В. Чеботарёв ГОРИЗОНТ
Сам собой в жизни я был лишь дважды. …И второй раз – в местах, где я родился.
Вы бы посмотрели на меня, когда я ранним утром, часов в пять, вышел из поезда на станции Котельниково. Какой я был обрадованный, растерянный, удивлённый, возбуждённый! Я сразу стал рассматривать сам вокзал, тротуар, стены вокзала. Прошёл в зал вокзала, стал его рассматривать, потом перешёл в другой зал. Я искал... маму, бабушку. Будто они вот здесь где-то сидят, а рядом с ними мальчишечка лет шести. Я искал в обоих залах бюст Ленина, который стоял тогда прямо по средине вокзала, а мы, во время войны, со своими мешками сидели возле него. Тогда я не знал, кто это, только потом, мысленно вспоминая те времена, я понял, что это В. И. Ленин. Но бюста не было. Да и полы на вокзале были какие-то другие. А я всё смотрел и смотрел по сторонам, всё оглядывал. Вышел из вокзала и увидел автобусную кассу. Я туда. Людей ещё не было, но было уже светло. Я в Котельниково! Это ж моя родина!
Когда мы отступали, на телегах, запряжённых лошадьми, уже переехали через бревенчатый мост - виден был огромный чёрный столб дыма, под горой, у Котельниково - горел элеватор, горело зерно. А рядом виден был небольшой белый домик. И тут мама тронула меня за плечо - видишь домик возле элеватора - там ты родился. И каждый раз, когда я выезжаю поездом или электричкой из Котельниково в Волгоград, я смотрю под горку у Котельниково, всё хочу увидеть этот домик. Ни элеватора, ни домика - уже давно нет. Но всю жизнь я не могу, есть подгорелый хлеб. Бабушка променяла свою родную швейную машинку (Зенгеровскую, как она говорила) за ведро горелой пшеницы из этого элеватора (кому война, а кому мать родная). Машинку променяли, а вот большую пуховую перину - ни за что! Так и носили её перевязанную верёвкой, через плечо всю войну. Как мне нравилось лежать на этой мягкой перине. И Валентин, старший брат, спал на ней.
Я в Котельниково!Часам к семи стали подходить люди. Я разговаривал с ними. Автобус на Захаров пойдёт в восемь часов. Нет! - я не буду ждать автобуса, пойду пешком. Какой-то водитель вывез меня за Котельниково, и указал на дорогу, выложенную большими цементными плитами.
И я быстрым шагом пошёл по этой дороге. И сразу же вспомнил, что когда-то мы шли с мамой в Котельниково Я загребал босыми ногами, пыль на обочине дороги. А в столовой мы ели суп-рассольник из одних зелёных помидор, а потом мы пошли фотографироваться. Как это происходило не помню, а вот стеклянный купол над головой хорошо помню. От волнения я всё время перебирал пальчиками, отчего получились два кукиша на обеих руках. Хорошо помню это фото, потому что рядом голенький, сколько-то месяцев, лежал, подняв головку братик Валентин. Фотографий набралось целый чемодан, такой фанерный, с двумя полосками, на двух замках. Этот чемодан лежал назади повозки и его вскоре спёрли, когда мы ехали в обозе.
Иду! Господи, как же хорошо у меня на душе, такой знакомый запах воздуха, поют жаворонки высоко в небе как и тогда, в детстве. Слева небольшие деревца, тогда их не было. Я смотрю на небо, оно такое же как и тогда - более пятидесяти лет назад Ни чуть не изменилось! Такое же! А перед глазами мама. Такая красивая, полненькая в сиреневом красивом платье, с широким зигзагообразным белым поясом, вшитым по средине платья, лицо светлое, белое, волосы пышные красивые чёрные. Когда мы все встретились на седьмое ноября 1944 года в Песчанке и все праздновали и Праздник и что мы теперь все вместе, мама встала на скамейку, (все плясали), и платочком махала в такт гармошке. Щёчки раскраснелись, а левая рука под боком. Какая же красивая у меня мама!
Иду в Захаров. И вдруг..
Иду в Захаров. И вдруг... И вдруг я увидел кусочек неба соединённого с землёй, а слева редкие деревца заслоняют этот кусочек неба. Горизонт! Кажется, в четвёртом классе я узнал, что такое горизонт и тогда мне привиделся этот кусочек неба. А тогда, в войну,я стоял на крыльце нашего куреня (дома) и слёзы текли у меня по щекам. Я смотрел на этот кусочек неба, где только что зашло солнце. Ведь ко всем людям пришли во двор и коровы и овцы и козы. А к нам не пришли три овечки и коза. Наши овечки и не пришли! Может их волки съели, заблудились они, а может злые люди к себе забрали. А было мне тогда лет шесть. И горизонт, этот кусочек неба у самой земли куда ушли наши овцы остался у меня в душе на всю жизнь!
И вот теперь, идя в хутор Захаров, где похоронен человек, фамилию которого я теперь ношу, я увидел этот горизонт! Я сразу узнал его! Я вглядывался и вглядывался в него, словно хотел увидеть наших тогдашних овечек, маму, бабушку, наш курень...Сейчас слёз у мня не было, но такая радость охватила меня, что я иду по этой родной мне дороге, по которой шагали и мама и бабушка, по которой двигался наш обоз, когда мы отступали в 1942 году. Я радовался! Я смотрел на этот горизонт и проносилась вся моя детская жизнь на этой моей малой Родине.
В Захарове я встретил двоюродную сестру, помянул на кладбище своего отчима - Сергея Андреевича Чеботарёва, а на следующее утро я снова попал в Котельниково. До отхода электрички в Волгоград было целых четыре часа! И я стал ходить по улицам Котельниково, затрагивал пожилых людей, расспрашивал о том военном времени. - А Января помните? Совсем без ног был на колясочке ездил. А помните - нефтью в войну топили печки? Вёдрами нефть на речке собирали, цистерны с нефтью немцы на станции разбомбили и речка была заполнена этой нефтью. А потом пошёл в военкомат - узнал про дядю Саню - его имя занесено в какую-то книгу в военкомате - пропал без вести. Сходил в музей, Увидел фотографию бревенчатого моста, по которому двигался наш отступающий обоз. Разговорился с молодым директором музея. - А куда делся бюст Ленина, что стоял на Вокзале? -Был бюст Ленина? Не знал! Найду! А потом снова к людям. А где тут рынок был - такие длинные деревянные серые лавки.. Я бродил по Котельниково, глаза горели, душа пела, радовался, все люди для меня были родными, земляками. Мне так хотелось, чтобы Таня-дочка, внуки увидели меня в этот час, радовались бы вместе со мной. Я был самим собой...