- Вот ты говоришь - судьба. Так-то оно так, да только и сам человек многое себе портит в жизни. Вот я, например. Слышал, как меня кличут? Беда! А за что думаешь? За то, что беда, вроде, как сестра мне родная, все время за мной ходит, или я за ней. А через это и судьба у меня такая - бедовая.
Мы сидим с Виктором, местным сторожем, к которому намертво прикипело прозвище Беда, в балке - небольшой деревянной будке. Из мебели здесь лишь коряво сбитый деревянный стол, узкие, затертые до блеска лавки по бокам от него, гроздья развешанной на гвоздях одежды, а в углу - железная печка с кривой трубой. Вообще-то будка - это подсобка строительной бригады, возводящей рядом новый торговый центр, но для моего визави, это еще и родной дом. Виктор трудится здесь бессменным и единственным сторожем. Он подлил себе черного, как деготь, чифиря из закопченной эмалированной кружки и продолжил свое повествование.
- С чего все начиналось? Я тогда совсем еще малец был, ну, лет десять от силы. Нас-то в семье четверо было, все от разных отцов, все "разноцветные": и черненькие, и рыжие, а вот я белый был. Нет, ты сейчас на мои волосы не смотри, это я седой совсем, а тогда просто белый был. Так вот, в ту пору у нас был очередной "папка", маманя-то наша всю жизнь в школе уборщицей работала, хорошая была, нас любила и баловала как могла. Да вот все не везло ей как-то с мужиками. То алкаш какой попадет, то прощелыга командировочный, то урод какой-нибудь. А тот, который тогда у нас жил, ушлый был страсть, настоящий урка. Мамка на работе ломается, а он дома все, ночью куда-то сходит, а после с дружками "квасит" дня три подряд. А мамка все терпела его, любила, вроде как.
Виктор задумался, прикурил очередную сигарету и, щурясь от дыма, продолжил:
- Как-то раз этот, значит, "папка" меня кликнул. Это после одного такого похода он, значит, дней пять гулял, ну больше обычного, а на опохмелку, видно, оставить заначку забыл. Колотитило его с бодуна, помню, здорово тогда. Вот и говорит он мне: "Собирайся, Витек, со мной, на дело пойдем. Жизни тебя учить буду". Пошли мы, это уже ночью было совсем, к магазину продуктовому. Там, на заднем дворе, ну, где товар завозят, дверь была. Такая огроменная, засов на ней железный и замок, такие еще амбарными называют. А над ней - фрамуга для света небольшая. "Папка" мне ящиков из-под "бормотухи" наставил, сам в оконце каменюгой запустил и говорит: "Осколки вытащи, ты мелкий, в аккурат пролезешь. Давай. Ничего там лишнего не бери, только водку мне кидай, я ловить буду". Страшно, помню, было, но "папка" - он пострашней будет, в общем полез я…
Ох, заболтался я с тобой, скоро ребята придут надо чайку свежего сварганить, а то они мне голову оторвут.
Виктор растопил "буржуйку", налил в прокопченный десятилитровый чайник воды из канистры и, потирая руки над нагревающейся печью, продолжил:
- Короче, в этом магазине, как раз за несколько дней до этого, сигнализацию поставили. В общем, "приняли" нас быстро. Мне-то по малолетству ничего - на учет в милиции поставили, так сказать, начало моей "карьеры" отметили, ну а "папку" раскрутили и по другим делам тоже. Его я так больше и не видел. Ну а у меня с того раза и пошло: одно, другое, третье. А в семнадцать я уже на первый реальный срок раскрутился, подсел на малолетку. Сейчас вспомнишь, а ведь все по дурости, от удали, вроде как, ну и от понтов глупых, если честно. Перед девками ломался, вот, дескать, я крутой перец какой, "бабок" шальных - куры не клюют, и сам я - парень, за рупь, за двадцать не возьмешь.
Подломили мы тогда с таким же, как и я, приятелем "комок", ну эти, первые коммерческие киоски тогда пошли, будь они неладны. "Сникерсов" там всяких, да "марсов" набрали, а "капусты" - совсем чуть, вот как раз девкам пыль в глаза только и пустить. Через эти "сникерсы" нас утром и повязали. Мы ж всю окрестную малолетнюю шпану ими накормили, ну и сами погрызли их немало, вот прямо по этим фантикам на квартиру ко мне менты и пришли, а мы с подельником дрыхнем там, значит.
Я еще в отделении, в обезьяннике сидел, мать прибежала. Плачет: "Витенька, сыночек, что же ты наделал?". А я ее словно в первый раз увидел тогда. Смотрю, да она ж седая вся, и морщинки по лицу, знаешь, как трещинки-прожилки на дереве. Я враз, вроде как, повзрослел тогда, правда, поздно уже было. У меня условный-то был раньше еще, ну и поехал Витенька на тюрьму...
Дали мне два года тогда. Год в Тайшете на тюрьме просидел, даже привык вроде, маманя приезжала, после суда мне свиданку дали, ну и дачку она притартанила. Знаешь, какая радость на "хате", вот скажем, карамель простая? Или чеснок? А еще, помню, мне маманя "четвертак" втихоря передала. Я его скатал в маленький такой шарик и во рту спрятал. Дубаки шманают на тюрьме не по-детски. Но у меня во рту смотреть не сподручно им. Зубы у меня тогда плохие совсем были, гнилые. На тюрьме вода что ли такая или от пайки "хозяйской", в общем, зубы крошатся и аж кусками вываливаются. Эти, - Виктор показал на свои железные зубы, - мне уже на зоне корешок сделал. А на "бабки" в тюрьме все купить можно, хоть наркоту, хоть бабу, только плати.
На печке запел, засвистел чайник, пустив к потолку густую белую струю пара. Виктор щедро насыпал в литровую стеклянную банку заварки и осторожно залил ее кипятком.
- Слышь -ка, писатель, пойдем на улицу. Баланду травить и на свежем воздухе можно, а ребята пусть чай попьют в тепле.
На улице действительно было прохладно. Весна в этом году выдалась затяжная и хотя совсем скоро уже май, казалось, вот-вот пойдет снег. Мы присели с Виктором на какие-то деревянные конструкции, лежащие возле балка. Мимо нас прошла на обед бригада рабочих. Кто-то из строителей, походя, крикнул:
- Что, Витек, никак уши свободные нашел?
- Много ты понимаешь в жизни, зелень, топай дальше! Ну так вот, - это уже Виктор обратился ко мне. - Через год пошел я первым своим этапом на зону, мне уже восемнадцать стукнуло, так что уже на "взросляк" общий. Про зону я рассказывать много не буду. Кто был там, и без меня то знает, кто не был - тому и знать сильно ни к чему. Только одно скажу, какие бы молодежи сказки бывалые сидельцы не рассказывали, зона - это тебе не романтика блатная в песенках или как там ее в кино показывают. Зона - это жизнь такая. Порой страшная, жестокая, а порой и та единственная, какая человеку дается. Там все человеческие качества - характер, привычки все отчетливей вырисовывается, там ничего не утаишь, нутро свое всем покажешь, из чего ты сделан. Там люди живут, работают, радуются, болеют, смеются, плачут, ждут весточку с воли и ночью во сне скрипят зубами от боли душевной. И умирают там порой, а еще там все обязательно надеются, что вот, дескать, "срок отмотаю, откинусь, и на воле будет праздник сплошной", а на самом деле на воле часто хуже все, сложнее.
На мой немой вопрос Виктор поясняет:
- А вот сам смотри. Зона - это порядок. Конечно, на какую еще попадешь, но вообще так. "Хозяин", "кум", "актив", ну красноповязочники - это с одной стороны, "смотрящий" и "блатные" - с другой, а между ними - все зеки. Если себя правильно ведешь, то нормально, жить можно. Все по понятиям, по порядку, стало быть, живешь и главное цель есть - свобода. Только я уже говорил, многим, тем, кто долго сидит, она уже вроде не то чтобы не нужна, а так... как мечта только если. Ну, не знаешь, что с ней делать в натуре. Вот кое-кто назад в зону и возвращается, типа, по собственному желанию.
С затянутого тяжелыми свинцовыми тучами неба заморосил не то дождь, не то мокрый снег. Виктор поплотнее запахнул свою фуфайку и продолжил свое повествование:
- Ну вот. Сел я, стало быть, в конце девяностого, на зоне уже на второй срок раскрутился за драку. С кавказцами сцепились, кого- то подрезали, кому-то бошку проломили. Я-то, вроде так, в толпе просто был, но дерзкий был по молодости, вот крайним и остался, считай, за "базар" паровозом и пошел. Второй срок, не отходя от кассы принял.
В девяносто седьмом целый месяц на свободе был. Только и вспомнить особо нечего, все в пьяном угаре пролетело, только водки и успел попить, да за нее и сел. Пошли с корешком, таким же, как и я, откинувшимся недавно, в магазин, в "Экспресс" за водкой. Продавщица нам литру подала, а тут ее отвлек кто-то из покупателей... И кто ж меня дернул? Как говорится, руки в ноги - и ходу, не заплатив. Обидно даже, ведь и деньги были. Я ж на лесоповале заработал малость все же. В общем, нас тут же и повязали, корешок, понятно, не при делах, а мне треху прокурор резво нарисовал. И вот что интересно, никаких подробностей особо не помню, пьянный ж был, а вот те две бутылки водки как сейчас перед глазами стоят. Зеленые с белым этикетки такие, "Ферейн" называется, ну "брынцаловка", в общем.
Обед у строителей давно закончился, и мы возвращаемся в опустевший вагончик. Здесь хоть и сизо от табачного дыма, зато тепло. Чтобы согреться, я не отказываюсь от предложенного Виктором чая.
- Я тебе "купца" налил, сам-то чифирну. Привык на зоне, хоть моторчик и прихватывает порой. Ну вот, значит, отбыл я снова на зону. И уже по накатанной, там же еще на срок раскрутился. Типа, за побег. Это "кум" постарался, все меня в стукачи вербовал. И на что я ему сдался? У него ж и так целая кодла была желающих, "актив"- эСДПэшники разные. Спортивный интерес, что ли, у него был? Прессовал меня по полной. Я из шизо (штрафного изолятора) с полгода не вылазил тогда. Ну да ладно.
В четвертом году я на свободу вышел. Как говорится, ни родины, ни флага. Родных, друзей по старой жизни - никого, мамка-то моя умерла в двухтысячном, а братья-сестры меня знать не хотят. Вот и считай, мне тогда уже за тридцать было, а жизни-то, кроме зоны я и не видел. А тут - даже страна и то другая. Я же еще при СССР сел в первый раз. Я про тот месяц, в девяносто седьмом, не говорю, тогда даже понять что почем или запомнить чего не успел. Люди тоже другие стали, злые какие-то, все на бабках помешанные, да и сами деньги - тоже другие, вообще, вся жизнь другая. Все новое, незнакомое. Вот честно, даже про зону тогда с тоской вспоминал.
Ну ладно, думаю, хорош, пора уже жизнь как- то устраивать. Специально по дружкам - корешкам зоновским даже не пошел. Нашел себе бабенку одну, на работу устроился, на пилораму бревна катать. И не поверишь, таким семьянином заделался, не бухал вовсе, все чего-нибудь по дому возился. Даже про ребенка со своей разговоры разговаривали, только она не захотела ни в какую.
Так, наверно, пару лет мы прожили. Да только не везет мне. Смотрю, моя сожительница что-то нос воротит. Денег ей, типа, мало и все такое. А в один прекрасный день у нее цацки "рыжие" (золотые) все из дома пропали. Она на меня поволокла и ментам, значит, тоже накапала, что это, вроде, как я подрезал. Меня в оборот и взяли.
Знаешь, я ментов не люблю. Знаю, об этом ты не напишешь, ну я просто так тебе говорю. Но вот в тот раз мне "следак" попался нормальный - человек. Знаешь, такой нерусский, вроде, татарин, что ли. Спасибо ему. В общем, он раскрутил кто и что. Племяш ее, зараза, сявка малолетняя "обул" родную тетку. Но пока то да се, я три месяца в родном Тайшете на нарах парился. Освободили меня, так сказать, из-под стражи за отсутствием состава преступления. Вот тут я не выдержал... Запил. Конкретно, в хлам. Ну и до края докатился почти.
И, наверное, сдох бы уже, как собака, в канаве какой, да вот повезло, корешка по зоне встретил. Ты его сегодня видел, он бугром здесь у строителей. Теперь уже на третьем объекте с ними, даже зарплату платят, ну и так, продуктами, чаем там. Документы вот восстановил все. Я бы на севера, на заработки куда подался, да здоровья совсем нет, все зона и дурь моя съели. Вот в сторожах теперь и греюсь.
За небольшим окошком балка почти стемнело. Виктор пошел на территорию - включить освещение и закрыть ворота. Я принялся растапливать печурку. Вошел он, слегка припорошенный снежком.
- Смотри-ка, и вправду снег пошел. А знаешь, для чего я тебе о себе целый день рассказывал? Вот тебе сколько лет? Да мы почти ровесники! А у меня уже все почти кончено. А сдохну, никто добрым словом не помянет и ничего не оставлю на этой земле после себя. Я хочу, чтобы ты об этом написал. Знаешь, для кого? Для пацанов нынешних.
Видел я таких. Особенно когда в последний раз на тюрьме был. Самим чуть восемнадцать только, порой и посмотреть не на что, худенькие, щупленькие, а у каждого целый букет из тяжелых статей, срока лет по двадцать пять светят им, больше, чем прожили они на этом свете. А у них - "броня" в голове на пять пальцев как у танка, прямо гордятся собой, а то, что судьбу себе и другим исковеркали, не скоро поймут. Поймут все равно, но потом, когда зону сполна потопчут, горя полной ложкой хапнут. В общем, затем рассказал, чтобы таких, как у меня, бедовых судеб поменьше было…