Производство человека обществом

(Это Глава 8 из книги "Империя Разума. Начала новой экономики": http://proza.ru/2018/08/27/1625 )

В данной главе дадим беглый схематический очерк, играющий роль чернового наброска к исследованию категории человека как продукта общества. Целью очерка является предварительное обозначение полей и идей для экономических исследований формаций различных времён.

8.1. Проблема понятия производства человека

Положение в обществе ныне характеризуется как далёкое от идеала. В нём много техники и социальных институтов, призванных создавать, защищать и направлять человека, служить реализации его способностей, потребностей и прав. Кроме разнообразия сложнейшей техники, это социальные институты. Во-первых, институты непосредственного производства, воспитания и образования человека, охраны его здоровья, занятости и вероисповедания, а также охраны и защиты его прав; во-вторых, это деньги, предприятия, рынок; другие механизмы доступа людей к социальным и природным ресурсам; в-третьих, это институты власти, включая институты государственного управления, суда и надзора, охраны правопорядка и обороны. 

Эти социальные институты ныне разобщены. Они живут и действуют отчуждённо друг от друга и даже от самих людей: подчиняют нас множеству ритуальных требований, приносящих нас в жертву кем-то установленным порядкам, - мы ощущаем, что не они нам служат, а мы им.

Они претендуют на наше время, вынуждают нас постигать их частные истины и идеалы и подчиняться им, разрывая нашу жизнь на параллельные миры и противопоставляя нас не только друг другу, но и самим себе: сплошь и рядом мы занимаемся не тем, к чему стремимся, а тем, к чему вынуждены.

Общество превращено ими, социальными институтами и сложными техническими устройствами, во «вторую природу» - особого рода джунгли,    техно-институциональные джунгли,  заселённые не только разумно-добрыми, но и враждебными человеку силами.  Возносясь над нами, эта вторая природа угнетает нас своими учреждениями и своей техникой, вносит в умы сумятицу посредством частных идеологий и фрагментарных картин мира, так что одни и те же вещи мы воспринимаем очень по-разному, в зависимости от нашего места в обществе и нашей оснащённости техническими средствами.

Степень совершенства общества можно измерять тем, насколько уживаются между собой все эти разные общественные места, техники и идеологии, сколь безболезненно входят они в мир человека, не рвут душу на части, а сосуществуют и сотрудничают с нами, в каждом из нас и в обществе в целом.

Провозглашая коммунизм, СССР претендовал на воплощение идей именно такого совершенства, пленяя лозунгами общества, свободного от социальных антагонизмов и угнетения. Но их реализация зашла в тупик. Равноправие было омрачено блатом. Эффективность – уравниловкой. Планирование – игрой в цифры. Новаторство – бюрократизмом. Коллективизм - дедовщиной.

Причина неудачи коммунистического строительства была в непонимании исторической сути социальных институтов, из которых, как из кирпичиков, строилось новое общество, и, как следствие, в непонимании того, как избавиться от исторического груза старых времён, от пережитков прошлого.

Классики марксизма оставили нам в своём теоретическом наследстве пропасть между сияющей вершиной положений научного коммунизма и тупиком политических задач классовой борьбы пролетариата, к которым свелось их революционное учение.

Разве могли задачи классовой борьбы породить выход из плоскости классовых отношений?  Выше аргументированно доказано, сколь ошибочна концепция диктатуры пролетариата. Как же выйти в иное измерение?

У знатоков теории научного коммунизма может возникнуть вопрос: а зачем вообще тратить много слов на выяснение сути производственных отношений - сути государства, культуры, социальных институтов, техники и других частей предмета политэкономии? Ведь, по теории, эти отношения при коммунизме перестают быть таинственными: государство отмирает, а предмет политэкономии исчезает. Зачем исследовать то, что должно исчезнуть? Почему бы сразу не выйти в новое измерение, изложив искомый  право-хозяйственный механизм?

 Ответим им так. Верно, что при коммунизме исчезнут производственные отношения как скрытые вещи, управляющие волей и сознанием людей, - на место задач властвования людьми придут задачи управления вещами.

Но это не произойдёт само по себе. Это произойдёт, только если мы реально внедрим право-хозяйственный механизм, делающий их прозрачными, снимающий их тайны, подчиняющий их воле и сознанию людей и упраздняющий их тлетворное влияние на разум.

Для этого необходимо понять общий смысл требований к искомому право-хозяйственному механизму и его технике и вооружиться критериями правильности решений, меняющих нашу жизнь. Не зная объективной логики возникновения и функционирования производственных отношений и всяческих социальных институтов, мы не сможем застраховать себя от возрождения тлетворных порядков.

Не имея Общей Экономической Теории, мы вновь наломаем дров, как это уже было в СССР, и рухнем в ущелье очередного экономического строя.

Если в теории сказано, что государство и социальные институты отомрут, то надо точно знать, что такое государство и что такое социальные институты, что понимать под их отмиранием, что придёт взамен, чтобы выполнялись те функции, которые сейчас выполняются ими, и, главное, как это сделать, чтобы укрепить, а не ослабить могущество Родины. Чтобы не рисковать жизнями современников. Лишь так мы достигнем цели! Иначе всё выродится в очередную фантазию или, что ещё хуже, в кровавую псевдореволюцию.

Этого не постичь без рассмотрения примеров - нет никаких иных источников и оснований для теории, кроме этих примеров. Более того, как верно предположил Гёте, самое высокое – это понять, что всё фактическое есть уже теория.
В вышеизложенном ключ к пониманию социальных институтов, в сущности, уже нащупан.
Согласно Главе 4, содержание воли и сознания людей сводится к множеству тех задач, которыми они фактически занимаются. Рассматривая эти задачи и способы их решения в разные эпохи общества мы, в принципе, раскрываем историческую суть актуальных производственных отношений.

Согласно Главе 7, социальные институты, механизмы и техника возникают как материализация власти волнообразно действующей воли, утверждающей свои идеалы и истины в соответствующих кругах вещей.

Следовательно, все социальные институты и вся техника сводятся к содержанию постановок и механизмов решения практических задач соответствующего типа, актуальных для эпохи их формирования. Складываясь в стихийном противоборстве и во взаимном дополнении друг друга, они образуют некую общественно-экономическую формацию, воспринимаемую нами в качестве той второй природы, которую выше мы назвали техно-институциональными джунглями.  Важно, что все типы задач, составляющих данную формацию, идеологически субординированы, причём господствующий тип задач устанавливает господствующую идеологию системы.

Попробуем разобраться в объективной логике этих джунглей. Первой проблемой, с которой мы сразу столкнёмся, является проблема понятия «человек».
Перефразируя известный тезис марксизма, мол, личность – это совокупность всех её общественных отношений, и применяя наш Постулат 2, сводящий сознание и волю человека ко множеству решаемых им задач, можно сформулировать следующий Постулат:

Постулат 6. Каждый человек есть уникальная субординированная совокупность всех решаемых им задач и их результатов.

Принимая этот постулат, мы немедленно обнаруживаем множество сильно различающихся типов людей как специализированных участников общественно-экономической формации.
Эти различия особенно рельефно выступают при сравнении идеалов людей разных исторических эпох.

Разные исторические эпохи дают разный смысл понятию «человек».

1) При матриархате настоящим, полноценным человеком была лишь женщина-мать.

2) При патриархате полноценным человеком стал мужчина-герой, мужчина-рабовладелец и мужчина-феодал.

3) При товарном производстве ценности человеческой жизни приняли отчуждённую форму – форму стоимостей, которые подменили собой человека как цель производства.
Можно сказать, что главным человеком, производимым системой, стали Деньги. Они стали отчуждённой формой человека. Погоня за ними стала погоней человека за собственной сущностью, как отделённой от него ценностью его жизни, перенесённой на внешние предметы и приписанной им величинами стоимостей, которые он готов за них пожертвовать частью времени своей жизни.

4) Капитализм абсолютизировал эту погоню, сделав идеалом  человека  капиталиста, успешно строящего и обслуживающего денежные пирамиды. Такими пирамидами являются все капиталистические предприятия, делающие прибыль, а также все взимающие налоги государства.

5) Если государство является коллективным предприятием бюрократии, то оно делает настоящим человеком лишь чиновника и воспроизводит его как свою главную цель.

6) Идеальное – коммунистическое - общество даст каждому человеку максимальные возможности самореализации. Эти возможности будут обеспечены право-хозяйственным механизмом, превращающим каждого человека в главную цель экономики. Идеалы гармонически развитой личности и справедливости станут главными целями системы.

8.2. Общество вырастает из собственности матери на ребенка

Кажется  логичным начать с самого первого, самого исходного отношения собственности - с собственности матери на дитя.

Ибо, вопреки всем перипетиям истории, от времён дикого стада до золотого безвременья матриархата, от истребительной патриархальной революции до рабства и феодализма, от буржуазных революций до наших дней, женщина-мать вновь и вновь производит чудо, самую главную собственность и главное богатство общества - дитя.
Этот факт кажется столь неоспоримым, что напрашивается следующий постулат:

Постулат 7. Общество начинается и вырастает из собственности матери на ребёнка и существенно меняется с изменением места  и смысла этой собственности в субординации общественных отношений.

Вращение матери вокруг детей всегда было первичной молекулой производственной деятельности общества.

Но не всегда это вращение занимает господствующее положение и является главным отношением общества.

При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что это исходное отношение существенно деформируется другими отношениями, в которых оказывается женщина-мать: то ли она является женой раба, то ли рабовладельца; то ли женой крестьянина, то ли феодала; то ли женой пролетария, то ли капиталиста и т.п. Лишь состоятельная женщина имеет возможность быть независимой и рожать детей для себя, обходясь без семьи.

Семья, как социальный институт развития и воспитания детей, имеет драматичную историю. Этот институт всегда противостоял и противостоит   прямому симбиозу мужчины и женщины ; подчиняет его требованиям актуальной общественно-экономической формации.

Семья возникла гораздо позже, чем род или племя. Более того, семья знаменует собой развал и перерождение рода-племени, выступает их объективным отрицанием. Нелепо поэтому ставить семью в начало такого ряда исторических общностей людей, как род;племя–народ–нация.

Понятие рода и племени, в свою очередь, радикально менялось по ходу истории. Матриархальный род-племя и патриархальный род-племя – это совершенно разные исторические эпохи, между которыми пролегает пропасть социальных потрясений и, возможно, самых истребительных войн.

Народ, как рассыпанная по территории историческая общность людей, связанных лишь единым языком, культурой и общностью этнического происхождения, сформировался после этих потрясений, но, видимо, раньше, чем государства и формируемые ими нации.

Нация как категория возникла позже всех этих рассматриваемых понятий. Нация – продукт капитализма. В качестве гипотезы можно принять такой исторический ряд типов общности и институтов: матриархат–патриархат– народ–семья–государство;нация.

8.3. Общее понятие менталитета

Наблюдая за людьми и животными, мы обнаруживаем циклическую повторяемость одних и тех же по смыслу поступков, из которых складывается их обычная повседневная деятельность.

Это значит, что живые существа ведут себя в соответствии с некоторым планом, которому подчиняется их сознание и которым предопределено, что в схожих ситуациях должны предприниматься схожие действия, направленные на получение желаемого результата. Например, придя домой и собираясь спать, человек, как правило, раздевается, выключает свет и ложится в постель.

Такие стандарты поведения в схожих ситуациях называются стереотипами поведения.
Читатель без труда назовёт множество ситуаций, как в производстве, так и в быту, где люди проявляют стереотипы поведения.

В отличие от австрийской школы и основанного на ней экономического либерализма, воспевающего «свободу выбора» и сводящего человеческую деятельность к актам целесообразного выбора, я предлагаю воспеть указанную стереотипность основной массы поступков, которые складываются в процессе нашей деятельности.

Общий внутренний план, лежащий в сознании и определяющий обычные повседневные поступки и действия живого существа, включающий в себя полное множество стереотипов его поведения, будем ниже называть менталитетом.

Все живые существа, включая человека, ведут себя как естественные информационно-математические машины, функционирующие под управлением живущих в них менталитетов.

Менталитеты складываются как из природных программ, заложенных в генах, так и из приобретённых привычек, целевых установок и идеалов, навыков и знаний, диктуемых способом жизни в условиях той среды, в которой обитает живое существо.

Менталитет человека определяется его полом, происхождением,    образованием,  трудовым опытом и профессией, а также теми общинами, группами и сословиями людей, в которые он входил прежде, его текущим социальным положением и теми общностями и группами  людей, к которым он принадлежит теперь.

Люди сплачиваются в общины и общественные движения не только в силу природной, бытовой, социальной или иной целесообразности, но также в силу схожести менталитетов. При этом каждая община, компания, общественное движение, партия или социальная группа, словно особое существо, формирует у себя особый мир, подчиняющийся некоторым чертам общего плана, похожего на менталитет живых существ, т.е. как бы тоже начинает обладать менталитетом, ведёт себя наподобие целостного существа.

В результате общество можно рассматривать и изучать как множество сосуществующих параллельных миров, характеризуемых менталитетом.

Человек, участвующий в разных параллельных мирах, вынужден вести себя по-разному в каждом из них и, по сути, быть совершенно разным человеком, в зависимости от того, где вы его застали – на работе, в компании друзей, в кругу семьи либо в одиночестве.

Сколько разных миров - менталитетов – столько и разных типов людей, причём каждый физически данный человек является носителем множества типов человека в меру его участия во множестве указанных параллельных миров. Общей гносеологической особенностью всех этих миров является то, что в каждом из них, явно или подсознательно, людьми считаются прежде всего члены этого мира. Этому, впрочем, соответствует более общая забавная ситуация, объективно наблюдаемая в любой системе добровольного разделения труда, состоящая в склонности каждого человека считать свой труд самым важным по сравнению с трудом других людей.

Этот гносеологический факт наталкивает на мысль о целесообразности обобщения так называемого классового подхода к оценке идей и теорий, продуцируемых людьми как участниками тех или иных специализированных групп. Впрочем, реальные исследования этого факта осложняются случайностью и временностью формирования наблюдаемых групп, в которые входят люди из совершенно различных общностей, вносящих в группу несопоставимые менталитеты.

Понятие «человек» в этой связи становится очень неоднозначным.

Относительность понятия «человек» есть одна из причин общественных конфликтов и социальной дискриминации.

В качестве признаков «неполноценности» дискриминируемых может выступить что угодно – от увлечений человека до его происхождения и социального положения.

Исторические общества отличаются друг от друга субординацией менталитетов. Во всех эпохах сосуществуют все типы менталитетов – и матриархата, и патриархата, и рабовладения, и феодализма, и кочевые, и оседлые, и капиталистические и пр. ; времена различаются не их составом, а тем, какие из них господствуют.
Исторические эпохи сосуществуют рядом. Между ними идёт непрестанная борьба, причём столкновения этносов и государств, а также акты терроризма ; исчезающе малая часть этой борьбы. Главной её ареной являются внутрисемейные и внутрипроизводственные отношения.

Распад семей, как правило, является следствием несовпадения менталитетов, конфликта логически несовместимых параллельных миров, имеющих разную идею того, что такое человек, и представляющих в этом смысле разные общества или исторические эпохи.

Далее, ведя речь о матриархате и патриархате как формах общественного строя, я ни в коем случае не претендую на утверждение исторических фактов всеобъемлющей реализации этих форм как последовательных фаз истории человечества. Я претендую лишь на реальность менталитетов матриархата и патриархата, на реальность их столкновений во все времена и, следовательно, правомерность логических гипотез о матриархате и патриархате как возможных последовательных фазах развития общества.

Утвердительность последующих суждений прошу считать лишь формой изложения гипотез.

Семья неспроста является эпицентром войны исторических эпох. По происхождению она есть прямое порождение этой войны, акт исторического завоевания, вновь и вновь загоняющий внутрь каждой очередной семьи колоссальные противоречия исторических эпох.

Исходным пунктом истории, первичной и наиболее фундаментальной человеческой общиной является общность матери и ребёнка. Без непрестанной опеки матерей, как правило, не вырастают люди. Пожалуй, это единственный тип общины, которая формирует сама себя, порождая своих членов из себя, т.е.  исключая исходное столкновение социально чужеродных менталитетов.

Самый первичный менталитет и наиглавнейшая человеческая деятельность – это материнский менталитет и ежедневное усердие материнского труда, направленное на то, чтобы вырастить человека. Видимо, поэтому в истории человечества основная эпоха принадлежит матриархату. Возможно, при коммунизме, когда все женщины гарантированно будут обеспечены всем необходимым для своего существования и когда не будут экономически зависеть от мужчин, человечество вновь вернётся к матриархату.

8.4. Матриархат. Господство усердия над праздностью

Если у человечества и была золотая эпоха, то это было время, а точнее, безвременье матриархата. Матриархат – фаза естественной истории, когда человечество развивается как бы в утробе матери. Миллионы лет человечество было вне времени, пока усердие материнского труда, господствуя над общиной, охраняло неизменность её первобытной культуры.

Женское господство вытекало из господства матери над мужчиной-ребёнком, выросшим под материнским воспитанием фактически ручным домашним животным.

Общественно-экономические формации, основанные на господстве материнской деятельности, отводили мужскому труду подчинённую, вспомогательную или вовсе случайную роль. Мужчины рассматривались как предоставленные самим себе трутни, ведущие праздный образ жизни.

Матриархат, судя по всему, был уже коммунистическим обществом. Хотя мужчины и были бесправными, но находились в положении взрослых детей: никто их не угнетал.
Мужчины скорее были баловнями судьбы и предавались случайным занятиям и охоте.

В зависимости от особенностей ареала обитания, из случайных мужских занятий могли вырастать и систематические виды деятельности - охота и военное дело, сплачивавшие мужчин в стаи и воспитывавшие вожаков, ломавших стереотипы пришибленного положения при женщине.

Но на всех этих, даже становившихся систематическими, видах деятельности, лежало клеймо праздности. Мужчина всегда «витал в облаках» и был оторван от повседневной нудной необходимости, поглощавшей женское усердие.

Вряд ли все племена развивались по схеме первичности матриархата. Существенную роль играли традиции родов, возникавших от изолированных пар, отбивавшихся по каким-то причинам от матриархальных племён. Например, изгоев, подобных Адаму и Еве, изгнанных из рая. Очевидно, что рай есть естественно порождаемый ими образ жизни до изгнания из племени. В таких парах к власти мог приходить наиболее сильный напарник. Им чаще всего оказывался мужчина. Дети и поколения от них могли расти уже в патриархальной традиции. В этой связи матриархат одних племён мог сосуществовать с патриархатом других племён, а борьба между такими племенами не могла не принимать форму истребительных классовых войн между идеологически несовместимыми формациями.

В обоих случаях – и при матриархальном, и при патриархальном начале - женский усердный систематический труд, направленный на воспитание детей, на  поиски  и добычу пропитания для них, противостоял праздной, хотя и случайно-продуктивной деятельности мужчин.

8.5. Патриархат. Торжество менталитета праздности

Очень долгое время патриархальные племена были редкостью, скорее исключением, чем правилом. Доказательством этому утверждению является практически полное отсутствие технического прогресса в человеческих общинах на протяжении сотен тысяч лет. Лишь недавно – буквально в нескольких последних тысячелетиях - человечество вдруг словно проснулось и стало неимоверно быстро вторгаться в окружающий мир и изобретать всевозможные технические сущности.

Причиной «внезапного» пробуждения человечества к техническому прогрессу был общественный переворот, который резко изменил субординацию видов деятельности.

Мужские изобретения - железные орудия и технологии - толкнули человечество к выходу из матриархата, его перерождению и вторжению в мир. Патриархальная   революция вывела человечество из безвременья.

Мужчина присваивает женщину и создаёт  первую форму частной собственности - семью,  становящуюся первичной хозяйственной ячейкой человеческого мира вместо ранее царствовавшей матриархальной общины.

Семья дала начало частной собственности и была исходной формой рабства. Над усердным трудом вознёсся хищник, вооружённый мечом и топором.

Под властью мужчины община обрела хищнический характер и радикально изменила своё поведение в мире. Дети природы ринулись её завоёвывать.

Покоряя природу, человек покорял и себя самого – выступал и захватчиком, и добычей. И из безвременья выходил сразу в двух лицах - и рабовладельцем, и рабом.

Во главу общества встают почётные мужские занятия: военное дело, торговля, охота, спорт, философия, политика.

Мужчина изобрёл письменность - по всем сохранившимся источникам люди помнят себя в структуре патриархальной власти. Об амазонках есть лишь смутные воспоминания - как о силе, пытавшейся противостоять наступлению мужской эпохи.

Во главе общества встал не систематический женский труд, как прежде, а «праздный», но, по сути, творческий труд мужчин. После того как мужчины возглавили общество, праздность и презрительное отношение к труду превратились в одну из главных отличительных черт господствующей элиты.

Мужской труд с самого начала охватывал те сферы воспроизводства и защиты человеческого рода, которые требовали нестандартной реакции: охота, война, общение с силами и духами природы и изобретательство.

Но внешняя праздность, по всей видимости, есть лишь необходимая форма, вне которой мужчина не может адекватно реагировать на нестандартные вызовы и угрозы и правильно решать возникавшие задачи.

Сотни тысяч лет эти задачи решались мужчинами в состоянии социальной униженности, под презрительными усмешками усердных тружениц, пока не свершился патриархальный переворот, вознёсший прежде праздные, презренные занятия в ранг самых почётных – религия, философия, изобретательство, спорт, искусство, военное дело, охота.

Лишь длительным господством матриархата можно объяснить, почему человеческий род так долго не просыпался к прогрессу.

Первой великой социальной революцией был переход от матриархата к патриархальному строю.

Этот переход, вероятно, шёл тремя путями:

1) набегами мужских стай на чужие племена с целью захвата пленниц, или наложниц, которых мужчины превращали в сексуальных рабынь и на которых они отыгрывались за свое бесправие в материнском племени; прецедентно из этой практики могли возникать патриархальные семьи;

2) формированием патриархальных родов от изолированных пар;

3) по причине переворотов внутри матриархальных племён, совершавшихся под давлением внешних факторов, требовавших систематического мужского труда (охота на крупных зверей, отражение внешней агрессии звериных стай и чужих племён) и повышавших роль мужчины настолько, что это объективно подрывало роль женщин.

С точки зрения женщин, переход к патриархату был революцией трутней. Возможно, племена амазонок, истреблявших мужчин, возникли как реакция на этот переворот, как форма контрреволюции, направленной против власти трутней.

Как бы то ни было, взаимно уничижительное, полупрезрительное отношение к труду друг друга со стороны женщин и мужчин свойственно мужскому и женскому менталитетам до сих пор.

Вследствие патриархального переворота к господству в обществе пришли виды деятельности, прежде считавшиеся праздными.

Усердный, систематический труд, составлявший основу человеческого воспроизводства, - труд женщины-матери – попал в разряд нудных, презренных занятий, недостойных доблестных мужчин, охотников и воинов.

Придя к власти, мужчина долго и жестоко мстил женщине, утверждая свою доблесть через её унижение. Во многих африканских племенах долго действовало правило: охотнику, убившему дичь, зазорно самому нести её в дом ; для этого унизительного труда вызывается жена и отправляется в лес за убитой дичью (пример взят из книги Торстейна Веблена «Теория праздного класса»).

8.6. Исторические эпохи. Их сосуществования и реинкарнации

Воцарение мужчины привело к переформатизации человеческих отношений. Возникает патриархальный род, а позже и территориальная община, над которой, в конце концов, возносится государство.

Мужская праздность преобразуется в совокупность почётных видов деятельности - военное дело и политику, религию и философию, спорт и искусство, ремесло и торговлю, которые возносятся над рутинным трудом, становящимся презренным уделом женщин и рабов.

Ремесло и торговля - мужские занятия - выделяют из множества деревень отдельные поселения, превращающиеся в города, которые становятся хозяйственно-культурными и политическими центрами народной жизни.

В городах и вокруг них формируется территориальная община, в которой перемешиваются выходцы разных родов и племён.

Религия и философия берут власть над общественным сознанием.

Военное дело и политика ставят под контроль территорию, превращая население в подданных. Формируются политические центры территориальной власти, выстраивающиеся в пирамиды первых государств.

При патриархате возникает рабство.

Само по себе патриархальное рабовладение  не есть политический институт -  оно  глубже. Это реальная историческая фаза возвышения Человека над Природой,  в том числе над самим собой, когда одни люди присваиваются другими людьми и приручаются ими, словно дикие животные, как часть природы.

Появление рабов усиливает дискриминацию видов труда: к разряду низшего, неблагородного труда относится весь систематический труд, прежде царствовавший над обществом. Систематический усердный труд поддержания огня и очага, обеспечения чистоты и порядка в доме, обработки земли и производства сельхозпродуктов, ухода за скотом, производства продуктов питания и домашнего обихода, строительства и содержания жилья, общественных зданий и сооружений - этот фронт работ, расширяясь, требует привлечения новых рабов. В отличие от бывших «праздных» видов деятельности, у систематического труда по воспитанию детей и поддержанию очага и хозяйства всегда есть фронт работ, т.е. всегда есть к чему принуждать, а потому принудительный (рабский) труд становится нормой.

К этому труду добавляется нагрузка по систематическому обслуживанию мужчин, ставших властно конкурировать с детьми за женское внимание.

Первыми истинными рабами стали женщины. Институт брака возник в результате общественного переворота – захвата власти мужчиной и присвоения им женщины.
Первая в истории общества юридическая (волевая) частная собственность – это собственность мужчины на женщину, превратившаяся в дальнейшем в институт брака, узаконивающего семью как первичную хозяйственную ячейку общества, обособляющую частные обороты своего воспроизводства.

Семья положила начало частной собственности и рабовладельческому строю. Именно благодаря семье рабовладельческий строй, несмотря на все его жестокости, был основан на любви. Рабство, выросшее из семейного (домашнего) рабства, всегда было окрашено спецификой взаимоотношений мужчины и женщины.

Обособляясь от животного мира, люди постепенно осознают, насколько объёмно понятие «человек».

Сначала людьми воспринимаются только сородичи - близкое окружение, с кем часто взаимодействуют, сообща обороняются от хищников и чужаков, ведут общий быт, регулярно общаются. Остальных - «чужаков»,  с кем  не связаны общением, - считают частью природы, не вполне людьми - их можно и съесть. В этой связи  людоедство  не  считалось как таковым: съедаемые являлись разновидностью дичи.

Города, средоточия ремёсел и торговли, приучают считаться с членами других племён, как с людьми, - лишь происхождение дискриминирует их. Если представитель чужого племени приехал вести дела в городе в период мирного сосуществования с данным племенем, его принимают как человека. Но если его привезли в город как пленника, подлежащего продаже в рабство, то он не воспринимается человеком.

Клеймо происхождения с древних пор метит людей и выступает экономическим фактором, расслаивающим общество на людей разного уровня полноценности.

Общество с самого начала развивается как совокупность ментально-замкнутых параллельных миров, сталкивающихся на общем материальном основании.

Внешне мы якобы похожи друг на друга. Мы даже представить не можем, насколько различаемся внутренним менталитетом. Если принять во внимание нашу ментальность, то волк от зайца, лиса от барана отличаются меньше, чем люди друг от друга!

Исторические эпохи, народы и нации различаются по господствующим менталитетам.

      Каждая общность порождает специфический менталитет, в котором полноценными людьми считаются лишь члены этих общностей.

Разные менталитеты –  это разные варианты аксиоматизации социальной  реальности.
Марксисты называют эти варианты идеологиями. Историческая материя, называемая «Человек», дана нам  как  разнообразие идеологий  (человеческих менталитетов) и фактов их борьбы.

Сосуществование людей с разными менталитетами (идеологиями), по сути, есть сосуществование разных вариантов исторических эпох, а борьба между такими людьми есть борьба эпох. Наблюдая за нею, можно делать вывод, куда катится мир.

Люди, волею судьбы севшие за одну парту, вступившие в брак или ставшие сотрудниками одного и того же предприятия, нередко являются выходцами из разных исторических эпох, имеют подсознательно разное понимание того, кого считать «человеком». И недоразумения между ними нередко происходят из-за того, что они не воспринимают друг друга полноценными людьми.

Так, за восточным лицемерием, подкупающим европейца разоружающим радушием и доброжелательностью, может скрываться отношение к нему, как к животному, подлежащему приручению через ласку и таску и превращению в раба, т.е. прирученного человека.

Когда вы встречаете неожиданно внимательное и любезное к себе отношение от незнакомого человека – насторожитесь: не смотрит ли он на вас как на объект приручения и превращения в раба?

Причём это отношение - подсознательно считать людьми лишь представителей своей общности ; свойственно не только патриархальному строю далеких азиатских или африканских стран, но и многим родам и племенам современного Кавказа, Сибири, Поволжья и Европы.

При ближайшем рассмотрении большинство внутрисемейных конфликтов   являются конфликтами представителей разных менталитетов, разных исторических эпох, столкнувшихся в общем быту и подсознательно не могущих признать друг в друге полноценных людей.

Становление нации – это длительный исторический процесс, который не завершается государственным объединением множества самобытных общностей на единой территории.
Должны смениться многие поколения тесно взаимодействующих друг с другом представителей исторически разных общностей, прежде чем они начнут реально воспринимать друг друга людьми и почувствуют историческую солидарность друг с другом, выделяющую их в ряду наций, объединённых другими государствами.
Патриархальный строй – это цивилизация мужских добродетелей.

Доблесть, Любовь, Собственность, Добро, Зло, Справедливость, Порядок, Власть, Свобода… Эти человеческие ментальности материализуются  в языке при патриархальном строе, осознаются как идеалы (первичные понятия и аксиомы) и приобретают характер внешних сил, стоящих над людьми.

Эти ментальности образуют новую природу – Общество, окружающую человека и диктующую ему представления о мире и о самом себе.

Возникают институты, специализирующиеся на этом диктате, - жрецы, религиозные и общественные организации и учреждения.

Человек начинает чувствовать себя подопечным высших сущностей и защищённым.  Эта защищённость наделяет его силой духа, делает его героем, причастным к высшим силам, он действует от их имени и высоко поднимает голову.

Особенностью менталитета, пестуемого патриархальным строем, является слитность содержания понятий Любви и Собственности, Человека и Рода, Власти и Свободы, Добра и Зла.

Собственность и Любовь вырастают друг из друга.

Главный объект собственности - прирученный человек. Первый импульс присвоения – захват пленника. Первый импульс Любви – сохранение ему   жизни.  Любят присвоенного. Присваивают любимого.

В случае любви к рабу человеку не нужна взаимность – ему нужна преданность. На этапе приручения его могут бить, как воспитываемую собаку. При этом нисколько не обижаются на встречную ненависть – она воспринимается как природное естество необъезженного коня. В язык человека входит поговорка: «От ненависти до любви – один шаг».

Доблесть и любовь - стержни, поднимающие мужчину над окружающим миром и поддерживающие его цивилизованность. Он защищает свой род, своих любимых, берёт в плен «чужаков», приручает их и превращает в домашних животных, к которым привязывается и которых любит.

В основе рабовладельческих отношений, вероятно, лежала Любовь.

Пока раба любят, он живёт при хозяине. Когда любовь кончается, его   выгоняют. Либо убивают. Либо продают. Либо превращают в рабочий скот.

Прирученные либо рождённые в неволе рабы, попадающие в ситуацию, когда их вдруг освобождают от рабства, воспринимают это освобождение как трагедию, искренне плачут и чувствуют себя собакой, выброшенной из дома.

Эпоха территориальной общины начинается с возникновения городов  как  центров средоточия ремёсел и промыслов, перемешивающих людей разных родов и племён и выдвигающих на первый план измерения ценности каждого человека не только происхождение, но и способности.

Таковы античные полисы Древней Греции.

В Диалогах Платона, отражающих взаимоотношения и быт жителей Афин, бросается в глаза переходное состояние той эпохи. Каждый участник диалогов и каждый упоминаемый житель характеризуется как член какого-то рода - чей-то потомок, сын, брат, отец и т.п. (причём речь, как правило, идёт исключительно о мужчинах, т.е. строй является явно патриархальным).

 Но после перечислений родственных связей в центр внимания ставятся общие гражданские добродетели горожан: их способности к ремёслам и  знаниям, личностные качества, а также проблемы гармонизации отношений общего, специального и единичного, порождаемые территориальной общиной.

Осколки античного мира, сочетающего отношения территориальной общины с принадлежностью к патриархальному роду, тейпу,  племени, сохранились до сих пор на Кавказе и во многих местах Ближнего Востока.

Чечня, Ингушетия и другие территории Кавказа до сих пор находятся в той фазе развития народов, которую мы обнаруживаем в описаниях античности.

Как и во времена плавания древнегреческих героев за золотым руном, принадлежность к роду или тейпу и почитание старших остаётся здесь важнейшей чертой мировоззрения.

Стопроцентная явка местных избирателей на выборы и единодушное голосование за кандидатов, поддержанных старейшинами, – это вовсе не профанация выборов, свойственная тоталитарным режимам. А факт реальной власти местных старейшин, достающейся им, минуя фальшь предвыборных марафонов и избирательных кампаний,  через прозрачную демократию тейпов.

Победа территориальной общины знаменуется формированием высшей формы патриархальной организации - государства, простирающего власть над городами и селами определённой территории и сплачивающего население в нацию.

Но и здесь родовые формы не исчезают, а на новом уровне воспроизводятся, нередко поражая современников необъяснимыми особенностями той или иной государственности.

Например, поразителен призрак Древней Спарты, пронзивший  вдруг при Сталине все отношения в СССР, вплоть до ритуальной охоты за илотами,  в форме ночных рейдов НКВД на «чёрных воронках», после которых многие исчезали бесследно…   

Дело не в поверхностной аналогии со спартанским коммунизмом и со спартанским коллективным рабовладением. Дело в реальной связке времен и исторических эпох, осуществлённой главой страны с кавказским менталитетом. 

К тайнам русской души добавился спартанский дух и спартанский энтузиазм. Гитлер ошибался, называя СССР колоссом на глиняных ногах и ожидая, что он рассыплется под ударами Третьего Рейха. Воскресив в Германии имперский дух Третьего Рейха, он не заметил, что на территории России произошла реинкарнация Древней Спарты. И был наказан.

Дух Древней Спарты, с её коммунистическим рабовладением, до сих пор витает над Россией, то и дело выплёскиваясь в общественные события.

То в форме андроповских облав на прогульщиков, намекнувших на несостоявшийся вариант перестройки, вынашивавшийся в недрах КГБ.

То в форме чеченской мафии, заставившей в начале 90-х годов платить ей дань чуть ли не половине российского бизнеса, от Балтики до Японского моря, и грозившей превратиться в новое издание НКВД, если бы чеченец Хасбулатов победил в противостоянии с Ельциным в октябре 1993 года.

То в форме националистических молодёжных движений, по сути воскрешающих спартанские традиции.

Этот дух, словно джинн в лампе Аладдина, непрерывно воспроизводится в недрах разных российских   сообществ и её спецслужб, готовых при случае предложить свой вариант аксиоматизации общества.

8.7. Русский мир

Население России – это прежде всего русский мир, который исторически рос, как множество открытых неродовых общин, заселявших обширную территорию Восточной Европы.

Позволим себе гипотезу, что русский мир слишком мифологизирован людьми, с ним не знакомыми, так что ему, с одной стороны, приписаны свойства, которых не было, и, с другой стороны, у него не замечены очень важные свойства, указываемые профессиональными исследованиями. Укажем исследование этнопсихолога Светланы Лурье, изложенное в профессиональном труде «Империя как судьба».
Оказывается, русский человек, вопреки мифам, никогда не зацикливался на общине как форме коллективной собственности - идея коллективизма приходит к нему лишь в исключительных случаях, при необходимости, часто как навязанный извне, а не как собственный идеал.

Коллективизм в русском мире часто выступал идеей сил, порабощающих русского человека,  - то круговой порукой перед помещичьим строем, то коллективно-колхозным рабством.

Русский человек исходно всегда выступает не общинником и не коллективистом, а государственником, единицей русского мира, объединяющего все отдельные общины. Он считает себя вправе переходить из общины в общину, из края в край - как человек «русской воли», персоналист, отвечающий за всю Русскую землю. 
Исследователь природы русского имперского духа Светлана Лурье пишет, что русская община никогда не была формой коллектива, сплочённого общей собственностью, как, например, крестьянская община в Германии.  Русская община организовывалась вовсе не на коллективной собственности, а как форма властного мира, претендующего на государственные функции, на контроль справедливости. Этот мир обращался часто к государю с челобитными, осуждая чиновников и заступаясь за мирян, потому что всегда считал себя вправе обращаться напрямую к государю.
Светлана Лурье отметила особенность: с самого начала образования каждая русская  крестьянская  община  проходит фазы развития противоположно развитию германской крестьянской общины.

Русская община стартует, как правило, с захвата свободных земель и формирования на них обособленных хозяйств, объединяющихся чисто политически в волостную общину - как мир, стоящий на страже интересов   каждого, включая туземцев, заступаясь за право каждого на землю. Какими бы стычками с местным населением ни сопровождался начальный захват территории, русское заселение никогда не вело к обращению местных туземцев в рабов или изгоев: они становились равноправными участниками формируемого общества, с сохранением очагов культуры и местных традиций, - ассимиляция с русским миром шла сугубо добровольно.

По мере притока новых поселенцев на территорию волости и появления дефицита земли, этот мир сам, решениями сходов, инициирует переделы на принципах «поравнения», наделяя вновь прибывших землёй, отрезаемой мирянами, по сути, от себя. Причём чем дефицитнее земля, тем глубже её переделы. Внутри хозяйств при этом сохраняются отношения исходного индивидуализма - орудия труда, даже внутри семей, остаются индивидуальной собственностью, указывая глубинный неколлективизм русского человека.

Противоположна эволюция немецких общин. Захватывая землю, община немцев объединяется общей собственностью на неразделённые угодья. При этом разрешается перегонять скот через границы наделов, что свидетельствует о восприятии пастбищного пространства общим достоянием, которое должно быть доступным каждому. По мере роста числа поселенцев земля становится дефицитнее, заборы между наделами укрепляются и становятся непроходимыми. Наделы уже защищаются как частная собственность, охраняемая законами.

Здесь, чем на земле теснее, тем жёстче собственность на неё: общество встаёт на стражу частной собственности. Исходно являясь общинниками, немцы в общине индивидуализируются, структурируются и упорядочиваются.

Русские, наоборот, исходно индивидуальны, а в общине стремятся защитить индивидуальность каждого принципом «поравнения», а когда возможности этой защиты утрачиваются, то склоняются к бунту.

В действительности русский человек не общинник и не частник. Он   государственник, несущий в себе культуру ответственности за всех людей. Когда бремя этой ответственности становится невыносимым, русские покидают родные   места, иногда целыми деревнями, и отправляются осваивать новые земли, где, как правило, уединяются, ставя рядом не более двух домов. Деревни со многими домами растут позже, с приходом новых поселенцев и  расселением потомства.

При появлении новых поселенцев русский человек их всех устраивает по справедливости, учиняя общинные переделы на принципах «поравнения», ограничивая себя, радея за всех. Когда и новый мир «переполняется», он вновь срывается на волю, уходит на новые земли.

Получается,  русский человек - как Сизиф: всё время ищет волю и строит справедливый мир, а русская экспансия есть вечное  строительство Империи Справедливости.

Исследуя логику русских бунтов, Светлана Лурье обнаружила, что они никак не «бессмысленны»: все русские бунты начинаются с требований… законности! Русский бунтарь всегда радетель законности и справедливости. Но, встречая сопротивление так называемых «сильных людей», он становится беспощадным.

Важен смысл, в котором русские ощущают мир «переполненным». Дело не в том, что поселенцев становится много и не получается их «поравнения», а в том, что, устраивая свою законность на новой земле, они упираются в бессилие продолжать творить справедливость.  Преградой им становится чиновничество, которое с запозданием, но назначается сверху, неся иную, чем у русского человека, законность.

Каждый русский считает себя законником - этим он и противопоставляет   себя чиновничеству. До поры русские всем миром терпят - шлют царю челобитные. Когда это не помогает, они либо бунтуют, либо  переселяются на новые земли.

Свобода переходов людей между общинами и экспансия на свободные земли были основой единства расширяющегося русского мира. Эта свобода создавала мировое русское пространство, питающее каждого человека имперским духом.  В этом пространстве каждый человек, независимо от его этнического происхождения, мыслил себя русским - в масштабе всей доступной для переходов между общинами земли.

Русский мир легко принимал в себя представителей других народов, без истребительных противоречий уживаясь с ними, вбирая в себя ценности их культуры и считая возможными для них любые должности, вплоть до главы государства, - вспомним Рюрика или Сталина.

Русские сочетали в себе земледельческую оседлость с душой кочевника, меняющего один земледельческий район на другой и считающего своё переселение государственным актом.

Но для властей русский мир и переходы людей из общины в общину доставляли неудобства. И они воевали против этого реального коммунизма, ограничивая его то  Юрьевым днём, то прикреплением к дворянам, то указами об ограничении переселений, то институтом «прописки».

Актуален вопрос, чем же на самом деле было то социальное явление, которое называется русской общиной, - было ли оно, вообще, общиной в традиционном понимании?!  Представляется, что русская община – это не просто община и даже вовсе не община, а МИР, причём специфика этого мира в том, что каждый человек в нём сам по себе  индивидуальность, претендующая на государственное мышление в мировом масштабе.

Русский мир есть реально коммунистическая конструкция: он есть ответственная собственность каждого члена, возвышающегося до духовного отождествления с государством. Этим объяснима традиционная массовость государственного мышления в России, массовый интерес к политике, что всегда отличало русского от типичного европейца. Этим же объясним и традиционный раскол, конфликт между народом и властью: власть, будто сослепу, не отождествляет себя с русским миром и ведёт себя отчуждённо по отношению к  народу.

Российская империя росла не царскими захватами чужих территорий, а переселенческой мобильностью народа, которая была внутренней пружиной расширения границ империи. (См. Светлана Лурье, «Империя как судьба»: http://svlourie.narod.ru/iks/ikstoc.htm)

Коренной интерес и исторические чаяния русского народа даны развитием и продвижением русского мира, объединяющего людей, независимо от крови и веры, справедливой государственностью, служащей процветанию и счастью каждого человека.
При этом каждый народ, входящий в мир русской государственности, сохраняет свой язык, свои обычаи и культуру, а каждый его представитель равноправно участвует во всех делах русского мира и равно выступает человеком русской национальности.

Поэтому Россия – это цивилизация, объединяющая полиэтническое население, основную часть которого составляют русские - как носители русского мира. Государство, образуемое над этой цивилизацией, сплачивает всех в единую нацию – русскую.

До тех пор, пока Россия чревата русским миром, она обречена нести имперскую миссию справедливости и законности во все миры.

Миссия России и сегодня объективно востребована вопиющим противоречием между историческими свойствами и потенциалом её населения и его фактическим состоянием: после развала СССР народ России вынужден развиваться в колониальном фарватере Запада.

Освобождая себя от этого состояния, Россия обречена освободить от него весь мир.

Таким образом, России объективно нужна новая реинкарнация Российской империи и обновлённая миссия строительства справедливого мира. Кто призывает к созданию русского национального государства, замкнутого в спорных границах «чисто русских областей», отказавшихся от имперского духа, тот способствует уничтожению русского мира как цивилизационного феномена в угоду чужим империям.

Русскому миру нужна адекватная хозяйственная модель, чтобы экономически преодолеть мощь капиталистического Запада и обрести силу Империи Справедливости.

8.8. Русский мир и феномен русского национализма

Русский национализм сегодня можно считать новым явлением.

Национализм, как правило, есть движение за самоопределение народа, за собственное, независимое национальное государство и за превращение народа в нацию с собственной государственной территорией. Либо за освобождение от захватчиков.
Пока у народа нет своей государственности, он ещё не нация.

Выше отмечено, что русские издревле ощущают себя государственниками. То есть русский народ является давно национально зрелым, самостоятельным и независимым.
Более того, обладает имперским духом. Поэтому факт русского национализма сегодня сам по себе указывает на определённые исторические утраты, проблемы и  серьёзность исторического момента.

До 1917 года о русском национализме можно было говорить лишь как о движении в дворянской среде, направленном против безбожной цивилизации Запада, - он имел форму славянофильства. Внутри России, в отношениях с другими народами Российской империи, речь могла идти о великодержавном шовинизме, но не о национализме.

В советское время (на бытовом уровне) национализм слегка ощущался в национальных республиках как растущее самосознание нерусских народов, получивших территориальную автономию. Росту этого самосознания содействовала политика большевиков, принявших в 1923 году решение о проведении политики коренизации этнических республик. На Украине, например, согласно этой политике, было резко сокращено обучение в школах на русском языке, 97 % детей обучалось на украинском.

На всем протяжении существования СССР русские подвергались своеобразной дискриминации: во всех республиках при занятии государственных должностей приоритет отдавался представителю местной титульной национальности.

Во всех вузах России представители малых народностей имели приоритет при поступлении на учёбу.

При этом Советская Россия – РСФСР – не давала русским ни в чём никакого приоритета, т.е.  русские как бы не имели собственной национальной территории.
Впрочем, по мироощущению, все русские в СССР указывали   своей  Родиной не РСФСР, а СССР в целом. И это смягчало потенциал некоторого напряжения, которое постепенно развивалось.

Ситуация существенно изменилась в 90-е годы. Развал СССР привёл к болезненному разрыву единого русского народа границами национальных чиновничьих суверенитетов.
В республиках, теперь отделившихся от России, русские подверглись заметному давлению, так что многие вынуждены были переселяться из республик в Россию, бросая обжитые места, работу и имущество. Впервые со времён нашествия хана Батыя русские вновь потянулись под крышу Москвы.

Но развал промышленности в национальных республиках породил в них массовую безработицу, и вслед за уезжающими русскими в Россию ринулись и местные национальные кадры. Возникла принципиально новая ситуация: теперь не русские были колонистами, экспансивно расширяющими зону русского мира, переселяясь по всем закоулкам Российской империи. Теперь колонистами стали жители новоявленных национальных государств, массово двинувшиеся в поисках работы и жизнеустройства в Россию. На бытовом уровне это реально воспринималось и воспринимается как колонизация России жителями бывших окраин Российской империи. Из-за традиционного отсутствия государственной поддержки русских в России это создало корни нового явления – русского национализма как реально национально-освободительного движения.

По причине того, что Российское государство по традиции советских времён проводит  интернациональную политику,  русский национализм оказался направленным не столько против приезжих, сколько против собственного государства, умножая и без того традиционный раскол между русским населением и государством. Возникла парадоксальная ситуация:  в государстве, в котором свыше 80 % населения  считает себя русскими, деятельность русских националистических движений приравнивается к экстремизму и преследуется по закону.

Парадокс объективно усиливается тем, что русский национализм не только усилил традиционный раскол Российского государства и его населения, но и внёс дополнительный раскол в сам русский мир, поскольку вошёл в противоречие с его традиционным имперским духом.

Эта ситуация не могла не породить множество различных организаций, по-своему осознававших и выражавших интересы русского народа и называющих себя русскими националистами.

Этим не могли не воспользоваться различные силы, заинтересованные в ослаблении имперского русского духа. В русской националистической среде стали культивироваться идеи русского национального (неимперского) государства, ограничивающего себя некими русскими областями, в рамках которых якобы русские получат свои национальные привилегии. Очевидно, что явной целью этих сил является продолжение распада СССР, а теперь уже  распада России на  мелкие национальные государства и фактическое упразднение феномена русского мира. Получателем выгод этого распада, очевидно, станут имперские силы, традиционно противостоящие России.

Особую концепцию русского национализма представил известный предприниматель и общественный деятель Михаил Ходорковский.  Остановимся на ней, чтобы показать несовместимость идей русского национализма с понятиями русского мира.
Выйдя на свободу, М. Ходорковский провозгласил себя русским националистом и выразил готовность лично воевать за территориальную целостность России, если встанет вопрос об отделении Кавказа.

 В лекции «Между империей и национальным государством» он скрестил национализм и либерализм. И обратился к понятию «нация», препарируя его так, чтобы это скрещивание стало простым и естественным.

Этнос, народ, нация… Этот временной ряд понятий указывает вектор развития исторических общностей людей. М. Ходорковский не даёт чётких различий между ними, смешивает их в одно понятие. Он говорит, мол, «одни рассматривают нацию, прежде всего, как культурную общность. В их представлении нация - это группа людей, объединённых... языком, религией, историей... Другие, напротив, полагают более значимой политическую или гражданскую общность вне зависимости от этнической и культурной принадлежности. В их представлении нация - общность «граждан», т.е.  своего рода политическое объединение».

Апеллируя к разным бытовым трактовкам идеи «нация» и не отделяя её от идей этноса и народа, он умозаключает: «Очевидно, что истина находится где-то посередине».
Такая позиция удобна. Разоружает критически мыслящих оппонентов: мол, что хотите, то и понимайте под «нацией». Позволяет привлечь на свою сторону всех, кому лень на эту тему ещё раз подумать. И объединить под знамёнами своих идей носителей противоположных идеологий.

Исходя из этой позиции, перспективы русского национализма сводятся, по Ходорковскому, к преклонению колен перед священной коровой либерализма - перед культом «права выбора» каждым человеком той самоидентификации, в том числе этнической или национальной, которая ему нравится.

 Ходорковский говорит, мол, «современный человек не готов отказаться от национальной самоидентификации в глобализирующемся мире», а либералы в России, «участвуя в национальном самоопределении, добиваясь изменений в государственном устройстве... последовательно отстаивают права человека как высшую ценность, конечную цель государственного и национального строительства. В том числе в интересах отдельного русского человека, в интересах всей русской нации».

Или: «либералы исторически поддерживали право нации на самоопределение, вплоть до создания собственного государства, и нет никаких оснований отказывать в этом праве русскому народу». (Http://sputnikipogrom.com/politics/7432/khodorkovsky/ )

Тем самым русским националистам предложена либералистская крыша.

Крыша от кого?

Да, якобы от общего врага, объединяющего националистов с либералами. И далее Ходорковский указывает, кто этот враг. Это, мол,  «наднациональная бюрократия».

Мол, именно наднациональная бюрократия лишает русский народ национальной самоидентификации, грабит ради финансовых преференций национальным автономиям и приносит его в жертву своим имперским амбициям.

В пример приводятся и СССР, и нынешняя Россия, где русские - единственная из всех национальных автономий нация, лишённая национальных органов власти, которые, мол, подменены органами наднациональной бюрократии.

Эти рассуждения приводят к лозунгу создания национального русского государства, в составе которого допускаются те же национальные автономии, что и сейчас, но предполагается, что роль выразителя интересов титульной – русской - нации будет играть Государственная дума, отражающая якобы реальные пропорции национального состава населения, - ей лишь надо дать высшую власть, подлежащую отнятию… у Президента (!)

Итак, защита русского народа от имперского произвола наднациональной бюрократии свелась к упразднению власти Президента. При этом главным, по Ходорковскому, становится отказ России от претензии быть Империей и её успокоение в рамках Национального Русского Государства как парламентской республики, в которой роль балансира национальных интересов выполнит Совет Федерации, где каждая нация, мол, должна быть представлена одинаково.

В итоге, по М. Ходорковскому, Национальное Русское Государство – это по своей форме то самое государство, которое было в России в краткий период перед октябрём 1993 года, т.е. парламентская республика.

Но на чём основано утверждение, будто Госдума адекватно выразит пропорции национального состава России и станет выразителем интересов русского народа?
Очевидно, что национальный состав Госдумы вторичен на фоне истинно наднациональных сил, которые распределяют меж собою депутатские кресла. Надо ли заострять внимание на том, что, помимо «наднациональной бюрократии», объявленной М. Ходорковским общим врагом либералов и националистов, за власть в России борется и «наднациональная буржуазия»? И что имперскими амбициями обладают не только бюрократы, но и капиталисты?  И если кресла в Госдуме захватывает имперская буржуазия, то что за Империя получает власть над Россией в этом случае? Боюсь, что это будет вовсе не русская империя.

Итак, идея национального русского государства фактически приведёт к государству с наднациональной имперской буржуазией во главе. Чья империя вознесется над русским миром в этом случае?

Очевидно, это нонсенс, будто Госдума выразит интересы русского народа.
Учитывая геополитические реалии, русскому миру нельзя отказываться от имперского духа – иначе он вообще перестанет быть русским миром и попадёт под власть чуждой ему империи, защититься от которой можно, только противопоставив ей свою империю.

А потому, нонсенсом является и идея национального русского государства в форме парламентской республики.

Позволю себе пространную цитату из предисловия профессионального исследователя этнопсихологии русского мира Светланы Лурье к научной монографии «Империя как судьба» - предисловию, задающему откровенную и искреннюю позицию русского мира по отношению к русскому национализму.

«Обратившись к истории, мы изумимся – сколько среди высших и низших военных чинов русской армии, даже генералитета, нерусских фамилий.

В Тбилиси на берегу Куры, около армянской церкви, кладбище героев кавказских войн ; Тер-Гукасова, Бебутова, Лорис-Меликова и других.

Ради чего воевали они? Ради возможности остаться в нашей империи. Ради нашей империи, ставшей и их империей.

Импульс Империи даёт один народ. Он включает в свой жизненный круг, в свой государственный круг другие народы, иногда с их согласия, иногда вопреки их воле.

Делает он это не ради политического интереса и выгоды, а ради своих идеалов.
Потому что уверен и чувствует, что правильно именно это, потому что чувствует, ''что с нами Бог'', и смеет сказать ''Покоряйтесь, языцы, яко с нами Бог''».

Он предлагает другим народам так же жить с Богом. И другие народы это очень часто понимают, воспринимают правильность происходящего и вливаются в ряды народа, с которым Бог.

Таким образом, всё здание империи строится на всепроникновении этой высшей ценностной доминанты, которую можно и должно назвать центральным принципом империи.

... Нечего удивляться, что закавказские народы, всеми силами сохраняя свою этничность, сражались и умирали за нашу Российскую империю. Они считали её своей империей, такой же нашей, как и своей. Наша империя стала их родиной, их страной,
в той же мере, что и нашей страной. ...

‘’Национализм'' имперского народа, стремление выделить для себя какое-то исключительное место, поставить собственный ''национальный интерес'' или, того хуже, собственную этничность выше имперского принципа имеет своим следствием не только неизбежную деструкцию империи, но и распад имперского народа.

... В России прошёл какой год с начала пресловутой перестройки, а вразумительного русского национализма так и не зародилось. ...

Весь наш русский национализм – не национализм, а карикатура на него! Все рожаем ''не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку''.

Не надо себя мучить и других пугать. ...Мы не делим и не сможем поделить мир по принципу ''русский – нерусский''. Не то чтобы у нас не было ощущения русскости.
Но из нашего ощущения русскости, из нашей любви к России, из нашего патриотизма национализм не вылепить.

Мы, скорее, запишем в русские всех хороших людей – будь они хоть папуасы. Мы сформировались как имперский народ и поделать с этим ничего невозможно, а главное – не нужно.

Потому-то русские и согласны были жить в том жалком, но грозном подобии Империи, которое именовалось Советским Союзом, и там тоже служили своего рода имперскому принципу, только искажённому и уродливому – безбожному принципу.

Американцы, которые на долларовой купюре пишут: ''Мы верим в Бога'', словно лучшего места для этого интимного признания не найти, для которых Бог как бы сливается с долларом, все-таки имели немалые основания обозвать нас Империей зла.

Мы рискнули скинуть с себя зло...

Рискнули. Многое потеряли. Но потеряли не всё. Осталась странная и невыразительная Российская Федерация, медленно и мучительно очищающаяся от многолетнего зла, но ещё аморфная, неприкаянная, увязающая в больших и маленьких грешках, и она тоже, по сути, жалкое подобие империи. Мы согласны жить и в ней.

Но почему мы должны жить в жалком подобии империи, а не в Империи? Честное слово, потому что боимся слов, кем-то измазанных, запачканных слов - и не более того.

Мы спокойно сносим, когда на телевидении и в газетах слова ''империя'', ''имперский'' появляются исключительно как ругательство, как способ одёрнуть нашу власть, когда она пытается поступать более-менее  по правде.

Мы трусим помогать нашим союзникам не потому даже, что опасаемся, что и нам достанется. Мы боимся сделать имперский жест, чётко очертить нашу зону влияния, потому что боимся упрёка в имперскости.

Но ведь это бред! Этот страх не стоит и одного волоска сербского ребёнка!
Пора остановиться в этом саморазложении и самозапугивании.
Хватит предавать других, хватит предавать и калечить себя самих. Нет у нас выбора.

Россия никогда не станет государством-нацией. Россия мучится, именуясь федерацией, России незачем быть пародией на империю.

Она должна перестать бояться собственной тени и сказать самой себе: ‘’Наша цель – имперское строительство! Нам надоело жить в плоском бумажном мире карикатур, мы желаем нормальной и здоровой Империи!'’».

(Цитировано по: Светлана Лурье,
8.9. Человек как уже общество

Внутри человека живёт множество сущностей, борющихся друг с другом за власть над его поступками. Эти сущности то всплывают из подсознания, как внезапно разбуженный зверь, или добрый молодец, или как потребность, продиктованная желудком или иным органом. То они заселяются в человека извне в качестве актуальных задач, захватывающих дух при посещении им того или иного из параллельных миров, регулярно присваивающих время его жизни.

Состав множества реальных и  виртуальных  сущностей, поселившихся в человеке, зависит от развитости общества, от состава действующих в нём институтов и правовых механизмов, от прочитанных человеком книг и просмотренных фильмов, от особенностей  его тела, от содержания его работы, круга друзей, знакомых, коллег и,  наконец, от начатых, но не законченных дел...

 Сталкиваясь друг с другом в человеке, они уподобляют его сложному обществу, в котором идёт борьба.

Человек, наполненный этими сущностями, есть уже Общество.

Распределяя и расходуя личные ресурсы – внимание,  время и вещи - между делами, преследуя внутренние и внешние цели, человек действует, как уже Производство, где сам он и работник, и начальник, и цель, и средство, и продукт.

Заключая сделки с самим собою, разрываясь между вариантами поступков, сопоставляя и взвешивая последствия вариантов решений, делая выбор, меняя одни свои намерения на другие, человек ведёт себя, как уже Рынок.

В этом уже Рынке он расплачивается собою, приобретает себя же - выступает уже и Деньгами,  и Товаром.

Попадая в объятия конфликтующих сущностей, проигрывая их борьбу   внутри себя, человек есть уже и Война, где он и агрессор, и жертва, и защитник.

Ключевое заблуждение и либералов, и демократов, и  марксистов  в том, что они, каждый по-своему, противопоставляют человека и общество и не учитывают их сущностного единства.

Либералы возносят над обществом гордыню частной собственности, которая хищничает в стихии общественного рынка. Уничтожают целостного Человека. Разлагают его на прихоти и амбиции, защищаемые культом «свободы выбора». Превращают человека в материал строительства долговых пирамид.

Демократы возносят над обществом гордыню представительной власти и поклоняются культу избирательной системы - разновидности кулачного права.

Избирательные системы демократов действуют в парадигме отделения власти от человека («избирателя») и уже этим заведомо порочны.

Кроме того, они уподобляют общество одинокому человеку, разрываемому частными прихотями - партиями, и дезориентируют общество публичной борьбой за партийно-формулируемые интересы.

Марксисты поклоняются дьяволу классовой борьбы. Возносят над обществом гордыню административного разума, ставят его стихию выше рыночной стихии.

Классовое сознание есть в действительности та или иная однородная сущность, массово пробуждающаяся в людях, сосуществующих в обществе.

Нелепо доверяться аксиомам (идеалам) стихийно пробуждающейся сущности.

Большевики, подменившие задачу строительства социализма задачей истребления рынка, не учли, что общественный рынок и есть та раскрывающаяся книга человеческих способностей и потребностей, которую следовало бы не топтать, а преобразовывать, балансировать и развивать в направлении реализации лозунга «от каждого – по его способностям, каждому – по его потребностям».

Воюя против рынка, марксисты в  СССР  монополизировали в руках государства инициативу и предприимчивость народа, чем предали идеал гармонически развитого человека как сущностной частицы коммунистического общества.

Планирование, которое они навязывали обществу, было лишь формой стихии управления фабрикой с непрекращающейся борьбой за условия купли-продажи рабочей силы, скрывающейся за процессами нормирования труда.

Система норм и нормативов, положенная в основу советских планов,   выражала текущее соотношение сил этой стихии  и была лишь частным случаем действия  либералистской «руки рынка».

Строя не коммунизм, а общество-фабрику как единый «либеральный атом», большевики фактически действовали в капиталистической парадигме.

Исчерпав заведомо ограниченный потенциал эффективности государственно-монополистического администрирования, СССР рухнул, доказав историческую обречённость государственного капитализма, но не коммунизма, которого он и не строил.

И марксисты, и демократы, и либералы, каждый по-своему, поклоняются культу стихии, пленены частностью.

Они не озабочены Человеком, мечущимся из-за них между Сциллой либерализма, Харибдой демократии и шизофренией Диктатуры пролетариата.

Они не учитывают, что каждый человек есть уже общество, населённое множеством сущностей, между которыми, как и в реальном обществе, идёт борьба, и что реальное общество своей структурой лишь раскрывает ту борьбу, которая идёт в каждом человеке.

Феномен личности, занимающей определённую позицию, - это лишь тот или иной результат постоянной внутренней борьбы.

Массовость выбора людьми однородных позиций создаёт ситуацию, в которой общественные позиции формируются раньше, чем конкретным человеком сделан внутренний выбор, так что ему приходится выбирать под внешним давлением.

Навязывая человеку внешний выбор, общество вмешивается в его внутреннюю борьбу.

Это вмешательство может ломать и уродовать человека.

Рассматриваемое в масштабах общества, это вмешательство нельзя отдавать во власть частных сил или слепой стихии, как то проповедуют либералы.
Так же, как нелепо говорить и о правах человека, не оговаривая его сущности.
Результаты внутренней борьбы могут быть плачевными - она может породить и наркомана, и насильника, и педофила…

Сущностный выбор человека, как и общества, идёт вне логики - реальным соревнованием внутренних сущностей за власть над его сознанием и поступками.

Принципиально важным является влияние общества на это внутреннее соревнование.

Рассудок, как способность логического мышления, играет роль лишь инструмента в руках победившей сущности.  Он движется в плену её аксиом.

Апелляции к рассудку человека поэтому вторичны и уместны лишь в рамках аксиом той сущности, что властвует в данное время над человеком.

Первичны же апелляции вне логики - не к рассудку, а к сущностям, дремлющим или бодрствующим в людях.

Такие апелляции в направлении совершенствования человека должны быть заложены во всех институтах и правовых механизмах, действующих в обществе.

 Во имя общей безопасности общество обязано иметь в виде господствующей идеи в умах людей идеалы  справедливости  и  совершенного, гармонически развитого  человека и быть во власти институтов и механизмов, нацеливающих все отрасли деятельности на служение этим идеалам.

Становление, развитие и защита этих институтов и механизмов должны быть в центре внимания всех общественных сил.

Соответственно, истинная цель развития общества - не мифически равные права, не власть над общественной стихией, а надлежащая защита и   совершенствование мира Человека как сущностной частицы Общества, разворачивающей себя в Общество и в то же время замыкающейся в себе, как в уже Обществе.

Для раскрытия механизмов, нацеливающих все отрасли общества на совершенствование человека, необходимо переосмыслить и усовершенствовать действующие в реальном обществе деньги, ценности, рынок, собственность, религию и государство.
Совершенный человек явится продуктом совершенствования мира человека, в качестве которого выступит общество, обладающее совершенными деньгами, совершенными ценностями, совершенной собственностью, совершенной культурой, совершенной религией и совершенным государством.

Началом предлагаемого переосмысления явится понимание факта, что каждый человек и каждый предмет его мира есть одновременно уже и деньги, и ценность, и собственность, и объект культуры, и символ веры, и власть.

8.10. Человек как уже деньги

Любая целесообразная деятельность, после того как её цель уже определена, начинается с решения человека посвятить себя её достижению, временно пойти на какие-то  жертвы  в обмен на цель этой деятельности.

В этом решении человек выступает как универсальный эквивалент, способный деятельно отдаться достижению цели, - выступает как Деньги, отдаваемые ради ценности, являющейся целью этой отдачи.

Любая деятельность осуществляется, только если есть человек, в неё вложенный, играющий для неё роль непосредственно Денег.

Если для обеспечения некоторой целесообразной деятельности нужны дополнительно комплектующие условия - ресурсы, как продукты других дел, то Человек должен, по идее, отдавать себя и этим смежным делам.

Чтобы не отдавать себя всему, что комплектует начатую деятельность, он вынужден изобретать себе, как истинным деньгам, заместителей.

В историческом итоге золото, доллары и т.д. есть лишь суррогатные заместители человека, изобретённые быть инструментами его освобождения от необходимости отдаваться всем смежным делам.

Универсальная способность и универсальный ресурс - Человек - есть прямая и истинная форма Денег.

И наоборот, истинные Деньги – это Человек. Все иные формы денег – лишь суррогаты, его замещающие.

На роль суррогатных заместителей денег годится всё, что можно навязать кому-нибудь в обмен на то, что нам требуется.

Реальное общество начиналось от первобытного коммунизма, где хозяйство племени состояло из общего имущества.

Общие объекты племени на роль обменных эквивалентов не годились. Годились лишь индивидуально присвоенные вещи - а ими были военные трофеи, захваченные силой.
Сначала, в силу неразвитости производства, главными трофеями были пленники,  прежде всего женщины. Из-за них и вспыхивали войны.

Поэтому первыми заместителями Человека как Денег стали другие люди.

Человек-захватчик распоряжался ими, пуская их вместо себя в дело – либо как рабов-работников, либо отдавая их другим в обмен на то, что требовал себе.

Он мог и вернуть пленников на родину, требуя за них выкуп. Так сложилась одна из целей военной деятельности – добыча пленников как уже Денег.

Причём человек-захватчик и сам выступал как Деньги - навязывал себя и свои военные услуги в качестве эквивалента, за который требовал дань.

Поэтому первая экономическая формация, в которой общество явило себя целостной цивилизацией, оказалась строем военных захватов, работорговли и рабовладения.

Этот  строй  - лишь фаза становления денег - как сущности, отделившейся от человека в качестве средства, отдаваемого им вместо себя в обмен на требуемую ценность.

Памятуя о порождении денег из Человека, древние греки считали, что человек есть истинная мера всех вещей.

Эта истина сосуществовала с невольничьими рынками, где главными деньгами и главными товарами были люди.

Общественное разделение труда стимулировалось изобретением денег и навязывалось деньгами, используемыми в качестве формы оружия, заменявшего явное порабощение вымогательством дани за навязанные услуги.

Так, наряду с натуральными хозяйствами землепашцев, скотоводов, рыболовов и т.д., по мере формирования территориальной общины  и с развитием городских ремёсел, сразу развивались и сугубо денежные хозяйства, а именно:

- военные дружины, навязывавшие своё военное покровительство деревням, городам и купцам в качестве формы денег в обмен на дань и кормление, а также добывавшие у окрестных племён пленников, дань и трофеи - как уже деньги;

- государства, чеканившие суррогатные деньги из золота и серебра;

- купцы, менялы и ростовщики, превращавшие в деньги всё – и продукты, и нужду в продуктах.

Деньги, как внутренняя сущность Человека, выходя и отделяясь от него, порождали обмен и многоотраслевое общество, связывали мир денежными узами разделённого труда.

Развитие обмена и разделения труда, в свою очередь, развивало Человека, вычленяя в нём всё новые и новые способности, свойства и потребности, углубляя общение людей и развивая их язык как инструмент схватывания, анализа, синтеза, изобретения и заселения в него всё новых и новых общественно-культурных сущностей.

8.11. Человек как уже ценность и пространство его реализации

Выше мы указали, что человек есть уже общество, уже производство, уже рынок и уже деньги.

Теперь рассмотрим ценности человека, а затем и его самого - как ценность - и опишем пространство его реализации.

8.11.1. Ценность

Целесообразная деятельность начинается с установления цели - как той ценности, ради которой данной деятельности отдаются человек, а также его личное время и замещающие его деньги - всё то, что далее будем именовать средствами.

Ценность и есть та цель, ради которой отдаются средства.

Например, ценностью является вовремя и уместно поданный обед.

Причём обед, поданный не вовремя и неуместно, хотя и тот же самый по составу пищи, ценностью не является и может быть отменён, а пища – выброшена на помойку.

Этот пример показывает, что существенными атрибутами ценности являются её предназначенность, своевременность, уместность и востребованность.

Предназначенность означает наличие культурно-производственного или культурно-потребительского обряда  или ритуала, являющегося частью образа жизни человека - как объективной общественной культуры, воспроизводящей регулярный спрос на ценность данного рода.

Например, обычный  семейный завтрак, обед или ужин есть регулярный ритуал, выполняемый по определённой программе действий.

Уместность и своевременность означают наличие требований к месту и времени появления ценности в событийном контексте конкретного обряда или производственного процесса соответствующей культуры.

Востребованность равносильна удовлетворению требования, чтобы данная ценность была представлена в нужном месте и вовремя, в количестве реального спроса на неё, но не более того.

Всякая ценность, отличная от человека, ценна не сама по себе, а своей ритуальной предназначенностью. Так, ценность золота освящена успешностью ритуалов его обмена на любые ценности.

Стремясь к достижению любой цели, человек всегда имеет в виду ритуал применения (использования) достигнутой цели, как тот смысл, ради которого предпринимается целесообразная деятельность.

Этот смысл в конечном счёте сводится к первичным человеческим ценностям, т.е. к человеку, к его самоутверждению как высшему ритуалу.

8.11.2. Потребительная стоимость

Потребительная стоимость есть предмет определённого качества, способный, в определённых соотношениях с другими предметами, быть носителем ценности.

Например, такова пища, подаваемая на блюдах в составе обеда.

Одна и та же потребительная стоимость, как продукт, сообразно обстоятельствам времени, места и культурно-производственного назначения, может быть носителем разных ценностей.

Например, одна и та же гайка может быть элементом крепежа в руках автослесаря, либо грузилом в снастях рыбака, либо игрушкой в руках ребёнка.

При изменении назначения вещи меняется и её ценность, хотя ни её физические качества, ни затраты на неё, как на продукт, нисколько не меняются.

8.11.3. Стоимость

Стоимость есть величина, измеряющая ценность как цель в единицах отдаваемого за неё (либо затрачиваемого на неё) средства. Так, стоимость обеда может выражаться величиной, скажем, 300 рублей.

Из данного определения и ранее сказанного о Деньгах вытекает, что:

1) деньги, как универсальное средство реализации целесообразной деятельности, выполняют функцию меры стоимости,

2) ценность, измеренная в денежной единице, приводится тем самым к единой мере со всеми измеренными деньгами, ценностными смыслами, так что:

3) установление стоимости есть процесс соизмерения всех ценностей, претендующих на человека, в единицах денег как заместителей человека, т.е.  в единицах сущности человека, поэтому:

4) стоимость, как денежная величина, выражает вовсе не сумму затрат производства данной ценности, а долю человека как сущностной природы денег, выделяемую под власть данной ценности, поэтому:

5) сумма всех стоимостей, которыми обладает данный человек, выступает как его богатство, измеряющее текущую общественную ценность человека как деятельного субъекта.

8.11.4. Цена

Цена есть ритуальная величина, измеренная в каких-либо деньгах и приписываемая натуральной единице  потребительной стоимости  как предмета, предназначенного к продаже.

В силу предназначения к продаже предмет рассматривается как меновая ценность, т.е. как форма денег.

Цена в этой связи есть частный случай стоимости - она измеряет меновую ценность предмета.

Поскольку всякий предмет, предъявленный к обмену, выступает как деньги, постольку, по экономической сути, цена есть обменный курс  обмениваемых денежных суррогатов.

А теперь перейдем к рассмотрению самого человека как ценности.

8.12. Ритуальное пространство первичных ценностей

У человека есть всего одно тело, одно сознание, ограниченные способности и ограниченные ресурсы вещей, власти и т.д., а ценностей, конкурирующих за него в качестве средства их достижения,  много, причём каждая из них претендует быть особым миром, присваивающим себе этого человека.

Ему надо определяться с любовью ; рожать, расти и воспитывать детей, давать им образование. Обустраивать жилище. Обеспечивать себя и свою семью питанием и одеждой. Достигать успехов в предпринятых делах. Продвигаться на избранном поприще. Организовывать свой досуг и отдых. Обеспечивать безопасность тех миров, в  которых  он живёт.

Выбор между целями этих миров заставляет человека сопоставлять и упорядочивать их по стоимости; определять, в какой мере он готов посвятить себя каждой цели – по интервалам времени, по количеству выделенных денег и по отдаче себя самого.

Распределение себя, своего времени и своих ресурсов между этими целями, устанавливаемое человеком  в результате внутренней борьбы сущностей, живущих в нём, есть первичная форма стоимости ценностей, образующих миры человека.

Эти ценности выступают как ценность самого человека, разложенная в сущностный ряд по компонентам, выпадающим в разные миры, отнесённым к одному и тому же человеку, объединяющему их собственным организмом.

Их производство осознаётся человеком как производство самого себя.

Особенность этой формы стоимости - её качественная определённость. Она дана составом и приоритетами первичных ценностей, распределённых по разным мирам, но отнесённых к одному и тому же человеку, выступающему одновременно и средством их достижения.

В этой форме цели и средства диалектически едины, как один и тот же человек, нужный самому себе и вкладывающий самого себя (как средство) в самого себя (как цель).

Исход внутренней борьбы человека, определяющей, как именно и во что он вложится (во что он разложится), зависит от многих факторов.

Ключевыми являются состояние его здоровья, обстоятельства данного общества, места и времени, а также культуры, властвующие в форме сущностей, живущих в нём.

Первичные ценности, требующие регулярной реализации, приобретают   характер ритуальных ценностей. Их ценность предшествует сомнению, их смысл состоит в них самих и не нуждается в обосновании, а их реализация выступает источником смысла всех прочих видов деятельности человека.

Примерами таких ритуальных ценностей являются уход за родителями и детьми, выполнение их просьб и прихотей, оказание дружеских услуг друг другу, а также забота о пенсионерах в масштабе общества.

Типичный городской житель утром просыпается, ритуально умывается, одевается, завтракает, едет на работу, затем возвращается, предаётся своим вечерним занятиям, после чего ложится спать, а со следующего утра всё повторяется.

Этот повторяющийся круг ритуалов составляет жизненный уклад человека, которым раскрывается состав его первичных ценностей - как того, ради чего фактически живёт и действует человек. В круг этих ценностей входят сон, питание, одежда, жилище, работа как творчество, любовь, общение, досуг и другие детальные и общие цели.

В каждой из схожих ситуаций жизненного уклада человек действует по заведённому ритуалу, преследуя не только получение схожего  результата, но и исполнение самого этого ритуала как особой самоцели.

Жизненные уклады современных людей наполнены и разорваны их участием во множестве параллельных миров - от профессиональных гильдий до семьи. Пространство первичных ценностей человека как уже Общества   определяется его менталитетом, составленным из заселённых в него планов-ритуалов особых миров, в которых живёт человек. Они вселяются в него, как внешние сущности, навязывают ему свои частные определения, наполняют его своими ценностями, расширяют горизонты его сознания, но держат в подчинённом положении, навязывают определенные роли, манипулируя и жертвуя им при необходимости. Как отчуждённые ценности, они ставят себя впереди Человека и присваивают себе функцию установления смыслов жизни человека, придавая его действиям и поведению ритуальный, свыше установленный смысл. 

Например, первобытный мужчина ведёт себя ритуально не как Человек, а именно как мужчина (самец), либо именно как охотник, либо именно как воин, если таково его
реальное место в первобытном обществе. 

Лишь спустя фазы культурного развития осознаётся общая культурная ценность «человек», объединяющая в себе все возможные формы человека.

Этой эволюции соответствует фаза Истории - от периода дикости до наших дней, когда Общество развивается как вместилище разнородных культурных стихий, отчуждённых от человека и воюющих друг с другом за власть над Человеком.

Человек в этой фазе только начинает вычленяться из пелёнок общественных связей, поднимать голову и осознавать себя как уже Общество.

До этого осознания он ведёт себя не как Человек, а как ритуально-функциональный элемент общества. 

На полпути к этому осознанию он попадает в плен к либералистской идеологии - к разлагающим общество культам индивидуализма и частной собственности, так же принимающим ритуальный, заданный извне смысл.

Лишь осознавая себя уже Обществом, он осознаёт себя и истинно Человеком,  сущностной частицей Общества, носителем общественных ценностей.

Возвышаясь над частными ценностями, человек осознаёт себя собственником смыслов и ценностей Общества в целом и начинает играть роль истинной ценности.

8.13. Ритуальное пространство ресурсов

Вторгаясь в природу, человек постигает её законы, вырывает из её связей железную руду, уголь, дерево, нефть, животных, растения и энергию и, приписывая им вменённые ценности, трактует их как свои ресурсы.

Он преобразует их в сырьё, материалы, комплектующие изделия, инструмент, машины, здания и сооружения, развивает специализированные производственные и обслуживающие отрасли, производящие эти сущности как продукты и составляющие собою собственно экономику как особый мир человека.

В отличие от первичных ценностей, стоимость которых устанавливается непосредственно самим человеком, вменённая ценность ресурсов измеряется от потребностей конкретного производства, с учётом организационно-технических норм применения, ценности производимой продукции и дефицитности ресурса.

При совмещении производств разных продуктов на одних и тех же предприятиях измерение локальной ценности ресурсов происходит сложными алгоритмами, вплоть до процедур комплексного планирования выпуска и затрат, с использованием критериев оптимальности (целевых функций).

В случае оптимальности действующего плана локальные измерения ценности ресурсов соответствуют «объективно-обусловленным оценкам», понятие которых введено советским математиком Л.В. Канторовичем в математической теории, созданной в 1939 году для решения задач оптимизации производства.

Эти оценки имеют смысл величин удельного прироста значения целевой функции в расчете на единицу прироста используемого ресурса.

Ценность ресурса не сводится к сугубо технической ценности.

Систематически участвуя в деятельности человека, ресурс становится ритуальной частью его мира, приобретает характер культовой ценности, служащей соблюдению культурных обрядов - от обрядов поддержания стратегических запасов до дисциплинарных и стилевых обрядов производства, обмена и потребления.

Так, ценность вилки или пары китайских палочек диктуется не только технологией, согласно которой вилка (палочки) есть технически используемый ресурс, но и культурной важностью ритуала её использования.

Поэтому стоимость вилки или пары китайских палочек может вдруг резко превысить стоимость самой пищи. Это замечание касается любого предмета.

Измеряя вменённую ценность ресурса, следует иметь в виду не только его количество и качество, но и его ритуальное значение как уже культурной ценности.

Производство есть сфера культуры, не только производящая ценности и затрачивающая ресурсы, но и дающая смысл жизни и культурное удовлетворение.

Оценки вменённых ценностей, измеренные в условиях локальных ситуаций, служат ориентирами при определении рыночных цен.

Ритуальное пространство ресурсов в целом дано как множество предприятий всех отраслей общества, обслуживающих их производство, продвижение к использованию и использование.

Любое из этих предприятий есть ритуальный центр целесообразной деятельности, образующий особый человеческий мир, производящий ценности на единой культурно-технической, кадровой и денежной базе.

Каждое предприятие выступает как объект реальной общественной культуры, как общий мир сотрудничающих в нём людей и в этом смысле представляющий собою ценность особого рода, имеющую, как и любая ценность, стоимость в денежном измерении.

8.14. Ритуальное пространство меновых ценностей

Обмен и его сфера, именуемая рынком, порождается и развивается денежной активностью людей, навязывающих свои товары-деньги в обмен на требуемые ценности.

Как объективное явление, рынок имеет двойственную природу.

С одной стороны, рынок есть общее пространство реализации способностей и потребностей людей и их предприятий и претендует быть собственностью, равно принадлежащей всем.

Как общая собственность, рынок подобен природе, джунглям - общей среде обитания людей, животных и растений.

С другой стороны, как и общие джунгли,  рынок есть объект захвата для частной собственности,  стремящейся использовать его каналы в частных интересах, так что для общества всегда актуальна защита рынка как общей собственности.

Капиталистическое производство производит товар как денежный суррогат, выносимый на рынок с целью обмена его на другой, более ликвидный денежный суррогат.  Успех этого обмена и его пропорция являются призванием рынка как специализированной целесообразной деятельности людей, свершающейся вне производства.

Когда мы говорим, что некий продукт очень дорого стоит,  в том смысле, что дорого  обходится нам,  мы говорим о величине жертв, на которые мы идём ради него.

Но это вовсе не значит, что ценность продукта складывается из этих жертв, словно отпускная цена из слагаемых производственной калькуляции.

Это значит лишь то, что мы ценим этот продукт выше тех жертв, на которые идём ради него.

Стоимость, как величина, измеряющая ценности, имеет квантовый характер: она скачком возникает, скачком меняется и скачком исчезает в такт с  переворотами в культуре и технологиях общества, включая перевороты в культурах и технологиях сфер производства и потребления.

Цена, которую готов заплатить покупатель, есть мера его зависимости от   той культуры, которая властвует над ним и требует данной вещи для своей реализации.

В системе цен товаров проступают актуальные культурные ценности общества.

Производство - целенаправленный процесс превращения одних ценностей в другие, ориентирующийся на тот скачок в ценности, который выявляется на рынке объективно, предположен заранее и является причиной, вызывающей к жизни и оправдывающей существование конкретных товарных производств. 

Ценность предмета есть причина, превращающая его в цель той деятельности, которая разворачивается ради получения этого предмета.

Эта причина имеет иную природу, чем затраты на его получение.

Более того, сами затрачиваемые факторы приобретают вменённую ценность и стоимость, поскольку служат производству целевого продукта, а не наоборот.

Общим свойством всех ценностей является то, что они предназначены выступать целями целенаправленной человеческой деятельности.

Это свойство коренится в зависимостях человека от первичных и вторичных ценностей. 

Эти зависимости могут противоречить друг другу и конкурировать друг с другом по времени и месту захвата человека, отдающегося им.

Они обладают, в разное время и при разных обстоятельствах, разными силами действия на человека.

Человек, распределяя себя между ними, тем самым сравнивает их между собою, соизмеряет с собою - как их общим знаменателем - и устанавливает их стоимостные величины и очерёдность их реализации.

Эти зависимости не сводимы к одной лишь физиологии.

Люди, вопреки убеждениям Маркса, зависимы от питания, одежды, жилища не так, как зависимы машины и роботы от топлива и смазки.

Приём пищи для них – это не подзарядка робота. Это и ритуал, и удовольствие. Люди разборчивы в еде, привередливы в одежде, придирчивы к жилью и могут голодать, но отказываться от пищи, которая надлежаще не подана или им не нравится.

Рынок, вопреки теории Маркса, не сводится к  обмену  как  физиологическому продолжению производства в условиях общественного разделения труда.

Рынок есть сфера денежной охоты человека и на человека, сфера состязания общественных культур и ритуальных установок.

Товар есть не кристаллизация абстрактного труда, а денежный суррогат ; предмет, призванный быть заместителем деятельного человека ; как истинной субстанции денег, способной воплощаться в любой продукт.

Рынок есть место, где встречаются заведомые неэквиваленты для того, чтобы вступить в ритуал приравнивания друг к другу и, если удастся, получить свойство эквивалентности друг другу в качестве ритуального результата, фиксируемого бухгалтерскими и юридическими документами.

Современный рынок есть такая же сфера денежной охоты на человека, каким в Средние века был африканский берег, куда европейцы возили стеклянные бусы, на которые скупали золото и другие богатства местных племён.

В наше время население всех стран поставлено в положение дикарей, которым со всех сторон навязывают современные «бусы» - от памперсов до пива.

По всем каналам телевидения, по радио, на уличных афишах, на интернет-сайтах  массированно продвигаются всевозможные «бусы».

В рекламных роликах заразительно жуют, пьют, употребляют таблетки, дезодоранты, чипсы и проч.

Всё ради навязывания одних денежных суррогатов («бус») в обмен на другие, более универсальные денежные суррогаты: рубли, доллары, золото…

Нелепо говорить не только об «эквивалентности», но и о самом «обмене», ибо разве можно считать обменом навязчивое впаривание «бус»?  Сплошь и рядом -  это не обмен, а обман…

Таким образом, даже утверждение, будто рынок есть сфера обмена товаров, есть кабинетная иллюзия, расходящаяся с реальностью.

На самом деле, современный рынок есть сфера продвижения и навязывания денежных суррогатов, призванных избавить их обладателей от необходимости самим производить преследуемые ими ценности.

Даже покупатель, озабоченный конечной ценностью - выбирать товар сообразно своей потребности,  мысленно  сопоставляет разные варианты покупки, прежде чем принимает решение.

То есть сам покупатель в момент сделки уже мысленно  примеряет на себя роль продавца, отвлекается от ценности товара и рассматривает его со стороны цены -  не как потребительную, а как меновую ценность.

Если цена, по его мнению, завышена, он откажется от товара, потому что считает, что  приобретаемая ценность не содержит в себе приписанной ей денежной потенции.

Ценности товаров, следовательно, выступают  на  рынке лишь как факультативные – третьи - сущности, т.е. в качестве повода обмена денежных суррогатов.

Сам акт обмена при этом имеет характер общественного ритуала, обряда сделки, в которой соприкасаются культуры, претендующие быть независимыми друг от друга, навязывающие друг другу свои решения и приходящие или не приходящие в итоге к консенсусу.

Каждый стремится навязать свои «бусы» - атрибуты продвигаемой им культуры - в обмен на чужое имущество.

На рынке обращаются деньги и только деньги!

Любая сторона каждой сделки существенно участвует в ней лишь постольку, поскольку навязывает или отдаёт свои деньги.

Рынок - пространство ритуального соприкосновения культурно-денежных стихий.
Отдаваемые в обмен ценности для каждой из сторон выступают деньгами.

Лишь потому они и несут в себе  однородную субстанцию, позволяющую приравнивать их друг другу в той или иной пропорции, называемой ценой, что все они, как деньги, суть заместители Человека, отдающего их вместо себя.

На рынке она предстаёт множеством денежных суррогатов, выступающих в обличье элементов тех или иных культур – от красочно упакованных товаров до металлических монет и бумажных денежных знаков и чисел на электронных счетах.

Количественная пропорция обмена - цена – выражает текущее сравнение рыночных амбиций культур, соперничающих за власть над людьми.

Цена, или «котировка», -  соотношение обмена –  устанавливается ритуальным соприкосновением сравниваемых культур, происходящим на рынке.

Цена есть непосредственная и истинная, творимая в момент ритуального акта сделки стоимость меновой ценности, отображаемая затем (со ссылкой на надлежаще соблюдённый ритуал обмена)  в правовых документах и на бухгалтерских счетах.

Денежная эквивалентность обмениваемых ценностей создаётся самим актом обмена и имеет характер ритуально навязанной эквивалентности ; классическим примером является обмен стеклянных бус на золотой песок.

Рынок есть взаимодействие разнородных культур, приводящее к общественному синтезу – устойчивому взаимодополнению - этих культур, подобно «термоядерной реакции», порождающей и развивающей общественное производство.

Рынок в этом смысле есть сложное меняльное дело Человека, в ходе которого человек анализирует, вычленяет и синтезирует новые сущности, заявляемые как новые продукты, подлежащие производству.

Человек в результате воспроизводится как поликультурная сущность, как перекрёсток множества параллельных миров, воюющих за власть над ним.

Каждая добровольная и взаимно-добропорядочная сделка на рынке есть обмен заведомых неэквивалентов, при котором каждая сторона избавляется от своего денежного суррогата и приобретает ценность, за которой охотится.

Факт каждой такой сделки равносилен успешно завершённой охоте и вдвойне обогащает общество, является финальным аккордом, подтверждающим, что те денежные суррогаты, которые каждая из двух сторон на свой страх и риск собирала, накапливала, производила и выносила на рынок, оказались в  действительности ценностями ; полезными вещами, не выброшенными на помойку.

Итак, Человек есть общественное существо, населённое сущностями, каждая из которых есть некоторая «система ценностей».

Эти ценности имеют характер производственных и религиозно-культурных ценностей, господствующих над субъективными предпочтениями человека.

Между системами ценностей идет борьба за власть над Человеком.

Система ценностей, властвующая над человеком, проявляется в ценностном выборе, реализуемом человеком во всех сферах его жизни, в том числе в его поступках на рынке.

Спрос на товар остаётся актуальным, пока соответствующие ценности властвуют над людьми.

Управление экономикой – это управление экспансиями множества культур,  претендующих войти в состав мира реального Человека.

Производство, вопреки теории Маркса, вовсе не сводится к процессу труда как расходованию нервов и энергии.

Скупая статистика цен, продаж и покупок, а также выпуска продукции и затрат ресурсов, поверхностно интерпретируемая как  динамика производства, спроса и предложения, на самом деле выражает экспансию или отмирание конкретных культур ; систем общественных ценностей.

Так, статистика спроса и цен на китайские палочки или японские суши выражает экспансию китайской или японской культуры.

Культура есть сущность, вселяющаяся в человека, заставляющая человека выступать своим носителем.

Человек, как непосредственно деньги, выступая носителем тех или иных культур, отождествляет себя с этими культурами.

Истинные деньги поэтому не вполне универсальны, а привязаны к определённой культуре, выражают и продвигают эту культуру.

Например, увлекаясь употреблением суши, человек инвестирует себя в качестве  носителя японской культуры в преобразование отечественной культуры.

Культура выступает, таким образом, как форма присвоения и генерации истинных денег, а присвоенные ею деньги превращаются в двигатель культуры.

Человек и его культура, следовательно, есть истинные деньги нации.

 Маркс выдвинул тезис о примате производства над потреблением.

Он имел в виду, что потребности создаются производством и объективно навязываются человеку - мол, производство меняет человека.

Этот тезис подлежит углублению.

Инновации, развивающие человека, его способности и потребности, есть не что иное, как действия по развитию той или иной культуры человека.

Человек выступает на рынке в облачении конкретной культурной сущности.

Изобретение ножей и вилок сделано в идеологии некоторой потребительской культуры и лишь подхвачено производством как исполнительной системой.

Потребности определяются культурой, которая и направляет инновационную активность изобретателей и предпринимателей.

Столкновения культур на рынке могут иметь катастрофические последствия.

Сегодняшний мировой финансовый кризис коренится в логической несовместимости либералистской модели экономики, защищаемой институтами Запада, с человеческой сутью денег.

Поток рекламы по всем средствам массовой информации навязывает человеку образ идиота, одержимого потреблением ради потребления, ослепляет производство ложными целями.

Кризис, на поверхности явления принявший форму мирового финансового кризиса, по сути, является кризисом массовой культуры Запада.

Она оторвалась от ценностей мира целостного человека и превратилась в рекламный фетиш, продвигаемый навязчивым кредитованием.

Экономика разлагается либералистской парадигмой на частичные миры, разрывающие мир человека и равняющиеся вместо человека на финансово-долговые пирамиды.

Кредитование развивается ради кредитования, производство - ради производства, потребление - ради потребления.

Над обессмысливаемой экономикой раздувается многомерный пузырь финансовой активности, в котором деньги и финансовые инструменты замыкаются друг на друге в оборотах, всё реже касающихся реальной экономики.

Выход из этого кризиса - отнять права денежной эмиссии у частных либералистских институтов и передать их непосредственно человеку.

Человек - истинный источник и носитель первичных ценностей и инновационных идей, нуждающийся в эмиссионных инструментах для реализации своих способностей и потребностей.

Деньги, подчинённые власти человека, должны развернуть весь потенциал своих функций.

Основными из них станут функции обеспечения целостности мира человека, полагаемого в качестве главной цели экономики.

8.15. Критика К. Маркса по теориям стоимости и денег

При выработке своей позиции по теориям стоимости и денег К. Маркс исходил из учения Адама Смита и в части трудовой теории стоимости остался в парадигме этого учения, хотя упорно пытался обобщить категорию труда как субстанции стоимости.

Существенным открытием Маркса стала категория рабочей силы как товара особого рода, позволившая снять претензию труда на весь производимый им продукт, ограничив эту претензию величиной стоимости рабочей силы.

Критика позиции Маркса по теориям стоимости и денег является критикой капиталистической идеологии, свойственной внутрифабричной администрации, ярким представителем которой был Фридрих Энгельс. Развивая трудовую теорию стоимости, а затем и теорию прибавочной стоимости, Маркс взял за основу именно эту идеологию.

Рассуждения он выстроил, исходя из вопроса: где - в производстве или в обмене ; возникает прирост стоимости товара в сравнении с суммой стоимостей, затраченных на получение этого товара? Мол, является ли этот прирост заслугой активного купца, создающего прибыль путём неэквивалентного обмена, либо заслугой производителя, нарастившего стоимость товара внутри своего производства?

Маркс отвечает, будто стоимость создаётся в производстве, притом трудом, а в обмене стоимость лишь проявляется.

В этом ответе - сразу две ошибки.

Первая ошибка: само погружение в данный вопрос есть ошибка - Маркс не замечает ложности этого вопроса. Он не учитывает того факта, что прирост стоимости не возникает и не создаётся ни при обмене, ни при производстве - он предшествует им обоим как порождающая их причина.

Что толкает купцов на обмены, а производителей – на производство?

Ответ очевиден: причиной и для  тех и для других является объективная разность стоимости закупаемых факторов и продаваемых товаров, выявляемая до принятия решений об обмене или о начале производства.

То есть не обмен и не производство являются причинами прироста стоимости, а, наоборот, разность стоимости является причиной, предшествующей актам обмена или производства и, следовательно, порождающей их!

Иначе говоря, природа стоимости лежит на стороне причины, предшествующей обеим сферам -  производству и обмену - и порождающей их.

Вторая ошибка Маркса: выбор одной из спорящих сторон в качестве своей идеологической позиции.

Маркс выбрал производство, а внутри него выбрал труд, причём не труд человека вообще, а труд наёмного работника.

Но наёмный работник производит не стоимость, а лишь затраты. Целеполагание этих затрат принадлежит не ему, а капиталисту, каждодневно решающему важную проблему: как втиснуть затраты производства товара в прирост стоимости, наперёд установленный рынком?

Рынок есть пространство, в котором объективно позиционируются разрешённые приросты стоимостей, диктуемые и производителям, и купцам.  Пределы этих разрешённых приростов выявляются и используются ими.

Природа прироста стоимости лежит в тех объективных целях экономики, которые выступают причиной, порождающей и производство, и обмен. Эти цели сводятся к воспроизводству людей в формате конкретных культур.

С переворотами в этих культурах переворачиваются и все разности стоимостей на рынке, отправляя в небытие целые отрасли экономики.

Рассуждениями о прибавочной стоимости, якобы выдавливаемой капиталистами из работников, Маркс выдаёт классовые корни своего учения ; иллюзии администрации капиталистических предприятий.

Истина в том, что не труд создаёт прирост стоимости и прибавочную стоимость, а напротив ; прирост стоимости порождает труд, т.е. заставляет его осуществиться, и притом в максимально целесообразной форме. Труд же порождает не стоимость, а лишь затраты, которые надо втискивать в заранее заданные величины.

Напрашивается изначально очевидный вывод, что из всех видов труда на капиталистических предприятиях лишь один делает прибыль – труд администрации, которая покупает, нормирует и контролирует труд, зажимает условия труда рабочих и торгуется за цены покупаемых факторов производства.

Далее. Утверждая о товарах, будто все они являются «кристаллизацией» абстрактного труда, измеримого временем, Маркс отбрасывает факт, что труд хлопкороба, ткача, портного и т.д., указываемый им в качестве субстанции стоимости товаров, есть труд вовсе не пролетариев, а специализированных частников, выносящих свои продукты на рынок.

Труд частника есть единство умственного и физического труда, т.е. труда свободного – на себя как хозяина ; и труда наёмного – не на себя, а на хозяина.

Переходя к рассмотрению «производства стоимости» внутри предприятий, Маркс делает логическую подмену: вместо труда частных собственников (хлопкоробов, ткачей, портных и т.д.), объявленного им субстанцией стоимости, он далее рассматривает труд только наёмных работников.

Эта подмена усугубляет некорректность тезиса о «производстве стоимости».

Сколько бы труда ни вкладывалось в изготовление товара, товар может иметь нулевую стоимость – например, в силу избыточности его количества.

Далее. Целый пласт фундаментальных ошибок допущен Марксом в суждениях об эквивалентности обменов на рынке и выводах из них.

Тезис эквивалентности обменов он не исследует, лишь пользуется им для ухода в рассуждения о «производстве стоимости» трудом. Мол, чтобы понять, как она прирастает в производстве, давайте предположим, что обмены эквивалентны. Тогда понятно, стоимости негде прирастать, кроме как в производстве.

При этом Маркс пленяется представлением, что эквивалентность предшествует обмену, будто существует субстанция, делающая товары сопоставимыми, и что верен вопрос о производстве этой субстанции (стоимости).

Но реальная диалектика в том, что обмен, как импульс движения, возможен лишь в силу наличия разности неких потенциалов, вызывающих этот импульс.

То есть обмен случается, лишь если он есть обмен неэквивалентов.
Ни одна из сторон сделки, если обе стороны в здравом уме и самостоятельны в своих решениях, не пойдёт на обмен, если этот обмен не даст ей выигрыша или хотя бы не избавит её от некоторого бремени.

Именно неэквивалентность, осознаваемая каждой из сторон в свою пользу,   и только неэквивалентность является причиной и условием обмена.

Именно в силу неэквивалентности обмена, при его обоюдной добросовестности, в выигрыше обе стороны. Общество в целом от такого обмена выигрывает вдвойне: правильная статистика покажет реальный прирост национального богатства общества как суммы приростов богатств обоих участников сделки: каждый отдал менее ценное, получив более ценное.

Но Маркс не видит реального прироста общественного богатства от обмена и переносит своё внимание внутрь предприятий, порождая объёмные тома рассуждений о производстве именно там стоимости и прибавочной стоимости.

Эти тома рассуждений выстроены в предположении, будто обмены на рынке есть обмены эквивалентов, так что стоимости негде прирастать, кроме как в производстве.

Но ни это предположение, ни генезис фактов эквивалентности обмена Маркс нигде не подвергает исследованию. Просто предполагает, что причиной сопоставимости товаров при обменах является «кристаллизованный» в них труд.
Получается, что и теория стоимости, и теория прибавочной стоимости основаны на вымышленном феномене «эквивалентности» обменов.

Эти теории преподносятся марксистами в качестве теоретической бомбы в руках революционного движения. Самым удивительным является факт, что эта бомба реально сработала и поставила под марксистские знамена в XX веке треть населения планеты!

Почему сработала эта «бомба»? Да потому, что марксизм выразил идеологию реально мощного класса капиталистического общества – но не пролетариата, а того класса, который повседневно командует пролетариатом, рассматривает его своим ресурсом, мечтает о централизованном учёте, контроле и планировании и стремится навязать свои мечты всему человечеству.

8.16. Деньги уничтожают патриархат

Вернёмся во времена становления товарного хозяйства и рассмотрим ещё раз историческую роль денег в этом процессе.

Вопреки традиционным теориям происхождения денег, якобы порождённых потребностями обслуживания обмена, отдадим предпочтение утверждениям философа С.Е. Шилова о том, что не обмен породил деньги, а наоборот - деньги породили обмен.

Весь фокус в том, что реальный человек есть реальное активное сознание, непрестанно различающее и отождествляющее окружающие его сущности и соотносящее их со своими потребностями. А последние многогранны: одна и та же вещь может рассматриваться как инструмент удовлетворения совершенно разных потребностей.

Например, женщина смотрит на «лишнего» родившегося ягнёнка как на дополнительный залог устойчивости имеющегося хозяйства, гарантию сытости завтрашнего дня.

Мужчина на того же ягненка нередко смотрит, как на деньги. Да и не только на «лишнего» ягнёнка, а и на пару необходимых – прикажет жене затянуть пояс и отнесёт трёх ягнят «налево», чтобы выменять на них то, что желанно его прихоти.

Тождественность вещей самим себе как внешним предметам не исключает их различения как потребительных стоимостей для человека.

По законам математики наше сознание умеет из одних и тех же стартовых тождеств, в сочетании с различными дополнительными тезисами, делать разнообразные логические выводы, например, то женские выводы, то мужские.

Традиционные экономические учения, как правило, подходят к изучаемому предмету в парадигме «объективности» истины, состоящей в стремлении выявить истину такой, какой она является «сама по себе». То есть занимают пассивную позицию так называемого «объективного» наблюдателя. И, естественно, обнаруживают, будто раньше был простой обмен, а затем возникли деньги. На это, мол, указывают все факты. И потому склоняются к пассивной теории происхождения денег, соответствующей женскому выводу.

Если бы они были правы, то деньги бы никогда не возникли!

Реальную экономическую историю творили активные мужчины, которые порождали свою истину и несли её в мир, не считаясь с той «объективной» истиной, которую как истину фактов скрупулёзные учёные полагают в основы своих теорий.

Деньги изобретались мужчинами в различных целях. Например, они грузили на корабли тюки стеклянных бус, самовольно давали им толкование: «Деньги!» - и отвозили к дикарям, жившим в эпоху матриархата. И получали в обмен то, что отвечало их прихоти.

Более того, нередко мужчины, разрывая воспроизводственные обороты своих натуральных хозяйств, выдергивали из них необходимое, трактовали как «деньги» и бросали в обмен, разваливая натуральное хозяйство.

Стакан наполовину полон или стакан наполовину пуст – это два тождественных утверждения, имеющих противоположные смыслы.

Аналогично, деньги – это не просто платёжное средство, признаваемое продавцом.
Признание продавца есть лишь пассивный акт согласия с истиной, которую еще до согласия продавца порождает активный покупатель, изначально полагая нечто деньгами и навязывая продавцу роль продавца.

Роль денег, соответственно, играет вещь, отдаваемая активной стороной сделки.
Деньги – это первичные персонажи в пьесе хозяйственной деятельности человека.
Мужчина – режиссёр-продюсер. А золото, серебро, рубли и доллары и, вообще говоря, любые вещи – лишь артисты, которые могут более-менее удачно претендовать на исполнение роли денег.

Деньги предшествовали обмену, а не наоборот. Деньги возникали как орудие захвата стоимости, являясь инструментом заведомо неэквивалентного обмена, при котором идея эквивалентности была производной, порождаемой деньгами.

Деньги были инструментом обменной экспансии мужчины, заменявшим откровенный грабёж мирной торговлей.

Купечество шло рука об руку с военными захватами.

Оборотной стороной развития обмена стало то, что любые продукты натурального хозяйства мужчина мог рассматривать непосредственно как деньги - инструменты требования чужих продуктов в дополнение к мечу и топору.

Мужчина тем самым размыкал натуральные воспроизводственные обороты, подчинял их своим прихотям и выворачивал наизнанку все хозяйственные смыслы.

Обмен был взрывообразно развит изобретением и применением денег.

Это не отрицает идею эквивалентности обмена. Это указывает на сотворенный, производный характер эквивалентности, на активную синтезирующую роль денег, объединяющих прежде изолированные хозяйства, страны и народы через навязывание им идеи эквивалентности, продуцируемой из денег подобно воинской команде: «Равняйся на меня!».

Деньги явились не следствием развития обмена, а его началом.

Это не противоречит тому, что деньги использовались как средства накоплений, платежа, образования сокровищ, инвестиций и, наконец, как мировые деньги.

Но дело обстояло не так, будто деньги по результатам развития сферы обмена возвысились до уровня мировых денег. Напротив, это мир был связан деньгами и выстроен ими до уровня целостной и экономически взаимозависимой системы экономик разных стран.

Та же логика действует и в современном мире.

США весь внешний мир поставили в положение дикарей, которым вместо прежних стеклянных бус предъявляют зелёные бумажки, объявляемые деньгами.

При этом апеллируют к необходимости обслуживания системы обменов мирового рынка.
То есть навязывают «партнёрам» пассивную, «женскую» парадигму восприятия истины.

Традиционные теории, согласно которым понятие денег логически выводится из обмена, а не наоборот, являются, следовательно, идеологическим прикрытием колониальной экспансии.

Бреттон-Вудские и последующие мировые соглашения, форумы и встречи, посвящённые развитию мировых денежных стандартов, проводимые в либеральной парадигме, недалеко ушли от исторических встреч европейцев с дикарями, на которых вторые напряжённо думали, выстраивая теории божественной ценности стеклянных денег, в то время как первые ломали голову над изобретением новых стеклянных бус. Зрители при этом боготворили и тех и других - как участников плодотворного интеллектуального процесса.

Деньги – это изобретение мужчины, захватившего власть над женщиной.

Как результат воцарения патриархата, стал быстро развиваться обмен продукцией натуральных хозяйств, укреплялась и развивалась их естественная специализация.

Активно изобретаются различные формы денег как инструментов обменной экспансии мужчины.

Купец, в этом смысле, везёт в дальние страны не товар, а деньги. Хотя все окружающие думают иначе: мол, купец везёт товар. Но натуральная форма не должна нас обманывать. Для купца это деньги и только деньги. Так же как и на обратный путь – он закупит в дальних странах лишь то, что считает возможным считать новыми деньгами.

Обладание деньгами давало непосредственную свободу  «праздным»  (почётным мужским) видам деятельности, что превратило добычу денег в особо осознаваемую мужскую задачу.

Эта задача овладела верхушкой патриархального общества и решалась сначала продажей излишков продуктов собственного натурального хозяйства и излишков сборов натуральных податей. Затем, по мере роста денежных запросов, добыча денег перекладывается - как обязанность - на плечи подданных.

Это стимулировало торговлю и купечество, ростовщичество и меняльное дело, стандартизацию денег, воцарение золота и специализацию его добычи, развитие уклада товарных хозяйств. Патриархальное государство присваивает себе функцию чеканки монет и формирует пирамидальное денежное хозяйство, возглавляемое государевой казной и печатным двором.

Денежные запросы праздного класса и налоговый прессинг государства принуждают натуральные хозяйства превращаться в товарно-денежные.

Встречным процессом возникают новые предприятия, изначально создаваемые как товарные, для производства стоимости.

Легко выигрывая конкуренцию с натуральными хозяйствами на рынках готовой продукции, эти специализированные предприятия развязывают реальную войну за обладание ключевыми ресурсами, позволявшими делать деньги, - против натуральных хозяйств.

Типичными эпизодами этой войны были «огораживания» в Англии  в XVI-XVIII веках, породившие выражение «овцы съели людей». Крестьяне сгонялись, их хозяйства уничтожались, их земли огораживались под пастбища, раскулаченных крестьян тысячами казнили за бродяжничество. Вдоль всех английских дорог стояли виселицы, на которых регулярно появлялись новые висельники.

Насильственная экспроприация английского крестьянства в период «огораживания» представляет собой социальное преступление, лишающее западный либерализм морального права критиковать СССР за сталинскую коллективизацию.

Этот пример с «овцами вместо людей» иллюстрирует историческую суть экономического либерализма: агрессивное разложение всех натуральных (исторически – патриархальных) хозяйств на экономически независимые атомы, которые впредь  должны соединяться в производстве не по прихоти патриархального собственника, а через куплю-продажу на рынке, т.е. через договоры между формально независимыми либеральными атомами.

Либерализм, являясь атакующей идеологией, есть синоним агрессивного разложения всех предшествующих общественно-хозяйственных общностей, следовательно, синоним уничтожения всех традиционных пониманий сущности человека, выпестованных при патриархате.

Деньги превратились в оружие либеральной экспансии, уничтожающей патриархат. Мужчина, отрицатель матриархата, изобретатель денег, в своём отрыве от земли, что называется, заигрался. Породил - в лице либерализма ; процесс эпохального уничтожения строя мужской власти.

8.17. Деньги хоронят либерализм

Но сам либерализм – лишь промежуточная ступень общественной модернизации, программируемой деньгами.

В наше время исчезает основная практика либерализма – свободная торговля. Она всё более регулируется.

Вместо «либеральных атомов» в ней участвуют зависимые должники, согласующие свои шаги с кредиторами.

Розничная торговля сводится к актам получения товара - без платежа.

Вместо розничного платежа наращивается кредитное обязательство покупателя: кредитные карты стали массовым инструментом.

Акты платежей не просто оторваны от актов получения товара – они стали актами  оптового платежа, трактуемого как исполнение кредитного обязательства.

Исчезает розничная торговля – сводятся к учёту перемещения ценностей и наращивания долга по кредиту.

В свою очередь, исчезает и оптовая торговля – меняется на длительные договоры поставок, кредитуемые в банках.

Сделки всё чаще определяются решением банка дать или не дать кредит.

Индивидуальные кредитные и расчётно-платежные истории централизуются в общих базах данных и превращаются в предмет межбанковского взаимодействия.

Деньги из правовых инструментов обеспечения «либеральных свобод» превращаются в сугубо технический фактор, в ликвидность, потоками которой управляют банки, командующие возможностями сделок.

Не только выручка, но и прибыль превращается в расчётную сущность - её монетизация зависит от процессов, пронизывающих многие банки.

Экономика схватывается многомерными цепями долговых обязательств и информационных потоков, не подвластных частному разуму.

Кредитные рейтинги навязывают людям банковские стандарты поведения.

Господа либералы! Какие рыночные свободы в этих условиях вы рвётесь защищать?

Ваши свободы перекочевали в стихию финансовых рынков и пирамид, тупики которых настоятельно требуют политического преобразования денежной системы...

Развитие денежного механизма привело к тому, что Запад объективно разорван несовместимыми идеологическими установками:

- с одной стороны, это принципы либерализма, исповедующего атомарный индивидуализм и отрицающего ценности социально ориентированных государств;

- с другой стороны -  массовое кредитное рейтингование, приписывающее людям свойство кредитоспособности, претендующее быть всеобщим стандартом.

Делать этот стандарт национально-единым и государственно обеспеченным - значит отрицать либерализм и строить социально ориентированное государство.

Итак, деньги сначала превратились в общественную силу, стоящую над Человеком и подчиняющую его частной силе – капиталу.

Теперь они же превращаются в силу, стоящую над частными капиталами.

Эта сила диктует единые правила, охватывающие как перемещение материальных и нематериальных ценностей из рук в руки, так и сроки и условия их производства, поставок, хранения и использования, а также и взаиморасчёты.

Меняется значимость частного планирования:  оно становится предметом общего согласования в инвестиционных  и кредитных договорах, т.е. превращается в компоненты  общего планирования.

Таким образом, частное производство и потребление постепенно становится общим - не только по объективному смыслу, но и по правовому оформлению.

Экономика США превратилась в должника, на шее которого стягивается долговая петля свыше ста триллионов долларов, из которых государственный долг превысил уже двадцать триллионов.

Под ногами должника – табурет из печатного станка ФРС, защищаемый армадой авианосцев и других сил Пентагона и НАТО.

США отбили уже две попытки выбить этот табурет из-под ног должника.

Первую попытку отбили в 2003 году, когда Саддам Хусейн объявил о переводе расчётов за нефть с доллара на евро. Обладая надлежащей решимостью и влиянием на картель ОПЕК, Хусейн мог реализовать этот план. Но был срочно низвержен и показательно казнён.

Вторую ; в 2011 году, когда Муаммар Каддафи начал создание Африканской Федерации и приступил к реализации проекта золотого динара, чем выводил миллиардную по населению Африку из-под пирамид США и Франции.  Средства проекта золотого динара Обама срочно назвал «средствами Каддафи» и арестовал. Цветущую Ливию разбомбили, а Каддафи зверски убили.

Какова будет третья попытка выбить табурет из-под ног этого должника?

Ведущим его кредиторам, включая Китай и Россию,  следует быть готовыми к последствиям этой попытки и заранее решить следующие вопросы:

1) взятие под контроль ядерных арсеналов США;

2) предотвращение гражданской войны в США;

3) предоставление надлежащего государственного покровительства населению Аляски, Калифорнии, Гавайев и других штатов, обречённых отделиться от США под грузом долговых отношений.

8.18. Актуальность синтеза новой традиции

Либерализм ныне уже не есть конструктив Запада. Он теперь свёлся к роли «троянского коня» колониальной экспансии его финансово-долговых пирамид.

Исчерпывая материал их строительства, либерализм приближается к краху.
«Управляемый хаос» на территориях Африки и Азии, разрушающий местные цивилизации ради добычи нового материала для строительства глобальной пирамиды Запада, может дать иные результаты, чем мыслят его зачинщики.

Конкуренция между либерализмом Запада и исламским фундаментализмом за этот материал маскирует процессы, которые похоронят и того, и другого.

Африка и многие районы Азии до сих пор находятся в фазе начального формирования территориальной общины. Для множества контактирующих в ней родов члены других племён и народов до сих пор людьми не считаются.

Этим объясняются «дикие» (для европейцев) прецеденты геноцида в африканских странах,  когда беспощадно уничтожаются целые деревни и племена, а обширные территории становятся ареной  «гражданских» войн.

Суть в том, что это вовсе не гражданские войны.

Гражданские войны – это войны между гражданами. А здесь идут дикие, животно-истребительные войны между племенами, не признающими друг в друге людей и уничтожающими друг у друга саму способность продолжать род ; например, массовым вырезанием грудей у женщин чужого племени.

В «цивилизованном» обществе осуждается расизм.

Но «цивилизованные» люди не отдают себе отчёта в том, что во многих тысячах современных племён Африки, Азии, Америки и Австралии люди – это лишь члены этих племен.  Все остальные, включая «белых братьев», для них не люди! С вытекающими отсюда снятиями табу на убийство и даже на людоедство.

Расизм «белого человека» -  инфантильная шалость в сравнении с расизмом «противоположной стороны» – «дикаря», который считает Человеком лишь себя.

Миллиардная Африка забродила от насаждения в ней западной демократии, сутью которой является разложение местных обществ на «либеральные атомы» - как строительные элементы глобальной пирамиды, питающей Запад.

Сомали, Судан, Нигер, Нигерия, Кот-д’Ивуар, Ливия, Мали, Центрально-Африканская Республика и другие страны Африки превращены в сплошную зону этнических и религиозных конфликтов, провоцируемых заведомо нелепыми «демократическими выборами».

Навязывание «демократии» посредством уничтожения местной цивилизации превращает «освобождённых граждан» в дикие вооружённые стаи.

Имитируя «демократические» выборы, эти стаи тут же устраивают кровавую резню, утверждая свои взгляды на  то, кто есть человек, а кто ещё нет.   

Исламский экстремизм будет казаться идиллией на фоне атак, которые обрушат из Африки её жители с их первобытными укладами, включая людоедство, вооружённые современными военными средствами, если продолжится либеральное разложение местных сообществ на стада дичающих людей, промышляющих разбоем.

То, что здесь происходит, грозит катастрофическими последствиями для всего мира!
Уничтожив процветавшую Ливию, путеводную звезду цивилизационного обновления Африки, Запад нажал на спусковой крючок процессов, последствия которых трудно вообразить.

Миллиардная Африка превращается в закипающий океан человеческих страстей, грозящий обрушить кровавое цунами на прилегающую Европу и Азию. Какой вулкан человеческой стихии здесь взорвётся  завтра – неведомо даже Аллаху.
Западный либерализм поставил мир на развилку двух дорог.

Дорога налево – регулирование рынков в действующей парадигме. Затянет долговую петлю на шее экономики Запада и обвалит мировую экономику.

Дорога направо – либералистская экспансия на территории, сохраняющие остатки Традиции. Взорвёт миллиардную Африку и Ближний Восток.

Необходим третий путь и новая фаза модернизации.

Модернизация, начавшаяся под занавес Средневековья, сопровождена либералистским  расчленением мира человека на множество частных миров.

Целостный мир человека раздроблен, разбросан и предан рыночной стихии, которая, накинув многомерную долговую петлю на экономику развитых стран, словно спрут, разбрасывает свои щупальца по странам, только выходящим из Традиции, в целях их дробления на строительные камни для валютно-финансовых пирамид Запада.

Актуален синтез Новой Традиции, преодолевающий культы либерализма и религиозной мистики и реализующий мир гармонически развитого человека.

(Продолжение: Глава 9. Подход к проблеме освобождения разума )