К основному грузу, который мы должны были перебросить с одного аэродрома на другой, нам добавили ещё груз молодого майора-«чернопогонника», который с женой переезжал на новое место службы. Характер у этого майора был высокомерный и заносчивый. Его груз состоял из десятка увесистых, прочных деревянных ящиков разного размера.
Под неподобающие для офицера крик и ругань несколько солдат грузили их в наш Ан-12. Майор обращался с солдатами, как с холопами, и со стороны наблюдать его истерики было неприятно. Когда же дело дошло до погрузки последнего, самого ценного ящика с хрусталём, тут наш «герой» совсем перешёл на мат и крыл им солдат что есть мочи. Его жена, напоминающая польскую панянку времён расцвета Речи Посполитой, стояла в стороне и с чуть заметной улыбкой любовалась мужем. Ценный ящик, наконец, погрузили поверх остальных, и всю поклажу закрепили швартовочными сетками. Но вылететь по причине плохой погоды на аэродроме прилёта смогли только к ночи.
Перелетев на другой аэродром, быстро разгрузили основной груз при помощи солдат, которыми чётко и умно командовал какой-то капитан. А вот за грузом майора из-за неразберихи или позднего прилёта самолёта машина с солдатами-грузчиками ещё не пришла. Крайне раздражённый, майор бегал к диспетчеру, оттуда куда-то звонил, ругался, кричал и угрожал кому-то в трубку. В конечном итоге, ему сказали, что машина прибудет только через час.
Погода здесь была на пределе, и чтобы не застрять на этом аэродроме, нам надо было срочно улетать обратно, а груз майора выгрузить на бетонку где-то в стороне от самолёта. Но тот запротестовал, сказал, что не собирается по два раза тасовать свой груз и что погрузит его только из самолёта в машину, а мы можем вылететь и позже, не то он позвонит кому надо, и нам несдобровать.
Потом мы узнали, что у этого майора была, как у нас выражаются, своя «волосатая рука» в штабе Армии в чине генерала, которая быстро продвигала своего зятька вверх по служебной лестнице. Зятёк, наверное, уже и себя видел в генеральских погонах и считал, что ему дано право вести себя по-хамски.
Его ультиматум возмутил нас, и мы, невзирая на субординацию, послали его ко всем чертям. В этот момент прибежал штурман с полётным листом. Нужно было в течение двадцати минут вылететь, иначе придётся «переноситься» с вылетом. Майору объяснили, что если он сейчас же не поможет нам вынести его же груз, мы его попросту столкнём с самолёта на бетонку, а там пусть он жалуется хоть самому министру обороны Язову.
На груз накинулись всем экипажем, включая командира. Тяжёлые ящики надо было относить метров за семьдесят. Недовольный, всё время бубнящий майор носил вместе с нами. И вот, все взмыленные, мы несли последний, самый ценный, с хрусталём. Майор приказал поставить его поверх других ящиков. В итоге, вместо благодарности он всю авиацию обозвал нецензурными словами. Для всего экипажа это был плевок в лицо, стерпеть нельзя было. Ошарашенный командир даже слов не нашёл, чтобы ответить дураку, но потом, посмотрев на ценный ящик с хрусталём, шепнул нам: «Сейчас мы его проучим». И скомандовал: «На запуск!» Экипаж кинулся занимать свои места. Я как бортмеханик стал метрах в пятнадцати впереди самолёта, чтобы руководить запуском двигателей. Запущены первый и четвёртый, за ними третий и второй. Командир начал проверять работу двигателей на разных режимах и развернул самолёт так, что струя воздуха и газов цепляла майорские ящики. А потом как газонёт – верхний ящик с хрусталём подхватило ураганным порывом, и он кубарем покатился по бетонке. В этот момент мне открыли аварийный люк, я в него заскочил, и мы понеслись по рулёжке к началу взлётной полосы. Всем было немного грустно и смешно.
К счастью, за всю свою службу подобного офицера-хама мне встретить не довелось.