«Привет, Ирина!» – по статусу и по возрасту правильно было бы обращаться к ней Ирина Николаевна. Но во время знакомства она представилась Ириной, значит, ей хотелось, чтобы я называл ее именно так.
- Ирина, я хочу тебе сделать предложение, - продолжал я, - да подожди, не падай в обморок. Ты не о том подумала. Ты мечтала увидеть Норвегию, а я - архипелаг Шпицберген. Это, кстати, тоже Норвегия. Наши желания совпадают. Есть круиз на теплоходе из Гамбурга на Шпицберген и обратно. Мы увидим всю страну с юга на север. Сразу не говори «нет», скажешь «да» послезавтра утром.
- Почему послезавтра? И почему утром? – спрашивает Ирина.
- Завтра ты внимательно ознакомишься с круизом, вечером, после работы, будешь чувствовать себя усталой и думать не о путешествии, а о диване. А утро вечера мудренее, свежая, энергичная, позвонишь мне и скажешь «да».
Но Ирина позвонила на следующий день, а точнее вечером.
- Почему звонишь вечером? – спрашиваю ее.
- Я не стала ждать завтрашнего утра, я согласна. Но у меня есть вопрос: ты не будешь возражать, если мы встретимся с немецкой семейной парой в Гамбурге? И с другой парой при возвращении из круиза? Это мои друзья.
- Я не против, мне нравится знакомиться с новыми людьми, - ответил я.
После этого разговора стало как-то не по себе. Будет ли мне действительно интересно и комфортно общаться с немцами? Война закончилась давно, но она коснулась и моей семьи, как и многих других советских семей. Дед мой был механиком на пароходе и во время войны работал на
буксире, таскал баржи с грузами для блокадного Ленинграда. Отец мой по-
шел по его стопам и тоже стал механиком, также работал на Дороге жизни. Для немецких самолетов буксиры с гружеными баржами были хорошей мишенью. Дед погиб.
У матери другая история. До начала войны она дружила с офицером, и у них было в планах пожениться. Но ее отец был против, объясняя тем, что военные для создания семьи - не самое лучшее решение. Но, несмотря ни на что, она не смогла бросить своего любимого. И даже, когда началась война, она пошла добровольцем на фронт, чтобы быть с ним рядом. Дослужилась от рядового до командира взвода. Мать мало рассказывала про войну. Но, что меня в ее рассказах удивляло - находясь рядом с любимым, она все делала, чтобы ему нравиться. У нее были длинные волосы, а ухаживать за ними в лесу очень сложно. Но она не стала делать короткую стрижку, а каждый день гребнем вычесывала из волос лесных насекомых. Бегала в самоволку в деревню, где был парикмахер, делать прическу, хотя знала, что немцы по этой деревне стреляли из орудий прямой наводкой. Шли жестокие бои, и военная часть, где служила мать, была уничтожена. Она и ее подруга по взводу выходили из немецкого окружения и оказались в Вологодской области, в городе Сокол. Там, в деревенском доме, их приютила семья. После долгих скитаний, девушки были грязными, и хозяйка дома прежде, чем посадить за стол и накормить двух изголодавшихся подруг, предложила им помыться в русской печи. Девушки были удивлены: как можно залезть в печь и мыться там? Но всё получилось.
Любимый погиб на Черной речке в Киришском районе. Закончилась война, прошли годы, мать вышла замуж за моего отца. Но перед смертью, она просила похоронить ее рядом со своей первой любовью, что мы, ее сыновья, и сделали.
У моего деда по материнской линии было десять детей – две
девочки, остальные парни. Все сыновья прошли через войну, только двое остались живы. Но война для них не закончилась в мае сорок пятого. Дядю Ваню во время боя оглушило разрывом снаряда, и он попал в плен. А когда
сбежал от немцев и пришел к своим, чтобы продолжить службу, ему сказали, что он – офицер, и должен был пустить пулю себе в голову, но в плен не попадать. Лишили офицерского звания, всех орденов и медалей, отправили служить в штрафную роту, чтобы кровью смыть «позор». Но ему «не повезло», его даже не ранили, и вынужден он был до 1953 года, до смерти Сталина, строить Комсомольск-на -Амуре. Только в восьмидесятых годах пригласили в военкомат, извинились, обещали вернуть звание и награды. Но дядя Ваня отказался, объяснив, что всю жизнь ходил в предателях Родины и не нужны ему теперь никакие извинения. Помню, еще в моем детстве, дядя Ваня и его семья приехали к нам в гости. За столом, после тостов «за встречу», «за здоровье», отец под гармошку стал петь военные песни «Эх, Ладога, родная Ладога!…», а потом «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина!..». При этих словах дядя Ваня встал и вышел на улицу. Про Сталина ничего не хотел слышать. Люди того поколения по-разному относились к Сталину.
Многие судьбы были покалечены войной. Младший брат матери, Павел, встретил Великую Победу в Молдавии. После войны там свирепствовали бандеровцы, убивали советских солдат и особенно офицеров. Дядя Павел, будучи офицером, в соответствии с приказом командования, должен был сдать оружие, но чтобы выжить в этих условиях, он всегда носил при себе пистолет. Однажды, патруль остановил его и за такое нарушение дядя Павел был посажен в тюрьму на пять лет. Всё это время его навещала любимая девушка, молдаванка Нина. После освобождения они поженились.
И что же? Я забыл историю семьи и легко согласился с предложением Ирины? А как же сама Ирина? Она жила в Ленинграде всю блокаду, с первого до последнего дня. А теперь дружит с немцами?
Вот такие мысли меня тогда посещали.
Немцы – культурнейшая нация, по сути своей, организовали в
концентрационных лагерях конвейер смерти. Как это стало возможным?
В юности мне довелось побывать в детском зале музея Военно-медицинской академии у Витебского вокзала. Там демонстрировались вещи детей, которые остались после их ликвидации в печах фашистского концлагеря. Было представлено мыло, изготовленное из останков детей. Не всех пускали в этот зал: от увиденного некоторые посетители теряли сознание. Фашизм и нация - понятия разные, и эти понятия нельзя смешивать. Немцам стыдно за своё прошлое и они стараются всё сделать, чтобы этот ужас больше никогда не повторился.
После долгих размышлений я решил ехать.
В аэропорт Пулково я приехал чуть раньше назначенного времени, а Ирина, как свойственно женщинам, немного опоздала.
- Едем! – была ее первая фраза.
- Не знаю.
- А что случилось?
- На табло нет нашего рейса.
Прошли камеру проверки багажа и обратились к дежурной.
- Что с нашим рейсом?
- Рейс отменен, ваши билеты будут действительны на завтрашний день в это же время, - ответила девушка за стойкой.
- Нас это не устраивает, мы в этом случае не успеваем на корабль.
- Ничем помочь не могу.
- А можем мы обратиться к кому-нибудь из руководства аэропорта?- пытаюсь хоть как-то разрешить возникшую проблему.
- Сейчас ночь, есть только старшая дежурная.
Пошли искать старшую, но найдя ее, ничего нового не услышали. Рижская авиакомпания отменила рейс, а нас об этом никто не предупредил.
- Ситуация безвыходная, мы не успеваем на теплоход, - сказала Ирина.
- Ты посиди с вещами, а я еще попытаюсь что-нибудь сделать, - ответил ей.
Я подошел опять к старшей дежурной и попросил связаться с Ригой, чтобы объяснить нашу проблему.
- У меня есть инструкция, по которой я не имею права заниматься международными разборками, ; сотрудница аэропорта была категорична.
- Тогда дайте мне номер телефона «AirBaltic», и я сам буду с ними разговаривать.
- Я не имею права давать служебный телефон Риги.
- У Вас утром будут неприятности от вашего руководства: не смогли нам помочь и даже не дали телефон, чтобы мы сами имели возможность с ними договориться.
Она постояла некоторое время в задумчивости, потом дала номер телефона и попросила, чтобы я никому об этом не говорил. Звоню со своего мобильного телефона. Трубку взял мужчина, я объяснил ему создавшееся положение, он попросил меня подождать минут пятнадцать. Через несколько минут сотрудник Рижского аэропорта перезвонил и спросил:
« У Вас рейс на Гамбург с пересадкой в Риге? Вы не будете возражать, если мы предложим Вам прямой рейс на Гамбург? Вылет через три часа».
« Ну что с вами сделаешь, - пошутил я. - Мы согласны».
У старшей дежурной я попросил книгу жалоб, сказав ей, что хочу написать благодарность. Она долго искала эту книгу, а я терпеливо ждал. Но не нашла, не поверила, что я напишу благодарность, а не жалобу. Тогда я попросил чистый лист бумаги и на нем написал добрые слова. Сотрудница аэропорта была очень удивлена. Почему я это сделал? За плохую работу написал хороший отзыв. Что за оригинальность? Откуда это пошло? В далекие восьмидесятые годы я перешел работать в небольшую организацию, где все друг друга знали в лицо. В столовой повара на раздаче, видимо, приняв меня за командировочного, дали не совсем свежее мясное блюдо. Выйдя из столовой, не пройдя и трех метров, я оставил содержимое своего желудка на земле. Вернулся и написал… благодарность. На следующий день на кассе выбил чек за шницель, стоимостью 35 копеек, а на раздаче мне предложили антрекот за 45 копеек. Я не возражал. И в дальнейшем, я выбивал чеки за дешевые блюда, а мне давали более дорогие. Но регулярно, через 3-4 месяца, писал хорошие отзывы. Таким образом, поварихи выработали во мне условный рефлекс на написание благодарностей.
После посадки в самолет ни о чем не хотелось думать. Была ночь, и тянуло ко сну. А думать, как раз и надо было. Ведь, как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги».
Когда наш самолет приземлился в Гамбурге, Ирина сразу стала звонить по мобильному телефону своим немецким друзьям, которые должны были нас встречать в аэропорту. Ответа не было. Она стала уже волноваться, не случилось ли с ними что, все-таки люди уже не молодые. Ночь накладывает свой отпечаток на людей. Немцы, отправляясь в аэропорт, забыли дома телефоны, а мы, в свою очередь, не сообразили, что самолет из Риги, на котором мы должны были прилететь, приземлился раньше нашего. Ирина не сообщила из Пулково в Германию об изменениях в рейсах, чтобы не будить своих друзей. А немцы, не встретив нас с рижского самолета, сели в машину и уехали домой. Дома они увидели на телефоне непринятый звонок, отзвонились и вернулись в аэропорт.
Познакомились: его звали Герман, ее - Инесса. Иринины друзья повезли нас на своей машине по городу, показывали достопримечательности. Гуляли, фотографировались, снова ехали. Остановились возле ресторана у озера, в центре города. Заказали обед. Беседа проходила легко. Правда, я больше слушал, наблюдал за ними. Слышал, что на Западе в ресторанах каждый рассчитывается сам за себя, достал кошелек. Немцы замахали руками: «Вы наши гости, мы вас угощаем». Ирина, со свойственной ей дотошностью, стала торопить: «Пора ехать на корабль, надо еще пройти регистра-
цию». В дороге они углубились в воспоминания прошлых встреч. Я молчал и смотрел по сторонам. У теплохода тепло распрощались.
Первая стоянка в нашем круизе – норвежский Берген, старинная столица страны. Красные и бежевые домики рассыпались по побережью и ближайшим зеленым холмам, словно клюква на мху. Небо затянуто до горизонта плотными тучами, и разноцветье домов скрашивает серую картину города. Я настолько впечатлился увиденным, что в моей голове зазвучала музыка Эдварда Грига, родившегося в этом славном городе. Во время прогулки по узким улочкам Бергена меня преследовала его «Песня Сольвейг». Звучание мелодии как бы растворило меня в атмосфере города. Постоянно моросил дождик. Недаром считается, что Берген – самый дождливый город Европы. Вспомнился услышанный где-то анекдот: «В Бергене турист спрашивает мальчика:
- Мальчик, я живу в вашем городе уже третий день, и постоянно идет дождь. Он когда-нибудь заканчивается?
- Не знаю, господин, мне всего восемь лет, - отвечает мальчик».
Были еще две остановки в городах Олесунн и Тромсё, где для нас организовали экскурсии к водопадам, красивейшим фьордам. Мы прокатились по видовой железной дороге Фломсбана, испытали острые ощущения на Дороге орлов.
Путешествуя по Норвегии, я поймал себя на мысли, что она очень напоминает мне Новую Зеландию: такие же водопады, такие же горы, такие же фьорды, с той лишь разницей, что в Новой Зеландии природа все же побогаче будет. Но здесь, в Норвегии, своя красота, северная, и она вызывает восхищение.
Последняя остановка на материковой части перед Шпицбергеном
– мыс Нордкап. Его условно считают самой северной точкой Европы. По факту самой северной континентальной точкой Европы является мыс Нордкин. Справедливости ради надо сказать, что мыс Нордкап находится на острове, также, как и мыс Горн, считающийся самой южной точкой Южной Америки. Возможно, выбор Нордкапа в качестве самой северной точки Европы, а не Нордкина, вызван тем, что остров Магерё, где расположен мыс Нордкап, отделен от материка очень узким проливом, а сам мыс - удобная ровная площадка с резким обрывом, что очень привлекает туристов. Им нравится обозревать океан с трех сторон и делать памятные фотографии.
Вот и Шпицберген. Поселок Лонгйиер находится рядом с причалом.
« Владимир, пойдем с нами покорять гору», – сказал мой новый знакомый по теплоходу Виктор. Меня эта фраза оттолкнула от него. «Нет, спасибо. Мы с Ириной решили погулять по поселку». Меня покоробило слово «покорять». Это звучит как-то неэтично по отношению к горе. Человек против горы - словно песчинка. И тут вправе говорить «гора допускает его к себе или не допускает». Было бы правильно сказать «совершить восхождение». У меня такие мысли родились не сейчас, а еще раньше, в Гималаях, когда я сидел у палатки, а надо мной возвышались восьмитысячники.
Архитектура Лонгйиера, если уместно применить данный термин, очень напоминает заполярную Гренландию. Такие же маленькие домики, также у входа стоят снегоходы - и это летом. Гаражей нет. Маленькие магазинчики. На улицах безлюдье. Куда народ исчез? Создалось впечатление - жизнь в поселке остановилась.
- Ирина, а не пойти ли нам с тобой в гору? А то совсем тоскливо стало.
- Пойдем, только я не могу так медленно ходить, давай быстрей.
- Хожу, как умею. Я тебя удерживать не буду, но когда ты выдох-нешься, жди меня, одна не спускайся, для тебя это опасно. Или присоединись к кому-нибудь.
Народ медленно поднимался в гору, на отдельных крутых склонах - даже на четвереньках. Кто-то уже спускался. Впереди увидел сидящую на
камне Ирину. На мой вопрос:
- Ты как?
Глубоко дыша, ответила:
- Всё, вверх ни шагу!
- А я – к вершине.
На вершине была сложена пирамида из камней, и рядом прикреплен ранец, вероятно для записок восходителей. Люди фотографировались на фоне заснеженных вершин. Несмотря на небо, покрытое тучами, пейзаж был великолепен. Я пришел в полный восторг! Вспомнились слова Роберта Рождественского: «Заболел… заболел я Арктикой! Не зовите ко мне врача». Впереди виднелась более высокая гора. Но туда, почему-то, никто не шел. Я немного постоял и подумал, что буду жалеть потом о несостоявшемся восхождении. И пошел. За мной двинулись парень с девчонкой студенческого возраста, судя по языку – итальянцы. Они обогнали меня, потом остановились выпить воды. Затем я вышел вперед. Так и шли мы втроем в гору, обгоняя друг друга. А потом - вниз. Когда окончательно спустились, я жестом поблагодарил ребят за компанию. Несмотря на их молодость и относительно небольшой жизненный опыт, итальянцы оказались умнее меня. На Шпицбергене на две тысячи населения приходится четыре тысячи белых медведей. Мною одним мишка не побрезговал бы, а на троих вряд ли ре-шился напасть.
При спуске с горы заметил, что те, кто поднимался вверх, не уступали дорогу спускающимся. А в древние времена люди, идущие в Рим, уступали дорогу выходящим из города, ведь те были уже римлянами. Вот такие неожиданные ассоциации возникли в тот момент.
Под горой стояла небольшая группа туристов, готовая пойти на
восхождение. Рядом с ними были два человека с винтовками и гид с ракет-ницей. И это правильно, люди обеспечили себе безопасность от нападения медведей. Мне вспомнилась Австралия. На побережье океана отдельные уча-
стки пляжа были ограждены для купания буями и сетками от попадания в эту зону акул. Но народ купался везде. Я тогда внутренне возмущался глупостью людей, ведь акула может откусить руку, ногу или кое-что более существенное. А сейчас сам, почему-то, проигнорировал элементарную технику безопасности и полез в гору без охраны.
Теплоход отплывал от причала Лонгйиера. Туристы стояли на палубе и наблюдали за этим действом. Рядом со мной оказался немец средних лет. Мы переглянулись, и чтобы заполнить затянувшуюся паузу, я произнес:
- Жаль, что не увидел белого медведя, а ведь за этим только сюда и ехал.
- Радуйся, что не увидел. На белого медведя надо смотреть в зоо-парке. Лично я приехал посмотреть на северную природу, - успокоил он меня.
- Здесь был такой случай, ; продолжал немец, - один американец чуть отделился от группы, поднимающейся в гору. Ему захотелось сделать снимок белого медведя, который находился примерно в трехстах метрах от него. Гид крикнул американцу, чтоб вернулся к группе, но тот отмахнулся. Вдруг мишка резко побежал на человека. Два стрелка, сопровождавшие группу, выстрелили из винтовок, но медведь успел снести голову незадачливому фотографу. Белый медведь питается только плотью, не рыбой, ничем другим, только нерпой, но может и на человека посягнуть.
Рассказ собеседника меня взволновал, и в то же время, примирил с мыслью, что я не достиг главной цели своей поездки. Попрощавшись с новым знакомым, пошел искать Ирину.
Сидим с Ириной в шезлонгах на палубе корабля и смотрим на Гренландское море. И сейчас, и за время пребывания на Шпицбергене, солнце не появилось даже на минуту, как будто его здесь не существует. Всё небо в облаках.
- Владимир, в магазинах Лонгйиера на многих изделиях я видела
бренд « Следующая остановка - Северный полюс», то есть, дальше земли уже нет. Но мы не встретили на море ни единой льдинки, не говоря уже об айсбергах.
- Перед поездкой я почитал википедию. Там написано, что всё Гренландское море – во льдах, и есть множество айсбергов. Я даже в турфирме спросил, насколько опасным будет плавание. Но сотрудница заверила, что это совершенно безопасно. Правда, про «Титаник» также говорили, а это было значительно южнее, в Атлантическом океане.
- У тебя были сомнения, и ты потащил меня в этот круиз?
- Но девушка была убедительна в своих доводах. И, как мы видим, море совершенно свободно ото льда. Мы являемся свидетелями глобального потепления. Интересную версию я читал: при таянии гренландских ледников, а они достигают толщины трех километров, теплое течение Гольфстрима будет охлаждаться, что повлияет на климат Европы в сторону похолодания. В этом мы можем убедиться в период ледохода на Неве. В это время в городе становится холодно. Больше того, скажу, что уровень мирового океана повысится, и некоторые приморские города затопит – Нью-Йорк, Санкт-Петербург. Мне даже довелось видеть плакат в одной коммерческой фирме, где указаны предполагаемые даты затопления.
- Так может уже подыскивать жильё где-нибудь на Валдайской возвышенности? – с юмором спросила Ирина.
- Все потепления и похолодания на Земле происходят циклично. Так что не успеет залить, как начнется похолодание, и никакого потопа не будет. Спи спокойно.
- Спасибо, успокоил. А то я уже задумалась, какие вещи взять с собой при эвакуации от потопа, ; ёрничала Ирина. Видимо, мои разговоры про климат и погоду были для нее нудными, так как не имели практического значения для выращивания огурцов на ее дачном участке. Но я не смог уже остановиться. Меня понесло.
- Ирина, ты можешь представить, какое огромное значение имеет
Гольфстрим? У восточных берегов Гренландии море свободно ото льда, а на западе в это время года в море Баффина и в проливе Дэвиса всё забито льдом и много айсбергов. И лёд очень толстый, не такой, как у нас на Неве. Пять лет назад, когда мы плыли на маленьком судёнышке вдоль берегов Гренландии, я уже думал, что нас затрёт льдами, и мы самостоятельно не сможем выбраться. Кстати, могу показать фотографии, как я купался среди льдов за Полярным кругом. С берега мне показалось, что глубина небольшая, примерно по грудь, и я нырнул солдатиком. Резко погрузился, но дна так и не смог достать. Эффект чистой воды даёт обманчивое восприятие глубины. Меня немного отнесло течением, обжигающе холодная вода заставила мощно грести к берегу. На фотографии видно, что лицо мое было перекошено от холода. Я не учел, что морская вода замерзает при температуре ниже нуля градусов в зависимости от солености.
- Ты про Гольфстрим прочитал в докладе ученых из Великобритании? – опять съязвила Ирина.
- А причем тут ученые из Великобритании? – ответил я вопросом на вопрос.
- Да над этими учеными уже все смеются. Впору создать цикл анекдотов, как про Чапаева. Ну, например: «В результате многолетних исследований ученые Великобритании выявили, что собаки лают, а кошки мяукают».
- Забавно. Но прежде, чем смеяться над этими учеными, надо по-смеяться над собой. Когда я учился в институте, наш преподаватель по физике рассказывал, что в век открытий ученые-физики называли единицы измерения открытых ими явлений своими именами. Так появились: джоуль, фарадей, ньютон и т.д. И в этом перечне есть только одна русская единица
измерения – это «лошадиная сила», да и та, если мне не изменяет память, придумана шотландским инженером Джеймсом Уаттом. Довелось мне по-бывать в Дублине в библиотеке университета Тринити-колледж. Она входит
в пятерку самых больших библиотек мира. Там по всей длине галереи установлены бюсты великих ученых и мыслителей. Никого из России нет. Искал среди них Ломоносова, Менделеева, но напрасно. В нашей стране было много больших ученых, в том числе лауреатов Нобелевской премии. Но как-то скромно они заявляли о себе миру.
- Ну, вот и начни с себя, открой что-нибудь и назови своим именем, - не унималась язвить Ирина.
- Знаешь, о чем я сейчас подумал? Надо осваивать Арктику. Вот мы с тобой приехали на Шпицберген от иностранной туристической компании. А почему не от российской? Да потому, что россияне организуют туры на Шпицберген, Землю Франца Иосифа, Новую Землю один раз в год, и цены такие, что поехать могут себе позволить только олигархи или депутаты. Надо развивать арктический туризм, тогда не потеряем русскую часть Шпицбергена и освоим другие территории. Будет туризм - будет создаваться и инфраструктура вокруг него, значит, люди будут трудоустроены. Вот тебе и освоение территории.
- Ну, ты разошелся. Тебе сейчас дать трибуну и графин с водой, так ты бы на несколько часов устроил митинг. Может, хочешь стать начальником Арктики? И уже есть программа по ее освоению?
- Обидно. Как сказал один герой фильма «за державу обидно». Каждый должен заниматься своим делом. А комплексная программа действительно должна быть и в ней надо найти место не только предприятиям по добыче нефти, газа, угля, но и арктическому туризму. Наши и иностранные туристы ездят по африкам и азиям, а могли бы путешествовать и сюда. Я встретил на Аляске двух женщин из Норильска. С каким восторгом они рассказывали о своем путешествии на корабле по Северному морскому пути! Сознаюсь, я им очень завидовал. Кстати, они там познакомились с известным писателем-маринистом Виктором Конецким. Я им в своё время зачитывался.
- Любишь ты разглагольствовать, Володя. Может, тебе в депутаты пойти? Правда, я надеюсь, что скоро всем депутатам зарплату будут платить как бюджетникам. Ведь, по сути, они таковыми и являются. Так что, не надейся на легкие барыши.
- А тебя хлебом не корми – дай съязвить. И за что ты так не любишь депутатов? Они работают в силу своих возможностей, ведь в Думе кто заседает? Бывшие спортсмены, актрисы, певицы. Их надо пожалеть, а не ругать. Ну что с них взять?
На корабле мы обычно выбирали ресторан, где был «шведский стол». Выбор был сделан не из категории «лучше - хуже», а скорее «свободнее». Еду можно увидеть своими глазами, а не виртуальное описание блюда в меню. Да и садились обычно у окна, напротив друг друга, а не как в ресторане: куда посадит официант, там и сидишь.
В этот раз тоже сидели у окна, разглядывая морские пейзажи, и временами обмениваясь необязательными фразами. Со стороны Ирины подсел со вкусом одетый немец лет шестидесяти. Почему-то сел рядом с ней, хотя место с краю было свободным. Видимо, захотелось ему с нами пообщаться. Он в упор смотрел, как она аппетитно поедает набранные на тарелки разносолы. Ирина то ли не замечала его, то ли делала вид, что не замечает этот сочувствующий взгляд. Немец спросил ее:
- Вы в России эти продукты не едите?
- Нет, едим. У нас всё есть, ; патриотично ответила она. Я по-русски заметил:
- Эти немцы думают, что мы у себя на родине едим только картошку с селедкой и запиваем водкой. Вот такой примитивный взгляд на нашу
Россию. Надо нам налаживать культурные связи между двумя народами, чтобы лучше узнавать друг друга, ; совсем уж по- государственному закончил я.
Теплоход причалил к пирсу Гамбурга. В морском порту нас встре-
тила другая немецкая семейная пара. Его звали Петер, а ее - Грета. Они жили в маленьком городке Утерзен, что находится недалеко от Гамбурга. В пути немцы поочередно рассказывали о своем городке. С их слов, он является европейской столицей роз. Не заезжая домой, решили прогуляться по городу. Много ходили пешком, рассматривали каждую розу в отдельности. Рядом с каждым цветком - табличка с его названием и именем. Вот так – каждый цветок имеет своё имя! Подошли к озеру. На поверхности лежали в виде двух обручальных колец букеты цветов. Из ближайших мест, после бракосочетания, приезжают сюда к озеру молодожены и бросают на эти кольца цветы, символизирующие вечную любовь. Мне такая традиция очень понравилась.
Не спеша шли по городку. Проходя мимо кирхи, хотели в нее войти. Но храм оказался закрытым. «Очень жаль», - произнес я, скорее автоматически, нежели мне действительно хотелось туда попасть. Потом свернули с основной дороги в маленький переулок, и Петер зашел в небольшой домик. Чуть позже мы узнали от него, что он просил ключи от кирхи у священника, объясняя, что гостю из России очень хочется посмотреть храм изнутри. Такой поступок меня тронул.
Осмотрев кирху и вдоволь насладившись ароматом роз, мы сели в машину и поехали к нашим немецким друзьям домой. Петер показал свой рабочий кабинет, лужайку перед домом, где располагались пластиковая мебель и мангал для барбекю. Потом повел в подвал, там было установлено оборудование для автоматического обогрева и водоснабжения четырехуровневого дома. Он детально показывал, как устанавливается температура на приборах, как ведется контроль. Чувствовалось, что Петер гордится своим детищем, ну и, видимо, я оказался хорошим слушателем, расспрашивая о некоторых непонятных мне вещах. На верхние этажи, где располагались спальни, он меня не повел. Да мне это было бы неинтересно. Ирина и Грета, в это время, накрывали стол к обеду. Подъехал их сын с женой, каждый на своей машине. Думаю, что время обеда оговаривалось, так как к их появлению стол был уже сервирован. Между собой немцы говорили быстро, а во время обеда - медленнее и фразы строили простые. Всё это делалось для меня, так как Ирина могла говорить с более высокой скоростью, всё-таки учительница немецкого языка.
После обеда сын Петера Ганс пошел на стадион, где должен был проходить отбор детей двенадцатилетнего возраста в футбольную школу команды высшего дивизиона «Гамбург». В просмотре участвовал его сын Клаус. Я тоже напросился пойти с ним, ведь считаю себя знатоком этой игры. Правда, по этому поводу есть удачная шутка: « В шахматы играют миллионы, но понимают в них единицы, а в футбол играют единицы, а понимают - все».
Отбор детей проходил неделю. Начало занятий в 10 утра, и продолжались они до 16:00 с часовым перерывом на обед. Все футболисты были разделены на пять групп, с каждой из которых занимался свой тренер, давая определенные упражнения. Потом происходил переход ребят к другому тренеру. Ганс внимательно следил за тренировкой своего сына, и мне захотелось сказать что-то ободряющее. Я выдал:
- Манера игры Клауса мне напоминает Мюллера.
- Какого Мюллера? – спросил Ганс.
Вот тут я попал! Совершенно забыл в тот момент имя основного игрока сборной Германии Томас Мюллер.
- Герда Мюллера, - робко ответил я.
- Ну, ты хватил! - засмеялся он, а потом и я за ним.
Герд Мюллер - непревзойдённый бомбардир немецкого футбола, играл в
семидесятых за мюнхенскую «Баварию» и сборную ФРГ.
Летим домой. Самолет едва касается облачного ковра, а над ним - голубое небо, и все пронизано солнцем. Приятно смотреть на эту красоту и думать. Рядом со мной сидит Ирина. Всю блокаду, с первого до последне-
го дня, она провела в Ленинграде. Ирина тогда была еще маленькой девочкой, но ее память многое сохранила: и бомбежки, и заклеенные полосками газет окна, и то, как мать делила хлеб, отдавая больший кусок своей дочери. Помнит также, как она, после войны, со своими сверстниками - детьми блокадного города, носила еду немецким военнопленным.
И вот мы в этой поездке повстречались с двумя пожилыми немецкими семейными парами, которые по возрасту тоже, наверняка, помнили войну, может быть другую в их восприятии, но такую же ужасную, со взрывами, стрельбой, разрухой.
- Ирина, ты около тридцати лет дружишь с этими немцами. Вы, наверняка, касались в разговорах темы войны? Какие чувства у вас возникали при воспоминаниях?
- Мы никогда не вспоминали войну, мы живем настоящим, мы просто дружим.
В те далекие годы война коснулась многих семей. И мою тоже…
Отец мой и дед в блокадное время на Дороге жизни… Деду не повезло… Мать на фронте восемь месяцев…На своих братьев получала похоронки…
И что же я? Какие чувства испытывал при общении с Ириниными друзьями, народ которых принес на нашу землю войну? Нормально общались, тепло расставались. И это не от того, что память у меня короткая. Нельзя злобу и агрессию носить в себе всю жизнь. В человеческой природе заложено чувство любви и всепрощения.
- Ирина, а как ты подружилась с немцами?
- Да все просто. Я сорок лет отработала в музыкальном училище учителем немецкого языка. С начала девяностых каждый год в качестве руководителя группы и переводчика привозила в Германию своих мальчиков, где они выступали перед немецкими слушателями.
- И ваше общение было ограничено только встречами?
- Нет, были разговоры по телефону, а сейчас регулярно общаемся по
скайпу.
Разговор прервал голос стюарда: «Пристегните ремни, наш самолет начинает снижение».
У меня в голове переклинило: хотел написать о Норвегии, о Шпицбергене, а написал о немцах. Видимо, на меня повлияли телевизионные нападки на русского школьника, который выступил в германском Бундестаге и в своем докладе пожалел немецких военнопленных Второй мировой войны, находившихся в советских лагерях. Целую неделю с экранов телевизоров слышались гневные осуждения речи подростка, который посмел проявить жалость к врагам нашей Родины. И, ведь, возмущены были не слесарь Иванов, не доярка Петрова, а люди хорошего материального достатка. Эти «патриоты» с двойным гражданством, недвижимостью и счетами за границей, детьми, которые обучаются в иностранных университетах и не собираются возвращаться в Россию, не имеют морального права быть судьями.
В русском человеке есть хорошее качество - сострадание. И мне было неприятно слышать нападки тех, для кого Россия – лишь средство зарабатывания денег, и которые, в глубине души, не считают ее своей Родиной.