олинклюзив и бесплатный алкоголь. Пропиши дополнительно увлекательную детскую программу. Стоимость на всё это должна быть минимальной. Но не подозрительно маленькой, а вызывающей впечатление доступности. Увильнуть не должны ни бедные, ни юные. – Стоун теперь был уверен в успехе предстоящей операции. Главное чтобы завтрашняя встреча прошла эффективно.
***

Лушников явился в ресторан «Горизонт» чуть раньше назначенного срока. Привычно поздоровался с управляющим и официантами – всё это были русские ребята. Хозяева заведения, братья Акунбековы, были русскими киргизами или таджиками, но персонал подбирали типично славянской внешности. Занял своё традиционное место, подальше от входа-витрины, как он его определял: на виду у тех, кто внутри, но не у тех, кто снаружи. Телефонами с болгарином он не обменивался, достаточно уже того, что он, главред «Утреннего курьера», согласился на эту встречу. Заказал кофе, взял свежий выпуск своей же газеты и стал его пролистывать, поглядывая на входящих.
Болгарина он узнал сразу. Тот появился ровно в час, пришёл откуда-то пешком, бросил взгляд на Лушникова, но тут же отправился к официанту. Одет гость был скорее по-рабочему: стоптанные ботинки и потёртые джинсы, свежая, впрочем, футболка, чуть ли не с этикеткой. Стрижка короткая, усики мерзкие. Официант, выслушав нового посетителя, указал кивком головы на Лушникова. Болгарин неуклюже пробрался между столиков и уселся рядом. Представился: Петко Митев. Да, точно, Петька Митев – Лушников спохватился, что забыл имя гостя. Митев сразу заговорил на английском, но предложил «Вадыму» говорить по-русски, если тот пожелает. Дескать, этот язык болгарину понятен, хотя сам он говорит по-русски плохо. Лушников, в свою очередь отказался от русских ответов, согласившись на равное англоязычное общение.
Болгарин предложил по пиву, но это не входило в планы Лушникова. Он, конечно, мог приступить к алкоголю в середине дня и делал так неоднократно, но выпивать с братом-славянином пока не хотелось. Тогда гость заказал себе мезе, большой комплексный средиземноморский обед – как будто специально растягивал время. А может, правда, был попросту голодным?
Поначалу Митев говорил сбивчиво, смущённо, но – не отводя пристального взгляда. Периодически заглядывал в свой телефон, словно выискивая там подсказки. Наверное, подглядывал в электронный переводчик. Он долго не переходил к делу, сначала расхваливал красоту русских женщин, противно подмигивая. Затем вдруг спросил у официанта, есть ли в ресторане спортивный канал, ведь завтра играют Вашингтон и Филадельфия? Это было очень странно, неужели болгарин собрался приходить сюда завтра, чтобы смотреть матч НХЛ? Потом заказал себе чай с какой-нибудь местной травой и спросил совета у Лушникова. Эта комедия наскучила, и Вадим резко оборвал болгарина, сославшись на нехватку времени.
Митев затараторил про свой жизненный опыт, про то, что печатался когда-то в газету, про то что восхищён «Утренним курьером» и той ролью, которую газета играет в жизни русской диаспоры. Посетовал, что его соотечественники не то что не выпускают газет, но и вообще живут на Кипре по отдельности, не по-православному, и не имеют даже оформленной культурной автономии. Лушников удивился, ему казалось, что болгары вполне себе сплоченная группа на Кипре. Он знал некоторых лично, на бытовом уровне – как таксистов или продавцов в магазинах, однако знал и про официальный культурный центр болгар в Никосии на улице Тисеос. Этот контраргумент немного огорошил Митева и остановил его словесный поток. Болгарин начал оправдываться, что центр на улице Тисеос мало кто посещает, что он якобы в упадке. Затем он снова заглянул в свой телефон и как-то с облегчением добавил: учреждение в Никосии – всего лишь языковая школа, а никак не культурный центр болгарской диаспоры.
Хорошо, газета так газета. Лушников, глядя на трапезу Митева, тоже проголодался и заказал себе салат и мясо. Он решил побыстрее отделаться от болгарина, выложив тому все расклады и риски, связанные с изданием газеты. Разговор превратился в монолог. Пока готовили блюда Лушников вываливал на Митева большие порции информации. Вёрстка, отдел продаж, типография, цветность, качество бумаги, тираж, периодичность, распространение, законодательство о рекламе, налоги, подбор персонала, регистрация, внештатники, продвижение, пресс-центр – всё это вбивалось в голову болгарину, который едва успевал делать пометки в блокнот. Даже когда принесли салат и Лушников временно занял свой рот, болгарин ничего не спрашивал, обдумывая всё сказанное. Вадим вошёл в раж и начал снова грузить собеседника терминами, иногда даже выдуманными на ходу. Митев совсем растерялся и в этот момент чем-то даже растрогал Лушникова. В нём проснулся главред, он уже планировал послать своего журналиста Ковязина писать статью про несчастную разрозненную болгарскую диаспору – противопоставляя ситуацию сплочённой русской семье на Кипре. Потом вдруг решил, что строптивому Ковязину такую статью лучше не доверять, а написать её самому. И вот уже совсем по-отечески, заказав себе и Митеву по кружке пива, предложил будущему болгарскому коллеге посетить в понедельник офис «Русского курьера» и лично увидеть работу редакции.
- Петко, вы курите?
- А разве здесь можно?
- Мне можно. А значит и вам. Угощайтесь. Когда-то в детстве, в России, я таскал у своего отца именно болгарские сигареты «Шипка», сейчас их делают?
- Помню-помню - «Братская могила». Мы больше охотились за маркой «Опал». Её выпускали только на экспорт, для вас, русских. Давно пытаюсь бросить курить, но в этом дерьмовом радиоактивном мире лучше дышать через фильтр. Пусть даже сигаретный.
- Прямо в точку! - Лушников рассмеялся. Этот болгарин не был похож на остальных, он начинал  нравиться главреду.
***

С той встречи прошло уже три недели. Стоун азартно ликовал, всё шло по плану. Контакт с Лушниковым налажен и становится всё теснее. Хотя Керим утверждал, что главред просто использует болгарина для написания статьи, что было понятно по контент-анализу запросов и писем Лушникова, это не имело значения. Стоун уже побывал в редакции газеты «Утренний курьер», познакомился с братьями Акунбековыми, ещё с несколькими влиятельными русскими. Услышал,  в частности кусок разговора Лушникова с бизнесменом Лавровым по поводу спонсорских трат на организацию предстоящего Дня победы 9 мая. И сделал вывод, что русской диаспоре всё сложнее устраивать свой праздник на кипрской земле.
Однако Стоун в тот раз удержал язык за зубами и идею с лайнером русским не предложил. Во-первых, не хотел показаться навязчивым. Во-вторых, его бюро ещё готовило бэкграунд для подобного предложения. Почти списанный лайнер «Присцилла» раздобыли у шведов, отправили его на ремонтную верфь, поскольку он стоял без дела несколько лет. Туризм в новом мире заметно сдал позиции, и последние рейсы «Присцилла» совершала как эвакуационное судно, возила скандинавов и прибалтов подальше от радиации. Если бы реставрацией лайнера занималась обычная частная компания, то на это ушёл бы примерно год. У фокстерьеров в запасе была лишь пара месяцев. А ведь нужно ещё успеть организовать реальный коммерческий рейс для немцев, голландцев и датчан до Алжира. Ведь придирчивые русские наверняка будут изучать предложенный им лайнер по отзывам в интернете.
Конечно, можно было наделать липовых комментариев и восторженных откликов. В своё время Россию упрекали в использовании «фабрик троллей», интернет-ботов, которые использовали в целях пропаганды. Теперь же России нет, но это её изобретение взяли на вооружение все остальные, правительства и корпорации. В любом случае боты фокстерьеров будут использованы, однако необходимы и реальные отзывы реальных клиентов от круиза на «Присцилле». С фотографиями и видео.
Над этим трудились сейчас всё кипрское бюро. Даже подзадержавшегося на базе киллера Олдмана привлекли к изучению конструктивных особенностей лайнеров типа «Присциллы» - чтобы понять, как быстро его утопить. Сам Стоун изучал форум, на котором обитали местные русские, когда пришло сообщение от Керима «Выходи, покурим». Покурим? Выходи? Керим не курит, да и мог бы сам зайти в кабинет. Что за таинственность? Стоун вышел на воздух. Его главный аналитик стоял поодаль, возле угла их здания.
- Извини, просто из твоего окна этого не видно. Посмотри на тот утёс, он называется Каво Греко, греческий мыс. Только что мы перехватили телефонный разговор Лушникова и Лаврова, они, похоже, главные организаторы предстоящего русского праздника. Лавров предлагает сделать основной площадкой мероприятия именно Каво Греко.
- И что, ты боишься, что русские разглядят и обнаружат нашу базу с такого расстояния?
- Нет, я не о том. Лавров берёт обязательство согласовать эту площадку на 9 мая с местными властями. Лушникову идея нравится. Пойми: русские много лет собирались на пустынном побережье под Ларнакой, а теперь обрадуются даже этому утёсу. Тем более там стоит какой-то памятник дружбе или миру, но им этого будет достаточно с их привычкой возлагать куда-то цветы. Эти переговоры могут зайти далеко, и наша идея с лайнером ляжет на уже засохшую почву. Они не захотят плыть в Болгарию, если получится провести День победы здесь, на Каво Греко. Надо ускорять наш план. 
- Чёрт! Ты прав. Тогда не будем пока озвучивать «Присциллу», предложим некий абстрактный лайнер. Но в Бургасе уже должен быть наш человек якобы от фирмы-туроператора. Мы говорили с тобой про это – чтобы Лушников сам мог позвонить поинтересоваться.
- Займусь этим прямо сейчас. Что за встреча у тебя завтра с Лушниковым?
- Я, как прилежный ученик, должен завтра принести пакет документов на регистрацию нашей будущей болгарской газеты «Дневен вестник». Мой русский учитель проверит их на адекватность перед подачей заявки. Встреча назначена в редакции Лушникова, но я попробую перенести в ресторан «Горизонт». Может сразу с Лавровым?
- Тактически опасно. Если Лавров недавно придумал идею с празднованием на Каво Греко, то он пока слишком вдохновлён и автоматически расценит твоё предложение с лайнером как конкурентное. Это психология. Лучше тет-а-тет с Лушниковым. Точнее – тет-а-тет с Лушниковым и нами на прослушке. Надо осторожно задавить его, мы с ребятами будем подбрасывать тебе весомые аргументы. Планёрку собирать некогда, импровизируй, Стоун.
***

Лушников легко согласился перенести встречу в ресторан, и вообще был тороплив по телефону. Как потом объяснил следивший за ним Костас – у господина главреда было интимное рандеву с девушкой. Это хорошо, значит, будет в приподнятом настроении. На следующий день Лушников, впрочем, явился не просто воодушевлённым, а изрядно навеселе. То ли со вчерашнего похмелья, то ли начал уже с утра. Он даже не стал смотреть приготовленные Стоуном документы для регистрации новой газеты. Заказал водки и начал фамильярничать со Стоуном-Митевым.
- Петька! Давай намахнём по-нашему, по-славянски! Всё у вас будет здорово. Родопи, Икарус, Црвена Звезда, Слинчев Бряг, а теперь и Дневен вестник. Соберём вашу диаспору под единое крыло! Это важно, Петька, очень важно. Наши вон, кто во что горазд. Потеряли корни и полетели как перекати-поле. Как так можно? Сами себя добиваем, гнобим, пристыживаем. Зачем? Такой шанс нам дала история! Избавила от государства! Понимаешь? Мы всю жизнь под царём ходили, отождествляли себя с государством, с правительством, с партией. А сейчас – свобода! Не надо никому ничего доказывать, оправдываться, живи вольно, не придёт за тобой чекист, не кинет на бабки чиновник, не сплетёт интригу сосед. Но нет же – ноем, жалуемся. Ковязин этот. Пашка Лавров. Все!
Стоун не совсем понимал, о чём говорит выпивший Лушников, но сам факт того, что разговор шёл откровенный – явно совпадал с планами на этот день.
- Кстати, Вадим, Паша Лавров – это тот, который главный девелопер ваш? Я слышал, как вы обсуждали День победы. Мне очень интересно, ведь мы, болгары, тоже чтим эту дату. Почему вы собираетесь на каком-то непонятном побережье? Ведь это просто пленэр, тусовка, а не дань памяти. Что будут думать про великий день ваши дети, когда вырастут?
- Ох, не говори, Петька. Срам, конечно. Лавров легко может со своими связями и деньгами договориться об установке приличного монумента в честь наших павших воинов. Европу освобождали, между прочим! Нет, ему проще собрать нас на берегу, накрыть поляну, нагнать клоунов-певцов.
- Вадим, знаешь, у нас в Пловдиве есть монумент «Алёша», мы болгары, единственные, кто не позволил снести память об освободительной советской армии. Можно попробовать организовать групповую масштабную поездку в Болгарию. На круизном лайнере, например. Ты знаешь, море оттаяло, они теперь снова катаются по Средиземному морю. У меня есть друзья на родине, в турбизнесе, они помогут организовать.
Стоун начал как бы придумывать проект на ходу, описывал возможный маршрут и развлечения. Лушников слушал внимательно, поражённый неожиданностью и эрудицией товарища. Потом встряхнулся:
- Крутая задумка, «Алёшу» знают все наши. Боюсь только, они так быстро не раскачаются и вообще начнут ныть «далеко», «дорого», «опасно». Их на стандартное побережье нынче сложно собрать. А ты говоришь на лайнер. Можно посоветоваться с Лавровым, давай я ему позвоню.
Стоун вспомнил предостережение Керима и стал лихорадочно соображать, как избавиться от звонка Лаврову, третьему-лишнему. В этот момент пришло беззвучное сообщение от ребят из бюро, которые всё слышали «Предложи провести опрос на сайте, счётчик мы накрутим». Неплохо!
- Вадим, почему ты ссылаешься на одного лишь Лаврова? У тебя же есть интернет-сайт, все ваши им пользуются. Проведи онлайн-голосование среди русской диаспоры – кто готов отправиться в незабываемое путешествие к настоящему, выстраданному, легендарному монументу? Когда ещё такое будет возможно? Наберём меньше тысячи желающих, отправимся небольшим кораблём. Если больше – зафрахтуем лайнер. Я выбью у своих хорошую скидку за объём и за братство наших народов.
- Опрос? Голосование? Петька, ты плохо знаком с нашим менталитетом. Демократия – то, что нас убило. Дай русскому возможность свободного выбора, и он озвереет, начнёт проявлять нетерпимость, гнуть своё и поносить чужое мнение. Вплоть до братоубийства. Особенно в интернете все становятся диванными воинами и обливают друг друга дерьмом.      
Лушников сегодня был очевидно зол на соотечественников. Уж если кто кого и поливал дерьмом, то это господин главред, сейчас, своих. Либо это бывало с ним по пьяни, либо ему кто-то изрядно насолил – Ковязин, Лавров или вчерашняя пассия. Стоун заинтересовался этим настроением и не стал пока давить лайнером. Он оседлал ту же волну самокритики, только на примере «своего» болгарского народа, и пытался прощупать границы ненависти Лушникова к русской диаспоре.
- У нас та же ситуация. Болгары на Кипре живут собственной шкурой и охотнее сходятся с какими-нибудь турками, чем со своими братьями.
- Не выдумывай, болгары милейший народ. Разрозненно живут? Но ведь тихо-мирно. А у наших иванов фантомная державная болезнь. Мы, понимаешь, самые умные. Белая кость! А посмотри, кто чего добился? Ресторан этот кто держит? Русские? Нет, вон он стоит, лыбится, Рустамчик Акунбеков, киргиз! Аквапарк кто в Пафосе строит? Серёжа Авакян, армяшка! Лавров, девелопер сраный, еврей! Вот, кто молодцы. А чем чище русский, тем противнее. Ватники! Знаешь, в своё время из России эмигрировали самые умные, цвет нации, утечка мозгов и так далее. Я думал, послушные инертные ватники сгорели в ядерном пламени, и в мире остались только интеллигентные, образованные русские. Успешные, энергичные и готовые жить по-европейски. Но как только где-то скапливается много наших, то снова появляется эффект ватника, прёт прямо изнутри. И хороший, казалось бы, человек снова становится русским в худшем смысле этого слова. Больше трёх не собираться – это ж про нас!
Выпито было уже достаточно. Стоун и сам стал проникаться гневом к русским, которого очень давно не испытывал. Когда он стал фокстерьером русские были для него лишь безликими объектами. Убивая их, он не чувствовал ненависти. А ведь когда-то в прошлой жизни он был ярым националистом, гонявшим москалей. Сейчас алкоголь разархивировал эту ячейку его памяти. А вместе с ним и кое-что другое, неожиданное. Сам Стоун в пылу разговора этого не заметил, ему указали коллеги. Пришло сообщение из бюро: «Господин Петко Митев! Вы заговорили по-русски».
Стоун сначала даже не понял, что Керим имеет в виду. И только через несколько секунд, пока Лушников вещал что-то про национальный дух, до него дошло, что они с собутыльником общаются на чистом русском языке. Стоун вроде даже сматерился пару раз. Он крепко задумался, что делать? Возвращаться к английскому? Пьяный Лушников не заметил перехода на русский, но может обратить внимание на возобновление английской речи. Встать и выйти как бы в туалет, создать смысловую паузу на пять минут? Наверное, да. Но тут Стоун заметил стоящего неподалёку молодого официанта. Остальные посетители ресторана не особо интересовались разговором Лушникова и Стоуна, хотя говорили они громко. А этот официант с бейджиком на кириллице «Борис», сейчас изумлённо пялился на «болгарина». Ведь Борис обслуживал их раньше, и знал, что товарищ Лушникова – какой-то болгарин Петко. И вот Петко стал неожиданно хорошо материться по-русски.    
Нет, уходить в туалет плохой вариант. Официантик может сунуться к Лушникову с расспросами. Стоун не нашёл ничего лучше, как сделать вид, что разговаривает сейчас на болгарском. Он обратился именно к официанту, выдумывая неизвестный ему язык:
- Чого бачишь, хлопчешко? Истино глаголет пан Вадым?
Лушников заткнулся и удивлённо уставился на Стоуна. Перевёл взгляд на официанта. Тот испуганно пробормотал «Что-нибудь ещё?» и сбежал на кухню. А что же главред? Лушников, к счастью, оказался слишком пьян, чтобы заметить неладное.
- Наливай, Петька. Бориска этот смотрит на нас как на быдло, а сам копит на лондонский университет. Получит европейское образование и смоется отсюда. Забудет папу с мамой, братьев Акунбековых и нас с тобой как страшный сон. Вот так мы и испаримся, русские,  через пару поколений. Хотя будь моя воля, я бы их сам всех передушил. Бараны.
- А что? Собрать всех на лайнере и утопить. – Не выдержал Стоун. Он сказал это по-английски. И добавил в конце усмешку, «хех». Но этот «хех» оказался не очень натуральным. Лушников как-то странно посмотрел на собутыльника. Смотрел долго и тяжёлым взглядом.
- А где говоришь, Икарусы у вас выпускали?
Стоун запаниковал. Происходило что-то неправильное. Какие к чёрту Икарусы? Он потянулся к своему телефону, но этот жест был весьма очевиден.
- Там разные заводы, одно делали в Софии, другое в Пловдиве…
- Икарус, дружок, делали в Венгрии. – В голосе и поведении Лушникова произошла угрожающая перемена. – Ты кто такой? – Спросил он по-русски. Стало ясно, что это прокол. Лушников почему-то перестал быть пьяным, его мысль собралась в точку, и в этой точке встретились русская речь Стоуна, болгарский Икарус и лайнер, который можно утопить.
В этом ресторане подавали отличный стейк. Так, как здесь, его не готовили больше нигде. Его начинали томить в пароконвектомате, но недолго – затем относили на открытый огонь. И получалось интересное сочетание: жёсткое, с кровью мясо внутри, но хорошо прожаренное снаружи. С корочкой и с запахом шашлыка. Публика его так и называла «Шашлык, пожалуйста». Куски были огромные. Чтобы разрезать такое, к блюду подавались не столовые никчёмные ножи, а хорошие фирменные, а-ля кавказские кинжалы.
Такой стейк и такой кинжал лежали перед Вадимом Лушниковым. И ко всеобщей неожиданности достопочтенный главный редактор известной газеты, уважаемый лидер диаспоры, добрейший собиратель трав и импозантный любимец женщин – схватил нож и дилетантски, через весь стол, сунул его Стоуну в рёбра.
Впрочем, опыт был на стороне фокса. В дальнейшие секунды его тело делало всё автоматически. Стоун видел, как его собственный торс сместился в сторону, как его рука перехватила руку соперника, помогла ей ткнуть ножом пустоту и потащила дальше – так что Лушников залетел пузом на трапезу. А потом, когда в теле главреда не осталось ни инерции, ни сообразительности, ни воли – рука Стоуна всадила этому телу нож в шею. Почти по самую рукоять. Брызнула высокая струя крови, и раздался хлюпающий звук. Он почему-то был для Стоуна ярко выраженным, громче, чем женские визги где-то на фоне.
- Вадик, сучка, зачем же ты так? Вадик-Вадик-Вадик…
Какой-то неведомый звукорежиссёр лишь через несколько секунд убавил громкость струящей крови и собственных мыслей. А врубил на всю катушку громкость криков и суматохи. Стоун огляделся. Посетители устремились к выходу, кто-то на прощанье снимал происходящее на телефон. Один из Акунбековых – Рустам? Равиль? – махал руками своим сотрудникам, чтоб те перекрывали выходы. Бежать, впрочем, не имело смысла. Стоун вытащил из-под мертвеца свой телефон. Сообщение от Керима: «Обнули систему на этом устройстве». Ну да, больше-то ничего и не сделаешь. Он налил себе остатки водки и уселся ждать полицию.
***

7.
Каштаны в Париже в этом году цвели особенно буйно. Брали своё после многолетней ядерной зимы, во время которой в городе цвела только импортная сакура. Ей, японской вишне, радиация и зима, видимо нипочём. А сейчас цвело всё. Парижане радостно переглядывались, видя возврат природы к прежней жизни. Каштаны были символами прежней хорошей жизни, многовековой легендой Парижа.
Радовалась каштанам и пожилая женщина, продающая цветы прохожим. Больше, конечно, она радовалась обилию потенциальных покупателей, высыпавших на улицы. Вот очередное кафе-терраса. Вот, сидят двое, парень и девушка. Париж, весна, кафе – этим-то двоим точно пригодится букетик роз. Во времена её молодости по-другому быть не могло. Бабуля устремилась к парочке и то, что она услышала, кусок разговора, только воодушевило её.
- Ты уверена? Ты ведь никогда не делала ничего подобного…
О-о! У этих двоих намечается что-то пикантное, в её молодости тоже такое бывало. Самое время. Милые дети, эти свежие цветы скрасят не только вашу встречу, но и станут хорошим стартом любых начинаний, что бы вы ни придумали. Не хотите ли купить букетик для вашей девушки? Парень растерялся, а вот девушка оказалась бойкой:
- Мадам, это мой брат. И цветов мне от него не нужно. Спасибо.
Видавшая виды парижанка конфузливо удалилась. Тойво смущённо улыбнулся и повторил свой вопрос.
- Инес, речь идёт о риске не только потери работы и положения, но может даже об угрозах физической расправы!
Тут он преувеличил, но хотел посмотреть на реакцию неожиданно открывшейся для него коллеги. Он-то мысленно уже распрощался со своей работой и с Парижем вообще. Хотя Дейв предлагал разработать план, который позволит выйти сухим из воды и украсть русскую библиотеку так, чтобы подозрения не пали на Тойво – было ясно, что такое выполнение такого условия значительно усложнит план. Да и не собирался он продолжать работу над буморфингом, над литературной клеветой. Поразительным образом идеи Дейва перекликались с мыслями покойных Вальдесов, а значит вот оно, решение для Тойво. Пресечь проект букморфинга, лишить его книжной основы, остановить уничтожение русских книг. Демонстративно, чтобы все поняли, Бузек, Эганбюри, ЮНЕСКО, что так просто у них не выйдет.
Провернуть план и сбежать, исчезнуть из Парижа. Не домой, в Барселону, чтобы не подставлять родителей, а именно исчезнуть. И поездить, может быть, по миру. Дейв предлагает осесть в Израиле, там будет безопасно. Но посмотрим по ситуации. Если за ними начнётся охота, то да – придётся на некоторое время залечь на дно в Израиле. Если нет, если Эганбюри и те, кто за ним стоят, плюнут на исчезнувшую библиотеку или побоятся огласки, преследования не будет – можно и попутешествовать.
Но сначала нужно сделать нереальное, вывезти из Парижа несколько сотен книг. Вывезти незаметно, в порт Ла-Рошель на западе Франции, где груз спрячут в трюмах израильского корабля и увезут подальше от европейских гуманистов.  Дейву помогают его соотечественники, это какая-то организованная влиятельная группа. Вероятнее всего спецслужбы Израиля, хотя он в этом не признаётся. Такие люди могут взять секретный университетский склад штурмом, но это план «Б». Изначально нужно разузнать, что это вообще за склад, почему русские книги хранятся именно там, в каком количестве, в каком виде и в каком точно месте. План «А» - постараться сделать всё без шума и без жертв.
Дейв настаивает, что лучше использовать для этого методистку Инес. Она – одна из немногих, кто спокойно попадает на склад, когда нужно взять ту или иную книгу. Но это, по мнению Тойво, подло. Он намекал Дейву, однако тот и слушать не хочет.
Сначала Тойво пытался поговорить с Инес полунамёками, как бы случайно. Почему мол, русская библиотека хранится отдельно, почему на каком-то торговом складе, и насколько свободно туда можно попасть? Инес в первый раз выслушала и ответила так же мимоходом, не полностью. Поняла, что вопросы не просто так. Тойво же этого не понял. Через пару дней снова пристал: а много ли книг, а как хранятся, а составляется ли картотека? И тут Инес не выдержала. Припёрла юного финна к стенке и встречными вопросами заставила его признаться, что он ведёт с ней какую-то игру.
Далеко пойдёт такая девушка, ухватистая и умная. Тойво, боясь не сболтнуть лишнего, рассказал ей о коварном финнско-израильском плане похищения книг. Без особых подробностей. Но это ему лишь показалось, что он не сболтнул лишнего. Инес же выудила практически всё. Дейв его, конечно, пришибёт или вообще откажется с ним работать после такого. Однако в глубине души Тойво знал, что умеет определять хороших людей, и Инес Кювье – как раз из их числа.
Дейву, он собственно, пока ничего и не говорил. Во-первых, трусил. Во-вторых, рассчитывал вывалить к моменту признания как можно больше подробностей, которые сможет сообщить ему Инес. С девушкой они договорились, что встретятся ещё раз, после того как она специально сходит в русскую библиотеку и запомнит как можно больше подробностей. Сколько охранников, сколько камер наблюдения, каков график дежурства охраны, в чём хранятся книги и в каком количестве.
И вот они повторно встретились наедине в уличном кафе. С Инес произошла перемена. Она азартно втянулась в план, даёт свои предложения. И вообще – намерена принять полное соучастие в похищении книг. Сознавая все риски, и тоже собираясь порвать отношения с Новой Сорбонной.
- Тойво, то, что делает команда Эганбюри и мы в её числе, это преступление против культуры. Когда ты сказал, что ненужные книги уничтожаются, я поняла, что мы делаем что-то неправильное. Делаем под прикрытием уважаемых международных организаций, что ещё страшнее. Я не хочу этим заниматься. Поэтому готова помочь вам не только пассивно, но и со всеми своими возможностями. А поверьте, без меня у вас ничего не получится. Робер, главный охранник библиотеки, мой старый и хороший друг. Убивать его я вам не позволю, это, во-первых. А во-вторых, у меня для вас приятная новость, одна деталь, на которую я раньше не обращала внимания, посещая склад. Теперь же не только разглядела, но и готова предложить вам отличный план. Расскажу, извини, не тебе, не только тебе, а главному. Кто там у вас с Дейвом главный?
- Дейв и есть главный. Однако я не совсем понял про степень твоего участия. Что будет с тобой, когда мы украдём университетские книги?
- В том-то и дело, что они не университетские, но об этом позже. А что будет со мной? Что-нибудь хорошее. Но не в Париже, и не во Франции. Я поеду с вами. Здесь меня ничего не держит. Мама умерла, а отец давно живёт с другой семьёй. Весь круг общения у такой  отличницы-методистки как я – это пара-тройка таких же скучных отличниц-лаборанток. Мне тут терять нечего. Это и будет условием моей вам помощи.

Тойво обрадовался такому успеху. Не сильно, впрочем, копаясь в своих ощущениях, что ему нравится больше: что Дейв не пришибёт его за разглашение тайны или тот факт, что приятная и интересная девушка присоединится к их побегу на край света. Он уже давно ценил в противоположном поле не красоту, а ум. А Инес, если отобрать у неё очки, заставить причесаться по-модному и наложить пару штрихов макияжа, пожалуй, очень даже…
- Здравствуй, Тойво! Тебя-то я и ищу. О чём это ты размечтался? У меня для тебя хорошие новости, зайдём. – Эганбюри возник неожиданно в коридоре университета и, пыхтя, повёл за собой Тойво.
- У нас с тобой годовой контракт. Как и со всеми. Они будут автоматически продляться, если конечно, работник согласен. Подходит срок, какое у тебя настроение?
Неожиданный разговор. И почему он вдруг возник сейчас, за три месяца до истечения срока? Случись этот вопрос чуть ранее, Тойво начал бы по-честному жаловаться на Бузека, критиковать букморфинг и, может, торговаться за условия. Да, именно так. Ему было противно работать, но повышение зарплаты его бы успокоило – сейчас Тойво это для себя чётко осознал. Но, увы, гибель Вальдесов и предложение Дейва породили другого Тойво, коварного, хитрого. Как же ответить?
- Профессор, после смерти Вальдеса я многое пересмотрел. Луис сильно переживал за русскую литературу, настолько что, откровенно говоря, мешал мне сосредоточиться над проектом. Его смерть слегка освободила меня и я вижу, что наш проект – не что иное как популяризация русской литературы, мы можем дать ей больше, вдохнуть новую жизнь в то, что могло бы просто забыться и умереть в складках истории. – Тойво спохватился, что чаша с елеем уже переполнена и добавил: - Вот если бы ещё увеличили мне жалование.
Эганбюри, до этого внимательно смотревший на него, тут громогласно и облегчённо рассмеялся.
- Всё понятно. Так вот, коллега, вам понравится моя новость. Вы будете получать больше, но уже как руководитель кафедры славистики в родном университете Басрселоны! Вы же прекрасно знаете их ситуацию, погибли сразу двое крупнейших специалистов. Они, я так понимаю, не стали сразу обращаться к вам, а посоветовались со мной. И хотя вы нужны мне в проекте букморфинга, я прикинул, что ещё полезнее вы будете и мне, и системе образования на посту, который занимал Луис. Вы можете доработать по контракту этот год, и тем временем подготовиться к возвращению домой. Как вам?
Это известие полностью обескураживало. В голове Тойво один за другим возникали вопросы, большинство из которых нельзя было задавать вслух. Почему я? На кафедре полно других кандидатов? Почему славистиков не отдали в подчинение кафедре германских языков? Ведь такие поползновения были ещё при Вальдесе. Почему эта история возникла сейчас, в момент планируемой операции? Не связана ли с этим Инес? – Cамый страшный вопрос. Не зря ли он так легко разболтал ей секрет? Почему профессор так легко избавляется от его услуг? Почему вообще всё это происходит через Эганбюри?
- Понимаю, Тойво, я весьма вас удивил. Необходимо время чтобы принять решение. Вы можете посоветоваться с Бузеком, со своими коллегами из Барселоны, однако я хочу узнать ваше решение первым. Давайте вернёмся к вопросу через три дня. 
Давайте. Если здесь нет никакого подвоха, и всё было, как говорит Эганбюри, то это большое испытание для Тойво. Как поступить? Идти до конца в авантюрной истории с похищением книг, выбыть из повадного течения жизни навстречу неизвестно чему? Или вернуться домой, к родителям, к уюту и теплу Испании, возглавить родную кафедру и отстаивать права русской культуры в официальном статусе? Что бы сказал Вальдес? Не известно. Что скажет Дейв? Что скажет… Инес? – добавился сам собой вопрос. Он втянул её на свой страх и риск. И задора у Инес сейчас больше, чем было в нём. А тут ещё такое.
Дейва в университете он не нашёл. «Надо срочно встретиться» - сначала он написал такое сообщение, но тут же переписал: «Завтра надо встретиться». Хватит полагаться сразу на чужие советы, сначала – сегодня – взвешу всё сам.
***

На следующий день он уже был спокойнее. Хотя ночью спал плохо. Сходил на работу, отправил Инес сообщение, сидя прямо напротив неё в компании Колмара и Бузека. Та получила время и место встречи, не моргнув и глазом, и продолжила сверять истинного Булгакова с тем, что диктовал Бузек. Не переспросила даже, почему встреча в 15:03? Понятливая девушка. Тойво в этот день был хозяином положения. Он знал чуть больше, чем Дейв и Инес. Они – не знали даже друг о друге.
В 15:00 Тойво встретился с Дейвом в том же кафе, куда они обычно приходили. Минута на приветствия. Минута на заказ блюд. Пора.
- Дейв, у меня для тебя две новости.
- Хорошая и плохая? Мне нужно выбрать с какой начать?
- Особенность в том, что я не знаю, какая из них хорошая, какая плохая. Может, для тебя обе плохие. Может, обе хорошие.
- Как же я выберу, с какой новости начать?
- Иногда выбор делать не нужно, он сам врывается в твою жизнь и усаживается рядом. И иногда этот выбор приходит в виде обворожительной девушки.
Эти слова он произнёс на французском и адресовал их уже подходившей Инес. Лицо Дейва, конечно, стоило запечатлеть в этот момент для истории. Он ничего не понимал, а увидев Инес – чуть не подпрыгнул от неожиданности. Инес тем временем сама прихватила стул от соседнего столика и уселась к заговорщикам.
- Привет, ребята! Судя по твоему выражению, Дейв, Тойво тебе ничего не сказал про меня? Это и не важно. Я знаю, что вы собрались делать, и я готова помочь. Итак, у вас накопились вопросы. Прежде всего, почему этот странный склад? Университету попросту не хватает собственных площадей, и часть данного коммерческого помещения мы берём в аренду. Причём давно, там скопился какой-то садовый инвентарь, спецодежда, реквизиты для праздников и тому подобное. В том числе туда отправили и русскую библиотеку. Особой охраны там нет, камеры наблюдений только две: на входе снаружи и ещё внутри, но самый общий ракурс. Дежурят там всегда один человек. Днём это сотрудник университета, Робер, бывший охранник в самом университете, которому давно пора на пенсию, но ему устроили такое нехлопотное местечко. Только он имеет право пропускать нас, методистов и преподавателей внутрь. На ночь он уходит домой, а на дежурство заступает охранник от самой фирмы – владельца склада. Это всегда разные люди, и они вообще не уполномочены никого пропускать. Даже если я опоздаю на 5 минут, не застану старину Робера, и начну предъявлять пропуск его сменщику, тот не обратит на меня внимания, а то и вызовет подмогу. Поэтому вывозить книги нужно только в дежурство Робера. Как именно, я скажу, если вы выполните мои условия. Я хочу поехать с вами.
Всё это время Дейв молчал. Пока Инес по-деловому докладывала, он успел сменить растерянность на собранность. И уже точно не собирался комментировать способности Тойво хранить секреты. Но тут снова удивился:
- С нами? Куда мы тебя денем? Отвезём в Ла-Рошель? Или у тебя там пароход до Америки? Или ты с нами в Израиль?
- С вами в Израиль. Хочу проветриться. Квартиру в Париже сдам в аренду и немного попутешествую.
Дейв взвешивал. Отделаться от Инес уже не получится. Готовность и возможность помочь у неё, судя по всему, есть. Даже если тут скрыт подвох, и она двойной агент, это можно проверить и переиграть её потом. Библиотекаршу, пусть и гиперактивную, Дейв за противника не принимал. Он повернулся к Тойво и бросил ему короткую фразу на русском:
- Баба на корабле – дурная примета. Ну, хорошо, Инес, это можно устроить. Правда, не всё зависит только от меня, со мной есть коллеги, которых вы не будете видеть. И чтобы убедить их мне нужно выслушать все твои соображения.
- Раз уж пошли в ход поговорки, то давайте договоримся на берегу. Перекидываться русскими фразами тайком от меня не надо. Я немного, но понимаю. И кстати, дурной приметой у северных моряков было не присутствие женщины на корабле, а тот факт, когда дама интересовалась маршрутом или грузом корабля перед отплытием. Меня это не интересует. Помните, что вы имеете дело с эрудированным библиотекарем в моём лице. Теперь по сути. Русская библиотека внутри склада хранится не в мешках, не в коробках и даже не на полках. Она сложена внутри грузового автоприцепа. Это старый списанный университетский прицеп, сейчас он не используется по назначению. Скорее всего, его готовят в последний путь, сразу вместе с русскими книгами. Их, кстати, около двух тысяч наименований. Никакой систематизации и картотеки нет, Эганбюри разложил их по какой-то своей логике. Примечательно, что и в базе университета русские книги нигде не числятся. Официально их не существует, так что факт кражи в полицию не заявишь.
- Факт кражи в данном случае будет рассматривать вовсе не полиция, а совсем другие люди и структуры. Но то, что русская библиотека хранится так бесхозно и неофициально, играет нам на руку. Имеешь ли ты право выносить больше одной книги и отмечаешь ли этот факт у Робера?
- Я вольна делать что хочу, Эганбюри полностью доверяет мне и ещё двум-трём моим коллегам-методистам из других проектных групп. Проект букморфинга ещё не вышел на широкую ногу, мы с вами работаем пока в пилотном режиме, отрабатываем систему. А значит, больше одной-двух книг в неделю брать не требуется. Поэтому Эганбюри пока не ввёл строгих ограничений на пользование книгами. Он и так знает, что Набоков у нас, Тургенев у вас, Чехов, Пастернак и Бунин тоже на руках. Но таскать по одной книжке бессмысленно. Я предлагаю увезти весь прицеп целиком. Эганбюри уже давно не появлялся на складе, новых порций книг привозят всё меньше. Охранник Робер не общается с профессором лично, но на него подействует официальная бумага на университетском бланке с подписью Эганбюри или начальника департамента охраны Новой Сорбонны. Если подделать распоряжение о перевозке прицепа с содержимым, то Робера можно обмануть. Вы же сможете изготовить такую подделку, если я раздобуду вам образец?
Тойво был в восторге. Перед ним сидела уже не университетская коллега-заучка, а целый шпион и злой гений. Предложения Инес попадали в самую точку и отвечали на те вопросы, над которыми они ломали голову с Дейвом уже несколько дней. Дейв тоже был очарован, хотя виду не подавал. Он не удостоил Инес ответом, а как бы между прочим спросил у Тойво:
- У тебя была вторая новость. Она-то хотя бы хорошая?
- Эганбюри дал рекомендацию Университету Барселоны на моё назначение руководителем родной кафедры вместо Вальдеса. И без шуток, теперь передо мной серьёзная дилемма. – Отвечая, Тойво смотрел на Инес. Связана ли она как-то с этим? И первой заговорила именно она.
- Жаль, если ты выбываешь из игры. Но вообще-то, мы сможем справиться без тебя. Я права, Дейв?
- Стоп-стоп! Полчаса назад у меня был один напарник, а теперь другой. В очень серьёзном деле. Лично мне было бы жаль потерять тебя, Тойво. Знаешь, «тест Бранко» сделал нас друзьями и насколько я понял, ты вовсе не зануда-преподаватель. Судьба готовит тебе другую роль. Я не давлю, но подумай хорошенько.
***

Прошло три дня. Тойво зашёл в кабинет к профессору Эганбюри, поздоровался и твёрдо ответил:
- Я согласен вернуться в Барселону.
Француз расплылся в улыбке, встал из-за стола, подошёл и пожал руку.
- Коллега! Теперь в этом приветствии будет не снисходительная нотка, а профессиональное звучание «Коллега». Европейская история знает и другие примеры столь молодых руководителей, но в нашей области такое будет впервые, Луис сейчас счастлив, видя нас из того мира. Вы уже общались с Барселоной?
- Да. И кстати, у меня к вам просьба. Мой авторитет там не так велик, как вам представляется и мои будущие подчинённые, а также руководство университета намекнули мне про возможность возвращения части нашей библиотеки обратно в Барселону. Согласен, странное условие, но поймите, политически мне это важно. Вальдес запудрил им там мозги на тему «какая мы теперь к чёрту кафедра славистики, если остались без литературной базы» и эти настроения там очень сильны. Лично я не вижу ничего зазорного в работе с электронными источниками, однако если бы я привёз с собой из Парижа хоть небольшую стопку наших книг – это бы возвысило мой авторитет на родине.
Эганбюри уже не улыбался, он начинал раздражаться, это втягивание нижней челюсти с потряхиванием подбородком уже были предсказуемы. Профессор снова скатился к нравоучениям.
- Молодой человек! Это неприемлемо! Книги отныне находятся на особом контроле ЮНЕСКО. Изъять их не сможете ни вы, ни я. Увы, это невозможно. В конце концов, что за отсталое мышление? Используйте электронные копии, кому нужно чахнуть в библиотеке?
- Профессор, вы абсолютно правы, мне тоже не хочется тащить домой макулатуру. Предлагаю такой вариант: я объясняю своим, что проекту букморфинга ещё на некоторое время понадобятся барселонские книги, после чего вы вроде как готовы их отдать. Нужно составить что-то вроде векселя, расписки. От вашего имени, только ваш авторитет они признают. Мол, дана Тойво Саволайнену на право вывезти из Новой Сорбонны в Университет Барселоны русские книги. И отдельно приложение-опись. Там достаточно будет указать 10-20 наименований, самых значимых – Пушкина, Достоевского, Толстого. Я привезу только эту бумажку, что всех успокоит. А потом… Потом это забудется, да и не нужно будет никому. Понятно же, что мне устроили что-то вроде проверки со стороны старых ворчунов-профессоров. Упс! Простите меня, господин профессор, это я про своих. 
- Какая глупость. Расписка? У вас там всё так запущено?
- Испания, месье.
Тойво не собирался возвращаться в Барселону. Такое решение он принял ещё до встречи с Дейвом и Инес. Просто хотел посмотреть на реакцию друзей, и оно того стоило, ребята раскрылись с другой стороны. Девушка, как оказалось, не сильно переживала по поводу возможного расхождения их путей. А Дейв прямо назвал его своим другом. Интереснейшая компания подобралась. Интересные приключения их ждут. В конце концов, Тойво ещё совсем молод, и когда как не сейчас совершать дикие необдуманные поступки? Конечно, не Барселона. Мать с отцом поймут. Не сразу, так позже.
Нынешний спектакль в кабинете Эганбюри всего лишь попытка достать бумагу, разрешающую вывоз библиотеки. Можно было и подделать, как предложила Инес, однако это рискованно. Да и банально. Если же сейчас всё получится, то Эганбюри сам выпишет разрешение на кражу книг, не подозревая подвоха. Француз, наконец, помотал головой с выражением лица «Боже, какие идиоты!»
- Хорошо, Тойво. Я напишу тебе такое письмо, на официальном бланке, с подписью. Но дай обещание и мне. Ты только покажешь письмо в своём университете, никому его не передавая. А потом порвёшь и вышлешь мне в конверте. Мало ли что, тебя однажды прогонят, либо тебе обработают мозги, и кто-то отправится с письмом в суд. Пообещай мне, что вексель не будет скопирован и использован по назначению.
- Могу поклясться, профессор. Если хотите – Хайста Витту! Это самая суровая финская клятва, вам лучше не знать, что со мной будет, если я её нарушу.   
***

Всё вышло как нельзя лучше. Ленивый Эганбюри попросил составить необходимую доверенность  надёжную, как ему казалось, сотрудницу – Инес Кювье. Та и составила в лучших формулировках. Так чтобы подсунуть её Роберу в день, когда они придут за книгами. Опись книг, которые якобы разрешалось вывезти гражданину Саволайнену, была составлена на отдельной бумаге. Вдобавок была проведена артподготовка: Инес имела права выкладывать на университетский сайт новости от своей кафедры. Она сочинила релиз на тему готовящейся перевозки всей русской библиотеки в Испанию. Эту новость она выложила на сайт ровно за минуту до того, как в очередной раз пришла на склад и, проходя мимо будки Робера, бросила:
- Привет! Что, встречаемся в последний раз?
- Привет. Это ещё почему?
- Ты разве не знаешь? Зайди на сайт университета. Они собрались отправить этот трейлер с книгами в Барселону. Культурный обмен и всё такое. Завтра приедет какой-то знойный испанец забирать нашу библиотеку. Они с Эганбюри подгонят тягач и заберут это барахло. Хотя подозреваю, что профессор опять отправит меня вместо себя. Он и сегодня отправил меня перевязать книги в стопки.
Пожилой Робер лениво прочитал новость с экрана смартфона Инес. Его уже мало что удивляло в жизни, и он равнодушно-натянуто пошутил:
- Что же, красотка, неужели ты забросишь своего старого друга Робера?
- Ради тебя я буду появляться тут за какими-нибудь лопатами или носилками. Мы найдём способ остаться вместе. – Рассмеялась Инес, исчезая в глубине склада. Там она первым делом удалила выдуманную новость с сайта. А потом по поручению Дейва оценила давление в шинах и сфотографировала систему крепления прицепа.
Тойво в это время вызванивал испанские фирмы по перевозке грузов. Сам он управлять тягачом не умел, Дейву показываться на складе нельзя. Поэтому прицеп вывезет профессионал на машине с испанскими номерами, а Тойво будет как бы сопровождающим от барселонского университета. Тягач вывезет прицеп за пределы Парижа, там с ним рассчитаются, а библиотеку перегрузят в фургон. Фургона будет два. Один для библиотеки, на нём поедут Дейв, Тойво и Инес. Второй, в котором поедет группа прикрытия из неведомых израильских коллег Дейва – для личных вещей беглецов. Накануне операции Тойво максимально скрытно вынес свои пожитки из общежития и погрузил в подогнанный Дейвом фургон. То же проделала Инес.
И вот наступил тот день. Пятница. Всё трое заговорщиков как обычно сходили на работу. Тойво, которому уже нечего было терять, крупно и целенаправленно поругался с Бузеком. Инес, ради забавы встала на сторону поляка и покритиковала самого Тойво. Ближе же к вечеру, он отправился к поджидающему на соседней улице тягачу с водителем-испанцем, она – сразу на склад к Роберу.
- Привет! Как я и думала, Эганбюри послал провожать библиотеку именно меня. Сегодня у него «важная пятничная встреча». Сейчас должны подъехать испанцы, все бумаги у них.
Роберу снова было не особенно интересно. Он лишь сожалел, что погрузка может растянуться, а его рабочий день через час закончится. Задерживаться, впрочем, было и не в интересах заговорщиков, встреча со сменщиком Робера была бы дополнительным риском.
Появился тягач, выскочил Тойво со своим рабочим бейджиком Сорбонны и протянул охраннику бумагу, подписанную Эганбюри. «Дано право вывезти русскую библиотеку в Университет Барселоны». Робер равнодушно глянул на документ и открыл грузовые ворота склада. Тойво на испанском кричал указания водителю, пока тот присоединял прицеп, и деловито сверял что-то со списком, пересчитывая книги. Инес разглядывала и подписывала бумаги, якобы, предназначенные ей. Потом громко, чтобы слышал Робер, спросила у Тойво: довезёте меня пару кварталов до Сорбонны? Тот, изображая дикий испанский акцент, пообещал подвезти мадмуазель.
Справились быстро, менее чем за 20 минут. Наконец, Тойво забрался в кабину к водителю. Инес потянулась следом, но в этот момент охранник Робер схватил её за предплечье, притянул к себе и что-то сказал на ухо. У девушки от неожиданности раскрылся рот. Она постояла какое-то время, молча глядя в упор на Робера. Поцеловала его в щёку и нырнула в кабину – Едем!
Русская библиотека покинула пределы торгового склада. Ехали молча, Тойво было жутко интересно, что за сцена разыгралась между Инес и Робером, но при постороннем водителе он не решался спросить. Инес сама через некоторое время произнесла вполголоса:
- Робер сказал мне, чтобы я была осторожна и что мы всё делаем правильно.
- Он догадался??
- Вероятно, что-то почувствовал. И нам очень повезло, что он хороший человек. Знаешь, среди обычных французов много таких, кто понимает что к чему и не согласен с тем, что происходит. Когда-то мои прадеды прятали от фашистов евреев. Сегодня, такие как Робер, готовы прийти на помощь русским. У наших народов была огромная история отношений.
Тойво был поражён. Он машинально посмотрел в зеркало заднего вида. Робера он там, конечно, не увидел, но заметил мимоходом, что в глазах девушки блестели слёзы.
***

Перегрузились в фургон быстро. Ещё было светло, когда они отпустили нанятый тягач и двинулись к морю. За рулём был Дейв. Он был излишне возбуждён и оттого постоянно матерился на нескольких языках. Второй фургон с вещами и группой прикрытия ехал где-то сзади. Ни Тойво, ни Инес за всю дорогу его не видели. Можно было подумать, что он выдуман, если бы не периодические отчёты Дейва по рации о том, куда он сворачивает и когда снижает скорость. Язык, который использовался при этом, сначала казался Тойво немецким, но скоро он догадался, что это экзотический диалект идиш. Рация, впрочем, никогда Дейву не отвечала. Очень быстро Инес сообразила:
- Мы едем не в сторону Ла-Рошель! Это дорога на юг.
- О да, детка! В Ла-Рошеле нас ничего не ждёт. Простите, конечно, но это обычные меры предосторожности. Если кто-то из вас проболтался, была утечка и за нами отправятся, то пусть едут искать нас в Ла-Рошель. На самом деле корабль ждёт нас в Марселе. Кстати, выбрасывайте ваши телефоны в окно, они вам больше не понадобятся. Хотя нет, мы обратим на себя внимание. Выбросите незаметно на ближайшей остановке.
Тойво задел тот факт, что его тоже не поставили в известность о конечном маршруте. По большому счёту всё равно, Ла-Рошель или Марсель, и то и другое было для него чем-то неизвестным. Из Марселя, конечно до Израиля добираться ближе, мог бы и сам догадаться. Но Тойво – не болтливая девочка, друг мог бы сказать ему правду. О том, что девочка оказалась с ними как раз из-за его болтливости он как-то не вспомнил.
На первой недолгой остановке Инес выкинула свой телефон в мусорный бак. Тойво только сделал вид, что выкидывает. Он ещё хотел позвонить родителям в Испанию перед отплытием, кратко предупредить, чтоб не переживали за него. Дейв ранее говорил, что этого лучше не делать и обещал отправить к родителям своего человека в Испании – объяснить всё лично. Тойво же представлял, что такая схема лишь напугает отца и мать, но лично так пока и не позвонил.
Дорога до Марселя представляла собой отличную магистраль, они мчались на большой скорости. До порта рассчитывали приехать к обеду следующего дня. После остановки Тойво и Инес перебрались в салон фургона, паковали книги в припасённые коробки, от лишних глаз при разгрузке-погрузке. Затем, уже глубокой ночью оба прилегли поспать, Дейв предусмотрительно выспался и продолжал мчать к морю.
Первый раз сообщение от Хайера – как потом стали называть беглецы – пришло как раз на этой трассе. Тойво сквозь сон почувствовал вибрацию телефона, очнулся, прочитал на английском: «Хай, Тойво! После Лиона проезжайте через седьмой терминал». Он долго пытался понять, что это и от кого. Единственная версия – сообщение от группы прикрытия, которая ехала позади. Но почему ему, а не Дейву? И откуда они знают, что он не выбросил телефон? 
Пришлось признаться. Он пробрался к водителю и рассказал ему о полученном предупреждении. Дейв серьёзно обеспокоился, связался со своими. Те, наконец, впервые заговорили. О чём – было непонятно. Но явно растерянно, часто звучало слово «имашельха». Дейв сначала замедлил ход, а вскоре и вовсе остановил автомобиль. Проснулась Инес, выслушала Тойво, и оба уставились на водителя. Дейв напряжённо думал и снова перечитывал сообщение.
- Что за чёрт? Именно за Лионом нас ждёт неавтоматизированная секция дорожной оплаты. Все предыдущие мы пролетали с транспондером, только сбавляли скорость. А здесь нам придётся остановиться и заплатить наличными. Судя по сообщению, отправитель следит за нашим передвижением. Очень скверная ситуация. Тойво, чёрт возьми, кому ты ещё проболтался?
- Клянусь, что никому! Может это Робер? – Обратился он к Инес. Та предложила простое женское решение: перезвонить на номер отправителя. Дейв поколебался, но одобрил. Ответила им какая-то маленькая заспанная девочка, максимум лет десяти. Ответила на испанском. Она очевидно ничего не понимала, и вопросы Тойво только перепугали её. Через две минуты с этого же номера перезвонил встревоженный отец девочки. Тойво едва смог его успокоить, ссылаясь на ошибку номера. Испанское семейство тут явно было ни при чём, и стало жертвой хитроумного отправителя. Дейв ещё раз пообщался с рацией, и было принято решение продолжить поездку, не поддаваясь на провокацию. К любому другому терминалу оплаты, только не к седьмому.
После Лиона, действительно показалась старомодная платёжная секция с диспетчерами. Уже светало, машин было немного, работали только с пятого по восьмой терминал. Дейв глянул в зеркало и двинулся к восьмому. Тойво тоже оглянулся: машина прикрытия, наконец, приблизилась и показалась в зоне видимости. Он разглядел двух человек в кабине точно такого же фургона.
Диспетчер восьмого терминала даже не стал брать протянутые деньги, а сверяясь с чем-то на экране своего компьютера, задал нештатный вопрос: «Что вы везёте»? Дейв постарался вежливо возразить – какое, мол, вам до этого дело? Диспетчер, угрожающе поднялся и вышел из своей кабинки. На это обратил внимание его коллега из того самого седьмого терминала. Тойво следил за ним всё это время. Седьмой окликнул восьмого, тоже вышел наружу, сказал что-то тихо своему коллеге и ситуация разрешилась. Восьмой молча вернулся, открыл шлагбаум и буркнул «Счастливого пути».   
Фургон прикрытия проехал так же без проблем, сразу через седьмой терминал. Рация, говорящая на идиш отчиталась об этом и добавила что-то ещё, знакомое Тойво. Дейв пояснил:
- Ребята пробили номер отправителя. Семейство Мурильо из Кордобы. Знаком с такими?
- Впервые слышу. Как думаешь, придётся оставить телефон при себе? Кто бы это ни был, он кажется, на нашей стороне?
***

К обеду они уже грузились на отходящий корабль в марсельском порту. Это был небольшой однопалубный контейнеровоз. Коробки с книгами таскала команда судна, Дейв контролировал процесс. А Тойво пытался понять, когда подоспеет второй фургон с их личными вещами. И весьма удивился, когда обнаружил свои пожитки уже в каюте. Отправились ли с ними ребята из группы прикрытия, он так и не понял. Удивил его и флаг, по которым плыл корабль, на нём красовался ливанский дуб. В это время ливано-израильские отношения были не лучшими. Кем были сами матросы Тойво тоже не разобрался. Они были не особо разговорчивы, а различать жителей Ближнего Востока по внешности он так и не научился – израильтяне это или арабы. Дейв, перед тем как отправиться на заслуженный сон, пояснил:
- Ни те, ни другие. Современные моряки вообще не имеют национальности. Мы плывём под флагом Ливана для пущей конфиденциальности, запутываем следы. Хотя после истории с твоим неизвестным благожелателем, прятаться теперь бессмысленно. Может, всё-таки выкинем твой телефон? Ты представляешь, какая мы лёгкая цель в море? Одна ночная торпеда, и нет ни нас, ни русской библиотеки. На дне Средиземного моря нас даже искать никто не станет. А подстраховаться мне теперь нечем, мы пущены на волю судьбы в ближайшие дни пока доберёмся до берега. Ситуация скверная, проверь хотя бы спасжилеты, свой и Инес.
Тойво мысль с торпедой показалась фантастической и даже смешной, но он изучил корабль, маршруты эвакуации из своей каюты и положил спасательный жилет на видное место. Каюта Инес уже была закрыта, девушка спала. Сам он проспал долго, часов пятнадцать. На следующий день он вышел на палубу, где уже беззаботно лежали на шезлонгах его коллеги. Дейв увлечённо читал девушке вслух какую-то книгу.
- Дружище! С добрым утром! Я не удержался и поизучал содержимое нашего груза. Это сокровище. Посмотри, в частности, что я нашёл, Василий Розанов, знаком с таким? Блестящий русский философ и блестящий антисемит. Ты только послушай, цитирую «Вот идёт еврей по улице, сутуловат, грязен, чесноком пахнет. Жид вообще скверно пахнет. Трус, робок. Христианин смотрит ему вслед и у него вырывается – Фу, гадость! И зачем я не могу обойтись без тебя?» Умора! Знал бы Василий Васильевич, кто сейчас спасает его книги! «Зачем я не могу обойтись без тебя» - Ха-ха!
- Неожиданно. Вы выбросите эту книгу? Это же разжигание национальной розни?
- Во-первых, ты оскорбил меня и мой народ таким предположением. Мы не фашисты какие-нибудь и терпимо относимся ко всем идеям. В этом залог нашего выживания. А во-вторых, философ Розанов в конце своей жизни пришёл к прямо противоположным выводам. Сейчас, прямо в этом же сборнике, подожди… Вот, другая цитата: «Веря в торжество Израиля, радуюсь ему. Пусть еврейская община в лице московской возьмёт половину права на издание всех моих сочинений и в обмен обеспечит моему роду пять десятин хорошей земли, пять коров, десять кур…И чтоб я ел вечную сметану… всякие сласти и честно фаршированную щуку». Будет сделано, Василий Васильевич!
Инес слушала эти разглагольствования по второму разу и решила сменить тему «Почему это вдоль всего берега идёт чёрная полоса?» Тойво присмотрелся в далёкое побережье, кажется Италии. Действительно, у моря была ярко выраженная чёрная каёмка. Дома, в испанской Коста-Браве, чернела точно такая же прибрежная полоса. Он думал, что это особенность именно их родного побережья, какой-то тёмный вулканический песок. Оказалось, что это повсюду. И только сейчас он понял страшную разгадку. Дейв, увлечённый книгой, не отвечал Инес, да и она сама не особо ждала ответа, поэтому Тойво прокрутил ответ лишь в своей голове. Чёрная полоса – это намытая волнами и приливами радиоактивная пыль. Несколько лет она оседала над всем северным полушарием в моря и океаны. И образовала в итоге такую прибрежную копоть. Это прах России. 
На второй день они проплывали остров Кипр. Теперь уже все трое лежали под солнцем на палубе, и каждый читал свою книгу. Дейв оторвался, посмотрел на очертания берега, что-то вспомнил и обратился к друзьям:
- На днях читал новости, дикий случай произошёл на Кипре. Какой-то болгарин или румын зарезал ножом редактора русскоязычной газеты «Утренний курьер» по фамилии Лушников.
- Какой ужас! – Инес тоже присмотрелась вдаль, словно рассчитывая разглядеть на побережье дикаря болгарина-румына. – Чего они не поделили, каков мотив преступления?
- Не помню точно. Но обратите внимание на роковые совпадения в этой истории: Лушников – Лучников, остров Кипр – «остров Крым», и даже газета называется «Утренний курьер»! Вы что, не читали Василия Аксёнова? Про альтернативную Россию по типу Тайваня?
Тойво и Инес переглянулись. Девушка скептически, юноша пристыжено. Похоже, с русской литературой он знаком совсем поверхностно. По крайней мере, с писателями – Василиями.      
***

8.
Такого похмелья у Стоуна не было никогда раньше в жизни. Во-первых, с годами он стал тяжелее переносить алкоголь. Во-вторых, в данном случае торопиться ему было некуда и он, пожалуй, искусственно продлял в себе состояние похмелья. Алкоголь-то выветрился уже давно, а вот тягостное ощущение в голове, в движениях, в мыслях, сохранялось неизменным. Сколько дней прошло? Или недель? Нет, наверное, всё-таки дней. Вроде как раз в районе одной недели. За решёткой он бывал нечасто, коротко и очень давно, поэтому пребывание в кипрской тюрьме для него непривычно. Всё это время его никто не навещал. Вообще никто, ни свои, ни следователи. Он уже было подумал, что его списали со счетов. И вероятно было за что: провал за провалом. И всё же остатки здравомыслия подсказывали, что «Фокстерьеры» не такая подлая организация, как некоторые другие. К тому же он слишком много знал. Таких не бросают. В крайнем случае – ликвидируют. Керим из тех, кто на подобное способен. Непростой тип, знает явно больше, чем кажется. Может и пролоббировать вариант с устранением Стоуна, аналитик-гений. Хорошо, что дружище Олдман ещё на Кипре, тот не позволит провернуть такой сценарий, выручит. За ним ведь должок.
Однажды в окрестностях Норильска группа Олдмана прочёсывала местность возле какого-то озера. Там были постройки, что-то вроде базы отдыха для суровых полярников. Олдман передал по рации, что основной район проверен, и они выдвигаются на северный берег озера, там виднеются ещё какие-то постройки. Спустя час Олдман снова вышел на связь и доложил обстановку: обнаружено странное бетонное сооружение, сферической формы без единого входа. Будут взрывать часть стены, взрывчатка была всегда наготове. Стоун одобрил, но потом задумался. Бетонное, сферическое, цельное. А вдруг хранилище газа? Или вообще саркофаг? В юности он лично видел Чернобыльскую АЭС, описания сооружения схожие. Срочно связался с Олдманом и приказал произвести замеры радиационного фона, нужные приборы были у каждой группы, но обычно использовались только в южных рейдах.
Как потом выяснилось, приказ Стоуна пришёл за несколько секунд до того как Олдман был готов взорвать закладку. Дозиметры и впрямь показали существенное превышение радиации, группа в спешке отступила. Присланные впоследствии специалисты подтвердили, что это саркофаг, внутри огромное гамма-излучение. Когда-то русские проводили здесь какие-то подземные ядерные испытания. То есть сами с упоением взрывали свою территорию, задолго до «исламистов». И таких саркофагов на севере потом обнаружилось много. Эти идиоты умудрялись даже строить по соседству базы отдыха с банями и бассейнами.
Олдману, взорви он стену, не понадобилось даже бы соваться внутрь, хватило бы нескольких секунд, чтобы получить смертельную дозу облучения. Стоун спас ему жизнь. И теперь в кипрской тюрьме он справедливо рассчитывал, что боевой товарищ прикроет его от теоретической расправы по приказу из центра. Впрочем, тот факт, что Стоуна не посещали адвокаты и следователи, позволял надеяться, что официальный закон поставлен на паузу и там, на воле, идёт какая-то альтернативная работа по его вызволению.
Раздался звонок, дверь камеры раскрылась, и вместе с привычным надзирателем появился какой-то тип, похожий на адвоката. Он им и оказался.
- Мистер Митев, вас экстрадируют в Болгарию для дальнейшего следствия. Вы передаётесь под контроль Интерпола.
Эти слова адвокат произнёс преувеличенно громко и скорее всего для ушей надзирателя и микрофона видеокамеры. Арестанта упаковали в наручники, вывели и передали всамделишным интерполовцам. На улице их ждал большой чёрный тонированный внедорожник. Адвокат, как появился, так и исчез навсегда из жизни Стоуна. А вот в машине на передних сиденьях оказались абсолютно свои Керим и Адам – за рулём. Интерполовцы усадили Стоуна в центре заднего сиденья и подпёрли его с боков. Впрочем, так тесно было недолго. Как только выехали за пределы Никосии, сотрудники Интерпола молча вышли, пересели в другой автомобиль и также навсегда исчезли, а фоксы преспокойно поехали на базу. Некоторое время ехали в тишине, нарушил её Стоун.
- Там был парнишка в ресторане, официант. Кажется, Борис. Он, болван, сунулся к нам с Лушниковым в тот момент, когда я заговорил по-русски. Если будет официальное следствие и начнут опрашивать свидетелей, он может сболтнуть. Надо бы от него избавиться. Или следствия не будет? Или оно уже было?
Керим и Адам переглянулись между собой. Точнее Адам взглянул на своего босса, как бы тоже ожидая ответа, а ответный взгляд Керима был гасящим, из серии «Отставить пялиться!» Стоуну же ответ прилетел на другой, незаданный вопрос.
- Интерпол был настоящий, адвокат тоже. Про экстрадицию тоже правда. На Кипре тебе делать больше нечего. – Керим протянул газету. Это был выпуск «Утреннего курьера». На передовице красовалась большая фотография Стоуна, сделанная в ресторане сразу после убийства Лушникова. - Теперь ты местная знаменитость.
- Что за экстрадиция? На кой чёрт я нужен болгарам? Уволен ли я из компании? И кто теперь за главного в нашем бюро, ты? Дослужился?
- Про экстрадицию я выразился образно. У наших боссов ты пока на хорошем счету, тебя переведут куда-то в другой регион. Человек с инструкциями из центра уже приехал на базу, завтра встречаемся. – Всё это было сказано начальственным тоном, а дальше, после небольшой паузы, с нотками грусти – Меня тоже переводят с Кипра. Мы спугнули общественность, и проект массовой ликвидации русских пока отложен. Наше бюро продолжит работу, но сосредоточится на координации индивидуальных групп на средиземноморской территории. Мой аналитический отдел уже не понадобится. Отстреливать русских поодиночке твои головорезы смогут и сами. А если кто тебя и подсидел, то это Олдман, он остаётся на Кипре за главного. Больше информации у меня пока нет.
Керим снова отвернулся в окно. Стоун обдумал всё услышанное. Могло быть и хуже. Да нет же, всё очень даже хорошо. На хорошем счету у боссов, переведут с этого унылого острова, да и Олдман молодчага, заслужил повышение.
Он вчитался в русскую газету со своей фотографией. Это была статья-некролог про «нашего яркого лидера, интеллигента с широкой душой Вадима Лушникова». Называлась статья странно: «Предпоследний русский». Подписана она была исполняющим обязанности главного редактора С. Ковязиным. 
***

На следующий день в бюро состоялась встреча с куратором из центра. Присутствовали Стоун, Керим, Олдман и сам куратор, Уигерт. Довольно молодой, но самоуверенный, как все британцы, тип. Он был именно британцем, его выдавал говор, манеры и само имя: не Вигерт, а именно Уигерт. Такой же аналитик, как все керимовские. Вояк в центре, как, увы, и в целом в ЧВК «Фокстерьер», встречалось всё меньше. Хорошо хоть сейчас на этой встрече у них баланс, Олдман ещё не успел сказать ни слова, но по его приветственному взгляду было понятно, что он остаётся на стороне своего друга Стоуна.
Уигерт начал с того, что командование ценит все прежние заслуги Стоуна. Именно поэтому не будет ни разбирательств, ни увольнения. Ни ликвидации – додумал сам «ценный сотрудник». И всё же кипрская миссия меняет свой формат, аналитический центр возвращается на материк, деятельность оперативных групп будет координироваться из центра. Непосредственно бюро сокращается до агента Олдмана и одного кабинета из семи прежних помещений.
Стоун и Керим назначаются на другие участки. Куда именно – каждому будет сказано индивидуально после завершения планёрки. Стоун не выдержал:
- Что за таинственность? Здесь все свои. Давай выкладывай. Кериму можешь объявить наедине в туалете, а мне скрывать нечего.
Уигерт отвык от такой грубости. А может, никогда с ней и не сталкивался у себя в штабе. Но всё-таки совладал с собой и пояснил:
- Таков приказ. Вам, Стоун, должно быть известно, что приказы не обсуждаются. Это первое. А во-вторых, я не закончил. До индивидуальных встреч у меня к вам ещё один общий приказ. Пока вы здесь на Кипре нужно провернуть напоследок кое-какую операцию по вашей части. Причём срочно.
После этих слов Олдман с готовностью подался вперёд, локтями на стол, за которым они сидели. Стоун, однако, взвешивал. Операция. Срочно. До того, как расскажут о назначении. Тест? Подстава? Мудрёный способ избавиться от него, от Стоуна? Такой же объём недоумения плеснулся и в голосе Керима:
- Что за операция? Какая у вас степень допуска? Как это связано с переводом?
- Никак не связано. Не думаю, что связано. Я готовился ехать к вам с одним пакетом инструкций и перед самым отлётом получил второй блок файлов и заданий. Если вы не доверяете мне, можете позвонить в Брюссель. Однако полагаю, если бы всё было так просто, то и задание вам выдали по обычным каналам связи. И всё же оно сформировано устно. – Уигерт обнаружил, что теперь все трое смотрели на него настороженно. – Какие вы тут... упёртые. Были. Окей, я вручу вам ваши уже подписанные командировочные приказы с пунктами назначений ровно через тридцать минут. Не выходя из этой комнаты. Переводы никак не связаны с порученной операцией и её исход ни на что уже не повлияет. Но эти полчаса я потрачу на постановку задачи, поскольку времени мало. У нас, точнее у вас, осталось примерно 25-30 часов. Вы, помнится, собирались утопить круизный лайнер, имея в запасе два месяца? Так вот вам предстоит утопить судно, имея в запасе лишь одни сутки.
Этот Уигерт умел заинтересовать. Высокомерный, как все бриташки, но и столь же прагматичный. Теперь все три «киприота» придвинулись к центру стола с готовностью слушать.
Им предстояло утопить какой-то сухогруз. Что там, кто там – не озвучивалось. Вряд ли там пара тысяч русских, как это было в блестящем плане Стоуна. Ладно, не только Стоуна. Ладно, уже не столь блестящем. Но если за дело берутся фоксы, то речь наверняка про русских пассажиров. Флаг корабля, впрочем, будет ливанским. Нашли чем удивить. Ключевое условие успеха – никто не должен спастись с этого корабля. Да и сам он должен утонуть по возможности бесследно. За подрыв будет отвечать другая группа, не с Кипра и вообще не из их компании. А вот зачисткой займутся они.
Быстро определили тактические задачи и распределение обязанностей. Всем подспудно хотелось произвести хорошее впечатление на этого Уигерта. Найти катер и снаряжение береговой охраны, обеспечить радиоперехват, контроль со спутника, срочно вызвать двух-трёх действующих ликвидаторов из личного состава своего бюро, поскольку вдвоём Стоун и Олдман могут не управиться в роли «спасателей», а группой человек в пять – самое то. Кого? Лассера из Турции, ему ближе всего. Гектора из Греции – нет, у него клиент на подходе, какая-то крупная русская сутенёрша, может упустить. Вай Бея из Египта? Можно. Стоп! Он же китаец. В составе береговой охраны Кипра будет подозрительно. Чёрт с ним – выдёргиваем Гектора, здесь задание особой важности, к сутенёрше ещё вернёмся.
В этой спешной импровизированной планёрке никто не был главным. Стоун уже не спорил с Керимом, Олдман ещё не вошёл во вкус власти, Уигерт ни в чём не настаивал. Обсуждение шло на равных, с советами, предложениями и аргументированными возражениями. За 25 часов до операции о ней никто толком не знал. За 22 часа до начала – был готов идеальный построчный скооридинированный план. План А и такой же продуманный план Б.
Завертелись процессы, подключились рядовые сотрудники бюро, полетели шифрованные запросы и согласования в центр, достучались по экстренным каналам связи до Лассера и Гектора. Послали за ними по истребителю с базы дружественных британских островитян, чем конечно, весьма впечатлили Уигерта и, наверное, всё руководство в целом.
Стоуна уже не интересовало, куда его переведут, он был поглощён процессом. Лишь одна посторонняя мысль мелькнула у него: «Такое бюро закрывают, бараны! Где они ещё подобную эффективность работы увидят?» У Керима промелькнула немного другая мысль: «Он бы так каждый день работал, глядишь и не закрыли бы бюро». Мысль Олдмана была короче: «Твою ж мать! Мне потом одному так же тащить?»
***

Ранним утром следующего дня они уже стояли на рейде в паре миль от берега. Катер и обмундирование морской полиции Кипра у них были самые настоящие, они взяли всё это прямо в порту Протараса, особо не скрываясь. Им даже не выделили ни единого настоящего сотрудника береговой охраны, официалы просто приготовили для них готовый комплект, предпочитая не связываться персонально. И сейчас на катере были только Стоун, Олдман, Лассер и Гектор, четыре профессиональных киллера.
Детали операции были оговорены и всем понятны, оставалось только ждать прибытия того самого сухогруза. Гектор пытался использовать это время на выяснение подробностей о дальнейшей судьбе бюро и провала операции с Лушниковым. Стоуну это не особо нравилось. Вот Лассер – заткнулся и молчит, соблюдает субординацию. Хотя, наверное, ухо-то навострил, тоже интересно. А Гек чего-то разболтался, надо бы сменить тему.
- Наверняка это будут итальяшки. Кто-то вон из тех рыбаков с западной стороны.
Они гадали, кем будут исполнители первого этапа плана, кто и как подорвёт сухогруз. Взрыв не должен быть заметным, поэтому наверняка это не торпеда – предполагал Стоун. Скорее водолаз, а значит, привлекут знаменитое в узких кругах итальянское подразделение диверсантов, они в этом деле и в этом море самые лучшие специалисты. Олдман и Гектор возражали, что на ходу сложно установить на корпус мину. Возможно, но довольно рискованно, это не стопроцентная гарантия подрыва. Если только мину не заложили ещё в порту. Гектор уверял, что вполне реально установить одиночную пусковую установку для торпеды под днищем небольшого катера, который потом легко замаскировать под рыбацкое судно. В общем, все сошлись, что их незримые коллеги, которые будут топить цель – это кто-то из небольшой массы рыбаков, разбросанных в отдалении.
Больших кораблей пока в этом районе не было, хотя обычно место было довольно судоходным. Видимо, центр поработал и тут, разогнав по возможности лишних свидетелей. Это была фактически восточная оконечность Кипра, цель должна была пройти вдоль всего южного побережья острова и здесь выйти уже в открытое море. Продвижение цели отслеживал Керим, в рации раздался его голос.
- Внимание, уже должно быть видно. Невысокий контейнеровоз, синий низ, белый верх. Особенно важно: ливанский флаг, не спутайте!
В венах фоксов забрызгал адреналин. Вот он! Курс заметно южнее, так и должно быть. Врубаем мотор, идём в том же направлении, но медленно, как бы по своим делам. В биноклях пока не разглядывалось, сколько там народу, но и неважно: патронов хватит на всех. В штатной кобуре у каждого был далеко не штатный арсенал, плюс ножи, скрытые в голенищах.
И действительно, вместе с ними на юг тронулось один из рыболовецких катеров, группа подрыва! Что они сделали, так никто из фоксов и не понял. Сблизившись на полмили с сухогрузом, «рыбаки» встали, развернулись носом к берегу, задом к цели и стали сбрасывать самую настоящую рыболовецкую сеть. Ни взрыва, ни грохота не последовало, ливанский сухогруз вдруг на ходу стал уходить носом в море. Ему, очевидно, пробили корпус с расчётом центра тяжести и сейчас груженные на длинной передней палубе контейнеры потянули судно ко дну. Рация очнулась голосом Керима:
- Поступил сигнал SOS. Вперёд!
Фоксы рванули к месту крушения. На сухогрузе врубили проблесковые и буксировочные огни. Это могло бы привлечь постороннее внимание. И действительно, скоро показался другой сухогруз, он шёл на 4-5 миль южнее, и видимость вполне позволяла ему заметить аварию. Снова заговорил Керим:
- Поступил второй сигнал от другого сухогруза. Мы от вашего лица ответили, что всё нормально, меры приняты. Вроде отвадили. Но если те тоже сунутся на помощь – заставьте их немедля покинуть зону, ссылаясь на законы Кипра, в целях их же безопасности. Придумайте что-нибудь про британскую военную базу.
Впрочем, увидев сигнальные огни их патрульного катера, тот, дальний, корабль продолжил движение. А вот с их целью произошло что-то странное. Экипаж уже бегал, облаченный в спасжилеты, они уже сбросили лодку, как вдруг выпирающая к небу корма вздрогнула всем своим весом. Люди попадали с ног, а корабль стал выравниваться, как будто передумал тонуть. Но скоро стало понято, что был нанесён второй удар по днищу, как раз в область винта, поскольку сухогруз стал тонуть вдвое быстрее.
Фоксы остановили свой катер в полумиле, попадать в воронку было опасно. Лишь когда через несколько минут под воду ушли навигационная мачта и тот самый ливанский флаг, Стоун дал приказ приблизиться. На вспененной воде в каких-то ошмётках ещё держались около десяти человек, и медленно крутилась на водяной воронке спасательная лодка. Свидетелей не было, все рыбаки остались далеко у берега. Фоксы перестреляли выживших, срезали с трупов спасжилеты, собрали кое-что из плавающего мусора, хотя далеко не всё, подождали для верности минут двадцать и доложились на базу. Ответил Уигерт:
- Поснимайте на фото и видео то, что осталось на плаву, возможно, придётся отправить ещё и уборщиков. А в целом, всё вроде успешно. 
Фоксы выдохнули. Наконец, заговорил молчаливый, но педантичный и внимательный Лассер :
- По-моему это были не русские. Кричали по-английски с акцентом, но с другим. Мне такой знаком: арабы. 
Стоун тоже заметил, что русских вроде не было. Хрен его знает, может, нужные люди сами утонули с кораблём. Это не его забота. Сказано было уничтожить всех – никто и не выжил.
***

Обсуждать национальную принадлежность им пришлось снова, когда они уже вернули катер в порт, переоделись и стояли на парковке возле своего автомобиля. Лишь здесь фоксы расслабились, уверовав, что всё прошло отлично. Стоун закурил, угостил Гектора и важно заявил:
- У меня был план покруче. Пустить ко дну здоровенный круизный лайнер, набитый кипрскими русскими.
Он рассказал своим бывшим подчинённым про Болгарию, Лушникова и о том, как всё провалилось. Стоун рассчитывал впечатлить размахом своего плана, однако Гектор поступил грубо.
- Тебе не следовало с ним пить. Я всегда удивлялся – как ты так спокойно убиваешь своих соотечественников? А здесь, с этим газетчиком ты мало того, что завязал длительный контакт и сдружился, так ещё и выпивка. Очевидный риск.
Это был неожиданный наезд. Во-первых, у фоксов не принято обсуждать личную жизнь и происхождение. Стоун, Олдман и Гектор были давно знакомыми «норильчанами», все трое, конечно, понимали, что Стоун украинец, но вслух об этом не говорили. Лассер в этой ситуации оказался посторонним, и слова Гектора стали для него откровением, он бросил взгляд на Стоуна. Долю секунды, но уловимо.
Во-вторых, такая фамильярность проскочила впервые. Гектор никогда бы не ляпнул подобного в адрес своего формального босса. Но теперь все понимали, что Стоун хромая утка, новый руководитель бюро – Олдман. Гектор, кстати, произнося свою тираду, пялился как раз на Олдмана. И он-то поставил болтуна на место:
- Попридержи язык! Будто сам не валил своих земляков-югославов!
К теме русской генетики Стоуну всё же пришлось вернуться снова, на следующий день, когда прошла планёрка, и из Брюсселя пришло лаконичное поздравление с успешным и бесследным уничтожением сухогруза – Уигерт попросил выйти всех кроме Стоуна.
- Теперь о вашем новом назначении. С Керимом мы пообщались, его новая задача ему ясна, а вот у вас ситуация посложнее. Впрочем, и поинтереснее. Мы возвращаем вас на оперативную работу. Скажите, вы сумеете отличить украинца от русского?
- Вообще или какого-то конкретного человека?
- Вообще.
Стоун задумался. Когда-то он легко различал своих и чужих. Но это было во времена острого политического конфликта. Свои легко маркировались как свои. Чужие открыто заявляли, что они чужие. Были, конечно, и не определившиеся, однако с ними вояка Стоун дел не имел. Те были по другому ведомству. Случалось и такое, что чужие отчаянно пытались доказать, что они свои. Этих он научился раскалывать парой-тройкой наводящих вопросов. Поэтому и сейчас, подумав, ответил Уигерту утвердительно.
- Да, сумею.
- Вы ответили не очень уверенно. И это даже хорошо. Вам поможет наука, а вы поможете ей. Вы же слышали о проекте «Скиннер»? Наша компания давно работает с одной известной научно-технической лабораторией над созданием компактного и оперативного устройства для выявления русской крови в человеке.
Стоун, как и все фоксы, конечно же, знал о такой разработке. Проект даже успел стать предметом насмешек – так давно его анонсировали и так долго откладывали внедрение, что мало кто верил в успешный исход. Планировалось, что это будет некий шприц-пистолет для забора крови у объекта и окончательного установления национальности. Уничтожать явных русских фоксам стало сложнее в последнее время. Те попрятались подобно Демескосу-Дёмушкину, либо прикинулись гражданами других стран. И сейчас Стоун узнавал интересные подробности проекта «Скиннер» от Уигерта.
- Долгое время мы не могли добиться оперативности получения результата. От забора пробы до определения национальности проходили минимум сутки. Приборы были громоздкими, неудобными и дорогостоящими. Что-то вроде ноутбука с привязанным контейнером для проб. Мы упростили задачу учёным, чтобы устройство не тратило время на определение национальности, а давало ответ на один вопрос: русский или нет? То есть нужно было лишь найти те кусочки генетического кода, которые присущи русским, маркеры. Это ускорило процесс. Но потом выяснилось, что много времени уходит не на расшифровку ДНК, а на сопоставление с базой данных, на простой перебор вариантов. По этой причине устройства были перегружены автономнымдисками с базами данных и работали нестабильно. Наконец, мы додумались до облачной технологии. Оказалось проще снабдить сканер телекоммуникационным модулем, чтобы он попросту расшифровывал взятую пробу и отправлял результат через интернет в единый аналитический центр. И уже в центре мощные сервера быстро определяют нужные маркеры. После чего, практически сразу, вердикт высылается обратно на сканер, у которого индикатор загорается либо красным либо зелёным цветом.
- Красный – русский?
- Угадал. Такое решение уменьшило и габариты сканера, и период определения результата. Теперь это от пяти до пятнадцати минут, в зависимости от качества канала связи и условий, в которых взята проба. С кровью и слюной быстрее. С волосом, ногтями, жвачкой или, не знаю – отрезанным пальцем – дольше.
- Что ж ты сразу не сказал, я бы отрезал пару пальцев у моряков, проверили бы. Ведь я догадываюсь, прибор уже готов и ты привёз его с собой?
- Нет и нет. Не привёз и не готов. И вот здесь мы переходим к твоей новой задаче. Но сначала немного науки, Стоун. Ты хорошо учился в школе? Тебе придётся пошевелить мозгами. Помимо технических проблем в проекте «Скиннер» обнаружились и гуманитарные. Анализ ДНК не даёт стопроцентного определения национальности. В случае с русскими ещё сложнее, у них было обильное кровосмешение за всю историю, это более двухсот национальностей. Но есть так называемые гаплогруппы, указывающие на происхождение. У каждого человека свой набор гаплогрупп, свои пропорции. Грубо говоря, у русских примерно 50% славянской крови, 20%  северной, фино-угорской, 10%  балканской, ещё чуток татарской, кавказской и так далее. Но это очень усреднено, поэтому бесполезно. Примерно как допустить, что средний землянин на треть узкоглазый, на треть темнокожий, на треть белолицый, а потом пытаться отыскать и уничтожить всех таких персонажей. Их будет совсем немного.
Так и с русскими. В зависимости от региона происхождения существует или существовало множество разновидностей этой нации. На востоке татарские, на юге кавказские, на севере финские. Это самые простые варианты, система распознаёт их с большой долей точности. Хотя и тут есть подгруппы и флуктуации. Самая же большая сложность с центральными и западными русскими. Их генетический код, пропорции гаплогрупп практически совпадают с украинскими. Разница всего в несколько процентов в пропорциях. Чуть меньше в украинцах финского, чуть меньше западноевропейского и чуть больше славянского. И вот эти «чуть» - очень критичны для нашей дальнейшей работы. Даже у белорусов расхождения с русскими больше, чем у украинцев. Один генетик из тех, с кем мы работали, даже сказал, что украинец и русский – один и тот же человек. Но это же не так?
Стоун с интересом слушал Уигерта. Ему не хотелось встревать своим мнением, да ещё и по такому неоднозначному вопросу. Почему-то вспомнился Лушников, «предпоследний русский». Захотелось что-нибудь возразить.
- А скажи-ка, шотландец является британцем? Киприот является греком?
- Совершенно неуместные сравнения. Шотландец является британцем, но не является англичанином, у нас… у них – начал раздражаться Уигерт – разное происхождение. А киприот, наоборот, самый что ни на есть грек, уплывший на отдельный остров. Что ты хочешь сказать мне этими вопросами?
Стоун спохватился, что пора отвечать политически корректно. Да и безопасно для себя. Чёртова генетика, Сталина на них нет. О, кстати, Сталин!
- Я к тому, что национальность, особенно в случае с русскими, это не столько кровь, сколько то, что в голове. Один из самых известных русских – Сталин был чистокровным грузином. Все цари у них были немцами. Пушкин – негр. Кого ты там ещё знаешь? – У Стоуна закончилась эрудиция, - нас, украинцев, долгое время кормили сказками, что мы русские. Но нам хватило рассудка и воли, чтобы самоосознаться и вспомнить, кто мы есть. И когда это случилось, мы не захотели быть русскими. Не знаю, что твердят вам учёные крысы, но настоящий украинец – не русский.
- Великолепно. Я возвращаюсь к своему вопросу: ты способен лично разглядеть эту грань? Да? Тогда слушай задание. Ты направляешься в Киев. С тобой полетит тот самый тестовый прибор. Он требует точной донастройки, которой ты и займёшься. Задача – собрать как можно больше образцов украинских генов. Тайком ничего делать не придётся, ты будешь оформлен как сотрудник Организации по исследованию радиации при ООН. Она реальная, у неё есть представительство в Киеве. Там у тебя будет кабинет и необходимое оборудование. Организуй сбор материалов публичным образом, открыто. Якобы собираем слюну для замеров радиационного фона. Точную формулировку мы тебе дошлём. Инструкции к сканеру тоже. Учти, каждое его включение даёт автоматический сигнал в центр, чтобы программа уже за несколько секунд была готова к приёму и обработке расшифрованной ДНК. В составе прибора есть модуль геолокации. Каждая проба оформляется отдельным файлом – где и когда была взята. К этому файлу потребуются дополнительные сведения, которые ты будешь досылать следом. Фотография лица субъекта, имя, возраст. И твой личный вердикт, настоящий это украинец или нет.  Именно поэтому на задание отправляешься ты, а не кто-то из наших учёных. Хотя они очень желали сами. Впрочем, возможно, Центр дошлёт тебе в помощь кого-то из наших генетиков. Сейчас тебе предоставляется трёхнедельный отпуск, передавай дела Олдману, погружайся в тему ДНК-исследований, вспоминай родные киевские улицы и лица. Можешь съездить отдохнуть. В ту же Болгарию, например.
***

На улице за углом поджидал Керим. Знал, что Стоун отправится покурить именно сюда, его бывший кабинет временно занял Уигерт. Здесь же был и Олдман, которого Керим, вероятно, специально притащил с собой, чтобы разговорить Стоуна. Состоялся разговор, похожий на студенческие расспросы после экзамена.
- Ну что? Куда отправили?
- А разве это не конфиденциальная информация? Ты-то мне ничего не рассказал про себя.
- У меня банально, отправляюсь в Брюссель, в нашу штаб-квартиру. Надеюсь временно. Не очень хочется просиживать штаны в штабе. Теперь твоя очередь. – Керим как-то чрезмерно интересовался судьбой бывшего напарника. Стоун ответил как бы не ему вовсе, а в адрес молчавшего Олдмана:
- Отправляюсь на родину, Киев, Украина. Переквалифицируюсь в учёные. Единственное моё оружие отныне – шприц-пистолет.
Стоун безэмоционально пересказал вкратце суть разговора с Уигертом. Он пока ещё не мог понять, как относиться к возвращению на родину, где не был уже много лет. И как относиться к новой работе. Задание не боевое, но и не совсем штабное. Почётное ли? Хотелось выработать некую финальную фразу, грубую и ёмкую, как он любил, но пока не получалось. Он пытался понять реакцию Олдмана, однако финальную фразу после рассказа Стоуна метко ввернул Керим.
- Отправляешься собирать сопли в пробирку? Не подумай, что я издеваюсь, Стоун. Просто я считаю, что это недостойно тебя. Тебя можно использовать более эффективно. Ты вояка, причём стратег. Командование допускает большую ошибку.
Стоун удивлённо смотрел на своего главного аналитика, который раньше не опускался до таких дифирамбов. Олдман, скотина, утвердительно кивал на каждое слово Керима. Стоун не знал что сказать. Зависла пауза, Керим что-то обдумывал, но вдруг вспомнил о чём-то другом, достал свой телефон и стал показывать фотоснимки.
- Хотел спросить, пока вы оба здесь. Это ваш же фотоотчёт с места вчерашней операции. Объясните, что это такое?
Из всей серии снимков Керим перелистывал туда-сюда две фотографии. На одной был общий план, фоксы запечатлели на каком расстоянии находились возможные свидетели. Нижнюю половину снимка занимало море и безопасно мелкие точки рыбацких лодок, а на верхней половине было небо и висящий в нём высоко в отдалении шар. На второй фотографии ракурс был поближе, демонстрировались обломки, плавающие на воде. Но попал и кусок неба. И на этой голубой полоске снова виднелся странный шар. На блик было не похоже, ощущалась однозначная материальность объекта, характерный металлический блеск. Снимки были сделаны в немного разных направлениях, а значит, шар либо перемещался, либо их было два. Размеры его тоже были различными, то есть он вроде как приблизился. Олдман кряхтел и немного нервничал.
- Что за дрянь? Ничего такого там не было, мы смотрели во все глаза – чтоб ни лодки, ни самолёта. Стоун, ты видел?
- Я видел, что ничего подобного там не было. Готов поручиться. Тут какая-то ошибка техники или соринка на объективе. На дрон или беспилотник даже внешне не похоже. Метеозонд? Мы бы его заметили. У нас будут проблемы, Керим? Ты перешлёшь это в Брюссель?
- Не знаю, не думаю. Если вы все вчетвером готовы подтвердить, что это просто блик, то и чёрт с ним. Ладно, проехали. Про Украину, есть идея. У нас ведь формируется ежемесячная сводка от разных наших бюро. Я читал донесение коллег, что на Украине возможно появление активной русской ячейки. Не кружка по интересам, а подпольной организации то ли сопротивления, то ли возрождения. Им там легко маскироваться под украинцев. Давай я поговорю с Уигертом или даже со своим профильным руководителем в центре, чтобы тебя нагрузили дополнительной задачей, как минимум разведать ситуацию. У тебя же остались на родине какие-то связи?
Мозг Стоуна уже бы перегружен. Он тупо молчал. Зато оживился Олдман.
- А разве на Украине нет нашего бюро?
- В то-то и дело, что нет. Считается, что на той территории остались только украинцы. Русских и их сородичей на востоке страны зацепило ядерным взрывом. Оставшихся должны были свести сами украинские власти. Но в неразберихе тех лет, в панике заражения и миграции внутри Украины всё как-то смешалось и забылось. И вот сейчас вполне возможны возрождение и концентрация русских. Может, они действуют прямо на территории Украины. А может, залезли за… как называется эта река, Днепр? – залезли за Днепр, на мёртвую территорию. Почему бы не выяснить правду? Я, работая в центре, буду по возможности помогать. Как-то сработался я с тобой за год.
Стоуну понравилась эта идея. Та странная пустота, что образовалась внутри после разговора с Уигертом, начала заполняться каким-то смыслом и эндорфином. Даже если руководство отвергнет инициативу, что мешает ему в частном порядке разведать ситуацию и, может, вскрыть серьёзный заговор?
Инициативу, впрочем, не отвергли. Уигерт через некоторое время снова вызвал Стоуна, сделал ему выговор за то, что тот разболтал о своём назначении Кериму. Но потом деловито спросил:
- Проблема русского подполья на Украине, действительно, принимает характер серьёзной. У тебя остались связи нужного характера на Украине? Отлично. Ничего не гарантирую, я доложу о твоём… о вашем с Керимом, предложении руководству. И возможно, нам поручат дополнительную миссию. Но об этом ты узнаешь уже на месте. Пока что действуй по первоначальному плану «Скиннер». Твоим куратором от Центра буду я. Ну и надеюсь понятно, что на родине ты будешь самим собой. Как там тебя – Андрей…?
- Андрей Викторович Осадчук. – Стоун даже вздрогнул, когда произнёс своё настоящее имя.
- С возвращением, товарищ Осадчук.
***

9.
- Они просто взяли и расстреляли в упор все корабли! Без сопротивления! Наши моряки и не догадывались о таком коварстве! Не верили, что союзники развернут орудия прямо на них! Всю гордость французского флота! Сотни убитых моряков! – Инес эмоционально размахивала руками. Тойво и Дейв, оба впервые, слышали от эрудированной француженки рассказ об одном эпизоде Второй мировой войны. Летом 1940 года, когда фашистская Германия без особых сложностей покорила Францию, то в качестве трофея ей должен был достаться и весь военный флот французов. Даже те корабли, что несли боевое дежурство во многих портах Атлантики и средиземноморья. В тех же портах стояли и союзнические британские крейсеры и линкоры. Лондон как всегда прагматично расценил, что французский флот теперь усилит фашистов, и в первые же часы после падения Парижа отдал приказ своим адмиралам срочно потопить друзей-французов. Что те так же прагматично и сделали. Где-то для приличия выставив невыполнимый ультиматум, а где-то и без предупреждения. История поразительная, хотя во время войны всё возможно.
На южном горизонте в дали на юге исчезала Александрия. Как раз один из тех портов, где британцы предали французов. И сейчас ребята уже подплывали к Израилю, путешествие заканчивалось успешно. Никаких особых инцидентов не было. Правда, возле Кипра на телефон Тойво снова пришло сообщение от таинственного Хайера «Спустите флаг на одни сутки. И возьмите южнее на 5 миль». Дейв снова поколебался, однако не нашёл в этом ничего опасного. Флаг спустили, но от Кипра отодвинулись только на две мили. И целые сутки смотрели во все глаза, будучи наготове. Ничего особенного не произошло. Разве что на встречном курсе довольно близко прошло голландское судно, немного побарахлила радиосвязь, да где-то в отдалении сел на мель какой-то сухогруз. Связаться с ним не удалось, но получилось выйти на связь с береговой охраной Кипра. Те сказали, что знают о ситуации, помощь отправлена.
- Вот скажи, Дейв, твои бы соотечественники смогли бы так просто расстрелять друзей, «на всякий случай»? – Инес не унималась, и вопрос задала, не задумавшись, к кому обращается.
- Ты про которых моих соотечественников? Армия обороны Израиля, ЦАХАЛ, пожалуй, да – поступила бы так же. Это логика войны. Если по договору, который Гитлер заключил с французами, корабли с боевым снаряжением и матросами безропотно уступались фашистам, то где гарантия, что днём позже французы бы сами не развернули пушки на британцев?
- Мы? Никогда…
- Вот это вас и погубило. Точнее позволило фашистам легко покорить Париж. А русских именно погубило. Ведь если ты спрашивала меня как русского, то никогда бы российская армия не стала расстреливать вчерашних союзников. В крайнем случае, отправила бы спецназ и захватила эти корабли. А так – да, понятие чести не позволило бы нашим главнокомандующим и офицерам идти на подобную подлость. Ни российским, ни советским, ни царским. Благородно? Да, но практично ли? Не очень, как рассудила история. Маленький Израиль, окружённый врагами, будет стоять вечно. А огромная, но благородная Россия канула в лету. Тойво, а как поступила бы финская армия?
- А она так и поступила – как британская. Был похожий эпизод, Лапландская война, сразу после советско-финской, когда Хельсинки и Москва заключили мирное соглашение. Оно в том числе обязывало нас очистить финскую территорию от немцев. Фашисты добровольно уходить не стали, и нам, вчерашним их союзникам, пришлось разворачивать пушки на гитлеровцев. И кстати, командовал финскими войсками, как известно Маннергейм. Бывший русский царский офицер с аристократическим воспитанием. Вряд ли он испытывал угрызения совести, предавая немцев. Так что не понимаю, о каком русском благородстве ты говоришь, Дейв.
- Ну, Карл Густав, особый персонаж. Национальный финский герой шведского происхождения. А стрелять в бывших друзей он начал задолго до немцев, когда вступил в войну с русскими. Хотел бы я посмотреть на реакцию Маннергейма, если бы ему сказали, что через сто лет русскую культуру, рискуя жизнью, будет спасать финский парнишка.
Тойво с тоской вспомнил родной Миккели, густые леса и прозрачный воздух. И тут же понял, отчего ему так неуютно на корабле. Это не только постоянная качка, но и резко сменившийся после Кипра климат. Чем ближе они подходили к восточному побережью Средиземного моря, тем гуще становился липкий и жаркий воздух. И это ещё на море! Что будет на пустынном берегу?
***

Через месяц с небольшим лучше не стало. Весь Израиль был зоной непривычного для европейца климата. И это, как объяснял Дейв – даже прохладно. Ядерная зима привела к понижению среднегодовой температуры и на Ближнем Востоке. Здесь в своё время даже пришлось строить тепловые станции и утеплять дома. Зимой будет комфортнее – обещал друг. Однако Тойво всё чаще думал, что до зимы он здесь не останется. Только не знал, как сообщить об этом Дейву, тот слишком настойчиво стремился обустроить быт двух европейских друзей в родной Хайфе. Сулил хорошие вакансии в университете, ускоренное оформление гражданства, выделение отдельной квартиры.
Благо, что власти относились к Тойво и Инес тоже с почтением. Их, доставивших в Израиль обширную русскую библиотеку, встретили как героев. Устроили приём, впрочем, закрытый, на котором не очень понятные персонажи, то ли чиновники, то ли учёные, то ли спецслужбы – поочерёдно подходили к ним и благодарили за спасение культурных ценностей. Дейв их не представлял, те назывались сами, причём, только именами – Авигдор, Симон, Леонид, Зеев. С особой теплотой подошли познакомиться два молодых еврея, в которых по неуловимому сходству с Дейвом можно было узнать тех двоих из группы прикрытия. Они проделали вместе с ними весь путь из Парижа и только сейчас показали свои лица. И тоже: Йосси и Дани – то ли русские, то ли нет.
Конечно, Тойво не рассчитывал увидеть здесь типичных русских в национальных костюмах, но всё-таки они должны были как-то выделяться на фоне остальных израильтян. Но не выделялись. Даже на том приёме все общались с гостями на английском. К одному почтенному, вероятно учёному, который двинул речь об общности еврейской и русской литературы, и вообще назвался Алексом, Тойво рискнул обратиться на русском. Сказал, что в привезённой коллекции есть и Пастернак, которого можно по праву назвать и великим еврейским писателем. Реакция была странной, у Алекса стёрлась улыбка, он напрягся, как напряглись и все присутствующие, услышав русскую речь, и ответил что-то про всемирную значимость Пастернака. На английском. Хотя прекрасно понял русскую реплику Тойво.
Среди обычных жителей Хайфы русских тоже было не отличить. Вообще, население этого красивого по-европейски современного города было весьма пёстрым. Тойво удивило обилие арабов, с которыми у официального Иерусалима вроде как натянутые отношения. Необычными были и негры, про которых Дейв сказал, что это самые настоящие евреи, просто из Африки. И если эти группы проживали компактно, то русские были как-то растворены в общем народонаселении. Хотя по оценкам Дейва каждый шестой израильтянин имел русские корни. Зато материться на русском умел каждый второй. Тойво тоже подтянул своё знание нецензурной русской лексики именно в этой стране.
Всё же в Хайфе нашлись улицы и кварталы, где были русскоязычные вывески и смело говорящие на русском обитатели. Однако это выглядело как-то искусственно, подобно ресторану «Светлана» в Париже или кафе «Толстой» в Барселоне – с шароварами, матрёшками и блинами. Старый парикмахер Миша объяснил, что русская атмосфера с годами растворяется за ненадобностью, нет подпитки, нет новых олимов – репатриантов, нет и самой России. Молодёжь уже не понимает, почему его парикмахерская называется странным словом «Цирюльня», а стариков-клиентов становится всё меньше. Как-то это всё не вязалось в голове у Тойво с рассказами Дейва о бережном хранении русской культуры в Израиле.
Привезённые ими книги увезли в Еврейский университет в Иерусалиме. Туда и планировал трудоустроить своих европейских друзей Дейв. Тойво он обещал что-то похожее на руководство кафедрой не славянских даже – а русского языка. Правда, для этого требовалось начать учить иврит. Его в любом случае требовалось учить, чтобы остаться в Израиле. Пока, этот месяц и некоторое ближайшее время, все они жили в Хайфе. Дейв у себя дома, Тойво и Инес в кампусе Техниона. В одной сдвоенной комнате по типу парижской, где соседом Тойво был сеньор Бранко.
В первые дни после приезда у Тойво и Инес случился секс. Произошло это после того самого приёма в их честь, после обильных доз шампанского и вообще – после довольно рискованного путешествия из Парижа. Ребята снимали стресс. Как только они откинулись друг от друга на кровати и отдышались, парижанка поспешила заявить: «амикаль секс» - дружеский, дескать. С тех пор так и продолжали дружить, как ни в чём не бывало.
Инес не жалела о своём бегстве, только порывалась кому-то позвонить во Францию, узнать, что там про них думают. Дейв не позволял этого делать и обещал, что разузнает сам, осторожно, по своим каналам. А в целом девушка воспринимала происходящее как отпуск, вояж в экзотическую страну. С интересом гуляла по окрестностям, упросила Дейва, чтобы тот свозил их в Тель-Авив и Иерусалим. Съездили в итоге только в Тель-Авив по побережью. А в Иерусалим Дейв пока не пускал, готовился Хотел совместить приятное с полезным, так чтобы сразу ребята смогли заключить контракты с Еврейским университетом.
Это должно было случиться уже на днях. А пока они вели праздный образ жизни, что тяготило Тойво, как и климат. Как и перспектива осесть в Израиле надолго.
***

В очередной такой туристический день в конце лета Дейв отвёз их на развалины тевтонского замка Монфор. Инес, с восторгом обнаружив кусочек родины упорхнула читать какие-то древние  надписи, а Дейв обратился к Тойво – чего такой грустный?
- Дейв, надо поговорить. Ты знаешь, у вас довольно жаркий для меня климат…
- Морской. Ты же сам с Коста-Бравы!
- Совсем не то. Тут правда, душно и… пахнет, не только морем. Не обижайся. Я благодарен тебе и твоим друзьям за то, что вы делаете для меня. Но вот этот неожиданный отрезок своей жизни я бы хотел потратить на путешествия. Не в пределах Израиля, а вообще. Если угодно – потратить на научные исследования. Мне интересны русские диаспоры, живущие в разных странах. У этого народа поразительная судьба, он уничтожен, но русская жизнь ещё тлеет во многих странах. А кто-то хочет уничтожить и оставшееся. Ты знаешь, я сам потерял близких русских. Плюс подавление их культуры, чем мы тоже с тобой занимались целый год. Если Израиль готов стать прибежищем, то я могу помочь. Но сначала я хочу разузнать, а что собственно, осталось? Что ещё можно спасти? Здесь, внутри вашей страны, нет русских руин наподобие этих, французских.
- Но у нас есть сами русские, я тебе говорил – каждый шестой житель.
- Русскими вы здесь называете всех, кто говорит по-русски. Я заметил: это и украинцы, и какие-то арабы, и корейцы.
- Ха-ха! Это казахи. Дружище, так оно и есть. Русские – далеко не только славяне. И даже, наверное, совсем не славяне. Так не только в Израиле, но и где-нибудь в Америке, грузина, умеющего говорить по-русски, будут называть русским. И будут правы. Единственный объединящий критерий русского народа – общий язык.
- Постой! Я тоже говорю и люблю говорить на этом красивом и честном языке, но я же не русский! Тут что-то другое. Вот ты говоришь про каждого шестого. Здесь я познакомился уже со множеством людей, но русских встретил единицы. Русские евреи уже не используют родной язык, они уже не показываются, как будто боятся фокстерьеров даже здесь, защищённые Израилем. Заметь, у вас нет оформленной русской автономии или диаспоры. У нас в Испании, например, было выраженное сообщество, они регулярно встречались, проводили мероприятия, поддерживали национальных дух. А тут никто этим не занимается, и русские как бы растворяются за ненадобностью. Становятся израильтянами. Может это и правильно в целях безопасности, но неправильно с исторической точки зрения. Я так думаю. Мне хочется узнать, что в других странах.
Они надолго замолчали. Раздался радостный крик Инес из какого-то помещения «О-ля-ля! Тут и винодельня, точь-в-точь как у нас!»
- Ты удивил меня, Тойво. То о чём ты говоришь про наших похоже на правду, если воспринимать сказанное как взгляд со стороны. И кстати, я слышу такую оценку не впервые, есть тут у нас один русский, полковник Крылов… Но чисто технически, как, куда и в каком статусе ты собираешься ехать?   
- Мне понадобится твоя помощь. Возможно ли моё трудоустройство в университет в заочной форме? Так чтобы я официально был прикреплён, но тут же отправился бы в командировку? Или получил бы какой-то грант на исследования славянской культуры? Ты ведь понимаешь, денег я обналичил немного, связей с родителями у меня временно нет, а путешествия требуют больших трат.
- Из тебя бы получился отличный еврей, - повеселел Дейв – не сделать ещё ничего для новой родины, но уже требовать денег под непонятно что. Однако, это даже проще. В Иерусалим тебя пришлось бы устраивать со всей бюрократией, по-настоящему, я ведь хотел найти тебе занятие по душе. А если нужно фиктивно, то мой родной университет Технион сделает это в три счёта. Тебе ведь не важно, если ты будешь представлять факультет архитектуры? Фиктивное, заметь - фиктивное! – гражданство мы тебе тоже оформим. 
Тойво улыбнулся. В этой стране, вероятно, очень дорожили гражданством.
***

Обратно они ехали задумчиво, под трель впечатлений Инес от замка, которого сами толком и не посмотрели. И лишь спустя время Дейв спохватился и поднял взгляд в зеркало заднего вида.
- А куда же мы пристроим мадемуазель? 
Тут спохватился и Тойво, он не делился планами с подругой. Пришлось лишь сейчас совестливо пересказать девушке содержание разговора. Инес, впрочем, ничуть не обиделась, а даже воодушевилась.
- Блестящая идея! Только почему ты собираешься делать всё это один? У нас сформировалась неплохая команда. Продолжим приключения тем же составом. Да ведь, Дейв?
- Вот как? Тебя тоже не воодушевляет перспектива работы в Иерусалиме? Увы, ребята, я с вами не поеду. В ближайшее время не смогу, у меня есть обязательства и работа. Может, присоединюсь после. Однако куда ты собрался Тойво?
- Прежде всего, хочу в Китай. Неоднократно слышал, и от тебя, в том числе, про некий секретный «русский город». Зачем китайцы собирают русских у себя? Как им там живётся? Почему всё это секретно, если Китаю не нужно никого бояться? Я же смогу это сделать как турист?
- Маловероятно. Наши уже пробовали официальным путём, не вышло. Затем попытались неофициально – тоже были обнаружены и получили ноту протеста. Теперь китайцы относятся к нам ещё подозрительнее. Поэтому если ты поедешь как представитель Израиля, то столкнёшься с такой же завесой молчания. Если в частном порядке, то тоже большой риск. Мы не знаем даже примерного расположения «русского города». Может, это где-то в горах, в лесу или на острове.
- Слушай, а он вообще существует? Кто-нибудь там бывал или хотя бы видел? Может, китайцы так же занимаются истреблением?
- Нет-нет. Всё нормально. Факты подтверждали многие люди, но это было несколько лет назад. Теперь же полная секретность. Русские живут там, изредка выходят на связь, однако всё цензурируется. Известно только, что у них всё нормально и о них «заботятся».
- Я всё-таки попробую попасть. Может, как путешественник пешком из какой-нибудь соседней страны?
- Китай огромен. И после уничтожения России стал во сто крат осторожнее. Если ты даже попадёшь там под подозрение, то как частное лицо тебя могут просто уничтожить. И вас, девушка, тоже. Вы, двое европейцев, будете там на виду. Знаешь, у нас с ребятами была одна идея, но не было времени и ресурсов – действительно, пройтись по периферии, по приграничным странам. Перехватить хоть где-то этот поток уезжающих в Китай русских. Казахстан, Киргизия, Индия, Вьетнам, Тайланд. В Тайланде был даже первый контакт, но забросили.
- Тайланд? Там ведь есть и собственная большая диаспора русских? Туда я тоже планировал попасть. Давай попробуем это направление. Инес, ты полетишь… со мной?
- В Тайланд? С превеликим удовольствием, давно мечтала там побывать. Не знала, что там русская диаспора. Давай. Только кем мы будем? Инес Кювье и Тойво Саволайнен наверняка разыскиваются Интерполом. Ты не узнавал, Дейв?
- С этим пока непонятно. Новая Сорбонна и французские власти хранят молчание. Но по неофициальным каналам, конечно, мы в розыске. Вы можете отправляться по израильским паспортам, это мы для вас сделаем. Евреи, как вы уже убедились, очень многолики по внешности. Зря вы не стали заниматься изучением иврита. Но хотя бы по субботам не работайте – чтоб не вызывать подозрений. Имена придумаем. Есть на этот счёт пожелания?
Тойво и Инес переглянулись, сдерживая смех. Девушка представила, что на них натянут хасидские шляпы и лапсердаки, а Тойво забавляла узаконенная и свято соблюдаемая субботняя лень этого народа. Он спросил, есть ли в ассортименте еврейских имён что-нибудь похожее на Инес и Тойво. Дейв ответил, что такие имена можно было бы смело сохранить и с израильскими паспортами, однако именно таких и будут искать Интерпол или фоксы. Их автомобиль остановился на первом за всю дорогу светофоре. Дейв развернулся корпусом и ребята увидели его повеселевшие отчего-то глаза.
- А вообще, друзья, намечается интересная историческая параллель. Вы знаете, я обожаю такое. Вы ведь, финский еврей и француженка Инес – практически Ленин и Инессой Арманд! Не хватает только пломбированного вагона.
- Ленин был еврей?
- Самый кошерный! По маме. Свою большевистскую галиматью он подписывал как Яков Рихтер. Давай так тебя и назовём. А Инес…
- Инесса Арманд, – перебила его девушка-энциклопедия, – урождённая Элизабет Пешо Эрбенвилль. Готова стать Элизабет Рихтер. Мы же – семейная пара?
Мужчины посмотрели друг на друга. Тойво почему-то кивнул. Дейв пожал плечами и немного завистливо решил:
- Пара так пара. Но тогда не Элизабет, а Элишеба. Жаль, что не стану третьим лишним, Надей Крупской. Однако, вы уж извините, но, возможно, я снаряжу с вами кое-кого третьего. Я говорил тебе, Тойво, есть один русский офицер, тоже рвущийся прочь из Израиля. Согласую с коллегами. Как и вообще всю вашу затею. Революционеры чёртовы.
***

Олег Игоревич Крылов начал свою очередную лекцию по современным методам геолокации. Стартовал учебный год, и начались «гражданские», как он сам их называл, лекции. Помимо них были ещё и специальные – уже не совсем студентам, а специалистам Армии обороны и спецслужбам. Но здесь же, в университете Технион. Там и тема другая, радиоразведка. Хоть он и потерял много лет, но современные РЭБы и «эрэлэски» остались прежними, и его академические военные знания из России были по-прежнему востребованы. Вот с геолокацией и картографией теперь было сложнее. Спутники работали неустойчиво, да и весь мир, живя несколько лет в непроглядной из космоса темноте, перешёл на трёхмерные геопроекции на основе единой базы. Ему самому пришлось сначала подтянуть практику, чтобы получить официальное трудоустройство в Технионе.
Ещё заставляли учить язык, но Крылов делал это лениво. Он хорошо знал сирийский диалект арабского, который и в Израиле носил статус официального. Однако слушателями его лекций были отнюдь не арабы, и полковника попросили преподавать первое время хотя бы на английском. Это заметно коробило его. Передавать русские знания чужим спецам, да ещё и на языке потенциального врага. Всё-таки из Сирии надо было двигаться на север, пробиваться к Армении. Там, может, меньше русских, но больше своих.
Первый шок от Израиля, который приютил Олега Игоревича, тот испытал, когда ему показали технику, стоящую на вооружении Армии обороны. Помимо оборудования знаменитой системы «Железный купол» и нескольких натовских мобильных РЭБ-комплексов, он с удивлением увидел родные «Красухи». Явно не купленные, а попросту подобранные после русских в Сирии. Может, так было и правильно, иначе военная техника досталась бы радикалам. И всё же как-то легко гордость российской армии досталась евреям. Они ещё при этом спрашивали, заглядывая в глаза «Справишься? Сможешь обучить нас?»
Пришлось пойти на уступку. Полковник Крылов впрочем, тешил себя мыслью, что главную военную тайну сберёг. Среди российской трофейной техники был и хорошо знакомый ему КАМАЗ, напичканный экспериментальным оборудованием радиофотонного направления. Пятнадцать лет назад этот комплекс тоже секретно испытывали на Ближнем Востоке. Такого ещё ни у кого в мире не было на тот момент. Израильтяне так и не поняли что это, а Крылов, не выдавая волнения, назвал это «барахлом». Поверив ему, цахаловцы переоборудовали КАМАЗ на свой лад и выскребли из него всю драгоценную наукоёмкую начинку. Чью тайну сберёг? Зачем?
Второй шок оказался больнее. В этой стране не было русских. Были русскоязычные. Он, конечно, не особо надеялся встретить здесь сослуживцев или хотя бы бывших русских солдат, но рассчитывал найти хоть в какой-то мере своих. Даже таких не было. Русскоязычные жили своей жизнью, не особо печалились о падении России, слабо рассуждали о мировой политике и прежней, российской жизни. Один пожилой полицейский, Лёша, который даже служил когда-то в российской армии, прямо ему сказал «Олег, чего ты так суетишься? Война таки уже кончилась». 
Правильное суждение. И тем тяжелее становилось на сердце. Русские не сдаются – аксиома, вдолбленная с детства старшим братом, таким же будущим офицером. Как может кончиться война, пока жив хоть один русский солдат? То есть как минимум он, Крылов. И вероятно, не один. Невозможно, чтобы во всём мире были уничтожены все военнослужащие почти миллионной Российской армии. Где-то должны быть свои, которые тоже никогда не сдаются. И возможно им требуется подкрепление. Олег Игоревич как бы продолжал нести боевое дежурство. Формально приказа о его увольнении не было. К тому же он помнил, что Российская Федерация сравняла предельный возраст увольнения полковников с генеральским. Значит, до шестидесяти лет он мог числиться полковником запаса. Своё нынешнее пребывание в Израиле Крылов считал временной передислокацией. Полковничьего кителя и знаков отличий у него давно уже не было, перейти на службу в ЦАХАЛ категорически отказывался. И всё же раздобыл себе полувоенный френч без знаков отличий, не песочного, а зелёного цвета. Хотя и этот зелёный был каким-то неуставным, ярким.
Крылов чувствовал себя чужим здесь. И всё же жил, работал и послушно обучал израильтян по своей специальности. Как военные, кстати, они ему очень импонировали. Очень дисциплинированные и патриотичные. Да и как студенты – впитывали материал с интересом. Здесь ему ни разу не приходилось повышать голос и призывать к порядку в аудитории. В его молодости, даже в военных академиях всегда находились троечники, спящие или болтающие на задних рядах.
На сегодняшней лекции было исключение. Как раз на заднем ряду, за спинами обычных студентов-архитекторов сидели двое и наглым образом болтали. Их явно не интересовала допустимая погрешность тахеометров, как всех присутствующих, но и случайно они сюда не попали. Оба внимательно смотрели на Крылова. И, похоже, обсуждали его. Одного он знал, это Левин, бывший русский и бывший слушатель крыловских спецкурсов. Кажется, моссадовский. Второй, вроде как, не местный. Русоволосый и курносый молодой человек. Они разговаривали шёпотом, неслышно для Крылова, но по артикуляции тот понял, что разговор идёт на русском. За годы плена полковник научился боковым зрением понимать, когда идёт обсуждение его персоны, и о чём разговор. То было на арабском, а эти двое беседовали на родном русском. Слова вроде «да» и «нет» легко угадывались по движениям их губ. Или вот ещё, характерное выражение лица «да ну на хрен!» в исполнении Левина.
***

- Да ну на хрен! Никакой он не шпион. Конечно, проверили, когда подобрали. У нас были достоверные списки всех российских специалистов, работавших в Сирии. Полковник Крылов в них тоже значился. Да и знаешь, русского военнослужащего сразу видно – по манере, по речи. Эффект дуболома, тебе, наверное, не понять. Поймёшь, когда с ним пообщаешься.
- И всё же из плена просто так не отпускают. Его же могли обработать, перекрестить в ислам, я читал о таких случаях.
- Всё печальнее Тойво. Крылов был честен с нами во всём, кроме одного момента. Он не был в плену, как заявляет. Он был в рабстве. Не всякий готов в таком признаться. Мы пробили его историю. После уничтожения России исламисты, пользуясь моментом хаоса, легко перешли в наступление и перебили всех русских спецов. Не без помощи внешних сил, конечно. Крылов в тот момент был командирован из гарнизона в одно отдалённое поселение. Тамошние жители были лояльными суннитами, но, как и многие арабы – хитрыми. Они спрятали Крылова у себя, а потом, поняв, что никто за полковником не придёт, посадили его на цепь. Это к вопросу о дружбе народов.
- Какую цепь? Ты говоришь образно?
- На настоящую кованную цепь. Задавать чисто психологически. Крылов просидел на цепи на задворках у местного шейха, год или два. И только потом его заставили работать, чтобы выжить. Я так понимаю, полковник-радиоэлектронщик занимался выращиванием цитрусов. Спроси как-нибудь при случае, обтекаемо. Только аккуратно, он не знает, что мы знаем.
- Невероятно. Человек все эти годы ждал, что за ним придут боевые товарищи? Как он сбежал?
- Скорее всего, отпустили за выслугой лет. Ему ведь уже под шестьдесят. Старый раб уже не нужен. А за примерное поведение его не убили. Может из уважения к стойкости. А может, просто ослабили контроль и он улизнул. По крайней мере, дерзкого побега со снятием часовых не было. 
- Он намерен мстить? Он указал вам координаты своих… рабовладельцев?
- Нет, русские вообще не мстительный народ, в отличие от евреев. Но и нас он ни о чём не просил. Оклемался, освоился. Особо никуда не рвался, да и куда? Теперь приносит пользу нашей молодёжи. Толковый дядька. Лишь в последнее время стал канючить, дескать, отпустите, хочу повидать мир. Прямо как ты.
Тойво вгляделся в этого невысокого сухопарого человека. Для шестидесяти лет он выглядел молодо. Странно, печать рабства или даже плена, никак не отразилась на его лице. У Крылова был зоркий взгляд, уверенный диктующий голос, но смешной английский. Короткая стрижка и такие же усики тоже не добавляли ему серьёзности, но все студенты в аудитории внимательно и молча слушали преподавателя.
Крылов вдруг уставился прямо на него. Диктуя студентам что-то про угловые секунды, он сам словно тахеометр изучал Тойво. Парень даже заморгал от неожиданности, вытянул спину как по стойке смирно, потом спохватился и пригнулся к блокноту. Абсолютно бессмысленно, ведь Крылов дал понять, что обнаружил в них посторонних. Дейв тоже оценил эту ситуацию.
- А помнишь, когда мы с тобой только познакомились, так же на задней парте на лекции Бузека? Тот делал вид, что не замечает нас, хитрый поляк. У русских всё более прямолинейно. Особенно у военных.
Лекция закончилась. Студенты стали покидать аудиторию, а Крылов остался, всё так же глядя на незваных гостей. Даже не делал вид, что чем-то занят, ждал, когда те подойдут к нему. Когда молодёжь ушла, Дейв поприветствовал на русском полковника, представил Тойво и стал выкладывать суть своего предложения – отправиться в дальнейшее путешествие. Крылов слушал молча, немного наклонив голову, словно собака и глядя в основном на пол между Тойво и Дейвом. Потом задал странный, но в точку – вопрос: «Как вы познакомились? И если можно, пусть про это расскажет товарищ Саволайнен». Тойво понял, что времени это займёт много и сделал грамотное, как ему сначала показалось, предложение.
- Может, пойдём выпьем?
- Я не пью.
Боже, какой я дурак! – Вспыхнула мысль у Тойво – Как несерьёзно я сейчас выгляжу! И как оскорбил, наверное, полковника. Дейв пришёл на выручку.
- Мой друг имеет в виду выпить кофе. Он ещё не знает всех скрытых смыслов русских выражений. А история нашего с ним знакомства столь длинная, что здесь нам не хватит времени – скоро начнётся следующее занятие.
- Я всё правильно понял, просто кофе я тоже не пью. Если вы не против, пройдёмся до парка Нешер, погуляем, расскажете подробнее. Подозреваю, история у вас и вправду нескучная. Финн, который изучает русских, пишет на испанском и виртуозно рисует смешариков. – Крылов кивнул в сторону блокнота в руках у Тойво. Тот посмотрел и рассмеялся. Оказывается, всю лекцию он машинально чертил на бумаге круглобоких зверьков из русского мультфильма, который Лена Вальдес показывала ему для языковой практики. 
***

Парк Нешер оказался большим куском горной лесистой местности прямо посреди Хайфы. Тойво был приятно удивлён и понял, почему Крылов повёл их сюда. Мало того, что это уединённое тихое место, так здесь ещё и воздух был чуть почище. Парк напоминал и русскому, и финну о густых лесах родины. Они бродили втроём под негромкий пересказ Тойво всех значимых событий, приведших его в Израиль. Парень и сам впервые для себя, наконец, систематизировал всю историю последних месяцев.
Крылов оказался весьма умным человеком, зря Дейв называл его солдафоном. Полковник слушал молча, задавая изредка короткие точные вопросы: почему охранник так легко их выпустил со склада, кто их прикрывал, избавились ли они от гаджетов и где теперь их девушка. Пришлось объяснить, что Инес всё ещё с ними и едет дальше, а также рассказать про загадочные сообщения от Хайера-помощника.
- Это интересно. Я могу легко обеспечивать вам полную технологическую невидимость для сомнительных доброжелателей. Но как я понял, вы намеренно оставили данный канал связи и не избавились от телефона? А что касается девушки, расскажите о ней подробнее, каковы её мотивы?
Дейв в этом момент, похоже, и сам удивился преображению Крылова. Затухший полковник обрёл какие-то новые для себя смыслы и, видимо, уже был готов отправиться с Тойво в неизвестном направлении. Впрочем, о направлении у них возник спор.
- Зачем Тайланд? Что за бессмыслица, кого вы рассчитываете там найти? Туристов и эмигрантов, сменивших пол, веру и родину? Надо отправляться в Армению, Казахстан или Таджикистан.
Дейв закатил глаза. Он слышал это не первый раз. Крылов рассчитывал попасть на бывшие российские военные базы. Но там уже давно никого не осталось. После уничтожения России  оставшихся в мире русских собрали в Белоруссии. Заманили далеко не всех, но именно военные с зарубежных баз первыми отправились туда, возрождать нацию и оборонять новые рубежи. Там они все и погибли со второго захода. Крылов не хотел верить, что его коллеги так легко покинули расположения без приказа главнокомандующего. Да ещё и бросив технику и вооружения. Тут русский полковник был прав, но как удалось узнать спецслужбам Израиля – якобы был некий приказ, разосланный по оставшейся зарубежной армии от лица какого-то генерала. Он-то и собрал всех в Белоруссии. Однако эта часть истории была мутной. То же, что военные базы в Гюмри, Душанбе, Канте, Тартусе, Костанае и в других местах опустели – это коллеги Дейва знали наверняка. А Крылов продолжал надеяться на какой-то мифический тайный орден русских офицеров.
- Он не менее мифический, чем ваш китайский русский город. Ладно, давайте в Тайланд. Но потом к армянам или таджикам. Сто вторая и двести первая базы не могли раствориться в воздухе. И прошу выдать мне оружие.
- Ух ты! Извините, полковник, оружия не дадим. Это только привлечёт внимание к вашей группе. В крайнем случае, сами пришлём подмогу, наши люди есть везде. Вы же втроём будете исследовательской командой от нашего университета, учёными, какое тут оружие? Кстати, Олег Игоревич, учебный год только начался. Вам придётся бросить студентов на неопределённый срок. Вы планируете вернуться?
- Надеюсь, нет, Дима. С твоей страной я, кажется, уже рассчитался?
Дима-Дейв грустно улыбнулся. Простодушный полковник сейчас напомнил ему отца, который сгорел в ядерном пекле. Так же как и семья самого Крылова, жена и сын, школьник младших классов, они жили в Воронеже. Тойво вернул всех к предстоящей поездке.
- Дейв, а что за контактное лицо в Тайланде? Из ваших?
- Опять это «из ваших»! Нет, Тойво, из ваших – экспатов. Русский по имени Виталий, кажется. То ли турагент, то ли риэлтор. То ли из Бангкока, то ли из Паттайи. Сейчас уже не вспомню. Надо освежить информацию, дело было в позапрошлом году. Контакт оборвался не по нашей причине – у Виталия что-то там произошло. Он успел переправить несколько русских семей из Тайланда в Китай, а потом заглохло. Мы тоже потеряли интерес к теме русского города, а потому контакт заморозили. Но, я смотрю, у нас появились новые агенты – испанский финн, беглая парижанка и русский полковник. Элли, Железный дровосек и, прости, Тойво – Страшила с соломенными мозгами. Отправим вас к Гудвину. Теперь мне нужно согласовать вашу затею и наше в ней соучастие.
***

На согласование ушло две недели. Не столько из-за бюрократии, как говорил Дейв, сколько по причине не ясного их статуса. По-прежнему было непонятно, ищет ли их французская полиция, Интерпол или кто-то ещё. Официальная Новая Сорбонна молчала, проект букморфинга продолжался на электронных копиях книг. Родителям Тойво французы сообщили, что их сын куда-то пропал, полиция занимается поисками. Узнав об этом, Тойво упросил друга всё-таки передать сообщение домой. Написал собственноручно на бумаге «Мама и папа, привет! У меня всё очень даже хорошо. Не беспокойтесь, я путешествую. Никому не говорите об этой записке». Подумал и дописал «Привет Лурдес». Это чтобы не возникало сомнений, что письмо именно от него. Именем Лурдес они называли соседку, которую в действительности звали Эухения, но после какого-то сериала с похожей на неё пухлой и неуклюжей героиней стали звать её между собой Лурдес.
Дейв сказал, что «свои люди» в Барселоне доставят письмо родителям. А сам Тойво и Инес продолжали все эти дни гулять по Хайфе, но теперь уже с Крыловым. У того был свой автомобиль и он возил их в основном в тот же парк Нешер. Инес в присутствии взрослого, да ещё и полковника, да ещё и настоящего русского – чаще молчала и внимала. Крылов в присутствии дамы разговаривал на английском, хотя в сложных конструкциях переходил на русский, оправдываясь: «Как это правильно сказать-то? Переведи для мадемуазель». Хотя и Тойво не всегда понимал причудливую рубленную речь полковника. Особенно его частые поговорки вроде «Так точно!» или «Разрешите доложить».
Однажды разговор у них зашёл о мотивах будущей поездки для каждого. Крылов всё не мог понять, зачем это путешествие нужно француженке Инес. В научно-исследовательские причины он не особо верил.
- Ты понятно – русский. Но она-то чистокровная парижанка. У вас что, романтик?
- Не без этого, товарищ полковник. Однако с чего вы взяли, что я русский?
- Да по лицу видно. У тебя наверняка какая-нибудь прабабка была русской. Разве нет?
- Абсолютно никаких предков из России у меня не было, только финны. А бабушка, да, несколько лет в юности провела в Сибири.
- Ну вот! Несколько лет в Сибири достаточно чтобы стать русской.
- Это как же, не по крови?
- Кровь значения не имеет. Это менталитет, и он заразный. Если бы твоя бабушка не оказалась в Сибири, то и ты был бы другим. Даже физически. На лицо.
У Инес округлились от удивления глаза, и Тойво стало смешно. Он взялся шутливо спорить об особенностях русских лиц, приведя в пример Дейва. У того нос был с горбинкой, у Тойво – наоборот, курсносый. Дейв был густо черноволосым, Тойво – русым. Лицо у финна было круглым, у друга – вытянутым. Крылов категорически помотал головой.
- Евреев в пример не приводи. Они уже давно не русские и лица их тоже поменялись. Когда я попал сюда, то очень удивился не найдя ни одного нашего лица. Невероятно: в своё время сюда отправились миллионы моих соотечественников, но все они быстро потеряли идентичность. Ты же спец по русской литературе? Читал Чингиза Айтматова?
- М-м… Чингиз Айтмат? Турецкий писатель?
- Ого, как я много пропустил! Он уже турецкий? Быстро же растащили нашу культуру по кусочкам. Нет, Айтматов сын киргизского народа. И русский писатель, писал он на нашем языке. У него есть роман, забыл точное название, про манкуртов. Не слышали?
Тойво досадливо пожал плечами, опять он не знает очередного русского писателя. А Инес машинально перевела незнакомое слово с французского «мой… малыш»?
- Нет, не малыш. Манкуртами в Средней Азии в древние времена называли идеальных рабов. Пленников брили наголо и надевали им на макушку кусок сырого мяса. А потом оставляли под палящим солнцем со связанными руками. Мясо сжималось и доставляло пленнику такую невыносимую боль, что если он не умирал и не сходил с ума, то как минимум терял память. Слово «манкурт» стало нарицательным. Это люди без роду, без племени, они не помнят своей жизни и своих предков.
Крылов сделал паузу, которую слушатели потратили по-разному. Инес впала в ступор, представляя сохнущий у себя на голове стейк. А Тойво притих: неужели сейчас расскажет про годы своего рабства?
- Так вот русские, а точнее русскоговорящие евреи – они как манкурты. Безо всякого насилия, добровольно забыли о своей родине. Им, наверное, даже удобнее стало, когда исчезла Россия. Нет страны, нет воспоминаний, нет проблем. Сами-то хорошо устроились. Всё русское у здешних обитателей стёрлось из памяти.
- Зря вы так, полковник. Я и Инес оказались здесь лишь потому, что Дейв и его друзья стремились сберечь русскую культуру. И им это удалось.
- Это всего лишь прагматизм еврейской нации. Они собирают всё, что плохо лежит. Неплохая, кстати, черта. Российское вооружение, которое осталось на Ближнем Востоке, теперь вот книги, которые плохо охранялись в Париже. Вы не задумывались, почему ваш Дейв не решился ехать с нами? Ему не интересно. Он выполнил задание своих властей и теперь у него, видите ли, дела поважнее. А ведь наш был, питерский. И так тут со всеми остальными мишами-мойшами.
- Между прочим, вам предстоит многому научиться у евреев. – Инес осмелилась сделать укор – Этот народ много столетий прожил без родины, рассеянным по всему миру. Но не потерялся, не исчез, пережил многих своих врагов, и стал только сильнее. А в итоге – однажды обрёл родину.
- С этим не поспоришь. Тут вы правы, мадемаузель. Надеюсь только, что у нас обретение родины случится раньше, чем через несколько столетий. Да нет, нормальные они ребята, с ними можно иметь дело. Да и Дейв хороший парень. Но не русский уже.
Они замолкли на некоторое время, проходя мимо компании молодых людей, которые прямо в парке жарили мясо и весело покрикивали друг на друга. Тойво при виде мяса вспомнил и решился задать вопрос – как Крылову удалось не стать манкуртом в плену? Тот тяжело вздохнул, глаза его слегка заблестели.
- Сырым мясом меня, конечно, не пытали, но было всякое. Я не средневековый бродяга, я русский офицер с повышенным порогом стойкости. К тому же меня питала надежда, что однажды я вырвусь и найду своих. Она и сейчас меня питает, так как своих я пока не встретил, но стал к ним чуть ближе.
***

10.
Проспект Науки уже пожелтел от опавшей листвы. Лето в Киеве по-прежнему было по-заполярному коротким, зелень набиралась к июню, к августу всё уже отцветало, а к сентябрю – и опадало. Пётр Муратович Нечупей, руководитель регионального центра МАГАТЭ вышел из офиса покурить и проветриться. Напротив, через дорогу виднелась башня родного Института физики. Нечупей всю сознательную жизнь провёл в этом районе. Сначала как студент, а потом и преподаватель Института физики, затем как ведущий специалист отпочкованного Института экологии человека. А последние 7 лет уже как сотрудник, а теперь и руководитель регионального центра МАГАТЭ.
После ядерной катастрофы у этой международной организации появился новый смысл. Был организован дополнительный департамент заражённых территорий, который в итоге стал доминирующим. Страны-участницы щедро скидывались на сдерживание радиационной угрозы в пределах бывшей России. Филиалы департамента появились во всех приграничных странах. Киевский негласно был главным, учитывая и площадь заражённой в Украине территории, и то, что за спиной была Европа, и то, что в Киеве нашлись достойные специалисты-ядерщики. Им отдали здание другого института – ядерных исследований, тут же на проспекте Науки. В придачу со всем персоналом. И если раньше тут разрабатывались новые ядерные технологии, и даже имелся собственный небольшой реактор прямо в центре столицы, то теперь учёные, наоборот занимались тем, как сдерживать ядерные последствия.
Подведомственная им территория была огромной. Официально считалось, что в ядерной катастрофе погибли две страны, Россия и Белоруссия. В действительности же их было две с половиной. Террористы странным образом разместили свои грязные бомбы и на востоке Украины, любезно решив для Киева проблему политического разделения страны. Украина теперь существовала только по западную сторону от Днепра. Два мощнейших взрыва поразили Луганск, Донецк и Симферополь. Позже, когда уничтожали Белоруссию, гомельский взрыв поразил радиацией  ещё и Черниговскую область. По официальным данным погибло 4,5 миллиона украинцев. В реальности около 7 миллионов только в момент российской вспышки. И ещё полтора миллиона умирали массово в течение нескольких лет от лучевой болезни. До сих пор умирают.
Много и тех, кто пропал без вести. Как, например, тесть и тёща Нечупея, они жили в Шаровке, под Харьковом, на востоке. Сам Харьков уцелел, да и Шаровка тоже, но в первые дни была столь масштабная паника и неорганизованное бегство на запад, что кого-то просто растоптали, просто раздавили. Сейчас Нечупей по своему статусу мог свободно посещать ту часть страны. Он замерял радиационный фон в разных локациях. Был и в Шаровке. Как во многих посёлках, здесь стояли заброшенные и нетронутые дома. Возле дома тестя под снегом до сих пор возвышались фонящие останки скота. Родители жены забрали только документы и деньги. Ничего не подсказывало зятю, куда они могли двинуться. Их дочь, жена Нечупея через несколько лет умерла. Формально от инфаркта, в действительности от переживаний. Как и многие другие. Детей они нажить не успели, Нечупей остался один.
Поредела и западная часть страны. Украинцы сорвались в Европу: в Польшу, Молдавию и Чехию. Потом, правда, стали возвращаться, но далеко не все. Нынешнее население после недавней переписи, на которую осмелилось правительство, составляло 28 миллионов человек. Против 42 миллионов при прежней жизни.
Нечупей удивлялся, что сам ещё жив. Дело даже не в накопленной его организмом радиации – понятно, что до шестидесяти ему уже не дожить. Другой необъяснимый факт терзал его мысль. В этих уничтожениях соседних стран и так было очень много непонятного и нелогичного. Чем русские так насолили исламистам? Где террористы взяли так много зарядов мощностью в десятки мегатонн? Почему им удалось обойти бдительность спецслужб, которые у русских считались лучшими в мире? Для чего понадобилось уничтожать украинские города? И главное – то о чём знал пока только Нечупей и несколько его сотрудников, побывавшие в мёртвой зоне – почему ударная волна и радиация не поразили приграничные страны?
После нескольких лет экспедиций, замеров, расчётов, прогнозов и ретроспектив Нечупей выявил следующее несоответствие: мощность зарядов, активированных под Луганском, должна была соответствовать радиусу полного поражения размером в 30-40 километров. Частичного – в радиусе 100 километров. Однако населённые пункты в этом радиусе, судя по фотографиям с дронов, стояли, как ни в чём не бывало. Ударная волна почему-то была ограничена.
Аналогичная история получилась и с гомельским взрывом. Тут уже мог пострадать Киев, расстояние всего в 200 километров. Однако ударная волна довольно мощного заряда едва пересекла границу с Украиной. Столица страны оказалась как бы в подбрюшье заражённого ареала, оставаясь при том вполне пригодной для проживания. Нечупей написал отдельную работу на эту тему, однако руководство МАГЭТЭ сначала не сочло это интересным. А пару месяцев назад и вовсе был странный звонок с настойчивой просьбой не публиковать это исследование. После чего, в течение недели по странному совпадению рабочий компьютер Нечупея вышел из строя. Файлы, не все конечно, но пропали.
***

А теперь вот появился и этот подозрительный сосед. В здании института открыли отделение некоего Европейского фонда исследований радиационного заражения человека. Таких фондов сюда присылали много – и международных, и американских, и из других стран. Но то было давно, ажиотаж спал и тем более странным казалось открытие очередного фонда спустя много лет, когда уже всё исследовано. Ещё более странным было то, что филиал фонда состоял всего из одного специалиста. Причём сомнительного. Сам Нечупей биологическими исследованиями не занимался, только водой, грунтами и сооружениями, однако нескольких бесед с новым соседом ему хватило, чтобы понять, что дело не чисто.
Сосед, кстати, тоже был из курящих. «В этом дерьмовом мире лучше дышать через фильтр» - сообщил он Нечупею при первом знакомстве во время перекура. Звали его Андреем Викторовичем. Вроде как местный, и всё же что-то в нём было неуловимо, но угрожающе чужим. Не отсюда. То, чем он занимался в своём офисе, тоже вызывало подозрения. Из всего оборудования внутри были только небольшой прибор для анализа проб и шкаф с «реагентами», в которых угадывался обычный дистиллят. Нечупей опрометчиво легко согласился плюнуть в контейнер для проб. Сосед сказал, что определит ему персональный уровень радиации. И  вот уже пошла вторая неделя, а результат исследования слюны Нечупея оставался загадкой.
Осадчук, так звучала его фамилия, как раз вышел на перекур. Нечупей решил устроить ему контрольный тест. А потом выйти на честный разговор.
- Здравствуйте, Андрей! Как там мои результаты? Долго мне ещё топтать этот мир?
- Привет! Я же говорил, «мозги» прибора находятся в Швейцарии. Вердикт знают только мои коллеги в Европе. Да и потом, это не индивидуальное обследование, а массовое. Ваш анализ ушёл в общий котёл.
- Но вы же обещали сообщить мне персональный диагноз. И для чего я сообщал вам имя и фамилию?
- Погорячился. Думал, что по блату запрошу информацию по вашему файлу, когда будет готов результат. Но мне не разрешили, ещё и замечание сделали, чтоб больше так не делал.
- Жаль. А какой смысл обследовать киевлян наугад? Всем известно, что сейчас радиационный фон в городе не такой высокий, всего 25-30 миллирентген. Понимаете? Милли! Не микро даже! В час.
- Ну, одно дело, сколько радиации летает в воздухе Киева, и совсем другое – насколько фактически заражены организмы жителей. У всех ведь разный разброс. Например, у вас, побывавших в зоне отчуждения. Кстати, Пётр Муратович, по-моему, ещё не все ваши сотрудники сдали мне свои пробы. Я могу сам пройтись по вашим кабинетам?
Нечупей испытующе посмотрел на Осадчука. Пора расставить акценты в отношениях. Стараясь быть строгим, но внутренне труся, он выпалил:
- Андрей, скажите честно, чего вы добиваетесь и чем занимаетесь на самом деле? Вы абсолютно далеки от науки. Тридцать миллирентген, которые я назвал, являются убийственной дозой для человека. А вы даже не обратили внимания на мою ошибку. Что вы в действительности тут делаете?
Осадчук бросил суетливый взгляд почему-то на руки Нечупея и надолго завис. Перед тем как заговорить, он несколько раз неторопливо затянулся сигаретой. Вроде как обиделся.
- Хорошо. Если начистоту, то фонд, который я представляю, получил заказ на исследования от производителя новых детекторов радиации. Это принципиально новая технология, которая сейчас проходит тестовые испытания. В том числе калибровкой занимаемся и мы. Я не учёный, вы правы. Обычный офисный сотрудник. Боссы командировали меня сюда лишь потому, что я родом из Киева. И мне тут проще организовать сбор проб. Но заметьте, я не обманывал вас. Собранные данные наш фонд имеет право использовать в научных целях и сам.
Теперь замолк Нечупей. Прозвучало правдиво. Вполне в духе корпораций использовать людей как подопытных кроликов. Но то, как озвучил Осадчук свою новую версию – всё равно оставляло место для подозрений. Он как бы выдумывал на ходу. Речь его запиналась на ключевых моментах, однако лилась потоком в довершение каждого тезиса. Нечупей имел большой преподавательский опыт, чтобы понять – экзаменуемый чего-то недоговаривает. Впрочем, пока этого хватит. Пётр Муратович поёжился и пошёл на работу, бросив на прощание:
- Можете пройтись по кабинетам со своим инновационным дозиметром. Я предупрежу охрану, чтоб вас пропустили.
***

Вот сволочь-то! Решил проверку устроить, профессор Миллирентген хренов. Стоун надеялся, что на родине ему можно будет побыть самим собой, а оказалось, что и тут нужно быть настороже. В момент, когда Нечупей стал выводить его на чистую воду, в памяти всплыла сцена в кипрском ресторане и лушниковское «кто ты такой?» Стоун кажется, даже посмотрел, не выхватит ли профессор нож. Или чем там сражаются профессоры, микроскопами?
Может быть, его грохнуть на всякий случай? Тем более что Нечупей по данным сканера оказался русским. Не татарином, не украинцем, а банальным русским. Прямого запрета на убийства Стоуну никто не озвучивал перед засылкой в Киев. А, как известно, что не запрещено, то разрешено. Уже скоро три месяца как он оказался тут, и ещё никого не убил. Хотя нет, Нечупей пригодится. Он ведь разрешил попасть внутрь своего института.
У Стоуна был план найти какого-нибудь лопуха, обработать его, нагнать пафоса и торжественно делегировать право сбора биопроб. Сначала ему самому было интересно разводить людей на плевок в коробочку, узнавать кто перед ним оказался, мысленно делать ставку на результат, а потом видеть вердикт. Красная лампочка – русский. Зелёная – нерусский. Но то ли прибор был сырым, то ли генетика слишком сложной – Стоун в большинстве случаев не угадывал. Настоящий коренной киевлянин часто оказывался русским по мнению «Скиннера». А ведь ему, Стоуну, нужно было указывать в отчёте ещё и свою оценку относительно каждого клиента. И такие непопадания вроде как снижали его компетентность.
Из центра, впрочем, упрёков не было. Уигерт говорил, что прибор ещё нужно настраивать. Вот пускай и настраивают.  А бегать собирать сопли фоксу нравилось всё меньше. У соседа Нечупея полно молодых лаборантов, надо только договориться. Может даже забесплатно, ради науки. Пусть сами собирают пробы и прикладывают персональную информацию клиентов. Имени и фамилии Стоуну будет достаточно, чтобы дописать свою оценку – русский или нет – и отправить всё в центр.
Сам он уже набрал материалов прилично. Прошёлся по окрестным организациям, посетил две частных клиники и договорился предварительно с директорами трёх школ, вот-вот начнётся учебный год и собирать анализы можно будет массово. А пока собрано и выслано две с половиной сотни образцов. В принципе примитивная, но изматывающая работа. Особенно сопроводительная писанина. Где уж тут вторая, «боевая» задача – поиски русского подполья.
Русских тут было полно. Это Стоун понимал и без прибора. Русскоязычных ещё больше. Киев, впрочем, всегда был русскоговорящим. Украинский здесь был моден лишь изредка, в зависимости от политической конъюнктуры. И сейчас, спустя много лет, когда нет уже российских русских, киевляне упорно остаются бастионом русской речи. Стоун в первые дни удивлялся, потом вспомнил, что так здесь было всегда и привык.
Сталкивался он впрочем, и с мовой. Но уже не мог понять её. За время его отсутствия украинская речь спрогрессировала в западном направлении. Когда Стоун немного заблудился в очередном переобустроенном районе города и обратился за помощью к прохожему, то услышал поток непонятных слов. Прохожий понял его по-русски, но ответил на мове неизвестного калибра. Забудова, кавярня, збочити и тому подобное. И потом в похожей ситуации у вокзала «полициянт» подсказал ему направление, используя термины «мурований паркан» и «цвинтар». Только тогда Стоун вспомнил, что это за язык. Страж порядка в центре Киева разговаривал по-польски! Точнее на украинском, обильно посыпанным польскими заимствованиями.
В этом смысле с момента его отсутствия мало что изменилось: официальные источники использовали украинский, а народ русский язык. Разве что пропасть между двумя языками стала ещё больше. По этой причине Стоун даже не сразу попал в местное  интернет-сообщество. Керим дал ему напоследок совет: искать концы русского подполья в Интернете, в социальных сетях и на форумах. Первые дни Стоун тщетно искал хоть какой-нибудь живой местный форум. Ему даже показалось, что люди перестали пользоваться интернетом. Новостные ленты работали, сайты компаний и официальных органов тоже, однако народное общение вроде как исчезло. Разгадку узнал случайно. Кто-то из группы школьников, пока он собирал их плевки, начал писать какое-то сообщение на своём устройстве. Стоун подглядел, что пацан писал русские слова латинскими буквами. Оказалось, что современные форматы не поддерживают русского алфавита. Странно, но в русскоязычном Киеве не найти было обычной клавиатуры с кириллицей.
Друзей и знакомых Стоун пока не встречал. Знал, где их можно найти, но внутренне ещё не был к этому готов. Хотел обжиться, войти в курс дел, вернуться в шкуру самого себя. Мать давно умерла, ещё «до России», с отчимом он не общался. Числился ещё сводный брат Юрок. Не то, что числился, а наверняка по-прежнему проживал в родной, стоуновской квартире тут недалеко, на Голосеевском. Отношения с Юрком всегда были более или менее нормальными, однако навещать его тоже пока не хотелось. Уж если освежать связи, то с друзьями и однополчанами. Если, конечно, ещё есть кто живой и кто на прежнем месте.
Начать Стоун планировал с визитов к Лёшке Чабану или к Макару. В своё время они все вместе воевали на Донбассе. Чабан был земляк, киевский, хотя Стоун познакомился с ним только на фронте. Макар из Луцка, но за боевые заслуги власти выделили ему квартиру на Троещине. И ещё орден. Макар был реально легендарным бойцом, бесстрашным и фартовым, Стоун всегда равнялся на него. Когда они виделись последний раз, Макар как раз ушёл к официалам, вступил в Нацгвардию и работал тут, в Киеве. И вроде даже охранял вот это самое здание Института ядерных исследований.
Точный адрес Макара Стоун не помнил, а визуально в типовых домах на Троещине сориентироваться сложно, тем более через 14 лет. А вот у Чабана в Новобеличах они собирались чаще, и его девятиэтажку Стоун помнил отлично. Лёшка пошёл по политический линии. Он был самым молодым в их тройке боевых товарищей. И самым идеологически подкованным. Люто не терпел москалей. И если есть сейчас русское подполье на Украине, то Чабан должен что-то о нём знать. Если, конечно, жив Лёшка. В интернете он не искался, последнее упоминание было пять лет назад. Алексей Чабан, депутат Киевсовета комментировал журналистам что-то про «земельну дилянку для будивництва пид переселенцив». Киев, кстати, сильно разросся, на западной окраине появились целые новые районы для переселенцев с востока. Иными словами Лёшка Чабан был жив и при хорошей должности. По крайней мере, пять лет тому назад. Пора бы наведаться.      
***

В тот же день Стоун проник в основное здание института, пошарился по кабинетам, взял несколько образцов. И даже вроде договорился с податливым лаборантом Павлом по поводу помощи со сбором проб. Научил его пользоваться прибором, наплёл пафосной чепухи по великую международную миссию. И пригласил к себе на отдельную встречу на следующий день. А вечером Стоун уже был во дворе Лёшки Чабана. Здесь ничего не изменилось. Даже классические бабушки на скамейках. Если бы ядерная волна прошлась по Киеву – снесло бы всё, кроме этих бабушек.
Они-то и помогли Стоуну, когда он безрезультатно вышел из подъезда. В квартире Чабана никого не было. Одна старушка стала изучать пришельца въедливым прищуром – может, его лицо показалось знакомым. А вторая, помоложе, поведала:
- Алёшка? Он давно уже тут не появляется. Как с Наташкой разбежались – он на дачу уехал жить. Мабуть, продавать квартиру будет. Редко тут бывает.
- Дача, которая в Барахтах?
- За Васильковым.
- Она и есть. – Стоун бывал там, Чабан возил их в свою баню. Однако найти сам эту дачу теперь он бы не смог. Как же поступить? Спросить наудачу телефон?
- А ты кто сам будешь, что Алёшу ищешь?
- Сослуживец. Воевали вместе. Давно, ещё до… Уж больше десяти лет не виделись. А телефон его случайно не знаете?
- Пощастило тебе, знаю. Он же депутат, я и попросила у него однажды. Давно только это было. Мабуть, сменил уже номер. На, списывай, я уже на бачю ничего. – Она протянула свой телефон. Стоун переписал номер. И только хотел поблагодарить старушек и удалиться, как молчавшая вторая требовательно спросила:
- Звонить-то будешь? – Ей явно хотелось последить за развитием событий. Скучно тут на скамейке. Стоун даже рассмеялся. Потом подкачал серьёзности и набрал при бабулях номер. Ни с кем из прошлой жизни он ещё ни разу не общался. Как теперь к нему обращаться? Лёшка? Лёха? Или Алексей Батькович? Депутат всё-таки…
- Алё.
- Алексей Чабан?
- Ну.
- Здорово, братан! Это Андрей Осадчук. Помнишь такого?
- Привет, Андрюха. Я уж думал, ты сгинул.
Ни радости, впрочем, ни восторга в голосе Чабана не было. Тяжёлый ровный голос. Может, устал после работы? Или вообще не вспомнил Стоуна?
- Скажешь тоже! Мы с тобой под Донецком не сгинули, а уж ядерную зиму пережить – вообще не проблема. Слушай, ты депутатом стал, времени свободного, наверное, мало?
- Депутатом? Откуда у тебя такие сведения?
- Одна бабка сказала. – Стоун вставил поговорку, даже не подумав, что за их беседой внимательно следят две старушки. Одна из них чуть не подпрыгнула от такой наглости. Стоун театрально приложил руку к груди – извините, мол, глупость сморозил.
- Я тут у тебя в Новобеличах, телефон тоже бабка-соседка подсказала.
- Ясно. Я уже давно не депутат. Да и в Киеве не живу. Дачником стал.
- Слушай, может, встретимся? Я, Макар, ты, ещё кто-нибудь из ребят. Столько лет не виделись.
- Макар… Дейнюк который? С ним можешь отдельно на Пивничном кладбище встретиться. Нет Макара. Уже давно.
- Твою ж мать! Макар? Что с ним случилось? – Стоун предполагал всякое, но Макар казался ему бессмертным. Кто-то из бабуль охнул – осспади! – как будто они понимали, о ком речь. Чабан долго помолчал, и наконец, пошёл на контакт.
- Андрюха, а ты вообще в Киеве проездом? Нет, надолго? А где остановился? В гостинице, странно. На колёсах? Нет – тогда давай я в Киев заеду в субботу по делам. Потом тебя прихвачу и на выходные ко мне в Барахты? О! – и картошку мне выкопать поможешь, не одряхлел ще? Потом баня, рябиновка – вот и посидим.
- Давай, Лёшка. Обязательно надо. Макара помянем, былое вспомним, новостями поделимся. Картошки свежей, да и вообще – настоящей – сто лет не ел. Не думал, что в Киеве тоже синтетику жрут. Сохрани, это мой номер. Я обычно или в гостинице «Мир» или на работе – в Институте ядерных исследований. Всё рядом.
- В ядерном институте? Ты? Вот же ж удивил! Ну, прям интрига. Всё, на субботу забились, я позвоню. Рад был слышать, давай.
Под конец разговора они оба вспомнили и возобновили темп, настроение и атмосферу своей давней дружбы. Стоун был искренне рад разговору и результату. Бабульки вернули его в реальность:
- Что с Макаром-то вашим?
- Не знаю пока. Сказал, что на Пивничном кладбище лежит.
- Тю! На Пивничном? Ну, тогда не лежит он. Там вообще не лежат, там сжигают. На Пивничное только радиацийных возят.
***

Назавтра, как и договаривались, в офис Стоуна явился лаборант Нечупея. Он, кажется, уже был не рад, что поддался уговорам и взял на себя ответственность собирать пробы. Стоун почувствовал это и для верности пообещал определить лаборанту гонорар. Символический, поскольку из своих личных денег. Провёл точный инструктаж по пользованию сканером и попросил пользоваться прибором аккуратно, поскольку это чуть ли не единственный образец. Тут он не соврал.
- А если сломаю?
- Я тебе шею потом сломаю. – Вырвалось у Стоуна – Шутка. Материальную ответственность несу лично я, поэтому просто прошу меня не подвести. Сам займусь пока массовыми заборами в поликлиниках Киева, поэтому ты меня очень разгрузишь.
- А зачем этот индикатор? Зелёный и красный свет – это что?
- Не обращай внимания. Это индикатор связи. Зелёный означает, что информация дошла до Швейцарии. Красный означает, что файл не прошёл, однако повторно отправлять не надо. Файл встаёт в очередь и потом в любом случае его примут сервера нашего фонда.
Эту заготовку Стоун придумал заранее, вроде правдиво. Лаборант вздохнул и ушёл с прибором. Главное чтоб не потерял и не испортил. Надо будет навещать его раз в два дня. Ну а теперь – полная свобода. Уигерт пока не выходил на связь и ничем дополнительно не загрузил. Отчитываться о предстоящей встрече с Лёшкой не нужно. Вообще о Лёшке упоминать не стоит. Зачем вплетать в своё тёмное занятие хорошего друга?
В оставшееся до выходных время Стоун беспечно гулял по городу. Киев не особо изменился. Лишь где-то на окраинах, говорят, настроили новых микрорайонов для беженцев с востока. И людей по идее должно было стать больше, однако напротив, Киев казался полупустым. Раньше столица была более живой и активной. А сейчас стало больше похоже на Киев его детства, когда проспекты были просторными, машины на дорогах редкими, а рекламных вывесок почти не было.
Даже снесённый когда-то Сенной рынок вдруг появился, но уже под открытым небом. Люди торговали здесь собственным урожаем. Как-то не прижились на Украине современные стандарты питания. Из-за ядерной зимы и падения сельского хозяйства мир перешёл за эти годы на синтетическое питание. Белковая пища была представлена наггетсами, углеводы – хлопьями, на смену овощами и фруктам пришли разноцветные гранулы. Всё это поставляли уже не фермеры, а химзаводы. Человеческая еда стала похожа на корм для домашних животных. Остались, конечно, и традиционные виды питания, выращенные на экваторе или в южном полушарии, но стоили они баснословно дорого. Обычные когда-то макароны с котлетой подавались сейчас в дорогих ресторанах.
И вот первые более или менее солнечные годы. Киевляне вернулись к своим огородам и рискнули посадить собственные овощи. Урожаи, конечно, скромные, но свои. Официальный закон запрещал сдавать выращенное в магазины и уж тем более экспортировать. Какой-то международный регламент объявил украинскую сельхозпродукцию непригодной по причине радиационных рисков. Но народ и не собирался кормить европейцев, а сам с удовольствием воскрешал в памяти вкусы настоящих хлеба, картофеля, моркови, свеклы, капусты и даже семечек. Следом должно было подтянуться животноводство. На Сенном уже продавали кур и поросят на выращивание.
По какой-то негласной договорённости посетители рынка разговаривали почти на украинском. Те самые, кто использовал чистый русский язык на улице – здесь, у прилавков, начинал хакать, шокать и тикать. Стоун и сам с удовольствием «поторховался» на несколько «хривен» за пакет картопли. Брать, однако, не стал, всё равно у Чабана свежую копать. В качестве гостинца взял самогона. Продавец косо посмотрел на Стоуна – бутылка продавалась из-под полы – но всё же поверил и продал заветное пойло.
Поспрашивал сала, но того было не сыскать, зато нашёл пельмени на гусином фарше и вареников с картошкой. Ничего такого он не ел уже много лет, а потому с рынка устремился в гостиницу, пока полуфабрикаты не растаяли. Скушал всё с удовольствием. Не утерпел и чуть отпил из бутылки с самогоном. И только тогда полноценно почувствовал себя вернувшимся домой. Включил телевизор для полноты картины, однако официальные каналы вещали на том самом гиперукраинском, разобрать который ему было сложно. В новостях политики спорили о перспективах атомной энергии. Как понял Стоун, начинался отопительный сезон, и тарифы снова угрожали кошелькам граждан и государственному бюджету. Уголь с востока был теперь недоступен, газ из России невозможен, теплоцентрали отныне топились привозным импортным мазутом. Общественность ратовала за строительство новых атомных станций. И, правда, чего бояться? Со времён Чернобыля у украинцев выработался повышенный иммунитет к радиации. Стальные люди. Или как там правильно – свинцовые?
***

Чабан приехал за ним в гостиницу на большом чёрном внедорожнике. «Наследие сытой депутатской жизни» - оправдался он. Широко улыбнулся и прямо у стойки администратора они крепко и затяжно обнялись. Лёшка не полысел, не потолстел, лишь стал наполовину седым, да мордатым. А вот Стоуна он, как признался, узнал с трудом. Друзья уселись в машину, заехали на заправку, причём Чабан набрал впрок две канистры и устремились за город. Стоун первым делом спросил за Макара.
- Макар? Я ведь не сразу и понял про кого ты спрашиваешь. И ты, и он исчезли из моей жизни ещё тогда. Я вас обоих давно похоронил.
- Он оказался в зоне взрыва?
- Нет. Точнее да, но чуть позже. Они же в составе Нацгвардии охраняли ядерные объекты. И когда всё случилось, их типа как специалистов-ядерщиков отправили на восток. Хотя какие они к чёрту ядерщики? Ни защиты, ни знаний. Взрыв, как помнишь, был в два ночи, и по Москве и по Киеву. Вот представь: подняли их в первые же ночные часы, ничего ещё непонятно, скупая информация что вроде реактор взорвался или по Ростову ядерный удар. Но народ уже с востока ломится, трассы забиты, паника. Нацгвардию, в том числе и Макара с его ребятами отправляют вертолётами в Донецк. Где-то над Павлоградом они уже понимают, что что-то не так. Докладывают по рации о горящих лесах. Наши тупицы сообразить не могут, шлют ребят дальше. К Покровску картина вообще лютая, Макар подозревает, что ядерный взрыв произошёл в самом Донецке, и даёт команду второй вертушке приземляться и действовать по ситуации. Сам принимает решение взять севернее на Торецк или Горловку. Дозиметры они вообще не распаковывали.
- Откуда ты всё это знаешь?
- Потом, гораздо позже, мне это рассказали ребята как раз из второй вертушки. Они выжили. Хотя сегодня, наверное, уже тоже скончались. Ну и, собственно, всё. Выходит, что Макар полетел прямо к эпицентру. Ты же знаешь, что закладка была не в Донецке, не в Луганске, а в районе Дебальцево или Алчевска?
- Сэкономили что ли? Посередине заложили, чтоб сразу и до Луганска и до Донецка достало?
- Видно так. В общем, непонятно, как глубоко залез туда Макар, но им хватило, чтобы получить смертельную дозу. Они успели развернуться и долететь до Константиновки. Там через пару лет и нашли их разбитый вертолёт. Трупы фонили так, что их сожгли сразу на месте, в одной куче. Привезли только пепел. Раньше были братские могилы, теперь вот прах Макара лежит в братской урне. Будет время и желание – могу свозить тебя.
Стоун ошарашено молчал. Он живо представлял себе и окрестности Дебальцево, и Константиновку. Каждый из них в своё время предполагал, что погибнет на востоке. Но чтоб вот так, нелепо, без единого выстрела? Не дождавшись ответа, Чабан поинтересовался, как сам Стоун пережил эти годы. Тот рассказал, что уехал из Украины в миротворческий батальон – это было правдой. Потом, после катастрофы подался в частную военную компанию. Однако военных конфликтов в мире стало гораздо меньше, платить стали плохо, задания были редкими скучными. И он перешёл на гражданскую службу в международные организации при ООН. Сейчас, в частности, занимается исследованиями зараженного населения. И лишь потому, что киевлянин – его послали сюда, а не в какую-нибудь Прибалтику.
Ложь в этом рассказе перевешивала правду. Стоуну было неприятно врать старому другу. Неприятно, но необходимо. Чабан слушал внимательно, поэтому, чтобы не проколоться, приходилось рисовать картину своей жизни большими, недетализированными, мазками. Поскорее перевёл разговор на судьбу самого Чабана.
- Я-то? Да, депутатствовал в Киевсовете. Не шибко денежная должность. Геморроя было больше, особенно в первые годы после катастрофы. Законы мирного времени не работали, всё в ручном режиме. Переселение, общественный порядок, здравоохранение, снабжение города, коммуналка – всё заново.
- С Наташкой чего расстался?
- Да дура она. Надоели молодые, каждый раз одно и то же. Погоди, а ты Наташку-то откуда знаешь?
- Так она же ко мне теперь ушла. – Стоун подколол друга, как часто это было принято в их компании много лет назад. И с каменным лицом уставился на Лёшку. Тот недоумённо глядел то на дорогу, то на Стоуна. Пришлось разгрузить атмосферу.
- Да шучу я, болван! Знать не знаю твою деваху. Бабка-соседка сказала.
- Андрюха,ёп! Шуточки у тебя… Мне не жалко конечно, но ты бы с этой девицей и сам огрёбся. Я ж за тебя запереживал. Болван.
На даче было заметно прохладнее, чем в столице. Поэтому на полном праве согревались  самогоном и работой. Чабан взаправду вручил Стоуну лопату, и они выкопали пять соток картошки. Хозяин радовался крупным картофелинам, с его слов урожай этого года выходил чуть ли не два раза больше, чем годом ранее. Стоун радовался простой давно позабытой работе. Потом вместе радовались большой сковороде жаренной картошки. У Чабана нашлось и сало. Затем растопили баню, проветрились до продавца самогона, взяли сразу впрок несколько бутылок. Зашли к соседу, который вырастил табак. Вернулись, пили, парились дубовыми вениками, крутили как попало самокрутки. Вспоминали былое. Дошло, как водится, и до политики. Оказалось, что партия Чабана в один момент попросту проиграла на выборах. Сейчас и в Киеве, и в целом в стране доминировали новые партии. Чабан презрительно называл их «поляцкими». По его мнению, власть в стране постепенно захватывали про-польские политики. А то и сами поляки. Звучали фамилии каких-то томашевских-зажицких-войтовичей.
Стоун дождался момента, когда язык ещё ворочался, а сознание пока было ясным, и спросил с намеренно запорожской лихостью:
- А чё, Лёшка, как зараз москали-то живут на Украине?
Чабан как будто не понял вопроса. Пьяно уставился на Стоуна, но взгляд его съехал в угол.
- Не розумею тебе.
- Русские, которые недобитые. Остались ще?
Взгляд Лёшки вернулся, наконец, к глазам Стоуна. Осмысленно и даже со стальными нотками Чабан произнёс:
- Ты что, дурак? Мы же с тобой и есть русские.
***

11.
В Бангкоке они жили уже вторую неделю. Остановились в гостинице. Тойво и Инес под вымышленными именами, Крылов под собственным. Никто из них ранее не бывал в Тайланде, поэтому первое время все трое ходили разинув рты. Понятно, что тут всё было совсем по-другому, чем в Европе: лица, культура, обычаи и правила. Но всё-таки самое главное отличие, на которое Тойво обратил внимание, это зелень. Обильная, густая и, кажется, вечная. Тропические джунгли здесь были настолько мощными, что ядерная зима никак не повлияла на растительность. Этой зимы, возможно, здесь и не почувствовали.
Они сами дали себе неделю, чтобы обжиться. Дейв не стал снабжать их контактами местного резидента, а сразу вручил адрес и телефон того самого Виталия. Инес, кажется, была рада и дальше наслаждаться туризмом в новой стране, а вот Крылов всё чаще подначивал отправиться всё-таки к Виталию. Но не приказывал. Среди них троих неформальное лидерство оказалось у Тойво, он был старшим группы. Крылов как-то и не собирался доминировать. По крайней мере, пока. Возможно, дело было в языке, который они использовали. Это был не родной для всех троих английский. При этом Тойво изредка перебрасывался парой русских слов с Крыловом, или отпускал французский комментарий в адрес Инес. А значит, был как бы посередине их языкового треугольника.
Сегодня с утра они, наконец, позвонили. Безуспешно, телефон был отключен. Оставалось лишь отправиться по указанному адресу. Это, по заверениям Дейва, был офис туристического агентства, которым владел здесь Виталий. Плохо было то, что поисковик и местный справочник не подтверждали наличие такой фирмы по этому адресу. В общем, пароли и явки были, похоже, просрочены. Однако стоило проверить, они отправились туда пешком, хотя было далековато – шесть или семь остановок скайтрейна. По пути снова безуспешно искали глазами русские вывески. За прошедшие дни они ни разу не услышали в Бангкоке русскую речь. Да и европейцев тут было немного.
Под искомым адресом оказалось отдельно стоящее небольшое здание. Здесь не оказалось ничего, кроме отделения полиции. Ну, или чего-то подобного, какие-то люди в форме с озабоченными, недружелюбными лицами. Тойво наудачу спросил у одного такого тайца про Виталия, однако тот никак не хотел понимать даже по-английски. Визит уже казался бесполезным, когда Инес предложила пройтись по магазинам напротив и поблизости. На третьем продавце местной снеди удача повернулась к ним вполоборота.
- Ес, Витали, Витали! Севенсиз Тлэва! – Высушенный, как и его фрукты, старожил заметно обрадовался, вспомнив Виталия. Тойво хватило две секунды, чтобы разгадать шараду.
- Агентство «Севен Сиз Трэвел»?
- Ес, Тлэва, Тлэва! Витали флай Паттайя!
Таец изобразил нехитрую пантомиму, давшую понять, что русский Виталий улетел в Паттайю. То ли на крыльях, то ли на самолёте. Телефона и адреса продавец сообщить не смог, но и этого было достаточно. Тойво уже набивал в поисковике компанию «Севен Сиз Трэвел», а Инес в качестве благодарности покупала у тайца упаковку местного экзотического фрукта.
- Есть! Есть такое агентство в Паттайе. Название улицы, извините, не воспроизведу, но по карте легко сориентироваться.
- Далеко от моря? – Инес обрадовалась, что они всё-таки отправятся на побережье. Закончить миссию в душном Бангкоке ей не хотелось. Оказаться в Тайланде, и не побывать на Сиамском заливе! Крылов представлял сейчас другой полюс настроений, пессимизм.
- Опять поедем наудачу. Поисковик выдал телефон этой конторы? Может, предварительно созвонимся?
- Телефона почему-то нет, есть ссылки на социальные сети. Я напишу им, когда вернёмся в отель. Но и в Бангкоке нам делать больше нечего. Рассчитываемся за апартаменты и завтра выезжаем, тут всего-то пара часов езды до Паттайи. Не найдём сразу, останемся ещё на несколько дней, поищем других русских. Где-то же они должны быть. Если не в столице, то в туристической зоне. Будь вы русским, полковник, где бы вы осели в Тайланде? – Тойво отпустил шутку, которую Крылов даже и не сразу понял, задумался.
- Я бы… Чёрт, Тойво! Я и так русский. Но логику твою понял. Да, наш народ, не избалованный тёплыми морями на родине, предпочитает обитать поближе к волнам и песку. Едем. Тут уже, правда, делать нечего.
- Здорово! Я хоть и не русская, но прекрасно понимаю желание жить на море. Ребята, зайдём в тот магазинчик? Мне нужен новый купальник.
Тойво глубокомысленно набрал воздуха, но бездарно потратил его на смех – Крылов в этот момент произнёс не менее глубокомысленное и уже понятное русское слово: Бабы!
***

Они ещё не успели вернуться в отель, когда на телефон пришло сообщение с пугающе знакомым началом «Хай, Тойво!» Дальше были указаны адрес компании «Севен Сиз Трэвел», номер мобильного телефона и имя – Виталий Смородников. Тойво остановился, как вкопанный. Инес, ещё секунду назад хвастающая своими покупками, посмотрела на него и попала в точку:
- Хайер вышел на связь?
Тойво перебирал. Как, чёрт возьми? Он сменил телефон. Сменил документы и имя. Скорее всего, они обнаружили себя сейчас, сегодня. Либо на том странном полицейском посту, либо продавец фруктов, что вряд ли. Либо – как только Тойво сделал запрос про «Севен Сиз». Но тогда зачем дублировать ту же информацию? Продемонстрировать, что мы под контролем? Хотя нет – Хайер подсказал ещё и сотовый телефон, вероятно – Виталия. У Крылова была своя версия.
- Тут не обошлось без евреев. Поверьте мне. Эти сообщения вы получали пока ехали в их компании из Франции. И сейчас – только они знают, где мы. Дейв мог быть не в курсе. Хотя не удивлюсь, если всё знал и водил вас за нос.
- Исключено, Крылов! Вы бы видели, какой шок испытали ребята, когда мы первый раз получили послание Хайера. Дейв не может быть к этому причастен! – Инес выразительно размахивала купальником в защиту Дейва и его коллег. Проезжающие байкеры шарахались в сторону.
- Дейв в любом случае поступил не очень профессионально, когда позволил оставить телефон при себе. В этот раз нам придётся от него избавиться. Либо – поступим проще – я могу сделать его невидимым. Радиоприкрытие моя специальность. Решайте, нужен нам этот… – Крылов не нашёл подходящего слова в английском и выразился русским словом – соглядатай? 
- The eye. – Машинально перевёл Тойво название хорошо известного ему романа Набокова. Получилось неожиданно эффектно, все трое уставились на «глаз» в виде телефона.
С некоторым колебанием устройство всё же было передано в руки Крылова, когда они вернулись в отель. Тому хватило пяти минут, чтобы вскрыть телефон, уколоть что-то ножом, перегрузиться и отрегулировать настройки.
- Всё. Нас больше нет в поле зрения. Точнее когда мы уедем отсюда завтра, никто нас не выследит. По крайней мере, с помощью телефона.
- Хайер вообще-то знает, что мы отправимся к Виталию. Он может подкараулить нас там.
- Это да. А значит, у нас есть шанс отследить его самого. Можем, кстати, прямо сейчас позвонить с телефона Инес в Паттайю и назначить Виталию встречу не в офисе, а на пустынном побережье. Так мы либо узнаем, что Инес тоже на прослушке, либо заставим Хайера обнаружить себя как-то при встрече с Виталием.
У каждого из них был свой телефон с местными номерами. Крылов уже почистил свой, теперь обезопасил устройство Тойво, оставалась трубка Инес. С неё они и позвонили, не теряя времени по номеру, присланному Хайером. Разговор вёл Тойво. После недолгих гудков на том конце ответили что-то вроде «Пхом!» - какое-то местное слово, однако тембр явно не азиатский. Тойво смело перешёл на русский.
- Здравствуйте! Виталий?
- Да, слушаю, здравствуйте.
- Меня зовут Яков Рихтер. Я звоню вам от Шниперсона. Понимаете? Изя Шниперсон передаёт вам привет. – Тойво произнёс фразу-ключ, доверенную ему Дейвом. Кто такой Изя Шниперсон – история умалчивала. Вероятно, бывший связной. Или вообще выдуманное имя. Дейв, помнится, усмехнулся, когда диктовал послание.
- Ишь ты! От Шниперсона давно не было вестей. Как он поживает?
- Спасибо, хорошо. Он рекомендовал вас как специалиста по определённым вопросам. Мне и моим товарищам нужна ваша помощь. Мы можем встретиться?
- Так ведь лавочка закрылась. Или вы про другие вопросы? Хотя неважно, отчего бы не встретиться с друзьями Изи? Много вас? И где вы?
- Пока в Бангкоке. Недавно прилетели. Нас трое, с нами девушка.
- Сара Абрамовна?
- Простите?
- Ладно, не обращайте внимания. Сейчас я живу в Паттайе. Вам придётся потратить ещё несколько шекелей на поездку ко мне. Шниперсон выделил вам бюджет?
Похоже, что Виталий издевался или юморил. Уже было понятно, что никакого Шниперсона никогда не было. Всё же им удалось договориться о встрече через пару дней. Где-то на окраине пляжа у статуи с дельфинами. Должно быть немноголюдно.
После телефонного разговора Тойво дословно рассказал товарищам его содержание. Крылов и Инес довольно переглянулись. Наконец-то! У девушки мелькнул в глазах огонёк. Она извлекла из своих пакетов с обновками бутылку какого-то белого вина и предложила наравне со своим удачным шопингом отметить и успех в их основной миссии.
- Я не пью. – Отрезал-посерьёзнел Крылов
- Полковник, по чуть-чуть!
- Полковник, у вас проблемы со здоровьем?
- Вроде того. Чтоб вы понимали, я участник боевых действий. Жестоких и кровавых. Поверьте, я не только в аппаратуре ковырялся. Я видел смерть близко. Я сам… В общем, выпивка срывает меня с катушек. Считайте, что моя трезвость – залог вашей же безопасности. Пейте, молодёжь. Мне и так хорошо.
***

От Хайера отделаться не удалось. Уже утром следующего дня к ним в номер постучали. Вошёл сотрудник отеля. Араб, что не удивило – они были клиентами саудовской сети гостиниц. В их отеле практически все, кроме уборщиц были арабами или турками. Менеджер извинился, развернул салфетку, с которой пришёл, и прямо с неё зачитал:
«Хай Тойво! Я весьма впечатлён высокой квалификацией господина Крылова. Однако искренне рекомендую вам восстановить телефон или купить новый. Как ты успел заметить, зла я тебе не причиняю. Со мной ты в безопасности. Твой ангел-хранитель».
Менеджер закончил чтение и стал бегать глазами между двух мужчин, пытаясь понять, кто из них Тойво.
- Записку передал какой-то мужчина, зашедший с улицы. Звонить вам или приглашать вас он отказался.
- Как он выглядел? На каком языке говорил? Откуда пришёл и куда ушёл? – Насел на араба Крылов. Наверное, когда-то он умел неплохо допрашивать арабов. Менеджер растерялся и безропотно протянул салфетку с посланием.
- Я не знаю, наверное, это бы просто посыльный. Молодой таец на байке. Он не смог бы написать так красиво.
Текст на салфетке был написан от руки, свой почерк Хайер, если это был он, не скрывал. Но что толку? Написано по-английски, без ошибок, ровно и уверенно. Пока Инес и Крылов изучали текст и бумагу на просвет и чуть ли не на вкус, Тойво извлёк свой телефон и в задумчивости уставился на него.
- Полковник, это можно восстановить?
Крылов досадливо хмыкнул, однако перечить не стал. Забрал телефон и ушёл за ножом. Менеджер отеля всё ещё торчал на пороге. Чувствовал себя соучастником какого-то секретного, но непонятного действа. Инес догадалась дать ему на чай и выпроводить. Подытожила:
- Крылов прав, у нас есть управа на Хайера. Мы вывели его на эмоцию. Так что в случае рисков всегда сможем отключиться снова.
Примерно те же мысли были и у Тойво. Хайер впервые вышел на более или менее плотный контакт. Его прежние редкие сообщения были не в счёт, они удивляли, но не были навязчивыми. Сейчас же Хайер дал понять, что гораздо глубже заинтересован в их миссии или персонально в Тойво. Зла пока, действительно, с его стороны не было. Вернулся молча Крылов, отдал телефон, дав понять, что всё сделал. Обсуждать ничего не стал. Все трое смирились со своим статусом подопытных мышей в распоряжении невидимого гения. Чемоданы собирали тоже в полной тишине.
Сотрудники отеля уже не особо удивились их внезапному отъезду, шпионские страсти им не были нужны. Автобус домчал их до Паттайи уже через три часа. Настроение поднялось, городок оказался более расслабленным и европейским. Инес радовалась морю, Крылов – большей концентрации белолицых жителей, а Тойво вздохнул свободнее. Жара по-прежнему донимала его, но морской воздух уже компенсировал неудобства. Отель выбрали наугад, поближе к месту предстоящей встречи. 
После заселения отправились к морю, нашли тот самый монумент с дельфинами, осмотрелись накануне предстоящей встречи и все втроём отправились купаться. На пляже было людно. Крылов постоянно прислушивался к разговорам людей европейского облика. Русской речи пока не было. Забавный случай произошёл с ними чуть позже, когда они гуляли по набережной и зашли наугад в аптечный магазин. Пока друзья бесцельно шарили глазами по витринам с местными снадобьями, продавщица, тайка в годах, присмотрелась внимательно к Крылову и вдруг произнесла по-русски:
- Па-ливет! Надо мазь для сустав?
Больше всех удивился Тойво. Ладно – определила, что у посетителя болят суставы. Ладно – умеет говорить по-русски. Но как, по чему, она узнала, что Крылов русский? Ведь все они говорили по-английски, а полковник вообще отмалчивался! Сам Крылов расцвёл восторженной мальчишеской улыбкой:
- Привет! Откуда вы знаете русский язык?
- О! Тут было много лусских тулисов. Они лучшие. Много покупают и… джентл. 
- А сейчас куда делись?
Тайка не поняла такого вопроса. И с испугом покосилась на Тойво. Тот пришёл на помощь и уточнил вопрос товарища:
- Русские, которые живут в Паттайе, их много здесь?
- Мало кончилось. Они не ходят сюда на бич. Вам нужна вот эта баночка.
Крылов с готовностью купил у неё какую-то красную мазь, потом подумал и купил ещё зелёную наугад.
- Спасибо большое! До свидания! Кап-кун-кха!
- Па-ливет!
С этого места и дальше по набережной Крылов шёл в хорошем настроении и бросал всем стоявшим девушкам лёгкого поведения русское «Привет!» И снова радовался, когда ему отвечали так же. Ради этого полковник даже не замечал, что в половине случаев девушки отвечали ему грубоватым мужским голосом. Инес и Тойво переглядывались беззвучным смехом.   
 Самих русских в этот день они так и не встретили. Попался только какой-то кабак с названием «Столица» с позолоченными куполами, звёздами и зубцами кремлёвской стены в оформлении. И даже персонал, официанты и зазывалы были упитанными румяными девушками и юношами, однако на русский язык они не среагировали. Смогли выдавить только «давай-давай». Тем быстрее хотелось встретиться, наконец, хотя бы с Виталием.
***

Он оказался сорокапятилетним молодящимся человеком. Седые волосы были схвачены резинкой в хвост. Не застёгнутая пёстрая рубашка с цветами обрамляла нескромное волосато-округлое пузо. Движения его были торопливо-деловыми. Ребята уже были на месте, когда Виталий приехал за рулём автомобиля, некорректно припарковался и подходил к ним, разглядывая поочередно.
- Здравствуйте, я Виталий. А вы так понимаю, от Шниперсона?
- Совершенно верно. Рады, наконец, познакомиться. – Тойво протянул руку, Крылов бросил «Здравствуйте» и тоже пожал руку, а Инес просто кивнула. Всего этого Виталию хватило, чтобы настрожиться. Он прищурился, назидательно поднял палец и начал им качать, вроде «подождите-ка».
- Никакие вы не евреи. Ты, вероятно, поляк. Девчонка, по-моему, вообще не врубается, пусть будет итальянка. Хотя нет, бледная. Француженка? Бонжур! Же на манж па сис жур! А этот усатый… неужели русский мент?   
Крылов как-то вздёрнулся и брезгливо перекосился. Тойво не понял, что такое «мент» и на всякий случай добродушно рассмеялся.
- Почти угадали. Сам Шниперсон, кстати, описал нас по-другому. Как Страшилу, Элли и Железного дровосека, вы читали такую книгу?
- Не вы, а ты. Читал, конечно. А я, стало быть, Гудвин, к которому вы отправились за ништяками? Пойдёмте в тень.
Виталий уверенным шагом завсегдатая повёл их в сторону пляжных кафешек. Усадил на пустые шезлонги и грубо крикнул тайцам, чтобы принесли пива.
- Виталий, вы для себя? Вы же за рулём.
- Ай! Пустяки. Меня не остановят. Во-первых, меня уже знают. А во-вторых, за что люблю Сиам, так это за старую добрую коррупцию. Да ведь, земляк?
Это было в адрес Крылова. Полковнику уже окончательно не нравился этот заносчивый тип. Однако на такие провокации решил не поддаваться, насуплено молчал. Тойво представил всех троих настоящими именами и вкратце рассказал, что им нужно. Объяснить, зачем им это нужно – он не успел, Виталия это не особо интересовало, судя по тому, как спешно он перебил:
- Русский город в Китае? Я ведь объяснил шниперсонам, что лавочка закрыта. Почему? Не знаю. Раз и всё. Объясню: лет пять назад на меня, как на туроператора, вышел какой-то китаец. Они были готовы платить за моё посредничество в подборе кандидатов на переезд в Поднебесную. На ПМЖ. В смысле – на совсем, там какой-то город с нуля для наших построили. Я обычно сам проверяю условия на принимающей стороне, но в тот раз меня не пустили. Китайцы разработали какую-то госпрограмму, жильё, трудоустройство, подъёмные и так далее. Тогда уже как раз в Тайланде начались притеснения со стороны хунты, и народ заинтересовался. Я перевёз в общей сложности под сотню человек. Год или полтора это всё продолжалось, а потом вдруг обрезали: прислали короткое письмо «так и так, в ваших услугах не нуждаемся. Проект закрыт». Не взяли даже тех, кто был уже в процессе, собирал документы.
- Может, нашли другого посредника?
- Нет, я проверял. Мы тут все друг друга знаем. Ни к кому они не обращались. Семья Полежаевых, которых обломали, я их вёл – тоже потом выходили на посольство Китая, писали запросы, но ничего так и не добились. Вообще, я сейчас думаю, что китайский город был фикцией, заманухой.
- Заманухой? Рекламной уловкой?
- Типа того, красивой легендой для туристов. Я и сам когда начинал тут гидом травил схожие байки. Вы знаете, например, что в одной глухой провинции Тайланда есть деревня, состоящая из потомков русских гренадёров? Нет? Русский император, налаживая связи с далёким Сиамом, послал местному королю двести отборных гвардейцев. Просто в подарок. Тут они навсегда и остались. Крепкие, рослые, калиброванные. И с тех пор в том городке, где их поселили – все тайцы рождаются тоже двухметровыми, русоволосыми и хорошо ходят строем. Товарищ полковник, я вижу, оживился.
Виталий снова подколол Крылова. Тот, действительно, чутко вслушивался в рассказ про целую роту русских гвардейцев. Это было похоже на то, что искал лично он. Но Виталий вдруг злорадно усмехнулся.
- Так вот, это всё миф. Байка для развлечения туристов. Я был потом в той деревне и тайцы там самые обычные. Тощие, мелкие и чумазые. Ван Сингха!! – Снова заорал Виталий в адрес тайца, продающего напитки. Похоже, местное население этот русский не особо уважал. Впрочем, через несколько секунд у Виталия зазвонил телефон, на экране которого высветилась симпатичная тайка. Ей он ответил, наоборот, спокойно и даже ласково. Тайка что-то спросила голосом той степени хриплости – это было немного слышно, на шезлонгах они сидели довольно тесно – чтобы у Тойво закрались подозрения. Он посмотрел на Инес и та тоже усмехнулась. Всё это время она сидела бесполезно, русский разговор был ей непонятен, она хотела в море. И вот улучила момент, пока Виталий был занят, встала, скинула шорты и футболку, купальник уже был наготове, и отправилась к воде. А в сторону Тойво бросила по-французски, зная, что Виталий её не поймёт:
- Как пишут путеводители, и как я уже убедилась лично, самые красивые девушки Тайланда это… юноши.    
Виталий проводил фигуру Инес оценивающим взглядом и поспешил закончить телефонный разговор со своей охрипшей девушкой.
- Послушайте, я на побережье уже сто лет не был. Пойду тоже искупнусь.
Он скинул рубашку, сандалии и прямо в шортах отправился в море. Доплыл до Инес и завёл с ней беседу на английском. Тойво усмехнулся:
- Полковник, чего вы такой неразговорчивый?
- Мерзкий тип. Он чего-то недоговаривает. Почему китайцы отказались с ним работать? Я бы тоже отказался, но здесь что-то другое. Он упомянул семью Полежаевых. Узнай, здесь ли они ещё? Может, выйдем на них?
У Тойво тоже сложилось впечатление, что Виталий упустил из своего рассказа какие-то детали. Со слов Дейва выходило, что приём русских в Китай ещё продолжается. И если здесь в Тайланде такая большая диаспора, под самым боком у китайцев, то почему они отказались от этого ресурса?
***

Инес выскочила из моря первой, со славами «неслыханный грубиян» вытянула жезлонг из тени и улеглась обсыхать. А Виталий отправился плыть к горизонту, наплевав на своих гостей. Тойво тоже равнодушно растянулся на лежаке, и лишь Крылов пристально следил за головой Виталия – как бы не уплыл вообще. Но тот всё же вернулся, вспомнил, вероятно, что его пиво уже нагревалось.
- Ох, ништяк! Хотя и грязно тут, центральнопаттайская лужа, как и была.
- Виталий, вы сказали, что не были на пляже сто лет. Здесь вообще мало русских. Почему?
- Чего нам тут делать? Работать надо. Мы же не туристы теперь, а жители. Вон, оглянитесь, тут полно немцев, бриташек, голландцев и даже американцев. Им хорошо, они на родине заработали и теперь заслуженно тратят здесь, отдыхают. А наши в Тайланде теперь живут и работают. И даже если отдыхают, то не тут.
- Странно, вы чуть ли не первый русский, которого мы встретили в Тайланде. В Бангкоке никого. Здесь тоже пока не встречались. Как будто прячутся.
- Я же говорю – работают, вы приехали в будний день. Хотя и на счёт «прячутся» тоже частично верно. В Багнкоке вообще теперь иностранцев мало. Если вы не в курсе, несколько лет назад к власти в Тайланде пришла хунта. Возрос национализм. Макаки эти с дубинками. Сиам для сиамцев и так далее. Всех не титульных, здесь их называют фарангами, стали притеснять в правах. Русских, немцев, индусов, арабов, разве что китайцев не трогают, боятся. В столице особенно ощутимо. Мне пришлось перевозить офис сюда. С Пхукета согнали людей, с Хуахина. Там теперь номенклатура местная обитает, ей бледнолицых понаехавших видеть не хочется. По сути, только Паттайя и осталась сравнительно свободной.
- А действуют ли у вас бригады фокстерьеров?
- Это что такое? Которые убивают русских? Никогда не слышал, о чём-то подобном в Тайланде. А что, собственно, за чушь – убивать русских? Кому это надо? Выдумали какой-то фейк. Это даже физически невозможно, всех нас поубивать. Да и кто сегодня называет себя русским? У меня был случай в прошлый сезон, обслуживал пару пожилых немцев. Хельга и Максимиллиан, Макс. Я только на третий день общения узнал, что они русские. И то случайно. Я им долго объяснял по-английски, что представляет из себя путешествие по реке, что это будет не лодка, не катер, а обыкновенный плот. И тут Макс спрашивает меня на чистом русском «Это как сплав что ли?» Понимаете? Они догадались, что я русский, но виду все эти дни не подавали. С трудом, но говорили со мной по-английски. То есть они меня распознали, а я их не просёк. Как это? – Мимикрия! Полная мимикрия под немецких буржуа. Так-то я всегда легко определял соотечественников.
- Вы и сегодня распознали нашего полковника. К слову, вчера с ним заговорила по-русски и местная аптекарша. Чем он так выделяется?
- Не знаю, это комплекс едва уловимых признаков. Мимика, взгляд, повадки, настроение, манера одеваться, акцент и так далее. А в случае с товарищем полковником это всё ещё ярче. Как там в анекдоте про Штирлица? Он там не мог понять, что его выдавало – то ли буденовка, то ли волочащийся за ним парашют. А-ха-ха!
Крылов не выдержал. Пока он сидел на шезлонге лицом к морю и боком к говорящим. Но сейчас резко развернулся, вперился взглядом в Виталия и резко проговорил:
- Слушай, товарищ! Я чего-то не пойму, а сам-то ты русский? Ты как свою жизнь закончить планируешь? Тут с проститутками и макаками?
- О-о! Узнаю красноармейца! Я-то да. С макаками и проститутками. А ты, похоже, готовишь очередную всемирную русскую революцию, беспокойный? Из-за таких революций от нас и избавились, ты ещё не понял? Дай дожить спокойно! Вы там барагозите, а нам прилетает.
- Ах ты, гнида, ты как со мной разговариваешь?!
Оба вскочили. И оба стояли слишком близко, чтобы врезать по морде. Инес, наконец, с интересом подняла голову в их сторону. На них уставились и все отдыхающие поблизости. Тойво перешёл на английский:
- Полегче-полегче, ребята. Зачем вы на пустом месте начинаете спор?
- Мне пора. Шниперсону привет. Секс-тур по ночной Паттайе вы же заказывать у меня не собираетесь? Тогда наши дела закончены. Оревуар, мадемуазель! – Виталий стал натягивать свою рубашку. Крылов бросил взгляд на Тойво и двинул подбородком в сторону своего обидчика. Парень понял и спохватился:
- Виталий, вы упомянули про русскую семью, которая потом ещё раз пробовала попасть в Китай.
- Полежаевы. Андрей и вроде Нина. У них был магазин одежды в Лотус Экспрессе. Прямо напротив супермаркета.
- Был или ещё есть?
- Хрен бы знал. Любой тук-тук к вашим услугам, мне в другую сторону. Удачи!
Виталий ушёл. Инес подошла к Крылову и поцеловала его в щёку.
- Мон колонель, не знаю, о чём шёл разговор, но этот негодяй заслуживал быть побитым. И всё же вы правильно сделали, что сдержали себя.
Крылов остыл. Рассеяно взял недопитую банку пива, оставленную Виталием, однако очнулся и отправил её в мусорку. Тойво пересказал содержание разговора девушке. Та заключила, обращаясь к Крылову и как бы поддерживая его:
- Никакой он не русский оказался.
- Русский. К сожалению. Самый настоящий.      
***

Полежаевых в тот день они не нашли. Магазин одежды в указанном месте был, молодые тайки-продавщицы подтвердили, что их хозяйка «Инка Полежай». Но выходило, что владельцы были где-то в отъезде и вернутся вечером в воскресенье. Ребятам пришлось ждать несколько дней. Инес праздно провела это время на пляже. Тойво пару раз сходил с ней, но всё же предпочёл сопровождать полковника. Ведь тот продолжал слоняться по заведениям в поисках соотечественников. Практически безрезультатно. Центральная Паттайя была локацией туристов, и в полном соответствии с утверждением Виталия – русских туристов уже не существовало в природе.
Один раз, впрочем, им попался казах. Тойво и Крылов спускались в лифте какого-то торгового центра, с ними ехал узкоглазый мужчина. Но не местный, с белым оттенком кожи. Полковник сказал Тойво что-то незначительное по-русски и оба увидели в отражении зеркала, что их спутник посмотрел на них с интересом. Осознанно. Тойво вспомнил облик своего любимого исполнителя, Виктора Цоя и подумал: не русский ли кореец оказался в их лифте? Мужчина, понял, что его разгадали, и спросил по-русски:
- Вы откуда?
- Из Израиля. А вы?
- Из Казахстана. Как там наши?
- Нормально, спасибо. – Разговор перехватил Крылов, протянув руку. – Олег. А как наши у вас?
- Бакир, очень приятно. Живём помаленьку.
- Что на Байконуре сейчас? В Костанае, в Приозёрске?
Казах удивлённо посмотрел на Крылова. Лифт тем временем спустился, и они очутились в холле.
- Извините, я отстал от своих, тороплюсь. Приходите к нам в отель Новапарк, посидим с земляками, поговорим. Мы ещё неделю здесь.
Крылов был готов хоть сразу отправиться в Новапарк, но Тойво переубедил его, доказав, что так будет слишком настойчиво. В воскресенье вечером все они отправились, наконец, к Полежаевым. Те оказались настоящей русской семьёй. Когда-то они жили в Новосибирске, у них был там магазин детской одежды. А потом стали зимовать в Тайланде. Россию уничтожили как раз в холода – так, чтобы генерал Мороз, помогавший русским против Наполеона и Гитлера, в этот раз добил самих выживших россиян. Без энергии, без централизованного отопления жильё выстужается в считанные часы. Кто не попал в зону прямого поражения, жители отдаленных городков – умирали замерзая.
Обо всём этом рассказала Инга – не Нина, как говорил Виталий – а Инга Полежаева. Они с мужем пригласили гостей к себе домой, и сами же отвезли на своей машине. У них был уютный дом с двориком на окраине Паттайи.
Странно, но они даже не сразу спросили, зачем их ищет такая странная компания. Тойво уже устыдился, что представился Яковом. Андрей и Инна были отзывчивой, доброй семейной парой. Оба носили очки, которые подчёркивали их интеллигентность. Даже странно, как таким удалось организовать бизнес. И хотя они были одногодки, примерно сорокапятилетнего возраста, всё же чем-то они напоминали Луиса и Елену Вальдес. Только с детьми. Мальчик-юноша и девочка-подросток. Пока Инга готовила ужин, её муж Андрей рассказал, чем они тут живут.
- До этого источником дохода у нас был магазин в Новосибирске. Потом его, конечно, не стало. Первое время было, конечно, очень тяжело. Хорошо, что за жильё мы заплатили сразу за полгода вперёд. Даже подселили к себе несколько наших туристов. Тогда же их тут тысячи были, возвращаться некуда, денег нет. Это потом, когда белорусы стали принимать, большинство наших туда и уехали. Мы остались. Думали – потом, когда утрясётся всё, тоже в Беларусь, однако так и не собрались толком, у нас дети ещё малые были. И правильно, что не уехали, как оказалось. Остались живы. В итоге организовали бизнес прямо здесь. Тогда тайцы впервые узнали, что такое зима. Здесь отрицательных температур не было, но даже плюс пять  градусов днём для тайцев – немыслимо. Реально многие умирали, старики и дети замерзали. Мы с Ингой сообразили открыть магазин тёплой одежды, китайские поставщики нам были хорошо известны. И не прогадали, шапки, шарфы, кардиганы брали у нас как горячие пирожки. Мы открыли три магазина в Бангкоке, Паттайе и Хуахине. Сейчас, тёплая одежда уже не нужна, мы продаём обычную брендовую. Сеть сократили до двух точек, обе здесь в Паттайе. Один магазин для туристов, второй для местных жителей. Тот, где вы были, арендуем. А основной, большой – в собственности, залог уже выплачен. В штате компании двенадцать человек. Балансовые активы и налоговые отчёты могу принести. Надо, Яша?
Тойво только сейчас понял, к чему все эти экономические выкладки. Похоже, Полежаевы решили, что к ним обратились с бизнес-интересом. Мол, израильские инвесторы посетили магазин, оценили возможности и риски, и сейчас будут предлагать франшизу. Но вместо того, чтобы объясниться, Тойво рассеяно переспросил: «Яша»? Он знать не знал, что Яков у русских может именоваться Яшей. В поисках помощи он посмотрел на Крылова. Тот с укоризной глядя на Тойво, вдруг процедил в сторону хозяина:
- Он не Яша.
- Простите, я хотел сказать – Яков. Так я принесу бухгалтерию, Яков?
- Он не Яков.
Вот это уже было подставой. Крылов намекал Тойво, что пора рассказать правду, ему тоже стало совестно обманывать добрых Полежаевых. Но всё-таки это было нарушением их негласной субординации, нетипичным для военного. Тойво и сам собирался объясниться, без подсказок Крылова. И вот это время пришло, Андрей с недоумением оглядывал гостей. Его жена тоже, услышав с кухни разговор, вошла в гостиную.
- Андрей. Инга. Мы должны извиниться перед вами. Мы не израильтяне. Имена, которыми мы представились, вымышленные. Мы вынуждены так поступать в целях безопасности. Меня зовут Тойво Саволайнен, я финн, выросший в основном в Испании. Девушку зовут Инес Кювье, она из Парижа. Лишь полковник представился корректно, он и есть Олег Крылов, бывший русский военный. И мы не собираемся заключать с вами бизнес-сделку.
Крылов хотел было возразить, что вовсе не бывший, но сдержался. Инес, услышав свое настоящее имя, поняла, о чём речь и стала виновато кивать. Хозяин дома не повёл и бровью, разве что при слове «финн». А первой заговорили Инга.
- Что ж, вы вроде бы не плохие люди. И если вам приходится скрывать имена, значит, на то есть веские основания, время сейчас непростое. Благодарим за откровенность. И всё же, зачем мы вам понадобились?
- М-м… История длинная. Сколько времени у нас есть, чтобы не превратиться в навязчивых гостей?
- Какое там! Вся ночь впереди. Останетесь у нас. Длинные истории мы любим.

Тойво рассказал им практически всё. Часть про побег из Сорбонны на английском поведала Инес – чтобы Тойво передохнул и поел. Полежаевы угощали гостей жареной картошкой с салом, ухой и салатом из европейских ингредиентов. Крылов, уплетая всё это с ностальгической жадностью, периодически перебивал рассказчиков, хвалил хозяйку. Сильно за полночь, когда история подходила к концу, в гостиную зашла полусонная дочь Полежаевых.
- Мама, поцелуешь меня на ночь?
- Боже мой! Ты почему ещё не спишь! Бедный ребёнок, пойдём поцелую.
Тойво обратил внимание, что девочка обратилась к матери на английском. Спросил у Андрея, почему так?
- Больная для нас тема. Дома мы все разговариваем на русском. Старший сын к этому привык. А малявка капризничает. Зачем, говорит, мне учить этот язык, если никто из друзей на нём не разговаривает?
- Вы не поддерживаете связь с другими русскими семьями?
- Поддерживаем, у неё даже есть подружка Маша из той же школы, но их компания гораздо шире. Там и чешки, и польки, и гречанки, поэтому все коммуникации в основном на английском. Даже с подружкой Машей. Это плохо: понимаем, русский язык – единственное, что теперь объединяет нас в отсутствие родины.
- Настаивайте. Заставляйте её говорить по-русски, - подключился Крылов, - моя бабушка была чувашкой, знала язык, пыталась учить меня в детстве. Но я так же игнорировал её поучения и теперь ничего по-чувашски не знаю. Умер тот язык. И русский может исчезнуть.
Вернулась Инга, в руках она несла толстую книгу. Это был роман Фадеева «Молодая гвардия» на русском языке.
- Хочу подарить вам, Тойво. Ваша история напомнила мне сюжет этой книги. Здесь тоже совсем молодые ребята организуют подпольное сопротивление фашистской оккупации. Берите, берите – раз уж вы так бережно изучаете русскую литературу, у вас она не пропадёт. Вы остановились на том, как познакомились с полковником. Но как он сам оказался в Израиле? Олег Игоревич, продолжите рассказ?
Вступил Крылов. Рассказчиком он был не очень профессиональным, и это выглядело скорее как армейский рапорт. Тойво к этому, видимо, привык, а вот Андрей с Ингой в некоторых местах очевидно сдерживали улыбку. Наконец, дело дошло до тайского этапа повествования. Когда был упомянут Виталий – супруги синхронно взмахнули бровями и покивали – мол, всё ясно!
- Виталий Смородников. Он всё ещё в Паттайе и всё ещё на свободе? Он действительно, о многом умолчал. Мы гораздо позже узнали, почему китайцы перестали с ним контактировать. Он обычный наркодилер. Когда-то отправлял наркотики отсюда в Россию, а потом, как нам рассказали – воспользовался интересом китайцев и стал использовать клиентов для пересылки синтетики в Китай. В дорогу он вручал людям, которые ничего не подозревали, невинную статуэтку, Будды или слона. Вроде как передать сувенир его знакомым в Китае. А внутри статуэтки искусно спрятана порция наркотика.
- Прощелыга! Теперь всё ясно! – Оживился Крылов и стал пересказывать услышанное Инес на английском. Тойво подождал, пока девушка поймёт эмоциональный поток полковника и спросил у хозяев:
- Но причём здесь вы? Почему вам не удалось попасть в Русский город? И вообще, почему вы собирались туда?
- Стадное чувство. Оно сильно у русской нации… – начала Инга, но Андрей её перебил.
- Что ты так грубо? Был такой великий немецкий деятель, Отто фон Бисмарк. Он сказал, что русских бесполезно уничтожать и разделять, они словно капельки ртути, всегда сливаются воедино. Нас здесь, в Тайланде, всё устраивало, пока к власти не пришла хунта, националисты. Фарангам, то есть приезжим, перекрыли кислород. Магазин в Бангкоке у нас просто отобрали, точку в Хуахине мы успели продать. Всех согнали в Паттайю, налоги увеличили в полтора-два раза.
- Для русских – в два раза, для остальных в полтора. – Перебила Инга – Кто как смог договориться. Евросоюз и США, например, вступились за своих бизнесменов и выторговали кое-какие послабления. А мы, русские – ни посольства, ни Кремля, никаких заступников – перешли в разряд третьего сорта.
- Ну, да, примерно так. – Продолжил Андрей - А тут как раз это китайское предложение. Многие наши знакомые воспользовались, уехали отсюда. Даже первое время писали оттуда, все в восторге. Мы и засобирались, наконец. Вышли на Виталия, подали первичную заявку, стали собирать документы, анализы…
- Анализы? Первичная заявка? Зачем это китайцам?
- Не знаю. Педантичность, наверное. Хотя кому-то из наших отказывали уже на стадии первичной заявки. Может, по карантинным каким-то соображениям. Лично мы так и не успели получить ответ даже на первичную заявку, когда Виталий сообщил, что проект закрыт. Пытались выяснить почему – мы, и ещё наши ребята, но концов не нашли. Причём проект был закрыт именно в Тайланде, набор русских в Китай в других странах продолжался. Мы списывались со знакомыми в других странах.
- Продолжается до сих пор?
- Не знаем. Мы как-то потеряли потом интерес, смирились с мыслью остаться в Тайланде. Ну и живём помаленьку.
- У вас есть что-то вроде официальной диаспоры? Общаетесь с остальными?
- Да, конечно. Есть интернет-форумы, русские и русскоязычные. Хотя русскоязычные – это издёвка. На самом деле общаться приходится посредством иностранных букв. Кириллицу уже никто не поддерживает. Вы, может, потому и не попадали на такие форумы, их ещё надо уметь найти.
- Можете познакомить нас с другими русскими Паттайи?
Полежаевы не отказались. И вообще – приютили своих неожиданных гостей ещё на несколько недель.
***

12.
Уигерт, наконец, напомнил о себе. Этот новый куратор от центра вроде бы ненавязчивый парень, дал освоиться на новом месте, но этап освоения уже слишком затянулся. Стоун даже стал подумывать, не избавились ли от него, отправив в украинскую ссылку, дав в утешение бесполезный прибор. И вот пришло первое письмо. Не через связного, не по зашифрованным каналам, а обычной электронной почтой. Уигерт благодарил за ценный материал для генетической калибровки проекта «Скиннер», однако добавлял непонятное: «Позавчерашних Жолудева и Дубницкого мы вам не засчитываем. Постарайтесь всё же работать с людьми». Последнее слово было выделено. Как если бы в центр была отправлена слюна не людей, а собак или кошек. То ли это мудрёный британский юмор Уигерта, то ли схалтурил лаборант Павел, которому Стоун доверил прибор. Надо бы наведаться, проверить, что там за Жолудев с Дубницким.
Кроме прочего Уигерт интересовался и продвижением дел по «дополнительному заданию». Найдены ли «локации» или «связи»? Надо ответить что-то обнадёживающее, но непонятно – что? Не писать же ему про Лёшу Чабана, который на поверку оказался вдруг «русским». Они в тот раз сильно разругались. По пьяни, конечно, но с большим и тяжёлым осадком, который не позволял им больше созвониться и вообще поддерживать дальше связь.
Признание Чабана сильно оскорбило Стоуна. Лёшка, который в своё время сам обрабатывал бойцов, клял москалей на чём свет стоит, дальним родственником которого – как он сам признавался – был легендарный полковник Клячкивский, соратник Шухевича – этот Лёшка вдруг назывался русским. И его, Стоуна, записывал туда же. Какие они на хрен русские? Разве за это сражались они на Донбассе? Разве за это гибли хлопцы под артиллерией русских гаубиц? Разве за это положил душу Макар? Из-за упоминания Макара Чабан тогда сильно распалился. Дескать, в последний день своей жизни их общий друг отправился на восток спасать «сепаров», людей, без оглядки на их происхождение. Стоун ляпнул, что Макар просто выполнял приказ. Очередной тупой приказ командования без точных разведданных. Но свести разговор на тупое командование  не удалось. Тупыми по мнению Чабана были все они вместе: и командиры, и политики, и бойцы, и обычные граждане – что позволили себя так обмануть и потерять теперь всё.
Что всё-то? История рассудила правильно, русских имперцев побили, свобода, независимость, безопасность – радуйся, Лёшка-дурак! Но сослуживец только плюнул, предложил пожить на родине ещё немного и самому всё увидеть. Самогон на том месте кончился, продолжать никто не захотел, разошлись спать. Утром Стоун проснулся пораньше и сам уехал на попутке.
Такой материал бы слить Уигерту. А ещё и друзей чабановских прощупать, вряд ли он один с таким мнением живёт. Хотя, если уехал из Киева в глушь, то может, как раз потому что не нашёл сочувствия. Русский, блин! За что боролись, на то и напоролись. Надо было харчок его раздобыть, в прибор всунуть и показать дураку, какой он русский.
Отвечать Уигерту пока не хотелось, надо продумать ответ. И по «Скиннеру», и по дополнительному заданию с поиском москалей. Кое-какие зацепки уже были, Стоун научился пользоваться кривым языком местного интернет-сообщества. Примечательные форумы и сайты, где могут околачиваться русские, уже отмечены, но для отчёта нужно продвинуться чуть дальше. А пока – сходить к лаборанту Павлу проведать «Скиннер». Тот научный доходяга исправно посылал каждый день по несколько файлов со списком и описанием свежих подопытных, у которых взята проба. И Стоун так же исправно пересылал списки в центр, дополняя графу, в которой придумывал неизвестным клиентам национальность. Андрий – украинец. Андрей – русский. Козлов – русский, Козлевич – белорус для разнообразия. Сложнее было со всякими Кеннетами, Самантами и Сян Линями. Они тоже попадались в Киеве, но их слюна была заведомо не нужна. А проклятый лаборант обращался и к таким. Приходилось переписывать имена на более украинские или хотя бы татарские, ведь данные по этим образцам уже были высланы прибором на сервер. Надо уже дать понять помощнику, что «радиационный фон» иностранцев заказчика не интересует.
За всё время пребывания Стоуна в Киеве было исследовано уже больше тысячи образцов ДНК. Особенно плотно работа пошла в последние дни, наверное, лаборант нашёл какую-то жилу, сообщество готовых щедро плеваться людей. Или проник в какую-то больницу? Пора бы лично встретиться, узнать как дела, откуда такой вал данных и понять, почему Уигерт забраковал два позавчерашних файла. А может, уже и отобрать прибор? Тысяча образцов – более, чем достаточно. Так и написать в центр, мол, разгрузите от «Скиннера», займусь основным заданием.    
***

Ситуация с Жолудевым и Дубницким разъяснилась ещё на входе в Институт ядерных исследований. Там Стоун столкнулся с Нечупеем. Директор института, торопившийся наружу, увидев своего соседа по зданию, остановился, поднял свой длинный кривой палец и снова стал наезжать.
- Пан Осадчук, я давал вам разрешение пройти в учреждение, чтобы взять пробы с моих сотрудников. Но я, кажется, не разрешал вам использовать самих сотрудников в качестве бесплатной рабочей силы. Паша рассказал мне, что вы втюхали ему свой драгоценный прибор, «новейшую разработку».
- Не кипишуйте, профессор. Паша сам вызвался мне помочь из интереса к науке. Мы договорились о временной помощи, я отъезжал из Киева на пару дней и он был готов меня подменить на это время.
- Прошло больше недели! Но это во-первых. А во-вторых, хочу вам кое-что рассказать. Уж простите мне моё любопытство, на днях мы провели с вашим прибором занятный научный эксперимент. У нас в институте полно радиоактивных артефактов из зоны заражения. Я истолок жёлудь, доставленный из Торецка, фонящий словно чистый слиток цезия. И подобрал такой же жёлудь вон там, в нашем Голосеевском парке. Безо всякой радиации, как вы понимаете. Мы с Пашей разбавили всё это в дистилляте и всунули в ваш прибор. В обоих случаях радиации не выявлено. Откровенно говоря, ваше устройство вообще мало похоже на дозиметр. Я уже не хочу спрашивать, что это такое, доверия к вам у меня больше нет. Просто заберите прибор и старайтесь больше не появляться здесь. Зайдите к Павлу и заберите. Он сейчас здесь.
Стоун соображал. Почему файлы назывались «Жолудев» и «Дубницкий» теперь понятно, профессорский юмор. Почему Уигерт забраковал данные – тоже ясно, был прислан не человеческий генотип. Почему же Нечупей решил, что прибор не обнаружил радиацию? Наверное, ориентировался на индикатор! И хотя Стоун объяснял лаборанту, что зелёный или красный огонёк – не имеет значения, товарищи учёные, видимо, всё равно истолковали индикацию как фактор заражённости. Как там объяснял Уигерт? Прибор сравнивает генотип с набором, типичным для русской крови. Если совпадений нет, то огонёк загорается зелёным. Так и здесь, процессор прилежно отыскал совпадения и не найдя ничего выдал вердикт, что жёлуди не являются русскими людьми. Смешно, но надо выкручиваться. Стоун свирепо сжал губы и извлёк из глубин своих прокуренных лёгких хриплый гнев:
- Что за дурацкие шутки, господин Нечупей! Кто дал вам право так обращаться с прибором, имеющим тонкие настройки? Вы в своём уме? Вы могли загубить труд сотни международных специалистов! Думаете, мы не поняли кто такие Жолудев и Дубницкий? Я за этим и пришёл, чтобы разобраться. У нас с вами одни учредители и будьте уверены,  я напишу рапорт в МАГАТЭ о вашем самоуправстве.
Директор института поразился лишь тону, на который оказался способен Стоун, но вовсе не содержанию прозвучавшей угрозы:
- Пишите, пожалуйста. Ни я, ни Павел никаких документов о материальной ответственности за прибор не подписывали. И если кому отвинтят голову, как мне кажется, то это вам. А на счёт написать рапорт учредителям, вы похоже, блефуете. Я же как раз и напишу, спасибо за подсказанную идею. Пусть мне разъяснят подробнее, чем занимается ваш фонд в моем здании. Серёжа! – директор обратился к охраннику – проследи, чтобы товарищ забрал свой прибор у Зарницкого и через десять минут покинул институт. Я в администрацию, буду после обеда.
Нечупей ушёл, а Стоун опять взвешивал. Настучит своим боссам. Уигерт, конечно, прикроет, но на репутации останется пятно. Соврать, что институтские сами взяли у него прибор? А он, чтобы не вызывать подозрений, выдал им на время, не зная, что они будут пихать туда жёлуди. Тогда надо двигать эту версию уже сейчас, сегодня.
- Осталось девять минут. – Вернул его к жизни охранник, глядевший настороженно из своей стеклянной будки. 
- Пошёл к чёрту!
Лаборант Паша при виде Стоуна открыто запаниковал. Он ещё не знал, про разговор, состоявшийся на входе. Стоун не упустил случая издевательски прожарить доходягу на жаркой сковороде.
- Приветствую, Павел! Как наши успехи?
- Здравствуйте, всё нормально, мы же высылаем вам образцы.
- Ага. А что за халтура с Жолудевым и Дубницким?
Лаборант, судя по движениям его тела, чуть ли не буквально наложил в штаны. Однако всё же собрался и рассказал, что его директор случайно узнал про их договор, разозлился и самовольно поэкспериментировал с прибором. Теперь хладнокровие легко давалось Стоуну.
- Идиотские и антинаучные шутки у вашего Нечупея. Скорее всего, его теперь уволят. Ну, это уже ваши проблемы. Вертай прибор назад!
- Эм… его здесь нет. – Лаборант Павел отложил под стол, из-за которого боялся вставать, ещё несколько невидимых кирпичей. Вот это уже был внезапный поворот. Оказалось, что боясь гнева и Нечупея, и Осадчука, Павел передал прибор своим студентам. Вроде как и избавился, но и продолжил сбор материалов. Точнее какие-то студенты продолжили. То-то поток данных не прерывался, а только увеличился в последние два дня.
- Какие, на хрен, студенты? Вы тут все шизанутые в своём институте что ли?
- Андрей Викторович, не горячитесь. Хорошие студенты, у нас тут через дорогу, в Институте физики практикуются. Ко всяким исследованиям относятся ответственно. Даже лучше чем я. У них и охват гораздо шире. Как я сразу не догадался вас с ними свести? Они каждый день после занятий в парке или в кафе с интересом и научным азартом собирают пробы с горожан. Можете проверить, я знаю, куда они пойдут сегодня. Ну, или забрать прибор. Я бы пошёл сейчас с вами, но директор…
***

Директор твой доиграется. Вот ещё одна ошибка или наезд, и ей-богу, завалю. В подъезде собственного дома! Стоун торопливым шагом шёл по Голосеевскому парку. Под ботинками хрустели опавшие и подсохшие жёлуди, те самые. Где-то в середине, на площадке детских аттракционов, должны были сидеть упомянутые лаборантом студенты со «Скиннером». Стоун ещё не знал, как отобрать у них прибор. И отбирать ли вообще, вдруг они, действительно, делают как раз то, что нужно. Он намеревался найти эту группу и незаметно проследить, чем именно они занимаются. Может, такие же халтурщики, выдумывающие отчёты.
Нужных студентов он распознал практически сразу. Народу в парке было немного. Для аттракционов было уже весьма холодно, и публика являла собой в основном гуляющих пенсионеров. Одного такого дедка как раз и окружили трое молодых людей. В руках у длинного русоволосого был «Скиннер». Вроде целый, уф. Стоун подошёл поближе, встал вполоборота, закурил и уставился в свой телефон. Как бы уточняя что-то, но внимательно слушая разговор. Студенты объясняли деду что-то про рацион питания. С чего бы? 
Стоун не выдержал и стал разглядывать прибор. И в этот момент встретился взглядом с другим, рыжим парнем, который считал деда уже отработанным пациентом и высматривал новых клиентов. Рыжий улыбнулся и стал приближаться.
- Можно вас на минутку?
- Да, что случилось?
- Мы проводим тестирование прибора, разработанного нашим Киевским институтом ядерных исследований. Он позволяет уточнить накопленный человеком уровень радиации в организме.
- Вы хотите меня облучить, это опасно? – Стал тянуть Стоун, понимая, в какую сторону клонит студент.
- Нет, процедура абсолютно безопасна. Сам прибор ничего даже не излучает. Колоть мы вам тоже ничего не будем. Всё, что нужно – плюнуть в пробирку. Вам же не жалко плюнуть?
Студент опять расплылся в отрепетированной уже улыбке. А вот ужас на лице Стоуна был неподдельным. Нет, он не боялся неведомого прибора. Он вдруг только что, здесь и сейчас, понял, что сам ещё ни разу не проверял себя на «Скиннере». Не потому что боялся за результат, а как-то даже не задумывался об этом. Есть пациенты, есть прибор и есть он, оператор проекта. Сказано было собирать пробы с населения, он и собирал, не ассоциируя себя с населением.
Деда уже отпустили и теперь все трое парней окружили Стоуна. Здравствуйте, здравствуйте, плюнете? Не опасно, нет. Результат будет известен почти сразу, через пять минут. Стоун неуверенно присел на скамейку. Ребята несли какую-тот выдуманную чушь о цели их исследований. Крутили перед носом прибором. К жизни его вернул простой, но опасный сейчас вопрос.
- Как вас зовут?
- Меня? Я… Юрий Корниенко.
Он почему-то представился именем своего сводного брата. Хотя вдруг брат им уже попадался?  Стоун паниковал и следил за реакцией студентов. Но тем было всё равно. Русоволосый записывал данные на пациента в блокнот, второй, очкастый, уже взбалтывал реагент. Стоун спешно вытащил из кармана жвачку, распаковал и сунул себе в рот с наивной надеждой заглушить ментолом опасный для себя результат. 
- Плюйте.
Очкастый протянул контейнер прямо под нос Стоуну. Тот ещё сомневался. Рыжий, смотревший по сторонам в поисках прохожих, теперь тоже укоризненно уставился на странного трусливого пациента. Наконец, когда и русоволосый перестал заполнять свой блокнот и тоже выжидательно посмотрел, Стоун смачно плюнул. Нате вам!
Русоволосый удовлетворённо продолжил заполнять какие-то данные. Рыжий опять стал разглядывать окрестности. А очкастый принялся заправлять прибор. Наступило молчание, Стоун устремил взгляд в перспективу. Там, среди оголённых уже деревьев маячил светофор. Красный, зелёный, красный, зелёный.
Через пять минут «Скиннер» тоже вынесет вердикт одним из этих цветов. Стоун перебирал в памяти своих предков. Мать – чистокровная украинка. Дед с бабкой, оба свои. Дед – киевский партработник, бабку он привёз из Полтавы. Светофор сменил огонёк с зелёного на красный. Отец? Отца Стоун едва помнил, с ним он прожил до пятилетнего возраста. Лихой был человек, как говорила мать. Работал в милиции, а в годы рэкета перешёл на сторону бандитов. И однажды просто пропал. Вряд ли сбежал, скорее всего, где-то убили. Звали его Виктором, а фамилия, если уж докапываться, то слишком интернациональная – Грановский. Может, поляк. Может, еврей. Может, украинец. А может и русский. О национальности настоящего отца Стоун никогда не задумывался и у матери не спрашивал. Деда по отцовской линии не было сразу, а бабка жила так далеко и была настолько дряхлой, что после пропажи отца к ней ни разу даже не ездили. Стоп, а где она жила? На Украине же? Под Харьковом. Салатино или Слатино. Это же наша территория? Или российская?
- Прибор сам ничего не измеряет. Он анализирует состав пробы и высылает это всё на сервера Института. Но обратная связь происходит практически сразу. Ещё пара минут. – Очкастый взялся объяснять Стоуну то, о чём он не просил.
- В смысле, обратная связь? В виде чего?
- Сейчас увидите. Вот этот индикатор загорится либо красным, либо зелёным.
Опять двадцать пять! Или лаборант наплёл чуши этим ребятам, либо они сами додумали, что индикатор связан с радиацией. Видимо, всем им хотелось в это верить.
- И что, чаще всего наши киевляне горят красным? Или зелёным?
- По-разному…
Очкастый не успел закончить. Лампочка «Скиннера» загорелась красным цветом. Слюна Стоуна оказалась русской, как и он сам. Подлым фальцетом вырвался смешок. Студенты истолковали его по-своему.
- Вы не нервничайте. На самом деле, накопленную радиацию показывают многие. Что вы хотите, Киев окружен заражёнными зонами! Советуем сходить в больницу, провериться уже более подробно. И запомните кое-какие рекомендации.
Очкастый снова начал зачитывать что-то про рацион питания. Рыжий равнодушно отправился искать новых клиентов, а Стоун вдруг рванул блокнот у русоволосого.
- Как вы меня записали? Я – Юрий! Юрок Корниенко!   
***

В одиночку пить нельзя. В одиночку это алкоголизм. Но, блин, пить не с кем. Не с Чабаном же. А студенты разрешили, когда мололи что-то про алкоголь, выводящий радиацию из организма. Вот Стоун и пил в гостинице уже второй день, заглушая рой мыслей. Прибор он оставил студентам, и вообще не стал обозначать себя как истинного владельца «Скиннера». Просто ушёл, ребята делают ровно то, что нужно. Однако сопроводительные письма к их файлам Стоун теперь составлял совершенно по-другому. Олесь Лукьянчик – русский, Олена Остапенко – русская. Антон Зотов – украинец. Отныне он специально дискредитировал прибор, чтобы хренов Уигерт со своими учёными поняли, что весь их «Скиннер» - бесполезное барахло, не различающее генов. Он-то, Стоун, убедился в этом лично, а вот центр ещё предстоит убедить. На всякий случай.
Для себя он решил, что русские гены, обнаруженные в нём – не более чем ошибка. Он украинец и точка. Надо бы разыскать старые фотографии, где они с ребятами машут украинским флагом на фоне взятого у русских завода. Или где они тычут стволами в трупы москалей, перебитых из засады. Ведь не гены свидетельствуют о национальности, а убеждения и факты. Стоун читал где-то, что и среди гитлеровских генералов было много евреев, достойных вояк и верных рейху людей.
И всё же сомнения точили сейчас его парадигму. И чтобы заглушить посторонний зов каких-то неведомых предков, образы которых навязчиво лезли в виде каких-то былинных русских богатырей, Стоун сосредоточился на работе. Письмо Уигерта требовало ответа, и сейчас фокс спешно и полупьяно шерстил украинскую часть интернета. Он уже понял, что здесь соседничают две разных реальности. В одной писали латинскими буквами на украинском языке, из-за чего получался практически польский. А во второй теми же латинскими буквами выводили корявые, но принципиально русские слова.
И вот сейчас Стоун пробирался через дебри тарабарщины, да ещё и с пивом наперевес. Однако в какой-то момент он вдруг «въехал» в происходящее. Похожее ощущение у него было, когда на Кипре он никак не мог освоить левосторонне движение за рулём автомобиля, но однажды в голове словно переключился какой-то тумблёр, и всё происходящее на дороге стало понятным и логичным. Так и здесь, читая зашифрованную, по сути, речь, Стоун поймал себя на мысли, что стал понимать происходящее, что так даже удобнее, и теперь он соучастник разговоров. Сам про себя даже усмехнулся: Ну, блин, конечно! Тебе бы их не понимать. Ты же, мать твою, русский, Стоун!
И опять мысль сорвалась. Нет, мать ни при чём. Это всё отец, точнее бабка из-под Харькова. Или дед? Я же вообще не знаю, кем был дед. Не мой косяк – после 1937 года в Советском Союзе вообще у всех у нас пропали корни. Фак! Я сказал «у нас»? Фак, фак, щит! У них! У совков! У ватников!
Проблема национального самоопределения снова захватывала воображение Стоуна, он едва сосредоточился на работе и специально стал читать содержимое интернет-форумов вслух. 
Люди писали по-русски на самые разные темы. От бытовых до политических. На автомобильных форумах советовались о смене шин на зимние. На родительских – о начале школьного сезона. На новостных, где ленты событий составлялись на украинско-польском, посетители упорно и назло писали ниже комментарии русской речью. Реже – на английском, но практически никогда на официальном. Пропасть между формальными властями и народом была налицо и никто с этим не боролся. И не только в языке. Рядовым украинцам было проще решить ту или иную проблему самостоятельно, группой, классом, двором. Самостийность во всей красе. 
И везде, на разных тематических форумах, прослеживалась неприязнь к полякам. Поляками здесь называли не столько польских граждан, сколько чиновничью бюрократию. Полонизация Украины, действительно, как разобрался Стоун, выражалась не только в официальном языке, но и в засилье пропольских политиков, депутатов, губернаторов, бурмистров.
И вот когда он окончательно «въехал» в тарабарщину, в реальные заботы местного населения, то удача позволила нащупать ему свой хвост. Стоун напоролся на сообщество, которое отстаивало права неких «коренных». Ссылки на него уже встречались, причём в позитивном контексте. Какие-то юристы или авторитеты от лица этого сообщества помогали людям решать те или иные проблемы. Стоун и не стал бы интересоваться, если бы не одно обстоятельство. Статус сообщества «коренных» был закрытым. Нюхом он почувствовал, что здесь что-то нечисто. Группа вроде как за народ, но в то же время абсолютно не публична. Вступить в сообщество напролом не вышло, система потребовала рекомендации от трёх действующих участников. Это ещё больше разогрело интерес Стоуна: как раздобыть протекции от участников, если эти участники даже неизвестны? Можно было, конечно, насочинять про ущемление прав и обратиться как пользователю, однако это был длинный путь без гарантированного результата. А больше всего хотелось просто анонимно попасть в это сообщество, почитать и понять, не то ли это, что он ищет? Кто эти коренные? Если добрые украинцы, то зачем прятаться? Для татар маловато, для белорусов тоже. Логично предположить, что в сообществе прятались как раз русские.
Нужна была помощь центра. Стоун составил, наконец, ответ для Уигерта, в котором, прежде всего, извинился за сбой в сборе анализов. Обосновал это большим потоком данных, умолчал о помощи студентов, но и не просил передышки, как собирался прежде. А после отчитался о дополнительном задании, рассказал про «постоянный мониторинг интернета» и предварительные наброски. Попросил взломать для него доступ на кое-какой сайт. Перед отправкой письма подумал – может, перечитать его завтра на трезвую голову? Но тянуть не хотелось. Он не бюрократ, а вояка. В баню, энтер.
***

Зря не перечитал. Утром он проснулся от звука пришедшего уведомления. Это было письмо от Уигерта, в котором был только один знак, вопросительный. Стоун открыл своё собственное отправленное вчера письмо и тоже сначала не понял, что это за бред. Оказалось, что он так ловко освоил накануне русскую речь латинскими буквами, что после часовых блужданий по украинским форумам, написал Уигерту послание в такой же манере. Русскими словами в английской транскрипции.
Стоун злорадно рассмеялся, представив себе рожу Уигерта. Тот, наверное, решил, что письмо зашифровано и даже передал шифровку в отдел аналитиков, каким-нибудь керимам! Хотя нет, Керим, умный, тот допёр бы. Стоун переписал письмо, извинившись за ошибку. Впрочем, когда переписывал, то убрал извинение за «жолудевый» инцидент со «Скиннером». А то только и делает, что извиняется. И ещё один день Стоун провёл в интернете, но уже без выпивки. Ещё раз убедился, что сообщество «коренных» может быть правильной зацепкой.
Ответное письмо из центра пришло на следующий день. Уигерт высказывал удовлетворение работой Стоуна, рекомендовал уменьшить немного объёмы собираемых по «Скиннеру» проб в пользу дополнительного задания. А также прислал пользовательский пароль от сообщества «коренных». Спецы взломали сайт, изучили – в меру своих способностей чтения русских слов – и нашли некоего пользователя из почти сотни авторизованных, который редко и уже давно не посещал сайт. Из сообщества не вышел, но, видимо, потерял к нему интерес. Это был пользователь под ником Тухачевский, зарегистрированный как раз где-то в Киеве.
Уигерт рекомендовал использовать эти данные для пассивного изучения сообщества. Писать от лица Тухачевского было рискованно, хотя и технически возможно. Впрочем, может оказаться, что сайт вообще не представляет интереса. Стоун вооружился стопкой бумаг и карандашами, чтобы отмечать важное: людей, места и взаимосвязи. И с азартом невидимки погрузился в изучение сайта «коренных». Первое, что бросилось в глаза – обитатели сообщества всё же соблюдали осторожность даже в обычном общении. Имён они не использовали, в основном тут можно было встретить великих полководцев. Суворовы, Кутузовы и Нахимовы спокойно переписывались с Жуковыми, Шапошниковыми и Будёными. А то и с Че Геварами, Арафатами и Каддафи.
Второе, что уловил Стоун, были хорошо ему знакомые иерархия и субординация среди участников – как среди военных. Но чем больше он вникал в происходящее, тем больше система координат походила на зоновскую. Поскольку периодически упоминались явления, тоже знакомые Стоуну как «сходка», «общак», «передача маляв», «смотрящий по району». И даже было своё подобие «мусоров», которых участники сообщества остерегались и называли термином Lyakhi. До Стоуна далеко не сразу дошло, что это ляхи, старинное название поляков.
В общей сложности сообщество включало около сотни пользователей. Из них примерно треть довольно активных, ежедневно оставляющих посты в той или иной рубрике. Ещё часть людей заходила сюда периодически и только в отдельные ветки. А некоторые пользователи встречались совсем редко, в виде всего нескольких постов. Тухачевский, чьим профилем пользовался сейчас Стоун, был активен года два назад, в период появления портала, но затем его интерес, видимо, иссох. Писал он всё реже, а последняя найденная его запись датировалась апрелем этого года: он писал о каком-то предстоящем в Киеве митинге, который называл бесполезным и опасным. Митинг, вероятно, не состоялся, никаких сообщений в весенних столичных новостях Стоун не нашёл. 
Впрочем, снижение активности пользователя Тухачевского не означало, что он больше не посещает сайта. Запросто мог заходить и посматривать. Подобные случаи Стоун уже зафиксировал. Например, некто очень авторитетный, а может и вообще самый главный в этом сообществе под ником Богун – часто писал тут в прежние времена, на этапе становления портала. А сейчас свежих записей от него не было. Но в то же время, некоторые граждане иногда обращались как бы в пустоту «Богун, что думаешь по этому поводу?» Вместо Богуна отвечал кто-нибудь другой. Чаще всего «Багратион» или «Чапай». Например: «Богун говорит – ещё рано». Всё это напоминало поведение воровского пахана, который присутствовал при разговоре, но веско молчал. Ответы передавали его шестёрки.
Стоун поискал в интернете, что означает такой ник. Богуном оказался какой-то казачий полковник из войска Богдана Хмельницкого. То есть чистокровный украинец из Запорожской Сечи. Это озадачило. Кто же всё-таки эти коренные? Выжившие русские или украинцы, недовольные нынешней властью? Политическая сила или боевая организация? Почему они скрываются?
Ответ пришёл случайно на второй день чтения бесконечных форумов. Один из участников сообщества в прошлом году написал, что намерен съездить в Германию по своим делам, а заодно готов навестить общих знакомых. На это «Чапай» ответил таким пожеланием: «Остерегайся фоксов. Они там всюду».
Остерегайся фоксов! Есть! Существование частной военной компании «Фокстерьер», в которой и работал Стоун, хоть и было полусекретным, но слухи в народе ходили. Причём именно в том контексте, что фоксы охотятся за выжившими русскими. В Европе такие разговоры случались редко, но сами русские в своей среде делились подобными страхами. Стоун знал об этом, как и о том, что аналитический отдел выискивал и вычищал подобные упоминания в интернете. Но если здесь, на данном форуме, люди советуют друг другу остерегаться фоксов, то, следовательно, кто эти люди? Попались, голубчики.
***

13.
Посадку ещё не объявили. Они сидели перед большой стеклянной стеной, выходящей на лётное поле. Крылов перебирал в памяти прожитый в Тайланде месяц. Тойво дочитывал подаренную ему «Молодую гвардию». Инес опять переписывалась с кем-то в телефоне. Эта её новая привычка заботила Тойво. Конечно, девушке было скучно в обществе, где все общаются на русском. Язык она осваивала с трудом, без выраженного желания, вот и сосредоточилась на гаджете. Однако, живя сейчас под прикрытием, инкогнито, как можно так смело переписываться? И с кем? Тойво, впрочем, хватало такта, чтобы не совать нос в дела Инес. Девушка уже взрослая, глупостей натворить не должна. Хотя её периодические смешки в адрес неизвестных собеседников в телефоне вызывали что-то вроде чувства ревности. Ситуация, впрочем, прояснилась как раз в зале ожидания.
- Тойво, тебе привет от соседки Лурдес. Прочитай это.
Инес протянула свой телефон. В нём было открыто приложение социальной сети и загружена фотография рукописного текста. Это был почерк мамы на финском. Письмо от родителей!
Сын! Ты заставил нас сильно понервничать. Твои работодатели, ничего толком не объясняя, пытались выведать, куда ты пропал. Письмо от тебя мы получили гораздо позже, чем у нас кончились запасы «Валериана Официналис» (здесь Тойво широко улыбнулся: его мама-фармацевт всегда предпочитала препараты натурального происхождения, в том числе и обычную валерьянку). Теперь у нас всё хорошо. И мы знаем, что у тебя тоже. Нам кое-что рассказали твои новые друзья. Ты делаешь правильные, хорошие вещи. И всё же береги себя. Ты единственное, что есть у нас с отцом. Привет от соседки Лурдес. Мама и папа.
Тойво перечитал письмо несколько раз. Слишком мало строк. Хотя с другой стороны, слишком много, в условиях риска при доставке этого письма. Глаза парня немного увлажнились, но всего на пару секунд, пока он не осознал, что снимок письма послал Дейв. В обычной переписке в обычной социальной сети. На аккаунт Элишебы Рихтер, это имя, которым Инес несколько минут назад представилась при регистрации на рейс.
- Ты завела фейковый аккаунт? Для каких целей и что ты туда выкладываешь?
- Почему же фейковый? У всех людей есть личные странички. Мы не должны вызывать подозрения даже в этом. Я молодая еврейка, у которой есть аккаунт. Разве это не нормально?
- Чем же ты его заполняешь?
- Впечатлениями от отдыха, чем же ещё? Даже фото выкладываю. Даже с тобой. Но ты не бойся, оцени-ка мои таланты.
Инес снова протянула свой телефон и пролистала серию снимков. Вот её ноги на фоне моря на пляже. Вот их отражение в витрине магазина, Инес неузнаваема в чёрных очках, а Тойво как раз отвернулся в сторону. Вот они за ужином у Полежаевых, виден только щедро накрытый стол и затылки собравшихся. В общем, вполне девчачий дневник событий, только без лиц. Но Тойво спросил о другом.
- С кем ты переписываешься кроме Дейва?
- Ни с кем. Он подбросил мне несколько ссылок на своих израильских друзей и подруг, для видимости круга общения. Но списываемся мы только с Дейвом. Изредка. – Поспешно добавила Инес, но Тойво вспомнил, что посты с улыбкой на лице девушка писала кому-то ежедневно. Значит, только Дейву.
Объявили посадку. Через полчаса они уже набирали высоту. Лететь было недолго, и всё же Инес быстро уснула. Или сделала вид, что уснула. Тойво ещё некоторое время порефлексировал по поводу полученного от родителей письма и обратился к печально молчащему в последние дни Крылову:
- Полковник, вам грустно оттого, что мы покидаем Тайланд?
- Нет. Скорее от того, что я там увидел. Точнее не увидел. Эти люди смирились со своим положением. Я так и не нашёл ни единого бойца.
Крылов до последнего надеялся найти в Тайланде хоть одного, хотя бы бывшего русского военного. Он так часто приставал с этим вопросом ко всем новым русским знакомым, что в местной диаспоре о нём стали шутливо отзываться: Крылов, который хочет собрать войско. За этот месяц в Паттайе они встретились с большим количеством русских и русскоязычных. Если в первые дни пляжных блужданий им никто не попадался, то после знакомства с Полежаевыми они как бы получили доступ к секретным связям. Не то чтобы русские в Тайланде скрывались, но они настолько плотно вошли в бытовую жизнь новой родины, что попросту растворились в местном населении. Все в основном были при деле, все сравнительно успешны. И видимо, это не очень нравилось Крылову. Тот ожидал найти неустроенных потерянных людей, то ли ожидающих мессию, то ли угнетённых властями – так чтобы он, русский полковник, смог бы им чем-то помочь. Но в нём никто здесь не нуждался.
Тойво же запоем знакомился со всеми русскими, впитывал язык, живую культуру, настроения. Инес интересовала только внешняя сторона: новые люди, новые лица, совместные пикники и поездки. Крылов же после дежурных улыбок старался уединиться с главой каждой новой семьи и спровоцировать откровенный разговор. Тойво замечал, что русские вскорости старались отделаться от Крылова, сводя его уединённые разговоры «за жизнь» на шутку. Пошли, дескать, полковник, выпьем! Однако полковник не пил, а потому дальше общение происходило на разных радиочастотах. Крылов оставался на своей, всё более угрюмой, волне.
***

Собственно, Крылов и заставил их двигаться дальше. В Тайланде они провели чуть более месяца. Тойво провёл бы и больше, Полежаевы никуда их не выгоняли из своего дома. Однако полковник, решив, что своей задачи, поиска военнослужащих, он тут не выполнит, стал напоминать друзьям, что и их миссия с выходом на китайский русский город зашла в тупик. Новое направление подсказала одна из местных русских женщин, которая тоже не смогла в своё время воспользоваться возможностью переезда. У неё была подруга по переписке в Индии. Тоже русская женщина Валентина. Китайцы вроде как продолжили свою программу в других странах помимо Тайланда, и эта Валентина даже получила добро, но почему-то не переехала. У неё должны были остаться связи и контакты китайских представителей.
Можно было просто позвонить Валентине, но Крылов настоял на личной встрече с переездом всей их группы в Индию. Инес, узнав, что речь идёт про штат Гоа, ещё одну знаменитую туристическую мекку, обрадовалась и поддержала предложение. Тойво пришлось согласиться. И вот через час они должны приземлиться в аэропорту Панаджи, в столице штата Гоа, где помимо Валентины тоже должно быть много русских.   
- Полковник, почему вы стремитесь найти именно военных? Правда, что ли, войну готовите?
- Разве я тебе не объяснял? Изволь. Во-первых. Вот ты и тебе подобные говорят, что Россия погибла. А я тебе скажу, что Россия ещё жива. Удивил? Да, жива, пока жив хоть один русский солдат. То есть как минимум я. И уже поэтому мне не хочется быть последним русским солдатом. Начни сейчас падать наш самолёт: ты будешь молиться своим финским богам, Инес начнёт визжать или продолжит пялиться в телефон. А вот я буду думать, неужели я последний? Вот сейчас разобьюсь и – конец России? 
А во-вторых, не подумай, что я шовинист, но я считаю, что русский офицер это самый лучший представитель человеческой цивилизации. Всех времён и всех народов. Образец добродетели, отваги, интеллекта и порядочности.
Крылов внимательно изучил, как Тойво отнесётся к такой новости. Парень сдержался и от усмешки и от удивления. Надо же, в соседнем от него кресле сидит лучший человек в мире. Последний из лучших.  Тойво мог судить о русских офицерах в основном из прочитанных книг. Да, как литературные персонажи, в основном они имели положительную окраску в романах Толстого, Пушкина, позже – у Булгакова и Шолохова. Но были ведь и такие типажи, как генералы Салтыкова-Щедрина, полковники Грибоедова, советские офицеры Солженицына. Да даже «Герой нашего времени», Печорин Лермонтова, какой же он герой, если разобраться? Выжидающему Крылову он ответил с намёком, который тот впрочем, не понял:
- Образец добродетели и, в том числе, отсутствия гордыни?
- Именно так. Причём здесь гордыня? Если только гордость за родину. Это практически святые люди, но от мягкотелых монахов мы отличаемся решимостью и образованностью. Святой русский солдат спасал этот мир многократно. И от Гитлера, и от Наполеона, и от монголо-татар. Но никогда при этом не брал плату за свои услуги. Ни новыми территориями, ни упаси господь, мародёрством. У него не было ни алчности, ни похоти, вообще – никаких слабых мест, а значит, армия наша была непобедима. И история всегда подтверждала это.
Тойво призадумался, каким из двух вариантов сейчас лучше возразить Крылову: результатом советско-финской войны или тем, что российскую армию в итоге вообще легко уничтожили с сухим счётом, но осёкся. Крылов слишком комфортно летел в мягких облаках своей какой-то своей реальности. Легко перескакивал с кодекса русской армии царских времён на образ миротворцев и «вежливых людей» в 21 веке. Ставил в один ряд русских офицеров первой мировой и красных командиров второй мировой, умалчивая, что одни массово расстреливали других.
Да и вообще, военные в представлении Тойво никак не могли быть образцом добродетели. Люди, обученные убивать других людей, готовые на это, и делающие это, или даже отдающие приказы – тем более отдающие приказы убивать – не должны становиться идеалом для человеческой цивилизации. Тойво, наконец, понял мотивы Крылова, однако ни в коем случае не проникся ими сам.   
***

В аэропорту их встретил Дипак, индус. В предварительной переписке Валентина предупреждала, что их заберёт на машине некто Дипак, но не упоминала, что это её муж. Он представился сам, на неплохом английском языке, который, так или иначе, знали практически все жители Индии. Больше всего знакомству с мужем ещё пока незнакомой Валентины удивился Крылов:
- Как это вы муж? А что произошло с её собственным?
- А разве у Вали был муж до меня?
Теперь уже удивился Дипак. Полковник настолько уверенно задал свой вопрос, словно лично был знаком с каким-то предыдущим супругом Валентины. Тойво понял, что вопрос Крылова совершенно бестактный и перехватил нить беседы.
- Извините, у нашего полковника хромает понимание и произношение английского. Он хотел спросить, как давно вы женаты?
- Женаты недавно, знакомы уже много лет. Она очень красивая, но хотела сбежать от меня в Китай. Я не пустил, мы поженились два с половиной года назад и сейчас у нас растёт сын Ваян.
- Иван, Ваня? – снова озадачился Крылов.
- Да, Валентина иногда называет его Ваней. И я тоже иногда шучу, что у меня есть Валя и Ваня, но всё-таки он Ваян Моджумдар. Сами мы живём в городе, у нас небольшой дом, поэтому, извините, мы не сможем поселить вас у себя. Валя попросила отвезти вас ближе к побережью, в хороший, но не дорогой отель, окей?
- Да, мы так с ней и договорились. А далеко это от города?
- Нет, сейчас увидите сами. Вам и не придётся часто ездить в Панаджи. Я везу вас в отель, который как раз находится в том же районе, что и школа, где работает Валя. Вы сможете встречаться с ней хоть каждый день.
Дипак отвез их в небольшой отель, который находился далековато от моря, но действительно, поблизости от обычной школы. Договорились, что остаток дня гости будут располагаться и осваиваться, а завтра после занятий к ним зайдёт Валентина. Индия показалась путешественникам простоватой спокойной страной после шумного и пёстрого Тайланда. По оценке Тойво, всё ещё привыкающего к Азии, здесь было так же грязно, как в Паттайе, но вдобавок ещё и бедно. Туристический сезон, вероятно, закончился, а потому пляжный район облюбовали бездомные люди, коровы, собаки и ящерицы. Позже ему объяснили, что всё это население никак не связано с сезонностью турпотоков, а постоянное для Индии явление.
Инес тоже была немного шокирована окрестностями на суше, однако потом чаша весов её настроения склонилась к восторгам после посещения побережья. Море здесь было гораздо чище, свежее и мощнее, чем Паттайе. Хотя Тойво опять померещилась серая намытая прибрежная полоса российского праха. На пляже было много европейских лиц, Крылов снова прислушивался к говору обитателей, но скоро стало понятно, что абсолютно все здесь говорят на одном языке. На английском. Даже если это немцеобразные, шведоподобные или итальянотипичные граждане. Да даже если и узкоглазые. Тойво догадался, что всё это не совсем туристы, а переселенцы, живущие здесь.
Даже тут, в туристическом районе, были видны следы сельского хозяйства, какие-то обработанные поля, техника и живность. И всё же рацион питания, что в отеле, что в окрестных ресторанчиках изобиловал синтетическими продуктами. Натуральное мясо или овощи, если и были, то стоили весьма дорого. Сравнительно доступны были только местные фрукты. Климат был прохладнее, чем в Тайланде, похоже, сезонность здесь ещё присутствовала, природа готовилась к зиме. Местные жители, впрочем, рассказали, что тутошняя зима отличается от европейской. Без отрицательных температур и тем более без снега. Даже вполне возможно купаться в море.
По окраинам дорог всё же стояли импровизированные магазинчики, в которых продавали в том числе вязаные шапочки и джемпера. А в одном месте, в придорожной канаве какие-то бездомные утепляли тряпками свою фанерную палатку. Подобных палаток тут, к слову, было много, если хорошенько разглядеть за кустами.
Сами индусы очень понравились Тойво и его товарищам. Открытые, отзывчивые, красивые люди. Причём очень разнообразные. У них, безусловно, были объединяющие узнаваемые черты, смуглость кожи, широкие носы и выпуклые глаза. Но в то же время, диапазон обликов был у индусов кратно шире, чем у тех же тайцев. Одни были очень высокими, как Дипак, другие низкорослыми. Одни толстыми, другие сухопарыми. Одни лысые, вторые с хорошими ухоженными причёсками, третьи – в тюрбанах. Бороды, усы, татуировки, украшения, причём как у женщин, так и у мужчин, добавляли ещё больше пестроты жителям Индии.
***

На следующий день Валентина появилась в их отеле и предложила вместе отобедать. Она закончила занятия, но ей нужно было вернуться в школу после обеда. Поэтому разговор вышел короткий, в самый раз для первого знакомства. Валентине было чуть за сорок, это была невысокая женщина с умными и даже чуть хитрыми глазами. Персонал кафе-террасы относился к ней с почтением. За час она успела только поинтересоваться целями приезда столь необычной компании гостей.
Тойво уже знал, что русские очень ценят искренность и умеют хранить секреты, поэтому представился настоящим именем и выложил Валентине практически всю историю их миссии. Женщина слушала с большим интересом, Тойво уже отточил мастерство пересказа своих похождений, где надо – переходя на шёпот, а где надо – добавив шутку. Ещё немного поговорили о жизни общих знакомых в Тайланде и больше времени не осталось. Валентина пригласила их вечером в город, домой на семейный ужин. 
Вечером их забрал опять же Дипак. Крылов и в этот раз удивлённо разглядывал индуса – как русская женщина могла жениться на таком? Теперь это даже смахивало на ревность, Валентина понравилась полковнику. Тойво как мог на всякий случай занимал внимание Дипака, расспрашивая об истории города и штата. И кстати, понял, наконец, почему окрестности неуловимо напоминали ему о родине. Гоа оказался бывшей португальской колонией, что сильно отразилось на архитектуре и планировке. А сам Панаджи, когда они въехали в центр, так вообще выглядел родным пиренейским городом.
Семья Дипака-Валентины проживала в двухэтажном, довольно изношенном доме. У них, действительно, оказалась небольшая квартира. Как поспешила объяснить хозяйка, жить здесь им оставалось недолго, молодая семья планировала переезд в более просторный дом. По-русски она объяснила, что после рождения мальчика родители Дипака очень обрадовались и стали относиться к русской невестке по-другому. И теперь готовы помочь с переездом. На этом русская речь кончилась. Валентина, ссылаясь на неудобство для Инес, которая не понимала по-русски, предложила перейти на английский язык. Тойво подметил, что этот переход нужен в большей степени Дипаку. Его супруга успела намекнуть по-русски только про свой статус невестки. В этой, а может и во всех индийских семьях, царил патриархат.
Сам Дипак оказался владельцем нескольких небольших магазинов. По идее они должны были жить богаче, но оказалось, что это родители Дипака постепенно уступали ему свой бизнес. Раньше он только помогал своему отцу в управлении магазинами, теперь, после женитьбы, ему «отщепили» немного бизнес-активов. Как выяснилось, Дипак был моложе своей жены, главе семьи недавно исполнилось тридцать четыре. Всё же по всему происходящему, по разговорам, жестам и поведению – бросалось в глаза, что индус безоговорочный глава семьи.
Теперь уже Валентина рассказывала свою историю. В юности она ездила в Индию из России неоднократно. С большой компанией друзей-екатеринбуржцев. В последний вояж отправилась со своей матерью, чтобы поправить той здоровье. Они прожили полтора месяца из трёх намеченных, когда вдруг была уничтожена Россия. Возвращаться было некуда, к тому же для мамы гибель родины стала непоправимым ударом, начались сердечные приступы и через несколько недель мать Валентины умерла. Похоронили её здесь же, в Гоа. По этой причине Валентина так и не смогла оторваться и уехать в Белоруссию. В итоге устроилась на работу в школу. По базовому образованию женщина числилась педагогом начальных классов. То есть могла преподавать русский язык, чтение, природоведение и математику. Как раз в качестве математички её и устроили. Русский язык преподавать индийским школьникам никто не собирался.
Несколько лет назад за ней стал ухаживать Дипак, они познакомились в его магазине. Валентина не сразу ответила ему взаимностью. И более того, к тому времени на неё вышел китаец, который собирал людей для переезда в русский город в Китай. Она уже подумывала воспользоваться предложением, редкие знакомые русские гоанцы уже переезжали по этой программе. Однако Дипак, почувствовав, что теряет своё счастье, стал более настойчивым, признался в любви, и сердце Вали растаяло. Китаец категорически запретил переезжать вместе с индусом, и женщина приняла решение остаться здесь со своим новым счастьем и могилой матери. А вскоре у них родился Ваян.
- Кстати, где ваш сын?
- Ему всего полтора года, сейчас он в семье брата Дипака, здесь недалеко. Отдали, чтобы спокойно посидеть с вами, суетливый мальчишка. К вечеру его приведут, познакомитесь.
Попытка узнать, как найти того самого китайца не увенчалась успехом. История оказалась похожа на тайскую. Посредник сам выходил на людей, ни адресов, ни телефонов не указывал. И вообще, о нём давно не было слышно. Возможно, из Гоа уже забрали всех русских, кто хотел переехать и программа завершилась.
- А много вообще русских живёт сейчас здесь? Вы общаетесь, у вас есть как-то оформленная диаспора? 
- Сколько живёт русских? Даже не знаю. Было много, сейчас гораздо меньше…
- Я помню, когда была уничтожена Россия, наши власти говорили про 33 тысячи русских. Но это с туристами. – Вспомнил Дипак. Его жена, кажется, впервые услышала такую оценку и немного взвесила:
- Да, это с туристами, которые были на тот момент здесь. Потом почти все они уехали в Белоруссию. Либо ещё куда-то. Здесь, в Гоа, осталось совсем немного. Да и те, кто остался, как-то растворились в общей массе, ассимилировались. Они не живут в одном месте. И чисто русских семей тут практически нет. Многие девушки вышли замуж за индусов. Многие парни женились либо на местных, либо на европейках. Хотя гораздо больше тех, кто вообще не создавал семью.
- А чем они в основном здесь занимаются? Есть ли свои кафе, турфирмы, бизнесы?
- Бизнесы? – Валентина весьма удивилась такому вопросу. – О, я кажется, поняла. Вы под впечатлением от Тайланда. Тут нужно понимать разницу. В Тайланд ездили чуть более успешные россияне. В Индию – так называемые дауншифтеры. Типичный русский в Гоа пятнадцатилетней давности это молодой человек, сдававший в Москве или Питере квартиру. Здесь он вёл праздную жизнь. Как только была уничтожена родина, поток денег от аренды иссяк. И здесь такая молодёжь не то что бизнес открыть, а даже просто устроиться на высокооплачиваемую работу не смогла. Слушайте, я вас кое с кем познакомлю. Прямо там, недалеко от вашего отеля. И вы всё поймёте.
В гостях у Валентины тоже долго посидеть не удалось. Совсем скоро родственники привели малыша Ваяна домой. Смуглый черноволосый мальчишка с огромными голубыми глазами. Ему пора было спать, а засыпал он пока только с мамой. Валентина извинилась, и Дипак предложил доставить гостей обратно в отель. Напоследок Крылов обратился к хозяйке:
- Валя, я заметил, что вы разговариваете с сыном только по-английски?
- Что? Ах, да. Наш папа говорит с ним на конкани, а я на английском.
- А русский?
- Русский… Нет, зачем ему? Ему и так два языка выучить надо. Может, потом… Позже возьмёмся и за русский.
По реакции Валентины, а она смутилась и даже покраснела, стало понятно, что Ваня-Ваян Моджумдар вряд ли когда-нибудь будет говорить по-русски. 
***

Встречаться с Валентиной было непросто. Её занимали либо плотная работа в школе, либо домашние обязанности. Снова увиделись они только в выходной день. Народу на побережье заметно прибавилось, горожане ехали к морю. А кроме того по выходным здесь, прямо недалеко от отеля открывался большой рынок. Валентина пришла к ним без мужа и ребёнка. И сразу повела знакомить с каким-то загадочным, видимо, русским, который всё объяснит.
Они шли по людной сейчас дороге по направлению к морю и вдруг свернули прямо в кусты. Тойво уже проходил здесь мимо и замечал чью-то бездомную жизнь в палатках на земле. К такой же палатке они подошли и сейчас. Здесь обнаружились четверо мужчин, настолько истрёпанного вида, что возраст их было трудно определить. Было, впрочем, заметно, что трое из них европейского образца, а четвёртый смугловат, хотя на индуса не похож. Все они возились с музыкальными инструментами, как будто собирались устроить тут концерт. Валентина обратилась к одному из них по-русски:
- Привет, Демид! Я привела познакомить твою интернациональную команду с другой такой же.
Оказалось, что это бездомные музыканты. Два поляка, один иранец и один русский, Демид. Тойво разглядел его подробнее, поскольку сам, наверное, и не догадался бы, что перед ним русский. Демиду, вероятно было чуть за тридцать, но выглядел он далеко за сорок. Длинные с проседью волосы, борода и испанская гитара в руках. Валя представила ему поочерёдно Тойво, Инес и Олега Игоревича. Демид только на долю секунды задержал взгляд на полковнике. То есть соотечественник среди пришельцев не вызвал в нём особого интереса. И разговаривать он предпочёл по-английски:
- Вы тоже музыканты что ли?
- Нет, просто путешественники, которые кроме прочего изучают русскую культуру за рубежом. Я, например, славист из Университета Барселоны. Какую, кстати, музыку вы исполняете? Есть ли что-то русское, например, из репертуара группы «Кино»?
Демид уважительно посмотрел на Тойво. Потом бросил-пояснил своим сожителям: «Gruppa Krovi». Те тоже уважительно закивали головами.
- Нет, такого мы не исполняем. Кому здесь нужны песни на русском? Я только изредка, когда напьюсь, горланю «Группу крови». Не для публики, для себя. Моим ребятам нравится. Фархад даже на ударных подыгрывает. Сыграть?
Демид говорил исключительно по-английски. И это устраивало всех присутствующих, кроме полковника. Особенно его покоробило, что Валя изначально обратилась к нему на родном языке, а тот никак не среагировал. Сейчас Крылов недовольно буркнул:
- Эй, парнишка, а ты Цоя тоже на иностранном петь будешь? Родной язык-то не забыл вообще?   
- Русский язык? Зачем? Кому он нужен? Ни нам, ни публике. Да и в мировом масштабе, зачем сейчас говорить по-русски?
- Полковник, что вы опять придираетесь к людям? – Тойво попробовал успокоить Крылова, но тут оживился Демид. И уже по-русски:
- Полко-овник? Вот оно что. То-то я смотрю, кого товарищ мне напоминает? Вот ведь усмешка судьбы, я из России свалил, чтобы от военкомата скрыться, а он тут как тут, спустя пятнадцать лет. Вы, простите, полковник чего? Какой армии?
Теперь передёрнуло Крылова, который искал военных, а нашёл уклониста. Он всем корпусом надвинулся на Демида, так, что опытные поляки поспешили на всякий случай окружить разгневанного русского полковника с двух сторон.
- Я полковник российской армии, щенок! Той самой, которая прикрывала твой зад, пока ты пешком под стол ходил. Той, благодаря которой ты выжил.
- Стоп-стоп-стоп! Я выжил не благодаря, а вопреки вашей армии. Если бы я пошёл в призыв, мы бы сейчас не разговаривали. На моей кучке пепла, уже бы проросла радиоактивная берёза.
- Трус! Из-за таких как ты, эмигрантов и уклонистов, мы и не смогли дать отпор врагу. Где ты был, когда Россия нуждалась в своих защитниках?
- Кончайте оскорбления. А где, собственно, вы были, что остались в живых?
- Я выполнял свой долг в Сирийской Арабской Республике, пока ты…
- В Сирии? Тогда вам некого винить кроме себя, товарищ полковник. Из-за вас, подчёркиваю – персонально из-за вас, и уничтожили вашу родину. Какого лешего вы там делали? Что за долг? Разборки одних арабов с другими? Вы, поди, ещё и Крым присоединяли, товарищ «вежливый человек»?
- Болван, что бы ты понимал в твои годы? Ближний Восток имел стратегическое значение для международной безопасности России. Крым! Крым во все времена был русской территорией.
- Воу-воу-воу! Остынь, историк! Русские отобрали Крым у турок. Если заговорил об исторической справедливости, то признай, что полуостров изначально был турецким.
- Демагог! Ты ещё вспомни времена динозавров. Я не присоединял Крым. Его вообще никто не присоединял насильно. Это было добровольное воссоединение русской нации.
- Разве бы перестали русские Крыма быть русскими? Что за глупость?
- А ты посмотри на себя, Демид. Ты разве не перестал быть русским?
Крылов произнёс последнюю фразу уже тихо, без эмоций, почти шёпотом. Это осадило и самого парня:
- Я? Перестал… Тут вы попали в точку, товарищ военный. Но мы с вами машем кулаками после драки. Всё кончено. Всё бесполезно.
Нависла тишина. Иностранцы не поняли русскую часть разговора, но догадались, что конфликт исчерпан. Иранец-барабанщик стал настукивать «Группу крови». Демид очнулся: не надо, я другую вспомнил. Он взял гитару и затянул:
«Я смотрю в чужое небо из чужого окна,
И не вижу ни одной знакомой звезды.
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,
Оглянулся и не смог разглядеть следы»
Тойво подхватил, эту песню он тоже знал хорошо. Подбадривающе кивнул Крылову, но тот сжал губы и вообще ушёл. Валентина почувствовала свою вину в организации столь неожиданно острой встречи и пошла вслед за полковником. 
***

С этого дня Крылов стал пить. Сначала по чуть-чуть, потом всё страшнее. Когда он был пьян, то разговаривал исключительно по-русски и это дополнительно пугало Инес. Совсем страшно ей стало, когда однажды они прогуливались в Панаджи по набережной реки и увидели столпотворение. Индус-фокусник показывал трюки на потеху публике. Стандартный набор: змеи, гвозди, ножи, угли, что-то ещё. Они тоже остановились посмотреть.
Крылов уже с утра был в подпитии. Он пристрастился к местному дешёвому индийскому рому. Тойво и Инес пару раз давали понять, что им не нравится его новое состояние, но русский полковник чудным образом набирался незаметно. То ли носил с собой неприметную фляжку, то ли выпивал с самого утра ещё до их прогулок. А скорее и то, и другое.
Публика на набережной, состоящая наполовину из местных жителей, наполовину из туристов благосклонно аплодировала каждому трюку. После ходьбы по горящим углям факир предложил попробовать то же самое всем желающим. Правда, тут же раскочегарил тлеющие угли до ярко-красного состояния, чем запугал обывателей. Смелее, смелее! – Подбадривал индус. Наконец, вызвался молодой белолицый мужчина. После нескольких пробных шагов, он оживился и даже сплясал на углях какое-то подобие танца. Народ возликовал. Факир поздравил смельчака и попросил того представиться. Клэй Стэмпард, Нью-Йорк – громко объявил мужчина. Публика обрадовалась ещё громче. В этот момент пошатывающийся Крылов презрительно хмыкнул «Американец!» и вышел из толпы вперёд.
Факиру уже не нужны были добровольцы, и он собирался затушить угли, но тут рядом очутился ещё один желающий. Он попросил поддать жару и даже сам с готовностью раздувал меха. Публика воодушевилась и перемигивалась, кто-то стал подбадривать. Послышалось даже русское «дауай-дауай». Люди достали свои гаджеты и стали снимать происходящее. Американец, отбежавший на газон, чтобы охладить о траву свои ступни, теперь вернулся и тоже дружелюбно подбадривал Крылова. Только Инес под боком у Тойво тревожно шептала «Мон дью, мон дью».
Наконец, угли затрещали от накала. Крылов сбросил обувь и зачем-то рубашку. Размял руки и встал перед угольной дорожкой. Народ затих. Факир с подозрением посмотрел на добровольца и обернул голову в сторону своего помощника-мальчишки. Крылов ступил обеими ногами на угли и рухнул всем телом вперёд. О-о! – громко разнеслось по толпе. Полковник приземлился на ладони и начал отжиматься.
- Ван! Ту! Фри! – начал орать Крылов, а дальше уже подхватила толпа. После пятого раза шестидесятилетний полковник понял, что держать руки в углях чревато и стал подпрыгивать передней частью тела, хлопая в ладоши после каждого отжимания. Его ступни, впрочем, уже подгорали, он засуетил ногами, переставляя их прямо по ходу своего упражнения. Полковник отжался уже пятнадцать раз и, бог его знает, сколько бы сдюжил ещё, но тут именно богу и стало жарко. Дело в том, что Крылов носил нательный крестик с распятием. То ли этот крестик зацепился за угли, то ли тоненькая цепочка расплавилась, в общем, распятие свалилось в пекло перед лицом смелого физкультурника.
Это озадачило полковника, православный крестик он очень ценил и никогда, сколько помнил Тойво, не снимал. Возможно с самой России. Крылов неуклюже стал выцарапывать реликвию из углей и опёрся на колени. Его седые волосы на груди и на руках и без того уже дымились, а в этот момент вспыхнули и штаны. Народ испуганно завопил. Мальчик-помощник выудил откуда-то огнетушитель и ринулся к факиру. И пока факир возился с огнетушителем, Крылов, наконец, поднялся, и встал во весь рост. Штаны его полыхали, растительность на голом торсе тлела, но в поднятой вверх руке все увидели спасённый нательный православный крест. Картина была, конечно, эпическая. Он нашёл своими обезумевшими глазами мистера Стемпарда и заорал по-русски:
- А вот так слабо тебе, американец??
Тут факир с силой и с манерой регбиста столкнул Крылова с углей и залил его пеной. Публика, видевшая всё, это стояла в оцепенении, только родители уводили детей подальше. Никто, конечно, не собирался аплодировать, но многие продолжали снимать на свои телефоны. Тойво и Инес подбежали к потушенному товарищу, тот был без сознания. Пахло палёной плотью. Где-то вдали уже раздавалась сирена скорой помощи. Инес стала собирать разбросанные вещи Крылова, американец подошёл помочь ей.
- Эй, ребята, вы русские?
Инес испуганно посмотрела на него, потом перевела взгляд на Тойво. Тому ничего не оставалось, кроме как сказать:
- Эмм… Да.
***

Полковника госпитализировали с ожогами в городскую больницу. Его поочерёдно навещали Тойво и Валентина, мужу которой это не очень нравилось. Инес уже отказывалась видеться с сумасшедшим русским. Она вообще впала в небольшую депрессию и ушла в себя в последнее время. Тойво не мог определить причин такого состояния девушки, как и не мог её растормошить. Походы на пляж утром и на дискотеки вечером уже не помогали поднять настроение Инес. Похоже, она скучала по дому.
Ожоги у Крылова были не очень критичны, и его обещали выписать через неделю. Но события ускорились уже через три дня после огненного шоу. Пришло сообщение от Хайера: «Хай Тойво! Это было ярко, но опасно. Вы засветились. Немедленно покиньте Индию в целях вашей безопасности. Не железной дорогой и не через Даболим». Даболимом именовался единственный в Гоа аэропорт. Далее в сообщении указывалась ссылка на видео. Оказывается, случай с факиром на набережной с нескольких ракурсов был снят и выложен в интернет многими прохожими. Один из роликов назывался «Несгораемый русский». Как раз с тем самым моментом, когда у Тойво и Инес спросили, не русские ли они. Оба их лицо хорошо попали в кадр. Если их увидел кто-то из парижских знакомых, то, как минимум сильно удивился. А в худшем случае пустился по следу. Хайер об этом прямо и писал. Инес трактовала послание по-своему:
- Давай вернёмся в Израиль. Оставим Крылова, за ним никто не охотится. К тому же наши цели с ним расходятся. Ты хотел посмотреть русских за границей? Посмотрел. Ты хотел найти выходы на китайский город? Теперь знаешь, что это невозможно. Мы выполнили свою миссию.
- Это неправильно, Инес. Как минимум нельзя бросать товарища в чужой стране. Что с ним будет? Останется жить в придорожной палатке? А на счёт вернуться в Израиль, ещё рано. Хайер не говорит, чтобы мы вернулись, он пишет, чтобы мы покинули Индию по понятным теперь причинам.
- Он пишет, что нам нужно сделать это срочно. Крылов, как минимум нетранспортабелен. Вернёмся к Дейву, переждём, может, и полковник туда же вернётся.
Тойво обратил внимание, что «вернёмся к Дейву» прозвучало в исполнении девушки как-то по-особенному мягко. Он ответил, что даже такое решение нельзя принимать, не посоветовавшись с Крыловым. Инес на это бессодержательно махнула рукой. Их компания поляризовалась ещё больше, чем было в начале. В тот же день Тойво приехал в больницу. Обгоревший товарищ уже не выглядел прикованным к койке, а довольно бодро расхаживал по палате. Или индийская медицина творила чудеса, или на старика благотворно подействовали внимание и уход со стороны Валентины. Крылов выслушал новости, и оказалось, что полковник ничуть не держится ни за Индию, ни за Валентину.
- Так точно. Нам нужно передислоцироваться. Тем более, что здесь нам делать больше нечего. Но, конечно, ни в какой не Израиль. Мы отправляемся в Казахстан.
Предложение было не новым. Крылов с момента их знакомства звал всех в Казахстан. В Паттайе им даже попадались казахи, приглашавшие в гости к себе в отель, но в тот раз они не успели, о чём Крылов потом жалел. Тойво уже знал, что русские в Казахстане это не диаспора даже, а огромная составная часть населения страны. То есть модель их жизни совсем другая, нежели в Тайланде или Индии. По этой причине идея вызывала интерес и у Тойво, он тоже планировал посетить что-нибудь вроде Казахстана, Грузии или Украины. В любом случае он планировал продолжать свою миссию, а не прятаться снова в Хайфе у Дейва.
- Полковник, когда вас готовы отпустить врачи?
- Да хоть сегодня. У них отличные целительные мази. Говорят, что надо полежать ещё пару дней, но я чувствую себя отлично.
Тойво тут же проверил кое-что в интернете и принял решение. Сегодня они собирают вещи, завтра забирают Крылова из больницы и на автобусе отправляются в Бангалор. Оттуда есть рейсы до Алматы. И до Иерусалима – это Тойво тоже проверил, предчувствуя непростой разговор с Инес.
Всё так и вышло. С одной оговоркой: они выехали из Панаджи не на автобусе, а опять же, на машине Дипака. Доброму индусу уже поднадоел Крылов, и он с бесконечной улыбкой избавил жену и Гоа от общества несгораемого русского. До Бангалора он их, конечно, не отвёз, однако пересадил на автобус далеко в безопасном месте, в глухой деревне.
Инес всю дорогую делал вид, что обиделась на Тойво, поскольку он не принял её сторону, и теперь из Бангалора она в одиночестве возвратится в Израиль. Однако сам Тойво отчётливо чувствовал, что Инес такому расставанию только рада. Не срослось у них.
***

14.
Энергосистема Украины впервые в её истории стала самодостаточной. И даже больше: страна превратилась в экспортёра избыточной энергии. Только об этом редко упоминалось. Первое время власти гордились таким фактом, но после множества митингов и даже акций саботажа, официальные СМИ лишний раз не выпячивали новый предмет гордости. Дело в том, что подавляющую долю выработки электричества и даже тепла на Украине теперь обеспечивали атомные электростанции.
Это случилось, собственно, помимо воли украинцев. Мирному атому помог немирный. Ядерные взрывы уничтожили и российский газ, и донецкий уголь. Уже тогда падающая энергетика была вынуждена опереться на атомную генерацию. Все действующие АЭС в спешном порядке стали модернизировать под американское топливо, взамен российского. Денег на перестройку дали сами американцы. Это был первый срочный этап реформы. Потом, после появления новых энергоблоков, встал вопрос о приросте мощностей, стране не хватало энергии для восстановления и развития экономики. Не оставалось ничего иного, как опять же, наращивать выработку АЭС. Вдобавок к модернизированным прежним станциям начали строить новые. В основном, в восточной части страны, по принципу «там терять уже нечего».
Появились Харьковская АЭС, Полтавская, Гниванская – под Винницей, Першотравенская АСТ  и множество одиночных реакторов, о которых не все даже знали. Собственно, третий, негласный, этап реформы энергетики начался, когда на Украине стали строить уже избыточные энергомощности. Здесь инвесторами выступали в основном, европейские страны, они ведь тоже после падения России заимели огромную энергобрешь. В первые годы ядерной зимы Германия, Польша, Чехия и многие другие страны Европы несли человеческие потери, когда их граждане в крупных городах попросту замерзали. Спасались в буквальном смысле дровами. Но при этом строить свои АЭС европейцы не спешили. Разве что модернизировали действующие восточноевропейские станции, опять же, от безысходности, под американское топливо.
За много десятилетий Европа привыкла получать энергию откуда-то с востока. Там, где теперь зияла ядерная пустошь. И чтобы не изменять привычкам европейцы предложили Киеву стать поставщиком тепла и электричества, только уже атомного происхождения. Украинские власти согласились, но встретили сопротивление внутри страны. Народ, и без того поредевший от последствий ядерных взрывов и радиации теперь панически боялся распространения атомных станций. Страны вроде Франции и Японии сократили свои программы развития атомной энергии, Киев напротив, желал выбиться в мировые лидеры. Суммарная выработка украинских АЭС уже превышала объёмы, которые выдавала атомная энергетика огромной России, и чиновники выпячивали данное достижение как большой успех. А народ успокаивали тем, что новые станции размещались подальше на обезлюдевшем востоке. Ведь европейские инвесторы требовали усмирить гнев жителей. Да и сами щедро вкладывались также и в пиар мирного атома для рядовых украинцев.
Открытых акций протеста стало меньше в последние годы. Население вроде успокоилось. Либо сменило тактику – как теперь подозревал Стоун. Всю эту околоэнергетическую тему ему пришлось изучить дополнительно при распутывании клубка тайных связей в интернет-сообществе «коренных». Он буквально не выходил с этого ресурса уже много дней. И однажды обратил внимание, что одна из веток форума постоянно находится в топе, хотя и не обновляется. Последнее сообщение там было трёхмесячной давности. При этом рубрика называлась как-то скучно: «Об энергетике».
Тогда Стоун стал вести непрерывное наблюдение именно этой ветки и достиг успеха. Оказалось, что пользователи писали сюда ежечасно, но сообщения удалялись через несколько минут. То есть модератор тоже вёл постоянное наблюдение ветки об энергетике и чистил каждое сообщение. При этом пользователи успевали вести диалог. Один писал что-то, текст удалялся, но второй успевал прочитать и написать ответ. Который тоже быстро стирали.
Стоун организовал постоянное дежурство в этой вкладке, выписывая на бумагу сообщения, которые успевал отфиксировать. Уже было понятно, что тут обитают 5-6 постоянных пользователей, причём высокого ранга, насколько виделась местная иерархия. Ежедневно здесь писал Багратион, приближённый Богуна. Из этого же чата удалось понять, что все значимые персонажи портала не в живут в Киеве. Скорее всего, где-то в Одесской области. По крайней мере, в записях часто фигурировал порт Одессы. И вот, в частности, сейчас тайные «энергетики» обсуждали вариант доставки некоего «чеха» в порт, а потом и организации его встречи с «першотравенским спецом».
Стоун изучил, что интересного есть в Першотравенске и теперь с удивлением читал, что бывший шахтёрский городок из Днепропетровской области заимел с недавнего времени собственную большую атомную станцию теплоснабжения, АСТ. Это как АЭС, только ещё и с горячей водой для отопления.
Можно было предположить, что «коренные» планируют какую-то диверсию. Либо похищение радиоактивных материалов, либо подрыв самой станции. Впрочем, пока всё это было только в мечтах Стоуна.
***

«Скиннер» тем временем работал. Стоун готов был забыть про него, и всё же трудолюбивые студенты исправно собирали анализы и отправляли описательный файл. Почти ежедневно, кроме выходных дней. Приходилось отвлекаться и обрабатывать списки. Стоуну уже было не интересно присваивать подопытным ту или иную национальность, он писал теперь наугад.
В один из таких скучных отчётов он в очередной раз обновил форум «Об энергетике» и прочёл сообщение, которое заставило сердце биться чаще. Писал Багратион: «Нужна хата в столице, вблизи Дарницкого. Пустая, не засвеченная. Сведём там чеха с нашим. Спросил у народа в разделе объявлений». У Стоуна в жилах заплескался адреналин. У Дарницкого, вокзала! Здесь, рядом! Ему уже давно хотелось как-то вклиниться во всё происходящее, стать реальным «кротом», а не диванным шпионом. И вот события вроде бы перемещаются в Киев.
Он бросился в раздел объявлений на этом же портале. Действительно, Багратион разметил здесь запрос на пустую квартиру в Киеве на пару дней. Что сделать? Отследить все предложенные варианты и подсмотреть, какой выберет Багратион? Или подсунуть свой вариант? Тем более что в публичномобъявлении не указано пожелание Дарницкого вокзала. Обычный народ не знает, а он-то, Стоун, подглядел такой приоритет в секретной части форума. Тогда можно будет перебить ставку, а снять реальную хату у вокзала и напичкать её аппаратурой – время позволяет.   
Стоун закурил прямо в номере гостиницы, хотя ему уже влетало за такое. Соблазн влезть в игру велик. Единственный риск это непонятный статус некоего Тухачевского, под чьим статусом Стоун был представлен на чужом портале. Сам-то Тухачевский уже давно здесь не писал и не появлялся, но вдруг его лично знает кто-то из присутствующих? В конце концов, можно будет только предложить хату, а самому не появляться, ограничившись прослушкой встречи чеха.
Пока Стоун взвешивал, в разделе объявлений стали появляться отклики. Один предложил не квартиру, а комнату в общежитии. Второй предложил однушку, но через две недели, когда сам её освободит. Третий всунул вариант с квартирой посуточно, видимо, продвигал свой бизнес. Всё это вряд ли бы устроило Багратиона и Стоун об этом знал. Однако примерно через полтора часа некто «Товарищ Артём» написал, что у него пустует трёшка в Новобеличах, пока сам он живёт за городом.
Ух ты! Ух ты, ух ты! Не Лёшка ли Чабан это пишет? Новобеличи, трёшка, дача. Всё сходится. Стоуну показалось, что Товарищ Артём сейчас точно перехватит заказ, а потому всё-таки не удержался и написал сам. Спешно забрался на сайт недвижимости Киева, нашёл ближайшую к вокзалу сдаваемую квартиру и переписал её данные на портале «коренных». Дескать, ребята, у меня есть давно пустующая квартира на Ялтинской улице. Тихая, с соседями-пенсионерами.
Отправил. Запаниковал. Зачем придумал про пенсионеров? Бабульки же самые въедливые свидетели, отпугну. Надо было что-нибудь про студентов или гастарбайтеров написать. Но поздно. Опять же, подпись «Тухачевский». Как среагируют? Или вообще не среагируют? Стоун курил сигарету за сигаретой. Хотелось сходить проветриться, но нельзя отрываться от монитора. Считается ли это началом операции под прикрытием? Нужно ли ставить в известность Уигерта? К чертям! Обойдусь сам. Кстати, ещё ж этот незаконченный отчёт со «Скиннером», тоже к чертям!   
Ни сайт объявлений, ни секретный раздел про энергетику пока не обновлялись. Прошло полчаса. Потом час. И когда уже Стоун успокоился и разуверился в успехе, в разделе объявлений появился Багратион:
- Тухачевский! Давно тебя не было. Напомни, ты сам киевлянин? Хата твоя? Что из мебели и техники есть?
Стоун вчитался в каждое слово и победно сжал кулак. Вот это удача! Во-первых, обратили внимание на его вариант. Во-вторых, и это самое главное, Багратион не знаком с Тухачевским. Надо аккуратно, но небрежно написать ответ. Может прикрыться финансовым аппетитом? Нет, тут все идейные, хату я должен предоставить бесплатно. И не забыть, что я ничего пока не знаю ни про чеха, ни про цели съёма. Но в то же время спросить, типа «а чего надо-то»?
Стоун позволил себе спуститься на улицу за новой пачкой сигарет. Проходя мимо менеджера отеля и поймав удивлённый взгляд, обнаружил, что сам на ходу вслух бормочет: «Багратион не знаком с Тухачевским». Блин! Кто были эти багратионы и тухачевские? Наверное, брали Берлин и всё-таки были знакомы. Не заподозрит ли чего этот менеджер? Что ж я палюсь-то так?
***

Багратион заглотил наживку. Встречу чеха решено было провести в квартире на Ялтинской. Дата этого события была не известна точно, но уже через три дня в Киев обещал приехать сам Багратион, посмотреть хату и забрать ключи. Стоун потратил эти три дня на, собственно, съём квартиры. Это была двушка в обычной кирпичной пятиэтажке. Сдавал её, скорее всего, даже не собственник, а какой-то равнодушный риэлтор, из которого не удалось выудить ничего толкового, чтоб потом уже от своего лица в красках пересказать Багратиону. Содержимое квартиры было минимальным, и всё же достаточным для того, чтобы спрятать микрофоны и камеры.
Необходимую для прослушки технику Стоун не стал заказывать Уигерту. Во-первых, не было особо времени, во-вторых, не было пока и желания выкладывать свой план. После провалов на Кипре Стоун теперь боялся сглазить. Он прекрасно помнил, где в Киеве можно приобрести нужную спецаппаратуру. И не ошибся, радиорынок на Караваевых дачах работал в прежнем режиме, всё с теми же грамотными спецами внутри, и с теми же подозрительными, но могущими всё достать, торговцами снаружи.
Стоун сам смонтировал на объекте прослушку, протестировал, сделал уборку в квартире – ровно в той ленивой степени, в которой бы это сделал настоящий владелец. Для верности один раз переночевал тут, чтобы проникнуться чувством собственника и, успокоившись, снова засел на сайт «коренных». Хотел подробнее изучить именно фигуру Багратиона, с которым предстояло встречаться уже завтра. Ничего нового, впрочем, не удалось узнать. Разве что отметил склонность Багратиона к эмоциональной несдержанности. Вроде как вспыльчивый персонаж.
На всякий случай изучил биографии настоящих Багратина и Тухачевского. Первый оказался каким-то генералом, бившимся против Наполеона. Причём не русским даже генералом, а грузинским. По-настоящему он звался «князем Багратиони». А вот прототип самого Стоуна, Тухачевский, был генералом уже Советской армии, расстрелянным по приказу Сталина ещё до начала войны с Гитлером. Так что реальные Багратион и Тухачевский тоже никогда не встречались. Это успокаивало.
И всё же, когда раздался звонок от Багратиона, Стоун сильно напрягся. Голос был с сильным кавказским акцентом. В мозгу пронеслась аналогия: Багратион-грузин-Сталин-Тухачевский-расстрел.
- Здравствуйтэ! Товарыщ Тухачэвский? Это Багратион бэспокоит. По хате.
- Да-да-да! Рад слышать! Вы уже в Киеве? Подъезжайте, я как раз в районе Ялтинской. Точный адрес: дом номер…
- Нэт. Ми плохо оринтируэмся. Сможэте сами подъэхать к нам в аэропорт? Ми на машинэ, проделаем маршрут вмэсте, чтоб я запомнил.
Стоун согласился, но закончив разговор, призадумался. Мы? Неужели они уже с чехом? И зачем Багратиону запоминать маршрут? А! – чех прилетит в аэропорт, им нужно проложить маршрут до квартиры. Но ведь это может любой встроенный навигатор. Боятся засады? Взять с собой нож? Да ну, найдут – только хуже будет. Тем более кавказец.
Только сейчас Стоун пожалел, что не сообщил о своём плане в центр. Хотя бы в уведомительном порядке. Написать сейчас? Некогда. Да и чего я боюсь-то? Я просто сдаю квартиру, обычный киевлянин.
В аэропорту Стоун нашёл Багратиона достаточно быстро. Прямо классика: два кавказца в кожаных куртках возле древней тонированной российской машины. Багратион протянул руку и с широкой улыбкой представился. Его глаза излучали добро, но с хитринкой. Стоун вдруг отчётливо понял, кто перед ним. Эти взгляд, акцент и рыжая борода на выпяченной вперёд челюсти не оставляли сомнений, Багратион был чеченцем. Неожиданно, конечно. Во-первых, и само появление чеченца, которых Стоун уже не помнил, когда видел в последний раз. Во-вторых, и то, что чеченец был в числе «коренных». Кто же всё-таки эти коренные?
Его пригласили в машину. Там уже был водитель, неопределённой, впрочем, национальности. Багратион сел на переднем пассажирском, а его неразговорчивый напарник – на заднем вместе со Стоуном.
- Так какой, гавариш, точний адрэс?
Стоун назвал и заметил, что Багратион записал адрес квартиры на какой-то бумажке. Они поехали в сторону левого берега. Чеченцы молчали. Настоящий арендодатель наверняка бы праздно поинтересовался целями съёма квартиры, и Стоун небрежно задал такой же вопрос. Багратион развернулся всем корпусом и также, с хитринкой, произнёс:
- Ничэго криминального. Жильё для однаго иностранного спэциалиста. Хочэшь – пазнакомлю, когда приедет. Можэшь даже сам с ним пажить, чтоб не стащил у тэбя ничэго.
Вот это предложение! Конечно, хочу. Можно будет вытянуть из чеха больше, чем аппаратура. Только не надо выдавать своей радости. И всё так же небрежно Стоун ответил:
- Да ну, чего я человека смущать буду. Единственное, мне может быть придётся наведаться забрать кое-что из квартиры, пока не уверен. Но предупредите гостя, что может наведаться хозяин, ненадолго.
- Бэз праблем.

Позже Стоун укорял себя, что к этому моменту разговора мог бы уже догадаться, что дело нечисто, но сейчас он пребывал в эйфории о того, как складно всё получалось. И всё же прежняя жизнь для него закончилась, как только они переехали через мост. Машина остановилась, и Багратион без объяснений вышел наружу. Он пристально вглядывался в поток автомобилей, который следовал через мост за ними. Через пару минут к ним подъехал такой же затонированный автомобиль. Оттуда вышли ещё два кавказца, и так же глядя на мост, они подошли к Багратиону. Их разговор был слышен.
- Вроде чисто. Никого не было.
- Харашо. Дэржи, вот адрес, провэрьте там всё внутри и снарюжи. Сэйчас ключи вазьму.
Багратион отдал людям бумажку с адресом стоуновской квартиры и открыл заднюю дверь. Всё так же с душевной добротой он попросил у Стоуна ключи от квартиры. Фокс выразил неподдельное возмущение:
- Вы что мне не доверяете?
- Пайми, друг, очэнь серьёзный клыент. Надо всё праверить. Дай ключи по-хорошему.
Пришлось отдать. Ключи достались одному из подручных, он уехал на том втором автомобиле дальше, к Ялтинской. Вероятно, проверять квартиру. А вот второй кавказец из второй машины бесцеремонно плюхнулся к ним. И закинул руку вроде как на спинку сиденья, за шеей Стоуна. Ситуация стала патовой. Справа и слева недружелюбные кавказцы. Спереди, помимо водителя, дружелюбный, но подлый Багратион. Их машина развернулась и поехала прочь. И от Ялтинской, и от центра. Пришло время паниковать.   
- Что происходит, товарищ Багратион?
Тот снова развернулся, и взгляд его был уже скорее свирепым, чем добродушным. При этом почти пропал нарочитый сталинский акцент.
- Товарищ? Я тебе пока не товарищ. Ты кто, гад, такой?
Я? – Лузер. – Обречённо подумал про себя Стоун. Вопрос «кто он, гад, такой», задавали ему и покойный Лушников, и покойный Демескос. В те разы инициатива была на стороне фокса. А теперь, как бы не стать покойным самому. Впрочем, его пока не убивают. Скорее всего, на сайте объявился настоящий Тухачевский. Надо потянуть время и выяснить.
- В каком смысле «кто я такой»? Обычный житель Киева. Свой, коренной, ходил тут в школу, воевал за свою родину. В чём дело-то?
- Тухачевский, недавно погиб. Это был мой друг. Погиб при странных обстоятельствах. Я поклялся за него отомстить. И тут объявляешься ты. Под аккаунтом нашего погибшего товарища. У тебя сейчас есть простое объяснение?
Стоун всё понял. И почему с ним так легко согласились работать, и почему Багратион сам приехал в Киев, ну – и почему он теперь тут в такой компании. Но надо было что-то отвечать.
- Не знаю, это какой-то сбой в системе. Сайт сам стал подписывать меня Тухачевским, у меня было другое имя. Я хотел было обратиться к администраторам, но просто не успел. Да и имя славного генерала Советской армии товарища Тухачевского мне понравилось.
- Я примерно так и подумал, что ты понесёшь подобный бред. Значит, быстро не получится. Поехали тебя колоть. Муса!
Чеченец справа сжал, наконец, заготовленную за шеей Стоуна руку. Разумеется, вместе с шеей. А свободной рукой ловко приставил нож к горлу. Второй, молчаливый слева, достал пластиковый хомут и стянул руки Стоуна. Всё произошло буднично и тихо. Водитель машины даже не посмотрел, что там у него на заднем сиденье. А Багратион, наоборот, не спускал глаз с жертвы. И когда Стоун был окольцован, в глаза главаря вернулась хитринка:
- Кричать будешь? Нет – молодец. А вот глаза мы тебе всё-таки закроем. Муса!
Правый чеченец неудобно потянулся в карман джинсов, достал и развернул какой-то пластиковый пакет из обычного супермаркета. Эту обидную шуршащую дрянь Стоуну надели на голову. А за секунду до того Багратион сфотографировал его лицо, сказав:
- На память. Или на памятник.
***

В следующий раз белый свет он увидел только через пару часов, да и то – на несколько секунд, пока не захлопнулась какая-то тяжёлая дверь. Он успел понять, что оказался в каком-то небольшом сыром помещении ниже уровня земли. По ощущениям его увезли куда-то далеко за город, в сельскую местность. На это указывали свежесть воздуха и собачий лай. Воздух, впрочем, был свежим до момента спуска в это помещение. Теперь Стоун своим прокуренным носом дочуял, что в помещении царят затхлость и плесень.
Потом обнаружился и источник света, что-то вроде окошка, которого не было видно. Где-то на потолке. Стоун осторожно сместился в том направлении и обнаружил, что заглянул в трубу. Там должно было оказаться небо, но вместо него на конце трубы виднелась крышка. Он всё понял. Это обычный погреб. Глаза уже пообвыкли, и стало видно какие-то пустые полки вдоль стен. Точно погреб. Пустой. Стены, пол и потолок были бетонными. И только сейчас Стоун осознал, что тут довольно холодно.
Нашли, чем удивить. Они не знали, что Стоун прошёл испытание морозами в Норильске. В том городе климат и так был неласковым, а во время ядерной зимы вообще – один бесконечный мороз, как на полюсе. И действительно, однажды он чуть не замёрз там насмерть во время большого блэкаута. Это случилось, когда Норильск ещё не был оккупирован полностью. Его население составляли помимо фоксов промышленники и администрация. Главным в городе являлся комендант Струбб. Его боевым заместителем был Стоун, руководящий фоксами, а вторым заместителем Бёнинген, директор комбината. Их триумвират и являлся фактическим правительством в норильской локации.
Пришельцам не был нужен весь Норильск, весь их штат занял лишь центр города и Талнах, пригород возле рудников. В центре проживали в основном люди Стоуна и немного комендантских чинов, в Талнахе металлурги, энергетики и другие промышленники. Ещё два пригорода, Кайеркан и Оганёр стояли пустыми. Эти посёлки-призраки были интересны только фоксам. Да и то – лишь в первое время. Быстро стало понятно, что в районах без отопления никаких выживших аборигенов быть не может.
Из местных централей раскочегарили только талнахскую ТЭЦ-2, с остальными теплоисточниками даже не стали заморачиваться. А жителям центрального Норильска оставили привезённую изначально небольшую модульную котельную. И она, и ТЭЦ-2 работали на газе.
И вот на втором году их большой командировки на талнахской ТЭЦ случилась авария. Был большой взрыв. К тому времени население города составляло уже 433 человека, из которых 39 были фоксами, Стоун хорошо помнил эти цифры, поскольку впоследствии пришлось составлять не один рапорт. После взрыва основная часть этих людей, те что жили в Талнахе, оказались без теплоснабжения в сорокаградусный мороз. Помещения стали быстро выстывать. Комендант Струбб собрал срочное совещание. Дело было вечером, и кто-то из жителей мог уже лечь спать, что означало бы неминуемую смерть. Людей Стоуна, которые были на месте, отправили на обход домов. Самого Стоуна вместе с группой энергетиков послали к месту взрыва. Существовала вероятность, что произошла диверсия.
Там-то Стоун и прошёл испытание смертельным морозом. На остывшей ледяной ТЭЦ, где ничего не горело и не даже не тлело, быстро выяснилось, что взорвалась огромная ёмкость с водородом. В связи с этим нельзя было даже разжечь костёр, чтобы погреться, сохранялся риск утечки водорода. Спецы объяснили, что этот газ использовался для охлаждения, Стоун ещё долго удивлялся, зачем нужна такая сложная система, когда кругом и так лютый мороз. И всё же несколько часов пришлось поработать в темноте и в холоде. Пока энергетики восстанавливали теплоснабжение, Стоун с парой своих людей разгребали завалы. Нужно было освободить какие-то щитки, приборы и найти тело одного из дежурных, который куда-то пропал. Правда он, сволочь, потом сам выбрался из какой-то каморки, контуженный и замёрзший. В тот раз обошлось всё же без трупов и без ампутаций обмороженных конечностей. Но что такое потеря чувствительности рук и сосульки на окаменевшем носу, Стоун теперь знал лично.
А сейчас – подумаешь, закрыли в погребе на родине! Сидеть, впрочем, на одном месте было чревато, и Стоун, изучив габариты помещения, стал прохаживаться и выполнять приседания. Всё, что занимало теперь его мозг – как бы так выкрутиться из положения, чтоб не только не убили, но и не прогнали. Он был на правильном пути, хоть его и повязали какие-то чеченцы, но он чувствовал, что наткнулся на то самое русское подполье. И надо бы внедриться.
В «подполье», ага. Внедрился в буквальном смысле.
***

Если не считать скинутого через вентиляционную трубу пакетика с бутербродами, вспомнили о Стоуне только поздней ночью. Дверь погреба открылась, в лицо ударил свет фонаря, ему было сказано отойти подальше. Те же чеченцы из автомобиля втащили и бросили на пол старый матрас.
- И долго мне тут у вас мёрзнуть?
- Зависит от тебя. Завтра Багратион вернётся и в твоих интересах сразу рассказать ему правду. Учти, к тому моменту он уже будет знать о тебе многое. Мы будем задавать вопросы. Сколько раз солжёшь, столько пальцев на руках и отрубим.
Чеченцы не смеялись. Сказали это дежурно и устало. Словно замученные отрубанием пальцев хорошие, в общем-то, люди.
«Многое» узнать, вероятно, не удалось. Багратион, действительно появился на следующий день. Зашёл в погреб, держа в руках стул, на который и воссел верхом. Его помощник внёс на длинном проводе горящую лампочку. Свет залил помещение и только сейчас Стоун заметил в одно месте на бетонной стене – ряды перечёркнутых царапин. Кто-то раньше уже отмечал здесь дни своего заточения. Причём счёт у того бедолаги шёл на несколько недель.
- Хату мы проверили. Во-первых, она не твоя. Ты сам снял её накануне. Мы нашли и настоящего хозяина, и у соседей поспрашивали. Тебя никто раньше там не видел. Во-вторых, с настоящим хозяином мы проверили комнаты, и нашли спрятанный микрофон. Этого уже достаточно, чтобы пустить тебя в расход. Но мой добрый друг Муса говорит что-то о презумпции невиновности. Либерал!
Муса оскалился улыбкой. Вряд ли он знал, что такое «презумпция невиновности». Стоун сравнивал сейчас свой вариант оправданий, приготовленный за прошедшую ночь с новыми вводными, не противоречат ли? Микрофон нашли. А две скрытых камеры нет, надо же. Багратион тем временем достал блокнот и ручку.
- Давай, я буду записывать. Имя, фамилия, отчество, место жительства, род занятий. Про пальцы Муса тебе говорил? Он странный либерал. Либерал с садовым секатором. Поэтому только правду. Я пишу. 
- Осадчук. Андрей Викторович. Родился и большую часть жизни провёл в Киеве. Последние 15 лет жил в Европе в разных местах. Специалист по контролю ядерных заражений. Работаю в МАГАТЭ. Летом этого года направлен в командировку в Киев для мониторинга заражения населения. Работа ведётся совместно с Киевским институтом ядерных исследований. Можете пообщаться с его директором Нечупеем.
- Пообщаемся. А живёшь где?
Стоун обдумывал ответ на такой вопрос ещё ночью, но так и не решил, что ответить. Признаться про гостиницу, значит нарваться на обыск. Никакого особого компромата в гостиничном номере нет, кроме рабочего ноутбука. Могут взломать рабочую почту. Там, конечно, всё забито ежедневными отчётами по проекту «Скиннер», но может всплыть что-то ещё. Стоун не был до конца уверен. Впрочем, лучше сказать правду. Он назвал свою гостиницу. Багратион всё записал.
- Хорошо. Так и зачем ты хотел записать наши разговоры в снятой наспех квартире?
А вот тут Стоуну пришлось импровизировать на ходу. Дубина, мог бы догадаться, что аппаратуру найдут. Надо прикрываться именем большой и недоступной для этих кавказцев международной организации. Стоун начал цедить слова.
- МАГАТЭ.
- Что МАГАТЭ?
- Это было дополнительное задание по линии МАГАТЭ. Я всего лишь учёный. Дилетант в таких вопросах и получилось, что я подставился.
- Какое ещё задание? Выкладывай, не тяни.
- Моё руководство обнаружило какую-то активность на Першотравенской атомной станции. Она под особым контролем МАГАТЭ. И там безопасники заподозрили готовящийся теракт или что-то такое. Я сам узнал об этом на прошлой неделе. Со мной связались и попросили выйти на ваш сайт и ответить на объявление о съёме квартиры от лица какого-то Тухачевского. Я был против, но начальство просило настойчиво. У них нет безопасников с украинскими корнями, поэтому всю эту работу пришлось проделать мне. Я написал на ваш сайт, дождался ответа, снял квартиру и установил микрофон. И… камеру. Там ещё камера в люстре.
Багратион на этих словах оглянулся на своих помощников. Один из них едва мотнул головой – «не нашли». Повисла пауза. Багратион оценивал услышанное. Стоун анализировал своё сказанное. Выходило неплохо. Получилась даже страховка от возможного звонка этих упырей в МАГАТЭ. Ведь теперь эта могущественная организация выходила вроде как врагом для сообщества «коренных». И если они сунутся уточнять что-то про Стоуна, то точно не в лоб, не официальным запросом. Если сунутся, то как-то в обход. И тогда наверняка натолкнутся на Уигерта. Мозг главного кавказца, наконец, блеснул логикой:
- Ты говоришь, что простой учёный. Но как-то ловко у тебя получилось попасть на сайт, снять квартиру, да ещё и организовать прослушку. Как ты смог писать от лица Тухачевского?
- Я не знаю. Мне лишь прислали… То есть позвонили, сообщили пароль от аккаунта Тухачевского. И сказали, чтоб я предложил квартиру поближе к Дарницкому вокзалу.   
- А кто монтировал микрофон и камеру? И где ты их взял?
- Сам. Достал на Караваевых дачах. Я не спец, просто почитал в интернете, что да как. Вы, правда, террористическая ячейка? Вы хотели взорвать станцию? Зачем моему и так наполовину уничтоженному народу такое чудовищное наказание? За что? Вы те самые исламисты, что уничтожили Россию, Беларусь, а теперь и мою родную Украину?
Стоун пошёл в атаку, вспомнив детский анекдот: «Если воры взламывают дверь в вашу квартиру, то попробуйте делать то же самое изнутри. Это озадачит злоумышленников на некоторое время».
Багратион презрительно улыбнулся. Встал, взял стул и молча пошёл на выход. Его помощники так же молча смотали лампу-переноску и вышли вперёд своего босса. Перед тем, как закрыть дверь, главарь сформулировал, наконец, свой мудрёный кавказский ответ:
- Аллах велик. Ты хочешь знать правду. Не думаю, что это в твоих интересах. Ведь мы всё проверим. За твою правду мы заплатим тебе жизнью, но нашу правду ты не узнаешь. А за твою ложь, так и быть, мы заплатим тебе своей правдой. Напоследок, перед тем как убьём.
***

Дальше были четыре дня одиночества. В трубу скидывали бутерброды и воду. Никто не интересовался, жив ли он вообще. А ведь мог бы помереть. Стоун понял, что лучше бы ещё несколько часов поработал в морозном Норильске, чем несколько дней без движения в прохладном помещении. Тело ломило, из носа потекло и, похоже, поднялась температура. В общем, к четвёртому дню темноты и холода пленник был уже плох. Однажды он всхотел, как и некий предыдущий пленник начать делать отметины на стене, вести счёт дням своего заточения. И даже нашарил на полу небольшой камешек с острым краем. Но тут злость пересилила разум, и Стоун нацарапал в темноте как смог по-русски «Хрен вам!»
Он проанализировал все свои действия и понял, что на операцию спасения от Уигерта рассчитывать не может. Никаких следов, намёков и посланий в центр Стоун не предусмотрел. Сейчас он был во власти Багратиона. Шансы на выживание 50 на 50. Была, впрочем, одна спасительная идея, однако он пока избегал обдумывать её серьёзно. Сдаться. Предложить услуги двойного агента. А потом обмануть бдительность и улизнуть. Это был последний козырь на самый крайний случай.
И вот на четвёртый день где-то рядом залаяла собака, и спустя пять минут дверь погреба распахнулась. Снаружи уже вечерело, и всё же в глаза Стоуну ударило. Потом пришедшие ослепили ещё и фонарём. Они стояли угрожающе молча. Наконец кто-то из них произнёс «Да, это он». Голос вроде знакомый, но Стоун был так плох, что медленно соображал. Кого они приволокли? Профессор Нечупей? Хозяин той хаты у вокзала?
Реальность всё же удивила. Сначала он увидел, что все присутствующие в камуфляже, что трое из четырёх это Багратион и его сообщники. А потом разглядел и новичка. Лёша Чабан. Всё-таки он с ними. Голос молчавшего несколько дней Стоун пустил предательского визгливого петуха:
- Привет, Лёшка!
- Привет, Андрей. Ты, наверное, рад моему появлению, но всё очень плохо. Во-первых, ты чуть не подставил меня лично. Звонки с твоего телефона указали и на мой номер. Мне пришлось оправдываться перед товарищами. Во-вторых, чтобы не утонуть самому, я топил тебя самого. Помогал Багратиону выяснять род твоих занятий здесь, в Киеве. Я так понял, ты вроде как магатэшник? По крайней мере, представляешься им? Молчи! Не топи пока себя сам. Я выложу всё, что нам стало известно, а потом уже задам вопросы. Ты никакой не учёный-ядерщик. Мне ведь известен весь твой бэкграунд. И разговор с директором Института ядерных исследований подтвердил, что ты полный дилетант. Твой приборчик не способен анализировать радиационный фон. Он исследует что-то другое в людях.
Стоун тяжело задышал. Ему лишь показалось, что в погреб зашёл друг Лёшка. На самом деле это какой-то лютый враг, прокурор, трибунал, зачитывающий смертный приговор. Перечисляющий улики. Кстати, интересно, они изъяли «Скиннер» у институтских? Может, притащили сюда? Там ведь, кажется, есть модуль, определяющий местоположение? Вдруг сюда уже летят вертолёты фоксов?
- И этот прибор важен для тебя, судя по твоим ежедневным отчётам на адрес в Бельгии. С пометками «русский», «украинец», «татарин» и так далее. Мы ведь обшарили и твой номер в гостинице. Забрали ноутбук и поизучали содержимое. В том числе и твою переписку с неким безымянным куратором. Даже если ты переписываешься с МАГАТЭ, то это не они попросили тебя об услуге представиться Тухачевским. Ты сам написал письмо с просьбой взломать наш портал. Ты пишешь, что нашёл выходы на нужных людей в рамках некой «дополнительной миссии на Украине». Андрей… Теперь нам всё ясно, ты сотрудник ЧВК «Фокстерьер».
Чабан сказал это утвердительно. Но потому как он это произнёс и замолчал, по тому, как оживились молчащие чеченцы, захотевшие увидеть реакцию своего пленника, Стоун понял, что от него ждут признания.
Козырь.
Стоун прокашлялся, чтобы больше не визжать и не сипеть трусливо.
- Лёша, твои чеченцы сбили меня с толку. Теперь, когда появился ты, я вижу, что нашёл то, что искал – настоящих русских. Братья, вы в большой опасности. Я действительно фокс, отправленный на ваши поиски.
***

15.
Огромное озеро Балхаш уже осталось далеко позади, они ехали на север и остановились у очередного продавца рыбы. Дело было к зиме. По этой причине обширные белые покрывала, разбросанные по пустыне, легко было принять за снег. Но Тойво уже знал, что это солончаки. Снег в этой местности ещё не выпал. Смена сезонов вернулась и в Казахстан после долгой ядерной зимы. Здесь этот период называли «узак бишкунак». Изучающий языки парень так и не выяснил происхождение такого термина, дословно это переводилось как «долгие пять друзей». Пять лет? Вряд ли Казахстану, граничащему с Россией, удалось избавиться от климатических потрясений всего за пять лет.   
Им с Крыловым пока сложно было найти общий язык с местным населением. Первоначально они прилетели в Алматы, большой красивый город, столица. И Тойво, которому говорили, что в Казахстане миллионы русских, этих самых миллионов пока не увидел. В столице было многолюдно, она вообще напоминала по облику и темпу какой-то европейский город, но на улицах говорили в основном по-казахски. Даже люди европейской внешности. Первый же таксист Марат, например, оказался выходцем из России, он даже внешне был похож на полковника Крылова. Но и он обратился к ним на английском, приняв за иностранцев.
Пока они ехали в гостиницу, Марат легко перешёл на русский и рассказал, что ему, как татарину, легче было выучить казахский язык, близкий по произношению. Про русский же, пояснил, что тот, действительно, долгое время был объединяющим языком для многонациональной столицы. Приезжие армяне или украинцы обращались к местным на русском, поскольку знали его и те, и другие. Но только в старших поколениях. Молодёжь уже выбирала для общения английский.
Почти две недели Тойво и полковник прожили в Алматы, изучали город и население. Крылов до этого здесь не был, и всё же постоянно ворчал, что раньше всё было по-другому. Он, вероятно, силился найти следы общей судьбы России и Казахстана. Однако ни памятников, ни знакомых названий улиц, ни привычных архитектурных образов не мог найти. Лишь однажды они забрели в большой красивый парк, где полковник оживился: «это же панфиловцы!» Тойво увидел перед собой огромную скульптурную композицию из неестественного вида солдат. По своей форме они скорее были похожи на гигантских черепах с округлыми туловищами и короткими конечностями. Внизу была какая-то длинная надпись на казахском. Полковник стал приставать прохожим, пока на его русский не откликнулась одна пожилая женщина.
- Да, это парк героев Второй мировой войны имени Бауржана Момыш-улы.
- Бауржана? Но он ведь панфиловец? – Осёкся воодушевлённый Крылов.
- Да, кажется. Да, это панфиловцы. Казахи и русские воины.
- Тут должно быть написано что-то вроде «Велика Россия, да отступать некуда»?
Крылов ткнул на подпись. Женщина прочитала и напряжённо ответила – да, так и есть. Полковник не заметил или предпочёл не заметить, что она слегка вздрогнула и заспешила прочь. Тойво понял, что надпись на памятнике гласила что-то другое, и казашка предпочла успокоительный для подозрительного русского ответ.
Вообще, по-русски тут, в Алматы, готов был говорить примерно лишь каждый пятый-шестой встречный. При этом Тойво подметил интересную особенность, многие, даже молодые ребята, зачастую понимали сказанное им по-русски, однако ответить так же не могли. Да и само общение казахов часто пестрило русскими словами. Видимо, некоторым терминам аналогов в казахском в своё время не нашли, использовали иностранные заменители. Частое явление и в других странах. Логично, что и казахи пользовались лексиконом соседней России. Понятно, что некоторые слова были изначально не русскими, вроде паспорта, компьютера, шоколада, хоккея, радио или мотоцикла, но казахами они произносились именно так, как произнёс бы русский. А некоторые термины были очевидно российского происхождения, вроде телевизора, ванны, пальто, кроссовок или вуза – Тойво только здесь услышал это слово, расшифрованное ему Крыловым. Впрочем, обильных русских заимствований всё же не хватало для полноценного общения по-русски с большинством жителей Алматы.
Ещё одна языковая особенность, удивившая парня, это манера произношения местных жителей. Даже те, кто готов был общаться с ними по-русски, говорили с таким непонятным акцентом и с такой скоростью, что Тойво едва поспевал за смыслом. Ему казалось, что над русским языком здесь издеваются. Крылов, напротив, прекрасно понимал среднеазиатское произношение русского, и если разговор выходил долгим, то полковник тоже начинал говорить по-русски с таким же казахским акцентом. Было непонятно, кто кого дразнит: казах русских или Крылов казаха.
***

Вот и сейчас была аналогичная ситуация. Миновав Балхаш, они остановились у какого-то импровизированного магазина. Старый выжженный солнцем продавец-казах, похоже, и жил прямо в этом строении. Таких прилавков с рыбой они проехали уже много, Крылов для приличия спрашивал дорогу, хотя другой тут и не было. И нигде пока им не отвечали по-русски. А этот пожилой мужчина легко откликнулся на крыловское «Здравствуйте!» Дальнейших переговоров Тойво не понял, эти двое пенсионеров перешли на тот самый хитро-распевчатый диалект, что парень не стал даже слушать. Понял только, что аксакал нахваливает улов, что сазанов в этом году много и они большие, что озеро вылечилось. И что раньше к нему приезжали друзья из российского Барнаула специально за вот такими сазанами. 
Тойво отошёл прогуляться, пытаясь понять, как Крылову удаётся на глаз определить носителей русской словесности. Благодаря этой особенности, в Алматы они удачно познакомились с Айболатом. Зашли на минуту в какой-то банк, и вдруг Крылов разглядев в зале одного высокого статного казаха, смело подошёл к нему и рявкнул «Здравия желаю» - как будто увидел знакомого. Казах немало удивился, но через пару секунд широко улыбнулся и ответил таким же образом. Крылов не только угадал, что незнакомец понимает по-русски, но и то, что он бывший военный. Айболат оказался таким же отставным полковником гвардейской артиллерии Казахстана. У них даже нашлись общие с Крыловым знакомые генералы периода давних совместных учений.   
Айболат пригласил их в свой дом, где он с супругой теперь «пас внуков». За чаем Крылов стал жадно выяснять подробности ухода русский военных из Казахстана.
- Вряд ли кто-то из ваших остался, Олег. Остатки российской армии возглавил генерал Покровский из вашей двести первой, в Душанбе. Он объехал все остальные зарубежные базы. Был и у нас, собирал в Сары-Шагане байконурских, костанайских и остальных. Я там тоже присутствовал. Ужасное зрелище, армия без родины.
- Почему Покровский не отдал приказ на контрудар?
- Удар куда, Олег? Во-первых, у ваших уже не было ресурса на стратегический ответ, насколько я понимаю. А во-вторых, кому отвечать? Пусков ракет в направлении России не было, сработали закладки. Кто их детонировал, США? Нет. Противник не идентифицирован до сих пор. Если придерживаться официальной версии, то даже исламских радикалов ядерными боеголовками невозможно было бы поразить. Покровский в кулуарах говорил, что практически все российские ракеты были нацелены на Америку. Даже закладки остались, такие же – на восточном побережье США. Он, кстати, потом их и сдал американцам.
- Правильно поступил. Бесхозные заряды нельзя было оставлять.
- Вот видишь, и ты справедливо рассуждаешь. Та война была проиграна, враг подло переиграл ваших. Ядерная месть оказалась бессмысленной. И скорее всего, это уберегло всю планету. Уж прости, Олег.   
По выражению лица Крылова, а тот как будто вспоминал что-то и слегка кивал, Тойво понял, что у русского полковника были примерно такие же соображения. Находясь все эти годы в плену, он наверняка неоднократно ставил себя мысленно на место своих выживших генералов и анализировал развитие событий. Помолчав с минуту, Крылов продолжил уточнять судьбу своих военных. Айболат легко вспоминал:
- Уже когда Покровский приезжал к нам, было известно о белорусском предложении. Они его прямо здесь, в Сары-Шагане и обсудили. Не все были готовы на тот момент отправляться в Белоруссию. Но через несколько месяцев об этом говорил весь мир, пиарили тот проект громко, сюда же приезжал российский ооновец, зазывал своих в Белоруссию.
- Российский… кто, простите? – Тойво вроде понял, что речь про представителя в ООН, но не думал, что такие были в действительности.
- Российский дипломат. Они ведь остались живы в Нью-Йорке. Их аппарат продолжал функционировать в ООН вплоть до уничтожения Белоруссии, когда совсем никого не осталось и представлять интересы России и русских стало невозможно.
- А где они сейчас, русские дипломаты?
- Вот уж не знаю. Кто-то, помнится, отправился в Минск, работать чиновниками в российском анклаве. Там и погибли. А кто-то перешёл в аппарат других государств. Помню, и нам досталась пара ваших дипломатов, они стали представлять Казахстан в ООН. Работа ведь та же самая, жильё в Нью-Йорке, опытные дипломаты-аппаратчики, почему бы и нет?
- Перебежчики. – Крылов презрительно сплюнул. – Так, а что военнослужащие?
- У военных дисциплина получше, ты прав. Поэтому когда генерал Покровский принял решение ехать в Белоруссию, ваши ребята просто взяли и снялись. Кому-то в порядке исключения давалось право остаться в Казахстане, у кого смешанный брак, семьи тут, но таких практически не было. Мы подписывали с Покровским договор о разделе имущества. Вся недвижимость российских баз осталась за нами. Технику должны были переправить позже, но не всё успели. Основное так и осталось у нас.
- Кстати, что на Байконуре?
- Ржавеет. Русские спецы уехали, наши бы смогли содержать космодром, но космонавтика, сами знаете, на несколько лет стала невозможной. Китайцы интересовались, приезжали года два назад. И всё же ничем это не закончилось, у них ведь собственные космодромы.
***

Китай, к  слову, занимал теперь в жизни Казахстана особое место. В какой-то степени КНР заменила казахам Россию. Как крупный сосед с большой экономикой, как торговый партнёр, как военный союзник и как культурная вселенная. Собственно, и столицу вернули в Алматы не столько из-за заражённости севера, сколько по причине близости Китая. Казахи, конечно, старались делать вид, что балансируют между Ближним Востоком и Юго-Восточной Азией, являются важной связкой двух систем, активно дружили с Ираном. Однако китайская доминанта очевидно перевешивала. В Алматы было много китайцев – Тойво ещё не наловчился различать, Крылов же чётко это видел. Крупные холдинги, банки и инвестпроекты, которые значились в текущей повестке, в основном были китайского происхождения. Многие казахи, как низкого, так и высокого достатка, ездили на заработки в Поднебесную. Студенты ориентировались на поступление в вузы Пекина и Гуанчжоу. А сами китайцы охотно брали таких студентов.
Возможно, поэтому в Казахстане не было программы «китайского русского города», китайцы не брали местных русских, а работали с самими казахами. Такую версию высказал ещё один новый знакомец в Алматы – Нурадин. После содержательного разговора с отставным полковником Айболатом, который удовлетворил интерес в основном Крылова, Тойво решил познакомиться с кем-то и по своей специализации. Он потащил Крылова в местный Университет международных отношений и мировых языков. Здесь ему порекомендовали обратиться к Нурадину. У того были ещё отчество и фамилия, но сложные для запоминания, и Тойво ограничился именем. Тем более что Нурадин оказался довольно молодым для профессорского статуса, оживлённым человеком. Чистокровный казах, он очень хорошо говорил по-русски. А также по-английски, по-персидски и даже по-испански. В общем, абсолютный коллега Тойво. Разговаривали, впрочем, по-русски. Нурадин объяснил, почему этот язык всё меньше звучит на улицах Алматы. 
- Возрождение национального самосознания. Мы ведь много лет были «под Москвой». Не только в советское время, но и потом. Всё наше руководство, вся элита говорила по-русски, училась в России и ориентировалась на Россию. Практически каждый казах, по крайней мере, старше двадцати лет, знает русский.
- Странно, но мы этого не заметили. Не все, к кому мы обращались, отвечали нам взаимностью.
- Я сказал «знает русский», не то же самое, что «использует». То есть взрослые, даже если не отвечали по-русски, то, как минимум, однозначно вас понимали. Если, конечно, это коренные жители. Ведь у нас сейчас реализуется программа переселенцев-оралманов. Это этнические казахи, живущие в других странах. Программа давнишняя, но лишь после Большого Бишкунака, после уничтожения России, у наших иностранных соотечественников, так сказать, проснулось чувство любви к исторической родине. Мы как раз проводили исследование на эту тему. Оралманы массово стали возвращаться в Кахахстан. Сначала их расселяли по провинции, теперь их стало много и в столице. Очень много. Вы в своих коммуникациях могли встретить как раз оралмана, не все они владеют русским, кто-то приехал из Европы, кто-то с Ближнего Востока. Кстати, вы также могли повстречаться и с иностранцем. Их теперь тоже тут много. Алматы становится настоящим мировым мегаполисом. У нас полно китайцев, корейцев, индусов, арабов, не говоря уже о таджиках, узбеках и киргизах.
- И всё же, что насчёт четырёх или шести миллионов этнических русских? Куда они все пропали?
- Ну, это вы загнули. Столько русских тут было разве что в прошлом веке. Союз распался, многие русские вернулись в Россию. Там ведь тоже работала программа переселения соотечественников.
- К тому же ваши националисты стали нападать на русских, знаем и такое. – Добавил прищуренный Крылов. Профессор Нурадин покачал головой:
- Нет, это миф. Точнее так было, но немного и недолго, мы своих националистов приструнили. В любой стране есть оголтелые радикалы. Нам всё-таки удалось восстановить сохранить дружбу народов внутри Казахстана. Русские уезжали в основном добровольно. Это раз. Во-вторых, от тридцати до пятидесяти тысяч русских казахов отправились потом в Белоруссию, когда не стало России.
- Но всё равно ведь это не миллионы…
- Тут я подхожу к главному, коллега. Те, кто не уехал из Казахстана в первый исход, во второй и во все последующие, это теперь казахи.
- Как? По закону?
- Нет. По самоопределению. Они осознанно связали жизнь с нашей страной, влились, а точнее – остались единой неотделимой частью казахской нации. Для этого даже не обязательны смешанные браки. Иван и Мария Сидоровы могут быть чистокровными русскими, но сейчас, живя в Казахстане, они казахи. Не удивляйтесь полковник, это как ваши татары, якуты и десятки других национальностей. Ведь все они были россиянами, точнее русскими. Они признавали такое положение, оставаясь татарами и якутами. А лучше сравнить с Америкой, где каждый гражданин это потомок англичан, ирландцев, евреев или поляков. Но все они называют себя американцами. Так и у нас. Наверное, Ивану и Марии из Караганды имело какой-то смысл напоминать себе и окружающим, что они русские, пока была Россия. Сейчас же это не имеет смысловой нагрузки. Да, приятное воспоминание, вроде того, что мои предки происходят от Чингисхана, однако в нашем веке исторические корни человека теряют значение. Я честно, удивлён. Неужели у вас в Испании не так? Вы ведь и сам, судя по внешности и имени, не чистокровный испанец, простите?
- Вообще не испанец, я родился в Финляндии. И всё же в европейских странах многие национальности, оторванные от родины, чтут свои традиции, оформляют диаспоры, поддерживают общение на родных языках. Да даже и те, кто не чужеземец, как например, наши каталонцы, и те стремятся подчеркнуть свою особенность.
- Каталонцы подчёркивают как раз потому, что хотят отделения от Испании. Наши русские вовсе не собираются делить Казахстан. Это во-первых. А во-вторых, про культурные автономии наций на чужой земле. Согласитесь, что подобное больше похоже на досуговые кружки по интересам, нежели самостоятельное цельное существование национальных или языковых групп? Наши русские, кстати, тоже имеют такие культурные сообщества. Здесь, в Алматы, я уже не припомню, а в Нурсултане есть яркая самобытная казачья община.
Тойво не сразу понял это словосочетание, не уловил разницы, запутался в словах «казаки» и «казахи». Крылов догадался об этом и разъяснил товарищу:
- Казачья. Казаки. Ряженые вояки из русского средневековья. Вроде клуба исторической реконструкции, только на постоянной основе. А что за Нурсултан, где это?
- О! Вы ещё не в курсе. Это теперь название прежней столицы. Слово «Астана» по-нашему означает столицу. И теперь, когда главный город страны снова Алматы, то и Астану неправильно было был так называть. Её переименовали в честь нашего Елбасы. Кстати, если вы ищете русских, ну или казахов русского происхождения, то вам лучше отправиться туда, на север, в Нурсултан. Здесь концентрация русских теперь снизилась за счёт приезжих. А там, наоборот повысилась, когда ядерная волна погнала многих с приграничных территорий. Да, определённо, Нурсултан, бывшая Астана – более русский город, чем Алматы.
***

И вот теперь они ехали в Нурсултан на взятой напрокат машине. Изначально договорились меняться за рулём, однако Крылов ещё не отошёл от индийских ожогов. Они ведь не долечились, успели лишь набрать каких-то обезболивающих и заживляющих мазей. Полковник старался не подавать виду, и всё же Тойво подмечал страдания старика. Вероятно, ожоги спровоцировали и какие-то внутренние прежние болячки Крылова. Он стал хуже видеть, хватался за живот после еды и вообще – движения полковника казались теперь медленнее и ограниченнее.   
Они, собственно, и остановились здесь чтобы размяться и поменяться за рулём. Настала очередь Крылова вести дальше. А он, похоже, оттягивал этот момент. Уж больно затянулось его общение с продавцом рыбы. Наконец, эти двое подошли к Тойво и теперь в пустыню на север уставились все вместе. Казах-продавец не выдержал:
- Что ты там высматриваешь, друг?
- Какой-то просто марсианский пейзаж у вас тут. Я такого нигде не видел. Да ещё и небо кажется как будто ниже. Приплюснутый простор. Здесь тоже была зона поражения?
- Э-эй! Это не Россия. Не ядерная бомба. Тут во все времена так было. Бетпак-Дала! У нас только самый север задело. Кереку, Кызылжар, Орал, Усть-Каман. Оттуда все уехали. Пустые города. Там кордон. Только военные живут. Американцы и голландцы. Вас туда не пустят. Никого не пускают.
При упоминании американцев Крылов традиционно поморщился. Постучал себя пальцем по краю лба, что-то вспоминая, и спросил:
- А что в Уральске и Павлодаре? Есть жизнь?
- Э-эй! Я же говорю. Орал и Кереку пустые. Нельзя там теперь жить. Не понимаешь? Орал – это Уральск. Кереку – Павлодар. Другой имя. И Петропавловск теперь – Кызылжар. И Каменогорск – Усть-Каман.
- Вы что же, даже мёртвые города на свой лад переименовали? – В голосе Крылова звучала даже не досада, а раздражение. Новые названия улиц в Алматы и новое имя Астаны он ещё мог понять. Но зачем избавляться от русских названий русских же городов? Тем более, если эти города уже были безжизненны? Продавец рыбы не нашёл, что ответить, поспешил попрощаться и скрылся в своей лачуге. Крылов потёр у себя под сердцем, с видимой болью. Непонятно только – с физической ли, с душевной?
- Полковник, давайте я поведу дальше. Я не устал.
- Давай. Только подожди минутку. Я сейчас.
Крылов снова пошёл к казаху в магазин. Тойво с минуту поколебался и зашёл следом. Продавец отсчитывал сдачу, а полковник уже прятал что-то поглубже в карман куртки. На прилавках не было алкоголя, но стало понятно, что эти двое только что совершили сделку купли-продажи выпивки. Оба бросили подозрительный взгляд на вошедшего парня и спешно распрощались: «Рахмет! Рахмет!»
Они снова поехали по бесконечно одинаковой пустыне на север. Полковник уселся сзади, якобы полежать. Было понятно, чем он там занимается помимо лежания: периодически булькало и пахло алкоголем. А через некоторое время Крылов и вовсе обдал лицо Тойво перегаром, сунувшись вперёд.
- Слушай, чухонец! А у вас в Финляндии тоже все переименовали после того, как товарищ Ленин подарил вам государственность и самостоятельность?
Чухонец? Что это? Где-то раньше слышал. Кажется, так русские называли финнов. Обидное ли это прозвище? Впрочем, ладно, чего обижаться на пьяного.
- А нам нечего было переименовывать. Русские не особо повлияли на топонимику Финляндии. Когда они отбили эту территорию у шведов, то ваши цари так и продолжили называть финские города по-шведски. Гельсингфорс вместо Хельстинки. Борго вместо Порвоо. Улеборг вместо Оулу. Мы-то сами, как говорили на свой манер, так и продолжали всегда. Даже, наоборот, принимали некие русские новшества, например, мой родной город Миккели это построенный Николаем Первым Санкт-Михель. А на счёт Ленина, некорректное утверждение. Нам никто не дарил государственность. Мы строили своё государство сами.
- Да ты прямо, как еврей заговорил! Они тоже отрицают, что к появлению Израиля причастен Сталин. Вам историю в школе преподавали выборочно?
- Подождите! Если окунаться в историю, то и Москва по одной из версий была основана финнами. Это исконная территория фино-угорских народов в первом тысячелетии. Даже название вашей столицы осталось от нас. Так что это ещё спорный вопрос, кто кому организовал государственность. О! Я вижу, вам в школе об этом тоже не говорили?
Крылов, и правда, опешил от такого аргумента. Крыть было нечем, кроме скептических усмешек и матерков. В голосе полковника стало появляться раздражение, и Тойво поспешил сменить тему.
- Расскажите лучше про казаков. Мне казалось, что это какая-то украинская история?
- Нет, это наша общая история. Только вот некоторые из них так и не хотят уходить в эту историю, играются в реконструкцию. Сабли, папахи, шаровары с лампасами.
- Как-то вы презрительно про них. Никакой социальной пользы казачьи общины не несут?
- Да бог его знает, чем они живут. В обычное время какие-нибудь менеджеры, чиновники. А по выходным красуются. Казаки в своё время осваивали восточное направление России. Сибирь, или вот Среднюю Азию. Кстати, в Великую отечественную, известен случай, когда в станице Кущёвской казаки на конях и с саблями вступили в бой с механизированными частями наступающих фашистов.
- Неужели, победили?
- Нет, скорее напугали и удивили немцев. Но задачу выполнили: им нужно было просто задержать наступление, пока наши основные войска перегруппировались. Ценой собственных жизней. Сейчас мы вряд ли таких же казаков встретим.
***

Единственный контакт, который у них был с собой в этой поездке, это как раз адрес некоего атамана казачьей общины «Степная застава» Николая Руденко. Со слов профессора Нурадина, Руденко был харизматичным весельчаком и нахалом. Владельцем собственного ресторана, где в основном и проводил время. По слухам, здание ресторана когда-то давно было подарено российским правительством в качестве учреждения культуры. А когда России не стало, атаман Руденко подсуетился и оформил объект на себя. На этот счёт были даже какие-то конфликты, между разными казачьими общинами, однако Руденко усмирил всех. Как и положено лихому атаману.
По традиции Тойво и Крылов решили перед визитом к Руденко освоиться на новом месте. Заселились в гостиницу и два дня просто гуляли по Нурсултану. Город поражал своими просторами и белизной. Тут уже выпал устойчивый снег, который дополняли белые современные здания. Тойво пытался найти что-то вроде исторического центра, однако ветхих строений в Нурсултане не было. Как будто город появился в степи совсем недавно.
Но ещё больше парня впечатлила речь горожан. В Нурсултане говорили преимущественно по-русски. Даже Крылов удивлённо оглядывался: «прямо как в Москву попал». Тойво, впрочем, профессионально отметил, что даже русская речь часто включала в себя казахские термины. Вместо «администрации» или «мэрии» говорили «акимат». Бастык вместо начальника. Малахай вместо шапки. В закусочных русскоязычные посетители заказывали балапан и шельпек вместо «курицы» и «хлеба». И таких примеров было много. Если в Алматы казахская речь дополнялась русскими словами-костылями, то в Нурсултане наоборот, русский разговор пользовался казахскими дополнениями. Происходило встречное проникновение языков с севера и с юга. Хорошая тема для научной работы – решил на будущее Тойво.
Ресторан Руденко так и назывался «Степная застава». Хозяин оказался на месте. Атаман, который больше был похож на бандита, очень долго пытался понять, кто к нему пожаловал. Как будто опасался чужих и подозревал неладное. Молодой гость сам по себе вызывал подозрения: финн то ли из Испании, то ли из Израиля, да ещё и лингвист-учёный. А второй, усатый, почему-то живой российский полковник, изначально скептически настроенный к честному атаману.
Пришлось пить.
К концу первой бутылки водки Руденко, наконец, разговорился.
- Да я, чтоб вы понимали, последний русский казак! Всех вражина схоронил. А нас, степных, не учёл! Украинские не в счёт. Нормальные ребята были донские казаки, они тоже попали под замес. А всё, что там западнее, днепровцы, запорожцы – бендеровцы! Геть на них! Они же против наших донцов и воевали. Такое не прощается. Я один остался, всех собрал.
- Большое войско у вас?
- Сейчас нельзя говорить войско. Община. В первые годы независимости Казахстана мои коллеги тут поналомали дров, хотели республику отдельную. Еле-еле усмирили. Надо уметь дружить с местными. Как я. Меня акимат уважает. Я им культурную компоненту обеспечиваю на мероприятия.
- А ресторан? Откуда и для чего?
- Как для чего? А чем я зарабатывать буду? У нас в казну взносов нет. Вся община на мне держится. Это здание мне родина подарила в своё время. Точнее нам, степным казакам. Не будет дохода, не будет и уважения, на этот счёт в Казахстане всё строго.
Стало понятно, что Руденко попросту ушлый бизнесмен, прикрывающийся казачьим обличьем и имеющий собственную группировку. Впрочем, Тойво и Крылов из уважения согласились посетить показательные выступления, которые атаман пообещал провести специально для них в ближайшие выходные.
Выступление прошло сумбурно. Руденко собрал за городом с десяток соратников с тремя лошадьми. Представил гостей-«учёных» и передал слово есаулу. Молодой есаул поставленным голосом зачитывал отрепетированные речи перед каждым представлением. Вероятно, он произносил их часто на общественных мероприятиях, куда приглашали казаков местные акимы и бастыки.
Само явленное гостям казачество озадачивало своей внешностью. Во-первых, почти половина личного состава была представлена этническими казахами. Тут были и пожилые, и молодые. Во-вторых, их одеяния вряд ли подчёркивали единство общины. У одних были зелёные штаны с красными лампасами, у других синие с жёлтыми лампасами. Головные уборы тоже различались формой и густотой шерсти. Собственно, кроме штанов и папах ничего не было видно. Летняя, более или менее схожая, форма казачьей одежды скрывалась под зимними куртками, пуховиками и дублёнками.
Казаки сначала спели песню, потом станцевали вприсядку, посоревновались в метании кинжалов, а закончили джигитовкой – пируэтами на скачущих лошадях. Гостям предложили выбрать лучшего батыра. Вот именно так: батыра. И тут Крылов, всё это время улыбавшийся с болью на лице, не выдержал:
- Почему батыра-то? Казака, наездника, джигита, в конце концов! Где вы в казачестве батыров видели?
Казаки опешили, но не знали, как среагировать на выпад дорого гостя. Сильно ли он дорогой? – Вопрошающе уставились они на своего атамана. Руденко неодобрительно покачал головой, и казаки тоже загудели-заблеяли.
- Ты не прав, дорогой. Надо уважать местные традиции. Мы степные казаки и всегда выбираем лучшего батыра. Лучшего джигита выбирали терские, да кубанские. У нас другой стиль.
- Какой ещё стиль? Ты ещё скажи – тренд. Вы кто вообще, казаки или казахи?
Вопрос был в точку. Он вертелся на языке и у Тойво, но ему не хватало крыловской решимости. Теперь он поспешил подкорректировать формулировку полковника:
- Да, господин атаман, это правильный научный вопрос. Кем вы себя самоопределяете? Русскими или казахами?
Среди казаков послышались усмешки. Они переглядывались друг с другом, казахи и русские, молодые и старые. Усмешки самоуверенные, но по глазам было видно, что у них нет единого ответа на такой вопрос. В итоге община снова уставилась на своего атамана. Руденко смотрел в землю, как будто ждал, когда гомон прекратится. А вероятнее, просто искал правильный ответ.
- Мы русские… казахи. Мы объединяем в себе русскую силу и волю с восточной мудростью и справедливостью. Как я могу назвать себя русским, если я казах? Как я могу назвать себя казахом, если я русский? И вообще, раз пошёл такой зацеп, кто вы такие, чтобы вбивать клинья между нами?
- Отставить! Прямой вопрос тебе задаю, ты кому служишь? – Крылов на правах полковника перехватил инициативу и застал Руденко врасплох. И пока тот растерянно моргал, полковник сам ответил:
- Казаки были поставлены здесь, чтобы защищать южные рубежи России. А сейчас вы защищаете северные рубежи Казахстана. От русских призраков.
***

С казаками сильно рассорились. Тойво потом сделал упрёк Крылову, на который тот лишь огрызнулся, их отношения тоже стали расстраиваться. Следующим пунктом экскурсионной программы в Нурсултане значилось посещение православного храма. В Алматы им попадался один, на территории парка с героями войны. Однако та церковь  оказалась недействующей. Хотя вход был свободным, внутри всё было пустынно. Вероятно, храм остался памятником архитектуры.
А вот в Нурсултане большая белая с золотыми куполами церковь работала по назначению. Здесь они познакомились с настоятелем отцом Даниилом. Его роскошные облачения наводили на мысль, что священник обладает большим саном. Но грузный, до одышки, бородатый служитель бога поспешил развенчать сам себя:
- Нет-нет. Зовите меня отцом Даниилом. Пустое это всё. Во времена митрополии был у меня чин, служил я высоким батюшкам, а теперь только богу. И людям. Давно причащались?
Ни Тойво, ни Крылов не поняли вопроса. Один потому что был финном, а второй, хоть и крещённым, но далёким от всего духовного военным. Тойво переспросил про митрополию, что с ней?
- Не знаю даже. Не общаемся. Меня, возможно, даже отлучили. Да только никого не присылают сюда взамен. Никому дела нет. Развалилось всё. А может, и митрополия развалилась со всеми епархиями. Нет паствы, нет им и дохода.
- Паства это верующие? Неужели люди перестали верить?
- И это тоже. Как тут не перестать, когда твоя отчизна сгинула? Все теперь бога винят, как, дескать, не углядел. Это старшие. А молодёжи вообще ничего не нужно, нашей, русской молодёжи. Казахи-то молодые в ислам идут. Хорошо идут, крепка вера в Аллаха, приятно посмотреть. И государство им благоволит, мечети строит, и сами казахи набожные теперь.
- Не больно вам такое говорить? Ведь исламисты же Россию и уничтожили.
- Отнюдь. Вы откуда сами-то? Со Святой земли? Неужели у вас там верят в такие россказни?
- А кто же, по-вашему, это сделал? – Насторожился Крылов. Ему приятно было встретить человека, который тоже не верил в официальную версию уничтожения России. Однако отец Даниил выдал неожиданное:
- Демиург. Только он на такое способен. Не по недогляду, как многие думают, а по умыслу своему. И правильно сделал, я так считаю. Меня, кстати, за это-то и не любят попы.
- Демиург, в смысле – бог? Как же это он? Что за бог такой?
- Наш всевеликий справедливый творец. Знамо вам, что без приношения жертвы нет полного искупления грехов? Слышали понятие евхаристии? Бескровная жертва. Давно открылись мои глаза, и вы узрите: то, что случилось с отчизной нашею, суть грандиозная евхаристия целого народа. Без мучений, без боли, без крови, ночью. Бог дал, бог взял. Другим в назидание, русским во избавление.
Отец Даниил лил свою речь широким громогласным потоком. Церковное эхо усиливало оторопь гостей. Вероятно, не в первый раз он произносил своё откровение в этих стенах, но первый раз такую гипотезу слышали Тойво и Крылов.
- Что же это, кара или спасение?
- И то, и другое. Ныне знамо нам доподлинно, что русские были богоизбранным народом. И раньше мудрые и святые видели это. Народ же – не желал видеть. Уж сколько раз в истории всевышний спасал Россию. Уберегал от гибели. Вот вы, Олег Игоревич, военный, должны знать, что в 1941-м году не должна была Россия выжить. Математически: не было у нас ресурса, техники и кадров. Усатый безбожник всех расстрелял ещё до войны. По всей вашей науке не было шансов у русских перед фашистской лавиной. Что спасло? Переломный момент помните?
- Битва под Москвой. Контрудар Жукова силами резервных армий, недоученных курсантов и раненных красноармейцев. Верно рассчитанный момент, установление декабрьских морозов и донесение разведки, что японцы не сунутся с востока, пока не падёт Москва. Это позволило передислоцировать части с Дальнего Востока.
Полковник включил собственную молитву. Зазубренные сведения из военных академий. Остановил его только хохот отца Даниила.
- Глупости! Усатый безбожник разрешил облететь Москву на самолёте с иконой Божьей Матери. Только тогда господь увидел раскаяние большевиков. Только тогда отвёл десницей своей угрозу. Сиё есть чудо. Победа русских над фашистами – библейское чудо, говорю вам! И вся история России суть библейская история. От начала и до конца, до Апокалипса, описанного Иоанном Богословом.
- Это как же? Библия для отдельно взятого народа? Остальным армагеддон не грозит?
- Всем грозит, кто не выучит урока России. Это было наглядное священнодейство для остальных, кто отошёл от веры. Русские принесли себя в жертву, сравнимую с жертвой Христа. Не их принесли в жертву, прошу заметить, а сами они приняли такое решение, когда отступились от заповедей. Вот вы, молодой человек, изучаете русскую литературу. А известен вам такой поэт Печерин? Нет, не Печорин, но Лермонтов списывал своего персонажа как раз с реального поэта Владимира Печерина, философа и религиозного мыслителя. Это был первый русский эмигрант, между прочим. И знаете, какие стихи он написал о России, когда покинул её?
«Как сладостно отчизну ненавидеть!
И жадно ждать её уничтоженья!
И в гибели отчизны видеть
Всемирную десницу возрожденья!»
Батюшку безапелляционно несло. Тойво отнёсся к сказанному лишь с антропологическим интересом исследователя. А вот полковник Крылов только что рот не открыл, заворожено внимал проповеди.
- Отец Даниил, а мы-то с вами почему остались в живых? Это как избавление за какие-то заслуги или недочёт?
- На всё воля божья. Если не суждено нам было узреть град грядущий, то лишь для того чтоб мы несли слово в народ. Я сам готов посвятить остаток жизни этому. И вас призываю. Могу обучить.
Тойво тут не выдержал, улыбнулся. Представить себя в роли проповедника, или ещё забавнее – Крылова в образе юродивого, грозящего прохожим карой небесной, было невозможно. Полковник тоже вдруг очнулся, понял, что предложил ему отец Даниил и быстро сменил тему, достал свой оплавленный православный крестик.
- Батюшка, нет ли у вас нового нательного креста? С моим случилось непоправимое, упал в огонь. Вот.
Отец Даниил, не получив прямого ответа на своё предложение вступить к нему в секту, нахмурил свои кустистые седые брови, так что не стало видно глаз. Глянул этими бровями на крестик Крылова и изрёк уставшим голосом:
- Дурной знак. Но помочь ничем не могу. Крестами не торгуем. Это к попам карагандинским.
- Как же ж? Такой большой красивый храм, один православный на весь город и… нет креста? Я ведь, ради этого, можно сказать, сюда и пришёл!
- Мирское всё это! Говорю тебе, погнались за золотым тельцом и сгинули. И ты туда же? Вера не на цепочке должна болтаться, а в сердце жить!
***

Отсутствие возможности купить новый крестик стало ещё одним крушением в системе  ценностей старого русского полковника. Новый мир никак не хотел его принимать, и уж тем более, подстраиваться под Крылова. Родины нет, единомышленников нет, культурное и языковое наследие тает. Каждую такую новость Олег Игоревич воспринимал всё тяжелее. А финальным потрясением для его жизни стало посещение Военно-Исторического музея в Нурсултане.
Они нашли его случайно. Тойво не обратил бы внимания на красивое купольное здание, если бы полковник не разглядел памятник какому-то всаднику у входа. Оказалось, музей. Зашли. Экспозиции были очень интересными, милые девушки-экскурсоводы прекрасно владели материалом и хорошим русским языком. Крылов даже оживился, как знаток, пока они разглядывали амуницию, вооружения и всякие исторические артефакты из военной истории Казахстана. Вскоре полковник стал вносить всё больше уточнений в рассказы экскурсовода, а потом и вовсе стал пререкаться и спорить по поводу интерпретаций некоторых событий из истории двадцатого века.
Кульминация нарастающей агрессии случилась неожиданно у диорамы, посвящённой взятию Берлина в 1945 году. На вкус Тойво она была выполнена очень качественно и грандиозно. На крыше горящего Рейхстага советские солдаты устанавливали красный флаг. И вдруг Крылов, вчитавшись в какую-то подпись к диораме, буквально взорвался:
- Да вы тут совсем офонарели! Какого чёрта флаг Победы у вас ставит лейтенант Кошкарбаев?! Вы что же, считаете, что Берлин взяли казахи? Егоров, Кантария и Берест вам не знакомы?
Тойво, конечно, знал, что полковник прекрасно ориентируется в истории Второй мировой войны, однако удивился, что ему известны даже имена тех, кто ставил флаг над Рейхстагом. Парень стал было успокаивать своего товарища, чтобы тот не нагрубил милой девушке-экскурсоводу. Но девушка оказалась не робкого десятка. А может, ей уже приходилось выслушивать подобную критику экспозиции. По крайней мере, ответила она уверенно и без запинки:
- Доподлинно известно, что здание немецкого Рейхстага советские войска брали поэтапно. И сразу несколько групп устанавливали свои флаги, флаги своих полков и дивизий. Среди них была и группа лейтенанта Ракымжана Кошкарбаева, который лично водрузил флаг.
- Знаю я! Но водрузил-то не на куполе, как у вас нарисовано. Наверху, главный стяг установила 150-я стрелковая дивизия. Я признаю подвиг лейтенанта Кошкарбаева, но этой панорамкой вы присвоили Победу себе! Понимаете вообще? Вы украли победу у России. Не у России даже, а у советского народа. Кантария был грузин, Берест украинец, Егоров русский. А у вас тут в музее выходит, что с фашизмом разделался лично Казахстан. Москву казахи обороняли, Берлин тоже казахи взяли!
Дальше Крылов сорвался на матерную брань, и Тойво пришлось насильно вытаскивать его прочь из музея. Оказалось, что главной святыней для полковника был всё же не крестик на груди, ни моральный облик русского офицера, а вот эта важная Победа его народа в далёком 1945 году.
Вечером того дня Крылов снова пил в гостинице. На Тойво он смотрел зверем и только огрызался. Парень понимал, что выпивка усугубляет состояние полковника, но помешать этому не мог. Надеялся, что это разовый приступ, а не очередной запой. Уже перед сном Крылов безапелляционно бросил:
- На границу едем завтра!
Они собирались проехаться до кордона, посмотреть хотя бы издали, на мёртвую Россию. Однако точной даты не обсуждали. И вот – «едем завтра!» Полковник Айболат уверял, что северный рубеж Казахстана теперь охраняется очень строго, каждый метр границы находится под наблюдением. Все самые продвинутые мировые технологии контроля пересечения границы сконцентрированы сейчас на охране рубежей заражённой территории. Ни одну страну мира не сторожат сейчас так как несуществующую Россию. И всё это обеспечивается подразделением ООН, голубыми касками. Казахских пограничников держат в штате только для видимости.
На следующий день из Нурсултана они решили двигаться на восток, в сторону Павлодара. Теперь он назывался Кереку. Ехать всего несколько часов. По дороге не встретилось ни одного селения. Первые очертания строений они увидели только в Павлодаре. Да и то – издалека. Город находился за какой-то рекой, переехать которую им было не суждено. На подступах к мосту стоял блокпост. Дорогу преградили двое вооруженных людей, они на ходу натягивали голубые каски UN и кому-то сообщали по рации о прибытии автомобиля. На английском.
Дальше их пропускать не хотели. Тойво и Крылов смогли увидеть только большой, но вымерший город. Не российский даже. Когда полковник осознал, что родину он увидеть не сможет, с ним случилась неожиданная перемена. С непривычной силой и ловкостью он бросился на одного ооновца, обхватил его шею и вывернул из руки пистолет, который тут же приставил к виску заложника. Тойво среагировал быстрее, чем второй пограничник, бросился в сторону Крылова, но первый раз в жизни наткнулся на дуло пистолета.
- Олег Игоревич, что выделаете?   
- Стоять, где стоишь! Ты мне никто! Чухонец! Лахтари! Кем ты себя возомнил? Исследователь русских! На, исследуй! Неожиданно, да? Всё к чертям. Лучше бы я ишачил дальше на Махмуда, чем увидел всё это. Разворовали всё! Технику, память, культуру! Мародёры вы все! Казахи, финны, евреи, все! Мать называет сына Ваяном! В православной церкви ни одного креста! Батыры играются в казаков! Берлин берут рахимжаны! И всем насрать. Убили и пляшете на костях! Мрази, меня с вами не будет. Знаешь, как Суворов говорил о предателях? С нами бог, и – бог с вами! Я теперь или туда или уже вникуда.
Крылов показал в сторону города. Через мост уже мчался автомобиль с подкреплением. Второй пограничник уже целился в террориста, не зная, что делать, поскольку русский язык он не понимал.
- Get down! Get down!
- Сам ты даун!
Зримо успокоившись, Крылов отбросил своего заложника и медленно навёл пистолет на второго. Картина стала напоминать дуэль. Нервы оказались крепче у русского полковника. Он, похоже, не собирался стрелять. Он ждал, когда выстрелят в него. Ооновец растерялся, но тоже пока ничего не предпринимал. Крылову пришлось постараться, чтобы быть застреленным.
Бах! – Сказал он и дёрнул рукой, как будто выстрелил.
Бах-бах! – Выстрелил по-настоящему пограничник.

Остаток дня Тойво провёл как в тумане. Лишь потом он вспомнил, как его продержали в будке блок-поста, как лежал всё это время возле дороги труп Крылова, накрытый одеялом, как он отвечал что-то ооновцам и как приехала за ним полиция из Нурсултана. В ступор Тойво впал не в момент убийства, а чуть раньше, когда Крылов навёл на него пистолет.
Почему и когда между ними случился разлад? Они ведь вроде сдружились, многое пережили. Почему Крылов назвал его «лахтари»? Полковник вроде бы не владел финским языком, по крайней мере, никогда не выдавал знание финских слов. А оказалось, что знает. Да ещё и какое – «лахтари»! Откуда это?
Ведь Крылов нравился ему, как самобытный носитель русской культуры. Тойво не только изучал встреченных в разных странах русских, но и параллельно, подспудно, незаметно – самого Крылова, его речь, повадки, мировоззрение. Чувствовалось, что он более близок к русской идее, чем все остальные выжившие эмигранты. Они, и правда, во многом смирились, мимикрировали или отказались от своего происхождения. Крылов же был настоящим. Может быть, последним настоящим, других таких Тойво пока не встречал. И вдруг такой глупый конец. Или закономерный?
Нравился, впрочем, и Казахстан. Из прочих стран он был наиболее близок к тому, что интересовало исследовательский дух Тойво. Он планировал ещё раз увидеться с профессором Нурадином в Алматы, вернуться к отцу Даниилу и даже к атаману, от которых его слишком быстро уводил вспыльчивый Крылов. Но теперь он, похоже, арестован. И в лучшем случае ему светит депортация из Казахстана.
Ареста, впрочем, не случилось. Тойво коротко допросили в отделении полиции и отпустили, попросив никуда пока не уезжать. Откуда такое радушие к потенциальному террористу? Одновременно с догадкой пришло и смс-сообщение. Тойво уже понял от кого.
 «Хай, Тойво! Мои соболезнования. Мистер Крылов был ярким человеком. Но тебе придётся уезжать. Извини, что навязываю, но лучше в Украину. И торопись. Мне пришлось постараться, чтобы освободить тебя и обеспечить несколько часов твоей невидимости. Уже завтра аэропорт будет для тебя недоступен».
Странно, Хайер до этого момента играл пока пассивную роль в судьбе Тойво. Оберегал или торопил, но никогда не указывал, что делать дальше. Решения Тойво до сих пор принимал самостоятельно. Отправлялся в Израиль, в Тайланд, в Индию или Казахстан по своей воле, а не по указке Хайера. А тут – «извини, что навязываю».
Впрочем, если бы не было этого сообщения, Тойво и сам мог принять решение ехать в Украину. Возвращаться в Европу было всё ещё опасно, в Израиль рано. Да и не хотелось вслед за Инес. А при выборе других «русских» стран он, скорее всего, подумал бы про Украину. Ну, может, про Таджикистан или Киргизию. Но вряд ли. Да, именно на Украину. Посоветоваться уже не с кем. Их импровизированная компания, стартовавшая когда-то из Израиля, бесславно рассыпалась к этому моменту. Выходить на связь с Дейвом, тем более советоваться по маршруту тоже опасно. Да и что ему Дейв? Деньги «гранта» стабильно поступают на банковский счёт для дальнейших путешествий. Впервые, может, даже с рождения, парень почувствовал себя абсолютно свободным человеком. Ни родителей, ни профессоров, ни Моссада, ни легкомысленных девушек, ни буйных русских военных. Разве что некий Хайер. Который, кстати, запросто может оказаться каким-нибудь фоксом. Вдруг с помощью Тойво он выслеживает русских в разных странах? Ловит на живца. Впрочем, и у Хайера есть слабое место, достаточно избавиться от телефона, как инструмента слежения. А пока, так и быть, Украина. Пока Тойво просматривал расписание рейсов на Киев, раздался звонок от Дейва.
- Привет, дружище! Давно не слышал тебя. В университет звонила казахская полиция, они рассказали, что произошло. Ты как сам?
- Я цел, всё нормально. Они записали мои показания и отпустили.
- Инес рассказала, что он стал много выпивать и срывался. Так и произошло?
- Примерно так. Когда-нибудь расскажу подробнее. Я пока не буду возвращаться. Здесь оставаться мне нельзя после вчерашнего. Наш невидимый друг рекомендовал ещё одну локацию, не спрашивай пока. Скорее всего, завтра я уже буду там. Дам знать. Мой грант ведь пока действует?
- С этим всё нормально. Твоя экспедиция обходится пока недорого. А теперь ещё и в три раза дешевле… Извини. Неудачная шутка.
- Вы заберёте тело?
- Тело? Амм… Не знаю. Не думаю. Здесь у него никого нет. И нам бы по-хорошему остаться в стороне, чтобы кто-то не подумал, что Израиль суёт нос не в свои дела. Но ты не переживай, отправляйся. Наши консульские проследят, чтобы товарища похоронили достойно.
- Пусть проследят, чтобы был крест. Это было для него важно.
***

16.
Грязный мыльный раствор уже в третий раз плохо уходил в раковину. Тут, похоже, и сток забит, надо будет прочистить.
- Дид! Я уже все трубы и батареи твои мылом облапал. Нет утечек. Клапан тоже в порядке. Говорю тебе, механика надёжная, дело в электрике. Дай схему одним глазком гляну!
- Не положено!
- Заладил! Замёрзнем ведь. Будет минус тридцать ночью, и не проснёмся наутро. Давай сам, если не веришь. Я продиктую, что в интернете набрать, а ты сам найдёшь. Лады?
- Не положено! Чи не понимаешь? Как ты там у меня в погребе написал? Хрен вам! Так понятнее?
- Тьфу, старый чёрт! Нет с тобой толку. Когда Зелим будет?
- Не докладывался твой Зелим. Нехай стоит котёл. На ночь грелку подкочегарим.
«Твой Зелим»! Похоже, у Дида не было особого пиетета к Багратиону. Да и «коренным» или как он сам их называл – партизаном – Дид вряд ли был, на интернет-форуме не сидел, хотя интернетом пользоваться умел. Почему они так доверяют старику и пользуются его гостеприимством? Хозяина изначально представили Андреичем, однако все называли его Дидом. Ну и Стоун тоже.
У Дида он жил уже почти месяц. В смысле – в доме у Дида. Если брать ещё и период обитания в погребе, то как раз месяц и выйдет. Это был домашний арест. К Стоуну всё ещё относились настороженно и откровенно не знали, что с ним делать. В первые дни кто только не приезжал сюда, чтобы посмотреть на живого фокса. Не зная статуса гостей, Стоун вынужденно рассказывал одно и то же по нескольку раз. Чабану, Багратиону, каким-то людям в камуфляже, каким-то чиновникам по виду и даже какой-то делегации махровых гуцулов, что совсем дезориентировало.
Стоун с одной стороны не хотел выкладывать сразу всё о своей предыдущей работе в ЧВК. Но в то же время понимал, что максимальная искренность сохранит ему жизнь. Поэтому каждый свой ответ он заканчивал как бы вопрошанием, что, мол, ещё интересует?
Сначала в доме с ними жили Багратион и его друзья. Лёша Чабан бывал наездами, никогда не ночевал. Потом Багратион оставил одного своего чеченца для присмотра за Стоуном. А несколько дней назад забрал и того. Теперь Стоуна охранял только сам Дид, хозяин дома, да большая старая овчарка на цепи у ворот. Жили они в какой-то деревне в Черкасской области. Большего не сообщили. Дом был не на отшибе, за высоким забором виднелись и другие дома, однако никаких звуков от соседей не доносилось. И дыма на трубами не было видно. Хотя иногда и проносился запах угля. Кто-то где-то топил. Дом Дида отапливался газовым котлом. Как раз его и пытался починить Стоун. Давление в системе было низким, и он мёрз.
Скука заставила его помогать Диду по хозяйству. По своей инициативе Стоун подлатал кровлю, выпрямил и загерметизировал ржавый дымоход в бане. Книг в доме не было, газеты старые, а интернет, представленный только телефоном хозяина – под запретом. Вот и оставалась лишь трудотерапия в качестве заполнения пустых зимних дней. Сбежать Стоун не стремился, заточение было добровольным. Он ещё не понял до конца и не хотел понимать, кто он – всё ещё фокс, попавший в затруднение? Или уже перебежчик, оставшийся со своими соотечественниками до конца?
Конечно, если бы Уигерт или кто-то ещё из центра отследили его местоположение, устроили бы спасательную операцию, нагрянули бы в эту деревню, и завязалась бы, например, перестрелка, то Стоун без раздумий прикончил бы Дида и смылся отсюда вместе с фоксами. Но что-то подсказывало, что руководство ЧВК не будет заморачиваться спасением рядового Стоуна. Разве что пришлют спеца забрать прибор «Скиннер».
Чабан отнял прибор у институтских и спрятал его поглубже в киевском офисе Стоуна. Подпольщики справедливо полагали, что «Скиннер» снабжён модулем локации. А если его можно отследить, то ни в коем случае нельзя везти его сюда, в деревню. Хотя посмотреть и опробовать приборчик хотели многие, Стоун рассказал им про его реальные возможности. Чабан и Багратион даже поспорили, кто из них может оказаться русским – чеченец, живший в России или рождённый на Украине потомственный славянин.

Багратион, к слову, оказался чеченцем, тут Стоун угадал. Только про его сподручных не совсем понял, ингуши ли, осетины? Багратион объяснял, но тоже запутался: «вайнахи, короче». Хоть и побаивался Стоун этих кавказцев, но, как ни странно, именно Багратион относился теперь к нему с большим доверием. С большим даже, чем многолетний друг Лёша Чабан.
Это произошло в первые дни после саморазоблачения Стоуна. Чтобы убедиться в правдивости его слов подпольщики как бы между делом предложили вечером выпить за знакомство. Стоун уловил подвох, пил в меру и старался контролировать свою речь. Багратион пил вино и не хмелел вовсе. В какой-то момент, будто в чём-то для себя убедившись, чеченец протянул руку:
- Зелим.
- Чего?
- Меня зовут Зелим.
Это был жест искренности. Чабан даже бросил ревнивый взгляд. Но с кавказцами нужно быть настороже. В ту же секунду Багратион-Зелим задал Стоуну прямой и опасный вопрос:
- Ты убивал русских? 
- Убивал. – После некоторого раздумья, но без сожалений, без воспоминаний, без трепета ответил Стоун. Он уже подыскивал ответ на следующий вопрос – сколько, мол, человек ты убил? Однако Зелима это уже не интересовало, он откинулся на стуле:
- Я тоже убивал. И русских, и украинцев… и фээсбэшников. – Зачем-то добавил он, оглядев присутствующих.
Дальше последовал рассказ о предыдущей жизни Зелима. Внимательно слушал не только Стоун, но также Лёшка Чабан и Дид. Выяснилось, что подпольный режим существования Зелим ведёт с детства. Его отец погиб в чеченских войнах с русскими, братья погибли в межклановых разборках, он скитался по лесам и ущельям с такими же недобитыми и неприкаянными при новой власти единоверцами. Поболтался некоторое время между вилаятами и имаратами. А когда стало совсем туго, отправился на Ближний Восток. Как раз за несколько лет до уничтожения России. Там, в нескольких войнах он «стал, кем стал».
Потом наступил каймат. Конец света. Так они думали некоторое время. Прозрение наступило не сразу. Сначала один уважаемый халиф объявил, что случился джихад, русские наказаны персонально им, многие правоверные возрадовались. Халиф вскоре бесследно исчез, стали исчезать и другие лидеры исламского мира. Локальные конфликты на Ближнем Востоке на некоторое время прекратились, где-то противник сдал позиции без боя. Страх сменился эйфорией, эйфория сошла к неопределённости. Прекратились поставки и финансирование, вчерашние партнёры стали относиться к бойцам как к собакам. И тогда Зелим понял, что их попросту использовали. Все разговоры о грязных бомбах в руках исламистах всегда были только пиаром и угрозами миру. Он в своём тогдашнем положении знал об этом прекрасно. Сначала они думали, что им помогли другие государства, а вскоре осознали, что другие государства справились вовсе без них. Их просто подставили. Без дальнейших ресурсов, без руководителей и без целей, люди стали разбегаться. Возвращались по домам к мирной жизни. Но таким как Зелим возвращаться было некуда. Вместе с Россией уничтожили и весь Северный Кавказ, его родину, его селение, его сестёр и дальних родственников.
Зелим пытался осесть в Грузии, но и там за такими как он началась индивидуальная охота, он чудом пережил покушение. Ушёл в Азербайджан, сменил имя, однако рыжеволосый суннит, говорящий по-русски, всё равно был на виду. Как ни странно, спокойствие он нашёл только на Украине.
- Правда, пришлось пойти на работу, а у меня ни образования, ни опыта.
- Ни желания. Кавказцы гордые, за соху не берутся. – Добавил Дид.
- Вай, старик, уважаю тебя за мудрость! Так что, фокс, считай, что благодаря мне ты и остался сейчас живым. Я сам был таким же когда-то. И я понял тебя изнутри.
Стоун понял, что имелось в виду. Не «таким же как ты» - перебежчиком. А таким же солдатом. Всякий переживший войну, привыкший к войне, становится её рабом. Приказ – атака, убийства – потери, трофеи – ранения, взятие позиции – отступление. Система координат проста, чёрное и белое разведено. Когда всё это внезапно кончается, обычная мирная жизнь для бойца оказывается слишком мудрёной. Обычная жизнь становится хуже вчерашнего врага. А ты, превращённый в ублюдка, в лучшем случае можешь только маскироваться в мирном обществе.
Наверняка группа Багратиона-Зелима занималась «мокрухой», была боевым крылом подполья. Такой человек не мог не продолжать убивать. Стоун хорошо знал это по своему опыту. Когда-то в Норильске, уже на исходе своей миссии по зачистке остатков населения, его ребятам стало скучно. Убивать уже некого, соседи-промышленники смотрят на них косо. И Стоун придумал командировки в район Хатанги. Это оторванная местность, куда остальные даже не совались во все эти годы. Аборигенов здесь перестреляли давно, хотя и не сразу. В некоторых посёлках население было кочующим, чукчи пасли оленей где-то в тундре и приходилось их караулить.
И вот когда с людьми расправились, а поддерживать боевой настрой оставалось необходимым, Стоун с бойцами летали в окрестности Хатанги убивать оленей. Не с вертолёта, а по-честному, на снегоходах со стрелковым оружием. Без промыслов, просто убить и оставить туши в тундре. А однажды в одном из селений с труднопроизносимым чукчинским названием, на них вышло стадо оленей. Само. Вероятно, это были одомашненные животные, которые запомнили маршрут и не боялись людей. Бойцы не знали, как поступить. Прогнать оленей улюлюканьем, чтобы тут же начать азартную охоту не получилось. И тогда кто-то один выстрелил в оленя в упор. Стадо покорно осталось на месте. А остальные, и даже сам Стоун, стали просто убивать стоящих на перед ними животных. Кто-то ножами, кто-то из винтовок, кому как нравилось утолить свою жажду убийства.
Зелим такой же. Ему и его вайнахам тоже нужны свои олени, новый смысл борьбы, новое разделение мира на чёрное и белое.   
***

Вот только кто у них враг? Здесь Стоун не мог найти понимания. Зелим пока никого не персонализировал в качестве противника. Хозяин дома Дид не был особо идейным и на эти темы не рассуждал. Более или менее понятная позиция была у Лёшки Чабана. Но и у того вся ненависть сводилась к полякам. Он считал, что происходит полонизация Украины. Свято место пусто не бывает и с исчезновением России, одеяло своего влияния на Украину постепенно, но беспрепятственно натягивает Варшава.
- Пойми, у ляхов родовая травма на этот счёт. Когда-то много столетий назад среди славянских племён началась гонка за лидерство. У поляков были хорошие шансы возглавить панславянство. Близость к Европе, поддержка католиков, основы демократической организации, образованные элиты и тому подобное. Но история рассудила иначе. Дикие, недоговороспособные русские мало того что скинули гнёт восточного рабства, так ещё и разрослись до целой империи, прогнав и поляков, и шведов, и турок, и французов. Русские закономерно стали лидирующей славянской группой. И даже юридически два раза подчиняли себе Польшу, во времена Российской империи, и во времена СССР – созданием военного блока. А поляки мстительные. И на бытовом уровне, и на дипломатическом. Они попросту дождались своего исторического шанса, и теперь, когда Россия уничтожена чужими руками они хотят занять место русских в несуществующем уже славянском мире. Понимаешь? Занять вместо русских! А нам не надо занимать «вместо», потому что мы и есть русские.
- Лёха, вот не пойму, в прошлый раз мы уже разругались на эту тему – в какой момент ты вдруг стал русским?
- Андрюха, не будь болваном. Мы с тобой не становились русскими, а всегда ими были. Украинскими русскими. О чём и талдычили наши сепары, которых мы с тобой когда-то долбили. Брат, пойми, мы, прежде всего, украинцы и всегда ими останемся. Но ещё шире – мы русские. Навроде пирамиды: сначала мы с тобой киевляне, потом украинцы, потом русские, потом европейской расы, потом земляне.
- Допустим. Ну и как вы намерены бороться с поляками? Отстреливать? Брать Варашаву?
Однако дальше разговор не шёл. Чабан хоть и называл Стоуна братом, но всё ещё не доверял ему. О целях существования сообщества «коренных» никто в присутствии Стоуна даже не заикался. Единственное пока, о чём ему поведали, касалось операции «Чех», в которую он и пытался проникнуть. Теперь её отменили в целях предосторожности. Или отсрочили. Действительно, планировалась диверсия на Першотравенской АСТ. Заговорщики выбрали объект повосточнее, чтобы минимизировать возможное число жертв, но показать, что бездумное строительство на Украине новых атомных станций опасно.
Никаких бомб, всё должно было выглядеть естественно. «Коренные» раздобыли в Чехии специалиста, который мог бы проникнуть на Першотравенскую АСТ и внести коррективы в программное управление системой охлаждения реакторов. И через несколько дней, в неожиданный момент, под прикрытием местного работника, заложенная программа должна была сработать. Результат – взрыв и пожар с выбросом радиоактивных материалов. Першотравенская АСТ была очень разрекламированным в своё время проектом, находилась на слуху, поэтому подобный инцидент заметно бы изменил отношение к атомной генерации.    
Вот тоже – странная по смыслу цель. Поляки-то здесь ни при чём. Фоксы тоже. Интересы русскоязычных атомная станция не затрагивает. А вот своих же мирных соотечественников могло бы погибнуть при аварии много. У Стоуна зашевелилось подозрение, что об основных целях подполья ему не говорят не по причине секретности. Скорее всего, больших единых целей и идей у «коренных» и нет. Мелкие пакости и штучный саботаж работы украинского государства. Такой новой целью, осязаемым врагом могут стать как раз фоксы. Раньше представительства этой ЧВК на Украине не было, и «коренные» не чувствовали угроз себе и «русскому миру». Именно поэтому им жутко повезло со Стоуном. Он раскрыл вкратце организационную систему и принципы работы наёмников-фокстерьеров по всему миру. Что-то, впрочем, утаил, утверждая, что выше по иерархии информацией не владеет. Удивил своими рассказами о Норильске, украинцы, как и все, даже не подозревали, что часть территории России осталась целой и сейчас осваивается.
Впечатлил своими похождениями на Кипре. Стоун сам дал ссылку на сайт русскоязычной газеты, и подпольщики смогли увидеть фотографии с места убийства редактора Лушникова, со Стоуном в главной роли. Только преподнёс он эту историю по-другому. Если раньше можно было хвалиться своим авторством плана про затопление круизного лайнера с русскими на борту, то теперь пришлось открещиваться. Мол, центр разработал эту операцию, а он, Стоун, узнал и решил предупредить русскую общину через Лушникова. А тот не разобрался и импульсивно накинулся. Пришлось случайно убить господина редактора. Потом, дескать, оправдывался перед руководством, зачем он встречался с русским. И по недоверию его сослали сюда, в Киев, разыскивать сопротивление.
Стоун рассказал, как нашёл их и что успел передать о русском подполье в центр. А что, якобы, придержал, чтобы обезопасить сообщество «коренных». Сейчас он предлагал свои услуги двойного агента. Убеждал Зелима и Чабана, а через них и руководителя подполья, таинственного Богуна, что ему можно доверить вернуться к фоксам, где он будет уже их агентом. Доходило ли это предложение до Богуна непонятно. Отказ шёл сразу от Зелима и что обиднее – от Лёшки Чабана. Стоуну не верили. Его держали в режиме консервы: на что-нибудь пригодится, потом.
***

Впрочем, одна идея в отношении Стоуна имелась. Точнее, в отношении его адресов. Багратион организовал наблюдение за гостиницей «Мир», где оставались вещи Стоуна, и за его офисом в здании института. Гостиничный номер специально проплатили на месяц вперёд. Ведь начальство трофейного фокса должно было озаботиться его исчезновением и как-то проявить себя. Прислать группу или одного разведчика. Попробовать изъять секретный прибор «Скиннер».
Пока было лишь письмо, присланное по электронной почте Уигертом «Почему остановил работу и не выходишь на связь?» Письмо прочитали люди Багратиона в номере гостиницы, куда они захаживали с какой-то периодичностью. Ноутбук решено было оставить на месте, а «Скиннер» запрятали поглубже в офисе в институте. Уж если его можно отследить – пусть приезжают по координатам, а пока будут рыться в помещении, накроем фоксов тёпленькими.
Прошёл уже месяц, и вот вечером того дня, когда Стоун пытался починить котёл в доме, приехали сразу все. И чеченцы, и Чабан были взволнованы. Зелим сунул свой телефон с какой-то фотографией.
- Знаешь его?
На снимке был Лассер. Его бывший подчинённый в кипрской миссии. Стоун видел его не так часто, Лассер не был своим человеком, в Норильске не работал. Да и на Кипре не сидел, дежурил по Турции. Единственная совместная операция у них была, когда топили сухогруз. Но Лассера по фотографии он опознал. Снимок был сделан на выходе из гостиницы «Мир».
- Хитёр твой Лассер. Мы предупредили ребят на стойке отеля, чтоб докладывали о всех, кто зайдёт и поинтересуется тобой. А этот на ресепшен даже не обращался. Просто снял соседний номер и живёт там уже больше недели.
- Больше недели? А вы в это время заходили в мой номер читать электронную почту? Он же вас засёк!
- Обижаешь. Муса всегда заходил со шваброй, вроде как уборщик. Кстати, Муса его и вычислил. Твой Лассер каждый раз вроде как случайно ходил по этажу, дожидаясь, кто выйдет из твоего номера. Понимаешь? Слышал, через стенку, что кто-то пришёл, но впрямую заглядывать опасался. Выходил в коридор и типа звонил по телефону. А сам каждый раз бросал взгляд на выходившего со шваброй Мусу. Мусатик, молодец, догадался последить за товарищем. Сегодня ночью мы подсмотрели, что он тоже проник в твой номер. Тоже захаживает, только по ночам.
- У него наверняка есть и адрес офиса. Там он был?
- По крайней мере, через главный вход не заходил. Этот Лассер осторожен, передвигается с отрывом от потенциальной слежки. Вряд ли он про нас знает, мы следим за ним только со вчерашнего дня, но уже пару раз теряли из виду. Опытный. Кто он такой?
- Мой бывший подчинённый, исполнитель индивидуальных работ. Киллер, короче.
У Стоуна не было полного ответа на такой вопрос. Лассера ему добавили в Кипрское бюро извне. Была какая-то сопроводительная бумага, досье, но Стоун в своё время отнёсся к ней поверхностно. Откуда появился Лассер? Кажется, прямо из центра. Кто он по национальности? Вероятно, какой-то северный европеец. Немец или швед. По-английски говорил с каким-то едва заметным акцентом. Кстати, это же Лассер первый обратил внимание, что моряки с сухогруза, которых они добивали у побережья Кипра, не русские? То есть он знает, как звучит русская речь? Может, какой-нибудь латыш?
Хотя тут всё проще, Лассер уже давно убивал русских, и конечно, слышал этот язык. Одно было определено точно, Лассер опытный киллер, промахов под руководством Стоуна не допускал, операции предлагал безупречные. К слову, почему на поиски Стоуна в Киев отправили именно Лассера? На помощь ли? Почему тогда не кого-то из старых сослуживцев, Олдмана, например? Не задумал ли Уигерт ликвидацию Стоуна?
- Лассер прибыл с оружием? Обыскивали номер?
- Когда? Мы только что познакомились. На первом свидании никакого секса.
Зелим заулыбался, почувствовал появление хорошего противника. Муса приподнял руку в знак того, что хочет сказать. Строгая у вайнахов субординация.
- Кстати, во время уборки в его собственном номере вчера и сегодня этот Лассер оставался внутри. Не хочет, чтобы без него кто-то шарился.
- Ну, куда-то же он всё равно уходит в течение дня? Дождёмся, проникнем. Только очень осторожно надо. Во-первых, чтобы вторая группа постоянно видела Лассера. Во-вторых, основная группа не должна оставить ни единого следа, ни волосинки.
- Он надолго забронировал номер?
- Ещё шесть дней будет здесь.
- Зелим, это наш шанс. Надо выходить с ним на связь, а через него дать понять фоксам, что всё нормально, я продолжаю работу.
- А про насты  что ему расскажешь?
- Решайте сами. Либо я выяснил, что никакого сопротивления на Украине нет. Либо, я нашёл вас, и мы начинаем историю с двойной игрой.
Зелим и Чабан переглянулись. Стоун был прав, это был шанс. Однако решали такие вопросы не они. Нужно было доложить Богуну. Гости остались ночевать у Дида. Допоздна Зелим и Чабан молча переписывались в присутствии Стоуна с кем-то в интернете. Вряд ли на том же портале «коренных», о котором теперь знали враги. Наверняка сменили канал связи. Стоуну ничего вслух не говорили, и он обиженно ушёл спать.
***

- Вставай, пришло твоё время, во всех смыслах. – Растормошил его на утро Чабан. За окном во дворе раздавался резкий говор кавказцев, они оживлённо решали что-то по своим телефонам. Даже Дид за завтраком жевал пищу быстрее обычного и вовлечено слушал Зелима.
- Сегодняшний день потратим на подготовку. Нужно подтянуть людей, оборудование, попробовать провести обыск в номере Лассера. Если он профессиональный убийца, то запросто может быть вооружён. Завтра, в крайнем случае, послезавтра, мы везём тебя в Киев, в гостиницу.
- Опять с пакетом на голове?
- Пакет куда-то потерялся. Дид одолжит нам шарф, завяжем тебе глаза. Вернёшься в свой номер, начнёшь громко себя вести. Ну, в пределах разумного, так чтобы он услышал тебя через стену. Музыку, например, включи. Тебе надо заманить его в свой номер, вся прослушка будет там. Мы будем слышать тебя и вообще будем рядом.
- А если он не выйдет?
- Тогда будем ждать, когда всё-таки выйдет. Дадим тебе сигнал, и ты тогда тоже случайно выйдешь в коридор. Встретитесь, обниметесь, только не вздумай ходить к нему, веди в свой номер.
- Вы так и не обыскали его убежище? У него может быть оружие?
- Когда бы мы отыскали? Сегодня будем стараться попасть. Но, во-первых, чтобы не рисковать – лучше на своей территории. Во-вторых, аппаратура будет только у тебя. Мы должны слышать, чтобы прийти на выручку. На случай, если он зайдёт к тебе сразу с пистолетом, ножом или что там у вас – произнесёшь сигнальную фразу, вроде «Как там на Кипре с погодой?» Мы подберёмся поближе, будем в коридоре. Ты уже понял, что он нужен нам живой и что мы вступим в игру?
- Так. И что я ему говорю? Что решил Богун?
- Ты говоришь, что нащупал ходы к подполью, нужно продолжать работу. И что ты завербовал сторонника. Его нужно подключить к операции и в идеале оформить фоксом.
- Чего? Какого ещё сторонника?
- Пока без деталей. Богун решает, либо будет внедряться он сам, либо я. Это наша страховка. Мы пока не можем полагаться исключительно на тебя, надо ввести кого-то проверенного. Скажешь, что это человек надёжный и люто ненавидит выживших москалей. Не напирай. Пока просто забросишь идею, пусть зреет. И мы тем временем детальнее подготовимся. Твоя текущая задача-минимум подтвердить им свою лояльность, остаться в Киеве и прицепить ещё одного нашего человека.
- Задача-минимум выжить после встречи с профессиональным убийцей. Может, дадите оружие?
- Лишний риск. Не очкуй. Сразу тебя он не станет убивать, ему нужна информация. А пока будете болтать, станет понятно, к чему всё идёт. Либо вы хорошо расстанетесь, либо, если у него другой настрой, мы возьмём его. Живым, конечно. Во-первых, ещё один язык, а во-вторых, хоть персонал гостиницы это наши люди, но до полиции дело доводить не нужно.
- Если всё пройдёт мирно, он успокоится и продолжит жить в гостинице некоторое время.
- Сделай, чтобы это стало ненужным. Сядь сразу писать отчёт своему Уигерту. Так мол и так, вернулся с операции, извините за задержку, работаю дальше, забирайте своего Лассера. Ну, и про вербовку нашего человека в отчёте тоже напиши. Вечером можете выпить за встречу, но всё это, пожалуйста, в своём номере, чтоб мы слышали и не нервничали. Связь с нами через телефон, мы тебе выдадим.
- А если он спросит про прибор?
- Прибор в твоём офисе, мы сообщим, где именно, если поедете туда. Кстати, надо будет поставить туда вторую группу, чтобы хвост от гостиницы не тянуть. Прибор пусть забирает, наверное? – Зелим задал этот вопрос Чабану. Они оба прорабатывали план с Богуном, но видимо, такой вопрос упустили.
- Не знаю. Вообще-то это типа улики, демонстрирующей, чем занимается ЧВК «Фокстерьер».
- Улика! Это всё для судов! Мы сами себе трибунал! Не себе – а фоксам. Богун не собирается судиться, он собирается воевать. Что там сказал ему на этот случай Заратустра?
Чабан понимающе улыбнулся и сунулся в свой телефон. Вероятно, в чате, где они всю ночь общались, Богун оставил какое-то напутствие. Чабан отыскал его и продекламировал торжественно, но непонятно:
- Благороднее считать себя неправым, чем оказаться правым. Особенно если ты прав.
***

Номер Лассера они всё-таки предварительно проверили. Если, конечно, Зелим не обманул. Улучили момент, проникли и аккуратно пошарились, оружия не обнаружили. И всё же сейчас, идя по коридору к своему сьюту, Стоун по-прежнему боялся. Внизу, в холле гостиницы остались люди Зелима, сам он с Чабаном дежурил на прослушке в машине на улице. Персонал отеля, похоже, действительно был на их стороне, по крайней мере, знал что происходит. Сотрудник на стойке, выдавая ключи, слишком наигранно поприветствовал Стоуна. 
Всё это осталось внизу, теперь есть только Лассер. Точнее его дверь и его опасное присутствие за стеной в соседнем номере. Мелькнула рискованная мысль, а может, ворваться к фоксу, предупредить его об угрозе и сбежать вдвоём? Но куда? Не в окно же прыгать. Концентрация «коренных» в их пользу, местная полиция не спасёт. Нет, всё, я перешёл рубеж. Сейчас сила на стороне наших.
Опа! Я сказал «наших»?
В номере было убрано и пахло пустотой. Первые минуты Стоун вёл себя тихо, пристраивался к обстановке, проговаривал сценарий. Пора. Он включил ноутбук, громко подвигал стулом, позвенел бутылкой о стакан, наливая воду. Хотелось самому приложить сейчас ухо к стене и послушать, что там у Лассера. Но вдруг тот зайдёт как раз в это момент? Или вдруг Лассер сам сейчас приложил ухо к стене и почувствует, что Стоун делает то же самое?
Ничего не происходит. Но Лассер точно там, с утра ещё не выходил. Спит, моется в душе? Запеть что ли? Включу-ка я музыку. И тут в дверь постучали. Стоун сказал вслух: «кто-то пришёл». Сказал Зелиму, но как бы сам себе. Не слишком ли громко? Постучавший оказался служащим отеля с двумя бутылками пива. Ваш заказ. Что? Какой заказ, я ничего…   
За спиной официанта в коридоре показался Лассер. Он прохаживался, как бы разговаривая по телефону. Их взгляды встретились. Изумление далось Стоуну по-настоящему. Зазвучала английская речь.
- Стоун! Наконец-то, ты нашёлся! Это я заказал пиво, не удивляйся. А заодно узнал, ты ли это вернулся в гостиницу. Я твой сосед, прямо тут, за стеной. Давай отпустим парня и посидим как старые друзья.
Лассер перехватил пиво у официанта и смело шагнул в номер Стоуна. Тот успел окинуть фигуру гостя на предмет оружия. Вроде чист, одет налегке. Чересчур доброжелательный. Изменится ли его поведение, когда они останутся наедине? Нет, такой же жизнерадостный, каким Стоун его никогда не знал. Переигрывает?
- Старина, где ты был всё это время? Уигерт уже подумал плохое и отправил меня отыскивать твой труп. Почему не выходил на связь?
- Лассер, я только сегодня смог добраться до Киева. Уигерт говорил тебе о моей дополнительной миссии внедрения в русское подполье?
- Говорил. Но речь шла не о внедрении, а о разведке. Ты ведь нашёл какой-то сайт? Разве тебе давали санкцию на какую-то операцию?
- Мне предоставили свободу действий. А события стали развиваться так стремительно, что у меня был секундный шанс внедриться. И я им воспользовался. Всё получилось отлично. Я сошёлся с некоторыми членами подполья. Даже нашёл сторонника, его можно взять в оборот на нашей стороне, я напишу об этом Уигерту. Мне в любом случае предстоит сейчас писать рапорт в центр. Но, честно говоря, твоё появление в Киеве может меня скомпрометировать. Вряд ли за мной слежка, русские мне доверяют, но они знают, где я живу, и могут неожиданно появиться в гостинице.
- Я просто твой сосед, зашедший выпить пива с приятным незнакомцем. Про какого сторонника ты говоришь, кто он?
Лассер вёл вальяжную дружескую беседу, однако чуйка Стоуна позволяла вычленить нотки допроса. Как описать потенциального агента? Кто им будет, Богун или Зелим? Стоун решил сделать этот выбор сам, представив, как чертыхнётся сейчас слушающий его Зелим.
- Это бывший чеченец. Знаешь таких? Они всегда воевали с русскими. Ему пришлось покинуть родину, чтобы сражаться на Ближнем Востоке. Поэтому он выжил, а сейчас с остервенением готов добивать оставшихся русских. Он практически готовый фокс, причём весьма опытный.
- Где он сейчас? Как на него выйти?
- Не понял вопроса. Я уже вышел на него, связь пока через меня, иначе можно спугнуть. Чеченец пока не знает, кто я на самом деле. В рапорте это будет отображено.
- Как его хотя бы зовут? Нам нужно будет пробить твоего чеченца.
- Лассер, я не могу понять, почему именно ты задаёшь такие вопросы? Тебя повысили, перевели в штаб?
- Старина, встань на моё место. Я торчу в Киеве уже несколько дней, от меня самого требуют отчёта, а тут объявляешься ты и собираешься писать рапорт. Получается, как будто я бесполезно приехал. Поделись частью информации, чтобы я подал её от себя. И повремени пока со своим письмом. Давай сначала я свяжусь с Уигертом, сделаю краткий доклад, а ты уже дополнишь развёрнутым отчётом. Ненавижу бюрократию, но сейчас надо поступить так. Как всё-таки зовут агента?
- Не знаю. Мы общаемся кличками. На том сайте он зовётся Багратионом. Так его я называю лично.
- Ок. А где у тебя тот прибор? Не потерял?
- Нет, конечно. В офисе… Припрятан на всякий случай. В потолке. Прямо над рабочим столом.
Стоун сказал так в надежде, что люди Зелима успеют всунуть прибор именно туда, если Лассер внезапно решит ехать в офис. 

Но Лассер никуда не торопился. В такой свободной манере они общались почти час. Всё это время Стоун пытался сменить тему, интересовался как дела на Кипре, в центральном офисе, как поживает Олдман. Но Лассер неумолимо выжимал нужную информацию о русском подполье и по проекту «Скиннер». Стоун инстинктивно стал рассказывать всё меньше. И когда наступил понятный только Лассеру предел, тот вздохнул и предложил заказать ещё по пиву.
- Подожди только, сейчас отолью и оценю свои силы, сколько ещё влезет.
Лассер ушёл в туалет. Стоун закурил и стал анализировать, что происходит. Вроде всё по плану, вроде угроза миновала, однако Лассер ведёт себя странно. Как будто боится, что Стоун снова исчезнет и нужно выжать побольше информации. Либо… Так же вёл себя сам Стоун перед тем, как убить кого-то, а напоследок развязать жертве язык. Послышался слив воды в туалете. И в этом шуме чётко различался ещё один звук. Страшный звук сдвигаемой фаянсовой крышки сливного бачка. Вполне, может, бытовой звук, однако Стоун растолковал его чудовищно точно.
Из туалета Лассер вышел с пистолетом в руке. Старый трюк. Люди Зелима проверили номер гостя, но им было не в ум обыскать сьют самого Стоуна. Киллер проник сюда заранее и спрятал оружие в бачке унитаза. Хорошо знакомый Глок с навинченным глушителем. Правильный выбор. Металлоискатели австрийцы уже научились обманывать, вози такой хоть в самолёте. Воду терпит, в унитаз можно прятать и без пакета. Только морозы не выдерживает. В Норильске у них поначалу были такие, но пластик быстро потрескался. Пришлось заказывать Вальтеры, а Стоун раздобыл себе надёжный трофейный ПМ. С одной лишь обоймой, да и не нужно было больше: ментовской «Макаров» использовался исключительно для блезира.
Глок был в правой руке, левой Лассер держал вертикально свой телефон, как будто снимал видео. Для отчёта, наверное – решил Стоун. В критической ситуации он традиционно тупил. Вместо того чтобы просто спросить вслух «У тебя пистолет?» - и дать таким образом сигнал Зелиму, он стал вспоминать условную фразу. «Как там погода на Кипре?» Проклятье, какая нелепица в данной ситуации! И всё же он извернулся:
- Как там погода на Кипре, Лассер? Тебе, видимо, голову надуло морским ветром? Что ты творишь?
- Шутки кончились. Скажи, Стоун, ты сам себя тестировал на «Скиннере»? Наверняка ведь не удержался?
Стоун вспомнил красный светофор в Голосеевском парке. К чему этот вопрос? И как ответить? Хотя, какого чёрта я должен оправдываться?
- Ты намекаешь, что я…
- Ладно, не увиливай. Я не намекаю, я знаю. Уигерт ещё на Кипре взял твою пробу. Окурок. Ты – русский. И уже поэтому мы имеем полное право покончить с тобой.
- Ты, ублюдок, знаешь, что ваш «Скиннер» нихрена не работает? Я выслал вам тысячу образцов, которые называли арабов и негров русскими, а Иван Иваныча Москаля нерусским? Можете засунуть свой прибор и свою кучу изобретателей Уигерту в зад!
- Стоун, ты сам дезинформировал нас о результатах анализов. Я уже выяснил это, пока был здесь. Ты саботировал миссию «Скиннер». И это второй факт, который я уполномочен зафиксировать. И третье: предательство. В самом начале твоей командировки ты вышел на контакт с неким Алексеем Чабаном. В твоих рапортах об этом не сказано ни слова. Мы подняли на него досье. Твой сослуживец, друг, участник сопротивления. На вашем сайте подписывается псевдонимом «Товарищ Артём». Кстати после твоего донесения об интернет-сообществе «коренных», на сайте внезапно упала активность. Ты прокололся, Стоун. Переметнулся к чужим. И теперь представляешь опасность для нас.
Неожиданно – проколоться на Чабане! Это ведь даже не ошибка, просто совпадение, встреча с другом, который оказался участником подполья. Стоуну хотелось объяснить это, равно как и ответить по другим пунктам. А для этого придётся выложить всю правду. Про Чабана, про погреб Дида, про чеченцев и так далее. Как воспримут это подслушивающие сейчас «коренные»? Где они, чёрт возьми? Я же подал сигнал! Или зелимья башка не понимает пароль по-английски? Вдруг так и есть? Они не среагировали на «погоду в Кипре», потому что не распознали? Может, сказать по-русски? Нет, Лассер догадается. Нужно просто потянуть время.
- Ты собираешься убить меня прямо в номере в центре большого чужого города? Тебя же видел официант.
- Прикончу тебя, а потом вызову его снова. И тоже прикончу. Хотя нет, в таком случае пропавшего сотрудника хватятся быстрее. А в твой номер уборщица зайдёт только завтра. Мне хватит этого времени. Я ведь уже присмотрелся к Киеву и проработал пути отхода. Как ты всегда того и требовал от меня, когда был моим боссом на Кипре.
- Ещё я требовал, чтобы ты постоянно менял почерк, чтобы не вызывать подозрений. А ты хочешь банально пристрелить меня в номере гостиницы? Непрофессионально.
Лассер без предисловий и пафосных прощальных речей внезапно два раза выстрелил. Прямо в лицо Стоуна.
***

В каком-то старом фильме в критический момент советская радистка Кэт крикнула по-русски «Мама». И тем самым выдала своё происхождение. После произведённых выстрелов Лассер прошипел «Ш-шайзе». Значит, всё-таки немец. Не выпуская из левой руки телефона, убийца скинул обойму и обнаружил, что из неё выглядывают завальцованные белые гильзы. Холостые!
Тут же дверь в номер раскрылась, и внутрь вошли чеченцы. С пистолетами и в отлично сидящих деловых костюмах. Даже побритые. Спокойные, уверенные люди. Прямо загляденье – оценивал их новорождённый Стоун. Лассер навёл на них и оружие, и – опять свой телефон. Зелим широко улыбнулся:
- Господин Лассер, вы можете опустить и свой бесполезный ствол, и свою бесполезную камеру.
Теперь самоуверенно улыбнулся и фокс.
- Камеру? О, вы думаете, я пишу видео в семейный архив? Это трансляция. Помашите ручкой моим коллегам.
Зелим переменился в лице. Сначала он, а за ним и остальные бросились на Лассера, выкрутили у него телефон и смогли убедиться: да, велась видеотрансляция. Их лица засветились. Киллер, прижатый к полу, повернул голову и добавил неприятных новостей:
- Через пару минут здесь будут полиция и Интерпол. Как думаете, у кого из нас возникнет больше проблем?
Зелим подскочил к окну, оценил обстановку на улице и наконец, обратился к Стоуну – врёт?
- Блефует. Во-первых, фоксы редко работают в связке с официалами. Во-вторых, если бы такое и было возможным, он бы не стал вскрывать карты сразу. Наоборот, тянул бы время до прибытия подкрепления. Хотя с другой стороны, нас только что обнаружили. Уигерт, действительно, может организовать приезд полиции. Якобы гостиница заминирована или что-то такое. Времени мало, надо валить.
- Командир, ты всё слышал?
Зелим сказал это в свой рукав. Только сейчас Стоун увидел на чеченцах гарнитуру портативной радиостанции. Богун заочно участвует в операции. Повисла пауза, во время которой только чеченцы могли слышать приказание Богуна. И вдруг Зелим взял поднос из-под стаканов, сходил в ванную за полотенцем, сложил его в несколько раз и подошёл к лежащему Лассеру. Помощник быстрым понимающим движением поднял голову жертвы. Поднос под голову. Полотенце на затылок. Выстрел.
Всё произошло столь стремительно, что Стоун, который не шелохнулся, когда убивали его, теперь подскочил от неожиданности. Какого чёрта? Чеченцы достали свой вездесущий чёрный пакет и аккуратно надели на голову мёртвого Лассера, чтобы дотащить труп до ванны, не проливая крови. Зелим деловито стал мыть поднос.
- Извини, что грохнули твоего друга. Командир сказал, что он был слишком опасен. Он и мёртвый опасен, вдруг у него датчик слежения в заднице? А Богун всегда прав. Ты, кстати, теперь обязан ему жизнью. Именно он дал приказ проверить ещё и твой номер буквально за пару часов до операции. И мы нашли пистолет в туалете.
- Почему мне-то об этом не сказали?
- Для реалистичности. И для проверки. Считай, что ты её прошёл. Богун предложил подарить этот Глок тебе. С гравировкой «Всё, что нас не убивает – нас делает сильнее». Прикинь, да? Как буквально: то, что тебя не убило, станет твоим же оружием! Командир со своим Заратустрой всегда бьёт в точку!
Зелим громко засмеялся. Его помощники, которые возились с трупом Лассера в ванной, тоже дружно заржали, автоматически, за компанию. Стоун понял, что Богун уже вышел из радиоэфира и спросил шёпотом:
- Кто он вообще такой, этот ваш Богун? Я смотрю, он шибко умный?
- Бывший чекист. Хотя их бывших не бывает. Фээсбэшник или ГРУ-шник, я уже не помню.
- Российский фээсбэшник? Как он выжил?
- Он же фээсбэшник, вот и выжил. Работал вроде по Украине в былые времена. На Белоруссию не купился. Умный. Умнее твоего Лассера.
- Умный бы не отдавал приказ на поспешную ликвидацию. Мы могли бы кое-что вытянуть из Лассера.
Зелим хотел что-то ответить, но не успел. Вошёл Лёша Чабан. Он всё это время был в автомобиле во дворе гостиницы. И тоже был в гарнитуре, а значит, всё слышал.
- Андрюха, молодец! Такое пережил. Босс приказал подарить тебе трофейный пистолет. Мы только дарственную надпись кое-какую сделаем. Багратион, снаружи всё спокойно. Лассер, похоже, блефовал про полицию.
- Всё равно надо торопиться. Сейчас заметаем следы, но труп оставим. Заберём ночью, предупреди гостиничных. И оставим группу слежения, мы не знаем какие козыри у них есть ещё. Про второго же мы не знали! Кстати, покажи фото мистеру Стоуну. Ой, извини, ты же ничего не слышал и решил, что мы совсем идиоты, что грохнули ценного свидетеля? Оказалось, что во время вашей дружеской беседы какой-то напарник Лассера уже обшаривал твой офис на проспекте Науки. Вовремя мы спохватились поставить туда вторую группу. Его повязали. С виду какой-то лох. Может из этих ваших «аналитиков», ты говорил, что всегда работаете с ними в паре?
Вот, что выяснилось! В Киеве был и второй фокс, только его не смогли выследить. Как только Уигерт услышал точное место нахождения «Скиннера», он отправил туда второго. Значит они, действительно, торопились и уж наверняка не стали бы подключать местную полицию. Убить Стоуна, забрать прибор и кончено. Но кто этот второй? Знакомый? Олдман? Кто-то из аналитиков? Вдруг Керим? Или вдруг сам Уигерт?
Чабан, наконец, подгрузил фотографию задержанного у офиса фокса. Нет, Стоун видел это лицо в первый раз.
***

17.
Хрен вам! Тойво не поверил глазам. Ещё раз зажмурился и пригляделся снова. На стене в потёмках было написано по-русски «Хрен вам!» Он не так давно закончил читать «Молодую гвардию» и под свежим впечатлением решил, что его тоже сбросили в шахту. Дело в книжке о юных подпольщиках-антифашистах как раз происходило на территории Украины, кажется. Впрочем, нет: помещение, хоть и сырое, подземное, но небольшое. Тюремная камера? Вторым фактом, вызвавшим удивление, стала нагота. Тойво лежал голый на какой-то обширной толстой тряпке, прикрытый другой вонючей тряпкой. 
Последнее, что он помнил – ему вкололи какой-то транквилизатор. Интересно, барбитурат или какой-нибудь «зепамум»? Его мама была фармацевтом и он неплохо в этом разбирался. Которые из них вызывали амнестический эффект? Хотя нет, если помню всю эту научную чушь, то амнезии нет. Попробую восстановить картину событий.
В Киеве он прожил чуть больше недели. Остановился в хостеле, всё ещё по документам Якова Рихтера, других-то и не было. Хайер продолжал диктовать прямые условия, просил Тойво найти некоего Андрея Осадчука из Института ядерных исследований. Зачем, для чего, не пояснял. Парень поэтому злился и не спешил выполнять указание. Сначала хотел осмотреться в Киеве сам.
Украинская столица ему очень понравилась. Здесь было не как в Казахстане или в Израиле. Тут все говорили по-русски, чему он объяснимо удивился. Ведь в европейских университетах на кафедрах славистики ему попадались преподаватели украинского языка, он слышал украинскую речь, однако по своей фонетике она больше напоминала чешскую или польскую. Изучая русский, Тойво не мог понять тот «европейский» украинский язык. А тут, в Киеве, люди общались на совершенно другом языке. Он не был похож на чешский, но и чисто русским его нельзя было назвать. Основой был язык Пушкина, добавлялся лишь мягкий акцент и редкие неизвестные слова. Но, по крайней мере, Тойво прекрасно понимал говор киевлян и свободно с ними изъяснялся. Все эти люди были такими же, как Олег Крылов или как Лена Вальдес. Как и все русские – неулыбчивые и закрытые сперва, но Тойво уже научился подбирать ключи к общению. Искренностью и улыбкой он быстро располагал к себе таких собеседников.
Местные девушки поражали парня своей красотой. Он давно понял, что восточноевропейские женщины самые красивые, а здесь концентрация симпатяшек просто зашкаливала. Зимний румянец так вообще будоражил внутренности и некоторые наружности горячего финского парня. В глубине души он знал, что самые красивые девушки всё-таки родные курносые суомалайсет. Однако судьба его сложилась так, что убедиться воочию в этом было сложно. В пубертатном и зрелом возрасте Тойво чаще встречал представительниц совсем других национальностей. И вот в зримой части своего рейтинга славянок он ставил пока на первое место.
Из-за девушек всё и произошло. Во время прогулок по киевским улицам и случайных контактов Тойво познакомился с двумя девушками. Вика и Марина, шатенка и брюнетка, студентки экономического факультета легко вышли на контакт с молодым приезжим иностранцем, который просил показать город. Марина отличалась какими-то заранее весёлыми глазами и своеобразным не говором даже, а «ховором». Хохлуша – подумал бы Тойво, если бы знал такое слово.
Они познакомились в метро, Вика и Марина ехали на учёбу, времени было немного, но искра интереса успела проскочить между Тойво и Мариной. Парень спросил, как найти филологические или лингвистические университеты в Киеве. Марина сказала, что это где-нибудь на проспекте Науки. Вика упомянула Большую Васильковскую. Девушки немного поспорили. В действительности Тойво уже давно загуглил адреса нужных ему университетов, просто тут ему понадобился повод завести долгосрочное знакомство. Договорились встретиться на следующий день в 12:00 на проспекте Науки в районе парка, чтобы прогуляться в сторону центра до Васильковской и поискать по пути филологические вузы.
Такой день обещал быть приятнейшим. Тойво, во-первых, как неместный, во-вторых, как парень, прибыл на место на час раньше. Осмотрелся, стал изучать окрестные учреждения и вдруг увидел перед собой стену здания, раскрашенную на гротескный манер, такой стиль попадался ему в Алматы. «Советский» стиль. На рисунке два человека-гиганта со страшными лицами изо всех сил пытались уничтожить что-то маленькое и круглое у них в руках. Из-за спины этого здания в небо устремлялась причудливая труба.
Тойво догадался, что всё это может означать. Подошёл ближе и убедился: Институт ядерных исследований. Тот самый, куда направлял его Хайер, найти какого-то Осадчука. Тойво ещё взвешивал, оттянуть этот визит или вообще проигнорировать. А тут судьба сама привела. Времени ещё целый час, делать нечего, почему бы и нет?
Он вошёл внутрь, спросил у охранника Андрея Осадучка. «Он у нас не работает!» По интонации стало понятно, что Осадчука охранник всё-таки знает. А как его найти? Охранник вместо ответа стал куда-то звонить «Здесь Осадчука спрашивают. Хорошо, понял». Тойво стал напрягаться, зачем вообще сунулся? Однако охранник, потеряв интерес к гостю, указал куда-то на улицу налево:
- У него отдельный вход в здание, увидишь вывеску «Европейский фонд чего-то там». Только не было его давно.
Тойво отправился по направлению пальца. Европейский фонд исследований радиационного заражения человека именовался непонятно по-украински, но к счастью, и по-английски. Дверь была заперта, тонкий, но затвердевший слой снега на крыльце указывал, что тут давно никто не появлялся. Этот Осадчук тут один что ли работает? Тойво мерещилось, что претенциозному наименованию фонда должно соответствовать большое помещение, он попробовал заглянуть в окно сквозь закрытые жалюзи. Тут-то его и повязали.
***

А может, и не вязали. Всё, что удалось вспомнить, как ему заломили руки, оттянули шарф и сделали укол в шею. Лиц злоумышленников он не разглядел, но вспомнил, что ему издевательски шепнули на английском: don`t worry, be happy. Стало быть, ждали, знали, что появится. Обычный преступник не носит с собой транквилизаторы. Фоксы? Скорее всего, они. Хайер завёл в ловушку. С другой стороны, хотел бы – давно поймал. И причём здесь Андрей Осадчук? Слишком мудрёно.
Одно ясно точно, Марину с заранее весёлыми глазами он  теперь увидит не скоро, а то и вообще не увидит. Убьют ли его? Зачем тогда привезли сюда? Депортируют? Почему тогда так секретно? Будут пытать? Он ничего особенного и не знает, секретов не хранит.
Тойво завернулся в мерзкую тряпку, встал и прошёлся по странному помещению. Обнаружил дырку в потолке, труба. Крематорий? Газовая камера? Пока разглядывал, споткнулся о бутылку с водой. Для него? Может, дать о себе знать? Звонко свистнул в направлении трубы. Залаяла собака. Через минуту послышались и человеческие звуки. Еще через пару минут одна из стен помещения ударила полоской света, там образовалась дверь. С опаской зашли трое незнакомцев. Арабы или что-то такое, но явно головорезы. Вероятный главарь осторожно спросил:
- How are you, mister…?
- Savolainen. Toivo Savolainen. You can call me Toivo, mister…?
Главарь не ответил, а посмотрел на одного из своих товарищей, бритоголового. Тот отличался от остальных, внешность его была скорее… Не успел Тойво додумать, как бритоголовый полушёпотом ответил главарю на русском языке:
- Я где-то слышал это имя, Тойво. Какой-то венгр.
Это русские! Они не знают, что пленник понимает их разговор. Сохранить ли это преимущество, чтобы подслушивать их переговоры? Нет, искренность будет моим основным оружием. До конца, что бы ни случилось. Он заговорил по-русски.
- Я не венгр. Я финн. У нас есть поговорка «Холодно, как у русских в аду». Где моя одежда?
Тойво разбавил свой вопрос нецензурным междометием. Глаза головорезов от удивления повылазили из орбит. И главный, и бритоголовый, может, и хотели что-то сказать, но сами запутались, какой язык использовать. Тойво сохранил инициативу за собой:
- Кто вы вообще такие и почему захватили меня?
- Я – тот, кого вы искали. Разве не узнаёшь?
Бритоголовый, наконец, собрался и даже изобразил саркастичную улыбку. Тойво сперва не обратил внимания на слово «вы». Множественное число в русском языке может означать и уважительное обращение к человеку.
- Вы Андрей Осадчук?
- Ну, вот видишь, - Совсем повеселел бритоголовый – знакомы! Хорошо, что не стал прикидываться шлангом.
- Не так я представлял нашу встречу.
- Облом, да? Не переживай, твой напарник Лассер тоже рассчитывал на другую встречу. Он, кстати, жив, мы поселили его в отдельный такой же благоустроенный погреб.
Тойво не понял значений слов «облом», «лассер» и «погреб», однако почуял, что произошла реальная путаница. Эти бандиты, возможно, ошибаются на его счёт. Тут заговорил главарь. Нет, всё-таки не араб, судя по хорошему владению языком, он был кем-то из этнических групп, населявших Россию. Татарин или кавказец.
- Чтоб ты понимал, фокс, мы будем допрашивать вас по отдельности с Лассером и сверять все неточности. За обман мы наказываем сурово. Одна ложь – минус один палец на твоей руке. Ясно?
Про пальцы Тойво было ясно. Но, кажется, его только что назвали фоксом? Даже слово такое же использовали, как Дейв и Крылов. Кто же эти люди? Тойво, всё ещё завернутый в одеяло словно бурритос, присел на матрас.
- Давайте-ка я расскажу вам, кто я такой и что делаю в Киеве.
Бандиты за этим и пришли, поэтому расслабились и дали ему проговориться. Парень в очередной раз поведал свою историю, стараясь не упускать ничего важного. Происхождение, жизнь в Испании, работа во Франции, побег в Израиль, Тайланд, Индия, Казахстан. Выкладывал всё по максимуму, на это ушло около часа. За это время к бандитам присоединился ещё какой-то старик. Но никто из них не произнёс ни слова, ни уточнения, ни возражения. К концу повествования эти люди смотрели на Тойво уже не с недоверием, а с удивлением. По крайней мере, старик и «арабы». Бритоголовый же пару раз насторожился, видимо, сверяя какие-то данные в памяти. В целом, по лицам присутствующих стало понятно, что это не совсем то, что они хотели услышать.
Через час Тойво просто устал, поэтому последние недели своих похождений описывал крупными мазками. Из-за чего у бритоголового возник всё-таки вопрос:
- Так откуда же ты, студент, знаешь моё имя?
Пришлось рассказать про Хайера. А поскольку это история сама по себе тёмная, то и бандиты снова вернулись в своё первоначальное недоверчивое и агрессивное состояние.
- Темнишь чего-то студент. Никакого Хайера мы не знаем. Что-то не сходится. Будем считать, что свою базовую легенду ты нам озвучил, остальное мы проверим. На одежду заработал, на еду тоже. Дид, отгрузи ему поесть. Ещё увидимся, финн из Испании.
У Тойво уже не были сил и желания спорить, он покорно и одиноко остался сидеть в сырой темнице.   
***

Они отошли подальше от погреба, чтобы пленник их не слышал и закурили. Первым по старшинству заговорил Дид.
- Он не брешет. Может, приукрашивает, но в основном говорит правду.
Никто сразу не ответил. Зелим, Стоун и Муса думали примерно так же. Зелим перебирал все пункты рассказа и наконец, вспомнил.
- Стоун, ты говорил, что помнишь его имя, Тойво. Показалось или вспомнил чего?
Стоуном его величали сначала в шутку, когда узнали его фоксовскую кличку, однако имя прижилось, даже Лёшка Чабан стал так говорить. Да и сам Стоун был непротив.
- В том-то и дело, я, кажется, знаю этого Тойво заочно. Однажды мы ликвидировали одного испанского профессора. Точнее его русскую жену, ну и самого испанца для верности. Мне потом пришлось объясняться перед центром, почему не уберегли невинного профессора. Мои ребята покопались в его связях, и выяснилось, что профессор-то сомнительный. Он, то ли крал русские книги у французов, то ли подделывал, зачем-то переписывал эти книги. В общем, воротил чего-то в пользу русских и помогал ему свой бывший студент во Франции. Я клепал рапорт по этому поводу, всех подробностей не вспомню, но странное имя студента запомнил.
- Фотография была? Ты видел его лично?
- Нет, но судя по его рассказам, это он.
- Тут какая-то многоходовка. Слишком всё ладно у вас получается. Якобы посторонний студент, но знает тебя, а ты его. Якобы бродит сам по себе, но около института оказался в тот момент, когда мы брали Лассера.
- Во-ши! – Муса вдруг попросил слова у старшего. – Этот Тойво появился у института раньше. Наши ребята из группы Егеря, которые там дежурили, говорят, что объект появился на точке заранее.
- Не в тот момент, когда Стоун сказал, где лежит прибор?
- Ещё раньше. Они говорят, он был там уже в одиннадцать утра.
- До начала операции? Муса, почему ты сразу мне не сказал?
- Бехма, командир. Я подумал, что у нас есть живой фокс, остальное мелочи.
- Боюсь, у нас есть только мёртвый фокс. И ещё какой-то чудак, испанский финн с израильским паспортом, говорящий по-русски. Богун будет зол.
- Вообще-то Богун и дал тебе приказ на ликвидацию Лассера. Пусть сам теперь решает. Ты отправишь ему аудиозапись допроса?
- Конечно. Для него и писал. Он пробьёт всю сказанное, имена, места, даты. Он так может.
- Ты остаёшься в Киеве?
- Я с ребятами остаюсь здесь, у Дида. Нам теперь опасно светиться в Киеве. Мы сейчас вообще парализованы. Про Чабана фоксам тоже известно. Лежим на дне, смотрим чё-каво. Кстати, тебе Богун дал приказ написать рапорт по поводу того, что ЧВК «Фокстерьер» делает обычно, когда попадает в подобную ситуацию. Чего нам теперь ждать от них?
- Мне? Приказ? Рапорт? Вы не подохренели ли?
- Я просто выразился в понятных тебе выражениях. Ладно: командир попросил тебя составить аналитическую записку. Чего бунтуешь сразу? Ты вообще с нами в команде? Скоро будешь получать настоящие приказы. И писать настоящие рапорты.
- Может, тебе и присягу ещё дать? Я сам только вчера сидел в этом погребе.
Впрочем, теперь Стоун был рад, что стал членом новой команды. У людей такого типа есть генетическая предрасположенность к жизни вне закона. Прежде, в засекреченной ЧВК он жил всего лишь под маской, но ни от кого не бегал и не скрывался. Сейчас же в нём проснулся инстинкт беглеца, это поддавало адреналина больше, чем инстинкт преследователя. Стоун неторопливо прислушивался к своим ощущениям, они ему нравились. Определённо, в прошлой жизни он был бандитом или анархистом. Борцом с системой. Но точно не ментом.
Вопрос лишь в идеологии. Быть русским? Окей. Да хоть дикарём-индейцем. Главное – против системы.
***

Тойво, кажется, понял предназначение этого помещения, который назвали «погребом». Это вроде ландшафтного холодильника для хранения продуктов. В родной Финляндии они обустраивали похожие, только изо льда и меньше по размеру, так чтобы только продукты разложить. А тут прямо роскошь, даже человек может войти внутрь. Чего там войти – даже жить здесь неделями.
Этот вывод он сделал, когда обнаружил на стене царапины в определённой системе. Ряд квадратиков, перечёркнутых внутри двумя диагоналями. Кто-то, возможно, предыдущий пленник вёл отсчёт дням своего заточения. Только система счёта выходила не очень удобной. Квадрат и две полосы внутри это шесть чёрточек. Человек считал шестёрками, выходило ровно тридцать шесть дней. Что с ним случилось потом? Замёрз, умер от голода, увели на расстрел, дождался освобождения?
Тойво решил тоже начать отсчёт. Пока идёт вроде четвёртый день. Он нашарил острый камешек, и чуть было не нарисовал квадрат. Нет, удобнее всё-таки метрическая система. Нарисовать пятиконечную звезду, а потом соединить её концы, получится десять чёрточек. И тут же испугался своих мыслей, неужели я проведу здесь столько времени?
Вернулся на матрас, решил сменить тему размышлений. Интересно, почему всё-таки тот предыдущий рисовал шестёрками? Может, на Украине так принято? Или нет, наоборот, он был каким-то иностранцем. Тойво вспомнил, как сильно различаются построение числительных у разных народов. Ему приходилось изучать разные языки. У большинства используется английская система. Достаточно знать цифры от одного до десяти, знать, как зовутся десятки и сотни, и дальнейшее словообразование числительных упрощается: seventy-seven – семь десятков и семь. Так же в финском, так же в испанском, так же в русском. За редким исключением вроде слова-числа «сорок» непонятной этимологии.
У немцев есть особенность, сначала называются единицы потом десятки. В иврите тоже. Хотя нет, у евреев просто слова пишутся справа налево, тоже своя специфика. А вот у французов полная абракадабра. Тойво, как испанец, легко учил французский за исключением проклятых числительных. В этом воркующем языке десятки формировались обычным способом лишь до шестидесяти. А уже слово «семьдесят» произносилось как «шестьдесят и ещё десять». Восемьдесят – как «четыре по двадцать». Девяносто – как «четыре по двадцать и ещё десять». Сплошная арифметика, а не лингвистика!
Тойво вспомнил свои беседы по этому поводу с Инес. Даже энциклопедическая девушка не могла толком объяснить такое странное явление. Говорила, что когда-то во времена французского франка в него вмещалось двадцать су. Хорошая версия про двадцатеричную систему, но почему тогда французы смешивают её с обычной десятичной? До шести – десятки, а потом двадцатки!   
Кстати, а не француз ли сидел в этом погребе? Как раз шестикратная «суасант-метрика». Тут его околонаучные размышления прервала распахнутая дверь. Снова зашёл старик. Раз в день он приносил еду. Разговаривали они только в первый день. Хотя, как разговаривали – старик спросил по-русски «Жив ещё?», а Тойво гордо промолчал. С той поры и молчали. Сейчас, пока старик расставлял на полу бутылки и пластиковые контейнеры с едой, Тойво не выдержал «Есть что почитать? Книги?»
Старик на секунду взметнул брови, не глядя в лицо, и тут же угрюмо потух. Ещё через некоторое время любопытство пересилило:
- Как же ты в темноте читать собрался? Или тебе ещё фонарь подавай?
- Я только в полдень читать буду, тут под трубой свет немного падает.
Дед хмыкнул, взял ведро с нечистотами и вышел из погреба. Закрывая дверь, всё же спросил:
- Тебе русские книги что ли?
Тойво не понял вопроса. Разве могут быть у этого старика какие-то ещё, испанские, английские? На всякий случай ответил «Да любые».
Еда для пленника была простой, хлеб, каша с консервированным мясом или макароны. Впрочем, простой она была по местным меркам. Но на фоне распространённых в мире суррогатов вполне натуральная и здоровая. Пока Тойво ел, не прошло и пятнадцати минут, как снова зашёл старик. Он принёс древнющую лампу с горящим в каком-то масле фитилём. И три книги, из которых знаком был только Пастернак. На второй было написано «Исаак Бабель», на третьей по-украински «Григiр Тютюнник».
Тойво отложил еду, взял Тютюнника, прочитал название «Климко» и попробовал прочесть аннотацию: «У тяжку годину війни, коли донецький край окупували …». Старик улыбнулся:
- Это по-нашему написано. Ты же языки изучаешь? Вот, подучи нашу мову, раз у нас в гостях сидишь. Я тебе специально детскую подобрал, полегче. Их два брата было, они с моего родного края. Оба Гришками звались. Только один для детей писал. Если глазами не понимаешь, читай на слух, так понятнее будет.
Когда старик ушёл Тойво поскорее закончил трапезу и бегло ознакомился со всеми книгами. У Бабеля к его «Одесским рассказам» было хорошее развёрнутое предисловие, из которого стало известно, что этот советский писатель свободно владел русским, украинским, французским и идишем. И что Борхес весьма ценил произведения Бабеля. На этой книге Тойво и остановился.
***

К сожалению, свет из средневековой лампы закончился быстрее, чем похождения Бени Крика. Но настроение у Тойво успело подняться. К вечеру его испортило появление захватчиков в том же составе. Только смотрели на парня они уже по-другому, как смотрят на диковинное животное в зоопарке. Они залили всё светом принесённых ламп, поставили штатив с видеокамерой и попросили пересказать свою историю под запись. И снова с интересом слушали сами.
В этот раз они поставили условие вплести в рассказ все моменты, когда появлялся некий Хайер со своими корректирующими указаниями. Поэтому Тойво упомянул и о странном пожелании сменить курс корабля возле острова Кипр. В прошлый раз об этом он не говорил. Здесь бритоголовый, который Осадчук, вытаращил глаза и попросил точно вспомнить дату и описать сухогруз, на котором Тойво с друзьями везли русскую библиотеку. Но сам ничего не объяснил, ни своим бандитам, ни тем более, Тойво.
И в самом конце, уточняющий вопрос от кавказца:
- Почему этот Хайер отправил тебя в Институт ядерных исследований именно в тот день и именно к одиннадцати утра?
Пришлось пояснять, что сообщение было получено ещё за неделю до того. И что он не торопился, а может, и не собирался выполнять поручение Хайера. Ну и конечно, про неудавшееся свидание с Мариной и Викой. Тут бандиты понимающе заулыбались и задали последний вопрос:
- Скажи, парень, какова твоя цель? Зачем ты поменял свою спокойную европейскую жизнь на путь преступника, украв книги? Кроме, конечно, твоей тяги к науке. Изучение славистики ещё никогда не было столь рискованным, тебе не кажется?
Вопрос в этих условиях, от этих людей оказался неожиданным. Тойво обернулся, взял в руки книги, принесённые стариком, и объяснил так:
- Во-первых, книги я не крал. У кого их красть? Даже юридически они не оформлялись в библиотеке Новой Сорбонны. Господин Эганбюри их просто сжигал. И у нас, точнее у моих израильских друзей есть тому свидетельства, записанное видео. Так что это ещё вопрос, кто, что у кого крал. А во-вторых, про мою мотивацию. Честно, я не знаю, как ответить. Вы правы в том, что это больше, чем научные устремления. Полковник Крылов считал, что мной движет зов предков. Моя бабушка была сослана в Сибирь и много лет прожила там. Хотя не думаю, что это могло повлиять на гены, русских в числе моих предков всё-таки не было. Возможно, я хочу помочь оставшимся русским просто из чувства справедливости. Геноцид любых народов это зло. Геноцид такого большого и интересного народа, как русские, ещё большее зло.
- И как же ты собираешься помочь русским? Спасение библиотеки – понятно, тут ты уже заслужил медаль, евреи гордятся тобой, но это евреи, а чем ты собрался помочь русским?
Они проговорились. «Евреи гордятся» означает, что они уже наводили справки про Тойво в Израиле. Это было сказано с оттенком уважения, как если бы о роли Тойво им рассказал лично Дейв или кто-то из его окружения. Хороший знак.
- Я ещё не понял. Хочется сделать что-то большее, чем сохранение русской библиотеки. И возможно это будет не в научной сфере. Пока не знаю, честно.
Бандиты сочувственно покивали и выключили камеру. После этого Тойво поторопился уточнить:
- Только не думайте, что меня можно использовать в личных целях. Я достаточно самостоятелен в решениях. И вообще, я уже заслужил некоторые объяснения. Кто вы, зачем захватили меня и что собираетесь со мной делать?
- Ого! Оклемался. Что ж ты раньше не спрашивал? А ты сам что думаешь, кто мы такие?
- Ну, уж точно не фоксы.
- Что ты знаешь о фоксах? Они тебя, судя по твоим рассказам, вроде не тревожили. – На этих словах главарь неуверенно покосился на Осадчука, тот сохранил каменное лицо. 
- Ничего особенного не знаю. У нас в Европе известно лишь на уровне слухов, что есть некая частная военная компания, якобы добивающая русских по заданию кого-то могущественного и таинственного. Звучит глупо, однако теперь я склонен верить такой информации.
- Да, они существуют. Ровно для тех целей, которые ты озвучил. Но это не мы, тут ты тоже прав. Тогда кто мы, есть догадки?
- Вы на нелегальном положении, это понятно. Значит, не полиция, не военные. Замашки у вас, конечно, бандитские. Возможно вы некая местная мафия, похищающая людей. Продадите меня тем же фоксам или выдадите французам. А может вы доблестные подпольщики, какие-то партизаны с какой-то войны, непонятной мне. У меня была версия, что вы русское сопротивление, но тогда у вас странный кадровый состав. Похищали меня на английском языке, старик, который меня кормит, украинец. Вы сами, простите, кавказцы или татары? Я не разбираюсь.
- Кавказцы. Ты практически всё разгадал, Тойво. Что касается нашего состава, то он ещё более пёстрый по составу, но не более странный, чем твоя история с француженками, евреями, казахами и испанским финном. Не находишь? Совсем скоро ты будешь свободен. Остались только формальности. Потерпи. Свет мы тебе оставим.
***

Они снова встали покурить, как только вышли из погреба. Только теперь уже не уходили далеко, прятать свои голоса за углом дома. Зелим дождался момента.
- Что опять? Что за история с кораблём у Кипра?
- Ещё одна точка нашего пересечения с ним. Уже на исходе своей миссии на Кипре я получил задание утопить некий сухогруз. Точнее провести зачистку следов после того как судно получит неожиданную пробоину, там подводники помогали. Подробностей о грузе и пассажирах у нас не было. Мы всё сделали, операция прошла успешно. А сейчас я узнаю, что всё не так. Скорее всего, мы должны были пустить ко дну этих студентов с русской библиотекой. Но кто-то где-то накосячил, либо им действительно помог Хайер. Офигеть! Почему Богун сбрасывает фактор Хайера со счетов? Что конкретно он тебе написал?
- Командир считает, что это какие-то проделки самих евреев. Они водили парня за нос, чтобы держать под контролем. Хотя, может он в курсе и наоборот прикрывает израильтян вымышленным Хайером. Как бы даёт нам понять, что у него есть более высокие таинственные покровители. В общем, Богун сказал не заморачиваться по поводу Хайера.
- Значит, этот Тойво всё-таки израильский проект?
- Не совсем. Тут странная история. Богун связался по своим каналам с евреями, с проверенными, нашими, людьми.  Они подтвердили показания парня. А теперь ешё переполошились и вдогонку пишут командиру, чтоб мы берегли Тойво и оказали всяческое содействие. Только содействие в чём? Кто-то недоговаривает. Или евреи Богуну, или Богун нам. В любом случае у командира теперь тоже дикий интерес к парню, он захотел посмотреть на него. Пойду перешлю видео.
- Так, а что нам с ним теперь делать? Евреи заберут его? 
-Нет, речи о возврате в Израиль не идёт. Сказано, что ему надо пока залечь на дно. Что делать дальше, Богун будет решать сам. Ну, или с учётом мнения евреев.
- Опять залечь на дно? Дно уже занято, нами. Мы занимаемся тем же самым.
- Стоун, ты против? Ты ведь подробно описал в своём рапорте, как теперь нас смогут выследить. Мы все концы обрезали, Чабан вообще уехал из страны. В гостинице наших людей предупредили, в институте тоже. Сайт закрыт. Все наши текущие проекты отменены или приостановлены. По ресурсам, на которые ты дал ссылки уже работают «кибера».
- Какие «кибера»? Где они сидят?
- Обижаешь. Дружеские китайские «кибера». По части конспирации Богун профессионал высокого уровня. Сам посуди, кадровый эфэсбэшник, доживший до наших дней на территории врага.
Они зашли в дом. Дид традиционно возился у котла, регулируя какие-то настройки. Зелим пошёл  пересылать видеофайлы допроса. У него единственного из присутствующих был интернет, да и тот какой-то ограниченный. Зелим для пущей безопасности отправлял файлы кому-то в Киеве, а оттуда посредник пересылал Богуну в Одесскую область. Стоун демонстративно держался в стороне, но в этот раз Зелим подозвал его: смотри что прислали.
Это были две ссылки. На первой видео про сумасшедшего русского факира в Индии. На горящих углях отжимался полуголый сухопарый старик. В какой-то момент он неуклюже осел и начал ковыряться в углях, одежда на нём загорелась, он стал материться по-русски. В конце записи к старику на помощь подскочил парень, в котором угадывался Тойво. Вторая ссылка вела на новостной ресурс Казахстана, скупой текст об инциденте в буферной зоне снабжался фотоснимком того же старика. «Нападавший оказал сопротивление и был застрелен. Дирекция не склонна считать его террористом». Зелим увеличил изображение.
- Крутой старикан. Лучше бы он до нас добрался, чем этот лингвист.
- Он бы тебя, чурку, первым делом порешил. Он же против вас воевал.
- Все мы друг против друга воевали. Прошло то время. Я же тебя не порешил, хохляцкий нацист?
Довольный тем, что позволил себе небольшую перепалку с оскорблениями, Стоун пошёл к Диду, помогать с отопительным котлом. Тот недовольно уставился:
- Ночью мороз вдарит. Хлопца будете выпускать или нехай мёрзнет?
- Ишь ты, какой добряк. Когда я у тебя в погребе сидел, ты тоже за меня беспокоился? Я там чуть не сдох, вспомни, как меня выволакивали. А этот молодой, ему закалка на пользу. У тебя вон, предыдущий узник месяц сидел, и ничего. Или помер?
- Какой узник?
- Насечки-то на стене ставил. Квадратики рисовал.
- Дурак ты! Это мои насечки. Бухгалтерия моя, сколько самогона на продажу ушло.
 ***

Электрический свет, оставленный в погребе, только мешал чтению. Лампа осветила все унизительные условия, в которых очутился Тойво. На бетонных стенах под потолком белела изморозь, матрас и одеяло выглядели так, словно их отобрали у собаки. Ведро с нечистотами, которое в темноте не обращало на себя внимания, теперь благоухало особенно сильно. Свет дополнил прочие органы чувств, и теперь ему было реально холодно и страшно от пребывания в погребе.
Ближе к вечеру в дверях появился старик. Еды он не принёс. Вместо этого сам с омерзением оглядел помещение, словно видел его первый раз при свете.
- Вставай. Пойдём в баню
- Что?
- В баню. Сауна, ферштейн?
Конечно, Тойво ферштейн. И даже больше – очень либен саунен. Просто не ожидал такого предложения. С раннего детства он был приучен к регулярному посещению сауны. В Миккели их многоквартирный дом был оборудован сауной прямо в подвале. Как бы общественная. А отец мечтал построить когда-нибудь свою отдельную, на озере. В Испании же сауны хоть и водились как услуга, но содержательно это было совсем не то. Скорее предлагались разновидности турецкого хамам, не очень жарко, но весьма влажно, до ощущения тумана.
Лишь понаслышке Тойво знал, что русская баня похожа на финскую. Те же раскаленные камни, те же веники, тот же температурный режим. И вот поимел нежданное счастье убедиться в этом. На улице было уже темно, и Тойво не успел разглядеть местность. Понял только, что находится на частном подворье, увидел дом и отдельно стоящую баню. Внутри было пусто, старик бегло показал, где и что, и удалился.
Парень разделся и зашёл в парилку. Усталость дней навалилась в один момент и пригвоздила его к полке. Он отключился. Однако перед этим успел подметить, что жар не такой сильный, каким мог бы быть и что полки мокрые. До этого тут уже парились, ему достались остатки. Тем лучше, значит, никто уже не потревожит.
 Через полчаса Тойво вышел на морозец. Дед сидел поодаль на крыльце дома. Оглянулся, увидел голое тело и понял, что ещё не всё. С две минуты посидели молча, и Тойво вернулся в баню за практической целью, помыться. Ещё через полчаса он вышел одетый. Старик всё ещё был тут.
- Пошли в хату, тебя одного ждём.
Когда они вошли, где-то в глубине дома утих спор. Их ждали. Дед провел Тойво в некую гостиную. Тут был накрыт стол, стояли бутылки и нетронутые блюда. За столом сидели всё те же: Осадчук, старший кавказец, младший кавказец.
- Садись с нами, Тойво. Будем знакомиться и немного извиняться. Меня зовут Зелимхан. Это Муса. Осадчука ты знаешь. Этот дед Андреич, мы у него в гостях. Водку пьёшь?
- Напиваться не буду. По чуть-чуть не помешает. Извиняться за моё собачье заточение?
Вместо ответа Зелимхан крутанулся на стуле, взял с подоконника планшет и начал чего-то искать. Осадчук крякнул и взялся наполнять стопки. Дед Андреич разоблачился и тоже присел за стол. Наконец, Зелимхан нашёл и стал зачитывать:
- Ты же литератор, знаешь такое? «Поистине, брат мой, если узнал ты потребность народа, и страну, и небо, и соседа его – ты несомненно, угадал и закон его преодолений, и почему он восходит по этой лестнице к своей надежде». Откуда это?
- Эм, по построению похоже на евангелие. По содержанию какая-то хрень.
- Вот и мы о том же. Ницше. Давай за Заратустру! 
Они дружно выпили, стали шарить по столу в поисках привычных каждому закусок. Огурцы, сало, отварной картофель. Тойво пока выбрал хлеб. Зелимхан дохрустел огурцом и многозначительно поднял палец.
- Кстати, про евангелие. За жизнь ты можешь поблагодарить евреев. А вот за свободу именно Заратустру. Не знаю, что именно нашли в тебе наши старшие товарищи, но в тебе разглядели задатки сверхчеловека.
Тойво помнил о философии Ницше немного, на неё, кажется, опирался Гитлер. Вообще же, странно, что люди, державшие его несколько дней в грязном холодном подвале, теперь льстят ему перспективами сверхчеловека.
- Кто это такие, ваши старшие товарищи?
- Русские люди. Это всё, что ты можешь пока о них знать. Не бойся, ты попал в хорошую компанию. Когда твои евреи узнали, куда ты попал, то только порадовались. И передали тебе привет.
- Кто именно? Дейв?
- Может, и Дейв. Расскажи нам, как у них там устроено? Дейв такой же ботаник или агент Моссада?
Тойво понял, что эти люди сами ограничены в информации, и на всякий случай решил не сдавать израильские службы безопасности, о которых, впрочем, сам толком ничего не знал.
- Лучше расскажите, причём здесь цитата Ницше?
- Мы думали, ты нам расскажешь. Как специалист. Наш командир любит говорить цитатами. Это его любимый автор. Думаю, ты получишь ещё немало таких загадок.
Тойво отметил, что «старшие товарищи» сузились до «нашего командира». Смутная догадка появилась у него в голове. Он предложил, так и быть, выпить ещё по одной, за дружбу народов. Народы легко согласились и назвали его правильным финном. Тойво продолжил аккуратно выяснять:
- А самого командира я увижу? Он здесь, на Украине?
- Ты его заинтересовал, однако это не значит, что вы познакомитесь лично. Вон, Андрюшка вообще никогда его не видел. Наш командир великий конспиратор, и с учётом последних событий залёг на дно. Ещё более глубокое, чем наше. Ты же в курсе, что мы на дне?
В это момент голос подал дед Андреич. Старик пил наравне со всеми, и вроде бы, не был встроен в тутошнюю вертикаль власти, вёл себя независимо.
- Ваш Богун не может залечь глубже, чем дно, из которого только что выбрался этот парень. Мой погреб – вот это дно!
- Днище! Подтверждаю! – Заржал Осадчук и с ним все остальные. Тойво же услышал, что хотел.
- Богун? Кто он такой?
Теперь, когда алкоголь уже повредил узы субординации, Осадчук осмелел:
- Бывший чекист. Слышал о таких, молодёжь? Федеральная служба безопасности Российской Федерации! Федерации нет, а чекисты остались. Это тебе не Моссад, а лучшие в мире спецы. Точнее он теперь один такой спец.
Тойво, правда – быстро хмелел с крепкого алкоголя. А водкой эти люди назвали что-то более крепкое, «лунный свет» или «понтикка», как у них в Финляндии называли самостоятельно сделанное спиртное. Однако остатков рационального мышления ему хватило, чтобы успеть понять: Богун это и есть Хайер.
***

18.
Они не виделись три дня, поэтому сейчас Инес позволила себе броситься Дейву на шею и зависнуть в длинном поцелуе. Их отношения развивались постепенно, и первое время между ними была некоторая стеснительность. Не та, которая характерна для юных, недавно познакомившихся людей, а дополнительная, специфическая. Связанная с тем, что раньше в их жизни был ещё и Тойво.
Собственно, судьбу Тойво и прояснял эти три дня Дейв в Тель-Авиве. Появилась информация, что их друг обнаружился после того, как надолго пропал. Главное, что жив. Но что именно с ним случилось, и почему он сам не выходит на связь, Дейв узнавал у своих коллег. Что за коллеги, Инес ещё не знала. Ничего, скоро он расскажет ей всё о своей работе и о своих коллегах. Как можно не доверять собственной девушке? Да и кому она проболтается?
Хотя подруги у неё уже появились. Дело в том, что Дейв и Инес решили переехать в Нетанью. Это большой курортный город, главной особенностью которого был французский язык. Каким-то историческим образом Нетанья стала филиалом Франции в Израиле. Вряд ли тут обитали прямые потомки французских крестоносцев, хотя руины их замков ещё сохранились, но, тем не менее, местные израильтяне использовали особую смесь иврита и французского. Они прекрасно понимали Инес, а она пока не так прекрасно, и всё же понимала обитателей Нетаньи. А заодно перенимала понемногу и иврит.
Дейв переехал ради своей девушки, однако вскоре признался, что ему давно следовало поселиться в Нетанье. Она располагалась на одинаковом расстоянии от Тель-Авива и от Хайфы. Как раз на эти два города приходилось работать Дейву. Всё сошлось в Нетанье, и удобство для Дейва, и французский акцент, и наличие красивых пляжей, и обилие музеев, куда планировала устроиться однажды Инес. А ещё здесь не кричали. У израильтян была странная особенность, разговоры на повышенных тонах. Первое время девушке казалось, что ею все недовольны. Ладно рыночные торговцы, ладно таксисты, но когда кричать начинали коллеги-музейщики, Инес белела от страха.
Дейв, конечно, объяснил, что это всего лишь особенность общения, но привыкнуть к этому было сложно. И лишь в Нетанье обстановка была поспокойнее. Да, покрикивали, но не сильнее, чем итальянцы в Европе.   
- Ну, что там в России?
- Не в России, дорогая. Это на Украине. Он жив, ты это уже знаешь, и более того, он жив вопреки обстоятельствам. За вами, действительно, охотилась ЧВК «Фокстерьер». Тойво чуть не попался. Повезло, что фоксы в Киеве уже оказались в поле зрения сил сопротивления, и в нужный момент они вывели нашего парня из-под удара.
- Сил сопротивления? Это была не полиция?
- Представь, да. Я и раньше знал, что на Украине есть какая-то русская ячейка. А оказывается, там целая система во главе с бывшими российскими военспецами. Правда, поначалу вышло недопонимание, они задержали Тойво, не разобравшись, что это за человек.
- Логично. По паспорту он Яков Рихтер с израильским паспортом, а сам финн, приехавший из Испании. Поддельные документы могли привести его к гибели.
- Не совсем так, дорогая. Как раз из-за израильского паспорта русские и вышли на связь с нами. Документ, наоборот, спас его от ужасных последствий.
- О боже, его били, пытали?
- Говорят, что нет. Просто задержали и увезли в другой город. Киев сейчас, наверное, кишит фоксами, сопротивленцы убили одного из них.
- При задержании Тойво? Его тоже могли перепутать и убить, вместо задержания?
- Подробностей не знаю. Главное, что мы сумели донести до подпольщиков важность Тойво. Договорились, что некоторое время он побудет у них в безопасном месте.
- Ты или твои друзья поедут туда?
- Нет. Тойво взрослый мальчик, справится сам. Но мы держим ситуацию на контроле. Сейчас надо понять, что предпримут фоксы. Тут мы полагаемся на разведку самих сопротивленцев. Единственное, что должен сделать я – организовать охрану родителей Тойво в Барселоне. Кто знает, на что способны эти отморозки. У меня есть подозрение, что профессора Вальдеса, учителя Тойво, могли убить именно фоксы. Я попросил наших агентов в Испании проверить такую версию.
- Если они знают про Тойво, значит, они знают и про меня?
Девушка спросила об этом с замиранием сердца. Формально, она такая же преступница, как и Тойво. Библиотеку из Франции они похищали вместе, она очевидный соучастник. И если за это кого-то там убивают, то могут добраться и до неё. Дейв понял логику её размышлений и вынужден был с ней согласиться:
- Скорее всего, знают и про тебя. Именно поэтому я не поеду ни в Киев, ни в Барселону. Этим займутся мои друзья. А я стану твоим персональным телохранителем. Иди ко мне, малышка, я укрою тебя.
***

Где-то она его уже видела. В первые секунды Эмилия Саволайнен, мама Тойво, вообще решила, что это почтальон или работник коммунальной службы. Но точно его лицо попадалось ей раньше в своём районе. Она даже приветливо улыбнулась, когда он подошёл к ней на парковке супермаркета, отчего человек почему-то напрягся. Ну и ладно. Главное – то, зачем он подошёл. И что именно сказал. Сейчас Эмилия торопилась домой после работы, чтобы передать содержание разговора мужу, она попросила его быть пораньше.
Дела у них шли нормально, если считать нормальным долгое отсутствие связи с единственным ребёнком. Внешне, и для знакомых, и для себя, они вели себя так, как ведут родители давно выросшего сына, живущего теперь собственной жизнью. Хотя и Эмилия и Антеро понимали, что это не совсем тот случай. У Тойво проблемы. В первые месяцы пару раз им звонил профессор Эганбюри, узнать, не появлялся ли Тойво. Они искренне отвечали, что сведений о сыне у них нет. Француз интересовался не особо въедливо, и в итоге совсем перестал звонить. А больше никто из посторонних к ним не обращался. Друзьям Тойво и соседям было сказано, что сын уехал в длительную командировку с переездами и глубоким погружением в славистику. Обманывать было неприятно, но они понимали, что так нужно для безопасности сына. 
Единственное короткое письмо, полученное от Тойво в конце прошлого лета они на всякий случай хранили поглубже в кипах бумаг. И вот новая весть. Жаль, что не такое же собственноручное письмо с «приветом Лурдес», но хоть что-то. Эмилия испытала большое облегчение от этой встречи возле супермаркета. Отец тоже будет рад. Он хоть и суровый безэмоциональный скандинав, а всё же переживает. Мать видела, что то самое письмо, которое она тайком периодически извлекала и перечитывала, меняет своё место расположения. Значит Антеро тоже исподтишка достаёт послание Тойво. Вот бы застать его в такой момент, просто посмотреть, какие чувства испытывает муж? 
Антеро уже был дома и, вероятно, догадывался, что речь пойдёт о Тойво. Забрав пакеты с покупками из рук жены, он дополнительно окинул её взглядом, не торчит ли где письмо. Жена, как назло, тянула время. Или просто хотела отойти подальше от порога. Лишь на кухне, пока разгружали пакеты, Эмилия заговорила по существу:
- Этот человек как-то подкараулил меня на входе в магазин. Знаешь, его лицо показалось мне знакомым, может, ты тоже видел его. Он или сам из этих, израильтян, наверное? Или их посыльный.
- Ты почувствовала угрозу? Всё нормально?
- Нет, всё хорошо. Он хороший человек. К сожалению, всё было только на словах и очень быстро, пока мы шли от парковки в магазин. Я боюсь, что могу чего-то упустить. В общем, у Тойво в всё в порядке. Он продолжает изучение русского языка на практике. Оказывается, наш малыш побывал уже в Израиле, в Тайланде, в Индии, кажется, в Казахстане и в Украине. Где он сейчас мне не сказали. В целях безопасности, мы можем знать о его путешествиях только когда он покинет ту или иную страну.
- То есть он уже не в Украине? А когда всё это закончится, и какой у него статус? Он нарушил какие-то законы? Можем ли мы чем-то помочь?
- Дорогой, ты прямо процитировал мои же вопросы. Вроде бы он не нарушал законов напрямую, но надо понимать, что он нарушил чьи-то негласные законы. Его преследуют не официальные, неправительственные организации.
- Это ЧВК «Фокстерьер»? Что ему может грозить?
- Наверное, это они. Что ему грозит, не знаю. И это самое тяжёлое. Однако этот человек сказал, что сейчас Тойво попал к хорошим людям, способным его защитить. Прямо так сказал: «Число его ангелов-хранителей теперь увеличилось. Да и сам он парень не промах». Представляешь?
- Конечно, это же мой сын. Мы всегда умели за себя постоять.
Эмилия, почти было, снисходительно улыбнулась, но тут вспомнила, как её муж проявил себя с неожиданной стороны в те страшные дни, когда их жизнь уютном Миккели резко изменилась. Как он быстро сорвался с работы, собрал всю семью, всё необходимое и увёз подальше за город в убежище на ферме, где работал. Как помогал при этом соседям, но не поддавался общей панике. Как добывал необходимое в первые дни продовольствие, горючее, оборудование, медикаменты, а главное – информацию о том, почему настала нескончаемая ночь, почему с неба несколько дней сыпался пепел, и почему перестали работать системы жизнеобеспечения. Как чутьё подсказало мужу успеть перевести сбережения в наличные, которые, действительно, стали считаться более надёжной формой расчёта на долгие месяцы. Как своевременно принял решение об уходе на запад, не в Хельсинки, где была опасность заражения и царила паника, а в порт Пори, откуда потом они сравнительно спокойно перебрались на материк. Как стоя на уже плывущем корабле, муж выбросил в море пистолет, который, оказывается, был у него всё это время невесть откуда.
Её добродушный Антеро в момент кризиса проявил себя как настоящий мужчина, боец, защитник и стратег. У Тойво во взрослой жизни таких испытаний, пока он жил в Барселоне, не было. Он столкнулся с ними сейчас. И наверняка в сыне очнутся такие же родовые навыки выживания в стрессовой ситуации, как у отца. А если добавить её материнские лидерские качества и интеллект, тогда у Тойво есть полный генетический комплект выйти победителем в любой ситуации.
***

Люди рассаживались в аудитории, некоторые ещё подходили и с порога бросали взгляд на стол преподавателя. Здесь лежала приличная уже стопка свежеотпечатанных книг. Всем присутствующим было понятно, зачем их собрал профессор Эганбюри. Вышла в свет первая порция произведений проекта «Русский букморфинг. Наследие и развитие», сотрудники которого и собрались здесь. В царящем в аудитории гуле взрослых людей разных национальностей и разных профессий периодически слышался вопрос «А где фуршет?»
Эганбюри слышал эти реплики, однако продолжал обсуждать с другим местным профессором одну из книг. Ждал, пока соберутся все. Наконец, он двинулся за кафедру. Официально мероприятие числилось «совещанием», однако профессор не любил с кем-то совещаться, он привык диктовать лекции, а в качестве обратной связи его устраивали лишь робкие реплики с мест.
- Коллеги, добрый день! Не все места в аудитории заняты, но это мой умысел. Я специально запросил зал побольше, поскольку сегодня вместе с нами незримо, да-да, мисс Уэнрайт, прямо справа от вас, сидят духи великих русских мыслителей. Они пришли из того мира, чтобы выразить нам признательность за наш труд. Сегодня мы подарили Достоевскому, Тургеневу и Набокову новую жизнь и новое звучание. Конкретно рядом с вами, мисс Уэнрайт, я вижу Фёдора Михайловича. Не бойтесь, а поприветствуйте его!
В рядах раздавались сдержанные смешки. Те, кто помоложе с готовностью повернули головы, чтобы разглядеть и мисс Уэнрайт, и пустое место рядом с ней. Кто-то даже подхватил некромантский шуточный настрой и стал обсуждать  потрёпанный вид призрака Достоевского. Те, кто постарше, просто снисходительно кивали высокопарному стилю Эганбюри. Все присутствующие одинаково гордились своей работой.
- Но оглянитесь, коллеги! В дверях стоят Пушкин и Толстой, Чехов и Пастернак, а также целая плеяда других, я просто не вижу конец этой очереди, там в коридоре. Они справедливо вопрошают, когда же мы оживим их? Терпение, о великие! Дело не только в том, чтобы осовременить ваши тексты, но и напечатать. Прошу заметить, сегодня в век электронных технологий, напечатать ваши книги ещё сложнее, чем в 19 веке в дремучей России. Читателю нужны электронные книги. Но видит бог и Вольтер, чью библиотеку спасла в своё время русская императрица, мы, благодарные потомки, ценим и несём в мир настоящие, бумажные, книги! Я также призову сюда Дидро, пусть величайший материалист оценит, что потеряв вещественную базу своей работы, мы не опустили рук, а, напротив, из остатков духа сумели выразить материальный облик литературного наследия.
Сидящий среди прочих в аудитории Ян Бузек в этот момент поймал на себе взгляд Эганбюри. Понятно, о чём говорит! Потеряли вещественную базу, то есть лишились русской библиотеки. Французский профессор до сих пор винил в этом Бузека. Не доглядел, не распознал предателей в своей группе. Хотя сам Бузек уже знал, что Эганбюри прокололся и сам, подписав документ, дающий право на вывоз книг из хранилища. А между прочим, поляк относился к произошедшему более огорчённо, чем руководитель проекта, который просто осваивал грант. Бузек знал, что те настоящие книги уничтожались после использования. Собственно, весь смысл букморфинга в данном случае заключался в последовательной замене текстов первоисточников. Электронные книги найти и удалить проще, чем реальные. Тойво Саволайнен, Инес Кювье и Дейв Левин стащили как раз самое ценное, реальные исходные материалы. Вряд ли это была их собственная инициатива, они слишком глупы для такого. Их кто-то использовал. И лишь этот вопрос терзал Бузека всё остальное время. Эганбюри не делился информацией о ходе расследования, а на прямой вопрос отмахнулся, что в мальчишке проснулся собственнический инстинкт и он увёз библиотеку в свою Испанию.
Совершенно дилетантская версия. Бузек даже переписал сцену из набоковского романа «Пнин», так чтобы четырнадцатилетний вундеркинд Виктор облапошил главного героя, профессора русского языка, стащив у него восемнадцатый том Толстого. А Пнин, узнав про это, миролюбиво заявляет: «Мальчишеский максимализм, у него проснулся собственнический инстинкт». То есть дословно процитировал Эганбюри. Но этот французский болван, который вроде бы читал потом итоговый вариант, даже не разглядел прямого намёка! Сам профессор тем временем прекратил свои спиритические сеансы и обращался уже к живым.   
- И заметьте, коллеги, что первые отзывы литературных критиков на нашей стороне. Им, конечно, сложно отделить базис от надстройки, но в своих статьях они справедливо возносят именно нашу часть работы. Самые лучшие рецензии я попрошу отобрать для нашего сайта, почитайте, вдохновитесь. А вдохновение вам ещё потребуется. Ведь та гора, на которую мы взбирались эти два года, была самой сложной. И мы покорили её. Но теперь нас ждёт покорение и соседних вершин: пика «Пушкин», скалы «Толстой» и вулкана «Булгаков». Мы – первопроходцы. За нами уже идут последователи. Я, кстати, рад сообщить вам, что по нашему обновлённому «Идиоту» Достоевского уже готовится экранизация в Голливуде!
Зал восхищённо ахнул. Соседи потянули руки, чтобы поздравить членов группы, переписавшей «Идиота». Эганбюри дал присутствующим время оценить новость сполна и стал заканчивать:
- Книги-книгами, но да простят меня Вольтер и Дидро, в наше время кинофильмы имеют большее влияние на умы публики. Важнейшим из искусств для нас является кино, кстати, знаете, кто из русских это сказал?
Знатоки русской культуры призадумались. Те, кто постарше не рискуя быть услышанными лектором, только между собой вполголоса стали озвучивать версии и пожимать плечами. Эганбюри довольно улыбнулся:
- Что же вы? Это ведь Бунин в письме Луначарскому! И гениальное изречение, прошу заметить, родилось у Бунина здесь, в Париже!
Головы знатоков согласно закивали, «Ну точно же, Бунин!»
Эганбюри сошёл с кафедры, взял в охапку книги. И пошёл к выходу. Но, как будто вспомнив что-то, вернулся на секунду к микрофону и добил аудиторию:
- Чуть не забыл. Вечером у нас фуршет, в нашем распоряжении весь «Ле Селект». Бунин, кстати, уже там. И вы по праву этого заслужили, друзья!
Вслед ему, словно Наполеону после Аустерлица, восторженно кричали все: и молодые, и пожилые, и французы, и иностранцы. И даже самый умный из всех присутствующих, Ян Бузек.
***

Привет, папа! Как дела? Впервые отец не смог понять своего двухлетнего сына. Говорил он пока немного, примитивно. И в этих не словах даже, а звуках, обычно всё угадывалось. Однако сейчас сын выдал довольно большую словесную конструкцию, которую индус, как ни прислушивался, не мог разобрать.
- Это он по-русски. Поприветствовал тебя и спросил, как твои дела.
Валентина намеренно вышла встречать мужа с работы на несколько секунд позже, чем сын Ваян. Хотела проследить за реакцией Дипака. Учить ребёнка говорить по-русски она начала только на днях, наедине. Дипак понял, что вопрос, поставленный ему, шире чем «как твои дела». И это вопрос от Вали. Ваяну отвечать не обязательно, достаточно взять его на руки, и парнишка уже счастлив папиной бородой.
- Ты будешь учить его русскому и дальше? Это здорово. Учёные доказали, что люди, знающие много языков, более успешны и интеллектуальны. Пусть Ваян будет знать и русский. Ты же опытный учитель, и знаешь, в каких пропорциях, и в каком возрасте вводить детям изучение других языков.
В этом высказывании мужа Валентина разгадала дипломатический намёк. Дескать, пусть сначала научится говорить вообще, говорить по-нашему. Действительно, учить Ваяна русскому сейчас было сложно. Ни языковой практики, ни методических материалов. Лишь на уровне «привет, мама, папа, собака, дом». К тому же ранее они с мужем договорились, что в общении с мальчиком будут придерживаться принципа «один родитель – один язык». Дипак разговаривал с сыном на конкани, а Валя на английском. Вместить в такую схему ещё и русский язык будет сложно, так звучал скрытый смысл реплики Дипака.
- Конечно, милый. Я пока только попробовала. Помнишь тех русских, которые гостили у нас? Военный и парень-лингвист. После той встречи я долго размышляла. Неправильно, что мой родной язык умирает. Я стала той, кем ты меня знаешь, в том числе из-за русского языка. Речь, синтаксис и фонетика, тоже влияют на характер и интеллект. Я сейчас не только про Ваяна. Мы обсудили это с Верой, с Равшаной, с другими женщинами – если я начну уроки русского в частном порядке, то они готовы будут записать ко мне своих детей.
- Ты хочешь открыть бизнес? Бросишь школу?
- Нет. Я останусь работать учителем начальных классов. А русский язык буду преподавать нашим ребятам по выходным. Это не бизнес. Детей Веры и Равшаны поучу бесплатно. Если интерес проявят другие знакомые, то дополнительную нагрузку, конечно, возьму только за деньги.
- Давай попробуем. Я непротив. Ты ведь знаешь, мои предки бенгальцы. Но ни мой отец, ни тем более я, не знаем бенгальского языка. Всю жизнь чувствую себя ограниченным из-за этого. Пусть Ваян говорит по-русски. Это красивый язык. Он похож на санскрит.
Дипак поцеловал сына и вспомнил свой небольшой запас русских слов – «Привет!» Мальчик прижался к отцу покрепче и автоматически протараторил только что заученное:
- Привет, папа! Как дела?
Примерно в это же время в Тайланде семья Полежаевых организовала празднование масленицы широким кругом русскоязычной диаспоры. Инга поставила всем приглашённым подругам условие, приносить только лично приготовленную традиционно русскую провизию. Сейчас женщины накрывали на стол, мужчины возились возле импровизированной шашлычницы, а дети с испугом толпились у страшного чучела из бумаги и травы, которое предстояло сжечь. Никто из ребят никогда не видел зимы и потому не понимал, что именно нужно провожать таким чудовищным способом.
Инге, как теперь выяснилось, досталась самая простая задача, напечь блинов. Рецепт лёгкий, ингредиенты доступные. Остальные женщины, представляя свою продукцию, в основном извинялись:
- Варенье не совсем  клубничное. Знаете, сколько стоит настоящая клубника сейчас? Я добавила личи, они не перекрыли аромат, но дали схожую фактуру. Попробуйте, очень похоже. 
- А у меня малосольные огурцы. Практически всё по бабушкиному рецепту, только без листьев хрена и смородины. Базилик пришлось использовать.
- Ого! – с восторгом захрустели огурчиками подруги.
- Эй! Оставьте нам на закуску! – раздалось со стороны мужской фракции.
- У меня плов. Это же считается русским блюдом? Причём с настоящей бараниной! Это тоже Виталя достал.
На пикнике присутствовал Виталий Смородников. Многие его недолюбливали, однако когда понадобилось раздобыть редкие для Тайланда виды продукции, пришлось обращаться к нему за помощью. Ну и пригласить. А он с готовностью отозвался. И вообще вёл себя довольно прилично сейчас, хотя и оставался эгоцентристом. Или в данном контексте – душой компании. Свою вторую половинку, тайку смахивающую на тайца, на русский пикник он не взял. А может, уже и расстался с ней, никто пока не спрашивал.
Сейчас мужчины с недоверием разглядывали раздобытый Виталием алкоголь. Водка и вино, если верить этикеткам, были произведены в Российской Федерации.
- Это же невозможно! Откуда?
- Госрезерв! С военных баз в Средней Азии. Штучный продукт. Одна такая «Массандра» стоит сейчас кратно дороже, чем Шато Шеваль Бланк.
- Так это ж крымское! А у нас русская вечеринка!
- Рома, не начинай! Опять спорить будешь, чей был Крым? Был и всё!
- У меня был один знакомый в Кемерове. Хорошо сказал по этому поводу. Настоящий русский – тот, кто во времена украинского Крыма считал его русским. А во времена российского Крыма, настаивал, что правильно считать полуостров украинским.
- Да-да, такой парадокс весьма русский по духу. – Подытожил никому не нужную дискуссию Андрей Полежаев. Он уже несколько минут прислушивался к разговору детей. Кажется, его одиннадцатилетняя дочь в компании обычно игнорируемых сверстников, сейчас старалась обратить внимание на себя. Отец подошёл поближе с пучком шампуров для детей.
- Что я слышу, Танюшка, ты говоришь по-русски? Да неужели?
Девочка смутилась. Дома она принципиально разговаривала на английском. Так же, как в школе, так же, как среди обычных своих друзей. Но здесь все ребята бойко болтали по-русски. А лучше всех Серёжа Сенцов, мальчик постарше. Она только сейчас обратила на него внимание, и Серёжа показался ей очень интересным. Впервые Таня посмотрела на мальчишку как-то по-другому. Что-то неуловимо родное было в его улыбке, манерах и словах. Не так, как у соседских немцев Тома и Макса. Не так, как у Стивена и Донни из школы. И тем более не так как у тайских ребят. Таня своими талантами и не очень развитой русской речью старалась сейчас привлечь встречный интерес Серёжи. А папа всё испортил. 
Или всё-таки помог? Ведь Серёжа Сенцов всё-таки подошёл к Тане Полежаевой.
- Нет, не снимай! Это не барбекю, а шашлык. Его прямо с шампура надо есть. Смотри, как я! 
 *** 

Отец Даниил традиционно ходил разговляться после Великого поста в ресторан к атаману Руденко. Только здесь была по-настоящему скоромная пища. Батюшка компенсировал недостачу белков и жирных кислот весьма обильно, поэтому появлялся в «Степной заставе» в обычной мирской одежде, чтобы не обращать на себя внимание. Садиться предпочитал тоже подальше от входа, был у него тут любимый укрытый уголок. Однако сейчас он натолкнулся здесь на громко галдящих немцев. Что они делают в Астане? Отец Даниил ещё с младых лет на генном уровне не любил немецкую речь, пришлось садиться подальше от фрицев и на виду у всех. Тут его и увидел хозяин ресторана Николай Руденко. Они давно не встречались.
- Отец Даниил! Рад встрече. Неужто пост закончился?
- А ты прям следил за этим? Какой пост-то хоть помнишь, чревоугодник?
- Как же! Великий пост, самый главный. У нас и меню под это дело меняется. Всё по-православному!
- И немчура, я гляжу, ортодоксальная. Псалмы, чай, гогочут?
- Немцы-то? Это кордонщики. Отслужили свою вахту, сейчас домой уедут. Они смену почему-то всегда у меня празднуют. Что эти, немцы, что до них итальяшки были. Любят русскую кухню.
- Любят попить русской кровушки. Не эти ли полковника Крылова убили на кордоне? Слыхал историю?
- Знакомы были? Крылов и к вам заходил? Слыхал, конечно. Странный был мужик, но правильный. И чего они туда попёрлись? Мёртвую землю хотели посмотреть? Про мальчишку, батюшка, не знаете? Куда пропал?
- Не знаю. Сдулся, наверное, к себе в Израиль. А Крылов-то да, могучий был человек. Да и тот не выдержал. На родную землю рвался, немного не хватило. Говорят, здесь где-то схоронили. Вероятно, как безродного. Надо бы могилу отыскать, эпитафию хорошую нанести в назидание всем нам.
Замолчали. Руденко, присевший поначалу на краешек стула, теперь расселся надолго. Официант, знавший настроения своего директора, инициативно принёс штоф водки. Вот второй руке две стопки. Одна – очевидно наружу, для атамана. Вторая внутри ладони в сочетании с едва заметным вопросом в глазах. Руденко оценил эмоциональный фон отца Даниила и также едва заметно кивнул официанту. Рядом со штофом стукнули две рюмки. Разговление перешло на новый уровень. Разговоры тоже.
- Что, атаман, в печали? Бизнес или семейное?
- Да не, нормально всё. От этого и тошно. Задолбала степь, совсем казахом стал, даже глаза сощурились. Думаю, валить отсюда.
- Это ж как? А ресторан, а казаки, а семейство?
- С семейством самое простое. С женой разошлись давно, сын уже самостоятельный. Ресторан продам. Или лучше в аренду сдам. Казаки? Какие мы нафиг казаки? Сашка-есаул ещё держит марку, остальным по барабану уже. Соберу круг, передам булаву Сашке, а там – вытянет, не вытянет – пусть сам решает.
- А сам куда? На море жить? В Европу?
- Хочу как тот Крылов. Просто бесцельно путешествовать. Русских искать. Да и не русских. Просто мир повидать. Как это у медиков называется, блуждающий нерв. Буду блуждающим нервом. Как Крылов.
Тут бы батюшке завести свой поучающий монолог, с притчами и библейскими цитатами. Самый подходящий момент, да и Руденко настроился выслушать совет. Напутствие ли, анафему. Но отец Даниил дожевал кусок православного стейка, достал из кармана ручку, выдернул салфетку и приготовился записывать:
- Почем ресторан в аренду сдаёшь? Собственность на тебе? Залогов нет?
***

Профессор истории Витор Бранко что-то вспомнил и отошёл к своему ноутбуку. Его гость, студент факультета коммуникаций Новой Сорбонны, словак Ярослав, оглядел, наконец, комнату кампуса. В общем-то, профессорский номер ничем не отличался от студенческих. Только запах другой, стариковский. Лекарства, наверное. Или алкоголь? Бранко, наконец, нашёл что-то.
- Вот, у меня есть ваша музыка. Редкость, узнаёшь?
Заиграла какая-то рок-композиция. Мужской вокал был отчётливым, и всё же непонятным для Ярослава. Он слышал это впервые и из вежливости кивал в такт басам. Через минуту он понял:
- Нет, профессор. Это не наше, это русский язык.
- Так ты не русский?
- Нет. Словакия даже не граничила с Россией. У нас общие славянские предки и немного похожий язык, но я совсем не русский. А музыка хорошая, да. Где вы нашли?
- У меня был сосед, тут за стенкой, испанец. Он изучал русскую литературу и язык с помощью песен. Оставил на память. Певец мой тёзка, Виктор. Но с какой-то корейской фамилией. Кореец.
- Как это, кореец? А почему поёт на русском?
- Мне объяснили, что это песни протеста. Ведь Россия поработила много народов. Украинцев, армян, евреев, финнов, корейцев. Этот Виктор с помощью рок-музыки боролся с тоталитарным государством. Ты же должен знать это, Ярослав. Словению русские тоже считали своей провинцией, а после второй мировой установили там свой протекторат, разве нет?
- Я из Словакии. Но понимаю, про что вы говорите. Прямого управления из Москвы у нас не было. И вообще во вторую мировую протекторат над Словакией установила как раз нацистская Германия. Нас потом заставляли воевать против русских, но многие наши солдаты и офицеры переходили на сторону коммунистов. Считается, что русские освободили нас, как и всю Европу, когда победили Гитлера.
- Стоп-стоп-стоп! Русские не побеждали Гитлера. Это я тебе как профессор истории говорю. Победу одержали союзники. Главным фактором стала высадка американских войск во Франции. Советский Союз был в тот момент на излёте своих сил и в одиночку бы не справился. Ему достаточно было захвата тех стран, что попались на пути. В том числе и твоей родной Словакии. США вовремя вступили в войну и спасли остальную Европу от коммунизации. Тоталитарный СССР ничем по существу не отличался от нацистской Германии. Разве хороша была ваша жизнь при коммунизме? Не у вас ли давили революцию танками?
- Кажется, в Праге, да.
- Точно! Пражская весна. И вы были не единственными и не первыми. Россия давила демократию ещё со времён первых революций. Царь послал своего сумасшедшего генерала Суворова убивать французских революционеров ещё в 18 веке. С тех пор и до самого своего конца Россия была жандармом Европы. Эта постоянная угроза с дикого востока, вне зависимости от государственного строя в самой России, пролила много крови и загубила множество великих мыслителей и демократов. Русские всегда тянули мир в пучину консерватизма. Восточная Европа потому так и отстала в развитии от западной. Я тебя не обижаю такой правдой?
- Думаю, в большей степени вы говорите о приграничных странах. Словакия всё-таки далековато от России, её руки если и дотягивались, то больших бед нам не сделали. Напротив, старшее поколение хорошо вспоминает о русских. Очень много было построено при их помощи. Вы очень предвзяты. А как же русская культура и наука?
- Это исключения, которые подчёркивают общее правило. Те таланты, что были среди русских, старались покинуть свою родину, чтобы творить в свободном мире. Разве тебе неизвестно, Ярослав, что Сталин даже насильно удерживал учёных в тюрьмах, лишь бы они не разбежались? А что мог придумать учёный в тюрьме?
- И всё-таки русские первыми покорили космос. Их астронавт... Гарин, кажется…
- Гаргарин. Был такой. Однако он вовсе не астронавт, а космонавт, это разные понятия. Знаешь почему? Астронавты достигают далёкого космоса, высаживаются на других планетах. А русский Гаргарин просто лётчик, который высоко взлетел. Поставил бесцельный рекорд высоты. К тому же он сделал это помимо воли, коммунисты просто посадили его в ракету и подожгли топливо. Он был всего лишь первым выжившим после целой серии таких засекреченных экспериментов.
Ярослав, наконец, податливо рассмеялся. Он понял, что с профессором Бранко лучше не спорить. Ведь ему ещё предстоит сдавать историю, а для высокой оценки нужно проявить свою лояльность. Он, собственно, за этим и согласился прийти в гости в кампус Бранко, чтобы «подтянуть» предмет. Среди студентов бразильский профессор был известен тем, что приглашал учеников к себе пропустить немного пива. Такие любимчики потом получали высокие баллы по предмету. Непонятно, только, почему они уже час разговаривают, а намёка на выпивку Ярослав ещё не заметил.
Профессор Бранко, в свою очередь, уже изменил своё отношение к новому гостю. Преподаватель действительно, изначально планировал выпить с очередным своим студентом. Но сейчас высокий светловолосый, да ещё и строптивый красавец затронул иные чакры Витора Бранко. Да, бразилец был бисексуален, этим, в том числе, ему и нравилась более свободная Европа. Вот только молодые студентки попадались в его сети всё реже. Да и ладно – подтянем предмет этому симпатичному словаку. Он, кажется, тоже не прочь зайти подальше.
***

Уигерт ехал на работу на такси. Брюссель раздражал тем, что иметь здесь свой автомобиль, или даже арендовать местный, выходило неимоверно дорого. Многие сотрудники центрального штаба ЧВК «Фокстерьер» ездили на работу на общественном транспорте. Уигерт же брезговал. Достаточно того, что офис располагался в Моленбеке, районе, кишащем мусульманами. Здание досталось в наследство от какого-то бывшего департамента НАТО. За последние годы значимость и нужность Североатлантического альянса значительно уменьшилась. А вслед за тем сократились штат, ресурсы и аппарат НАТО.
А вот присутствие мусульман в Брюсселе выросло до очевидных пределов. Раньше Бельгию условно делили на голландскую и французскую части. Сейчас на христианскую и мусульманскую. Как и многие другие страны Европы. Как раз сейчас Уигерт проезжал мечеть Кокельберга. Он лишь недавно с большим удивлением узнал, что это старинное сооружение стало мечетью несколько лет назад, а на самом деле, много веков до этого простояло как католическая базилика Сакре-Кёр. Почти такая же была в Париже, но у брюссельской базилики архитектура почему-то напоминала мечеть: зелёные купола и минаретоподобные башенки. Когда местные мусульмане обрели социальный вес и задумались о возведении собственных мечетей, власти поступили проще, и отдали под эти нужды пустующую базилику Сакре-Кёр. Достаточно было заменить купольные кресты на полумесяцы.   
Не к общественному транспорту Уигерт относился брезгливо, а к мусульманам. После того, как они разберутся с русскими, настанет время почистить Европу от арабов. Так он иногда фантазировал. Однажды в местной мэрии ему пришлось общаться по своим бытовым вопросам с какими-то ассимилировавшимися клерками. И как этих арабов только взяли на работу? Они едва понимали английский язык. Уигерт потребовал старшего начальника, и тот, приятный интеллигентный мужчина, быстро оценил ситуацию и взял обслуживание Уигерта на себя. Правда, потом оказалось, что интеллигентного чиновника зовут Борисом Кузнецовым. Пришлось включать его в базу данных ЧВК «Фокстерьер». Скорее всего, выходца из России уже устранили. И скорее всего, на его место в мэрии поступил один из тех клерков-арабов.
Нет, среди арабов встречались и толковые ребята. Взять того же Керима из аналитической службы. Он сам вызвался помочь Уигерту с украинским направлением. Керим работал по другому проекту, исследовал потоки миграции русских. С тех пор как отменили Шенгенское соглашение, усилили пограничный контроль, работа «фоксов» по выслеживанию русских должна была упроститься. Однако этот механизм поиска показывал наименьшую результативность. Сам Керим связывал это с тем, что остатки русских предпочитают стационарное существование и не путешествуют особо по другим странам.
Как бы то ни было, когда Керим случайно узнал о ситуации в Киеве, он изъявил желание помочь в выслеживании тамошних повстанцев. Наверное, у него были свои счёты к Стоуну, которого проморгали всем офисом. В большей степени, конечно, Уигерт. Но и Керим, возможно, чувствовал свою вину, как аналитик, недоанализировавший собственного партнёра.
Сейчас же Керим демонстрировал хорошую результативность. Он уже смог идентифицировать Зелимхана Гочиева и двух его помощников, Муслима и Имрана, попавших в кадр в момент убийства Лассера. Отследил нити, ведущие к руководителям подпольной киевской организации. И сегодня обещал подытожить вообще всё вместе.
Доклад Керима решено было сделать сразу в присутствии генералов, Уигерт не стремился за чужой славой, когда дело касалось работы. Керим, судя по его эмоциям, тоже не выпячивал свою значимость сейчас, за несколько минут до начала, пока возился с загрузкой презентации. Наконец, все нужные офицеры расселись за столом, и Керим оглядел всех своим особым взглядом с поволокой. Кто он? Индус? Турок? Иранец?
- Подпольная организация русских на Украине существует, но не имеет формализованной структуры. Фактически численность её участников может растягиваться от десяти человек, до нескольких сотен. Есть ядро в составе примерно десятка людей. Далее можно выделить группу приверженцев, постоянно принимающих участие в разных проектах подполья. Это несколько десятков человек. И есть группа сочувствующих. Они ограничиваются в основном комментариями в интернете. Их численность не стабильна, но велика, несколько сот участников. Сообщество авторитарно по своей структуре. Во главе стоит Богун, он же Константин Иваненко, бывший майор Главного разведывательного управления России. Сам называет себя полковником, хотя никаких сведений о присвоении ему этого звания не сохранилось. 
На экране в этот момент поочерёдно менялись два единственных фотоснимка Богуна. Один свежий, сделанный в каком-то торговом центре. Это был укрупнённый, а потому размытый фрагмент видеокадра крупным планом. Второй снимок документальный архивный, невесть откуда добытый Керимом. На нём очень молодой человек, чуть ли не курсант военного училища. Ни та, ни другая фотография, конечно, не давали чёткого представления о внешности главного злодея в данный момент. Главный из присутствующих генералов, бывший натовец, оживился:
- Этот Иваненко из восьмого отдела ГРУ? Выживший на территории Украины диверсант?
- Нет, скорее, это мой коллега, из бывшего отдела оперативной разведки. Вероятно, занимался информационной борьбой. Основы кибербезопасности знает очень хорошо. Но, к счастью, не так хорошо, как мы. А вот военным заместителем Иваненко является уже знакомый нам Зелимхан Гочиев. Выходец из России, чеченец, бывший боевик из разных организаций исламского фундаментализма. В своё время воевал против русских, затем в качестве наёмника на территории Ирака, Сирии, Курдистана, возможно где-то ещё. Сейчас примкнул к русскому подполью. У чеченцев слабая идеологическая привязка, они готовы воевать и против вчерашних друзей, и на стороне вчерашних врагов.   
Далее замелькали снимки остальных членов организации и короткие биографии каждого. Керим отобрал около десятка основных персонажей, то самое «ядро». Рассказал о деятельности подполья: внедрение «русских» идей в интернет-пространстве, введение своих людей в систему органов власти на Украине, кибершпионаж, вербовка новых сторонников, редкие диверсии, возможно – убийства чиновников и оппонентов.
- Кто их финансирует?
- В общепринятом смысле никто. Большинство их проектов не требует особых затрат, всё держится на идейности и личном посильном вкладе каждого.
- Есть ли у них стационарная база или штаб в Киеве?
- Точно не известно. И я бы не называл организацию киевской. Если учесть, что центральной фигурой является майор Иваненко, то он не покидает пределов Одессы, это портовый город на юге. И большинство его заместителей постоянно обитает в этом же городе. Возможно, в столице они опасаются быть на виду. В ситуации с Лассером Иваненко руководил действиями подчинённых прямо из Одессы. Точнее из своей охраняемой резиденции в пригородном посёлке Люстдорф.
- Кстати, нашёлся ли наш Стоун? Чем он там занимается?
- Нам пока неизвестно. Найти Стоуна не удаётся. Возможен вариант, что его устранили сами же русские. Использовали для контрудара в ситуации с Лассером, выудили информацию про нас и избавились. Но мы в любом случае ищем.
Генералы призадумались. Вопросов было много, но уже не к докладу Керима. Много ли мог рассказать противнику перебежчик Стоун? Как поступить с выявленным подпольем? Нужно ли открывать постоянное бюро на Украине? Главный из генералов обратился к Уигерту.
- Ваши предложения?
- Сэр, если позволите, мы начнём операцию вербовки. Из доклада следует, что существует некий круг «сочувствующих». Там наверняка найдутся случайные люди без жёсткой идеологической привязки к русскому реваншу. Например, этнические украинцы, или те же чеченцы. Если получится, мы сможем получить полные списки и детальное представление о деятельности организации. После этого можно будет обеспечить уже стопроцентную ликвидацию подполья.    
Керим в этой ситуации уже отыграл свою роль, его совета никто бы не стал спрашивать. Однако он начал отрицательно мотать головой ещё на брошенной Уигертом фразе про «этнических украинцев». Главный из генералов заметил это, и дал Кериму слово.
- Спасибо, сэр. Вариант с вербовкой неприемлем по двум причинам. Во-первых, простите, я не совсем верно выразился про круг сочувствующих. Неверно расценивать их как случайных людей. Иваненко проверяет вообще всех, он профессионал, как в области разведки, так и контрразведки. Фактический провал нашего проекта «Скиннер» доказывает, что этнических украинцев почти не существует. Равно как и чеченцы – в данном случае переманивать их уже бессмысленно. Во-вторых, вербовкой мы потеряем время. Подпольщики, понимая, что наше противостояние переходит в открытую фазу, предпримут и уже предпринимают меры безопасности. У нас есть основания считать, что Иваненко готов покинуть свою резиденцию. Мы нашли их по горячим следам, но рискуем потерять. Вдобавок, организация подпольщиков может разрастись, у них появятся новые сторонники и могущественные союзники. Например, недавно мы зафиксировали факт общения Иваненко с израильскими спецслужбами. Содержание разговоров неизвестно, но все вы прекрасно знаете о позиции Иерусалима в русском вопросе. А ещё Иваненко подключил китайских хакеров, они могут доставить нам неприятности.
- Что предлагаете вы?
- Срочная ликвидация тех, про кого мы уже точно знаем. Это ядро организации. Нам известны имена и адреса главных. Под прикрытием Интерпола и с уведомлением местных властей организуем операцию по задержанию мафии, якобы накроем портовую контрабанду в Одессе. Устраняем от 20 до 50 человек и скорее всего, этой авторитарной организации придёт конец. Остальные просто разбегутся. Но если нужно, доработаем потом и с разбежавшимися. Главное сейчас нанести удар по центру. По Богуну.
Уигерт поначалу думал так же качать головой, осуждая предложение Керима. Но то, как ловкий и умный араб-аналитик докладывал свои соображения, подкрепляя фактами и предлагая увязанное комплексное решение, вызывали сейчас рациональное уважение. Уже было понятно, что главный из присутствующих генералов воспрянул духом. Далеко пойдёт этот Керим.
 ***

19.
Чуть больше трёх месяцев Тойво прожил в режиме домашнего ареста. Он не покидал пределов усадьбы Дида, не мог выходить в интернет, звонить или писать письма. Но особых сожалений на этот счёт у парня не было, он смог погрузиться в реальную жизнь русских людей. Недостатка в коммуникациях тут не было. В дом Дида постоянно приезжали те или иные участники русского подполья. Кто-то по делам, кто-то просто посмотреть на Тойво. И на Стоуна.
Оказалось, что Осадчук ещё даже более диковинный персонаж для украинцев, чем странствующий финн из Испании. Все называли его Стоуном. Стоун был родом из Украины, в далёком прошлом воевал против русских, а в недавнем прошлом работал в той самой ЧВК «Фокстерьер». Тойво жил бок о бок с самым настоящим фоксом. Стоун был неразговорчив, однако за три месяца совместной жизни в запертом пространстве из него всё же удалось выудить по крупицам и подробности российско-украинского конфликта, и сведения о работе фоксов в разных странах мира, и неожиданные откровения об освоении севера мёртвой России, и даже некоторые тайны самого уничтожения огромной страны.
Поначалу Тойво боялся Стоуна. Поначалу все трое, включая Дида, настороженно относились друг к другу. Но даже слишком разные люди в тесных условиях вынуждены сближаться. Целыми днями они помогали друг другу по хозяйству, вместе ели, ходили в баню, играли в карты. А в последнее время всё-таки уговорили Алексея Чабана привезти им ещё два ноутбука, организовали локальную сеть – без выхода в интернет, Алексей лично это проверил – и стали рубиться в компьютерные игры. Дид ворчал, однако со временем втянулся и сам, забывая покормить своих куриц и кроликов или закинуть угля в топку, пока с азартом обгонял своих жильцов в виртуальных автогонках.
Из компьютерных игр в реальное общение перекочевала их новая привычка выстраивать временные союзы «двое против одного». Иногда Тойво со Стоуном объединялись против старика в каких-то суждениях. Иногда Стоун и Дид поучали хлопца. А нередко Тойво вместе с Дидом высмеивали глуповатого по некоторым вопросам вояку Стоуна. Такие союзы выстраивались интуитивно, как только один соглашался со вторым, третий с готовностью начинал перечить. Наверное, так ведут себя сокамерники в тюрьмах. У Тойво было подозрение, что оба его товарища имели в прошлом тюремный опыт, у обоих в бане он видел татуировки, а у русских это верных признак бывших «зеков». И оба, Дид и Стоун иногда скатывались на какой-то сленг, не всегда понятный молодому слависту.
- Я, парень, тут такой же положенец, как и ты!
- За базар отвечай. Не знаешь, не умничай! До положенца не дорос ещё. Когла надо будет, масть тебе перекрасят. А пока ты бродяга, как и финн.
- А ты, Дид, за смотрящего что ли? Кто это тебя назначил?
- Это вы на воровском жаргоне? Можете помедленнее, я буду записывать.
- Да не сидел он, бандеровец.
- Ты что ли сидел, колхозник?
О своём прошлом Дид не распространялся. Лишь однажды, когда Тойво рассказывал что-то про порт Марселя, где они с Дейвом перегружали книги, старик уточнил «так это же в лагуне Бер? А, ну да, там не так многолюдно». Удивился даже Стоун. Диду пришлось рассказать, что когда-то он жил на севере Италии, работал техником на горнолыжном альпийском курорте. Тойво обрадовался возможности поговорить на итальянском, но Дид сказал, что в той местности туристами были одни немцы, из-за чего, даже местные жители использовали исключительно немецкий язык. Да и прожил он там недолго.
- А чего не остался в сытой Европе? Гастарбайтером надоело быть?
- Я нормально тогда зарабатывал. Гастерами там болгары считались. Просто надоело в скукоте ихней чалиться. Костёр не разжечь, запрещено. Дров не заготовить, запрещено. Баню хотел построить, так они глаза вылупили – что это такое, баня? Зачем? Нельзя. Аккумулятор в машине замёрз, пошёл новый покупать, еле нашёл магазин. А те с меня карточку какую-то требуют. Я говорю – продайте аккумулятор, баттерия, ферштейн? Оказалось, запрещено. Я, видишь, должен обратиться в автосервис к специалистам. Сечёшь? Аккумулятор поменять, два болта свинтить, они не умеют!
Эти слова Дид в гневе обращал к Тойво. А парень прекрасно понимал, о чём речь. Такие правила были не только в Италии, это стандартная европейская практика. И Тойво в аналогичной ситуации сам бы поехал в автосервис, даже имея примерное представление о том, где находится аккумулятор в машине, и какими болтами он крепится. Но он знал уже и об общей черте русских – лезть во всё самостоятельно, не читать инструкций и не переплачивать за сервис. Так поступал Дейв, так делал полковник Крылов. И даже Лена Вальдес самовольно, без рецепта и консультаций принимала иногда какие-то лекарства в случае недомоганий, и даже тайком от мужа меняла что-то в настройках газовой системы у себя дома. Не от этого ли вмешательства они погибли? Стоун уже хохотал к тому времени, вспоминая свой европейский опыт:
- Мне один раз стучат в дверь полицаи. Я пока открывал, уже почувствовал вонь какую-то. Здрасьте-здрасьте, что случилось? У соседки сдох кот? Срочная эвакуация из-за дождя в виде тухлых крабов? А у них у самих рожи красные, глаза пучат о злобы. Смотрю – оба в перчатках, один держит пустую бутылку, второй сует квитанцию о штрафе. Они видите ли, узнали, что я не сортирую мусор! Реально подкараулили и стали рыть помои. Я в пищевой контейнер засунул бутылку от пива, и они её таки раскопали! Дебилы, блин!
Стоун и Дид заржали, Тойво, неестественно – тоже. Однако украинцы уже распознали новый расклад «двое против одного», после чего целый вечер парень выслушивал всё новые подколки об идиотских европейских правилах и ценностях 
***

Их связью со внешним миром был телевизор и приезжавшие иногда гости. Зелим и его чеченцы активно навещали дом Дида только поначалу, потом их интерес к Тойво и к Стоуну поиссяк. Это означало, что и Богун пока никак не использует новичков. То ли проверяет их лояльность, то ли готовит для какой-нибудь операции. В то, что про них совсем забыли – не верилось. Ведь зачем-то держат?
Чаще других появлялся Алексей Чабан, хотя ездить сюда ему приходилось издалека. Как минимум раз в неделю он привозил продукты, ходил в баню, выпивал и оставался на ночёвку. Втроём без гостей обитатели дома не пили. Хотя у Дида имелись секретные и неиссякаемые запасы самогона. Иначе бы спились. Кроме продуктов Чабан привозил и некоторые вещи, по запросам и по согласованию с руководством подполья. У Тойво ещё в Киеве изъяли телефон при задержании, и теперь он тосковал по своим фотоархивам и по музыке. Последние месяцы Тойво запоем слушал русский рок, это значительно продвинуло его в освоении языка. Настолько, что иногда он говорил целыми фразами-цитатами, вроде «Дид, закрой за мной дверь, я ухожу» или «Стоун, по новым данным разведки, вы воевали сами с собой».
Стоун заметил такую особенность и попросил Чабана привезти старого русского рока. Правда, в процесс вмешались чьи-то вкусы, Стоуна ли, Чабана – подборка оказалась очень разносторонней. Как в плане языка исполнителей, так и жанров. Пришлось Тойво познакомиться и эстрадой, и с хип-хопом и даже с тюремной романтикой. Сами Дид и Стоун тоже теперь с удовольствием слушали и напевали «музыку, пережившую ядерный удар». Тексты давно забытых песен они воспроизводили с трудом, половину куплетов просто мычали, и часто ошибались в словах. «Вот Так! Загорится и умм-нёт звезда» – хрипел, например, Стоун, на ходу смешивая своё слово «умрёт» с правильным вариантом «уснёт». То же и Дид, подпевая какой-то надрывной пенсе, где всё идёт по плану, изрекал: «А моей жень-бе захотелось на покой!» То ли жене, то судьбе.
Кстати, Дид за время пребывания у него Тойво стал больше говорить по-русски. Видно было, что специально для парня он иногда останавливал свою речь, чтобы подобрать понятный русский аналог какого-нибудь украинского слова. Стоун же вообще по-украински не говорил, хотя родился здесь и прекрасно понимал украинскую речь. Тойво с недоумением слушал разговоры приезжавшего Чабана со Стоуном-Осадчуком. Алексей иногда говорил только по-украински, а Стоун отвечал по-русски. Оба друг друга хорошо понимали, но ни тот, ни другой не переходили на единый язык общения.
У Стоуна была хоть и ограниченная по словарному запасу, но всё же самая чистая русская речь. Дид по-русски общался с узнаваемым уже киевским говором. Сам Тойво теперь говорил на русском довольно грамотно, и всё же с неопределённым акцентом. Дид утверждал, что от этой европейской манеры расстановки ударений в словах и в предложениях парень никогда не избавится. А значит, всегда будет вычислен настоящими носителями русского языка как иностранец. Однажды у них вышел обстоятельный разговор на эту тему, Тойво спросил у Дида, русский ли по национальности Богун?
- Кто его знает? Я его не видел никогда. По крайней мере, более русский, чем всё мы вместе взятые. Если он был сотрудником российских спецслужб, значит, и гражданство у него было российское.
- Так ведь в России было больше сотни национальностей. Зелим ведь чеченец. Может и Богун какой-нибудь…
- Бурят. Или башкир. – Помог парню неизвестными словами Стоун.
- Неправильно ставите вопрос. Нет уже давно ни бурят, ни башкир. Равно как и нет уже давно чистокровных русских. Ты ведь, Стоун, брал генетические пробы? Сам же говорил, что невозможно определить, кто русский, а кто украинец, так? Давно уже все переплавились. И с украинцами, и с татарами, и с кавказцами, и с финнами вашими. Вы что же, не знаете как определить настоящего русского?
Вопрос прозвучал так, словно спросили наивных первоклассников. Как будто есть простой ответ, до которого не додумались фоксы или как будто есть кем-то узаконенное официальное определение. Стоун полез отвечать первым:
- Кто родился в России, тот и русский.
- Да ну? Так ведь никто уже не рождается в России. И что же русских теперь не будет?
- Окей, согласен. Тогда те, кто родился от тех, кто родился в России.
- Ты уже собираешь всё в кучу, - созрел для своей версии Тойво, - я изучал это в университете: есть два юридических способа определить гражданство. Юс соли и юс сангвинис. По праву земли и по праву крови. В большинстве национальных государств используется метод юс сангвинис, по крови. Я финн, потому что мои предки финны. Евреи являются таковыми, потому что родились от евреев. Но в многонациональных странах вроде США применяется принцип юс соли, по праву земли. Кто родился в Америке, тот и американец. Я не знаю, Дид, как было в России?
- И я не знаю. Ты вообще не о том. Ты про гражданство, а я про определение и самоопределение. Вот как ты, побывавший в разных странах, определяешь русского?
- Это просто: кто говорит по-русски, тот и…
- Вот! Во всём мире так и думают. И это почти правильно. Носитель языка, это первое главное условие. Однако есть второе важное условие. Подумайте. Нет соображений? Подсказка: меня в Италии все упорно называли русским, но ошибались. Зелим, упомянутый тобой, до недавнего времени не был русским. И ты, Стоун, русским доселе не был, да и сейчас не знаю, каков ты. Что для этого нужно?
Стоун подумал оскорбиться и пока пытался понять реплику, брошенную на его счёт. А вот Тойво решал задачу, объёдинённую разными примерами Дида. И кажется, догадался, задал уточняющий вопрос:
- А вот мой друг Давид Левин из Израиля, получается тоже нерусский, хотя родился в Петербурге и хорошо говорит по-русски?
- Верно, а почему?
- Самоопределение?
- Молодец, студент! Русский – тот, кто знает язык и сам считает себя русским.
Действительно, формула Дида оказалась простой и вроде бы безупречной. Тойво сейчас сверял с ней своих прежних знакомых и всё сходилось. Полковник Крылов – говорил и хотел, атаман Руденко – говорил, но не хотел быть русским. Виталий из Тайланда – тоже. Валя из Индии говорила и хотела, а её ребёнок уже не говорил по-русски и не был русским. То же самое проделывал сейчас Стоун. Ему сходу вспомнился Антонис Демескос, который пытался избавиться от русского наследия тем, что не хотел говорить на русском языке. Потом он припомнил реплику Дида про него самого и вместо самоанализа задал встречный вопрос старику:
- А ты сам Дид, русский?
- Я уже стар для этих метаний, с меня хватит. Я украинец. А ты решай за себя. И ты, студент, тоже. Язык ты знаешь. Акцент не в счёт. Захочешь быть русским и станешь. По щучьему веленью.
- Тогда я, напротив, ещё молод для этих метаний. С меня хватит финской крови, испанского гражданства и израильского паспорта.
***

Не сразу Тойво определился и с тем, кто из его сожителей является настоящим подпольщиком. Первоначально он относил к ним и Стоуна, и Дида. Затем, когда узнал историю Стоуна получше, стал обращаться к подполью в лице Дида. Но и тот, уловив, что под обращением «вы» хлопец часто подразумевает компанию Богуна, дал понять, что партизаном он не является. Просто хороший надёжный знакомый с хатой на подступах к Киеву.
А вот Стоун, наоборот, старался влезть в шкуру подпольщика. Ловко мы этих фоксов-Лассеров уделали. Нам надо найти связи там-то. Мы с Чабаном теперь такое же боевое звено, как зелимовские. И так далее. Но как к своему на сто процентов к Стоуну не относились приезжие подпольщики и даже старый друг Алексей Чабан. Тойво в итоге осознал, что все трое, они пока посторонние люди для украинских русских. 
Поэтому и выведать, чем занимаются подпольщики, было пока сложно. Из доступных кадровых партизан был только Чабан, который постоянно грезил вытеснить из органов власти на Украине поляков и евреев. Пенял, что его страна стала протекторатом Польши. Стоун в свою очередь навязывал идею дать бой ЧВК «Фокстерьер», своим бывшим работодателям. Чабан справедливо замечал, что на Украине пока нет агентской сети фоксов, бороться не с кем, а выводить противостояние на международный уровень – не хватит ресурса.
Впрочем, заезжавший Зелим, выполняя поручении Богуна, расспрашивал Стоуна о тех или иных подробностях деятельности фоксов. Из чего можно было сделать вывод, что партизаны не прочь ввязаться и в международный бой. Стоун бесился, что его до сих пор «маринуют» и не хотят знакомить с Богуном. Общение через посредников логично сдерживало потенциал Стоуна. Хотя однажды Зелим привёз фотоснимок Уигерта, сделанный недавно где-то в Брюсселе. Это уже было большим достижением, поскольку даже сам Стоун не представлял, как можно найти досье на Уигерта. А этот снимок не из интернета, а добытый оперативником. Значит, возможности у партизан неплохие. 
Когда Тойво пытался расспрашивать самого Зелима о деятельности и о целях партизан, тот только щедро улыбался. Вроде как: не то, что бы мы тебе не доверяем, но ты ещё юн и не поймёшь. Угадывалось лишь, что подпольная организация проводит какие-то диверсии против неясных оппонентов.
Дид, в свою очередь, занимал позицию невмешательства. Не только на личном уровне, а также в рекомендательном отношении для партизан. Говорил, что для русских лучшая стратегия – «заховться» и просто пережить сложный период. Всех, дескать, не перебьют. А если лезть на рожон, то точно несдобровать. Только вот Зелиму или Чабану Дид этого напрямую не говорил. Ворчал обычно, когда партизаны уже уезжали, в уши Тойво и Стоуна. И парень однажды в ответ на очередные стариковские сетования сформулировал свою позицию:
- Не прав ты, Дид. Если русские будут прятаться как мыши, то так и вымрут. Да, всех не убьют, зато остальным дадут понять, что они не люди. Физический геноцид продолжится моральным. Их дискредитируют, сделают вторым сортом, без родины, без государства, без лидеров, без культуры и без достижений.
- Изгоями. – Подсказал слово Стоун. Вроде Цыган или евреев.
- Не как евреев. Те всё-таки нашли в себе силы возродить нацию. Их пример, кстати, показывает, что это возможно даже через столетия. Как цыган – да, наверное, правильное сравнение.
- Цыган не трожь. Это мирный народ, ни с кем не воевавший. – Дид решил, что намечается традиционный спор «двое против одного», что Тойво занимает сторону Стоуна, - А если ваши русские будут убивать поляков, полицаев, грабить магазины и взрывать атомные станции, то даже редкие им сочувствующие будут просить, чтобы злых русских поскорее добили!
Отвечать собрался Стоун. Уже раскрыл рот, как вдруг Тойво, неожиданно для него грубо хлопнул ладонью по столу – они сидели после ужина – и пресёк Стоуна. Схема теперь была не «двое против одного», у парня окрепло собственное мнение.
- Дид прав! Агрессия порождает агрессию. Я видел много русских в других странах. Они просто хотят жить. Кто-то готов воспитать и своих детей русскими. Если же здесь на Украине партизаны будут бороться радикальным способом, то они и себя под удар поставят и дискредитируют остальных. Вы, - теперь он обратился к Стоуну, – подставите невинных сородичей в Европе и Азии. Ты же сам говорил, что фоксы постоянно ищут способы ещё и информационной атаки на остатки русских в разных странах. Я лично знаю, что русские – миролюбивый умный народ, а диверсионная деятельность местных партизан играет на руку тем, кто захочет очернить русских. Да и неправильно в такой ситуации считать вас русскими. Я так понял, что подполье объединяет в себе обычных анархистов, тех, кто всегда против чего-то. Чабан против поляков, Зелим – наёмник по жизни, Богун – нереализованный вояка, реваншист. Ты, Стоун, откровенно случайный человек. Не удивлюсь, если кто-то из подпольщиков занимается бизнесом и устраняет под шумок конкурентов. Поймите, что таким образом вы просто прячетесь под общей вывеской «русских людей». Решаете какие-то личные проблемы, гордо объявляя себя русскими сопротивлением.
Но и прятаться глупо, тут Дид, ты не прав. Не прятаться, не маскироваться под украинцев, казахов и евреев. Это тоже путь к самоуничтожению, только длительный. Пока ещё не весь мир против русских – нужно заявить о себе. Обратить на себя внимание, сказать, что вот мы – живём, существуем и готовы быть частью цивилизации. И рассказать об угрозах, которые мешают вам жить. Про частную военную организацию «Фокстерьеры», про массовые убийства в разных странах, про генетические исследования, про искажение русской литературы, про попытки исторической и медийной дискредитации русского народа. Ваша сила в правде!
Тойво понимал, что обращается не совсем к русским, а к Диду-украинцу и ко вчерашнему фоксу, но другой аудитории у него не было здесь, в этой полупустынной деревне где-то под Киевом. Оба его товарища сейчас крепко призадумались. Стоун что-то вспомнил:
- Дид, он опять говорит цитатами. Сила в правде – это же из какой-то песни?
- Из кино. Про бандитов. Но хлопец прав. На серьёзную тему замахнулся. Давайте покумекаем.
Была не суббота. Дидовский самогон они употребляли только по субботам с приездом Чабана. Однако Дид рассудил, что предстоит серьёзный разговор и отправился в подпол за бутылью.
***

Так, взаперти, втроём, с редкими наскоками партизан, в диспутах и компьютерных играх, они провели всю весну. Ситуация изменилась в конце мая. Чабан пропустил три субботы к ряду. Не приезжал. Раньше бывало, что он пропускал неделю, но чтобы три подряд? Не появлялся в мае Зелим и остальные. Не приходил вообще никто, если не считать полицейского, явившегося 9 мая с расспросами, зачем Дид палил из ракетницы.
Дело в том, что за день до этого, вечером восьмого мая где-то над деревней громыхнул салют. Дид презрительно сплюнул – сельсовет отмечает День Победы по-новому, по польскому календарю. И назло местным чиновникам сходил к какому-то соседу за сигнальным пистолетом, ракетницей. А на следующий день в то же время, что и накануне, вышел во двор и озарил небо красной ракетой. Причём из другого двора следом взлетела ещё одна такая же. У Дида нашёлся соратник в вопросе празднования Дня Победы. Через час к дому подошёл местный участковый Дьяков. Тойво и Стоуну пришлось схорониться на дидовом чердаке. Дид с очевидным сарказмом в голосе объяснил участковому, что ракетницы не имеет, и вообще спал. Дьяков, вероятно, не имел права обыскивать дом. Или не имел желания.   
Дид уже смело оставлял своих жильцов одних дома. Поэтому, когда в третью субботу Чабан так и не привёз продуктов, старик сам отправился в магазин, а заодно узнать новости. Ушёл в воскресенье утром, пришёл вечером того же дня. Точнее - вбежал в дом. Тойво и Стоун в этот момент, как заправские фермеры, возились с рассадой табака и помидоров.
- Треба видправлятися! Майже усих вбили. Справжняя зрада!
- Кого убили? Ты чего, Дид?
- Щодо партизанив ваших. Може не усих, да килькисть вашу зменшили. Богун, Зелим, Андрий Сирый, Славка Щорс – згинули, тильки спогади вид них зостались. Чабан зникнул, також, може, убитий.
- Як жи так? – Тойво от неожиданности не только понял всю дидову мову, но и немного сымпровизировал. Дид, напротив, очнулся и стал вспоминать русский язык.
- А вот так. Видсликували партизан и облаву учинили. Тильки не брали, а сразу убивали. Объявили шо мафия портовая, неначе отстреливались, вот и применили спецназ. Ще на той недели.
- Фоксы?
- Полиция. Ну, ясно дело, фоксы руками официалов. В Одессе, а посля и в Киеве добивали.
- Богун убит? Зелим? Это точная информация?
- Точная. И то шо продолжают ловити, точно. Буду шукати, запроданцев допытывати. Так шо кончились наши сидення, доволи ховатися, треба тикати.
Все трое замолчали, Дид дал время осмыслить сказанное, хотя всё ещё был на взводе, готовый куда-то бежать – то ли собирать вещи, то ли сразу на улицу и в лес. Тойво не мог поверить в бесславный конец подпольной организации, в бессмысленное трёхмесячное заточение. Стоун сейчас был похож на дерево, которое успело пустить корни, но пришла пора куда-то перемещаться. Его тело едва заметно дёргалось в разные стороны, пока мозг подгружал нужный алгоритм действий забытого статуса вольного наёмника. Загрузка завершилась меньше, чем за минуту:
- Куда двинем?   
- Куды хочите. Разбегаемся, хлопцы. Кто их маэ, как воны на нас могут выйти. Може через меня вам загроза буде, сюда прийдут. Може навпаки, через тебя, Стоун, мне загроза. Може за Тойво мислива була. Охота значит. Звиняй, если непонятно говорю. В общем, расходимся. Я к родственникам в… не скажу куда. На запад. Вас могу до Маньковки добросить. Там думайте, в Киев ли, к морю или железной дорогой, там станция есть. Лучше тоже в разные стороны. Чего вам теперь вдвоём делать? Тойво, наверное, домой пора, в Барселону. Только огородами. В общем, думайте быстро. Я собираю вещи, иду за машиной и через три часа выезжаю.   
Дид ушёл в свои секретные владения внутри дома. Стоуну и Тойво собирать было нечего, личных вещей тут у них практически не было. Стали готовить провизию и обсуждать маршрут. На указание Дида разбегаться в стороны они, конечно, обратили внимание, но пока оба подразумевали, что нужно добраться до какого-то перевалочного центра и уж там разбегаться. Маньковка ли это или Киев. Тойво про Маньковку ничего не знал, поэтому рассуждал про столицу:
- Поедем в Киев? Там проще затеряться, как думаешь?
- Не уверен. Как раз Киев сейчас и набит фоксами. Я их возможности знаю, там все камеры теперь будут нас высматривать. И вообще по всей Украине. Надо за границу валить. В Польшу или лучше в Молдавию, там тоже наших много. Надо у Дида спросить, что сейчас в Приднестровье творится.
- А может, в дикую зону, на восток?
- Тоже вариант. Но что там делать? Понимаешь, что куда бы мы сейчас не драпали, следом встанет вопрос – что делать дальше-то? Ты, понятно, домой к маме с папой, а я?
Тойво вовсе не собирался возвращаться в Барселону, куда его отправляли Дид и Стоун. Куда – не знал, но пока не домой. Однако сейчас задумался над судьбой товарища по несчастью. Бывший фокс, которому некуда вернуться. На родине, но вне закона. Полковник Крылов говорил в аналогичной ситуации «Свой среди чужих, но чужой среди своих». Стоун всё больше напоминал самого Крылова, а тот ведь плохо закончил.
***

Выехали поздно ночью. Вчетвером – Дид взял свою собаку. На цепи это животное непонятной породы было Цербером, но на переднем пассажирском месте Мерседеса вело себя покладисто. Тойво и Стоун уселись на задние места. Откуда у Дида взялся Мерседес, не свежий, но и не очень старый, ухоженный и помытый, догадались не сразу. Когда они уже тронулись в темноте, и старик несколько раз попал пальцем мимо нужных ему кнопок, Стоун поинтересовался:
- Дид, а твой ли это мерин?
- Атож! На мои деньги, взятки да подачки, купленный гнидой участковым Дьяковым.
- Ты что, угнал машину у мента? А если тут маячок?
- Нет тут ничего. Я в машинах разбираюсь, двигателистом всю жизнь работал. Да и не угнал я, взял попользоваться, под Винницей брошу. А вы хотели пешком тикать?
К Маньковке подъехали уже на рассвете. Дид свернул с трассы в поля к каким-то многочисленным теплицам. Разбудил дремлющих пассажиров, открыл дверь собаке, чтобы справила нужду, и полез в багажник, выдавать вещи.
- Вот ваши бутерброды. Вот немного денег, делите сами. Вот твой подарок от Зелима-покойничка.
Дид сунул Стоуну свёрнутое полотенце. Внутри оказался тот самый пистолет, из которого стрелял Лассер. В обойме всё так же белели холостые патроны.
- Вон там центр посёлка. За ним, дальше на запад, трасса Киев-Одесса. На юг пять километров станция. В общем, валите на все четыре стороны.
Сказано грубо, хотя в голосе Дида слышалось сожаление. Всё-таки они немного сроднились за последние месяцы. Тойво не удержался и обнял старика.
- Спасибо, Дид. Как тебя звали-то?
- Роман Андреевич, фамилию не скажу. Хотя чего уж, всё равно не свидимся – Иванов.
Стоун засмеялся. Тойво не понял подвоха, но тоже улыбнулся, вопросительно глядя на Стоуна.
- Врёт старый! Иванов – самая распространённая фамилия. Поди найди Романа Иванова среди тысяч таких же.
- Чего я тебе буду доказывать? – насупился Дид – не хочешь, не верь. Да и сам врёшь, Ивановых теперь с огнём не сыщешь. Все Иванчукам либо Иваницкими стали. Настоящие Ивановы в России сгинули.
- Так ты всё же русский? – поразился Тойво.
- Тю! Не больше, чем ты. Украинец я. Кончились твои русские. Здоровеньки булы!
Дид свистнул собаку и уехал. Никогда более Тойво его не видел. Странно, что с исчезновением Дида ослабло и магнитное поле между оставшимися. Может, конечно, повлияло наличие пистолета у Стоуна, который сделал положение не совсем равным, Тойво не знал, что в обойме холостые. В общем, парню показалось, что и с оставшимся товарищем скоро придётся расстаться. Они зашли в одну из теплиц, досыпать свои сны. После утренней изморози, здесь, среди ростков каких-то неизвестных растений их быстро разморило. Засыпая Тойво подумал, что Стоун, вероятно, сбежит.
Ему приснился насыщенный событиями сон. Сначала в университетской аудитории он сдавал экзамен. Ему достался вопрос о творчестве Достоевского. Он вспомнил пару-тройку фактов, приготовил несколько тезисов и самоуверенно пошёл к преподавателю. Экзамен принимал Эганбюри: Хай, Тойво! Я слушаю тебя. Тойво выложил короткий заготовленный текст, а потом начал откровенно выдумывать на ходу. Что-то про некомпетентность Достоевского, который вряд ли мог войти в положение всех своих героев, а потому многое описывал наугад. Во сне Тойво казалось, что на этом экзамене главное безостановочно, но уверенно болтать, чтобы получить высокий балл. Однако Эганбюри хмурился и качал головой. Экзамен провалился.
Тойво вышел из аудитории и побрёл по коридору в свою каюту. Да, теперь оказалось, что дело происходило на корабле. Он шёл мимо других пассажирских кают, некоторые были открыты и там угадывались какие-то знакомые люди. Они то ли готовились ко сну, то ли наоборот, проснулись – умывались и чистили зубы. В одной из раскрытых кают он увидел друзей. На койке лежал Дейв, а перед зеркалом застёгивала бюстгальтер Инес. Девушка безэмоционально прокомментировала в адрес Тойво: Амикаль секс. Дейв, не покидая койки, махнул рукой: Хай, Тойво!
Он пошёл дальше по коридору и упёрся в дверь, за которой что-то шумело. Смело открыл её и обнаружил угольную кочегарку. Вероятно, дело было на пароходе. А может даже на паровозе. Уголь в топку бросал полковник Крылов. Полуголый и дымящийся от жары. Хай, Тойво! А вот так слабо тебе? Парень подошёл, взял у Крылова лопату и стал закидывать уголь в огонь. Только уголь теперь превратился в книги. Они шевелились в пламени и шелестели на лопате, как живые. Тойво бросил лопату и уставился на горящие книги. Было очень жарко и невыносимо дымило.
От жара он проснулся, однако дискомфорт не исчез. Настал полдень, и высоко стоящее солнце реально прожарило воздух в теплице. А надымил Стоун. Он проснулся раньше и теперь курил, сидя в задумчивости на своих пожитках. Не сбежал. Но и не придумал ничего. По крайней мере, не бросился предлагать план. Более того, как только Тойво проснулся, он успел перехватить особенный взгляд Стоуна. В нём было что-то детское, растерянно-вопрошающее. Киллер, да ещё и с пистолетом за пазухой ждал дальнейших указаний. От кого? От «студента», как они с Дидом величали парня. Снова вспомнился Крылов. И чувства такта Тойво постоянно уступал полковнику роль лидера. Но тот не спешил этим пользоваться. Уже позже пришло понимание, что в отношениях с военными это недопустимо, кто-то должен быть главным, кто-то подчинённым. Иначе микро-анархия и разрушительные последствия. Похоже, здесь тот же случай. Стоуну нужен лидер, сам он на такое не способен. Нужен ли подчинённый самому Тойво? С пистолетом, со знанием местности, почему бы нет? Он решился на лингвистический эксперимент, используя только повелительные наклонения, второе лицо, единственное число рявкнул:
- Почему ты не разбудил меня? Вставай, идём в деревню. Найдёшь мне телефон или интернет.
- Чего-о-о? – по инерции возмущенно и с ноткой презрения. – Что ты задумал? – тут же мягко и заинтересовано.
- План Дида, прятаться по углам, не сработал. Твой план, воевать, убивать и пускать поезда под откосы, теперь не актуален, силы неравны. Остаётся только мой план. Мы заявим о себе.
- Как? Кто – мы?
Вы, – поправился Тойво – русские.
Сейчас ему вспомнился персонаж «Молодой гвардии» Олег Кошевой. Когда фашисты перебили во время оккупации Донбасса всех взрослых партизан – партизан, вот совпадение-то! – молодогвардейцы взяли инициативу на себя. И первым делом водрузили советский флаг над заводом.
Снова пришло время водружать знамёна.            
***

Теперь Тойво был словно пружина, которую сжимали не только три месяца дидовского сидення, а вообще всё, что он увидел и услышал за последние два года. Сейчас у него был план. Дерзкий, дикий, нереальный с точки зрения цивилизованного европейца. Но он действительно, стал в какой-то степени русским, непредсказуемым и нелинейным. Этот план зародился, возможно, ещё в Париже – смутно, неощутимо. Этот план был испытан практикой и действительностью. Этот план окончательно дозрел тут, в Украине. Но оформился этот план в чёткие действия только сейчас в неожиданной Маньковке. Когда исчезли барьеры и чужое влияние. Не было Эганбюри, Дейва, Хайера, Крылова или ещё кого-то довлеющего. Стоун перешёл в разряд помощников, подчинился вожаку. Лопнули тянущие паутинки и ограничивающие стекляшки. Теперь всё сам.
Из Маньковки они никуда не уехали. Бегают трусы – объяснил Тойво Стоуну. В этом большом посёлке нашлась даже приличная гостиница. У обоих были паспорта, Дид вернул израильскую книжицу на имя Якова Рихтера и украинскую на имя Андрея Осадчука, однако для безопасности они не стали светить свои данные. Тойво упросил женщину, которая регистрировала их в гостинице войти в их положение: мы приехали на лето пожить в деревне, подальше от любопытных глаз, понимаете – мы пара. Надо отдать должное Стоуну, в момент этой неожиданной импровизации он не повёл и бровью. Более того, всунул тётке совсем уж доходчивую кодовую фразу, которой финн не знал.
- Педики мы.
Тойво кивнул и мило улыбнулся партнёру. Тётка сочувственно сузила губы в трубочку и молча забрала денежную взятку вместо паспортов. В гостиничном номере Тойво первым делом позвонил Дейву в Израиль. Открыто, не боясь прослушки. Коротко рассказал о своих приключениях и попросил выслать денег. Сказал, что готовит кое-какой план, но это уже не телефонный разговор. План был пока в одной его голове. Даже Стоуну, несмотря на просьбы, Тойво пока ничего не говорил. Чтобы не скучать от безделья Стоун взял на себя функцию зама по безопасности. Изучил гостиницу, окрестности и инфраструктуру Маньковки.
Деньги от Дейва пришли в виде кредитной карты на местное почтовое отделение на имя Андрея Осадчука. Были куплены сотовые телефоны, планшеты и новая одежда. Стоун нашёл возможность  обменять свой красивый, но бесполезный глок на бэушный пистолет с нормальными патронами. Попросил ещё денег на приобретение техники слежения, чтобы поставить «глаз» на входе в гостиницу, однако Тойво отверг эту идею.
Сам парень ушёл глубоко в интернет. Отправил письмо друзьям в Испанию, чтобы те навестили его родителей и передали привет из места, где «кон пасьенсия и тахо эль интернет се трабаха» - связь появляется раз в пятилетку. После этого Тойво стал изучать русские диаспоры, чем и занимался прежде, но уже в онлайн-режиме. Сайты, форумы, новости, статистика – постоянно что-то выписывал, не объясняя Стоуну. Лишь однажды поразился вслух тому, как язвителен и агрессивен бывает русский человек, пишущий анонимно.
- Это да, - Согласился Стоун – троллинг у нас в крови. Диванные воины. Даже не знаю, как мы раньше обходились без интернета.
Тойво на минуту оторвался от работы. Вспомнил что-то и снова бросился в поисковик.
- Подожди, кажется у Чехова… Да, вот оно. Рассказ «Жалобная книга». Иди сюда, почитай, он короткий.
Они вместе перечитали рассказ классика и дружно засмеялись.
- Когда это было написано?
- Не знаю точно, где-то в конце 19 века.
- Обалдеть, так это ж мы, русские, изобрели интернет ещё за сто лет до его появления! Смотри, чувак, тут тебе и тролли, и боты, и даже модератор! И всё в бумажной жалобной книге!
- Это, и правда, у вас в генах, чувак.
Тойво уже знал к этому моменту, что чувак – не то же самое, что чухонец. А просторечное обращение, вроде как – приятель, дружище. Поэтому смело «зеркалил» чувака каждый раз, когда Стоун применял к нему такое слово. 
Ещё Тойво изучал международное судебное право, чтобы убедиться, что его план может сработать. Всё сходилось, за одним существенным исключением. Оставалась проблема, за разрешением которой он через некоторое время снова обратился к Дейву Левину.
- Привет, Дейв! Можешь перезвонить мне по защищённому каналу связи?
- Привет, дружище! Будь уверен, теперь этот канал безопасен, говори. Что-то случилось? Ты где? Тебя ещё не схватили фоксы?
- Я всё ещё на территории Украины. Один фокс прилип ко мне, но у нас отличные отношения. Настолько, что местная публика считает нас парой. Дейв, мне нужна помощь твоего государства. В сентябре состоится сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Я хочу попасть туда в составе израильской делегации. Сколько мне это будет стоить? Так ведь должен поставить вопрос настоящий еврей?
- Схватываешь на лету, Яков Рихтер. Всё зависит от пакета выбранных услуг. Ты намерен устроить теракт?
- Можно и так сказать. Только это будет информационный теракт. Мне нужна трибуна ООН и внимание лидеров всех государств. Я расскажу всему миру о геноциде русских. О существовании фоксов, о массовых убийствах, об уничтожении культурного наследия, о проекте букморфинга.
- Хочешь поднять рейтинги издательству Эганбюри? Если серьёзно, друг, на что ты рассчитываешь? В лучшем случае Ассамблея примет очередной беззубый пакт рекомендательного характера, осуждающий факты, которые ты выложишь.
- Я думаю, эффект будет гораздо мощнее. Я буду ставить вопрос о ликвидации ЧВК «Фокстерьер» и проведении международного суда над её организаторами. Я буду требовать принятия на уровне ООН реальной программы сохранения и распространения русской культуры. Я буду требовать воссоздания России в каком-либо, пусть усечённом виде. Ты разве не слышал, что север России сейчас вполне себе обжит международными добывающими компаниями? А главный эффект, на который я рассчитываю – дать пинка самим русским. Чтобы воспряли, понимаешь, о чём я?
Дейв надолго замолчал. Стоун – разговор происходил при нём – захлопнул разинутый рот, но кожа между ртом и глазами стянулась вниз, и теперь разинулись его глаза. Наконец, Израиль ответил:
- Тойво, в этом есть что-то разумное. Я должен рассказать об этом руководству. Честно, даже не знаю, какой будет реакция. Это уже международные отношения. Слишком большая политика.
Когда разговор был закончен, Тойво весело посмотрел на Стоуна. Ты со мной? Тот очнулся и прохрипел:
- Да ты просто отмороженный придурок! Конечно, я с тобой.
***

Дейв вышел на связь только через три недели. Стоун, не надеясь на евреев, уже изучал альтернативный план проникновения в Нью-Йорк. Но Тойво знал, что Израиль что-то ответит. Даже если откажется быть втянутым в такое, то что-нибудь посоветует.
Дело было в день летнего солнцестояния. Жители Маньковки отмечали весёлый праздник – день Ивана Купалы. Оказалось, что это аналог финского Юханнуса. Среди гуляющих даже нашлись прибалты в национальных костюмах. Ритуалы особо не отличались: прыжки через костёр, хороводы, купания и бани. Разве что дети чересчур подло обливали водой прохожих. Зазевавшегося Тойво тоже окатили и он отжимал футболку, когда позвонил Дейв.
- Привет, Тойво! Ну и наделали мы с тобой шороху в Иерусалиме! Я думал, меня уволят. На наше счастье сторонником твоей идеи оказался премьер-министр. У меня только что был с ним разговор. Он процитировал Шимона Переса. Знаешь такого?
- Это переводчик Набокова на иврит?
- Ха! Значит, знаешь. Ви-таки оправдываете свой даркон, хавер Рихтер! Так вот Шимон Перес говорил, что «Люди обогатили землю, а не земля народ». Это и про то, что русские очень много дали Израилю. И про то, что даже без земли русские смогут воссоздать государство. Мы сделаем то, что ты просишь. Учти, никакое другое государство не смогло бы тебе помочь. Ты обратился по нужному адресу. Сейчас будут прорабатываться детали операции, это всё на высшем уровне, но меня тоже будут привлекать. Скорее всего, к тебе отправят охрану и помогут. Дружище, ты невероятно крут! С твоей помощью мы вернём русским долг. У нас ведь тут любят старики повспоминать, что это Сталин посодействовал появлению государства Израиль. Слышал такое?
- Слышал. А ещё слышал байку, что Ленин посодействовал появлению государства Финляндия. Так что всё сходится. Долги будем возвращать вместе.
***

20.
С присланной Израилем охраной они познакомились уже только в конце лета. Маньковку они не покидали, даже сдружились со многими местными обитателями. Тойво даже обнаружил в посёлке ночной клуб, где крутили вполне современную музыку, и собиралась модно одетая молодёжь. И даже уже напоролся на небольшой конфликт с парнями из-за повышенного внимания к нему девушек.
Стоун же освоил местный тренажёрный зал, куда ходил с соседом по гостинице Павлом. Павел был дилером оборудования и приехал сюда в командировку, отлаживать технологическую линию  на фермерском хозяйстве. Павел настороженно относился к Стоуну и Тойво, считая странным их долгое совместное проживание в одном номере гостиницы. Но однажды он постучался к ним в дверь и объявил:
- Ну шо, хлопцы, закончились ваши каникулы. Через неделю выезжаем до Америки.
Павел оказался агентом израильских спецслужб, присланным Дейвом. Изумлению товарищей не было предела, слишком аутентичным украинцем был Павел. Но на подробные расспросы – живёт ли он тут постоянно, давно ли следил за ними и была за это время реальная опасность – Павел отвечать не стал. Рассказал лишь подробности предстоящего путешествия. Транспортная часть была специально запутанной. Поездом до какой-то Сатановки. Оттуда на такси в Гайсин, там ждут день и снова на поезд до Винницы. Из аэропорта Винницы на обычном рейсовом самолёте в Тель-Авив. Там короткая установочная лекция, проверка Стоуна и сразу через два дня вылет в составе официальной делегации в Нью-Йорк.
- Какая ещё проверка Стоуна?
- Руководство хочет лично познакомиться с бывшим фоксом Андреем Осадчуком. И понять, нужно ли отправлять в Нью-Йорк ещё и его.
Стоун на этих словах сник. Возможно, что в Израиле его арестуют и будут судить за военные преступления. В ЧВК при приёме на работу с ними вели разъяснительные беседы о том, какие законы им предстоит нарушить, и что случится с фоксами, если дело дойдёт до ареста. Слова Тойво подбодрили:
- Что значит «нужно ли отправлять его в Нью-Йорк»? Это наш единственный живой свидетель. Участник ЧВК «Фокстерьер», готовый пойти на сделку с любым следствием. Важнейший для нас сторонник. Если угодно, я без него никуда не полечу, план срывается.
- Я смотрю, вы сблизились, проживая в одном номере? На самом деле, ничего существенного Стоуну не грозит. Его достаточно изучили мои соратники заочно. И я сам на днях выслал свои соображения относительно господина Осадчука. Зря я что ли с ним в спортзале потел все эти дни?
- Я смотрю, вы тоже сблизились в тренажёрке? – Парировал Тойво. Стоун в этот момент не знал, что и говорить. Формально он отвечал за безопасность и прикрытие, а значит, должен был почувствовать в Павле подвох за это время. Ведь если бы сосед оказался не моссадовцем, а фоксом, он так же постучал бы однажды в дверь и прикончил обоих. Но пора подумать о другом, Стоун включил, наконец, соображалку:
- Как и с какими документами мы пересечём границу?
- Пересечём на самолёте наших кошерных авиалиний. А вообще, перед тем мы проведём в Гайсине один день в ожидании пересадки на поезд. И в этот день нам доставят туда ваши новые паспорта, а также краску для волос. Это самая пикантная часть, товарищи. Начиная с этого момента, вы не бреетесь. Усы, борода и бакенбарды должны успеть нарасти за оставшиеся недели до вылета в Нью-Йорк. Один раз вас покрасит в смоляной чёрный местный цирюльник Боря. А потом, в Израиле с вами поработают спецы по макияжу высшего уровня. Этот старый трюк по-прежнему работает в отношении видеокамер-сканеров.
- Телефоны выкидываем?
- Я, честно говоря, вообще в ужасе от того, что всё это время пользуетесь гаджетами. Вам по-крупному везёт всё это время. Но и избавляться от них сейчас опасно. Может быть, вас всё-таки отслеживают и не трогают, пока вы на одном месте в Маньковке. Поступим так: за день до отправления вы отправите сообщения дезинформационного характера своим знакомым. Что-нибудь вроде «едем на охоту в Чигирин». А потом я заберу вашу технику и отправлю бандеролью в Черкассы.
Выезд из Маньковки случился уже на четвёртый день. Павел специально озвучил неправильную дату. Опять же – для дезинформации. В ночь они сели на поезд и на следующий день уже сошли в Сатановке. В тот же день на попутке добрались до Гайсина. Павел отвёл всех в какую-то квартиру в пустынном очень старом доме. А на следующий день они реально отправились к местному фактурному дяде Боре. При знакомстве с ним Тойово живо вспомнил такого же цирюльника дядю Мишу, с которым познакомился в Израиле. И удивился сходству их речи. Вряд ли он был агентом Моссада, но новые паспорта для беглецов оказались именно у него, у парикмахера. Дядя Боря закрыл своё заведение для посторонних и два часа провозился с волосами Тойво и Стоуна. Всё это время он щебетал на смешной разновидности русского языка о том, что когда-то в Гайсине проживало евреев больше, чем в Одессе. И уж тем более чем на земле обетованной. А сейчас их осталось всего дюжина человек. Это если говорить за настоящих. Конечно, можно записать в евреи и Олеся Гершина, и Сёму Садовского с мебельного цеха, но посудите сами…
Это был бесконечный монолог, во время которого Тойво разрешалось только выражать эмоции мимикой. Его это смешило, а вот Стоун сидел в напряжении, прикидывая, что скоро он попадёт в страну, состоящую только из таких дядей Борь. Но по окончании процедур и он, суровый убийца, не выдержал и засмеялся, когда увидел их с Тойво неестественно чёрные головы. Было очевидно, что они крашеные. Примерно такую же фальшь Стоун отмечал в облике Антониса Демескоса, перерождённого грека. Дядя Боря справился не очень, но сам так не считал.
- Шо вы имеете мне сказать? Вы разве имеете деньги, чтобы так себя вести? Или вы хотите быть чернее, чем на чёрно-белой фотографии старика Нахима? Вам сейчас идти до него, так шо уберите ваши мнения с ваших лиц. Нахим не фотографирует на израильский паспорт лица с неправильными пропорциями. Йосик, я разве неправильно срисовал? – Возмущался дядя Боря во след уже уходящему Павлу. Павлик-таки оказался Йосей, но не протестовал, а тоже беззвучно смеялся, уводя своих подопечных.
***

Павел-Иосиф сделал своё дело безупречно. Довёз их до Винницы и посадил в полупустой самолёт. Наверное, рейс подстраивали только для этих двух человек, а остальные пассажиры были агентами израильских спецслужб. Им было уже всё равно, оба дико устали после внезапного побега из Маньковки, а потому в полёте их быстро сморил сон. В Тель-Авиве встретил Дейв. Тойво не видел его уже год, поэтому ребята искренне обнялись, хотя Дейв – с некоторым смущением. Тойво догадывался о причинах.
- Как Инес? С ней всё нормально?
- Инес? Да, отлично освоилась. Она поселилась на побережье. Я помогаю ей. Не стал ей рассказывать про тебя, про то, что ты прилетел, хотя она мне этого не простит. У нас, во-первых, нет лишнего времени. Во-вторых, с тех пор, как она завела себе подружек, её язык не останавливается. Растрепет. Чтоб ты понимал: про твою затею сейчас знают только два десятка человек во всём мире. Господин Стоун? Рад познакомиться. Или вы заочно со мной знакомы? Вы возглавляли кипрское бюро, когда мы плыли на корабле мимо. Вы же знали об этом?
Это был хитрый неожиданный вопрос. Дейв не столько ждал ответа, сколько следил за реакцией Стоуна в этот момент. Стоун это понял и, сохраняя каменное лицо, ответил – впервые слышу. Даже Тойво понял, что партнёр слукавил. Равно как и Дейв, который перевёл разговор, вряд ли до конца честно говорил про Инес – «Я ей помогаю». Впрочем, встречаться сейчас с Инес Тойво и не собирался. Того, что сказал Дейв было вполне достаточно.
В Тель-Авиве они прожили чуть более недели. В специальном охраняемом особняке, куда приезжали только Дейв и всевозможные тренеры. Сначала для Тойво и Стоуна провели ускоренный курс дипсотрудника, чтобы они не провалились хотя бы с первых минут работы в стенах ООН. Рассказали о регламенте работы сессии Генассамблеи, о том, где они будут размещены, куда можно, а куда нельзя ходить. Решили, что лучше не ходить вообще никуда.
А потом дипломатов сменили мудрецы. Так их называли между собой Тойво и Стоун. Скорее всего, это были какие-то важные политические деятели. Не чиновники, а вроде экспертов-учёных. Их было всего пять человек, они менялись, иногда приезжая группой. Никто из них не владел русским языком, но они заставляли Тойво репетировать перед ними свою предстоящую речь именно на русском, пользуясь переводчиком. Стоуна вскорости с этих репетиций удалили, он старался влезть со своими рассуждениями дилетантского уровня.
Мудрецы, слушая Тойво, либо согласно кивали, либо синхронно отрицательно мотали головами. Похоже, что их задачей было подстраховать Тойво, чтобы тот не опозорил израильскую делегацию. Не выглядел случайным сумасшедшим. И почаще бы упоминал библию и заслуги евреев в судьбе русского народа. Это было странно и местами нелепо, но парень вынужден был слушаться людей, оказывающих такую услугу. Конечно, Израиль рисковал репутацией, шёл на дипломатическую диверсию. Евреи и раньше позволяли себе своевольное поведение на Генассамблеях и даже прямую критику ООН прямо с трибуны ООН. Но таких дерзких выходок, как подмена дипсотрудника и несогласованная тема выступления с самой ответственной трибуны на Земле, никогда в истории ещё не было.
По регламенту ООН на сессиях Генассамблеи право голоса имели все государства, темы для выступлений выбирались свободно. В этом году Иерусалим готовил и уже заявил тему борьбы с искажением истории. Израиль и евреев продолжали дискредитировать в разных странах. Однако столь важную проблему руководство страны решило поменять на тему русских. И Тойво должен понимать и ценить это – так гласили приходившие мудрецы. 
Мудрецов сменили имиджмейкеры и пиарщики. Ведь важно было не только выступить на Генассамблее, но и провести следом брифинг. Его, по понятным причинам, нельзя было запланировать заранее, и всё же после сенсационного выступления на Тойво и на Стоуна наверняка набросятся журналисты. Парень об этом не подумал, однако теперь согласился, что это, может быть, самая важная часть в век медийного существования.
И наконец, свой тренинг провели безопасники. Помимо штатных охранников израильской делегации к ним закрепили ещё двух персональных телохранителей. Эти ребята минимизировали свою работу тем, что сильно ограничили возможность перемещений Тойво и Стоуна в Нью-Йорке. Аэропорт-гостиница-ООН. Не высовываться из машин, не курить, не пользоваться связью, никуда не выходить. Такой план был предусмотрен до момента выступления. И, вероятно, примерно такая же ограниченная жизнь ожидала их некоторое время после.
Дейв, увы, не имел возможности отправиться с ними в Нью-Йорк. Он где-то наследил помимо кражи русской библиотеки из Парижа и считался пока невыездным. Желая всё же помочь, Дейв подготовил хорошие наглядные материалы для выступления Тойво. Редкие документы, подтверждающие существование ЧВК «Фокстерьер» - в основном давнишнюю переписку с Израилем на предмет открытия Ближневосточного бюро. Обзор сообщений о загадочных смертях русских в разных странах. Документы по проекту букморфинга русских книг и фрагменты лекций Бузека о вреде русской литературы. Видеофайлы, где уничтожались книги на мусороперерабатывающем заводе под Парижем. А однажды даже принёс какой-то прибор. Тойво не понял, а Стоун шарахнулся в сторону:
- Шайтан-коробка! Это же тот самый? Мой «Скиннер»? Где вы его взяли?
- Там, где вы его и оставили. В твоём офисе в Киеве. Люди Богуна боялись его как огня, думая, что прибор выдаст своё местоположение. У него попросту села зарядка и без питания он не представляет угрозы. Очень, конечно, хочется включить и попробовать, как он работает, но лучше не рисковать. Перед брифингом можно будет зарядить и продемонстрировать журналистам. Стоун, ты же помнишь, как им пользоваться?      
Перед вылетом к ним с большими чемоданами нагрянули визажисты. От творений дяди Бори не осталось и следа. Собственной растительности на лицах Тойво и Стоуна ещё толком не накучерявилось, однако израильская косметология уже умела каким-то образом наращивать натуральные бороды и бакенбарды. Тойво так и не понял, в чём подвох, когда дёргал приделанную ему бороду – она была как своя. Каким-то прозрачным полимером ему и Стоуну стянули скулы и пригнули кончик носа. После таких процедур его не узнали бы и собственные родители. Тойво подумал об этом и попросил разрешения, если будет возможность – всё-таки побриться перед самым выступлением на трибуне ООН. Присутствующие визажисты оскорбились. Дейв рассмеялся:
- Зря. Тебе идёт. Ты вылитый хасид. 
***

Заседание Генеральной ассамблеи ООН уже шло, когда они вылетели в Нью-Йорк. Стадия «Общих прений», которая открывала сессию, и на которой имели право голоса все желающие страны, растягивалась на несколько дней. День Израиля был третьим. Решено было доставить Тойво и Стоуна чуть ли не к самому моменту выступления. Едва они прилетели и разместились в гостинице, у сопровождающих телохранителей возник спор. Сначала они говорили на иврите и озабоченно мотали головами, и когда Тойво понял по их нарастающей интонации, что что-то не так, он попросил объяснить, что происходит. Оказалось, что ооновские организаторы предложили если нужно – помещение в здании секретариата. Это примыкающий к зданию Генассамблеи небоскрёб. То есть появилась возможность подготовиться к выступлению прямо на территории ООН. Таким образом организаторы старались упорядочить перемещения разных многочисленных международных делегаций, чтобы те не толпились у здания сессии.
Израильские дипломаты, которые уже работали сейчас на сессии, предлагали охранникам Тойво воспользоваться такой возможностью. Охранники возражали, потому что у них уже были спланированы все маршруты и локации. Но тот аргумент, что здание секретариата ООН юридически имеет международный статус, и не является территорией США, добавил уверенности, что там всё-таки будет безопаснее. Отправились туда. Тойво пожалел, что не успел побриться в гостинице.   
На входе в здание секретариата к ним поспешил поздороваться молодой еврей, один из местных дипломатов, Джейкоб. Он вручил Тойво и Стоуну пропуски в ООН. Стоун по своему бейджику числился каким-то вице-консулом, а вот Тойво неожиданно обнаружил, что он теперь заместитель премьер-министра Израиля. Как минимум такой статус должен быть у выступающих на общих прениях Генассамблеи. Джейкоб сказал, что у них в запасе есть ещё три часа, если свои выступления не затянут «латиносы».
Впятером, Тойво, Стоун, два охранника и молодой дипломат поднялись в здании секретариата ООН на двадцать какой-то этаж, и зашли в предоставленный им пустой кабинет. Вообще на этом этаже было пустынно. Джейкоб заторопился обратно на сессию, прихватив с собой одного из охранников, тот отправился изучить маршрут в соседнее здание. Второй охранник остался тут, в кабинете с Тойво и Стоуном. Но ненадолго. Тойво стал репетировать речь и попросил охранника выйти за дверь. Тот ещё раз оценил угрозы, исходящие от кабинета, посмотрел в окно вниз на Манхэттен и вышел за дверь. Стоун от возбуждения всё ещё нарезал круги по кабинету, пока Тойво не попросил выйти и его.
- Извини, чувак. Я просто фигею от происходящего, от того, что у нас всё получилось. Сейчас мы тряханём этот мир! Знал бы сейчас Дид, где мы. Он-то думает, что мы тикали. А то и сгинули. Всё-всё, умолкаю. Я просто мебель. Не обращай внимания.
Это было сложно. Как и выгнать Стоуна. Тойво сел за стол и закрыл лицо руками. Нужно было сконцентрироваться и ещё раз проговорить своё выступление. Однако напоминание о Диде отослало парня в недавнее прошлое. Никуда не спеша мыслями, Тойво перебирал прожитое в последние два года. Глаза Лены Вальдес с неизгладимой печатью печали, даже когда она шутила. Кафедра Луиса Вальдеса. Книги Набокова, те, настоящие. Эганбюри. Общежитие Новой Сорбонны. Выпивоха Бранко. Цой. Дейв. Бузек-Геббельс. Эйцехоре. Инес Кювье. Марсель, морская качка. Парки Хайфы. Полковник Крылов, последний русский солдат. Виталий Смородников – даже не столько он, сколько – его цветастая рубаха и  фотография звонившей ему девушки с хриплым голосом. Полежаевы. Друзья Полежаевых. Валентина. Её ребёнок, не знающий русского языка. Оплавленный крестик на голой груди Крылова. Страшный памятник русским солдатам в Алматы. Белая Астана. Казак Руденко. Отец Даниил, икона Божьей Матери. Пулевые отверстия в теле Крылова. Неувиденная Россия. Киев. Марина с заранее весёлыми глазами. Подвал. Холод. Олег Кошевой. Чеченцы. Стоун-Осадчук. Баня. Дид. «А моей жень-бе захотелось на покой». Маньковка. Хлопцы. Треба видправлятися. Дядя Боря. Шо вы имеете мне сказать?
Мама. Папа. Фоксы.
Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появились двое. Первый вошедший смотрел прямо в глаза Тойво, пока дверь ещё открывалась, словно точку, где находится лицо парня, он видел заранее, сквозь дверь. Человек был незнакомый, но у Тойво мелькнула мысль, что где-то он видел эти глаза. Чуть маслянистые, с поволокой, внутренние уголки ниже внешних. Арабские миндалевидные глаза. Очень проницательные. Где-то видел. Но ещё более знакомыми показались слова, которые произнёс этот человек.
- Хай, Тойво! Ну, вот и познакомились.
***

Иных смыслов не было, в кабинет зашёл Хайер. Он говорил на английском языке. И, конечно, не был Богуном, российским военным, на которого грешил Тойво. Где-то в глубине души парень верил, что гибель Хайера в образе предводителя украинского подполья – нелепа. Не за тем Хайер сопровождал его все эти месяцы. Но не получая новых сообщений Тойво уже и забыл про существование Хайера. Явился сюда. Знает ли, что через три часа Тойво будет известен всему миру? Однозначно знает. Хочет помешать? Всё пропало?
Никакого оружия в руках у Хайера не было. Молодой человек, зашедший с ним, вёл себя как его охранник или помощник, но тоже был безоружен. А куда пропали наши, израильские телохранители? Один вроде ведь остался за дверью? Как пустил? Почему? Они в сговоре? Поток мыслей Тойво прервался прыжком Стоуна в сторону гостей. Напарник всё это время стоял лицом к окну, разглядывал лежащую перед ним Америку. И на появление Хайера среагировал не очень адекватно. Можно даже сказать – дико для обладателя бейджика вице-консула израильской дипмиссии. Он бросился на гостей с кулаками и воплями.
- Это фоксы! Тойво, беги пока я их задержу!
Тойво в эту секунду поразили две вещи. Во-первых, то как хорошо Стоун говорил по-английски. Ладно – вопил – но всё равно на отличном английском. Когда-то Тойво с ревностью услышал от Стоуна хорошее владение русским, лучше, чем у него самого, без акцента. А оказывается, мистер бывший киллер ещё и по-английски говорит чище, чем полиглот Тойво.
Второе, что поразило в прыжке Стоуна – его глупый финал. Хайер вальсирующим движением отодвинулся в сторону, проделал руками определённые пассы, и Стоуна скрутило на месте, он упал на колени с выражением боли. Тойво мог поклясться, что Хайер даже не прикоснулся к противнику. Несколько секунд Хайер и его сопровождающий внимательно смотрели на мучения Стоуна, пока тот не простонался и снова бросился на Хайера. В этот раз совсем недипломатично он метил кулаком в лицо гостю, однако опять рука скользнула в сторону и неестественно скрутилась. Какая-то магия! Стоун был примерно того же мнения:
- Что за чертовщина? Мать твою, Керим, ты что со мной делаешь?
Керим? Хайера зовут Керим? Стоун с ним знаком? Это один из фоксов? Тойво, наконец, раскрыл рот:
- Кто вы такой и что вам нужно?
Хайер вернул свой клейкий взор на парня, но ответить не успел. За него это сделал Стоун.
- Знакомься, мой бывший подчинённый из аналитического департамента частной военной компании «Фокстерьер». Керим. Работали с ним на Кипре. А это его вечный помощник из того же департамента аналитических ботаников Адам. Они всё-таки выследили нас. 
Керим сел на стул напротив Тойво. Сел уверенно и надолго. Адам закрыл дверь и на всякий случай встал между своим боссом и сидящим на полу Стоуном. Раздался мягкий сказочный голос обладателя миндалевидных арабских глаз.
- Спасибо, Стоун. Но мы с Тойво знакомы уже давно. Примерно с той поры, когда ты убил его учителя Луиса Вальдеса. Оу! Разве он тебе не рассказывал?
Тойво ошарашено посмотрел на Стоуна, правда? Нет – неуверенно мотнул головой Стоун. Керим продолжил:
- Я думал, вы теперь друзья и не держите секретов друг от друга. Чтобы не рушить вашу дружбу, поправлюсь: Стоун не сам убивал Вальдеса, а подписал приказ. Ничего личного. Это была его работа. А в другой раз Стоун должен был убить тебя. Но я отвёл угрозу. Впрочем, я забегаю вперёд. Расскажу с самого начала, время у нас есть. «Латиносы» будут ещё долго занимать трибуну ООН. После ликвидации Елены Вальдес и её мужа у нас возникли некоторые проблемы, связанные с тем, что профессора пришлось убить ни за что. Командованию фоксов стали ставить в упрёк убийства нерусских во время исполнения основного приговора. Нам пришлось искать оправдания. И совершенно случайно мы узнали, что у Вальдеса есть бывший студент, работающий в проекте букморфинга, но осуждающий искажение русской литературы. Я читал вашу переписку, прослушивал ваши разговоры и понял, что ты особенный человек, Тойво. Тот, кто мне нужен. Молодой парень финского происхождения, живущий в Испании. И главное – не русский. Да ещё и с таким символичным именем, Тойво. Скажи нашим друзьям, как оно переводится с финского языка?
- Надежда.
- Надежда. То, что сейчас нужно русским. Стоун забыл про тебя, а я стал изучать, кто ты и чем занимаешься. Проект букморфинга, подлая инициатива по искажению русских книг. Ваши с Вальдесом предположения об истинной цели проекта верны на сто процентов. Идеи Яна Бузека полностью совпадают с идеями организаторов букморфинга.
- Простите, но откуда вам известно содержание моих разговоров с Вальдесом и речей Бузека?
- У меня большие возможности. Больше, чем у фокса-аналитика. Да и сам я, раз уж пришло время говорить правду, не совсем фокс-аналитик.
***

Сейчас уже с интересом всё это слушал и Стоун. Для него Керим был обычным подчинённым. Ок, не совсем обычным, а самым умным и эффективным, но всё же рядовым сотрудником в кипрском бюро. Теперь же выскочка-араб вещает, словно злой гений из какой-то оперы. Можно было бы посмеяться ему в лицо, но только что Керим уложил его каким-то хитрым приёмом. Похоже, действительно, в данном случае к ним нагрянул не фокс. Это какая-то другая игра. Но представляет ли она угрозу их плану? Керим дождался пока стихнет шум от перемещений Стоуна и продолжил:
- Я представитель очень богатой семьи. Один из богатейших людей мира. Таких семей немного и они, как догадливо гласит людская молва, управляют этим миром. А что ещё делать, когда у тебя есть всё? Этот неизбежный исторический процесс. Наш клуб образовался давно и неоднократно менял свой состав. Когда-то в нём были одни европейцы, потом появились американцы, потом арабы, пропорция менялась в зависимости от взлётов и падений тех или иных финансовых империй. Кстати, одно короткое время были среди нас и русские, однако не прижились.
Из профсоюза богачей наш клуб перерос в подобие мирового правительства. Однажды мы поняли, что гарантия стабильности на нашей планете заключается в управляемости глобальными процессами. Впрочем, шли мы к этому очень долго. И по-настоящему пришли только сейчас. Ведь не все разделяли идею единого мирового правительства. Кому-то пришлось долго объяснять, кого-то подкупать, кого-то устранять. Я имею в виду государства, исторических личностей и крупные финансовые группы, постоянно растущие и обретающие ресурс влияния.
Наибольшие проблемы у нас были с Россией и Китаем. Экономическими рычагами подчинить их не получилось. Мы встроили их экономику в нашу общемировую финансовую цепь, однако на уровне воззрений слома идеологий не произошло. Тут я говорю не про политические модели, а именно про содержание национальных мозгов. И Россия, и Китай прекрасно знали о нашем существовании и о наших планах, однако позволяли себе сопротивление. Китай – пассивное неочевидное. Россия – публично и деятельно. И что важнее, эффективно.
Мы перепробовали все возможные дипломатические и экономические инструменты. Договоры, пакты и соглашения не сработали. Экономические санкции не сработали. Информационное давление не помогло. Создание внутренней оппозиции и сепаратистских идей не дало эффекта. Прямой подкуп либо устранение отдельных лидеров тоже. Вы помните, что перед уничтожением России, за полгода до этого внезапно и загадочно исчез их президент? Если бы мы поступили с ним как с Кеннеди, то получили бы сплочение русского народа и ответные удары. Поэтому мы дали шанс оставшейся элите понять намёк и придумать для населения какую-то внятную версию исчезновения своего президента. Что те и сделали. Однако намёк не поняли. На смену после всенародных выборов пришёл такой же строптивый человек. Стало понятно, что все русские такие, вне зависимости от того, кто ими руководит. Вечные неустроенные реваншисты.
- Так это вы…
- Уничтожили Россию? Забегая вперёд, скажу, что лично я был против. Но тогда у меня ещё не было большого влияния. Незадолго до того события произошёл научный прорыв. Учёные научились создавать направленный ядерный взрыв. Такой, чтобы радиус поражения формировал не круг, а нужную фигуру. Ромб, звёздочку, кляксу, что угодно. И если правильно помню, это сделали, чуть ли не русские учёные, какой-то вклад с их стороны был. То ли они сами проговорились про неё на международном симпозиуме, то ли сработала разведка, однако это позволило создать бомбу нового типа, более эффективную и гуманную.
- Гуманную ядерную бомбу?
- Не смейся, Тойво. Ты выжил благодаря этой технологии. Если бы в Санкт-Петербурге сдетонировал обычный заряд, то твой городок Миккели получил бы несовместимую с жизнью дозу радиации. Кстати, минами старого образца уничтожалась глубинная территория России. Новые мины направленного действия были доставлены в приграничные территории, чтобы повторить форму государственной границы. Не столько потому что мы пожалели соседние государства, о них никто особо не заботился, там тоже было много русских. Причина другая. Форма обычного ядерного взрыва не круг, а шар. Если бы использовались только старые заряды, то в верхние слои атмосферы взлетело бы смертельное для всей планеты облако радиоактивной пыли. Направленные же мины работали в плоскости. И вообще, если я правильно помню, поражающим фактором при этой технологии являются лазерные лучи. Ядерный заряд лишь порождал их и был не таким мощным сам по себе. Когда стало известно, что мы способны сдержать ответ России и не навредить общей атмосфере, было принято решение воспользоваться шансом. Во многом импульсивное решение, согласен. И повторю, лично я был против. Всё-таки это была игра со смертью, никто досконально не мог просчитать последствий. Планету всё-таки заволокло коркой пепла, пусть небольшой, но губительной для жизни. Мы даже думали отказаться от второго этапа, подрыва Белоруссии. Но возобладала точка зрения, что серия белорусских взрывов, напротив, прогреет мир, создаст эффект теплицы. Когда лучи солнца не проникают к поверхности земли, выброс большого количества ядерного тепла при небольшом количестве ядерной пыли пошёл только на пользу. Затяжная зима закончилась раньше. Мы в буквальном смысле бросили Белоруссию и согнанных туда русских в топку истории.
Керим печально улыбнулся и перевёл взгляд на Стоуна. Напрасно. Тот, оказывается, только и ждал повод для третьей попытки. С шипением «ссволочь» Стоун, теперь уже замысловато, стараясь обмануть реакцию Керима, кинулся в его сторону. Но даже не покидая стула Керим снова отшвырнул нападающего, словно в его руках был антимагнит.
***

На этот раз в спокойном интеллигентном лице Керима мелькнуло раздражение. Как к непрерывно лающей вблизи собачонке. Стоун как раз заскулил в этот момент.
- Всё с тобой понятно, принц Персии. Бесконтактный бой, система Кадочникова. Русский, между прочим!
- Возможно. Русские изобрели очень многое. Даже бомбу, которой от них избавились. Кстати, друзья, вы заметили, что научно-технический прогресс потерял свою мощь? Судите сами, технологии менялись по нарастающей от глубин веков и до недавнего времени. На рубеже 20 и 21 веков технологические уклады менялись уже в пределах одного человеческого поколения. Мы летали в космос, ездили на беспилотных автомобилях, получали энергию из воздуха, пользовались искусственными органами и могли общаться друг с другом с разных концов планеты. А сейчас как будто отрезало. Ничего принципиально нового не происходит. Дело не только в русских учёных. Все остальные страны теперь тоже пассивны. Уничтожение России спугнуло мировую науку, притупило желание искать всё новое, дерзать, экспериментировать. Фундаментальная наука теперь работает на выживание. Лекарства, синтетическая пища, получение энергии.
Между прочим, возвращаясь к непредвиденным последствиям. В нашем клубе всемогущих всегда существовали отраслевые фракции. Кто-то заработал на добыче ископаемых, кто-то на торговле, кто-то на финансовых рынках. Моя семья, если интересно, это нефть и наркотики. Так вот уничтожение России дорого обошлось некоторым членам нашего клуба. Тем, кому жажда тотальной власти затмила разум. Произошло и происходит очередное изменение пропорций влияния среди моих коллег. Те, кто зарабатывал сельским хозяйством, получили колоссальные убытки. Выиграли производители синтетической еды. Кто торговал оружием, столкнулись с падением спроса, тоталитарные режимы присмирели и снизили спрос на вооружения. Кто вкладывался в альтернативную энергетику, строил солнечные станции – разорились. Мир вернулся к старым добрым углеводородам.
- Вы сорвали куш? Вы же саудит?
- Примерно да. Мы сорвали куш. К тому же мои нефтяные активы пополнились газовыми. Шельфовый газ, который я добываю в Арктике – фикция. Это газ с материковой части северной России. Впрочем, Стоун, вероятно уже рассказал об этом? Действительно, моя семья, а точнее уже я, стал более могущественным. А мир более управляемым. Но скучным без русских.
- У вас же ещё Китай числился строптивым.
- Числился, да. Но ему хватило ума поумерить аппетиты. Китайцы наглядно увидели, что происходит с непослушными. Они не сломались, нет. Скажем так, ушли в глубочайший нейтралитет. Теперь это самая закрытая страна для обычных людей. Однако наши финансовые интересы они удовлетворяют. Как рынок сбыта и поставщик ресурсов. Может, конечно, вынашивают планы, но лишь в перспективе десятилетий. Ждут, когда река пронесёт мимо труп врага. Пусть ждут.
Итак, я разбогател. И в то же время понял, что жизнь стала скучной. Мы разрубили гордиев узел, который в действительности был одним из узлов развития. Без России, как это ни странно, современный мир представляет жалкое зрелище. Нет никаких стремлений, инициативы предсказуемы, конфликты исключены. Это глобальный тоталитаризм. На следующем этапе, Тойво, ты должен это оценить, мои коллеги хотят свести языковое разнообразие к минимуму. Отдельный язык порождает отдельное мышление. Отдельное мышление порождает стремление к независимости. Уже сейчас ведётся работа по усилению позиций английского языка. Открываются английские школы в странах третьего мира. И скоро ты увидишь снижение финансирования образовательных программ в отношении других языков, арабского, немецкого, испанского, французского и так далее. Тем более славянских языков. Так что угроза висит не только над русской культурой.
- Постойте! А почему вообще появился проект букморфинга? Если вы приструнили мир, для чего уничтожать русскую культуру и вообще – оставшихся русских? Зачем нужны фоксы?
- Отличный вопрос. Сила инерции. Твой бывший коллега Ян Бузек отлично объяснил происходящее. Я даже удивлён, что его ещё не убрали за длинный язык. Конечно, он не входит в наш клуб, но интуитивно весьма точно комментирует происходящее. Потому что и сам так думает. Я про заразу русского мышления. К сожалению, такое мнение разделяют и некоторые мои коллеги по клубу. Старые, консервативные люди, которые потеряли нюх, но не жажду крови. Это дико. Сжигать книги, убивать невинных людей. Тем более, если они эмигранты, а значит, в своё время отказались от идеи русского мира. ЧВК «Фокстерьер» - позор цивилизации
- Что ж ты, сволочь, сам-то убивал? Ты такой же фокс, как я! – Стоун оклемался и, возможно, хотел устроить четвёртую попытку, но встретив взгляд Керима остался на месте.
- Я никогда никого не убивал. Это первое. Второе: люди имеют свойство менять мировоззрение. Ты же тоже был фоксом и как раз убивал. А теперь? И третье. Самое главное в нашем разговоре. Я внедрился в ЧВК «Фокстерьер», чтобы попробовать изменить ситуацию. Командованию неизвестно, кто я на самом деле. А мои коллеги по клубу знают об этом, но полагают, что у меня такая же жажда крови и желание додавить русских блох. Ничего удивительного тут нет. Мы, богатейшие люди планеты, часто живём самой обычной жизнью. Я, например, жизнью Керима, сотрудника аналитического департамента. Хоть какое-то развлечение.
Моя игра индивидуальна. Сейчас у меня нет сторонников в клубе богатейших. И не может быть, ведь моя игра против них. Даже моя семья не знает, что я задумал. Откровенно говоря, нас было всего двое, я и Адам. А несколько минут назад число заговорщиков выросло до четырёх. С учётом вас, теперь мы все вместе. Конечно, может остаться и трое! – Керим повысил голос в сторону Стоуна, который хотел возразить что-то в духе «чтоб я тебе подчинялся??» Тойво поднял палец:
- Всё-таки вас пока двое. Я не понимаю, о чём речь. А вы сами-то знаете, что я задумал? Вообще-то у нас тут своя игра. Даже если у вас были способы прочитать мою переписку, подслушать мои разговоры, то вы всё равно не знаете, что у меня в голове. К тому же, с тех пор как я оказался на Украине, контроль за мной вы потеряли, не так ли?
Керим закивал головой и хотел уже что-то ответить, как паузой воспользовался его молчаливый помощник Адам.
- Керим, они тут. Те – кого мы ждали. Мне уже скидывают фотографии.
- Покажи!
Керим потерял всякий интерес к Тойво и Стоуну. Было что-то гораздо важнее в каких-то фотографиях, которые ему пришли. Вместе с Адамом они уставились в телефон. Кажется, пролистывали снимки. И оба – даже всемогущий самоуверенный доселе Керим – были восхищены чем-то. Стоун воспользовался случаем. Схватив карандаш, он двинул на Керима с явным желанием воткнуть подручное средство тому в шею. Тойво уже с сочувствием и даже с досадой смотрел на действия друга. Ведь как минимум нужно дослушать гостя, становилось интересно. Но, видимо, Стоуна интересовало только одно – почему он, профессиональный убийца, никак не может одолеть какого-то аналитика?
***

Теперь магия не успела случиться. Теперь выручил Адам, он-то видел движение Стоуна. Пошёл наперерез и просто, банально, двинул ему ногой в корпус . Нападающий зарычал и вцепился в Адама, они повалились на пол. Керим подошёл, без лишней суеты прикоснулся куда-то к груди Стоуна – Тойво не разглядел из-за стола. Наступила тишина. Стоун больше не брыкался. Умер? Нет, раздался сдавленный голос:
- Скажи, сраный фокусник, просто интересно, а если бы я вогнал тебе карандаш по самые гланды? Ты же не бессмертный?
- Лучше тебе не проверять. Придётся тебя убрать пока, ты мешаешь разговору. Адам, отведи нашего бывшего коллегу куда-нибудь подальше. Но чтоб не заметили местные обитатели, иначе случится международный скандал, он ведь представитель Израиля.
Адам поднял Стоуна, у того был открыт рот и перекошена челюсть. Руки безвольно висели, но на ногах он держался. Оба удалились. Тойво остался один на один с удивительным человеком, к которому вернулось самообладание, хотя он продолжал разглядывать что-то на телефоне Адама.
- Стоун оправится до начала моего выступления? Оно вообще входит в ваши планы?
- Входит, Тойво. На самом деле ты всё сделал правильно и практически сам, я восхищён. Моё незримое участие касалось лишь твоей безопасности. А вот план, ты прав, рождён в твоей умной и волевой голове. План с похищением книг и бегством из Парижа, подозреваю, был не совсем твой, верно? Я ещё не очень плотно вёл тебя в тот момент. Но когда вы решились на эту авантюру, и более того, у вас всё получилось – мне пришлось подключиться и стать Хайером, как ты меня назвал. Я схитрил, когда вы подъезжали к платной секции автодороги в Лионе. Никто бы вас там не затормозил, охота ещё не началась. Однако мне нужно было приручить вас и показать, что у вас есть помощник, которому можно доверять. Поэтому дорожные служащие просто разыграли перед вами сценку.
Реальная угроза появилась на следующий день, вами занялась полиция Франции, Интерпол и фоксы. У фоксов возможностей больше, они уже знали, кто похитил книги и где вы находитесь. К счастью, вы были уже в море. И к ещё большему счастью, у вас был я, работающий на фоксов. Я даже не сомневался, что командование решит попросту утопить корабль вместе с вами, это вполне в духе нашей ЧВК. Удача благоволила и мне: приказ об уничтожении сухогруза поступил в наше кипрское бюро. Всё, что мне оставалось – предупредить вас взять чуть южнее, а наших диверсантов направить чуть севернее. Ну и отправить лично от себя другой похожий корабль прямо в лапы фоксов. Вы видели, как он тонул. А патрульный катер, который спешил ему на помощь и поблагодарил вас за внимание, был нашпиговал фоксами. Кстати, со Стоуном во главе. Они приехали не спасать, а добить выживших. Так что Стоун вполне мог убить лично тебя, и на этом вся история и закончилась бы.
На какое-то время фоксы успокоились, в их представлении вы превратились в мертвецов. Книги были утоплены, а профессору Эганбюри намекнули, что библиотеку и беглецов он никогда больше не увидит. И никто другой тоже. Я же продолжал наблюдать за вами. И теперь уже с гораздо большим интересом. До Кипра у меня не было стопроцентной уверенности на твой счёт. А потом…
Керим снова стал изучать фотографии на телефоне. Он как будто хотел поделиться ими, но сомневался. Странно для такого человека, если конечно, он говорит о себе правду.
- Хорошо, Тойво. Раз уж это произошло, и раз уж мы с тобой наедине, я покажу тебе. Вот.
Телефон Адама оказался в руках Тойво. На экране отображалась фотография какого-то города. Американского, судя по небоскрёбам. Стоп, это же флаги государств, а это? То самое здание, где они сейчас находились. Снимок сделан с соседней высотки, вероятно, в эти минуты. Но что тут такого? Керим подсказал:
- Справа. На уровне верхних этажей.
- Что? Блик?
- Это не блик. Листай дальше.
На следующем снимке, планом покрупнее, было взято небо над небоскрёбами. На неопределённой высоте и дальности в небе висел металлический шар. Идеально круглый и идеально полированный. В нижней его части отражался тёмный город, в верхней светлое небо. Ещё несколько снимков демонстрировали этот же шар в разных приближениях, но всё-таки с одной точки.
- Что это? Метеозонд? Воздушный шарик? Он перемещается? Отсюда не очень понятно. Есть видео?
- Видео тоже снимают. Мои помощники со специальной техникой. Я заранее рассадил их в нескольких зданиях в округе с целью вести наблюдение за небом в окрестностях Секретариата ООН. Эту штука практически не заметна для стандартного человеческого зрения. Она прямо сейчас здесь, за окном, но мы с тобой её не сможем увидеть. Как ты догадываешься, такие люди, как я, имеют доступ ко многим особым технологиям. Но этот шар непонятен даже моим коллегам по клубу. Мне кажется, я уверен, что разгадал его секрет. Это технология будущего. В буквальном смысле. Здесь и сейчас, за окном, висит Исторический зонд. Понимаешь, о чём я? Не представитель из параллельного мира, не инопланетный корабль, а результат работы нашей, человеческой цивилизации. Но – из неопределённо далёкого будущего. Через много лет люди научатся отправлять разведчиков в прошлое. Не живых, а вот такие аппараты. Они не влияют на процессы, не вносят коррективы в прошлое, а просто изучают подробности.
Ты бы хотел узнать, почему в расцвете лет внезапно умер Александр Македонский? Что именно произошло с величайшим полководцем перед самым началом очередной, главной в его жизни военной кампании? Ты бы хотел узнать, откуда в Америке появились палеоиндейцы? Правда ли они попали туда, случайно переплыв Берингов пролив в охоте за мамонтами? А кто построил Стоунхендж и истуканов на острове Пасхи? История полна белых пятен. И однажды учёные придумают, как технологически можно подсмотреть в прошлое. Если можно так выразиться – уже научились, где-то там, через 50 или 150 лет. И уже изучают прошлое. Будет время, поищи в интернете, Тойво: такие же Исторические зонды уже были зафиксированы в важные, определяющие моменты истории. В местах военных конфликтов. В местах крупнейших катастроф и террористических актов. В местах, где принимались важнейшие политические решения: над Вашингтоном, над Парижем, над Москвой. Очень много их было в момент уничтожения России. У тебя не должно остаться сомнений, Тойво, эти шары из будущего.
***

Из вежливости Тойво не проявлял никаких эмоций. Ни сомнения, ни возмущения, ни смеха. Шары из будущего? Ну-ну. Останься тут Стоун, можно было бы попросить его треснуть Кериму по голове ещё раз. Чтоб привести в чувство. Он ведь чокнутый, если всерьёз говорит про Исторические зонды. И почему они вообще тратят время на это?
- Допустим, вы не ошибаетесь. Но вернёмся к нашим делам? Времени не так много.
- Это и есть наши дела. Тогда, на Кипре, когда фоксы утопили неправильный корабль, а ты поплыл спокойно дальше, Стоун привёз с места операции фотоотчёт. Снимки, доказывающие, что следов крушения сухогруза не осталось и всё сделано чисто. Там, на этих фотографиях и впервые увидел эти шары. Зачем историкам будущего понадобилось уточнять обстоятельства гибели какого-то торгового судна? И тогда я понял: они хотели узнать как ты остался в живых. Ты. Ты интересен им.
Керим дал паузу, чтобы парень осознал услышанное. Тойво уже не хотелось смеяться или спорить. Похоже, его вовлекали в какую-то иную реальность. Не очень нужную. Слова Керима много объясняли, укладывались в логичную систему, стыковались с собственным пережитым опытом и тем легче затягивали Тойво на орбиту Керима. Нельзя этого допускать. Ведь бред же. Бред! Тойво просто замкнулся и молчал.
- Они изучают, как ты стал тем, кем станешь, Тойво. Ты историческая личность. Ты – тот, кто возродит русскую нацию. Про тебя будут писать книги, и снимать фильмы. Возможно, это сейчас и происходит при помощи висящего за окном Исторического зонда. Я верил, что он появится здесь. Теперь сомнений нет. Мы всё сделали правильно.
- Вы-то здесь причём? Всё организовано мной и моими друзьями. И они вовсе не шарообразной формы.
- Ты прав. – Керим вернулся к тем чарующим интонациям, с которых начал знакомство. – Я лишь помогал тебе и несколько раз спасал от смерти. Подумаешь! Моя незримая опека за тобой не ослабевала. Я знал, что ты не останешься жить в Израиле. Твоё решение узнать, как живут оставшиеся в разных странах русские, обрадовало меня. Со своей стороны я тоже стал изучать вопрос, у меня появились идеи направить тебя в Украину, в Чехию, в Германию, сюда – в США. Обстоятельства сложились по-другому, но ты успел дозреть уже в Украине.
- Какие обстоятельства? Что там ещё?
- Ничего особенного, ты сам про них знаешь. Я про ваше появление в публичном пространстве. Фоксы снова узнали про вас после того случая с Крыловым в Индии. Я, как мог, прикрывал вас. Вносил коррективы в планы своего командования, сбивал их с пути. Несмотря, кстати, на твоё сопротивление. Ты же неоднократно хотел избавиться от телефона и моих посланий.
- И один раз это получилось, в Бангкоке, когда Крылов исправил что-то в телефоне.
- О да! Мне даже пришлось лично вмешаться в ситуацию. Разве ты не помнишь меня?
Тойво сначала не понял, что Керим имеет в виду. Стал вспоминать тот случай. Дело было в отеле. Когда полковник обезопасил телефон от Хайера, на следующий день явился служащий отеля с запиской на салфетке, с которой зачитал послание… Стоп! Это был не служащий отеля. Это был сам Керим! Теперь Тойво понял, почему сейчас его лицо показалось знакомым. Хайер-Керим сам явился к ним как будто зачитать переданное кем-то послание. В том отеле все работники были арабами и никто не удивился очередному такому же. По лицу Тойво Керим понял, что парень вспомнил его.
- Да, я прилетел тогда в Бангкок. Мне захотелось лично тебя увидеть, понять какой ты. Ну и вернуть контроль над вашими действиями. Исключить, если потребуется, влияние госпожи Кювье или господина Крылова.
- Исключить влияние? Вы причастны к тому, что Инес вернулась в Израиль, а полковник был убит в Казахстане?
- Нет, это случилось само по себе. Правда. Я тут ни при чём. Хотя мне, действительно, стало проще, когда ты остался совсем один. Только, как мы знаем, это состояние было недолгим. Ты не выполнил мою просьбу явиться к офису Стоуна. Точнее, как я узнал потом, выполнил позже. По странному совпадению ты сделал это в момент убийства Лассера. Тебе ведь рассказывали, что там произошло? Я отвлёкся на происходящее в гостинице и не заметил, как тебя задержали возле института. Ты остался без телефона, то есть пропал из зоны моей видимости. Я очень переживал, что в суматохе, не разобравшись, «коренные» сразу убьют тебя. Но в эти месяцы сама судьба хранила тебя. Позже, когда я познакомился с «коренными» подробнее, я узнал, где вас со Стоуном прячут. У какого-то старика в Черкасской области. Вы были технически изолированы, но мой человек мог приглядывать за вами.
- Что за человек? У вас был агент среди «коренных»?
- Нет, они мне не интересны. Да и что за человек, даже не знаю, этим занимался Адам. Кажется, местный полицейский.
- Участковый Дьяков?
- Возможно.
- А почему вам не были интересны «коренные»? Если вы вдруг захотели возродить русскую нацию, то лучшей базы, чем небольшое, но сформированное русское подполье, не найти.
- Нет. Не тот случай. Русское возрождение может пойти из разных источников, но все они тупиковые. Если лидером решит стать какой-то этнический русский эмигрант, то его быстро уничтожат фоксы. Ты, Тойво, тем и хорош, что от испанского финна никто не ожидает подвоха.
- Но ведь про «коренных» фоксы и не знали первоначально. Могли бы стать ангелом-хранителем для них.
- Плохой материал. «Коренные» были всего лишь тоталитарной сектой без особого желания возрождать русский мир. Вы с Богуном так и не познакомились? Он был обычным российским военным из спецслужб. Амбициозным и немного сумасшедшим, повернутым на идеях Фридриха Ницше. Что бы он смог построить? Такую же тоталитарную номенклатурную Россию, в которой вырос. Пугающую и дикую. Никому не нужную.
- Почему не нужную? Я знаю целые государства, заинтересованные в возрождении России. Ну или сохранении русского мира.
- Ты про Израиль? Сомневаюсь. У них личные интересы превыше всего. Разве они рассказли миру, что спасли русскую библиотеку? Нет, молча пользуются сами. Твой друг Дейв просто использовал тебя в спецоперации на благо своей страны. И девушкой молча пользуется сам. Извини, ты же знаешь, что они живут вместе? У вас с госпожой Кювье было…
Тойво сжал губы. Керим знает про всё. Больше, чем он сам. Но не знает, что чувства к Инес не успели глубоко зайти. Дейв живет с Инес, ладно, рад за обоих. Сам подозревал об этом. Сожаления? Ноль. В ответ Кериму Тойво лишь отрицательно мотнул головой. Перевёл тему.
- А китайцы?
***

Вот тут Керим согласно кивнул. Вроде как – принимаю аргумент. Взял телефон Адама и открыл ленту новостей. Нашёл что-то и вернул телефон Тойво.
- Вот, смотри. Вчера здесь, на Генассамблее, Китай поднял вопрос об изучении возможностей захода к северным берегам России. Дескать, нужно замерить там радиационный фон и попробовать создать постоянные колонии-артели для извлечения природных ресурсов. Они прекрасно знают, что там и так вовсю работают добывающие компании. Однако принимают негласные и правила и никого не разоблачают. Их вчерашнее выступление всего лишь намёк, что они тоже хотят поучаствовать в разработке российских недр. Только бизнес.
- А известно ли вам что-либо о китайском русском городе?
- Который вы надеялись найти? Известно всё. Сначала это была рекламная уловка. Китайцы, действительно, возвели небольшой город для русских переселенцев. Но люди долго там не жили. Это была перевалочная база, откуда русских растаскивали по всему Китаю. Их агенты в других странах старались подбирать не целые семьи, а одиночек. Мужчин без женщин и женщин без мужчин. А потом, уже внутри своей страны, создавали китайско-русские семьи. Давали им субсидии, работу и жильё. Понимаешь зачем?
- Не очень. Чтобы помочь русским своей плодовитостью?
- Наоборот, чтобы воспользоваться русским генетическим материалом для усиления своей нации. Это очень здравое решение. То, чего не хватает китайцу, можно восполнить из русской генетики. Интеллект, логику, физическую крепость организма, психологическую устойчивость в сочетании со стремлением к экспериментам. Замкнутые нации вырождаются. Новая кровь всегда ведёт к развитию. Это доказано наукой, и Китай вновь проявил мудрость. С другой стороны, что это значит для самих русских, попавших в Китай по такой программе? Тупик. Вырождение. Растворение в азиатской массе. Вот тебе и забота о русских. Китайцы просто впитают в себя полученный материал, не заботясь о сохранении русской культуры и языка у потомков русских переселенцев. Видишь – нет никаких международных друзей у русских. Только личные интересы.
- А вам-то зачем возрождать русскую нацию? И кого вы представляете, передумавший клуб богачей или персонально себя?
- Я уже говорил, что это исключительно моя идея. Скучно без русских. Мир медленно заходит в тупик, добивая ценный источник для развития в лице русских. Знаешь, каждая нация даёт что-то этому миру. Имеет как бы специализацию. Китайцы – трудолюбие, арабы – мудрость, индийцы – уравновешенность, американцы – предпринимательский дух, евреи – смекалку, немцы – дисциплину, французы – чувственность, испанцы – эмоциональность. И так далее. А вот русские отвечали за перемены. Это были вечные революционеры. Во всём: в науке, в культуре, в политической системе, в экономике, в быту. Эта их неустроенность, стремление к справедливости в сочетании с непредсказуемостью – набор качеств, которого нет у других народов. Да, огромное пятно от Европы до Азии постоянно доставляло неудобство, шевелилось, расталкивало соседей, тянуло щупальцы по всему миру. Но это заставляло шевелиться и других. Это как…
- На то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. – Тойво сказал это по-русски, потом перевёл смысл.
- Да. Ты понимаешь меня как никто. Изучение русской литературы сделало тебя русским. Или это из русской песни? Ты ведь изучал и музыкальную культуру? Тебе повезло, что нашёл материал. Сейчас вся русская музыка в сети уничтожена. Кстати, сама сеть под тотальным контролем. Ты помнишь времена, когда существовали хакеры? Заметь, сейчас их нет. При русских такого бы не случилось, поскольку они и сами чаще всего были хакерами. А во-вторых, исповедовали модель свободного доступа к любой информации. Никогда не покупали фильмы или музыку, а только воровали. Теперь всё платное. Даже меня это раздражает. Очень не хватает русских хакеров и русских троллей.
- То есть вы хотите вернуть русских просто для развлечения? Без личных выгод?
- Есть и личные выгоды. Я уже говорил, что в нашем клубе богатейших происходит смена лидеров. Старики ещё держатся за власть, но финансово слабеют, хватка уже не та. От нашей семьи я теперь самый главный в клубе. Моё благосостояние растёт, однако этого недостаточно. Нужна новая идея, новая сила, которая подчинит мир. Этой идеей станет возрождение русских под моим руководством. Русские станут моей базой и позволят открыто объявить о моём наступлении. Не военном, не конфликтном, а идеологическом. Я обрету сторонников и внутри клуба, когда докажу, что прежняя парадигма геноцида губительна. Считай, что русские – моё наёмное войско, мои гоплиты в походе против Арии.
На этих словах Тойво вспомнил компьютерные игры в жанре стратегии. Перед ним сидел игрок, который выбрал в качестве базовой игровой нации русских, а в качестве своего игрового профиля самого Тойво. Парень посмотрел на часы.
- Скоро моё выступление. Мне пора.
- Конечно. Иди. Я слышал репетицию твоей речи. Никаких корректив вносить не буду. Сейчас вернётся Адам и даст тебе ещё некоторые материалы, обличающие ЧВК «Фокстерьеры», проект букморфинга и кое-каких руководителей государств, замешанных в происходящем. И я организовал тебе приятный сюрприз. Ты можешь начать выступление на русском языке. В стенах ООН уже много лет не звучал русский язык, но остались переводчики-синхронисты. Они работают сейчас на сессии. Это будет очень символично.
Уже на словах про Адама Тойво заметил движение в дверях. Возможно, и Керим почувствовал спиной возвращение своего помощника. Когда Адам уводил парализованного Стоуна, то не смог толком закрыть дверь в кабинет, она осталась приоткрытой. И вот теперь медленно открывалась. Тойво увидел вошедшего и понял, что взгляд нужно вернуть на место, в глаза Керима. Как будто ничего не случилось. Да ещё и сохранять спокойствие. Ведь увиденное обескураживало. В кабинет осторожно заходил Стоун, в руках которого была… Боже, они и правда непредсказуемые, эти дикие русские.
***

В руках Стоуна была окровавленная сабля? Откуда? Или показалось? Нет, боковое зрение подтверждало, что человек за спиной говорившего Керима поднимал саблю. Сумасшествие. Остановить это? Или положиться на чутьё и магию Керима? Тот, казалось, был абсолютно спокоен, когда говорил про ооновоских переводчиков-синхронистов. Впрочем, Керим закончил говорить, смотрел на Тойво некоторое время и вдруг произнёс странное. Странное – потому что непонятно кому он это сказал.
- Действуй.
Стоун рубанул саблей аккурат в шею Кериму. Вместо магии Тойво увидел зверское убийство. Голова подпрыгнула над туловищем, но не отлетела, а загнулась. Сабля не прошла насквозь. Две части Керима ещё соединял лоскут кожи. Раздался свистящий звук, воздух под давлением выходил из какой-то вскрывшейся пазухи, кипела кровь. Стоун пару секунд оценивал результат, потом ругнулся на своё оружие – «Чёрт, не настоящая» - и вторым ударом дорубил шею. Голова с глухим стуком грохнулась на ковровый пол. Тойво машинально заглянул под стол и успел увидеть раскрытые глаза Керима. Уже не такие маслянистые, но всё с той же поволокой. Казалось, что они ещё живые. Об этом, вероятно, подумал и Стоун. Он схватил голову за волосы, метнулся к окну в том месте, где оно открывалось, и выкинул человеческую голову прямо на улицу с двадцать какого-то этажа. Тойво вспомнил про невидимый шар, который якобы ведёт сейчас наблюдение и представил себе физиономии учёных историков из будущего. Стоун проследил за полётом головы куда-то вниз, выдохнул и коротко оправдался.
- Я просто не знаю, вдруг бы она приросла обратно к туловищу?
- Где ты взял саблю?
- Там какой-то музей на нижних этажах. Пришлось разбить экспозицию. Сейчас там тревога, меня, наверное, ищут. Надо бежать.
В подтверждение этих слов в коридоре раздались торопливые шаги. Стоун опять встал а боевую стойку со своей кровавой саблей. Шепнул – я их  задержу, торопись! Тойво подался к двери, но столкнулся с входящим Джейкобом, постоянным сотрудником израильской дипмиссии в ООН. Наверное, этот молодой парень видел уже многое здесь, в стенах ООН, поскольку в обморок он не упал и даже не закричал. Хотя перед ним стоял человек с занесённой саблей, с которой стекала кровь, а рядом в стуле удобно расположился другой – безголовый человек.
- Окей, - принял местную реальность Джейкоб – нам пора торопиться, скоро наше выступление.
- Стоун, где труп Адама? При нём должны быть ещё какие-то материалы, обличающие геноцид русских.
- Лучше не спрашивай, Тойво. Бумаг я при нём не видел, а если они и были, то найдут их нескоро. Идёмте к лифту. Ты как сам? Что он тебе успел наговорить?
Тойво не отвечал. Что-то переменилось в его голове. Что-то важное. Когда Стоун или Джейкоб потянули его по коридору, он остро осознал, что не так. Вот эта рука, которая его потянула. Рука Стоуна или Джейкоба – даже не важно. Это сейчас она приняла облик руки Стоуна или Джейкоба. А до этого она была рукой Керима, рукой Дейва, рукой Дида, рукой Крылова, рукой Зелима, рукой Инес и чьей угодно рукой. Вот сейчас эта рука нажимает кнопку лифта и отправляет их вниз. 
Никто их не задержал ни в здании секретариата, ни на улице. Пройти нужно было немного. Джейкоб объяснял им какие-то правила, Тойво не слушал. Он вдруг увидел непонятное и встал как вкопанный. Большой полированный металлический шар стоял прямо на земле. В нижней его половине всё так же отражалась улица, а в верхней по-прежнему отражалось небо. 
- Вы это видите?
- Что там? Ты чего?
- Не может быть. Вот же он. Пойдёмте!
Тойво бросился в сторону шара. Джейкоб, Стоун и проклятия побежали следом. Шар не исчезал. Уже была видна гигантская трещина, зияющая в нём. Он упал? Треснул? Это как-то связано с головой Хайера?
И тут он вспомнил. Остановился и вспомнил.
Это скульптура.
Она стоит здесь уже много лет, символизирует хрупкость мира.
Обычная железяка. Нет никаких исторических зондов. Всё просто.
Он рассмеялся. Джейкоб и Стоун недоумевали, что происходит. Тойво увидел на шее Стоуна ооновский пропуск, немного забрызганный кровью. Подошёл, снял и повесил Стоуну свой пропуск со статусом заместителя премьер-министра.
- Мы тут похожи на фотографиях. Не находишь, Джейкоб?
- Ты что задумал, чувак?
- Стоун, ты пойдёшь туда вместо меня. Пойдёшь и расскажешь им всё. Это не моя война, а твоя. Это ваша война, чувак.   
Тойво отправился в отель, дорогу он запомнил. Больше всего сейчас ему хотелось сбрить эту чужую бороду. А потом позвонить домой. Позвонить родителям, которых не видел уже полтора года.
***


2017 г.