(Из Книги: Империя Разума. Начала новой экономики. М. 2018 г.: http://proza.ru/2018/08/27/1625 )
Раздел 2. Начала экономических наук
Этот раздел даёт начала Общей Экономической Теории, призванной быть мировоззренческо-методической основой развёртывания экономических наук любых человеческих сообществ.
Общая Экономическая Теория есть математически выстроенный концепт – искусственная призма, дающая язык и метод исследования феноменов реальных экономик.
Цель – выполнить социальный заказ, выраженный И. Сталиным, - создать науку, раскрывающую законы строительства коммунизма.
Данный раздел вводит в самую сложную из всех наук. А. Эйнштейн как-то признался, что, выбирая профессию, спасовал перед экономикой и пошёл в физики, решив, что экономическая наука ему «не по зубам».
Поэтому приглашаю читателя настроиться на вдумчивое отношение к тексту: его нельзя читать «на бегу» или «по диагонали». Если что-то непонятно, то надо, не жалея времени, многократно перечитать одно и то же, используя все свои знания и жизненный опыт, для осмысления прочитанного.
Согласно утверждениям классиков марксизма, коммунистическое общество будет царством разума, свободного от фетишей производственных отношений.
Иначе говоря, производственные отношения, как «вещи в себе», порабощающие волю и сознание людей, будут при коммунизме полностью раскрыты, так что все экономические науки исчерпают свои предметы и отомрут вместе с отмиранием классов и государства.
От экономических наук при коммунизме останется лишь объявленный нами общий теоретический концепт, сводимый к математическим конструкциям «цифровой экономики» и положениям надзора за функционированием нового право-хозяйственного механизма в целях его текущего совершенствования и недопущения идеологических ошибок.
Соответственно, главной задачей Общей Экономической Теории является анализ и решение проблемы освобождения разума людей от тех тисков частных идеологий, которые объективно воспроизводятся всевозможными способами общественного производства человека.
В следующих главах мы подойдём к решению этой задачи, вводя первичные понятия экономики и критически рассматривая идеологические основания сложившегося либерального и марксистского подходов к предмету экономической науки. При этом нам придётся разобраться в глубокой идее производственных отношений и феноменах собственности и государства. В итоге мы сформируем общий подход к решению проблемы освобождения разума от плена производственных отношений.
Глава 4. Пролегомены к экономическим понятиям
Эта глава посвящена самым простым экономическим идеям и потому очень важна. Она призвана подготовить читателя к восприятию скрытых вещей, неизвестных большинству экономистов.
Простые истины, лежащие на поверхности, есть самые трудные не только для понимания, но даже для обнаружения, ибо они лежат себе и лежат практически на каждом шагу, мы свыклись с их естественностью и не удостаиваем их вниманием. Именно в них скрыты гениальные открытия.
Данная глава имеет следующие подразделы:
4.1. Определение экономики
4.2. Чудо как исходный феномен
4.3. Мир человека и миры вообще. Идеалы
4.4. Сознание
4.5. Теоретические знания. Миф о философии как матери наук
4.6. Политическая экономия как истинная мать всех наук
4.7. Феномен идеологических истин
4.8. Ложь идеологического мифа о человеческом капитале
4.9. О вариантах экономических наук
4.10. О марксизме
4.11. Критика экономического либерализма
4.12. Ложь погони за прибылью
4.13. Ложь свободы индивидуальных решений
4.14. Ложь субъективных предпочтений
4.15. Историческая диалектика либерализма и марксизма
4.16. Логическая диалектика либерализма и марксизма
4.1. Определение экономики
Начнём с открытия, которое выразим следующим замечанием:
Замечание 1. Все вещи, окружающие человека, как и он сам, ходят кругами, непрестанно возвращающими их к одним и тем же местам и состояниям.
Так, любая часть нашего гардероба – брюки, пальто, трусы или рубашка - регулярно проходит один и тот же круг: то она надета на нас; то она снята и размещена на своём месте, например в шкафу; то она вновь на нас. Этот круг иногда расширяется выходом - через корзину для грязного белья - в более широкий круг, включающий стирку, сушку и глажку. После стирки вещь вновь на своём месте - в шкафу, возвращена в прежний круг.
Феномен своего места позволяет вещи вернуться из круга, расширенного стиркой, в узкий круг её призвания: быть частью нашей одежды - где она вновь и вновь служит превращению нас в чудо одетого человека.
Так и любая иная вещь.
Замечание 2. Все круги самых разных вещей и людей подобны друг другу тем, что в них есть момент чуда, как того состояния, с которого начинается или ради которого осуществляется круг.
Например, столовый прибор, состоящий из тарелки и вилки. Вот он на столе, прибор для приёма пищи; вот он в мойке, подлежит приведению в чистое состояние; вот он в кухонном шкафу, на своём месте, ждёт применения; а вот он вновь на столе, даёт свершиться чуду нашего питания, - и круг повторяется.
Пример сложнее: свежевыстиранная накрахмаленная блузка в платяном шкафу венчает, как итоговое чудо, полукруг стирки, сушки и глажки. Этому чуду радуется девушка, думающая о круге свидания, где она в этой блузке сама явится чудом, как вещь особого круга, пересекающего круги кавалеров, приходящих к местам свиданий из своих миров.
Замечание 3. Каждый из нас, подобно любой из вращаемых нами вещей, сам собою, словно вещь, ходит по множеству кругов.
Кто-то изо дня в день единообразно ходит на работу, завтракая, обедая и ужиная в кафе. Кто-то тоже ходит на работу, но питается дома. А некто не ходит на работу, ибо он или ещё ребёнок, или уже на пенсии, но живёт тоже кругами - своими особыми кругами.
Круги вещей и людей пересекаются друг с другом, причём в месте пересечения они делегируют друг другу комплементарные роли.
Так, круг человека пересекается на обеденном столе со смежным ему кругом тарелки и вилки, которые здесь играют роль прибора для приёма пищи, а человек - роль едока с этого прибора.
Едок с прибора комплементарен прибору для едока.
Комплементарность – одно из ключевых свойств живого мира вообще – пронизывает собою и все социальные отношения. Мы к этому свойству ещё не раз обратимся.
Отметим, что смысл ролей, исполняемых вещью или человеком в своих кругах, не меняется, если в смежных кругах заменяются люди или вещи. Так, очередной пользователь чистой тарелки может быть уже другим человеком - скажем, другим членом семьи либо другим посетителем кафе. А кухонный шкаф, как место для посуды, может быть продан и заменён новым шкафом. Но круг посуды, согласно смыслу пробегаемых ею мест, от этого не изменится.
Это не исключает, что та же тарелка в пересечении с кругом общения супругов – между их любовью и очередным скандалом – станет средством сброса эмоций – путём её метания на пол или в супруга.
Примеры бытовых кругооборотов посуды, одежды и людей подсказывают общую идею кругооборота вещей и иных сущностей, составляющих жизнь, - идею, которая схватывает не только явные, но и неочевидные круги.
Таковы круги дел, обязательств, прав, стоимостей и иных сущностей.
Так, на работе мы вершим большие и малые дела, перерабатывая одни предметы или вопросы в другие и продвигая их своим трудом к какому-то чудо-результату. Мы не всегда знаем, в какие иные круги этот чудо-результат будет влит. Ибо это знание погрузит нас в бухгалтерские, финансовые, управленческие, изобретательские, предпринимательские, налогово-государственные и иные круги-обороты, где ходят своими кругами сущности поразительной природы - как материальной, так и нематериальной.
Таковы начисления и выплаты зарплаты, износ оборудования, а также приходование и передача прав, обязательств и фантомы стоимости.
Имея их в виду, мы можем говорить о кругооборотах не только людей и вещей, но и нематериальных сущностей: идей, приписываемых вещам и людям, - каковыми являются стоимость, ценность, деньги, права, обязательства...
В каждом из их кругооборотов есть своё краеугольное чудо, которое венчает очередные круги и запускает новые: каждой сущностью движет чудо, заставляющее тех или иных людей торопить события и совершать подвиги.
Для такой сущности, как рабочее время, чудом может быть перерыв на обед; конец рабочего дня; успешно закрытый наряд; день зарплаты; премия...
Другими примерами чуда являются: ожидаемый дивиденд, назначение на должность, взятка, сочинённое стихотворение, свидание и т.д.
Рабочие, конструкторы, акционеры, бухгалтеры, художники, поэты и другие люди – все движимы чудом, кое они творят в каждом обороте.
Заходя в магазин, мы видим вещи на полках, ждущие чуда признания их полезности и нужности людям. Покупая их, мы отправляем поставщику денежные фантомы этих вещей, принимаемые им как чудо, вдохновляющее его на дополнительное производство и отгрузку этих товаров. А купленная вещь, расставшись с денежной душой, обретает новую душу - несётся к превращению в чудо подарка или в чудо нашего ужина.
Наблюдая бескрайность переплетений кругов различных сущностей, приходим к общему определению экономики как предмета Общей Теории.
Определение 1. Экономика – это вселенная кругооборотов вещей, людей и идей, влекомых стремлением к чуду; кругооборотов, пленяющих каждого человека своими ритмами и ритуалами и превращающих его в особенную вещь, вращающуюся в этой вселенной.
Это определение предупреждает идеи и выводы всех экономических наук.
4.2. Чудо как исходный феномен
Главная идея Общей Экономической Теории обозначена словом: чудо.
Чудо есть идея, обозначающая феномен реальности, являющийся первопричиной и целью всех движений экономики. Она сравнима с идеей «точка» в «Началах» Евклидовой геометрии и идее «атом» в учении Демокрита.
Перефразируя известное высказывание В. Ленина по поводу феномена электрона, открытого английским физиком Резерфордом, скажем:
Замечание 4. Чудо так же неисчерпаемо, как атом.
Идея чудо раскрываема и изучаема лишь в бесконечном ряду примеров. Попытки дать ей определение неизбежно приведут к тавтологиям - явным или неявным определениям этой идеи через саму себя. Наиболее удачная попытка такой тавтологии, на наш взгляд, такова:
Тавтология 1. Чудо – это то, из чего всё произошло, к чему всё объективно стремится и чем всё фактически является.
Первые примеры, раскрывающие идею чудо, есть уже в Определении 1, где они обозначены словами: вещь; люди; идеи. Эти слова, указывающие примеры чуда, фиксируют вместе с самим словом «чудо» те первичные понятия, к коим сводимы все понятия всех экономических наук.
Стартовым постулатом Общей Экономической Теории полагаем:
Постулат 1. Понятие чудо содержит в себе идею кругооборота как замкнутого хода вещей, порождённого их стремлением к чуду.
В идее чуда уже заложена идея экономики, как вселенной кругооборотов людей, вещей и идей.
4.3. Мир человека и миры вообще. Идеалы
Круги каждой сущности есть как бы кольца, пронизывающие собою круги других сущностей и связывающие друг друга в единую ткань пространства экономических событий.
Этот феномен связности выделяет в экономической вселенной относительно обособленные экономические системы связанных кругов: любые два круга этих систем либо непосредственно пересекаются, либо опосредованно связаны через цепочку попарно пересекающихся кругов.
Каждая связная экономическая система включает в себя множество пересекающихся в ней миров - подсистем, имеющих некую сущность, ниже именуемую центром мира, такую, что у любой из вещей, обращающейся в этой подсистеме, есть хотя бы один круг, который пересекает хотя бы один из кругов центра мира.
Миры, как подсистемы, обладающие такими центрами, ведут - внутри объемлющих их экономических систем - относительно автономную жизнь: все их вещи как бы обращаются вокруг локального центра мира, замыкая его в своеобразный организм – экономический организм.
Наиболее массовым и наглядным примером экономического организма является мир конкретного человека.
Определение 2. Мир конкретного человека – это часть Вселенной, состоящая из кругооборотов всех сущностей, которые пронизываются кругами данного человека как центра этого мира.
Другим примером экономического организма укажем капиталистическое предприятие, как мир, все сущности которого имеют круги, пронизанные оборотами центральной сущности – капитала предприятия.
Объединяя подобные друг другу миры в отдельные классы и используя классификации сущностей, полагаемых центрами мира, можно рассмотреть миры разных видов.
Простые примеры: мир мужчины, мир женщины, мир ребёнка.
Более сложные примеры: мир науки, мир знаний, мир культуры, мир спорта, мир капитала, мир криминала и т.д.
Имеет смысл дать более общее определение мира.
Определение 3. Мир - это такая связная часть экономической вселенной, у любой вещи которой есть хотя бы один круг, пронизывающий хотя бы один круг особой сущности, именуемой центром, так что все вещи мира как бы вращаются вокруг него.
Обобщая или детализируя сущности, полагаемые центрами миров, мы обнаруживаем самые разные миры, от мира поэзии до русского мира, причём все они - экономические объекты, т.е. составлены множествами реальных кругооборотов, центрируемых объединяющими их сущностями.
Как экономические объекты, миры изучаются соответствующими экономическими науками.
Понятие мира как экономической подсистемы, обладающей центром, несёт в себе идею субординации – неравнозначности – чудес. Ибо центр, пронизывающий теми или иными кругами круги любой сущности своего мира, через феномен комплементарности ролей, указанный выше, налагает свой отпечаток на каждую сущность, вознося, в этом смысле, свои чуда над чудами других сущностей этого мира.
Именно стремясь к своим чудам, центр пересекает те или иные круги разных сущностей своего мира. В этом смысле его чуда являются причинами, порождающими фактический состав мира. То есть каждое чудо сущности, являющейся центром мира, объективно вознесено во главу всего мира - как общее условие включения любой сущности в состав данного мира.
Отразим факт этой субординации введением понятия идеала - как набора тех чудес, стремлению центра к которым подчинены все сущности данного мира, вольно или невольно увлекаемые им.
Определение 4. Каждому миру присущи свои феномены идеалов, под которыми будем понимать набор тех чудес, к коим, в рамках своих кругов, стремится сам центр мира как особенная вещь.
Мир науки вращается вокруг такой сущности, как научное знание, которое своими кругами движется к идеалу – научной истине. В центре русского мира находится человек особой сущности - русский человек, который своими кругами движет мир к идеалу справедливости. Мир капитала пронизан оборотами капитала, подчиняющего весь захваченный им мир своему чудо-идеалу – прибыли.
Круги центра, стремящегося к идеалу, пронизывая все круги своего мира, навязывают всем его чудесам через феномен комплементарности ролей, указанный выше, требование соответствия своему идеалу, обязывая тем самым все вещи совершенствоваться.
Например, требование к чистоте тарелки передаётся ей в момент навязывания ей роли прибора для приёма пищи. Оно исходит от человека как центра своего мира в момент пересечения с кругом тарелки на обеденном столе. Исходя из своего стремления к идеалу, человек предъявляет требования и к чистоте тарелки, и к месту её содержания и т.д., вплоть до требований к опрятности официанта или прислуги.
Иначе говоря, указанная выше субординация чудес, объективно свойственная каждому миру, приводит к тому, что чудо каждой вещи в каждом её обороте объективно сопоставляется с неким идеальным состоянием, как требованием того или иного центра мира, в который она включена, что придаёт её кругам импульсы соответствующего движения и даже развития.
Эти импульсы, идущие к одной и той же вещи из разных охватывающих её миров, могут либо гармонировать, либо противоречить друг другу. Последнее проявляется такими феноменами, как сшибки, тормозящие или даже разрушающие обороты вещей и иных сущностей.
4.4. Сознание
Каждый человек, как живое тело, обладает сознанием - мыслящей реальностью, обозначающей себя словом «Я».
Эта реальность дана человеку чудом его духа, творящего идеалы, предъявляемые как требования ко всем вещам, и обладающего способностью видеть отклонения от идеалов и решать: или устранять их, или принимать вещи такими, какие они есть.
Как феномен, сознание имеет квантово-волновую природу: оно есть фаза состояния живого тела, являющаяся процессом производства его поведения. Этот процесс дан воздействиями живого тела и его частей на окружающие живые и неживые тела, в том числе как ответные реакции на их действия.
Эти реакции легко понимаемы нами, когда мы ставим себя на место тела, обладающего сознанием, и наблюдаем в себе возникновение тех же реакций.
За этим процессом угадывается живущий в нас дух, отождествляющий себя с сознанием и заставляющий восходить в состояние творческого поиска, творить и преследовать идеалы, осознавать и решать задачи. Следуя этому угадыванию, можем сказать, что сознание и есть некий дух, некая захватывающая нас волна осознания и решения задач.
Заметим, что каждая задача, проходя круг осознания, либо отбрасывается нами по тому или иному мотиву, либо пленяет наше сознание, т.е. восходит в ранг духа, напрягающего нас поиском её решения. Можно говорить, что дух, прежде отождествлявший себя с сознанием в целом, вдруг отождествляет себя лишь с частью сознания, захваченной этой временно главной задачей. В этот момент дух противопоставляет себя другим частям сознания и другим задачам, подчиняя всё главной задаче.
Такие сущности, как дух, сознание и задача, ведут себя как родственные логические сущности, переходящие друг в друга и претендующие на одни и те же ресурсы сознания - ресурсы времени внимания и места в памяти.
Это наталкивает на идею, подобную известному профессиональным математикам тезису Чёрча–Тьюринга, отождествившему предметные области двух дисциплин конструктивной математики, что позволило переносить утверждения одной из них на феномены другой.
Суть новой идеи в том, чтобы объявить постулат, дающий ключ к моделированию сознания и к созданию искусственного интеллекта.
Постулат 2. Множество всех феноменов сознания и духа человека сводится к множеству всевозможных постановок теоретических и практических задач, решённых или решаемых людьми.
Данный постулат важен для всех социальных наук, потому что, во-первых, он снимает барьер, отделяющий их от естественных наук, - ведь феномен задачи совмещает в себе природу сознания и духа с природой окружающей реальности, что позволяет распространить методы математики и естественных наук на гуманитарную сферу.
Во-вторых, он конструктивно сводит исследования духа и сознания людей к исследованию множества задач воспроизводства их жизни, процессы постановок и осознания которых могут быть моделируемы исследователями в контексте наблюдаемой социальной реальности.
Данный постулат позволит расшифровать, обобщить и преодолеть марксистскую идею исторического материализма о производственных отношениях как базисных отношениях общественно-экономических формаций, над которыми возвышаются правовые, политические и иные сознательные общественные отношения.
Но не будем забегать вперёд. Вернёмся к рассмотрению кругов, которыми ходят задачи как объективные кванты духа и сознания - от их возникновения до решения.
Если задача, пленившая сознание, достаточно сложна, то человек будет вынужден не один раз прерывать её решение и запоминать промежуточные состояния, временно переключаясь на решение других задач. При каждом свободном окне времени он будет возвращаться к пленившей его задаче.
Найденными решениями человек либо успокаивается, либо, напротив, ещё более возбуждается и инициирует новые задачи: всё зависит от значимости полученных результатов.
Важно отметить, что найденные решения по способу их применимости (способу кругооборотов решений) квалифицируются на разные типы.
Они либо запоминаются в качестве общих теоретических и идеологических решений и хранятся в качестве знаний, подлежащих многократному применению в однотипных ситуациях.
Либо они запоминаются в статусе проектных решений, ждущих определённых событий и условий, чтобы превратиться в команды и требования, диктующие (или программирующие) соответствующее поведение человеку или группе людей.
Либо они сразу воплощаются в команды и требования, предписывающие конкретные действия и поступки человеку или группе людей.
Иначе говоря, одни решения становятся теоретическими знаниями, подлежащими многократному использованию, другие – условными директивами или проектами, запускаемыми на исполнение при определённых событиях, третьи имеют характер безусловных команд - сразу подлежат исполнению.
Отметим экономическую суть различий этих классов задач и решений.
4.5. Теоретические знания. Миф о философии как матери наук
Сознание человека тавтологично и солиптично. Оно находится в плену ранее принятых им решений и, пока не встретит очередное таинственное и неизвестное явление, действует так, будто все истины уже есть в имеющихся знаниях, - достаточен скальпель логического вывода, чтобы извлекать истины. Соответственно, знания упорядочиваются отношением первичности и вторичности, в порядке логического вывода одного из другого. И кажется естественным искать некие исходные истины - самые первые понятия, аксиомы, постулаты и идеалы, из которых выводятся остальные.
Люди, как правило, не занимаются специально поисками исходных истин, а используют для своих выводов те или иные промежуточные истины, полученные от других людей и из собственной практики и хранимые в формулировке, удобной к использованию.
Но возникающие между людьми споры и попытки убедить друг друга в своей правоте породили особую практику поиска исходных истин, требующую затрат времени. Стали появляться люди, которые на этой практике специализируются. Примеры даны диалогами Платона.
Люди, пленённые этим поиском, приходят к проблеме «дурной бесконечности» первых истин и к тавтологиям, выводящим на общие вопросы об отношении Сознания к Бытию, Духа к Материи, о сотворении Мира и о существовании Бога как причины и Творца всего сущего.
Любая специализированная научно-мыслительная дисциплина, проникая в суть явлений, также стремится свести эту суть к набору исходных истин, словно находится в контексте спора и диалога, но отличается от философии тем, что не стремится в «дурную бесконечность», а удовлетворяется концептами, находимыми строго в пределах предметной области.
Так, геометрия Евклида вполне удовлетворяется в качестве исходных истин концептом точки и окружающего её пространства как места для других точек.
А механика Ньютона сводит свои задачи к концептам материальной точки, массы, времени, пространства, движения, силы и трём законам Ньютона.
Поскольку философия сложилась как дисциплина, сосредоточившаяся на общих вопросах поиска первоначал, а каждая специальная наука занимается частными вопросами поиска первоначал, возникло мнение, будто философия, как общий поиск первоначал, есть мать всех наук, якобы в философии изначально оттачивались и развивались те методы и подходы, которые породили другие науки.
Укреплению этого мнения способствовало то, что письмена философов, с их ссылками на рассуждения друг друга, были публичными творениями, призванными открыто обучать молодёжь общей мудрости. В силу этой публичности, они пережили свои времена и стали для нас первоисточниками знаний о научных поисках тех времён.
А вот множества самих теорий тех времён, за редкими исключениями типа геометрии Евклида, системы Птолемея или календаря Майя, до нас не дошли: мы имеем о них лишь косвенные свидетельства, представленные в основном творениями материальной культуры и письменами философов, иллюстрировавших свои идеи примерами из современных им знаний.
Разумно предположить, что пласт теоретических систем во все времена существенно превосходил и превосходит как по объёму деятельности, так и по числу занятых в нём людей те философские мудрствования, по которым мы судим о продвинутости тех эпох.
Подавляющее большинство теоретических систем, как правило, не доходило не только до публикации, но и просто до публики, ибо хоронилось либо в жреческих или иных властных структурах в качестве концептуальных истин, служащих воспроизводству их власти, либо в тайнах и секретах профессионального мастерства, передаваемых строго избранным.
Напрашивается вывод, что истинной матерью всех наук была вовсе не философия, которая, скорее всего, сама была детищем того же родителя, что и эти науки.
4.6. Политическая экономия как истинная мать всех наук
На роль истинных родителей всех наук скорее подходят, во-первых, политическая экономия как фактическая наука о материальных основах власти и, во-вторых, специальные экономические знания как фактическая наука рационального хозяйствования.
Возможны возражения, мол, политэкономия как наука возникла лишь в Новое Время.
Эти возражения приемлемы, лишь если под политэкономией разуметь официальную, публичную науку.
Но публичность – не определяющий признак науки.
С позиций нашей Общей Экономической Теории, каждая наука есть мир, вращающийся вокруг основ своих теоретических знаний как исходных истин соответствующих предметных областей. Обороты этого мира необязательно публичны. Ключевые теоретические знания и открытия сплошь и рядом во все времена засекречиваются, кладутся под сукно, а их носители либо вступают в сговор с властью, либо преследуются или даже уничтожаются.
Вспомним Коперника или Галилея. Да и сегодня… Представим, некто совершит открытие неиссякаемого и дешёвого источника энергии, обнуляющего капиталовложения всех нефтяных и газовых компаний. Что предпримут хозяева этих компаний, если им в руки попадёт это открытие? Положат ли они его под сукно или продвинут в практику? Что они предложат автору открытия?
Вспомним эталон теоретической мысли – геометрию Евклида. Факт её появления в Древнем мире является великим чудом. Сколько веков и даже тысячелетий тайно оттачивались приёмы землемерия, позволявшие жрецам Древнего Египта восстанавливать точное межевание земельных наделов после каждого разлива Нила и возвышаться благодаря этому над народом, который бы передрался без этих услуг власти?!
Специальные знания науки землемерия позволили жрецам выстроить не только науку геометрию, но и науку астрономию, позволявшую предсказывать затмения Солнца и Луны и вселять в души людей благоговейный трепет перед властью.
И геометрия, и астрономия порождены актуальной для своего времени, вряд ли публичной, наукой о материальных основах власти, коей в Древнем Египте было землемерие, - фактическая политэкономия.
А физика. Та же механика Ньютона – разве возможны были бы её обобщения, если бы экономическая практика, всегда опекаемая властью, не вызвала к жизни весы, часы и другие всевозможные механизмы - от рычагов и наклонных плоскостей до секстанта и компаса, - призванные решать практические задачи разных отраслей - от архитектуры и строительства до торговли и мореплавания?
А ядерная физика? Разве не жажда власти над миром и обеспечение гарантий своей защищённости и власти над поведением других стран заставили правительства форсировать и секретить открытия, ведущие к атомной бомбе?
Вовсе не философия порождает из себя науки, словно их мать. А та наука, что даёт решения по сохранению и умножению власти или по надлежащему воспроизводству и укреплению хозяйства, фактическая наука о материальных основах власти (фактическая политэкономия) или о рациональном хозяйствовании (фактические экономические знания).
Непосредственная заинтересованность власти - не это ли причина отсутствия в публичном поле сколь-нибудь серьёзной науки о материальных основах власти - политэкономии?
Либеральная модель, навязанная ныне России как инструмент её колониальной эксплуатации, тоже явно обслуживает чью-то власть!
Все фундаментальные науки, по их экономической сути, происходят из фактической политэкономии и являются её разделами, утрачивающими связь с нею лишь в меру их перехода в публичное пространство.
Фундаментальные науки и производимые ими теоретические знания настолько важны для власти, что верным является утверждение, подобное утверждению об армии: кто не хочет кормить свою армию, тот будет кормить чужую, - если власть не хочет кормить свою фундаментальную науку, она станет служанкой внешней власти.
Например, в бурные 90-е годы, по неофициальным данным, свыше 50 % бюджета научных учреждений Новосибирского Академгородка приносили заказы из НАТО. Спрашивается, на чью власть работали наши учёные? Куда вложены их многолетние фундаментальные заделы? А сегодня на кого они работают?
Переходя в публичное пространство, наука преисполняется благородной миссией: служить расширенному воспроизводству научных знаний и их носителей – людей, участвующих в производстве, распространении и применении знаний.
По экономической сути, все эти знания есть особые решения людей.
Они возникают, с одной стороны, как исходные истины, служащие концептным фундаментом знаний об исследуемой области. С другой стороны – как выводы, фиксирующие промежуточные идеалы знаний, удобные для решения задач теории и практики.
Так, промежуточная общеизвестная истина, выраженная теоремой о том, что сумма внутренних углов любого плоского треугольника равна 180 градусов, является идеально простой для массового применения при решении множества задач (например, проектирования зданий и сооружений).
Фундаментальные исследования свойств тех же геометрических фигур, но уже не на плоскости, а на выпуклых жестких поверхностях, приводят к теоремам, позволяющим принимать важные решения при проектировании камер сгорания ракетных двигателей. А такие истины уже секретятся, их неразглашение власть берёт под жёсткий надзор.
Фундаментальные истины всегда критичны для власти.
Развитие теоретических знаний идёт в направлении углубления и обобщения концептов - исходных идей и истин - в целях расширения круга явлений, объясняемых на их фундаменте.
4.7. Феномен идеологических истин
Теперь рассмотрим феномен идеологических истин.
Для этого заметим, что наличие у конкретной теории стройного фундамента исходных истин не означает научной значимости этой теории.
Значимость (смысл) теории существенно зависит от экономической природы тех задач, под которые подводится теоретический фундамент.
Если задачи осознаются и формулируются как задачи воспроизводства определённых предприятий, способов общественного производства, классов, звеньев или сфер общественного разделения труда, то они выражают интересы этих предприятий, способов, классов, звеньев и сфер, которые могут не совпадать с интересами других участников производства.
Теоретический фундамент, подводимый под задачи, выражающие чьи-то интересы, будет сводиться к истинам, имеющим идеологический, а не научный смысл: они могут отрицать понятия, постулаты и идеалы смежников по разделению труда и программировать противоречия и стычки с ними.
Так, зарплата наёмного работника, если отвлечься от творческой сути труда, есть целевое чудо того кругооборота рабочего времени, в который он вступает ради воспроизводства своей жизни. В частной теории, которую стихийно исповедует работник, преследуемая им зарплата есть цель (аксиома, постулат), а все его решения, действия и поведение выводятся из этой цели, как требования к условиям труда и нормам его оплаты.
В ритуалах кругооборотов труда зарплата есть долгожданное чудо, оправдывающее все кругообороты. На стороне рабочего стоят профсоюзы и иные движения, развивающие теоретические схемы защиты его интересов: коллективные трудовые договоры, забастовки, трудовое законодательство и т.д. Развиваются формальные и неформальные теоретические конструкции, выражающие идеологию наёмного труда и защищающие его интересы.
На противоположной стороне – класс работодателей. Для этого класса зарплата работников есть вынужденная затрата капитала.
В фактах начислений и выдачи зарплаты пересекаются круги труда и капитала - в этом пересечении роли и интересы их носителей комплементарно противоположны.
В примитивном примере пересечения кругов человека как едока, с одной стороны, и столового прибора, включающего тарелку и вилку, с другой, одна из сторон была человеком, навязывавшим предметную роль бездушным вещам, а другая сторона была вещью, элементом материальной культуры, пассивно требовавшей от человека соблюдения ритуалов пользования столовым прибором.
В сложном примере пересечения кругов работника и работодателя мы видим, что каждая из сторон, как активный человек, навязывает другой стороне предметные роли, низводящие другую сторону в ранг используемой (эксплуатируемой) вещи.
Работодатель исповедует теорию прибыли, принимающую в отношении труда форму теории прибавочной стоимости. Все решения работодателя, если отвлечься от его человеческого альтруизма, пронизаны установками зажима зарплаты и усиления эксплуатации рабочей силы. Эти установки есть теоретические концепты работодателя. Исходя из них, он выводит решения всех задач управления персоналом.
Этот пример показывает, что один и тот же производственный процесс может быть схвачен разными частными теориями, комплементарно противостоящими друг другу. Они не сойдутся на едином теоретическом фундаменте, пока не упразднят свою классовую суть, диктуемую их местом в общественном производстве.
Итак, в сознании людей, погружённых в обороты общественного производства, есть особый тип теоретических знаний: идеологические концепты и выводы из них (идеологические знания), выражающие частные интересы его участников.
По логической организации идеологические знания есть такие же теоретические конструкции, как и научные теории: имеют исходные истины, уточняемые и углубляемые на материалах практики, и систему теоретических выводов, дающих ключи к решению конкретных задач.
Но они принципиально отличаются от наук частным характером своих задач: они заведомо не дают универсальных знаний, отвечающих интересам любого человека, отвлекаясь от его классовой позиции, - они служат лишь частным интересам того или иного типа (класса) участников производства.
Формально-логическое сходство научных и идеологических теорий дезориентирует людей, делает возможным социальное мошенничество, состоящее в приписывании частным идеологическим концепциям универсальной научной значимости.
Это объясняет и оправдывает актуальность непрерывной борьбы между идеологами классов и социальных групп, стремящихся защищать свои аудитории от влияния классовых противников и навязывать оппонентам свои частные теории в качестве вечных и бесспорных истин.
Так, идеологи класса работодателей навязывают обществу миф о естественности и вечности капитализма и о безальтернативности прибыли как критерия эффективности производства. Их классово-ангажированное сознание при этом игнорирует факты варварской расточительности, осуществляемой в обществе ради прибыли, и масштабной фальсификации продукции - вплоть до полной дезориентации общественного производства, вызванной погоней за прибылью.
4.8. Ложь идеологического мифа о человеческом капитале
Вопиющий пример идеологической фальсификации экономической теории дал лауреат Нобелевской премии Фридрих Хайек – один из поздних теоретиков австрийской школы экономического либерализма.
Он придумал идею «человеческого капитала».
Мол, способности человека есть тоже капитал. Мол, рабочие не противостоят капиталу на рынке труда: они такие же владельцы средств производства, как и работодатели, – их средством производства являются НОУ-ХАУ, а их наём – не продажа рабочей силы, а разновидность предпринимательства, сдача способностей напрокат. Мол, все являются предпринимателями, и все конфликты решаемы внутри класса предпринимателей. То есть все теории рабочего класса, вплоть до учения о пролетарской революции, отменяются.
Сама Маргарет Тэтчер рукоплескала в начале 70-х годов этой идее Хайека, увидев в ней идейный таран против СССР: мол, если все люди по природе предприниматели, то СССР обречён, лишившись всех идеалов, рухнуть.
Но либералы не заметили подводного камня и логического тупика, куда Хайек направил их экономическое учение: ведь идея «человеческого капитала» есть оксюморон, - несёт в себе отрицание своего смысла.
Капитал, как самовозрастающая стоимость, есть сущность, отчуждённая от человека и отрицающая основные человеческие смыслы. Гоняя работодателя за прибылью, она заставляет его отгораживать работников от прямого участия в результатах производства (иначе не выделить прибыль) и максимально их эксплуатировать, а также фальсифицировать продукцию. Так, стало массовым явлением добавление воды в масло, бумаги в колбасу и т.д. - множество подобных фальсификаций уже не раз приводили даже к массовой гибели людей - а это явные преступления против человечности.
Говорить о «человеческом капитале» - все равно что говорить о человеческой бесчеловечности. Ставить человека в один ряд с орудиями, машинами и другими квантами капитала - это, конечно, вершина технократической мысли, но идейный тупик для либерализма.
Фридрих Хайек подложил свинью миру капитала, приблизив его крах. Его идея «человеческого капитала» решила кипевший до неё общественный спор о том, кто должен оплачивать образование работников: общество или сами обучаемые? Хайек отдал в этом споре победу либералам: мол, обучаясь, люди получают себе капитал - значит, обязаны за него заплатить. Тем самым Хайек выступил лоббистом интересов банков: у них возникло оправданное официальной идеологией основание для массового кредитования студентов - якобы под личные проекты создания «капиталов».
В итоге многомерная долговая петля, и без того охватившая западное общество, резко пополнилась массой специалистов, становящихся уже со студенческой скамьи должниками по гроб жизни! Грань между ними и пауперами стёрлась: львиная доля зарплаты практически всех образованных специалистов теперь стала уходить на обслуживание кредитов, а свободный остаток, если он есть, мало отличается от пособия пауперов по безработице.
Предсказание Маркса и Энгельса о пролетаризации и обнищании всех отрядов труда стало сбываться в неожиданной форме!
Но не только либералы грешат идеологической фальсификацией экономической теории.
Не менее ярким примером является фальсификация, совершённая марксизмом, придумавшим понятие «диктатура пролетариата».
«Диктатура пролетариата» есть такой же оксюморон, что и «человеческий капитал».
Если Фридрих Хайек возвёл всех участников капиталистического производства в ранг предпринимателей, то Карл Маркс низвёл их в иную крайность: его «диктатура пролетариата» выравнивает всех участников статусом наёмного работника.
В Разделе 1 нашей книги мы уже рассмотрели абсурды самоотрицания наёмным трудом самого себя в «диктатуре пролетариата» и показали, что его диктатура неизбежно станет диктатурой не пролетариата, а иного класса, идеалы которого далеки от коммунизма.
Учением о диктатуре пролетариата классики марксизма подменили цели коммунистического движения, сбили его с толку и запрограммировали крах СССР. Марксистский «Манифест коммунистической партии» оказался на деле самым антикоммунистическим произведением мировой литературы.
Через главу мы увидим, что учения либерализма и марксизма не случайно дополнили друг друга симметричными оксюморонами: они объективно есть учения взаимно комплементарных отрядов одного и того же экономического класса (не пролетариата) и реально они есть два сапога одной пары.
4.9. О вариантах экономических наук
Итак, мы ввели общее понятие экономики как вселенной кругооборотов вещей и дали очень беглый обзор некоторых из её феноменов. Теперь коснемся вопроса определения той дисциплины человеческого мышления, которую можно назвать экономической наукой, призванной объяснять причины и воспроизводственную суть кругооборотов вещей.
Феномены кругооборота сущностей доступны каждому наблюдателю. Но наука, объясняющая их причины и суть, изучает нечто скрытое от прямых наблюдений.
Что заставляет девушку тщательно наряжаться и принимать облик чуда в каждом кругу её свиданий? Что заставляет юношу тренировать ум и иные способности, превращаясь в чудо, покоряющее девушек?
Почему процветающие предприятия и регионы приходят к запустению и упадку, а целые отрасли промышленности уходят в небытие?
Почему одни властители вновь и вновь истребляют инакомыслие, стремясь упрочить свою власть, в то время как другие, напротив, целенаправленно ищут людей, обладающих смелостью мышления, и приближают их к себе, превращая в рычаги расцвета своей державы?
В основе ответов на подобные вопросы лежат истины самой сложной из наук – экономической науки, а также её главного ядра – политической экономии как науки о материальных основах власти.
Замысел книги не предусматривал обзора исторического множества попыток создания экономических учений. Их история - особая сфера, ждущая своих энтузиастов. Но обозначим и демонстративно покритикуем некоторые из их феноменов как примеров вариантов подхода к экономике, иллюстрирующих цели книги без погружения ни в их историю, ни в глубокий разбор их теорий.
4.10. О марксизме
Исторически марксизм первым заявил претензию на научный подход к исследованию экономики.
Труды Адама Смита, Давида Рикардо и других экономистов ещё не имели в себе рефлексии освобождения от тех классовых идеологий, которые дали социальные заказы на их экономические учения.
Адаму Смиту, выдвинувшему труд на роль первичной и главной меры стоимости, не приходит в голову мысль о поиске социального заказчика своим теоретическим построениям: ему кажется, что он научно проникает в объективную суть меновой стоимости, и он искренне верит в универсальную (общечеловеческую) значимость своих выводов.
Карл Маркс, в отличие от других, сразу и сознательно пытается возвыситься над многообразием экономических учений - предписывает каждому из них частную – классовую - идеологическую нишу. И главное своё произведение – «Капитал» - он называет лишь «критикой политической экономии», но не наукой и не теорией экономики.
Провозглашение научного подхода, к сожалению, не означало, что Марксу удалось надлежаще реализовать его. Не сумев отрефлектировать своего собственного социального заказчика, Маркс не сумел дописать «Капитал» - утонул в силках трудовой теории стоимости, доведя её до предельно изящного раскрытия методов эксплуатации пролетариата, но без превращения её в концепцию общественного раскрепощения труда.
Ему казалось, будто он вооружает пролетариат революционной идеологией. На деле же он лишь оттачивал классовую теорию работодателя.
И потому «Капитал» превратился в настольную книгу Ротшильдов - стал талмудом по организации эксплуатации рабочего класса. Одновременно «Капитал» стал красной тряпкой для пролетарских организаций, ибо раскрыл тайны эксплуатации рабочего класса.
Вместо указания основ коммунистического способа производства, «Капитал» увлекал рабочих в политическую борьбу за интересы главного института капитализма – административной системы, скрывающейся в каждой капиталистической фабрике, отделяющей труд от его результатов и превращающей прибавочную стоимость в прибыль капиталиста.
Таким образом, вместо выхода в принципиально новое научное измерение, которым было бы создание политической экономии освобождённого труда, Маркс застрял в измерениях капитализма и выпустил всю мощь своей энергии в свисток теории прибавочной стоимости - вершины идеологической теории капиталистического производства.
«Капитал» стал главным, хотя и недописанным произведением марксизма. Его завершение выполнено фабрикантом Фридрихом Энгельсом.
Исходя из цели - обоснования перехода к коммунизму, главным произведением вместо «Капитала» должно было стать написание «Труда», дающего теорию сбрасывания общественным трудом всех форм диктата капитала и всестороннего раскрепощения труда при строительстве коммунизма.
Увы, «Труда» в марксистской литературе не появилось. Вместо него, наряду с «Капиталом», возникла теория «диктатуры пролетариата» - знамени, поднимающего наёмный труд на амбразуры войны против свободного труда в интересах возвышающегося над ними класса капиталистической администрирующей технократии.
Одной из знаменательных ошибок классиков марксизма стало то, что, возвысившись до высот научного подхода к экономике, они пленились иллюзией, будто политическая экономия как идеологическая наука, обслуживающая власть господствующего класса, при коммунизме исчезнет за ненадобностью. Мол, все отношения при коммунизме станут разумными и прозрачными, рассеется туман фетишизма, скрывающий производственные отношения, и на место командования людьми придёт управление вещами. Все производства, мол, перейдут в общественную собственность и будут планироваться из единого общественного центра, а планирование и управление экономикой сведутся к вопросам математики, информации и организационной техники. Предмет экономики как науки о скрытых вещах и их скрытых оборотах, мол, просто исчезнет.
Иначе говоря, буржуазная политическая экономия рассматривалась в марксизме как исторически последнее экономическое учение человечества, раскритиковав которое, марксизм якобы открывал дорогу к революционным и организационным делам перехода к коммунизму.
Марксисты до сих пор не поняли, в интересах какого класса они заставили народ таскать каштаны из огня. Они не заметили класса администрирующей технократии, который разрывает своим телом весь общественный труд на класс наёмных работников и класс якобы свободного труда остальных, включая предпринимателей, и эксплуатирует их обоих.
О социализме как особом экономическом устройстве общества марксизм всерьёз не помышлял.
Иллюзии марксизма пришлось кроваво расхлёбывать советскому народу. Лишь после потрясающего перенапряжения народных сил, уже под занавес своей власти, И. Сталин поставил задачу создания политической экономии социализма в качестве науки, обслуживающей строительство коммунизма.
4.11. Критика экономического либерализма
Экономический либерализм, в его основных принципах, провозглашён уже Адамом Смитом, указавшим, будто эгоизм участников общественного производства есть более существенный фактор благосостояния каждого из них, чем благожелательное и гуманное отношение друг к другу.
Но претензию на научность, сопоставимую с претензией марксизма, экономический либерализм обрёл, на мой взгляд, позже марксизма - лишь в формате австрийской школы.
Карл Менгер, основатель этой школы, внёс в исследование экономики дух естественных наук. Он свёл экономику к материи, состоящей из «либеральных атомов» – хозяйств, защищённых правом частной собственности и самостоятельностью принятия всех хозяйственных решений с учётом ситуации на рынке, которая складывается как совокупный результат их же решений.
По концепции либералов, ни государство, ни бандиты - никто не вправе вмешиваться в решения этих атомов, поступки которых якобы есть исходные двигатели экономики, толкающие общее движение, порождающее «невидимую руку рынка», расставляющую всех по местам. Это движение, мол, подчиняется причинно-следственным связям, прослеживаемым через цепочки решений либеральных атомов. И эти-то причинно-следственные связи, мол, и составляют предмет экономической науки.
Для моделирования массового поведения либеральных атомов эта концепция дала «теорию предельной полезности», которая для «атомов экономики» играет такую же роль, какую для физики играет модель строения атома, выдвинутая Резерфордом.
«Теория предельной полезности» есть концепт, предписывающий каждому участнику экономики единую логику принятия локальных решений. Именно она даёт либеральным экономистам иллюзию научности. Массовое поведение либеральных атомов они стали моделировать подобно тому, как физики моделируют движение реальных газов, приписав их молекулам единый образ упругого шарика - концепт частицы идеального газа.
Материалистическая концепция австрийской экономической школы вызвала восторг у администрирующих технократов, курирующих предприимчивость народа. Ибо позволяет формализовать мотивы свободного труда, свести их к погоне за прибылью - как источнику премий, дивидендов, налогов, откатов и взяток. Не случайно агрессивным продвижением идей австрийской школы как вершины либерализма занялся сам министр финансов Австрии - Бём-Баверк.
Эта концепция льстит и свободным индивидуумам, приписывая их решениям роль причин кругооборотов экономики. Защищая право независимости этих решений, либералы ложно и даже мошеннически приписали себе роль защитников предпринимательства. А в практичных руках администрирующей технократии экономический либерализм, с его амбицией наукообразия, стал волком в овечьей шкуре - замаскированным антипредпринимательским учением. Его миссия - загнать многомерную смекалку, инициативу и предприимчивость народа в одномерное ложе погони за прибылью.
4.12. Ложь погони за прибылью
Учёт, контроль, распределение и налогообложение прибыли – сладкое поле для всевозможных импресарио, менеджеров, налоговиков и рэкетиров, мечтой которых является эксплуатация свободного труда.
Именно они – импресарио и менеджеры при творцах и предпринимателях, рэкетиры и их советники, а также налоговые службы государства – главные заинтересованные получатели премий, дивидендов, взяток, налогов, откатов и золотых парашютов. Они и порождают социальный заказ на идеологию экономического либерализма, поощряют гонку за прибылью, культивируют мифы о благоприятном инвестиционном климате и об инвесторах.
В основу Гражданского и Налогового кодексов России именно они, либералы, заложили убийственную ложь, искажающую истину народной инициативы, смекалки и предприимчивости, – подчинили производственную деятельность гонке за прибылью, возведя её в закон, отступления от которого караются репрессивными мерами. Ни одно предприятие в России теперь не имеет права появиться, не объявив прибыль, т.е. зажим зарплаты, фальсификацию продукции, противостояние с контрагентами и сотрудниками и прочую экономию на всех участниках производства, своей целью.
Головотяпство большевиков, вызвавшее дурные игры в плановые и отчётные цифры, меркнет перед головотяпством либеральных законодателей, бессознательно продвигающих архаичную идеологию времён феодализма, законсервировавшую в себе образ государства как внеэкономического участника экономики, посланного Богом для взимания податей, от которого надо лишь откупаться, чтобы защитить экономику, не позволяя ему вмешиваться в неё.
Поражённые идеалами феодальных времён, либералы навязывают современному государству роль реального внеэкономического бандита.
Они рядятся в тогу защитников прав человека, голосят о недопустимости вмешательств в частные дела. Но подло молчат об инициированном ими феодальном терроре гигантской налоговой машины, антиконституционно переворачивающей властные отношения и грубо вмешивающейся в дела народа, принуждая его к коммерции, требуя от него, чтобы он разлагался на частные либеральные атомы (коммерческие предприятия) и единообразно отделял прибыль от себестоимости, - под неусыпным надзором налоговых инспекторов.
Благодаря возведению своего идеала – прибыли – в культ закона, либералы запрограммировали разрастание в России чрезвычайно дорогостоящего феодального института налогообложения, который заносчиво путается под ногами у общественно-полезного труда, засовывая свой нос в мельчайшие подробности отделения прибыли от себестоимости.
Разбухающие тома Налогового кодекса РФ всё более превращаются в литературный памятник законодательной шизофрении, давно превзошедшей по пагубности воздействия на экономику все маразмы «планирования от достигнутого уровня», раскритикованные в своё время в СССР.
Масса дорогих специалистов с высшим образованием отвлечена от созидательных задач общества на гнобление общественно-полезного труда.
На предприятиях, в противовес этой массе, вынужденно разрослась многократно большая масса бухгалтеров и юристов, вынужденных растрачивать время на социальную шизофрению «налогового учёта».
В регионах Российской Федерации разбухают органы тарифного регулирования, программируемые аксиомой узаконенности гонки за прибылью и раскручивающие маховики затратного ценообразования поставщиков муниципальных ресурсов и жилищных услуг. Управляющие компании в ЖКХ, вместо служения жителям, подчинены гонке за прибылью и затратным интересам бизнесов поставщиков ресурсов и услуг.
Как бы ни обличали либералы бюрократов и чиновников, но фактическое гнобление предпринимательства в России есть следствие либеральной идеологии, воплощаемой их головотяпскими законами.
Но даже и без этих законов, отпущенные на волю решения предпринимателя, гоняющегося за прибылью, чреваты колоссальным вредом для общества. Основоположник американского институционализма Торстейн Веблен в 20-е годы ХХ-го века указывал, что капитаны американской индустрии, в гонке за прибылью наносят колоссальный вред промышленности.
Частный интерес, вообще, ради копеечной экономии, сплошь и рядом идет на преступления против человечества. Бывали случаи, когда во время уборки урожая, от комбайна происходили возгорания пшеничного поля, гибли комбайнеры. По простой причине: ради прибыли, на комбайновом заводе в креплении шнеков жаток ставили деталь из дешевого углеродистого железа. Деталь при больших нагрузках лопалась, от избыточного трения загоралась краска на комбайне, а от него вспыхивало всё поле. Страна теряла жизни и миллионы рублей, а комбайновый завод выигрывал с каждого комбайна по одному рублю прибыли. Это типичный пример массовой мировой практики погони за прибылью.
4.13. Ложь свободы индивидуальных решений
Не менее абсурдной оказалась и свобода индивидуальных решений, защищаемая либералами: при ближайшем рассмотрении она оказалась разлагающей свободой прихотей, удовлетворяемых рынком.
Внутри человека живёт множество сущностей, борющихся друг с другом за власть над его поступками. Победившая в тот или иной момент сущность – то курильщик, то любитель музыки или пива, то купец, то наркоман - защищается либералами в качестве «свободного выбора» правомочного гражданина. Это защита рынка, на котором удовлетворяются эти прихоти.
Любая способность, свойство, орган или функция, если её можно оторвать от человека и запустить в коммерческий оборот, при либерализме отторгается от человека и выносится на рынок в качестве товара.
Интерес поставщика или потребителя этого товара, заявленный в качестве личного выбора «либерального атома», ставится либералами выше интересов общества и защищается их правосудием, будто бы это право человека.
Но разве натура человека в том, чтобы тупо подчиняться прихотям? А как же быть с тем, что он – частица человеческого рода, стремящаяся к совершенству в общности с другими людьми? Каждая общность, как особый мир, так или иначе направляет желания людей к определённому идеалу. Что-то поощряет, что-то высмеивает, что-то считает доблестью, а что-то – непристойностью. Свободы либерализма – это топор, заносимый над общественной сутью человека, над народной культурой, над сложными и интересными мирами человеческих общностей.
Потакая власти прихоти над призванием, соблазна над долгом, части над целым, органа над человеком, либерализм разрушает идеалы, мораль, честь, справедливость и другие добродетели и понижает уровень общности людей, объединяя их вокруг низких и примитивных прихотей.
Все эти безобразия служат ложному возвышению добродетелей административного класса, присваивающего себе идеалы, честь, совесть и разум, беспардонно отнимаемые у других слоёв общества.
4.14. Ложь субъективных предпочтений
Субъективные предпочтения, полагаемые либеральной «теорией предельной полезности» исходными моментами решений либеральных атомов, есть классовый миф, подлежащий специальному разоблачению.
Этот миф отрицается поведением реальных людей.
Так, ценность последнего куска хлеба, бесспорно, чрезвычайно высока.
Либералы объяснят её предельной полезностью этого куска. Но не смогут ответить, почему же человек, безо всякого принуждения, делится последним куском с товарищем по несчастью, не требуя взамен ни золота, ни других благ.
Не смогут, потому что для этого им придётся забыть как об аксиомах «теории предельной полезности», так и вообще о постулатах либерализма.
Ибо человек вовсе не либеральный атом, а сущностная частица народа. И, отдавая последний кусок, он следует не субъективному предпочтению, а народным идеалам, гласящим, что нельзя поступать иначе. Как сущностная частица народа, человек находится во власти культуры, которая (а вовсе не предельная полезность) управляет не только поступками, но и самими субъективными предпочтениями.
Субъективные предпочтения, подсказывающие решения потребителю, есть в действительности подчинённые моменты реально властвующей культуры, распространение которой диктует выбор людей и формирует массовый спрос. Именно требования конкретных культур, а не субъективно произвольные решения являются исходными моментами движения экономики.
Люди могут воображать себя «либеральными атомами» и даже голосовать за либералов, поддавшись их пропаганде, но всегда будут действовать не субъективным произволом, а лишь так, как позволяет система идеалов и ценностей мира той культуры, которой они дорожат.
«Теория предельной полезности» исходит из субъективной ценности блага как объективируемого ею концепта. Полагая его исходным, она превращает себя в ненаучную дисциплину, фальсифицируя главный вопрос экономической науки – вопрос о несубъективной природе ценности благ и об общественных способах их производства.
Либерализм на деле есть архаичное учение феодального времени, одною ногою уже стоящее в исторической могиле; источник законодательного головотяпства, навязывающего государству феодальные атрибуты.
Ввиду его антинародной сущности и научной несостоятельности, он отвергается народами России. Но это отвержение является реальной проблемой России из-за того, что именно либералы, по иронии истории, захватили ныне ключевые рычаги управления страной.
Сегодня мало уличать либерализм в исторической отсталости и классовой лжи. Надо, разоблачив его классовые корни и миф, будто он защищает интересы свободного труда, раскрыть причины и устройство его власти над страной и дать меры его выкорчёвывания из России.
4.15. Историческая диалектика либерализма и марксизма
Либералы исповедуют идеалы капитализма как общества мечты, рождаемой в недрах феодального строя.
Марксисты прогрессивнее либералов тем, что исповедуют идеалы общества мечты, рождаемой в недрах капиталистического строя, или в недрах мечты, реализованной либералами.
Идеи либерализма порождены феодальным обществом, а идеи марксизма – капиталистическим. Поскольку мечта либералов уже реализована, а марксистов – ещё нет, постольку либералы торжествуют, издеваясь над ошибками марксистов. Но их торжество преходяще, ибо ошибки марксизма преодолимы, а либерализм, отождествлявший себя с модерном, уже лишён исторических задач, отрицается категориями постмодерна и потому обречён.
Классовые корни и либерализма, и марксизма лежат, с одной стороны, в истории, с другой - в специфике организации труда при капиталистическом способе производства.
Либерализм вообще соответствует ранней истории капиталистического производства, когда капиталистическое хозяйство выглядело как социальный атом, противостоящий феодальному окружению. Недра этого атома мало интересовали мыслящую феодальную общественность - её внимание гипнотизировалось разборками феодальных властителей друг с другом и противостоянием между ними и городскими слоями, набирающими экономическую мощь.
А поздний экономический либерализм второй половины XIX века, исповедуя идею либерального атома, стал историческим анахронизмом. Он, в противовес уже возникшему марксизму, как бы ностальгически вернулся во времена, когда капиталистическое хозяйство ещё не выплёскивало своих внутренних противоречий на общественную арену.
Если проводить аналогию с физическими науками, то марксизм – это уже «теория элементарных частиц», а австрийская школа - как бы лишь ранняя «теория атомного строения вещества». Их взаимный анахронизм в том, что марксизм возник раньше австрийской школы.
Марксизм начинает с отрицающего анализа тех постулатов, из которых (уже после него) австрийская школа исходит как из незыблемых истин.
В первой же главе «Капитала» Маркс развенчивает субъективный фактор - констатирует подчинённость сознания рыночным фетишам. Мол, разум участников рынка порабощён игрой рыночных фетишей. Ангажированные ими, субъекты обречены на нерациональное поведение.
Отталкиваясь от нерационального поведения как объективной проблемы, Карл Маркс идёт к идеалам освобождения Разума из плена рыночной стихии и провозглашает историческую цель – коммунизм - как торжество Разума над экономикой.
Австрийская же школа идёт обратно. От якобы рационального поведения каждого отдельного участника экономики. Грубо-материалистично она объективизирует субъектов, полагает их материальной частью природы, смотрит на них, как на наделённые Разумом атомы, из решений которых складывается экономическая реальность.
Природа, мол, через разумные решения субъектов экономики реализует незыблемый объективный закон причины и следствия. Мол, из решений объективных субъектов выводимы все феномены рынка, включая стоимость, цену, товар, деньги. Изюминкой этих выводов предложена теория предельной полезности как модель хозяйствующего разума.
Но, синтезируя из разумных атомов рыночную систему, австрийская школа приходит к результату, противоположному марксизму, - к отрицанию возможности власти Разума над рыночной стихией. Невозможен, мол, единый разумный центр общества, способный адекватно учитывать и управлять стихией индивидуальных решений, не посягая на либеральные ценности.
То есть оба учения - и марксизм, и либерализм - включили сознание людей в состав экономической реальности.
Но марксизм смотрит на сознание участника рынка «изнутри», изучает его гносеологические проблемы, указывает на классовый релятивизм (условность и относительность) всех его понятий, на фетишизм и ангажированность рыночного сознания. Говорит о подчинённости воли и сознания людей реальным производственным отношениям.
Австрийская же школа смотрит на сознание участников рынка «снаружи», как на рациональный рассудок целостного атома, обладающий объективными способностями сбора информации, анализа, познания причинно-следственных связей и принятия решений.
Поэтому марксистский подход к экономике можно назвать субъективистским, исходно полагающим атомы экономики субъективно заблуждающимися сущностями, которые надо освободить от заблуждений, а подход австрийской школы – напротив, объективистским, полагающим все атомы экономики объективно разумными.
Исторический идеал марксизма – торжество субъективного фактора как господство Разума (при социализме - административно-командного) над общественной стихией.
Исторический идеал австрийской школы противоположен – торжество объективного фактора, т.е. господство объективного закона причины и следствия - подразумевается под этим рыночная стихия капитализма.
Зеркальная комплементарность подходов марксизма и либерализма наталкивает на мысль, что социальные заказчики этих учений составляют в реальности симбиоз, то есть входят в состав единого экономического организма и реализуют диалектику не только смены эпох, но и сосуществования смежных отрядов общественного труда.
Следовательно, рассматривая классовые корни марксизма, можно увидеть смежный, современный класс - носитель идеологии австрийской школы. Постараемся его увидеть, рассмотрев классовую диалектику их взглядов.
4.16. Логическая диалектика либерализма и марксизма
Ключевой институт капиталистического способа производства – административная система. Она объективно возникает в каждой достаточно крупной фирме как классовая надстройка над наёмным трудом.
Именно она, отгораживая наёмный труд от участия в распределении выручки, вычленяет из этой выручки прибыль. Если бы не было её, то не было бы распадения дохода на прибыль и зарплату: был бы общий доход, делимый между равноправными участниками производства. И не было бы пролетариата и его эксплуатации, не было бы и буржуазии как эксплуататорского класса. Исторически буржуазия не отличалась бы от класса свободного труда, противопоставляющего себя феодализму. То есть именно административная система делает капитализм капитализмом.
На начальном этапе социальный заказчик либерализма слит с буржуазией - как классом труда, высвобождающимся из недр феодализма.
Но по мере разрастания его административной функции, отделяющей себя от творческой составляющей свободного труда, и по мере того как она специализируется на командовании условиями и ресурсами и на управлении бизнесом, она принимает на себя роль покровителя по отношению к свободному труду. Это наглядно демонстрируют отношения в концертном бизнесе между импресарио и певцом, между продюсерами и актёрами. Такое же разделение происходит и в промышленности, и во всех иных отраслях.
Получается, что отношения с наёмным трудом - лишь вторая сторона административной системы. Первая её сторона – отношения со свободным трудом. И эти две стороны административной системы саму её разбивают на два подкласса, два отряда административного труда, специализирующиеся на особых задачах: первый пасёт свободный труд, второй пасёт пролетариат.
Марксизм, как идеология, выражает социальный заказ определённой части капиталистической административной системы - видит в ней идеал управления производством, очищенный от буржуазной собственности на средства производства: мол, буржуазия лишь паразит, путается под ногами у реальных управленцев, и её, как паразита, надо убрать.
Как общественная реакция на внешний паразитизм буржуазии, марксизм культивирует историческую миссию пролетариата, создаёт рабочие партии, вносит в них идеологию политической борьбы. Направляемый своим социальным заказчиком - административной системой – против буржуазии, марксизм вооружает пролетариат лозунгами, приводящими к власти именно административный класс.
Либерализм, как реакция на феодализм, рядится в защитники свободного труда, представленного буржуазией, но предлагает ему форму частной собственности, чем отчуждает его от общества, подчиняет его погоне за прибылью и раздувает индивидуализм, противопоставляя его и обществу, и власти. Идеализируя капиталистическое хозяйство, либерализм апеллирует к свободе его управленческих решений, идеологически смыкаясь с функцией распоряжения ресурсами, свойственной административной системе этого хозяйства.
Развитая административная система капиталистического производства есть сложный симбиоз специализированных отрядов управленческого труда. Из этих отрядов выделим
1) тех, кто обеспечивает приходование ресурсов и их перевод в состояние подчинения производственной системе, - назовём их приходовиками;
2) тех, кто технически распоряжается ресурсами, приведёнными в надлежащее состояние первыми, - назовём их распорядителями.
Из всех ресурсов самым сложным для управления является ресурс рабочей силы. Её воля должна быть подчинена воле командиров производства. Этому подчинению служит труд приходовиков рабочих сил, осуществляемый юристами, кадровиками, нормировщиками, специалистами отделов труда и зарплаты и других «управленцев персоналом». Они принимают на себя груз задач подчинения воли, сознания и ресурсов одних людей воле и сознанию других.
Итак, у наёмных работников, прежде чем их можно будет рассматривать как ресурс, надо отставить в сторону их волю, подчинив её задачам нанимающей системы. А у сырья, материалов и других вещественных факторов должны смениться исходные распорядители (сторонние собственники), т.е. права распоряжения ими должны быть также переданы этой системе.
Эти задачи, решаемые приходовиками, ниже будем называть задачами обезволивания ресурсов.
Распорядители могут сосредотачиваться на задачах оптимального распоряжения ресурсами только благодаря тому, что эти ресурсы предварительно обезволены и переданы им в надлежаще подчинённом состоянии. На этом обезволивании специализируются приходовики.
В малых предприятиях приходовики и распорядители, как два класса управленческого труда, как правило, совмещены в одних лицах. Но в крупных предприятиях они комплементарно расходятся: одни вовлекают ресурсы в систему, используя институты и средства социальных манипуляций, а вторые манипулируют ресурсами уже чисто технически.
Распорядители, благодаря приходовикам, получают предмет своей деятельности и относительную свободу решений по командованию ресурсами именно потому, что ресурсы обезволены (лишены собственной или сторонней воли). Иначе возник бы конфликт с либеральным концептом свободы, мол, свобода одного кончается там, где начинается свобода другого, и управление, как командование чужим трудом и изначально чужими (купленными) ресурсами, стало бы невозможным.
Технократическое представление о свободе как свободе управленческих решений предполагает, таким образом, обезволивание и принуждение ресурсов (труда), выполняемое классом, комплементарным к технократам.
У технократов «руки чистые»: они могут рассуждать о свободе как свободе выбора и принятий решений только потому, что кто-то за них подавляет чужую свободу и готовит им обезволенные ресурсы.
Для приходовиков свобода есть свобода социально-психологических манипуляций кем-то и принуждений кого-то - принуждений к труду, принуждений к требуемым условиям сделки. Эта свобода выражается, например, в проявляемой ими воле по установлению норм, расценок, длины и режима рабочего дня и т.п. и в требованиях их выполнения.
Говорить о добровольности сделок можно, но весьма условно. Как требование бандита: «Кошелёк или жизнь!» -даёт вам выбор, так и в реальном рынке – в большей или меньшей степени выбор всегда связан с навязыванием, что сродни принуждению.
Административная система в целом разрывает своим телом единый труд народа на две части: наёмный и свободный труд – и порабощает, по-своему, каждую из этих частей - грешит манипулированием и принуждением по отношению ко всем отрядам общественного труда, как наёмного, так и свободного.
Задача общественного раскрепощения труда в целом, будучи целью строительства коммунизма, не сводится поэтому к односторонней задаче освобождения труда от наёмного рабства и никак не решается однобоким установлением диктатуры пролетариата. Ибо эта задача имеет вторую сторону – освобождение «свободного» труда от диктата своры менеджеров, рэкетиров и налоговиков, заставляющих творческий труд наступать на горло собственной песне ради добычи премий, дивидендов, взяток, налогов и откатов диалектически единому административному классу менеджеров, чиновников и бандитов.
Поучительна ошибочность и другой крайности – односторонней задачи освобождения предпринимательства от пут административной системы, являющейся реальной целью перестройки в СССР: её никак нельзя было сводить лишь к формальному освобождению предприимчивости народа.
Советские люди были самым образованным народом мира – свыше 50 % всех научных и инженерно-технических работников мира трудились в СССР.
Они приняли Перестройку, надеясь получить свободу творчества. Но попали в лапы мировой администрирующей технократии, навязавшей формальную свободу предпринимательству и реальную свободу разложения народа на либеральные атомы, на разгул низменных прихотей и липовую свободу выбора из кем-то составляемого меню.
Советским людям навязали роль либеральных атомов, которых лишили творческих и политических свобод через хитрую подмену истинной свободы творчества липовой свободой выбора.
Подмена свободы творчества свободой выбора - из чего-то уже готовенького - убивает творчество и технический прогресс ещё более результативно, чем советские задания по снижению материалоёмкости и трудоёмкости отбивали желание творить.
Выбор при либералах фактически ограничен тем меню, которое составляется на кухне, где хозяйничает узкий круг лиц, присвоивших себе дьявольски беспредельную свободу.
Через разложение на либеральные атомы и свободу выбора советским научным и инженерно-техническим работникам навязали роль предпринимателей малого и среднего бизнеса, питающихся объедками со стола западного прогресса. И в результате Запад загнал Россию в инженерно-техническую кабалу.
Итак, реальное раскрепощение труда не сводится ни к либерализации экономики, ни к установлению диктатуры пролетариата. Оно состоит в устранении противопоставления свободного и наёмного труда, культивируемого, с одной стороны, марксистами, с другой - либералами.
В действительности это противопоставление есть общественно-производственная функция капиталистической администрирующей технократии.
Как волчья стая ведёт загонную охоту, негласно разбиваясь на части: одна берёт на себя роль гончих, загоняющих жертвы к засаде, вторая в этой засаде сидит. Так и администрирующая технократия в каждом предприятии и в обществе в целом, не сговариваясь, выступает двумя классами, разрывающими свою жертву – единый народный труд.
Одни - это кадровики, нормировщики, плановики, юристы, специалисты по управлению персоналом и их комиссары - работают с душевной материей работников и форматируют их натуры, превращая в трудовой ресурс.
Другие - это торговцы, управленцы, диспетчеры и администраторы - работают с уже обезволенными ресурсами как с чисто техническими факторами. Их задача - оптимально использовать ресурсы.
Сообща они рвут единый общественный труд на части: на свободный труд, гонимый за прибылью, и наёмный труд, гонимый за зарплатой.
По своей социальной базе либерализм един с марксизмом. Их общий социальный заказчик – класс администрирующей технократии.
Но их единство крайне противоречиво. Они сами – пленники объективно сложившейся системы, которую не сломать и не преобразовать ни заклинаниями, ни силой, ни какими-то стихийными революциями.
Люди, составляющие администрирующую технократию, сами нуждаются в освобождении от исполнения функций подавления народного труда.
Путь к общему освобождению лежит не через репрессии, а через реальное преобразование производственных отношений.
Этому должно предшествовать ясное понимание сути двух рассмотренных идеологий - марксизма и либерализма, представляющих два класса административного труда как станового хребта капитализма.
Эти две идеологии привязаны друг к другу производством, заставляющим их выступать внешне противоположными сторонами одной медали, разъединяющей народный труд - на наёмный труд и свободный - ради власти над обоими. Но они же и разъединены своими функциями, заставляющими их возглавлять противопоставленные ими части народного труда и возвышаться над ними, образуя комплементарно противоположные политические движения.
Как идеологические варианты экономического учения, либерализм и марксизм дают зеркально-симметричные определения предмету экономической науки.
Экономический либерализм указывает предметом науки систему следствий из волевых решений либеральных атомов, разворачивающуюся массивом причинно-следственных связей и отношений складывающегося в результате рынка.
Марксизм, напротив, указывает предметом науки систему объективных производственных отношений, определяющих те решения, которые либералы полагают исходными причинами, - отношений, предшествующих воле и сознанию людей и определяющих их волю и сознание.
В нашей Общей Экономической Теории эти подходы интерпретируются как разные позиции в кругооборотах одних и тех же вещей. При этом марксистская позиция интерпретируется как более глубокая позиция, ибо она включает в предмет экономики формирование самого человеческого сознания и позволяет выходить за узкие грубо-материалистические рамки рациональной модели либерального разума, зацикленного на субъективных предпочтениях теории предельной полезности.
Поэтому простимся с либерализмом как мечтой феодального общества, не сулящей России ничего, кроме статуса колонии при странах развитого капитала, и уделим более пристальное внимание марксистскому подходу к экономике как капиталистическому этапу осмысления необходимости коммунистического проекта.
(Продолжение: Глава 5. Суть производственных отношений по Марксу: http://proza.ru/2019/03/25/447 )