Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском языке с переводом на русский.
№ 31. Harrogate.
May 30th, 1894.
My own precious Darling,
Most loving, tender thanks for you dear long letter, pretty verses and anecdote. As your letter did not come till this last post, I got quite melancholy, fancying none was coming, but now I feel cheered up. You sweet old Boy! I am enchanted to hear that Costia was satisfied – what a relief that must be, and how proud the soldiers of their clever master.
What a fearfully long journey to Abastouman, I had no conception it was so far away. But don’t think that frightens me tho’ I hate being in the train; if I have you it will be better, oh so much and you won’t mind if I get very quiet and do not occupy myself or eat much, will you, then all will go well, otherwise I get…//
We have just swallowed our supper and I am again on the sopha, Gretchen is writing and Schneiderlein working, and they are really only waiting for me to finish, so as that they can play Halma. Don’t be angry our indulging in that game, but one cannot read all day. I shall be here for my Birthday, and I fear for a good time after, as I am if possible to take 21 baths, and so I have been taking them every day, but am not to do so always as it is too tiring. I am in despair as I see our Walton tumbling to bits, and then I shall howl—it would be too awfully disappointing. But he will see how I get on, and perhaps, I need not after all take quite so many. When Victoria comes on the 9th , I shall speak to her about Walton, and whether it cannot be arranged that we simply go a little later to// Windsor, but I fear Granny will not approve. The D(octo)r would have wished me really to have spent a quiet time after the cure, as otherwise the effect might not be as good as we hope it to be. As get my legs are more painful than ever. Don’t be angry with me if I perhaps must stop here long, because don’t you also think it better that after four years I should at last try and get cured of those pains and that I shall get strong and well for all the standing in Russia. At this moment standing is the worst thing for me, as it makes my legs swell. But enough about my health, it is uninteresting, but I shall try and do all I can so as that Walton shall not be given up.//
Well, the Worontzows do marry off fast—all the young girls of 89 are married it seems, and even those that were than not get out.—I feel quite old.
So you are bringing a Prince Galitzine to England; it is a great thing he can speak English, as the French of Granny’s people (and granddaughter) is not first rate.
Oh, I am so happy with your dear letter, it is the brightest moment of the whole day when Seibert brings me the letters, and I see one in my sweet one’s hand-writing.
I went with Gretchen in two bath chairs (tricycle) for an hour this afternoon – down hill one goes such a pace but it poured and so I told my man to go under shelter, so he pokes me in a corner// out of the way, with my back to the street and with my face to a door on w(hich) was written ;not be moved; – I nearly burst out laughing, only that I am not usually inclined that way. Then we went a stop road, and they had to push us – when we reached the top, the sun shone and there was a rainbow in the sky – so lovely, and it made me long more than ever for my Nicky sweet, one cannot half enjoy beautiful things if one has not the one person one adores with one.
I love you, I love you, for ever and for ever, in all eternity!
Now a few verses for my Boysy:
Du mein Gedanke, Du mein Sein und Werden
Du meines Herzens erste Seligkeit!
Ich liebe Dich wie nichts auf dieser Erden,//
Ich liebe Dich in Zeit und Ewigkeit.
Ich denke Dein, will stets nur Deiner
Denken (unless I see a splendid R….)
Nur Deinem Gl;ck sei dieses Herz geweihst.
Wie Gott auch mag des Lebens Schicksal lenken
Ich liebe Dich in Zeit und Ewigkeit.
«Ich liebe Dich, weil ich Dich lieben muss.
Ich liebe Dich weil ich nicht anders kann;
Ich liebe Dich nach einem Himmelsschluss.
Ich liebe dich durch einem zauberbau’n.
Dich lieb’ ich, wie die Rose ihren Strauch.
Dich lieb’ ich, wie die Sonne ihren Schein.
Dich lieb’ ich weil Du bist mein Lebenshauch;
Dich lieb’ ich, weil Dich Lieben ist mein Sinn.
;Love me early, love me late
Let the years go by,
Faithful love can hope and wait
Love can never die;.
Wo Glaube da Liebe
Wo Liebe da Friede//
Wo Friede da Segen
Wo Segen da Gott
Wo Gott keine Noth.
I am so fond of this last, don’t you like it? You might write it behind the little picture I gave you at Darmstadt, and wh(ich) you lost and then found in your white hussar uniform, the one I love, as it reminds me of Easter night.
I have that photo which you really did not want to have one, naughty boy—also near my bed, and it has such a shy sweet look—I love it, not you, do you hear? Not you in the heart, you old cow, how can you expect an owl care for a cow, I never heard of such an absurd thing before. Du alter гаусбубъ! Спицбубъ kisses you and says// night, night. I cannot let the Ladies wait any longer tho’ when I once begin to chatter to you, I could go on for ever, – but whether my letters are interesting or works of art, I doubt. – Love is blind, on dit, so I hope, it is in this case, and that you are not too great a critic. But when I don’t see you I can speak fast enough you see, only when I see you, you make me shy, and especially when my cat cushion is pulled away and you so rudely stare at me, Du altes Vieh, I don’t know how you dare to!
Now go to sleep and dream of me, do you hear and behave properly. Why have you not said how the evening with your actor friend (was// it Vieguer with the glorious voice) went off, I fear, I fear [figure: a glass, a bottle and an overturned glass] that is what the glasses looked like two people, I hope better—you behaved properly, you think, I wonder. Well, I expect you did.
Scheiderlein was shocked when I asked her to give the third sheet, I think I am shocked too, and Granny would be still more shocked, Declination, sehen Sie?
Good night and God bless you, my beloved one and forgive this mad letter written by a cracked hatter…by by… noch a mal ...noh a mal ...schau mir …Marguerita ...Gruss euch Gott ...alle mit einander ...chrug ...chrug ...ah ...chrug ...
31th. Good-morning, my darling. How did you sleep? The weather seems more promising to-day.
I enclose three snips of velvets, as I cannot// make up my mind wh. to choose and the patterns sent were not very pretty. It is for two dresses (court dresses) now you make the choice whether it is to be pale blue, mousegrey or yellow (or applegreen). Then write it to Mme Flotow, like an angel, will you? And tell me then what two colours you have chosen.
The length in front from neck to waist is 37 cm; from waist to ground 111 cm. There, now Mr. Tailor , do you understand this?
I am sorry to bother you with it, only as the questions came through you, I thought it will be quicker to tell her also that the other things will be sent as soon as possible.
I have sent you a pair of humble lynks I want you sometimes// to wear in the remembrance of this year and the old cow, will you?
But now my boysy dear, I must say good-bye.
God bless you! Many tender kisses.
For ever you own deeply loving
and truly devoted bride
Alix.
I am already hungering after this afternoon post, wondering what it will bring me.
Now enough chattering, otherwise you will wish me to Jericho. Only one thing still, the photographer from here sent me views of the place bound in red velvet with double A worked on it in yellow—oh so grand!
Tata, mio caro amico!
Sun of my life, my precious Nicky dear!
№ 31. Хэррогейт.
30 мая 1894.
Мой любимый и драгоценный,
Нежно и бесконечно благодарю тебя за замечательное длинное письмо, прекрасные стихи и анекдот. Так как твое письмо пришло только с последней почтой, я уже впала в тоску, предполагая, что ничего не получу, но теперь я в прекрасном настроении! Мой милый старина! Рада слышать, что Костя доволен – какое это, должно быть, облегчение, и как горды должны быть солдаты их командующим!
Как же ужасно долго добираться до Абас-Тумана, я не представляла себе, что он находится так далеко. Но не думай, что это меня пугает, хоть я и терпеть не могу поезда. Было бы хорошо, если бы ты был со мной рядом. Ты бы не возражал, если бы я спокойно сидела, сложа руки, или много ела, не так ли? Иначе я бы …//
Мы только что проглотили наш ужин, я расположилась снова на диване, Гретхен пишет, Шнайдерляйн работает. Все они ждут, когда я закончу, чтобы поиграть в альму. Не сердись за то, что мы предаемся этой игре: весь день только читать невозможно. Я проведу здесь свой день рождения, и, боюсь, еще много времени после него, так как, если получится, мне надо принять 21 ванну. Сейчас я принимаю их каждый день, но так будет не всегда, потому что они очень утомительны. Я в отчаянии; наш Уолтон разбивается вдребезги. Если это случится, тогда от такого разочарования я завою. Но доктор понаблюдает, как я буду поправляться. В конце концов, может быть, мне будет и не надо принимать ванну столько раз. Когда 9-го сюда приедет Виктория, я поговорю с ней относительно Уолтона и, возможно ли устроить, чтобы в// Виндзор, мы смогли просто поехать немного позже, но, боюсь, что Бабушка не одобрит. Д[окто]р желал бы, чтобы я провела здесь еще какое-то время после окончания лечения, чтобы закрепить результат, иначе он будет не таким хорошим, как мы надеемся. Ноги у меня болят более чем обычно.
Не сердись, если мне придется задержаться здесь надолго. Не думаешь ли ты, что после этих четырех лет мне нужно, наконец, сделать усилие, чтобы избавиться от этих болей, окрепнуть и поправиться для всего, что меня ждет в России? В настоящее время мне больнее всего – стоять, так как ноги отекают. Ну да будет о моем здоровье, это совсем не интересно. Но я сделаю все, что я смогу, чтобы наш Уолтон состоялся.
Что ж, Воронцовы вступают в брак очень быстро – все молодые девушки, кажется, вышли замуж до 1889 года, и даже те, которые еще не выезжали [в свет]. Я чувствую себя совсем старой.
Итак, с тобой в Англию едет князь Голицын; прекрасно, что он говорит по-английски: французским вся свита Бабушки (включая внучку) владеет совсем не на высшем уровне.
О, я так счастлива твоим дорогим письмом, это лучший момент дня, когда Сейберт мне их приносит, и я вижу почерк моего любимого.
После полудня мы с Гретхен провели час, катаясь на колясках (трехколесных) – у подножья холма такие прекрасные места, но пошел дождь, и я приказала слуге найти убежище; так что он завез меня в какой-то угол// прочь с дороги спиной к улице, а лицом к двери, на которой было написано «Не передвигать!». Я расхохоталась, что со мной обычно не случается. После того мы поехали дальше по дороге, и им пришлось нас толкать, пока мы не достигли вершины. Светило солнце и на небе сияла радуга – так прелестно! Это заставило меня затосковать о моем милом Ники еще более, чем обычно. Невозможно наслаждаться красивыми вещами и вполовину, если рядом нет любимого человека.
Люблю тебя, люблю всегда и вечно!
А теперь немного стихов для тебя, мой мальчик:
«Ты мой помысел, бытие и существо,
Моего ты сердца главное блаженство!
Люблю Тебя отныне и навеки.
Люблю Тебя как никого на свете,
Мыслю о Тебе, хочу всегда
Лишь о Тебе я думать
(пока я не увижу прекрасного R...)
Лишь счастью твоему
Сердце мое посвящено.
Подобно Богу может и жизнью и судьбою управлять.
Люблю Тебя отныне и навеки».
[Ханс Кристиан Андерсен в переводе Франца фон Хольштайна.]
«Люблю Тебя, как только я могу любить.
Люблю Тебя и не смогу другого.
Люблю до скончания небес.//
Люблю, тобою очарована.
Люблю тебя как роза куст свой.
Тебя люблю как солнце свет.
Тебя люблю – моей жизни Ты дыхание;
Тебя люблю, Твоя любовь – моя любовь».
«Любишь поздно или рано –
Пусть идут года,
Если любишь постоянно –
Это навсегда».
Где вера – там любовь,
Где любовь – там покой,//
Где покой – там согласие,
Где согласие – там Бог,
Где Бог – там нет нужды.
Я так люблю особенно эти последние. Разве тебе не нравятся? Ты бы мог написать их на обороте того маленького образа, что я дала тебе в Дармштадте, который ты потерял и потом нашел в белой гусарской форме; того, который я люблю в память о той пасхальной ночи.
Я храню ту карточку, которую ты не пожелал иметь, несносный мальчик. Она у моего изголовья, и там у тебя такой застенчивый и милый взгляд. Я люблю ее, а не тебя, ты слышишь? Совсем не тебя, старый Теленок! Как может Сова любить Теленка?! В жизни никогда не слышала такой чепухи! Ты, старый [нем.] гаусбуб! Спицбуб целует тебя и желает// спокойной ночи! Я не могу больше заставлять ждать дам, а если я примусь болтать с тобой, я ведь могу продолжать бесконечно. Относительно того, что мои письма могут походить на шедевр, я сомневаюсь. Любовь слепа, говорят [фр.]. Надеюсь, что это верно и в нашем случае, и что ты не слишком критичен. Когда я тебя не вижу, то могу говорить с тобой довольно быстро, но в твоем присутствии я стесняюсь, особенно когда моя вуаль поднята, и ты бессовестно глядишь на меня в упор. Ты, старый негодник [нем.], не знаю, как ты только себе позволяешь.
А теперь иди спать и пусть тебе приснюсь я, веди себя хорошо, слышишь? Почему ты не рассказал, как прошел вечер с твоим другом-актером (был ли// это Фигнер с его незабываемым голосом?). Я боюсь, сильно боюсь [нарисована бутылка и два бокала, один из которых опрокинут], что именно так выглядело застолье, хоть и надеюсь на лучшее. Как ты думаешь, ты вел себя прилично? Что же, ожидаю, что так оно и было.
Шнайдерляйн была поражена, когда я попросила у нее третий лист, кажется, я поражена сама, Бабушка была бы в еще большем потрясении, отказала бы, понимаешь [нем.]?
Спокойной ночи и да благословит тебя Бог, мой единственный любимый. Прости за это сумасшедшее письмо, написанное «сумасшедшим шляпником» [аналогия с персонажем (сумасшедший шляпник) из сказочной повести Л. Кэролла «Алиса в стране чудес»] ...lо свидания «…еще раз… еще раз… спой Маргарита… Боже мой… все как один… шраг… шраг … как ты храпишь…о... [нем.] ».
31-е. Доброе утро, дорогой! Как ты спал? Кажется, погода сегодня обещает быть чуть-чуть получше.
Прилагаю три образца бархата, так как не могу// никак решить, который из них выбрать. Присланные образцы мне не понравились. Они предназначены для двух платьев (чтобы появляться при дворе). Теперь выбери ты, будет ли это бледно-голубой цвет, мышино-серый или желтый (или яблочно-зеленый); и потом будь ангелом, напиши г-же Флотовой, хорошо? И потом сообщи мне, какие два цвета ты выбрал.
Длина спереди от шеи до талии – 37 см., от талии до пола – 111 см. Вот, г-н портной, тебе все ясно?
Прости, что беспокою тебя этим, но я подумала, раз уж дела идут через тебя, то так будет быстрее. Скажи ей также, что все остальные вещи будут присланы как можно скорее.
Посылаю тебе пару скромных запонок, чтобы ты иногда// носил в воспоминание этого года и старого теленка, хорошо?
А теперь, мой дорогой мальчик, я должна проститься.
Благослови тебя Господь. Множество нежных поцелуев.
Всегда и вечно твоя глубоко любящая
и истинно преданная невеста
Аликс.
Мне уже не терпится получить послеполуденную почту. Интересно, что она мне принесет?
А теперь хватит болтать, иначе кончится тем, что ты пошлешь меня подальше. Еще только одно. Здешний фотограф прислал мне отличные пейзажи этих мест, оформленные красным бархатом с двойной монограммой, сделанной золотом. О, просто великолепно!
Tata, mio caro amico [искаженная фраза «Notte, mio caro amico» – «Спокойной ночи, мой дорогой друг» (итал.)]!
Солнце моей жизни, мой драгоценный Ники!