5
Выйдя из редакции, я на некоторое время остановился в раздумье. Теперь, когда у меня не было работы, масса времени, лежавшая впереди, представлялась огромной. Следовало бы, конечно, немедленно отправиться домой и начать что-нибудь новое – пусть даже и роман, – но вид приветливо открытых дверей бара через дорогу остановил меня. Воспоминание о вчерашнем дне, подзабытое было на некоторое время, снова встало передо мной с прежней силой. Сейчас, разумеется, было ещё слишком рано, и не приходилось рассчитывать встретить там Алису. И всё же меня тянуло в заведение как магнитом. Как раз когда я собирался сделать шаг в его направлении передо мной – и снова, как и давеча, неожиданно – возник Глеб Пестров.
– Мои приветствия отшельнику! – весело сказал он, хлопая меня по плечу. – Ну как там вчерашняя пташка?
Я вздрогнул и взглянул на него неприязненно, что, впрочем, нисколько его не смутило.
– Пташка?..
– Конечно, та миловидная девочка, которую ты вчера закадрил. Должен заметить, что я даже немного завидую тебе, – тут он подмигнул с небрежной развязностью слишком красивого мужчины.
Его фамильярность показалась мне совершенно неуместной. Этого ещё мне только не хватало!
– И вовсе никого я не кадрил, – кажется, прозвучало это довольно грубо, но мне было всё равно. – Вы сами меня туда направили, между прочим.
– Тут не поспоришь, – кивнул Глеб, поигрывая напёрстком. – Но тебе грех жаловаться, не так ли? Дело было на мази, когда вы оттуда уходили.
– Не знаю уж, на мази или нет, – окончательно рассердился я, – но мы… мы отлично провели время. Лучше не бывает. И, если честно, у меня нет никакого желания обсуждать мою личную жизнь.
Глеб нисколько не смутился столь резкому отпору и лишь пожал плечами.
– Что ж, дело хозяйское, я вовсе не хотел тебя обидеть. Тут, кажется, всё серьёзно, раз уж после одного свидания ты так ерепенишься.
– Возможно, – сухо ответил я.
– Ты романтик, Саша, – заявил Пестров, поднеся к моему носу указательный палец с надетым на него напёрстком, – самый настоящий романтик. Это прекрасно, если рассудить, но уж очень нынче редко. Однако, – тут он приосанился, – если уж дело повернулось таким образом, я настоятельно рекомендую тебе не зевать. Не только рекомендую, но и настаиваю – палец внушительно погрозил мне, медленно покачавшись взад-вперёд. – Такие девушки редко встречаются. Не смей её потерять!
Тут он отпрянул назад и, глядя на моё удивлённое лицо, рассмеялся. Это был красивый, гладкий, с модуляциями смех, в котором, впрочем, не чувствовалось особой весёлости. Так смеются над несчастьем или собственными ошибками.
– Не обижайся, Саша, просто ты… ты действительно совсем из иного мира, – сказал Глеб, отсмеявшись. – Я таких людей не встречал. Не обижайся, честное слово, это всё пустое. Больше я тебе не докучаю, – и, откинув со лба свои светлые напомаженные волосы, он проскользнул мимо меня и вошёл в здание редакции.
Эта странная встреча не произвела, однако, на меня никакого особого впечатления. Я и без Глеба отлично знал, что являюсь существом из иного измерения – здесь не было ничего нового. Сейчас, возможно, я и правда выглядел как влюблённый, как глупо влюблённый, если угодно, но какая, в конце концов, разница? Мнение окружающих никогда не было для меня важным.
Перейдя улицу, я вошёл в бар, который, как и всегда в этот час, был почти пустым. Ко мне сразу же подскочил официант, скучавший до того у стойки, но я, кажется, ничего ему не сказал и опустился за столик, за которым вчера сидел с Алисой. Через некоторое время официант принёс меню, которое так и осталось лежать нераскрытым. Мне нравилось просто сидеть здесь и вспоминать мельчайшие подробности недавней встречи. В этом было что-то от магии, от религиозного преклонения перед образом, созданным по подобию живого человека, живой женщины. Только теперь, в отличие от истории с Маргаритой, образ этот был тёплым, он пульсировал, словно сердце, наполненное кровью. Алиса не была статуей, в ней не ощущалась величественная недоступность мрамора. Богиня – но в то же время простая и близкая, перед которой не нужно было стоять на коленях. Не об этом ли я всегда мечтал?
Не следовало, наверное, сидеть здесь вот так, привлекая любопытствующие взгляды официантов. Столик этот был всего лишь столиком, не слишком удобным и чистым, за которым ещё даже и со вчерашнего дня пересидело немало людей. Трудно было найти в нём хоть что-нибудь романтическое. Не рассчитывал же я, в самом деле, дождаться Алису! До перерыва оставалось ещё два часа. Она была бы, наверное, рада, но нет, это неправильно, не стоило впадать в подобный мелодраматизм. И всё-таки я продолжал сидеть там, укутываясь в манящий туман времени и пытаясь поймать, зафиксировать сладкое, посасывающее под ложечкой ощущение счастья, наконец-то найденного и испытанного. И думалось мне в тот момент, что вот я сижу в тихом безлюдном баре посреди рабочего дня, когда все нормальные люди трудятся и заняты – пусть даже и чем-то неважным, – и не испытываю никаких, даже малейших укоров совести за свою неподвижность и бездеятельность, более того: доволен ею вполне и наслаждаюсь каждой проходящей минутой. Часы на стене медленно, еле заметными глазу движениями отсчитывают свои дольки вечности, крутятся по бескрайнему своему циферблату, и кажется, что вот она – тайна жизни, так ясно и просто выраженная столь привычным нам предметом, деятельное бездействие, застывшая энергия, довольствующаяся собой и в то же время невидимыми связями сцеплённая со всем миром. И нет у меня сейчас, глядящего на эти часы, никаких целей и желаний, даже и мыслей настоящих почти нет, а так только – ощущения от окружающего и неясные мне самому реакции на них. И всё же, несмотря на столь откровенную бесцельность моего существования – и вовсе не единственно в данную минуту, а бесцельность вообще, – всё же, несмотря на подобное обстоятельство, которое иного бы, пожалуй, довело до высшей степени отчаяния, я чувствую себя настолько покойным и счастливым, настолько достигшим очищения временем, что больше и выше, кажется, не бывает у человека. Что ж, и это, значит, тоже – любовь? Ещё одна из её бесконечных личин? Спокойная и величавая, не знающая страстей, заключённая в самой себе. Любовь, открывшая свои потаённые глубины удивительной женщине, сидевшей вчера за этим столиком. Женщине, которая никогда не улыбалась, потому что улыбка, как рябь на спокойной глади озера, нарушает покой и сосредоточенное самопогружение в неведомые глубины знания. Способен ли я на такую любовь?
Не знаю точно, сколько прошло минут с момента моего появления. Я уже и не глядел на часы. Наконец, выдохнув и как бы сразу сбросив с себя странное это оцепенение, я поднялся из-за столика и медленно прошёл к выходу. Официант посмотрел на меня искоса, с хорошо различимым презрением, характерным презрением представителя своей профессии к посетителю, посмевшему уйти без заказа. Что ж, и это, наверное, я заслужил. Все мы заслуживаем чуточку презрения, как заслуживаем и всё остальное – только в разной пропорции. Но никто и никогда ещё не находил в этом бульоне жизни идеального соотношения элементов.