Деревенские страсти

Сараева
               часть 1.
Пять лет уж как закончилась война. Все, кому суждено было вернуться домой, вернулись.  Несмотря на то, что время неумолимо отсчитывало дни, месяцы, годы -  вдовы, матери, сестры,  не вернувшихся солдат, продолжали ждать своих родных. Продолжали на что-то надеяться.  Ну а те, кто вернулся  к своим семьям, времени даром не теряли. Неженатые срочно женились, обзаводились хозяйством. И активно пополняли ряды  Советских граждан в лице новорожденных детей.
Не отставали от них и те, у кого  уже были довоенные дети.
Послевоенная жизнь жителей небольшого,  Сибирского поселка Березовое, ничем не отличалась от жизни  в других селах.
В семье Кузьмы Плахина ,  одна за другой появились на свет  две девочки. Сначала Лиза, а через год  Маша.  Весомая добавка к трем сыновьям разного возраста, родившимся еще до войны.   Старшему сыну Кузьмы и Анастасии Плахиных, шел уже 19 год. И парень готовился пойти в армию, чтобы защищать рубежи своей Великой Родины.  Средний сын Володя,  семнадцатилетний паренек,  учился  на курсах механизаторов в  соседнем поселке. Каждый день парнишка  бегал за 8  километров, чтобы отсидеть пять часов за партой. Вечером  спешил обратно. Стояла горячая пора сенокоса.  Отец, отработав день на колхозном поле, вечером   оставался на своем покосе. И вся семья, по возможности, присоединялась к нему. Старший Иван,  единственный комбайнер  на единственном в совхозе комбайне,  почти безотрывно находился при своем дребезжащем, древнем агрегате.  И помогать родителям почти не имел возможности. Зато  четырнадцатилетнему Сашке доставалось не меньше, чем любому взрослому мужику. Таково было тяжелое, послевоенное время.
Анастасия тоже старалась помочь мужу.   Управившись с колхозными телятами, она  бежала  за пару километров в поле на свой покос, оставив  маленьких дочек на   мать  мужа, крепкую еще бабушку Зинаиду.
Увидев спешащую через поле жену, Кузьма  звал сыновей на отдых.  Мужики  садились ужинать картошкой  в мундирах с  ржаным, домашней выпечки хлебом. Запивая   еду  простоквашей.
 А Анастасия торопилась    сделать  хоть что-нибудь полезное в общей семейной работе.
 Она ворошила сено деревянными граблями, переворачивала подсохшие валки, ловко   метала небольшие копна.
Поужинав, Кузьма  аккуратно увязывал   посуду в узелок и подавая жене, шутил.
«Ну что, мать,  остановимся на этих или еще Аленушку сделаем?»
«Будя с тебя ужу Аленушек и Иванушек. Самой    скоро сорок, и ты уж хрыч немолодой, этих бы поднять!»- нарочито хмурясь, чтобы скрыть не проходящее счастье в глазах, отзывалась Анастасия.               
 Было от чего радоваться Анастасии.  Куда ни  пойди в их маленькой деревне, обязательно встретишь либо вдову, либо старую мать, потерявшую одного, а то и двух сыновей в проклятой военной мясорубке.  А из тех мужиков, что вернулись, половина  калек да инвалидов. У одного руки нет, у другого –ноги.  А у соседа ее Николая Тетеркина  обеих ног нет. По самые бедра снарядом срезало.  И контуженые есть, и слепой один.  А ее Кузьму Бог миловал. Одно ранение,  да  и то вскользь.  Зато медалей полная грудь.
Не смотря на пятерых детей и  «не баловной» характер мужа, ревновала Анастасия своего Кузьму не шуточно.  Стоило хозяину задержаться где-нибудь  на часок, мысли одна другой страшнее лезли в голову Насти, как назойливые мухи в чашку с медом.  И то подумать: Одних вдов  молодок   - пол деревни. И моложе ее и  приглядней.
Анастасия то и дело вспоминала случай с  Ксенией Борзаковой.  Красивой тридцатилетней вдовой.  Мужа своего Ксения проводила на фронт через месяц после свадьбы.   А через  полгода пришла похоронка на ее Феденьку.   От горя у Ксении преждевременные роды начались.  Умер ребенок у бедняжки , не прожив и трех дней. С того дня Ксения замкнулась в себе, глаза  потухли,  скорбная складка залегла у губ. 
Всю войну  работала Ксения, как заведенная. Как будто хотела за работой забыться от горя.  Не к кому было головушку приклонить бедняжке. Родителей у Ксении не было. Федя ее в сороковом из города привез, где сам на агронома учился.  Были в то время ускоренные шестимесячные курсы и агрономов, и ветеринаров, и механизаторов, и бухгалтеров.  Молоденькая детдомовская девушка не по душе пришлась родителям Феди. Но парень наперекор воле  старших Борзаковых,  женился на Ксении.
Колхозники под руководством председателя, за одно лето выстроили небольшой , уютный дом для молодоженов. Практика   эта была очень распространенной  в сельской местности.
Когда  в 45- ом,   уцелевшие мужики   стали  возвращаться   с войны, Ксению словно подменили.  Дом ее стоял    на краю Березового,  у самой дороги ведущей из районного поселка.  И ни один солдат не мог   войти в деревню с другой стороны. Только до   районного села ходил рейсовый автобус из Новосибирска. А  с запада  поездом  солдаты  как раз до города добирались.   Автобус в район раз в сутки прибывал под вечер, когда большинство колхозников уже заканчивали работу.
Все те, кто до сих пор не дождались с войны своих родных, к вечеру, бросая все дела, бежали  к дому Ксении. Здесь, за оградой лежало толстое, отполированное временем и людскими  задами, бревно.
 На него и усаживались  женщины. Молодые и старые, и совсем юные, они непривычно  тихо сидели в сгущающихся сумерках летней ночи,  едва ли не до утра.  Вместе с ними сидела и Ксения. Она  горящими глазами всматривалась в даль, то и дело вставая с бревна, чтобы  пройтись немного вперед. В тот год ей едва исполнилось 25. Кого она ждала, на что надеялась, непонятно.
Но она ждала, ежедневно, раньше всех других, занимая  свой пост.  Чаще всего   понурые женщины разбредались по домам, так никого и не дождавшись. Ведь большинство из тех, кто уцелел, были уже дома.
 Но  изредка   на дороге появлялся силуэт   человека в форме. И тогда, сорвавшись с места,   все ожидавшие, с бешено колотящимися сердцами , бежали навстречу солдату.
 На отрезке этой дороги мог появиться только свой. В другие села из района вели другие дороги.
 Ксения бежала вместе со всеми, стоная и плача. Но,   какая-нибудь другая, обезумевшая от счастья, мать или жена   с воплями бросалась на шею своему солдату.
 А остальные, тихо поскуливая, возвращались ни с чем. Шло время и  люди постепенно теряли надежду. Ближе к осени бревно под окнами Ксении  по вечерам оставалось  одиноко  блестеть в темноте.
А Ксения все ждала. Она по- прежнему,  выходила на дорогу, одеваясь в лучший свой наряд.
И так прошло три года. Однажды Кузьма припозднившись на покосе, возвращался домой уже в полной темноте. Сыновей он отпустил пораньше. Настя,  родившая Машеньку всего пару недель назад, оставалась дома. Уставший мужчина шел неторопливо, глубоко задумавшись о своем.
«Это вы, Кузьма Степанович?»- голос, раздавшийся совсем рядом, заставил   Плахина вздрогнуть.
Приглядевшись внимательнее, он узнал в стоящей неподалеку женщине  вдову Федора Борзакова.  Вспомнив, как   перед самой войной гулял у них на колхозной свадьбе в помещении  конторы. Как  помогал строить  дом для молодых.  Вспомнил Кузьма и рассказ жены о том, что Ксения потеряла  единственного ребенка.  Острая жалость к женщине захлестнула доброе сердце Плахина. «Эх, бабы вы, бабы – горько подумал он,   - Сколько же вас вот таких, неприкаянных. Ждете   годами своих  любимых,  давно уж червями съеденных.»
 Вслух спросил лишь - «Чего бродишь Ксения. Спать пора уж. Поздно уже».
«Не спиться одной-то»- глухо пробормотала женщина.   Кузьма уловил ее тяжелый вздох.
  Ксения стояла прямо на пути Кузьмы.  И тому пришлось обойти ее.  Чувствуя неловкость от  пронизывающего спину взгляда  Ксении, он ускорил шаг и тут же услышал ее    громкий с надрывом голос.  - « Вы вон пятого народили. А мне что делать? Мужа нет, хоть бы ребеночка кто    сделал. Может ты, а Кузьма?!»
Опасливо поглядывая по сторонам, Кузьма едва ли не бегом пустился к дому.- «Вот сумасшедшая баба. Поди не слышал никто. А то завтра же такое по деревне пустят, не обрадуешься»
 Но надеялся он напрасно. Соседка Ксении,  вышедшая в свой огород набрать из деревянной кадки воды, услышала  её слова.  Выглянув  за ограду и убедившись, что Кузьма  торопливо ретировался  в сторону дома  она, не откладывая столь важной миссии, отправилась  к Ксении, все еще стоящей у своих ворот. Соседка Ксении, пожилая   Евдокия Дрогина, потерявшая на войне сына, не стала ни ругать, ни поучать молодую вдову.  Просто обняла за плечи и тихо посоветовала уезжать той в город. – «На завод устроишься. Найдешь, кому ребеночка тебе сделать. А может быть, и мужа найдешь. А  вот делать того что задумала, не след это Ксенюшка. Люди не поймут. Со света сживут. Да ты пойми, дурья голова. Каждая жена за своего  мужика, за отца  детей своих, сестру родную не пожалеет».
 Ксения только тихо всхлипнула и   освободившись от рук соседки, ушла в дом. Возможно, так бы все и обошлось. И Настя не узнала бы  крамольных  мыслей  вдовы по поводу своего мужа. Но соседка Ксении    беззлобно проговорилась своей  сестре о том, что слышала ночью.  А та, не выдержав испытание тайной, при первой же встрече с Анастасией, вылепила той все, как было.
К счастью, сплетня дальше не пошла. Узнав у соседки Ксении, что   Кузьма никак не прореагировав на реплику  вдовы, ушел не задерживаясь, Анастасия отправилась к Ксении домой.
Увидев входящую в ее дом Анастасию Плахину, Ксения  даже не вздрогнула. Не опуская  глаз, в глубине которых плескалась тоска,  она  молча, с кажущимся равнодушием выслушала  Анастасию.
«Я тебя  Борзакова, на первый раз просто предупреждаю. Еще раз  хотя бы не так посмотришь в сторону моего мужа, сожгу вместе с домом. Я не виновата, что Федора убили. И дети мои не виноваты, и муж мой ни при чем. Поняла?»
«Да успокойся ты, Настя. Шел бы в тот момент мимо дед Гаврила, я бы и ему такое ляпнула. Нет у меня  плохих мыслей на счет мужа твоего. Тоска заела. Все надеюсь, что Федя вернется» - тихий грустный голос Ксении отрезвил Настю. И она  ушла не прощаясь, но и не держа зла на  женщину, которая   тоже была ни при чем . «Война проклятая!»- думала она, шагая по улице.
Но случай тот, все же надолго поселил в душе Плахиной    стойкую ревность и подозрительность, которую она тщательно прятала от мужа.
Шло время, а Ксения  продолжала грустить. Она  все чаще подумывала о том, чтобы уехать в город.  Деревня, куда привез ее до войны Федя, не стала ей родной.   Родители Федора, не принявшие ее при жизни сына,  еще больше возненавидели Ксению, после его гибели. Близких подруг, таких которым можно было открыть душу, поплакаться   на плече, Ксюша так и не завела.   Имея  корочки агронома, работала поденщицей.  В деревне имелся другой агроном,  однорукий фронтовик, не смыслящий в агротехнике  совершенно ничего. Понимая, что она здесь не ко двору, Ксения  решила, что ближе к зиме она уедет. Но так и не уехала. Жаль было расставаться со своим уютным домом, с   привычной жизнью в колхозе, среди очень не плохих  людей.
.
 В начале осени 50  года, старшего   из сыновей Кузьмы, Ивана  забирали в армию.
На проводины Ксюшу не пригласили. С одной стороны,  Анастасия все еще ревновала вдову к мужу. А с другой, Ваня Плахин дружил с младшей сестрой  Федора, погибшего мужа Ксении.
Стояла теплая, сентябрьская ночь.  Ксения сидела  на  бревне за оградой и тихо плакала от тоски и одиночества. Ей шел тридцатый год. Время самого расцвета женщины. Все ее естество бунтовало и требовало любви. Горящая грудь требовала нежных детских губок, которые бы жадно вцепились в ее сосок, поглощая материнское молоко. Представив себе это, Ксения взвыла в голос.
Шум  веселья в доме Плахина  вырвался на улицу разухабистой «цыганочкой».  Это Ваня  играл на старенькой отцовской гармошке. 
«Уйдет Ванька в армию и гармониста на селе ни одного не останется» - подумала Ксения, прислушиваясь к шуму веселья. Веселилась молодежь. А вот родителям, пережившим войну, было не до веселья.  Едва  молодые всей гурьбой  вывалились на улицу, в доме Плахина и других  призывников  стих смех.  Матери тихо молились про себя, мысленно прося Бога сохранить их детей. Мужчины обсуждали стабильность обстановки в мире и как могли, успокаивали  матерей будущих солдат.
 А те   впервые попробовав крепкого самогона,  почувствовав себя едва ли не главными защитниками Родины, хорохорились и,   красуясь перед девушками,  шутливо задирали друг друга.
Шум веселья приближался и Ксения, тихо проскользнув в свою ограду, затаилась, присев на ступеньку крыльца.
Клуб в селе открывался лишь в те дни, когда изредка в деревню привозили «кино». В основном,  в  теплое время года, молодежь собирались на свои посиделки  у дома Ксении.  Причиной тому служило все то же,  знаменитое бревно.  И окраина села, где можно было и пошуметь, и потанцевать. Ксения никогда не ругала молодежь за то, что те пару раз в неделю, тревожили ее сон.
По обрывкам разговора и веселой возне за оградой, Ксения поняла, что девочки расположились на бревне. А парни  - прямо на траве. Заиграла гармонь, послышался топот   ног  пляшущих. А потом понеслись частушки. Часто не совсем приличные. Пели в основном парни, а девчонки  повизгивая и пересмеиваясь, делали вид, что сердятся на друзей, за  изредка прорывающиеся «взрослые» словечки.
  Послышался ломающийся басок Ваньки, выкрикивающий очередную частушку.
«Надо же! Каких-то, три года назад  посмотреть было не на что. А сейчас какой парнина вымахал. Отца перерос. И красивый какой! И чего он в этой пигалице малолетней нашел?» – с неожиданным раздражением, подумала Ксения.
Она не любила маленькую, заносчивую Таню , сестру своего погибшего мужа. Девушке едва исполнилось 17.  Закончив семь классов, Таня   устроилась в колхоз учетчицей. Но сразу же заявили и родителям, и председателю, что «в этой дыре» она только до совершеннолетия.
. Но больше Ксению возмущало отношение Тани к ней, вдове ее родного брата.
При встрече с бывшей снохой, Таня презрительно кривила губы и отворачивалась от Ксении, задрав нос. Видимо, переняла отношение к Ксении  от собственных родителей. Вспомнив об этом, Ксения снова расстроилась- «Ну вот кому и чего я плохого сделала?  Видимо, чужая здесь всем. Бежать надо. И побыстрее».
  Войдя в дом, Ксения, не зажигая света, присела у окна. В открытую форточку,  все так же свободно врывались возбужденные голоса молодежи. А потом гармонь смолкла.  Прислушавшись, Ксения поняла, что молодежь понемногу расходится.  Взглянув на освещенные луной, ходики на стене, Ксения разобрала, что уже два часа ночи.  Переодевшись в свободную ночную сорочку,  она прилегла на кровать, намереваясь уснуть. За окном кто-то оставался.  Два голоса – мужской и женский, негромко переговаривались о чем-то.  Ксения  поднялась с постели, чтобы закрыть форточку. Подойдя к окну, ясно услышала  Ванькин голос.  Повысив тон, он спросил – «Ты всерьез это? Городской хочешь  быть? Ну и что ты там делать будешь? Жить как в голубятне на пятом этаже, соседей годами в лицо не видя.  А работать   ты  кем будешь?»
 Капризный голос Тани отозвался тоже  громче, чем следовало.
 «А ты что мне предлагаешь? Всю жизнь из-под коров навоз чистить? Кучу сопливых  ребятишек нарожать, как мать твоя? На работе в жару и дождь аршином махать, замеряя  выработку поденщиц? Я хочу в туфлях ходить, а не в калошах, хочу красивые платья носить. В ванной каждый день мыться и  законный выходной иметь. А работы  в городе хватит. Хотя бы швеей на фабрику. В чистоте в тепле. Нет, Ванюша и не мечтай.  Если любишь меня, то на завод пойдешь, а не в мазуте ковыряться всю жизнь будешь».
«А вот маму мою ты зря тронула.  И братья с сестренками у меня не сопливые. И я никогда их не брошу. И колхоз не брошу. Я комсомолец. Мне страна доверила хлеб      выращивать. И я буду его выращивать, чтобы твой город кормить».
«Ну и сиди в своем дерьме по уши. Правильно мне мама говорила, что не ровня ты мне. Вы Плахины, как черви в навозе копошитесь. И размножаетесь, как кролики. А у меня один ребенок будет. Музыкант или артист».
 Последние слова Тани долетели уже издалека. Девушка убежала, оставив «жениха» сидящим на бревне.
 «  Стерва малолетняя -  со злостью подумала Ксения. – А Ванюшка-то,  какой молодец».
 Ей вдруг до боли в сердце, захотелось утешить молодого парня, прижав его голову к своей груди.
Не отдавая себе отчета в дальнейших действиях, Ксеня быстро накинув халат, выбежала из дома. Парень все еще сидел на бревне,  повесив голову на грудь и тихо бормоча что-то в адрес «вертихвостки».
 Ксения присев рядом, вдруг оробела так, что язык застрял в гортани.
  «Что тетка Ксеня, не спится тебе?»
 От Ваньки пахнуло табачным дымом и самогоном. И эти  мужские запахи совсем лишили Ксению рассудка. «С ума сошел, какая я тебе тетка? - хрипло пробормотала она. – Меж нами десять лет разницы всего».
«Нет, ты представляешь,  маму мою оскорбила, коза».
 «Молчи, Ваня. Вы так шумели, что я все  слышала. Иди ко мне», - Ксения, закинув руки на плечи Вани, прижала его голову к груди. Халат ее распахнулся и Ванька уткнулся носом в глубокий вырез ночной рубашки. Прямо в жаркую ложбинку между горячими грудями женщины.
«Пойдем ко мне, Ваня»- не помня себя, прошептала Ксения. Оглушенный и ослепленный запахом женского тела,    неискушенный парень   с готовностью ринулся следом за ней, как молодой бычок на красный цвет.
Едва  забрезжил слабый рассвет, Ксения с трудом оторвала от себя жадные руки молодого здорового парня. «Иди домой Ванюша, пока еще темно.  Да молчи, милый. Иначе меня совсем со света сживут».
 «Пусть только попробуют. Я к тебе вернусь. Ты жди только».
«Дурачок ты. Да кто же нам  позволит.  Это ты впервые с женщиной, от того и мысли дурные. Ничего, привыкнешь».
 С трудом проводив  парня за ворота, Ксения упала на колени.  С того дня, как погиб муж, она  выпросила у соседки небольшую иконку Богородицы. И сейчас, стоя перед ней на коленях, Ксеня жарко молилась, прося Божью Мать о ниспослании ей  счастья материнства.
На работе, дергая вручную сахарную свеклу, Ксения тихо улыбалась своим мыслям. Она уже представляла, как маленькие ,крепенькие ножки  шлепают по ее полу, почти как наяву слышала звонкий , детский смех.
Товарки ее, работавшие рядом,  вскоре заметили непривычное состояние    постоянно грустной   вдовы.
-  «Ты чего это Ксюха, светишься сегодня вся? Аль весточку какую, благую получила?» - подозрительно спросила ее     одна из поденщиц.  Распрямив затекшую спину, Ксения  сладко потянулась всем телом:- «Весточку не весточку, но сон  очень уж хороший снился, как наяву!»
«А нам с тобой, Ксения, только и осталось, что  сны по ночам хорошие смотреть, а не мужицкий пот нюхать, -  со вздохом  откликнулась  Тамара Груздева, очередная военная вдова. – У меня хоть ребятки есть. Мишка на следующий год в армию идет.  Катька в городе уж невестится. Того и гляди внука принесет. А я и ругаться не буду, если даже без мужика родит. Страсть, как внуков хочется.  А мужиков ноне на всех не напасешься. Катька у меня робкая, да и рябая, сами знаете. Оспа проклятая все лицо девчонке попортила».
 «Ой, да не прибедняйся ты, Томка. Подумаешь ,  три  крошечных  ямочки на лбу. Красивая у тебя Катька. Одна коса чего стоит! С умом, так найдет жениха».
 Колхозницы загалдели, заговорили все разом, обсуждая достоинства   сельской молодежи и радуясь короткой передышке.  Перед ними лежало огромное поле сахарной свеклы, которую до первых осенних дождей предстояло вырвать руками. Вся немногочисленная техника была занята на уборке  хлеба. Вот и приходилось женщинам из года в год,  кланяться каждому свекольному или морковному хвостику, помогая себе  маленькими, кованными в кузнице цапками.  Школьники  всех возрастов, закончив занятия в школе, всей гурьбой бежали в поле помогать  матерям. И даже совсем древние старики, в такие дни выходили в поле.
Ни одно хозяйство, будь то колхоз или  Совхоз, самостоятельно не решало, что ему сеять в том или ином году. Планы севооборота «спускались сверху».
Страна нуждалась в сахаре и хлебе. Значит,  засевать часть земли сахарной свеклой, обязано было каждое хозяйство. И никого не интересовало то обстоятельство, что  солончаковые земли Западной  Сибири гораздо лучше родят рожь и картофель. Но   сеяли малоурожайную пшеницу. Как приказала Партия, сидящая за тысячи верст от  этих земель.
Ксения  Борзакова еще до войны, вместе с Федором, закончила шести месячные курсы агрономов.
 Немного разбираясь в агрономии, она понимала, что   те жалкие хвостики свеклы, что  выдергивали из земли женщины, это и есть прямое вредительство, коим пугали   высшие чины  местное начальство.
«Рожь здесь бы добрая уродилась. Хоть и  черный хлебушек, а вдоволь. А то   сгубили землю и все тут».  Но наученная горьким опытом прошлых лет, Ксения  давно уже молчала, не вмешиваясь в дела  начальства.
Во время войны, когда она  стала агрономом взамен воюющему мужу, произошел  случай, отучивший Ксению спорить с начальством.
В 42 году, просмотрев план предстоящих посевных работ, Ксения возмутилась.  Вместо предполагаемых 70 процентов  посевных площадей , рожью    предстояло засеять только 30.  Остальные угодья  должны были засеваться пшеницей почти полностью. Оставалось немного  места под турнепс и морковь.
Ксения сначала метнулась к председателю колхоза. Издерганный заботами и жесткой ответственностью перед вышестоящими органами,  председатель устало предложил Ксении «не совать нос туда, куда собака хвост не просунет».
 В сердцах наорав на   одноногого  мужчину, Ксения отправилась в район. Оттуда она приехала притихшей и  полностью разочарованной в  безмозглых  управленцах.
 А когда через год, она снова попробовала раскрыть рот в защиту правильного севооборота, ее просто  выпнули из агрономов, заменив  бывшим председателем. А тому на смену прибыл из района молодой Райкомовский, партийный работник.
Сергей Александрович Томилин имел бронь  от призыва на фронт.  Поговаривали, что у Томилина есть «мохнатая лапа» в высших чинах области.
 И этот человек, не имеющий ни малейшего представления  об азах ведения сельского хозяйства, стал председателем колхоза. Он и поныне успешно разваливал  некогда крепкое  хозяйство, неукоснительно действуя в рамках планов  «свыше» .
Единственное, чему хорошо научился Томилин, так это давать «липовые» отчеты в район о выполнении и перевыполнении   Государственных планов по своему колхозу.
Вечерело. Со стороны деревни донеслись веселые детские голоса. Закончившие уроки детишки, бежали на помощь своим мамам и  бабушкам.
 В те годы    выпускным был 7-ой класс. Дети, прилепившись поближе к своим  родным, с энтузиазмом принялись дергать тощую свеклу. Женщины наконец-то смогли дать себе пятиминутную передышку, чтобы на ходу сжевать по куску хлеба, запивая его водой или молоком из бутылок, принесенных детьми.



ДЕРЕВЕНСКИЕ СТРАСТИ
Часть2
«Ой, бабоньки, кто это там?» -   воскликнула одна из женщин, прикрыв    от солнца глаза козырьком ладони и всматриваясь вдаль.
Поденщицы, дергая корнеплоды, достаточно близко подобрались к большаку, идущему со стороны районного поселка.   По дороге в  сторону  Березового шагал человек. Он был еще достаточно далеко. И солнце, бившее прямо в глаза женщинам , мешало получше рассмотреть идущего.  Но даже на большом расстоянии любая видела, что   по дороге идет мужчина.  И мужчина этот, похоже - чужой. И шагает он устало в сторону их поселка.  Женщины безмолвно замерли, стараясь   лучше  рассмотреть идущего человека. Чем ближе подходил  мужчина, тем тревожнее становилось  наблюдавшим за ним колхозницам. Мужчина был одет в солдатскую, сильно  заношенную шинель без погон. За плечами у него висел  вещмешок.
Так могли выглядеть только те, кто приходил с фронта. Но война  давно закончилась. И вид у солдата был слишком уж  потрепанным.
Увидев стоящих неподалеку женщин,   незнакомец повернул к ним и из десятка женских  ртов вырвались стоны и охи.  Никто пока не узнавал подходившего  солдата.  Его заросшее густой щетиной лицо было худым и изможденным, будто человек этот много времени не видел солнца и как минимум,  перенес тяжелую болезнь.
Мужчина неопределенного возраста, подошел совсем близко и остановился, с мольбой глядя на тихо  перешептывающихся  женщин.
И вдруг напряженную тишину,   повисшую над людьми, пронзил  надрывный   женский вопль –«Коляааа. Сынок!» -  От стайки женщин отделилась Евдокия Дрогина, соседка Ксении.  Вытянув пред собой дрожащие руки, она медленно, на подгибающихся ногах двинулась к солдату. А тот, словно разом потерявший все силы, медленно опустился на колени и  тоже протянул руки навстречу матери.
 Упав  рядом с сыном на колени, Евдокия обхватила его  стриженную под «ноль» голову и громко завыла, раскачиваясь вместе с сыном из стороны в сторону.  И  её вой подхватили все  наблюдавшие эту, разрывающую сердца сцену.
«Сыночек, Коленька мой.  Живой, Господи, живой! Вернулся Коленька. Будет теперь, кому глаза мне закрыть» - причитала сквозь плач  Евдокия, ощупывая лицо и голову сына, словно боясь, что тот может исчезнуть.
Николай Дрогин с трудом поднялся с колен и  помог встать матери. «Здравствуйте  земляки» - с глубоким поклоном  обратился он к плачущим   женщинам. И эти слова прозвучали, как сигнал к действию. Колхозницы,   окружив Николая,  трогали его за руки и спину, словно тоже убеждаясь, что перед ними еще один из  вернувшихся с «того света». Посыпались вопросы  «А ты Коленька, сыночка моего Дёмушку не встречал? А Ивана, мужа моего не видел? Может  быть, слыхал что про Костеньку моего?»
 Несчастные матери    и вдовы погибших,    задавали  Николаю горькие вопросы свои, ни на что, впрочем, не надеясь. Возвращение живого солдата , на которого была получена официальная «похоронка» , это было   очень редким  чудом.
 Николай, обняв мать, повел ее в сторону поселка. А  поденщицы, машинально дергая свеклу,  громко и радостно принялись обсуждать это чудо.  «Худющий какой! Скорее всего, по госпиталям все эти годы лежал». 
«А я слышала, что в  какую-то  деревню вот так же,   человек вернулся в прошлом году. Так оказывается,  память ему отшибло. Контужен был. Еле вспомнил кто он и откуда».
«Это что! А у меня в городе тетка живет. Так она рассказывала, что муж ее  соседки офицером был на фронте. Сам на себя «похоронку» жене прислал, сволочь.  Двоих детишек не пожалел.  А сам со своей молоденькой п.п.ж. , к ней на  родину уехал. Куда-то  в Крым, к морю.  Так вот брат его жены, партийный начальник, какой –то был.  Вроде, в командировку его послали в Крым. Он там деверя своего и встретил. Не посмотрел, что тот офицер, морду ему всю разбил»
 Слушая в пол уха все эти разговоры возбужденных  поденщиц, Ксения пыталась вспомнить  своего    довоенного соседа Николая.  Помнилось, что мать его Евдокия жаловалась   соседям, что ее беспутный Колька никак не женится
- «Только девок портит, а жениться не хочет.  Бабки в моем возрасте, внуков нянчат, а мой оболтус весь в папашку, царствие ему Небесное».
Отца Николая - мужа Евдокии, Ксения не помнила. Тот погиб совсем молодым еще до появления Ксении в колхозе.  Заблудился мужик в зимнем поле во время вьюги. Говорили, что от   очередной зазнобушки    мужик возвращался из соседнего села.
«Интересно, а сколько лет сейчас Николаю?  Если прикинуть – не более сорока, но на вид все пятьдесят. Видать потрепала мужика  судьбинушка» - искренне пожалела   его Ксения.
Поздно вечером, после работы и домашних «управок», к дому  Дрогина потянулись люди. Еще бы! Такое событие! Почище любого праздника будет. Люди шли к односельчанке, дождавшейся сына,  через пять лет после войны. Несли что-нибудь из небогатых своих запасов  продуктов. Пол ковриги хлеба, кринку молока, кусок соленого,  пожелтевшего сала, припрятанного еще с прошлой зимы,  пяток яиц. Кто-то не поскупился на  графин крепкого, картофельного самогона.
Счастливая, помолодевшая Евдокия, одетая в лучший свой наряд, с поклоном встречая гостей, подталкивала их к накрытому столу.  Там уж исходил ароматным паром    молодой картофель  сдобренный  кусочком настоящего сливочного масла. Крупно порезанные огурцы и помидоры.  Горка блинов из гречневой муки, выделенной хозяйке самим председателем, ради такого случая. Люди, чинно рассаживались за столом, к которому Николай успел  пристроить дополнительную площадь из грубо отесанных досок, покрытых льняной, «довоенной» скатертью.
Ксении досталось место   напротив   хозяина и  дорогого гостя в одном лице.
 Николай, чисто выбритый, переодетый в домашнюю ,  тоже  довоенную одежду, выглядел гораздо моложе и свежее, чем  при первой встрече.
Он успел попариться в баньке и  сейчас чувствовал себя   почти прекрасно.
 Места за  столом всем не хватило. И всё прибывающие односельчане устраивались,  где придется. На лавках вдоль стен, на  топчане  и прямо на полу. Мало кого волновало угощение. Людям не терпелось узнать,  от чего так долго  добирался солдат до родного дома и не принес ли он весточку о ком ни будь из не вернувшихся.
Гул людских голосов, рассаживающихся по местам, стих. И Николай, ловя на себе взгляды  десятков  глаз  понял, что все ждут его исповеди.
И хотя он не чувствовал за собой никакой вины, исповедоваться  Николаю не хотелось. Слишком тяжелые испытания выпали на его долю.
 Коротко, стараясь не вдаваться в подробности,    он  рассказал свою историю.
 Поезд, на котором он добирался на передовую,  разбомбили фашистские  «юнкерсы» у самой линии фронта.  Контуженого, полу засыпанного землей  Дрогина и  нескольких его   товарищей, в  бессознательном состоянии  подобрали фашисты. Самых слабых расстреляли. А тех, кто способен был стоять на ногах, отправили вглубь Германии на подземные военные заводы. Убежать оттуда не было  ни малейшей возможности.
Кормили  пленных почти сносно. Пока работал завод, эти люди нужны были фашистам, как дармовой, рабочий скот.
  От полного отчаяния и безысходности, Николая спас немецкий  пленный коммунист, трудившийся наравне со всеми. Отто Кляйн свел Николая с   группой подпольщиков. И все пять лет войны, до самого дня их освобождения, Николай в составе  остальных подпольщиков, как мог,  вредил   фашистам.
Немало  снарядов и бомб, выпущенных по советским    объектам, разваливались на части, не взрываясь.
Многие из  пленных подпольщиков были выявлены  фашистскими  ищейками  и расстреляны.  Николай спасся чудом.
 Советские войска освободили пленников уже в апреле 1945 года.    Но радость освобожденных,  была недолгой. Пленными вплотную занялся Особый Отдел. Все, на кого падала хотя бы тень подозрения в добровольной сдаче фашистам, были расстреляны  по законам военного времени.  Николаю и его бывшим попутчикам по поезду, удалось доказать свое непреднамеренное пленение.   
Оставшийся в живых Отто Кляйн , добился  приема у следователя Особого Отдела.  Он  попытался  рассказать тому, о подпольной деятельности Николая и его товарищей. Но этим он только сумел  уменьшить срок  наказания. Вместо грозящих Дрогину 15 лет лагерей, он получил только пять.
  Отбыв срок  на севере родной страны, Николай вернулся домой.
 «Вы меня  люди, знаете. Я не  солгал вам ни словом, ни мыслью.   Вам судить, виновен я или нет.  Большего  я не имею права ничего говорить. И политику  Партии не имею права судить. Хватит с меня и войны, и лагерей. Я просто жить хочу».
 Ксения смотрела в лицо страдальца полными слез глазами. Представилось вдруг, что и ее Федя   замерзает где-нибудь на лесоповалах, не в силах доказать свою невиновность.
 Люди, слушая невеселую исповедь земляка, не знали что ответить. Но  поверили все Николаю   без сомнений.  Не мог их земляк, которого они хорошо знали с детства,  быть трусом или предателем. Не таков был Николай. И отец его, воевавший в Гражданскую, принес немало наград с той  войны.
«Откушайте, люди добрые.  И сына моего примите к сердцу.  Отродясь  не было среди Дрогиных предателей.  А то, что до женского полу охочи были, так это от широты душевной».
 И односельчане заговорили, засмеялись, припоминая похождения отца, да и деда Николая.  Напряжение схлынуло.  И мужики с удовольствием навалились на выпивку.  А Николай, столкнувшись взглядом с Ксенией, удивленно приподнял брови .  И до конца застолья, он  уже не  спускал с нее глаз,  сердя и смущая женщину.
 «Ну чего уставился? Люди что подумают. Жаль его конечно. Но и только» - Решительно встав из-за стола, Ксения поклонилась хозяйке и ушла домой.   
   Ночь она спала спокойно.   Хотя поначалу, долго не могла уснуть.  Внимательный взгляд Николая ничуть не встревожил душу Ксении. Она все еще была полна впечатлениями   ночи, проведенной с Иваном Плахиным.
Торопливые, горячие ласки неопытного парня, Ксения вспоминала со смущением и легкой ноткой стыда.  «Это ж надо, дура  старая,   пацана совратила. Не дай Бог разнюхает кто. Жизни не будет в поселке. Бежать придется. Хотя, привыкла уже. И дом бросать будет жалко.  Но если понесла от парня, бежать хоть так, хоть этак, но придется.  Плахины – они заметные. Кареглазые, чернявые.  Сразу люди поймут, чей теленочек.  Ну, ничего. Лишь бы ребенок получился.  Уеду куда-нибудь. Хотя бы в свой  детский дом. Нянькой пристроюсь. Лишь бы ребеночка родить.  А Ванька  молоденький, перебесится. Забудет. Не дурак же он, чтобы бабу  старше его на десяток лет, долго в сердце держать».
 Уже засыпая , Ксения неожиданно подумала о том, что у Николая тоже глаза карие. И   ежик волос хоть и с проседью, но  явно темный пробивается.
На следующий день, не давая себе и дня отдыха, Николай отправился для начала в район, где обязан был стать на учет.
Домой вернулся он  заметно повеселевшим.  Все же, чем дальше от центра  России, от столицы с ее грозным «отцом народов»,   тем  было проще  реабилитироваться таким, как Николай.   Тем более, что  обвинение в «измене Родине»  с него было полностью снято.
Не откладывая дел в «долгий ящик» Николай приступил к работе  в колхозе .
Томилин, с первых же дней проникшись к Дрогину доверием, приставил его ходить за колхозными лошадьми. Прежний конюх,  дед Гаврила  совсем одряхлел.  В первый же день Николай выкупал   в пруду  и почистил всех лошадей. Вычистил конюшню, поправил настил в стойлах и  навесил оторванную калитку.
 Вернувшись домой поздно вечером, Николай наскоро поужинав  , чем Бог послал ,  сказал матери, что пройдется по деревне.
 Но далеко он не пошел. Его манила соседская усадьба, в которой жила Ксения Борзакова.  Дом женщины  стоял на самом краю засыпающего села.   
 Улица здесь была односторонней и едва ли кто мог видеть  стоящего  под окнами Ксении,  Дрогина. Его увидела хозяйка дома. Ксения сердцем почувствовала, что кто-то  стоит за ее воротами.  Распахнув окно в осеннюю,  раннюю ночь, она высунувшись по пояс, внимательно осмотрелась. Заметив  стоящего у калитки человека, сразу же поняла, что это Николай. «Ну, вот чего надо? И так мне славы хватит, а тут еще  он!»- недовольно подумала Ксения. Не желая, чтобы кто-нибудь увидел под ее окнами мужчину, Ксения вышла во двор. Подойдя  к  запертой калитке,  позади которой стоял Николай, вполголоса спросила    -«Что вы, сосед, тут забыли? Шли бы вы домой. Не позорили несчастную вдову. Завтра же все село  будет болтать   то,  чего сроду не было».
«Простите, Ксения. Не знаю, как  по батюшке вас. Жаль, что я вам внушаю отвращение. Еще бы! Не герой войны. Сиделец. Кому я такой нужен? Тем более такой красавице, как вы».
Ксения ничего не успела ответить. Видимо от растерянности. Николай быстро ушел, не оглядываясь и больше не сказав ни слова.
Вернувшись в дом, Ксеня расстроилась. Она ругала себя за то, что не  сумела, не догадалась поговорить с  Дрогиным   поласковей.
    А на следующий день, на свекольном поле, ее незаметно для других, отозвала в сторону  старая  мать Николая.
- «Колька то мой вчера  такой расстроенный пришел, едва не в слезах. Всю ночь вздыхал, ворочался. Я ведь мать и  вижу все. Что тебе еще,  соседушка надо? Или брезгуешь тем, что  сидел у меня сынок? Так оправдали же его. Не преступник он и не враг. Уж тем более, не изменник. Неуж-то  ты,  Ксения сама не понимаешь этого?  Сильно ты ему по душе. Годики и у тебя не малые. Коленьке  38 ой пошел. Ему еще деток заводить можно во всю. И ты сама пустая.   А ведь точно знаю, что родить хочешь более всего на свете. Чем тебе Коля не муж? Работящий, покладистый, заботливый. Сердце материнское разрывается, на него глядя. Подумай, Ксюша. Я тебя столько лет знаю. Хорошая ты баба. По душе мне. А если думаешь, что Коленька за старое возьмется,    по вдовам бегать начнет. Так это выкинь из головы.  Он свое  отбегал.  Семья ему нужна. Ты ему нужна».
 Не перебивая  Евдокию, Ксения с изумлением смотрела на пожилую женщину. Руки привычно дергали корнеплоды, а мысли метались в голове, как вспугнутые птицы.
 «Я подумаю, Евдокия Петровна» - смущенно отозвалась  Ксения, - Не обещаю ничего пока. Но подумаю.»
И она думала.  Если  в первую ночь после встречи с Николаем, Ксения спала спокойно, то после разговора с Евдокией Петровной, Ксения  никак не могла уснуть. «Что я теряю?-  билась мысль. – Ведь  «грех» свой прикрыть можно  безо всяких  усилий. Если дитё уже есть, то за Колиного выдать можно. Господи, прости грехи мои тяжкие. Но ведь так не хочется из деревни уезжать. А Николай-то, действительно мужик не плохой. За один только день конюшню говорят, преобразил.  И мать у него хорошая. Чего мне еще надо. Не   на Ваньку же, в самом деле, надеяться.  Если есть во мне ребенок, то срок еще так мал, что никто не поймет, что не от Коли. А если нет, то тем более  хорошо, куда ни кинь. Свой у нас с ним будет.»
 С такими мыслями Ксения,  наконец,  уснула. Рано утром,   выходя из ворот дома, чтобы отправиться на работу, она увидела букет  поздних цветов,   всунутых в щель ее забора. Ей вдруг стало легко и радостно. 
Последний раз  цветы ей преподнес Федор на их свадьбе.  Призрачный образ Ванюшки Плахина  полностью выветрился из ее сознания. Ведь  на грех с молодым  парнем,  Ксения  пошла вовсе не от любви   к нему, а от непреодолимого желания завести  ребеночка.  Есть ли он в ней, этот ребенок, понять было еще рано. Но Ксения, почему-то была уверена, что есть.
 С задумчивой улыбкой, женщина вытянула букетик из щели в  заборе и отнесла их в дом. Подрезав  неравномерные стебельки, поставила в литровую кружку с водой.  Казалось бы, такая малость, эти поздние, невзрачные  цветы. Но  в скошенных лугах  их не было. На опушках березовых колках и вдоль дорог, они давно    высохли.  И только у  озера или болот можно было еще встретить    мелкие, поздние ромашки .
Получается, что Николай специально уходил к полевому озеру за три километра от деревни, чтобы  принести ей этот трогательный букетик.
Поденщицы в этот день, торопились как никогда. Неубранной свеклы оставалось совсем немного. Погода резко портилась. С запада наползали тяжелые, низкие тучи. Никому не хотелось  возиться в липкой грязи, выколупывая из нее остатки сахарной свеклы.
 В этот день  женщины закончили работу  на час позже. Они не ушли домой, пока последний  свекольный корешок не оказался в  куче, которую колхозницы прикрыли сверху специально подвезенной в поле соломой.
 Возок соломы привез  Николай на бричке, запряженной  крепенькой лошадкой.  Помогая   поденщицам укрывать свеклу, Николай старался держаться поближе к Ксении.
«Устала, соседка? – тихонько спросил он, улучшив момент. – Ну не беда. Зато все закончили. К дождям успели.  Садись в бричку .  Довезу. И детишек  заберем.  Вон  как задохнулись малые.  Даже на землю попадали.»
-«Неудобно, Коля. Я поеду, а бабки старые пешком пойдут. Ты  в телегу свою старух с детьми посади. -  Ксения оглянулась. Убедившись, что их никто не слышит, понизив голос,  добавила, - За вчерашнее не обижайся, Коля. За цветы спасибо!»   В наступающей темноте, глаза  Николая сверкнули благодарно и радостно. 
 «Бабули, ребята, в бричку садитесь»,- позвал он.   Повозка с детьми и уставшими старухами исчезла в темноте.  Ксения в окружении  более молодых товарок, двинулись к деревне-
. «А что это ты, Ксения с Колькой там шепталась, - ревниво спросила Тамара Груздева. – Он  не по тебе, девка. Молода еще.   А вот мне в самый раз будет».
 Ксения неожиданно смутилась. А   поденщицы заговорили все разом, засмеялись, подкалывая Тамару. «Куда уж тебе со своим выводком.   У тебя дочь в невестах, а ты  все туда же. В деревне уж все говорят, что Коля глаз на Ксюху положил».- выкрикнула одна из  женщин.
 Тут же вторая подхватила разговор-
  «Томка, ты ж его старше на пару лет. А сейчас на мужиков такой спрос, что они в бабах, как в  навозе колупаются. Золотую ищут. Я тоже заметила, что Дрогин на Ксюху  нашу клюнул. Не теряйся  Ксения. Не плохой мужик Колька.»
Ксения молчала, не вступая в шутливую перепалку, но в душе ее все укреплялась мысль, что  быть ей женой Николая  Дрогина.
А он пришел к ней под окно  в ту же ночь.   Прижавшись к забору, долго смотрел на ее тускло светящиеся окна.  Не дождавшись , пока Ксения увидит его  как вчера, он   как мальчишка , бросил камешек в раму ее окна.
И окно ее распахнулось.  Ксения выглянув во двор, не громко произнесла -«Заходи, не мерзни. Калитка не заперта». Николай вошел в дом и несмело остановился у порога. «Да! Это тебе не Ванька , бычок молодой- неожиданно подумала Ксения. – Ты проходи, Николай. Не подпирай дверь –то. Присаживайся за стол и поговорим по душам» - пригласила хозяйка своего нерешительного гостя.
«Простите, Ксения, я так и не узнал вашего отчества -  присаживаясь неподалеку от нее,  хрипло от волнения,  проговорил Николай.
«Да кто его знает, Коля. Меня младенчиком под дверь  Детского Дома подкинули в Новосибирске. Имя дали по своему разумении. Фамилию по  месяцу года, в котором меня подбросили. А отчество по имени вождя Революции. Так что, в девичестве я  Сентябрёва Ксения Владимировна.   По мужу – Борзакова. А кто я на самом деле, лишь мама моя беспутная знает. Да еще Господь Бог».
Ксения поднялась из-за стола, чтобы налить чаю гостю.  Протискиваясь  мимо Николая, невольно задела его грудью, повергая мужчину в смятение. Заметив, как густо тот покраснел, Ксения  незаметно усмехнулась. Хотя ей было приятно его смущение. Значит  у мужика серьезные намерения, а не баловство в уме.
«Не молчи, Коля. Говори, с чем пришел. Не молоденькие мы с тобой, чтоб вокруг, да около  ходить» - ставя перед гостем кружку с чаем, потребовала хозяйка.
С трудом справившись с волнением, Николай,  приподнявшись с места, с чувством проговорил. «Нравитесь вы мне, Ксения Владимировна. Уж так нравитесь, что сон потерял. Я уж думал, что ничего хорошего в жизни ждать не стоит. А тут вы! Такая красивая, чистая. У меня сердце останавливается, когда   я  вас вижу.  Боюсь    просить вас выйти за меня. Откажете,  и вся моя жизнь снова потускнеет. Ведь вы, Ксюша, настоящий праздник».
 Выпалив все это на едином дыхании, Николай замер, с такой мольбой глядя в глаза Ксении, что у той дрогнуло сердце.
 Никто, ни разу в жизни не говорил ей ничего подобного.  Ее погибший  на фронте муж, был куда более сдержанным. И даже, в первые дни ухаживания за ней, не умел сказать  ничего подобного.  Что уж говорить о молодом, горячем самце Ваньке Плахине.  Тот вообще ничего не говорил. Набросился, как голодный пес на лакомую кость. Так оно и  понятно. Впервые добрался созревший вьюнок до горячих, женских прелестей.
- «О Ваньке забыть. Раз и навсегда, - жестко приказала себе Ксения. Протянув руку, она мягко усадила Николая на место. И глядя в его затуманенные страстью глаза , внезапно пожалела о том, что  так неосмотрительно допустила до себя Ивана.. – Эх Коля, Коленька. Не мог ты тремя днями раньше из своей, клятой Сибири добраться домой» - мысленно посетовала Ксения.
А вслух посоветовала Николаю  пойти домой и хорошенько все обдумать. «Не передумаешь за ночь, Николай, завтра с мамой приходите. Типа, свататься. Но думай хорошо. И только раз. Вдов по окрестным селам столько, что  на сотне таких как я, жениться можно. А вы Дрогины, насколько я наслышана, верностью женам не страдаете. Но только мне постоянный и верный  человек нужен».
  Не слушая заверений Николая в  том, что он давно уж не такой, Ксения  мягко подтолкнула его к двери.  Уходя, Николай быстро нагнулся и схватив ее  ладони,  покрыл их торопливыми поцелуями. Тем самым вновь смутив и приятно удивив Ксению.
На следующий день женщины загружали  свеклу из буртов в подошедшие из района грузовики.  Несмотря на достаточно холодную  погоду, работали весело. С шутками и запевками.
На это важное мероприятия  председатель распорядился отправить детей старших классов и всех, кто был свободен от других, не менее важных, колхозных работ.
 В итоге,  погрузку свеклы закончили еще засветло.
Едва Ксения успела переодеться и привести себя в порядок, как к ней чинно вошла Евдокия  Петровна.  Поверх нового ватника,  соседка накинула немыслимо  яркой расцветки, кашемировый полушалок. Платок этот, видимо был спрятан где-то на дне сундука бабушки. В доме  ощутимо запахло нафталином, что люди  клали  частенько в вещи от моли. Следом за матерью, бочком протиснулся Николай.  Глаза его,    с потаенной надеждой устремленные  на Ксению, умоляли ее, словно  кричали - «Не откажи!»
Выслушав витиеватую речь «свахи»,  помолчав для солидности, Ксения улыбнулась и выставила на стол    бутылку настоящей, еще довоенной «Московской».
 И снова Николай порадовал ее. Чуть пригубив водку,  он   не  смотря на уговоры матери «Пить до дна», отставил от себя стакан. Смущенно пробормотав  при этом - «Отвык как-то, за  годы  плена и зоны тоже».
-«А оно не к чему и привыкать снова» - поддержала его Ксения.
Не обращая внимания на мать, Николай, завладев руками Ксении, покрывал их    поцелуями, хмелея от близости любимой женщины и становясь все смелее. «Мы с тобой хорошо жить будем, Ксюшенька   -, бормотал он.-  Словом не обижу, пальцем не трону. Люба ты мне.  Может быть, еще и ребенка родим. Да не одного. Я еще не старый. А что худой, так кости целы. А мясо нарастет».
  «Пропал совсем, сынуля» - констатировала довольная Евдокия Петровна.
 Она поднялась  из-за стола.  Лихо опрокинув в себя  пол стакана водки на «посошок», грубовато обратилась к Ксении.- «Ты,  сношенька желанная,  Кольку не гони от себя. Пусть остается с тобой до свадьбы. А то усохнет совсем, слюни по тебе пуская. Кто вас осудить может? Вы фактически , муж да жена . А свадьбу к   седьмому справим. Ко Дню Революции».
 Не дав Ксении опомниться,  Дрогина  покинула ее дом.

ДЕРЕВЕНСКИЕ СТРАСТИ
Часть 3
Так и вышла Ксения замуж. Нежданно,  негаданно  для себя самой и для односельчан. Ее действительно никто не осуждал. Разве только бывшая свекровь  попробовала прилюдно охаять  Ксению.  Работы в полях были закончены и поденщицы перебрались на крытый колхозный ток. Здесь лежали груды зерна, дожидаясь просушки и очистки.   Ксения наравне со всеми, с утра до вечера черпала специальными плицами тяжелое зерно и ссыпала его  в бункер веялки.  Зерно широким веером  толчками выбрасывалось   специальным механизмом из  раструба машины  и с высоты трех метров   падало на   настил. При этом ветром относило в сторону мусор и ость. Работа и для крепких мужиков не простая. А тут женщины. Среди которых,  были совсем старые. Но зерно надо было спасать. И поденщицы, не щадя себя трудились до седьмого пота.
В первый же день, после того, как Николай остался у Ксении,  мать Федора Борзакова, увидев на току Ксению, громко прокричала, заглушая скрипучий гул веялки: - «Гляньте, люди добрые! Не успели у сыночка моего ноги остыть, а его вертихвостка уже мужика завела себе. Сучка мокрохвостая».
Ксения дернулась, словно ее ударили в грудь. Но никто не встал на сторону Матрены Борзаковой.
 Со всех сторон понеслись недружелюбные выкрики в ее адрес. «Ты, Мотька, сиротку  при жизни Федьки гнобила, а сейчас тебе что от нее надобно?»- уперев руки в бока, грозно  воззрилась на Матрену  Настя Плахина.
- « Вот, вот. Повезло бабе в кои веки, так сожрать готова.  Тебе-то что из того, что Ксения мужика приняла?» - откликнулась еще одна из колхозниц. И как по цепочке загалдели остальные  бабы, упрекая Борзакову Матрену и поддерживая Ксению.
Точку в   обсуждениях решительно поставила Евдокия Петровна, мать Николая.
«Ты, Мотька,  с молоду  подлая баба была. Вместо того, чтобы сиротку приветить, из дома поперла. Ничем молодым не помогла, зараза такая. Хоть бы сына пожалела.   А я очень довольна такой невесткой.  И все им отдам, лишь бы жили, да детей плодили».
 Со слезами на глазах, Ксения с благодарностью поклонилась товаркам. «Хоть  и не хотела я шумной свадьбы. Но ради вас, бабоньки, последнюю овцу под нож пущу.  Завтра мы с Колей заявление подавать пойдем. А свадьбу со свекровушкой  моей  Евдокиюшкой , решили на седьмое делать».
 А спустя еще дней десять, Ксения поняла, что беременна.  И похоже, от Ивана Плахина.   Просто беременность от  Николая так быстро не проявилась бы.
- «Коленька, милый мой. Прости меня неразумную. Как же хорошо, что ты у меня есть. Иначе быть бы мне опозоренной на всю округу».   -  думала  про себя Ксения.
С Николаем с первых дней их совместной жизни, сложились   доверительные, можно сказать нежные отношения. Николай заботливо помогал жене во всем. Дома он старался взять всю работу на себя. Вплоть до мытья полов. « Посиди Ксюша. У тебя работа труднее. Я сам управлюсь» - умиляя жену, ворковал  Николай, снимая с ног Ксении    промокшие сапоги.
Ксения, поначалу относившаяся к мужу почти равнодушно, сама не заметила, как привязалась к нему всем сердцем. О своей беременности она решила сказать ему дней через десять.  Чтобы не возбудить в душе его никакого подозрения.
Жить Николай перебрался  в дом к жене.  Хотя  Матрена  Борзакова не единожды, прямо , без обиняков требовала у бывшей невестки освободить  дом «ее сына» для      будущей семейной пары. Ее дочери Татьяны и  «служивого»  Ивана Плахина. 
Она не давала никакого покоя Ксении, встречая ее на общей работе и  случайно на улице.
 «Колхоз для сына дом строил, а не для тебя,   сучка безродная, - заводила Матрена, едва увидев Ксению. – У  Колькиной матери  изба  с горницей.  Вот и живите там. А этот дом для Таньки моей с Иваном».
 Ксения хоть и старалась не обращать внимания на скандальную старуху, но нервы та ей изматывала изрядно.
Матрена даже к Томилину в контору сбегала, требуя чтобы тот «выпер самозванку из дома ее сына».
 И только после того, как председатель  сердито посоветовал старухе отстать от   четы Дрогиных,  Матрена немного утихомирилась.
Тем более, что писем от Ивана на адрес ее дома, почему-то не приходило.  И Татьяна  кажется, не очень переживала по этому поводу. А вскоре девушка вообще уехала из деревни, пообещав матери, что устроится на работу в городе.
 Матрена была не против того, чтобы ее дочь стала «городской дамой».
Вскоре по деревне промчался слух о беременности Ксении. Эту новость  со скоростью «сарафанного радио» разнесла по   людям Евдокия Петровна.  Весть о беременности снохи настолько обрадовала ее, что   бабушка не вынесла  испытания  радостью и срочно поделилась ей со всем селом.
Но еще больше чем  свекровь, беременности жены обрадовался Николай.  Он не отходил от нее, стараясь лишний раз погладить ее, плоский пока еще, живот. Прижаться на секунду к ее груди, поцеловать, погладить.  Ксения переживая свой невольный обман, молила Бога лишь о том, чтобы родилась девочка, похожая на нее.
Впервые в жизни узнав, что такое настоящая забота и искренняя любовь мужчины, она ни за какие блага мира, не хотела бы потерять любовь и доверие мужа.
Невольно сравнивая погибшего Федора с Николаем, Ксения все больше убеждалась, что сравнение не в пользу Федора.
Видимо, Господь сжалился над Ксенией.  В положенный срок  она родила здоровую, трехкилограммовую девочку.  То обстоятельство, что ребенок родился на пару недель раньше предполагаемого  срока, никого не насторожило. Как и  Евдокию.  И только Ксения знала причину «преждевременных» родов.
Николай был в не себе от счастья. Вопреки своему принципу «не пить»,  он в этот день изрядно напился.  Вечером Николай бродил по деревне и кричал под каждым окном, оповещая односельчан о своей радости. «Люди! У меня Анютка родилась!»
Стояла середина июня 1951года.   Работы на полях колхоза были в савмом разгаре..  На свидание  к жене, Николай попасть никак не смог. Ксения, не обижалась, прекрасно понимая,  как занят ее муж.
А через неделю,    он подкатил к районному роддому на паре   ухоженных лошадей. В приемной Николаю вручили маленький, сопящий сверток. И он принял на руки дочь, став  впервые отцом почти в сорок лет. Не в силах сдержать слез, Николай с такой признательностью посмотрел на жену, что у Ксении от  чувства вины перед мужем,  упало сердце. «Коленька ты мой! Признаться что ли? Но зачем?  Про себя я молчу. А вот тебе жизнь ломать не буду»
Решив про себя, что никогда в жизни не причинит мужу даже малейшей обиды, Ксения, кое-как усмирив  расходившуюся совесть, отправилась с мужем и Анюткой домой.
 Всего два месяца отдыха предоставил ей председатель колхоза.  Такие были в те годы законы.  В колхозе нужны были рабочие руки. А тут еще и агроном   совсем разболелся. Престарелый, одноногий  фронтовик и так ничего не смыслящий в работе агронома, совсем «расклеился».
Именно он посоветовал Сергею Александровичу Томилину вернуть Ксению к прежней должности, и заменить его на посту агронома.
- «А я веники вязать пойду для общей бани. И сторожить смогу. А от должности меня уволь, Александрыч.  Ксения Владимировна за зря свою роспись не поставит на документе.  А я как попка дурачек. В какую бумагу мордой ткнут, ту и подписываю. Надоело».
Томилин и сам понимал, что старому фронтовику пора на покой. Тем более, времена менялись. Сельскохозяйственным предприятиям, как и всему Советскому производству, все больше  предоставлялась возможность принятия самостоятельных решений. Лишь бы планы выполнялись. И продукция соответствовала ГОСТам.
Все  чаще, вместо  послушных начальству марионеток, стали назначаться  специалисты. А Ксения, не смотря на  всего-то, шестимесячные курсы,  специалистом была не плохим.  Молодая женщина, все эти годы, что работала поденщицей, не забывала про  те книг по агротехнике, что когда-то привезла с собой, что выписывала,     работая агрономом во время войны.
 Вернувшись к любимой работе, Ксения воспрянула  душой. Она и без того, чувствовала себя счастливой, проживая, под «крылом» заботливого мужа.  А получив  работу, о которой тайно мечтала, Ксения поняла, что достигла в жизни всего, чего хотела.
У каждого человека свои понятия о счастье.
 Ксения обрела  долгожданного ребенка, ради которого пошла на  грех. Она нежданно, негаданно встретила свое счастье в лице любящего и любимого мужчины. И в довершении ко всему, Ксения вернулась к любимой работе. И все это делало ее по- настоящему  счастливой
Совсем по- другому представляла свое счастье Татьяна Борзакова.
В середине лета, в самый разгар сенокоса и прополки  полевых культур, дерзкая девушка сбежала в город.  Обязанности учетчика    выработок колхозников, дополнительно приняла на себя Ксения.
 Забота о двухмесячной Анютке, полностью легла на плечи   ее бабушки Евдокии.
Евдокию Петровну по приказу председателя, освободили от  колхозных работ. Но при этом подкинули ее заботам еще парочку малышей.  За это директор пообещал  пожилой няньке   к концу уборочных работ,  лишний центнер   фуража для  её  коровушки.
 Жизнь села текла своим чередом.  При  грамотно  построенной работе, правильном севообороте, колхоз достаточно быстро выбрался из безнадежно отстающих.
 Районное начальство заметило  старания нового агронома.  На  колхозных собраниях, Томилин  не забывал похвалить Ксению Владимировну, доставляя той    смущение и удовольствие от своей  нужности.
 И  молодая женщина  радовалась жизни, благодаря судьбу за благосклонность.  Анютка росла здоровенькой, спокойной девочкой, не доставляющей особых забот  своей семье.
Чем старше становилась Анюта, тем сильнее проступали в ребенке черты ее матери.  И тем сильнее благодарила Бога Ксения.  Николай   любил дочку до самозабвения. Не задумываясь, он отдал бы жизнь за своего ребенка. Анютка платила отцу тем же.
Иногда, наблюдая за  тем, как муж с радостным смехом катает на плечах свою «куколку», как называл он дочь, Ксения с ужасом думала о том, что   ее может ожидать, если Николай узнает, кто на самом деле, является  отцом его «куколки».
Однажды, в конце третьего года службы  Ивана, Ксения с радостью узнала о том, что сын Анастасии и Кузьмы Плахиных, остался в армии на сверхсрочную службу.
 «Дождалась сыночка, кровинушку!  Сроду не думали с отцом, что Ванька так поступит. Это ж надо, на три года продлил службу!  Три года казенные сапоги топтал. Мало ему показалось!»- со слезами на глазах сетовала   односельчанам Анастасия.  И никто, в том числе и Ксения, даже подумать не могли, что Ванька   остался в армии от горькой обиды на Ксению. Мать, описывая сыну в письмах, все деревенские события и не подозревала, как больно ранила она сердце своего  юного солдата сообщением о замужестве Ксении.  По юношески горячий и  самоуверенный парень считал, что  Ксения «теперь уж никуда от него не денется».  Весть о ее замужестве, а  после и о беременности  немного отрезвила юного самца.  «Предательница, изменница!» - поставил он клеймо на женщине, которую как ему казалось, любил. О Татьяне Борзаковой  Иван, если и вспоминал, то с недоумением.
И с чего это он вдруг решил, что Танька ему нравится.  С чего это он считал дома ее своей невестой. На расстоянии все немалочисленные недостатки девушки увиделись им куда яснее, чем дома.
 Высокомерная, самолюбивая    эгоистка Танька, ни шла,  ни в какое сравнение с доброй, работящей и красивой Ксенией.  А разница в возрасте, Ивана ничуть не пугала.
Иван страдал, не в силах  простить  «измену»  Ксении.    А когда мать в очередном письме сообщила, что у Ксении родилась дочь, Иван решил, что ему нечего делать в родном поселке.  И он написал рапорт на  заключение контракта на трехлетнее продление службы.  Тем более, что служил он в десантных войсках в Подмосковье.  И служба   неизбалованному , закаленному колхозной работой парню,   очень нравилась.
А жизнь в Березовом шла своим чередом.   Всем поселком схоронили  бывшего конюха, старика Гаврилу. Сыграли пару свадеб вернувшихся из  армии парней с подросшими невестами. У молодых   (и не очень),  пар родилось несколько  детишек.
5 марта 1953 года произошло событие, которое надолго выбило из привычного ритма жизни не только   жителей Березового, но и всю огромную Страну Советов. Умер  вождь пролетариата Иосиф Сталин.
Это в наше время историки открыли  людям глаза на многие  негативные стороны характера и деятельности  Великого Вождя. Но в то далекое время, смерть  Сталина стала самой огромной трагедией, сопоставимой разве только что с Великой Отечественной Войной.
В жизни страны   после смерти Сталина, многое что изменилось.  Из тюрем выпустили огромное количество политических заключенных, среди которых встречалось немало настоящих преступников и действительных, а не выдуманных вождем, врагов народа.
В Высшем руководстве страны, а так же партийных верхушках   местных управлений,  так же происходили    большие перемены и перераспределение власти.
 Областная, «мохнатая рука» директора колхоза Томилина, видимо  потеряла власть. Как бы там ни было, но Томилина Сергей Александровича    районное начальство отозвало с поста директора  Березовского колхоза.
На общем собрании колхозников,  то же самое  «районное начальство», предложило  коллективу колхозников   выбрать среди своих,  нового председателя колхоза.  И этим председателем неожиданно стала Ксения Владимировна Дрогина.
Новая должность прибавила Ксении немало новых хлопот.  Но это ее не испугало. Для начала, Ксения наладила еженедельные поездки в районный поселок. И здесь у специалистов Райсовета,  женщина училась  управлять  хозяйством. Хотя практика агронома давала ей больше знаний, чем кабинетные чиновники.
 Всего год потребовался Ксении, чтобы  изучить все азы   председательской работы.  По общему признанию  колхозников, бывший председатель  Томилин, за всю свою практику не сделал для  хозяйства и людей и  половины  того, что сделала Ксения за один лишь год.
Односельчане относились к ней с теплотой и доверием.  Она прислушивалась к совету старых  рабочих, организовывала    решение личных проблем заслуженных колхозников.
И только бывшие ее родственники , старики Борзаковы не мало портили крови  бывшей снохе.  Едва ли не в первый же день начала  её  работы председателем, в контору к Ксении заявилась Матрена Борзакова.   Ввалившись в кабинет директора, она, вольготно развалившись  на стуле,  заявила, чтобы Ксения немедленно предоставила ей   лошадь с плугом для вспашки своего огорода.
«Простите, Матрена Сидоровна. Всем вдовам и   родителям,  погибших фронтовиков будут вспаханы огороды. Но через неделю. И в порядке очереди. Пока все лошади  задействованы на вспашке  малых, колхозных наделов»
Так в колхозе называли небольшие участки пахотных угодий, ограниченных со всех сторон  березовыми колками.
 На таких наделах, обычно  сажали корневые культуры. Типа моркови, турнепса, для подкормки колхозных животных и прочее.
 Если большие участки вспахивали трактора, то  « малые  наделы»  обрабатывались гужевым транспортом.
Матрена взбесилась.
- «А мне плевать на твои  наделы. Я мать погибшего солдата. Твоего мужа, кстати. Или ты забыла, кому обязана всем,  что имеешь. Да без моего Феди ты бы  в своем вшивом городе под забором  валялась. Ты кому отказываешь?  Ишь ты, нос задрала.  Тебе его тут быстро укоротят»- громко хлопнув дверью,  Матрена  матерясь, выскочила из кабинета.
 В кабинет к Ксении заглянула испуганная бухгалтерша, она же кассир и начальник Отдела Кадрами.  В небольших хозяйствах, чаще всего  так и бывало. 
«У вас все в порядке , Ксения Владимировна?- заботливо  спросила пожилая женщина.-  Не расстраивайтесь так. Борзакову     люди хорошо знают Скандалистка еще та. А вы все правильно делаете. Колхозные работы – прежде всего. А своя картошка вырастет. Неделей раньше посади или неделей позже».
«Свой огород вспашу после всех. Надо будет Колю предупредить» -  решила  про себя Ксения.
 Муж ее с утра до ночи пахал на  паре лошадей колхозные наделы. К вечеру, он купал своих подопечных, кормил и   разводил по стойлам. Некоторые колхозники пытались уговорить Николая, чтобы он выделил им коня в не очередь, в вечернее время. Но  Николай был непреклонен - «Да вы  что, мужики,  - отводя   руку собеседника, протягивающую ему бутылку самогона,  возмущался Дрогин. – Вы после работы отдыхаете?   А конь должен в две смены плуг таскать? Даже не просите. И Ксения Владимировна  ни меня, ни вас по головке не погладит. Нет и нет!» Мужики хоть и ворчали недовольно, но в  душе  Николая не осуждали.  «Правильный мужик и при правильной бабе.  Он и себе огород до сих пор, не вспахал.  Другой  бы, на их месте, пользовался возможностями. А тут нет! Это тебе не Томилин, который только о себе и думал» -  так говорили о  супругах Дрогиных односельчане.
 Но зато, едва закончив посевные работы, для вспашки частных огородов, Ксения выделила сразу  трех лошадей.  На одной из них работал ее муж Николай.
Возвращаясь домой,
Николай сначала попадал в заботливые руки матери.  Ксения, чаще всего, приходила домой позже мужа. Должность того требовала.   Николай помогал матери с домашней «управкой»  От своего скота супруги Дрогины отказались, переведя всю скотинку во двор к Евдокии.  Николай   постоянно помогал матери с животиной.  А у Ксении , попросту не оставалось времени на домашнее хозяйство. После  «управки», Николай   мылся в баньке.
А потом играл со своей куколкой Анютой, поджидая жену с работы.
 Ксения  приходила с работы всегда поздно. Ни выходных, ни праздников она себе не позволяла. Поголовье скота  при ее управлении колхозом, почти удвоилось. 
Сенокосные угодья тоже разрослись.  За счет очистки   от    старых трав и кустарников новых площадей. Ксения справедливо считала, что в  условиях их климата и  места положения  колхоза, выгоднее   заниматься животноводством.
Смыв с себя пот и пыль  вместе с дневной усталостью, Ксения    помогала свекрови собрать на стол. Евдокия Петровна жила с семьей сына одним хозяйством и одними чаяниями. Домой супруги уходили только ночевать. Дочку непременно забирали с собой, несмотря на отчаянные попытки бабушки оставить внучку у себя. 
«Не обижайся, мамуленька, - целуя свекровь, ласково уговаривала ее Ксения. – Этак наша куколка вообще дом свой забудет. Ты и так целыми днями в заботах. Завтра спи подольше. Я сама корову подою и в стадо выгоню. Мне завтра в район к 10 утра. Так, что время будет».
Николай, держа на руках уснувшую Анютку, нетерпеливо топтался рядом.
Не смотря на дневную усталость и не молодой возраст, он обязательно  одаривал лаской   жену едва ли не каждую ночь. Юношеский пыл и любовь к своей Ксюше,  не угасая,  горели в сердце ее мужа.
А вот ребенка у них так и не получалось. Видимо застудил Николай свои репродуктивные функции в   суровых морозах Сибири. В те годы, когда незаслуженно валил лес   в  северных лагерях.
Ксения, понимая это, неустанно благодарила Бога за то, что он подарил ей счастье материнства. И за  мужа, лучше которого, по мнению Ксении, не было ни у кого в селе.
 -   
Проболтавшись в областном городе два года, Татьяна Борзакова вернулась домой.  Надоела, выматывающая своим однообразием, работа на заводском конвейере. Надоел комковатый матрас с клопами в крохотной комнатке общежития. Где кроме нее ютились еще двое таких же  недоучек из сел. Но самую главную причину своего бегства из города, Татьяна утаила даже от матери.
 Городской «жених», обещавший   вытащить Татьяну из общежития,  дать ей постоянную городскую прописку, соблазнил самонадеянную   девушку. Узнав, что его подруга забеременела, парень , забыв все свои обещания, исчез   из поля зрения Татьяны.
 Татьяна попыталась сделать медицинское прерывание беременности, но  все еще действовал  Сталинский закон о запрете абортов.
 И девушка решила   спрятаться за спиной матери. Матрена в любом случае, всегда бы встала на сторону дочери.  Оставив на «потом» покаянное признание матери в своей беде, Татьяна отправилась в контору.
Ксения, сидя за столом, писала  отчет о  проведенных  посевных работах. В соседней комнатке, щелкала на счетах бухгалтер  колхоза Лидия  Григорьевна, женщина преклонных лет.
 Шумно отворив дверь  председательского кабинета, Татьяна вошла и   не здороваясь, уселась напротив удивленной Ксении.
  «Я насчет работы к тебе» - самоуверенно обратилась девушка к  женщине, бывшей на 12 лет старше себя.
«Здравствуй, Таня. Домой вернулась? Не понравилось  в городе?» - сдержанно  поприветствовала  Ксения бывшую родственницу.
 «Привет!» – Приветствие из уст Татьяны прозвучало, как ругательство. Она была взвинчена. Татьяну бесило то обстоятельство, что  скромная детдомовка, бывшая покорная жена ее брата,  сидит в председательском кабинете на правах хозяйки. Еще более злило то, что она, Татьяна Борзакова, вынуждена    сейчас «кланяться  безродной выскочке, Ксеньке».
«Я бы хотела на работу устроиться.  Можно в бухгалтерию. У меня все-таки, семилетка за плечами.  Недельку подучишь и буду не хуже Лидки на  счетах брякать».
Едва приходя в себя от вопиющей наглости Татьяны,  Ксения не повышая голоса спросила- «А ничего, что «Лидке» шестьдесят, а тебе, по моему ,двадцать. И  Лидия Григорьевна опытный бухгалтер. А ты кто? И с чего это я буду менять  такого  нужного  хозяйству работника на  нахальную самозванку?»
Татьяна побелела от ярости  - «Осмелела, смотрю, детдомовка безродная? Федьки на тебя нет. Он бы тебе показал, как с родной его сестрой разговаривать».
Ксения усмехнулась. Цинизм этой девчонки переходил все пределы. «А ведь Федор таким же был.  Сколько раз я замечала, как презрительно он к людям относился. Действительно странно то, что он на детдомовке женился» - всплыло вдруг в голове Ксении.
 А вслух, все так же сдержанно, она  предложила – «Доярка мне нужна на подмену. Поденщицам так же, всегда работа найдется».
«Сама дои своих коров. А я тебе не лошадь, чтобы навоз таскать. Учетчицей пойду, если родне не хочешь местечко в конторе найти»- срываясь со стула ,  выкрикнула Татьяна.
 «Учетчик у меня есть. Миша  Кремнев. Хороший мальчик.   Сдал документы в институт.  Агротехнический. Мы его решили   по направлению от колхоза учить, чтобы к нам вернулся.  С чего ради,  я его из учетчиков убирать буду? У   тебя все? А то мне работать надо. Надумаешь на поденку,  милости просим»
 Ксения  снова взялась за  отчет, давая понять Татьяне, что разговор закончен.
_ «Ну, погоди, выскочка. Я матери расскажу о твоей приветливости. Она тебе покажет, как с родней разговаривать. Как сестру погибшего     мужа твоего уважать. А то прикрылась    врагом народа и довольна!»
С трудом сдерживаясь, чтобы не выкинуть наглую «родственницу» за дверь, Ксения, не поднимая головы, продолжала что-то писать.
  Татьяна не уходила. Видя, что «председательша» игнорирует ее выпады, она  еще больше осмелела.  «Зека пригрела, змея. Весь наш род опозорила. И змееныша от  предателя  приперла» -   во все горло прокричала Татьяна, на всякий случай, пятясь задом к двери.
 Ксеня вскочила с места, ища глазами, чем запустить в хамку.
Но  тут широко распахнулась дверь и на пороге появилась   Лидия Григорьевна.
«Ах ты, дрянь. Не в нюх тебе город пришелся?   К матери приперлась, тунеядка.  Да мы сейчас с Ксенией Владимировной вдвоем заявление на тебя в органы власти напишем. За оскорбление председателя колхоза  при исполнении своих обязанностей.  И ее мужа, заслуженного работника колхоза. Знаешь ли ты, хамка, что Ксения Владимировна  Член Коммунистической партии и парторг    в  поселке. Да тебя в два счета в тюрьму спровадят».
 Зло сверкнув глазами, Татьяна   проскользнув мимо бухгалтера, выскочила  за дверь конторы.
 «А ты чего ж, молчишь, Ксения? Всякая дрянь тебя поносит, а ты и словом не возразишь. Борзаковы , они своей  фамилии достойны.  Особенно мама с дочерью. Пакостливые, но трусливые. Когда тебя Федька привез, все село удивлялось, как это  он матери своей не дозволил тебя извести.  Если честно, не очень-то и Федора в деревне привечали. Скользкие они все. А вот   Коля твой, это человек!».
Тепло поблагодарив  Лидию Григорьевну, Ксения, медленно остывая от возмущения и обиды, снова принялась за работу.


ДЕРЕВЕНСКИЕ СТРАСТИ
Часть 4
Вернувшись домой, Татьяна, пользуясь отсутствием отца, громко, театрально разрыдалась, уткнувшись в плечо испуганной матери.
 Сначала Татьяна  наскоро рассказала Матрене Сидоровне о разговоре с «наглой выскочкой Ксенькой». Но не получив желаемого  результата, притихла.
 Коротко, но твердо    пожилая женщина ответила дочери, что  не стоит пытаться тягаться с начальством. «Думаешь, эта дрянь мне в радость? Но  ничего не попишешь, доченька. Она не только власть в колхозе, но еще и партийный начальник. Ну ее, Таня. Иди на поденку.   А там, видно будет. Ванька из своей продленки  придет, женитесь. Родишь и как домохозяйка оформишься. Может, еще и курсы какие-нибудь осилишь. И в бухгалтерию попадешь. Лидка-то , уж бабка совсем. Вот и подсуетись. А сейчас пока, ступай на поденку. Там легче, чем на дойке.  А то еще  как тунеядку привлекут. Законы строгие на сей счет.   Могут и срок дать.»
Помолчав, собравшись с духом, Таня тихо пискнула. «Мама, беременна я. Уж два месяца. Парень уговорил, жениться пообещал, в квартиру свою прописать» -   выдавив из себя признание, Таня на всякий случай, громко зарыдала, поглядывая  на мать  сквозь пальцы , прижатых к лицу ладоней.
Ахнув, Матрена оглянулась назад, словно боялась, что новость эту услышит кто-то еще. Но в доме были только они с дочерью.
 Не смотря на  всю свою любовь к Татьяне, Матрена взбесилась.  Забеременеть без мужа, да еще и в небольшом поселке, считалось в те годы, верхом позора для девушки.
«Ах, ты, сука подзаборная – зло прошептала мать, чувствительно дернув дочь за волосы. – Отец узнает, зашибет и тебя, и меня. Завтра же отправляйся к Степаниде в Любимовку.  Ночью из дома пойдешь, чтоб никто не узнал. Тварь ты позорная. Ославить  нас на весь свет хочешь, паскуда?»
В сенях стукнула дверь и Татьяна торопливо прошмыгнула в  «горницу»
Вошел Иван Степанович, отец Тани.  С подозрением покосившись на красное, злое лицо жены, недовольно пробасил – «Чего такая хмурая, старушка? Подик-ся, Танька чудит? Или Ксенька,   снова  чем не угодила?».
  «Председательша отказалась Таньку учетчицей оформлять. На поденку посылает»- недовольно буркнула Матрена
.- «Ну и правильно. Пусть по городам не шляется.  Жрать давай!»- равнодушно отозвался хозяин.
«Степанида из Любимовки», к которой отправляла мать свою дочь, занималась тем, что помогала женщинам  многих окрестных деревень, освобождаться от нежелательных беременностей. В экстренных случаях,  древняя эта бабушка, могла принять роды,  выгнать простуду из человека и многое другое.
 И хотя на ее долгом веку, было уже несколько загубленных жизней,  не желающие рожать женщины и молодые девушки, все же шли к Степаниде.
  Матрена подняла Татьяну среди ночи. Дав ей время одеться, вытолкала за дверь и вышла следом сама.
 Протягивая дочери узелок, прошептала   -  «Яйца тут в тряпки чистые завернуты. Не перебей.  На продналог копила, а псу под хвост накопила.  Отлежись там и   следующей ночью  вернешься. Смотри на глаза никому не попадись. Пошла, с Богом».
 Перекрестив дочь в спину, тихо вошла в дом. Муж  крепко спал , напоенный с вечера женой чаем с «сонной» травкой.
До малюсенькой деревушки Любимовки, лежащей в пяти километрах от Березового, Татьяна добралась еще затемно.
Из трех десятков домишек,   сгрудившихся вокруг заросшего пруда, едва ли не половина были пусты. В оставшихся усадьбах доживали  свой век древние старики и старухи. Те, что уже, в силу своего возраста, не могли работать в колхозе.  Любимовка числилась на балансе районного поселка.  Раз в неделю сюда привозили хлеб и еще кое-какие продукты.  И старики  «затоваривались» хлебом, солью, сахаром, дешевыми рыбными  консервами.
 Большего они не могли себе позволить на свои нищенские пенсии. Но  у каждого домика имелись   разработанные огороды. Пруд кишел карасем и    гальяном. У каждого старичка было свое, прикормленное место   на пруду, где они ставили плетенные из лозы «морды». Своеобразные ловушки для рыбы.
Рыбный свой пруд, аборигены сообща рьяно защищали от  чужаков.  Ни один из рыбаков соседних деревень не осмеливался приблизиться к Любимовскому пруду. 
 Те, кто покрепче, держали     с десяток курочек, поросенка, дойную козу.
На фоне общего, небогатого быта деревенских жителей, старики Любимовки не казались  безнадежно нищими.
 У калитки дома Степаниды  стоял мертвый, давно расколотый молнией на две части,  тополь.  По этой примете, подсказанной матерью, Татьяна быстро отыскала нужный ей домишко.
 Отворив скрипучую   калитку, Татьяна осторожно    прокралась к низенькой, входной двери.  Постояла, унимая зашедшееся   от волнения и страха  сердце. Над деревней стояла тишина. Создавалось впечатление, что ни в одном дворе не было собак.
 Собравшись с духом, Татьяна  постучала в доски двери.
 Выждав пару минут, постучала сильнее и тут же услышала скрипучий старческий голос. «Иду, иду, не тарабань».
Дверь отворилась со скрипом, похожим на стон.   Отступив назад, Татьяна  почувствовала     страх. «Бежать, пока не поздно» -  мелькнула мысль. На крыльцо вышла   женщина в  длинном темном одеянии. В руке она держала зажженную керосиновую лампу  под стеклянным колпаком.
 Слабый свет  обрисовал старческое, в глубоких морщинах  лицо - «Заходь, коль явилась», - проскрипела старуха и развернувшись к Татьяне спиной, вошла  в сени.
 Дрожа всем телом,  гостья двинулась следом. 
Старуха, пройдя вперед, поставила лампу на стол. Большую  половину комнаты, занимала  огромная «русская» печь.  «С чем пожаловала? В узелке у тебя чо там ?»
 Таня, шагнув вперед,  протянула  хозяйке узелок. «Яйца там  в тряпках завернуты» -  тихо пробормотала она.
 -« Ладно, разберусь. Обувь скидовай да спать  ложись до света. За печку . Лежанка там».
 Не произнеся больше ни слова, хозяйка дома ушла в боковушку, оставив Татьяну одну. Кое-как устроившись за печью, Таня натянула на себя какое-то тряпье. Как ни странно, но она вскоре уснула.
 Проснувшись засветло, долго не могла понять, где она. Видимо сказалась бессонная ночь и  перенесенные волнения. Вспомнив где она и зачем, быстро вскочила с неуютной лежанки.
 Оправив одежду, осмотрелась.  В углу против печки, стоял, покрытый новенькой клеенкой стол. Весь пол был покрыт  домоткаными дорожками.  В простенке у  двери в боковую комнату , тускло светилось большое зеркало  - трюмо.    Рядом со столом     поднималась к низкому потолку достаточно новая горка  с посудой.
-« А бабка-то, не из бедненьких»- подумала девушка.  - В нашем селе не у каждого такой буфет есть. И трюмо! И на кой оно старой ведьме нужно»
Подойдя к зеркалу, Татьяна засмотрелась на свое отражение. Достаточно симпатичная, хоть и испуганная девушка смотрела на нее  из  старинного зеркала.
- «Дура я. Надо было Сашку по комсомольской линии притянуть, - вспомнила она городского «жениха » - Пусть бы женился. Родила бы и черт с ним. Можно и развестись было. Лишь бы документ был, что ребенок от мужа. Подкинула бы матери и упорхнула снова в город. А то сейчас такие страсти терпеть придется!»
В сенях снова застонала дверь и в дом вошла хозяйка.
 При дневном свете, она не показалась Татьяне такой страшной, как в темноте И одета она была вполне прилично. Темная,  вполне приличная юбка,   зеленая, ситцевая блузка с длинными рукавами.  Светлый, чистенький платок на голове.
 Едва взглянув на ночную гостью,   приказала- « Ступай за мной. А матери скажешь, что два десятка яиц, это мало за работу. За риск еще  три рубля пусть перешлет. Я под законом хожу постоянно»
Степанида вышла во двор. Татьяна   двинулась следом за ней.  Хозяйка привела девушку в жарко истопленную баню
 «Разболакайся, бедовая. Счас я тебя быстренько избавлю от  сураза твоего. Ох! Грехи наши тяжкие».
  Она сняла с гвоздя в предбаннике   клеенчатый, длинный  фартук и одела поверх   юбки.- «Ну чего столбом  торчишь? Скидовай одёжку и на полок ложись».  Трясясь всем телом, Татьяна повиновалась приказу старухи.
«Ногами не дергай. Я тут две лампы поставлю. В ногах-то. Чтоб светлее мне было. Да раскинь ноги-то. Перед мужиком раскидывала. Вот и терпи сейчас»
 Все  то, что происходило дальше, Татьяна долгое время вспоминала с содроганием, как самый  страшный в жизни сон.
 Приказав Татьяне «не орать», повитуха достаточно быстро управилась со своим жутким делом. Сказывалась многолетняя практика.
Убрав  страшные свои инструменты и   лампы,  хмуро проговорила.- «Долго не лежи в жаре. Подымайся. Я тебя водой окачу и иди в дом. А мне помыться надо, да кровя  твои прибрать».
 Татьяна медленно поднялась, но тут же села от  сильного головокружения. Все ее тело болело  как избитое.  А низ живота казался наполненным горящими  углями.
Целый день, Татьяна пролежала за печью , укутавшись в тряпки, что дала ей с собой мать.
Видимо повитуха дело свое провела грамотно. Но к вечеру кровотечение у   девушки почти прекратилось. И боль почти стихла. Но несмотря на  то, что ее подопечная чувствовала себя неплохо, Степанида в ту ночь, домой ее не отпустила.
«Лежи, не рыпайся.  За сутки видно будет надо или не надо тебя в  другой раз  чистить будет. А трупы мне тут не нужны. Я в тюрьму не собираюсь.»
  Домой Татьяна вернулась только к утру следующего дня. Она чувствовала себя вполне здоровой и  довольной. 
Матрена не спала. Сидя на крыльце дома, кутаясь в теплую фуфайку, она терпеливо  поджидала дочь.
 И только  тогда успокоилась, когда Таня вошла в ограду.
Убедившись, что дочь на вид здорова, Матрена   посоветовала Татьяне снова  уезжать в город . - «Отец что-то заподозрил.   Поезжай в город. Вернешься, когда напишу. А может быть,  приживешься там еще. Если  снова в блуд не ударишься.  А три рубля я Степаниде передам, конечно.  Жадная, гадина. Ну, лишь бы обошлось все!»
Отлежавшись дома еще перу дней и убедившись, что с ней все в порядке, Татьяна снова уехала из села.
Приближалась зима
 Колхоз  успешно справился с уборочными работами. Кормов    для  поголовья колхозного скота, заготовили впрок.  Свои огороды и покосы, у колхозников тоже были прибраны.
Приближалось время небольшой передышки. Зимой  в деревнях наступало затишье.  Работ и дома и в колхозе, заметно поубавилось.
Взрослые  вели свой привычный образ жизни. Дети бегали в школу. Жизнь шла своим чередом. Вот уж скоро и Новый 1954 год подходил  вплотную.
Анютке  Дрогиной шел четвертый год.  Напрасно опасалась Ксения, что кто-нибудь может догадаться  о том,   кто же настоящий отец  её обожаемой дочки.  По словам свекрови. «Ксения дочку, как вылила. Всю в себя». Настолько похожей на мать росла девочка.
 Ксения всем сердцем  мечтала о   втором ребенке. Еще больше этого хотел  Николай.  И вот наконец мечта супругов, кажется стала реальностью.  Ксения пока не сообщала мужу о своих подозрениях насчет беременности. Боялась, что сбой в ее организме, вызван  усталостью или еще чем ни будь. Но, когда  ее уже начал мучить токсикоз, Ксения радостно объявила мужу о том, что    они скоро  вторично станут  папой и мамой.
 Невозможно было передать  радости Николая. Он  словно помолодел от такой новости.   Не менее родителей, радовалась предстоящему  рождению второго внука , бабушка Евдокия.-
 «Бог ко мне милостив, - говорила она своим  «товаркам», - Здорова я еще, как коняга хорошая. И внуков подниму, и на Кольку с Ксюшей нашей порадуюсь».         
 Казалось бы, что еще может произойти необычного в небольшом селе.
 
Но необычное случилось
   Поздно вечером, Матрена Сидоровна Борзакова,   подсев поближе к свисающей с потолка лампочке, читала письмо от дочери. Иван Степанович управившись со скотом,   ушел отдыхать в  смежную, крохотную комнатку, где стояла их супружеская кровать.
Татьяна писала, что  работает в школе уборщицей. А по вечерам посещает курсы кройки и шитья.
 «Дай то Бог, - вздохнула тихонько Матрена. –  Авось, возьмется за ум. Шить   платья богатым дамочкам – это очень хорошо. Всегда девка при деньгах будет».
Спрятав письмо за  висящий в простенке  , довоенный портрет Федора, Матрена потянулась к выключателю и замерла, не успев   потушить свет.
 Кто-то негромко постучал в раму  кухонного окна.
Борзаковы были не из тех людей, к которым можно было запросто прийти в гости даже днем. Тем более, ночью.
 Удивленная и встревоженная хозяйка дома, приблизившись к окну, раздвинула  ситцевые шторы.   Прижавшись лицом к стеклу, она  напряженно всматривалась в ночь. Но за окном никого не было.
«Что за чертовщина» - не успев подумать это, Матрена вздрогнула от нового стука. На этот раз стучали в дверь.
 «Иван, - громко позвала хозяйка,   - Слышь, дед. Там кто-то  стучит. И в окно, и в дверь. Уж не лихой  ли  человек, какой?  Выйди в сени, спроси. Да дверь сразу не отворяй. Мало ли кто там.  Наверное, пьянь какая ни будь»
.Недовольно бурча про себя, Иван Степанович , накинув поверх нательного белья полушубок, вышел в сени.
 «Кого тут носит, нелегкая? -  грозно крикнул старик,  давая понять нежеланным гостям, что он  не рад позднему визиту.
 На крыльце скрипнул под чьими-то ногами снег.
 «Ну чего молчишь? Аль человек лихой. А я  берданку возьму вот.  Так пугну, что дорогу сюда забудешь»- еще громче  закричал старик.
 И вдруг он  ясно услышал как стоявший за дверью человек, негромко произнес  -  «Это я, Федя! Отвори, отец!».
Этот голос, слова,  просочившиеся сквозь дверь, были настолько неожиданными и неправдоподобными, что Иван Степанович глупо переспросил. «Какой Федя?  Но тут же, схватившись за сердце, простонал «Федька, Ты!?»
 Встревоженная долгими переговорами мужа   с незваным гостем, в сени вышла Матрена._-«Чего тут происходит. Кто там, Иван?»
 «Мама, - донеслось из-за двери, - Я это! Федор, ваш сын»
Матрена, как и хозяин дома, застыла на некоторое время неподвижно, бешено прокручивая в голове совершенно невероятное. И  вдруг,  не издав ни звука, тяжело повалилась прямо на стоящего рядом мужа.
Едва успев подхватить   потерявшую сознание супругу, Иван Степанович  ногой вышиб тяжелый крюк из  петли.
 «Заходи»,   - крикнул он,  пытаясь  затащить жену в дом.  Ноги Матрены  безвольно тащились по полу. 
Вошедший человек растерянно топтался в темноте  сеней, не понимая, что происходит.  Хозяину кое-как удалось отворить дверь в дом.  Перетаскивая жену через порог, он сердито прикрикнул.- «Ноги матери    придержи. Кто ты там, Федька или нет».
Вдвоем они  взгромоздили Матрену  Сидоровну на лежанку   у русской печи.
 И только тогда отец смог хорошо рассмотреть,  неизвестно откуда взявшегося сына. Федор очень сильно сдал. Постарел, похудел. Весь заросший  грубой щетиной, с  неспокойно бегающим взглядом, он показался поначалу  самозванцем, присвоившим имя их погибшего сына.
Но это был он. Его сын. Его   Федор,  похоронка на которого лежала  на дне  семейного сундука в    маленькой коробочке с самыми важными документами семьи Борзаковых.
  Мельком отметив на себе, что на сыне заметная,  тюремная  одежда, Иван    со слезами прошептал. «Федька, сынок мой. Где же ты был столько лет?»
 Игнорируя вопрос отца, Федор простужено просипел. «Маме  воды, наверное надо».
 Зачерпнув ковш воды из деревянной кадки,  Иван Степанович  немного плеснул из ковша в лицо, лежащей без движения жены
Матрена вздрогнула и открыв глаза,     вперила почти безумный взгляд в лицо сына.
-«Феденька, Феденька – без конца повторяя имя сына,  шептала женщина, не веря глазам.
 Федор,  склонившись к матери, тихонько погладил ее по руке. – «Я, мама. Пришел вот на  побывку к вам. На неделю  из поселения отпустили. Я теперь под Томском. На свободном поселении.  У меня там даже жена  имеется.  Беременная. Из местных.»
Матрена с трудом поднялась с постели. И тут , обняв неожиданно воскресшего сына, дала волю слезам.
 Иван Степанович, хмурясь больше обычного, всеми силами сдерживая слезы,  все еще недоверчиво смотрел на Федора.
Когда страсти немного поулеглись, Матрена  захлопотала у печи, разогревая котелок с картошкой.  Иван принес из сеней   кусок соленого, свиного сала.
Вскоре стол был заставлен привычными деревенскими деликатесами. Картошка, сало, квашеная капуста, вареные яйца, соленые огурцы, грузди из-под гнета. Даже бутылка  крепкого самогона нашлась.
 Будь это в  дневное время, Матрена присовокупила бы сюда еще и  добрые щи.
Пока родители хлопотали, сооружая достойную закуску, Федор, стоя перед зеркалом, остервенело  скреб   лицо отцовской опасной бритвой, удаляя   жесткую растительность .
 Накрыв стол  мать,   улыбаясь сквозь счастливые слезы,   с поклоном обратилась к дорогому гостю:
- «Феденька, кровинушка ты моя. Счастье-то какое.  Что там было, что не было, вспоминать не к чему. Ты у отца- матери, которые все поймут и все простят. Пожалуй к родительскому столу, сыночек родной»
Благодарно взглянув на мать, Федор подсел к накрытому столу.
Совсем по- другому вел себя отец Федора. Пережив первые минуты радости от неожиданной встречи с сыном,  Иван Степанович    глядя на  него  ,  сердито хмурился и вздыхал .
Разливая самогон  в граненые стаканы,    старший Борзаков   с нажимом спросил. «Так я не услышал, сын, где ты был все эти годы. И   о каком, таком свободном поселении ты говорил?»
 Рука Федора, сжимающая стакан, на секунду повисла над столом. Он  опустив глаза, прячась от взгляда отца, быстро выпил самогон.
-«Вот ведь  сатана ты нечистый!  - выругалась Матрена, - Дай ребенку поесть , осмотреться в родном доме, а потом допросы свои устраивай».
«Я отвечу, мама,- тихо отозвался Федор. - В плену я был, отец.  Два года.  А потом, нас освободили. Разбираться не стали. Припаяли 20 лет и лес валить отправили.  Спасибо Сталину.  Помер рано.  А нам, политическим, амнистия вышла».
 «Что-то не понятно мне, сын. Колька, нынешний муж твоей жены,  тоже в плену был. И не два года, а все пять. Почему он всего пять лет тюрьмы получил, а ты двадцать?  Да еще и  сняли с него все обвинения полностью. А ты почему на поселении. То есть, как я понимаю,  на постоянном  надзоре  ты. Так?»
Не дав сыну  что либо возразить,  Иван     продолжал, все более хмурясь. – «Двадцать лет тюрьмы, да еще и без права переписки, не дают тем, кто   не по своей воле в плен попал. Или ты сам сдался?»
«Ты там не был, отец!- запальчиво воскликнул Федор. – Я просто выжить хотел. Ничего я плохого не сделал. Да,  сдался. А куда деваться будешь, если на тебя автомат направлен.  Умирать, как герой? Да кто бы это оценил? Коммунисты? А ты забыл, как они  родителей матери нашей  раскулачили. Сослали стариков на север. Просто за то, что те жить умели. Ты же сам рассказывал, что если бы ты на матери моей не женился, то и ее бы на север угнали».
«Чего  ты к сыну пристал? Какая тебе разница сам он сдался в плен или его насильно   туда забрали. Радуйся, старый хрыч, что жив сынок. Сколько их полегло. А мне не медали его нужны, не геройство, а сынок живой!- поднялась Матрена.
 Иван, отмахнувшись от жены, жестко произнес.- «  Если на тебе клеймо предателя или изменника, на улицу носа не кажи. Не хочу, чтобы на старости лет, мне люди тобой в лицо тыкали.  Все кто погиб,  тоже выжить хотели. Ты не особенный».
Ночью, лежа рядом с Матреной, Иван никак не мог успокоиться.- «По мне, так лучше бы он погиб, как герой. Мы уж привыкли, пережили.  Раньше ты была мать   погибшего героя фронтовика, а  отныне кто ты?»
-«Типун тебе на язык, старый. Главное, что жив наш сынок.  Я думаю, что уехать нам надо будет к сыну.  Слышал? Жена у него беременная».
«Воспитала паразитов,- засыпая,  бормотал Иван Степанович. – Езжай куда хочешь, а я в деревне своей помирать намерен».
Иван Степанович, не смотря на преклонный возраст , продолжал работать в колхозе.  Он   числился скотником.  Разносил по кормушкам  сено, развозил на обыкновенной , двухколесной тележке, силос. Чистил за дойными коровами, помогал дояркам грузить в кузов грузовика ,  алюминиевые фляги с удоем. Физически здоровый  дед, пока что и не помышлял о пенсии.
Пока  работал, колхоз выделял  фураж для собственных нужд,  помогал с сеном и дровами.  Конечно, и совсем дряхлые старики, не имеющие больше сил работать в колхозе, не оставались без внимания. Тем более при  руководстве Ксении  Дрогиной. Но  нормы помощи от колхоза, у них были меньше.
На работе Иван Степанович преображался. Без «присмотра» Матрены, вечно всем недовольной, ее супруг мог и шутку отпустить,  и поговорить с доярками  по-простому.
Нельзя сказать, что старик боялся супруги или   пасовал перед ней. При необходимости, он мог и кулаком стукнуть по столу, и прикрикнуть на жену.
 Просто любил он свою красавицу Мотрю до сих пор. Она и сейчас  заметно выделялась из колхозниц.  Тем более Матрена была лет на 15 моложе своего мужа.
 Женился Иван поздно. Было ему уже порядком за тридцать, когда прикипел он душой к молодой, красивой дочери местного  «кулака».
Ради Матрены, потерял комсомольский активист доверие товарищей, а впоследствии и  звание комсомольца.
Но как не «песочили», как не угрожали ему серьезными последствиями, не внял  молодой колхозник «добрым советам» старших товарищей. Женился он на гордячке Матрене в  тот  тяжелый для нее год, когда семью ее , в полном составе, отправили на поселения в Северные края СССР.
Никогда бы не пошла Матрена за «голодранца», будь то другое время.   Долгой показалась ей жизнь с нелюбимым супругом. Но  ничего не попишешь. Судьба!
Видел Иван, как портит детей его  жена, как настраивает их против  простых людей.  Поначалу  пробовал  отец урезонить Матрену, принять участие в воспитании своих детей.
 Но  энергии его супруги, можно было только позавидовать. И Иван быстро сдался, пустив все на самотек.
И вот он- итог. Татьяна выросла эгоистичной, безжалостной    особой. Ради своей выгоды, она готова была пойти по «головам» людей, лишь бы  выбиться из общего ряда   работящих односельчан. Лишь бы вознестись над людьми.
Федька рос вроде бы и не плохим парнем. Девушку привез из города сиротку.
 Но  Матрена развернула  бурную деятельность против « нищей самозванки,  совратившей ее мальчика».  Поначалу, Иван Степанович пытался образумить супругу, но    та стояла на своем так крепко, что  Борзаков старший и  сам постепенно поверил в справедливость жены.
Жизнь все расставила так, как надо, показав кто есть кто.
  «Безродная самозванка» Ксения Владимировна, единогласно выбранная председателем их колхоза,  на весь район, служила примером   руководству других хозяйств.
 А вот Федор! Сердце старого Борзакова сжималось от предчувствия беды.
 Больше всего, он боялся узнать, по какой статье отбывал наказание его сын.
 Не верил , повидавший жизнь человек, что  за случайное попадание в плен, можно получить максимальный срок в колонии строгого режима. Да еще и без права переписки.
« Или  немцам помогал, или вообще, полицаем служил, - горько думал старик, привычно раскладывая корма по  яслям животных.-  Прости, Господи. Но лучше бы погиб он, как в похоронке было сказано. «Погиб смертью храбрых».
«Чего это ты, Степаныч, не выспался  видно? Или заболел?» - окликнула его одна из доярок, когда Иван Степанович, присев на край кормушки, застонал, сжав голову руками.
  Ответив женщине, что разболелась голова,  старик ушел в  «курилку»,  чтобы  избежать дальнейших расспросов. И хотя дойка подошла к концу, домой Борзакову идти не хотелось. И это после  более чем 12 лет разлуки с сыном.
А в доме его царил совсем другой настрой.
 Матрена  вилась вокруг хорошо выспавшегося сына, стараясь предугадать любое его желание.  Она  наварила   мясных щей. И пока сынок с аппетитом обсасывал   говяжью грудинку, затеяла блины. Такую роскошь   Борзаковы позволяли себе,  всего лишь пару раз в год. Муки обычно, едва хватало для хлеба домашней выпечки.
Потчуя  дорогого материнскому сердцу  гостя, Матрена многое узнала о  годах, что провел без нее   сын. Сначала на фронте потом на зоне.
 
Зная характер матери, ее отношение к Советской власти, он не стал скрывать от нее ничего.
 Воевал  Федор  в  пехотных войсках.  Но как-то раз, их группа, выдвинувшаяся на разведку, попала в окружение.
 Две недели истощенные,   измотанные бессонными ночами, солдаты блуждали по  лесам, пытаясь  выбраться к своим.
Как-то ночью, когда  отряд свалила непомерная усталость, Федор решился на побег. Он надеялся выбраться к какому-нибудь Украинскому хутору и переждать там    войну.   Через пару дней , он действительно набрел на небольшой  хутор, прятавшийся в глубине леса.
Падая от усталости и голода , Федор  забыв о  малейшей предосторожности, ввалился в первый же дом и упал у порога.
Его подобрала пожилая пара  украинцев. Отмыли, накормили, ничего не спрашивая при этом. А вечером спокойно передали в руки  своим сыновьям полицаям, приехавшим к родителям на  паре лошадей.
Полицаи, желая выслужиться перед   фашистами, на которых служили, привезли пленника в большое село. И тут Федор по- настоящему узнал, что такое  фашистское «гостеприимство»
 Его жестоко избили.  А уж  только после этого тщательно допросили.   И Федор рассказал все, о чем знал и даже не знал. По его наводке были обнаружены и расстреляны   товарищи Федора, от которых он  сбежал.
Федора отправили в   рабочий лагерь военнопленных, назначив при этом  старостой барака. Там он и  прислуживал фашистам в течении двух лет. На его счастье, после того как его освободили из плена,  не нашлось ни одного свидетеля его предательств против  своих  солдат .  Тех, что погибли в лесу.
И  это спасло его от немедленного расстрела.
Красноречие Федора исчезло без следа, едва в дом вошел его отец.
  Сытно поужинав тем, что не доел его сын, Иван хмуро произнес.- «Я так тебе скажу, сын мой. Сегодня ночуй, а завтра ночью увезу тебя на станцию. И езжай ты  к жене в свой край. Не к чему, чтоб тебя здесь люди видели. Не нужна мне такая слава под старость лет.  Николая все рассказать придется, чтоб лошадей надежных дал. Думаю, ему с руки будет, чтобы ни Ксения, ни кто другой про нашу «радость»   не прознали. Время   все еще тяжелое. Из-за одного труса могут хорошую женщину из председателей уволить. Потому как мужем ты ей был.  Вот такая хитрая  эта беда получается.   Меня ведь тоже на фронт не взяли из-за матери твоей. Странно, что тебя призвали».
 «Совсем, старый, умом рехнулся? Родного сына из дома гонишь? Трусом называешь. А он просто выжить хотел.  Ради своих родителей.  Ради тебя, окаянного. Никуда он не поедет! Я свое слово сказала!»-   топнула ногой  Матрена.
«Замолч, ведьма!. Всю жизнь  как собака на сене. Всю жизнь власть народную ненавидишь, людей клянешь. А сама    что из себя гнешь? Думаешь, я не догадался, куда твоя дочь  летом ночью бегала? Или скажешь, не к Степаниде? Чего рот растворила? Все знаю, все вижу. Да молчу. А сейчас будет так, как я сказал! В район Федька не пойдет. Сразу на станцию за 20 километров отвезу. Чтобы не признал никто из наших.»
Не смотря на скандалы жены, переходящие в мольбу, Иван остался непреклонен.
 Самым тяжелым оказался для него разговор с Николаем Дрогиным.
 Но по- другому,    он не мог.  Лошадей дать   мог только Николай.
 Понимая, что огласка не принесет никому  ничего хорошего, Николай пообещал сохранить в тайне  нелегкую проблему  своего односельчанина.
На следующую ночь, отдав сыну лучшую одежду, нагрузив его домашней снедью, Иван Семенович отвез Федора на станцию. Выехали они в три часа ночи.
Пара лучших лошадей, запряженных в легкие санки, быстро донесла седоков до места назначения. Отсюда Федор мог добраться на проходящем поезде,
 до самого Томска. А там,   до места  ему оставалось недалеко.
Поставить лошадей на место Иван успел до первой дойки.  На работу ему надо было успеть к семи. Так что, у  Борзакова  хватило времени распрячь и обтереть коней.  Задать им корма. Поить лошадей сразу после хорошей пробежки, можно было только через час. И этим Николай займется  сам, по приходу на работу.
И хотя Иван в душе был доволен, что все обошлось и никто не узнал о визите Федьки с «того света», на душе у него было нехорошо.



ДЕРЕВЕНСКИЕ СТРАСТИ
Часть 5
С этого дня, Матрена перебралась из  комнатки,  в которой много лет  делила с мужем их общую постель.  Она спала отныне, на лежанке за печью, где  недавно спал ее сын.
И хотя женщиной она была еще сравнительно молодой и здоровой,  на работу Матрена не выходила. Ксения, не желая связываться с бывшей свекровью, не настаивала. Не нужны колхознику лишние трудодни, пусть  сидит до весенних работ дома. Ну а там  уже, никакие причины отлынивать от работы, не помогут  ни кому.
Как ни странно для маленького села, но  весть о «воскресшем» Федоре Борзакове, не дошла до  жителей Березового. Видимо, крепко держал язык за зубами муж Ксении. Так же крепко спали по ночам уставшие люди. Не досмотрел никто, как увозил Иван Степанович  сына   под Новый  Год, на станцию.
Пришла весна.  Едва сошел снег и немного потеплело, Матрена Борзакова   собралась в город к дочери, от которой давно не было писем.
  Вечером, укладывая свои  лучшие вещи в большой фанерный чемодан, она,  как о чем-то, совершенно обыденном, заявила муж у- «Все, Иван. Пожили, хватит. Сам тут, как ни будь, без нас   живи. Таньку найду  и к Феденьке подадимся.  Ему там для ребенка бабка сейчас нужна. Мужиков там много. Татьяну замуж выдам. Уж лучше за сосланного, но своего, чем за вашего коммуняку. Терпеть я вашу власть не могла и не могу. Жаль, что немцы верх не взяли.  Я бы все добро, что твои друзья у нас украли, вернула. Короче, живи один. А хочешь, так старуху приводи. Мне все одно».
Иван, хотя и ожидал чего-то подобного, но все же был  оглушен заявлением жены.
 С трудом справляясь с волнением, ответил лишь - «Сколько волка не корми, он все одно, в лес норовит уйти. Иди и ты, Матрёнушка к «своим», как ты сказала.   Не приняла ты правду людскую, власть народную. Змеей все эти годы жила.  И я через тебя позору в жизни хватил. Иди, Матрена. Хоть  умру спокойно, среди хороших людей».
 Матрёна уехала    в районное село с   грузовиком, молоковозом.
Долго потом,  Ивану Степановичу   приходилось  врать людям, что уехала его  жена к дочери  в  другую область. Будто Танька замуж вышла, ребенка родила и мать   с места сорвала.
После отъезда жены, Борзаков затосковал так, что заболел.
С трудом вставая по утрам, нехотя  шел на работу. Так же, нехотя отвечал на   сочувственные  вопросы любопытных доярок.  Но время лечит любые раны. Выкинуть из сердца женщину, с которой прожил  около 40 лет, Иван Степанович, конечно, не смог . Но  знакомая обстановка, добрые , сочувствующие лица и сама работа, постепенно   притупили боль обиды и тяжесть потери в сердце  деревенского мужика.
 Ставшая уже заметной, беременность председателя колхоза, на время отвлекла людские пересуды о бросившей мужа Матрене.
В сентябре   на свет появился  младший Дрогин. Здоровенький, черноволосый  мальчуган, огласил мир о своем появлении на свет, громким криком, от которого Ксения, не смотря на свою  «важную» должность, разрыдалась от счастья.    Николай, узнав о рождения сына,   понял, что он самый счастливый  человек не только в своей деревне, но и во всем белом свете.
Рожала Ксения на  «смотровом» кресле,  стоявшем в  кабинете новой фельдшерицы. Ксения Владимировна сознательно пошла не некоторый риск, рожая в столь неприспособленном  месте.  Она понимала, что этим самым, еще больше поднимет авторитет и самооценку нового    в селе специалиста, Катерины Максимовны Карасевой.
К счастью и для  роженицы, и для   Кати, все обошлось, как нельзя лучше.
 Ребенка назвали Ильей.
 Районное начальство уговаривало Ксению отдохнуть пару месяцев после родов. Обещали прислать  в Берёзовое  временно исполняющего ее обязанности. Но Ксения, боясь за налаженное  дело, отказалась.
 Слишком  много пришлось ей потратить сил, энергии и личного обаяния, чтобы  создать  тот колхоз, которым он стал за последние три года. В силу своей любви к  делу, неистощимой энергии, умению  объединять и вести за собой людей,  Березовский  колхоз выгодно отличался от  соседних хозяйств.

 Послевоенная разруха, до сих пор давала себя знать.  Многие хозяйства        Страны поднимались тяжело. Не хватало  техники, инвентаря, запасных частей. Не хватало семенного фонда.  Но главное, не хватало людей. Тем более, специалистов.
Приехавшую  из города  навестить родных,  Катю Карасеву, Ксения сумела уговорить остаться в колхозе. Девушка  получила фельдшерское образование и работала где-то в  городе.
 Но Ксения «подняла на ноги» все районное начальство. Она добилась, чтобы в колхозе утвердили штатную единицу фельдшера. Раньше, по любому «чиху»,  заболевшие сельчане малых деревень,  должны были обращаться в районную больницу.
Но чаще всего, люди  занимались самолечением. При этом нередко, подвергая риску    свое здоровье.     Прорвавшись на прием к Областному Министру Здравоохранения, Ксения    вытребовала в у него распоряжение на   доставку в Березовое  необходимого, медицинского оборудования и медикаментов.
 Для начала, она отдала под медицинский кабинет свою, директорскую приемную. Сама  Ксения переселилась в тесную комнатку  к бухгалтеру.
 Этот ее поступок, еще больше укрепил авторитет председателя колхоза, среди   односельчан.
Катя ловко ставила уколы, прописанные ей же самой. Проводила прививки,  ставила банки,  следила за здоровьем и развитием детей.  Безотказно спешила на вызова, выполняя роль первой, скорой помощи своим односельчанам.
А после того, как сама председательша, рискнула довериться  новому фельдшеру, авторитет Катерины Максимовны    еще больше возрос.
По несколько рах в день,  Ксения бегом бежала домой, чтобы покормить , жадного до еды сына. Прижимая к груди довольно чмокающего Илюшку, Ксеня  не  могла удержать счастливых слез.   Не смотря на то, что она была коммунисткой, да еще и парторгом,  в глубине души, Ксени я     верила в существование Высших, Небесных сил. И глядя на своих детей, на счастливого мужа,  Ксения постоянно благодарила Деву Мария за свое незаслуженное, как она считала, счастье.
К концу октября, колхоз закончил уборочно  - полевые работы.
Большая часть отборного зерна и некоторых корнеплодов, были сданы  Государству. Конечно же, в обмен на ГСМ и  запасные части для  колхозной техники.  Кроме того, за свой труд, колхозники стали получать не только «натурой» по трудодням. Но и деньгами.
  В амбарах  оставался лишь посевной фонд.  Протравленное,  готовое к посевам   зерно. В силосных ямах  квасился  «коровий, зимний салат» - силос. Под навесами колхозного двора   возвышались зароды сухого сена. 
Личные угодья колхозников, так же были прибраны.
 Как-то, в начале ноября, Ксения торопилась домой с работы.  Несмотря на ранний вечер, было уже совсем темно. Под ногами   женщины звонко хрустел снег. «К морозу» - подумала Ксения, сворачивая к своему дому.
 Рядом с ней резко затормозил   грузовичок, отвозивший вечерний удой в районный поселок.
  Остановившись на полпути  к воротам, Ксения приготовилась выслушать доклад водителя  о сдаче молока в  районный молокозавод.
 

Но из кабины  резво выпрыгнул  пассажир. А полуторка двинулась дальше.
 Человек в военной форм ,  шагнув навстречу Ксении, застыл на месте.
 «Иван»- ахнула  Дрогина, узнавая в стройном  солдате  односельчанина Ивана Плахина. В сердце Ксении шевельнулась  тревога, переходящая в панику. Но,  усилием воли, подавив дрожь в голосе, просто и приветливо спросила – «На побывку  Ваня? Тебе, по моему, год еще служить.  Родителей проведать решил? Матери хоть   сообщил, или как снег на голову свалишься?» - Ксения говорила быстро и много, интуитивно оттягивая   ответ   Ивана.
«Я тебя увидеть хотел, Ксюша, - голос Ивана прозвучал глухо, с укором. – М ать писала, что ты второго родила. А я, дурак, все на что-то надеялся»
 Испуганно оглянувшись на окна своего дома, Ксения тихонько    откликнулась-
«Ступай домой, Иван Кузьмич. Мать глаза проглядела. И запомни, я жена мужняя. Дети у меня от Коли.  Я его люблю. Только его и своих деток. Ты, Иван, к моей семье не лезь. Будь мужчиной. Не порти жизнь ни мне, ни себе.    Разрушить можно все одним лишь словом. Но от того, что ты мне  испортишь жизнь и авторитет, для тебя  выгоды не будет. Только глубокое мое презрении .  Я тебе ничего не обещала. А то, что произошло тогда, было   от отчаяния и  глупости. Я очень сожалею  о том, что было. Прошу тебя, Плахин, помни лишь о том, что женщина я замужняя. И тебя в моей жизни нет и никогда не было».
«Ксюша,  с кем ты там? Замерзла поди, голубонька. Иди домой, хватит общественные дела решать. Грудь застудишь»- донесся со двора  голос Евдокии.
«Я, мама, с Иваном Плахиным беседую. На побывку пришел».
   Охнув, Евдокия проворно  вы шла за ворота.
 «Ванюша, ты ли это? А красавец  какой! Может, зайдешь, погреешься?  По соточке с Коленькой выпьете. Вы же еще не виделись с сыночком моим после его возвращения!»
Поблагодарив Евдокию Петровну, Иван вежливо отклонил ее приглашение к огромному облегчению  снохи.
«Спасибо, тетя Дуся. Домой пойду. Матери не сообщал о приезде. Прощайте. Сноха у вас  хорошая. Сразу видно, что дельный председатель»
 Н Иван скрылся в темноте переулка.
 А Ксения,  сдерживая напряжение,  вошла в дом следом за свекровью.
    Николая  у матери не было. Он, приходя с работы раньше жены,  тот  час отправлялся в свой дом , чтобы к приходу Ксении   натопить печь и управиться со скотом.
Забрав детей, Ксения отказалась от ужина и ушла   домой.
 В этот вечер, она была как никогда предупредительна и нежна с мужем.
 О Ваньке она старалась не думать.   Но   невеселые мысли сами лезли в голову.  «Не дурак же он совсем, чтобы, как баба трепаться о том, что было  пять  лет назад. Хотя, кто его знает. От  глупой гордости, посчитает себя  обиженным и брошенным. Господи, хоть бы все обошлось!»
Утром,  в коридоре колхозной конторы, где собрались поденщики на разнарядку, стоял невообразимый шум.
 Еще бы, такая новость! Ванька Плахин  при чине  в родительский дом вернулся. Хоть и ефрейтором всего, но   при погонах.
Анастасия Плахина на работу не вышла. Оно и понятно. Какая там работа, если сына пять лет не видела.
Средний сын  Плахиных, со дня на день должен был, тоже из армии вернуться. 
 Ксения надеялась, что с  возвращением Владимира Плахина, колхоз пополнится  еще одним, опытным механизатором.
 А Иван, между тем, наслаждался всеобщим вниманием. Кое-как вырвавшись из дома, парень пошел побродить по поселку.  Над колхозной конторой вился на ветру ярко красный флаг.  Едва ли не на каждом доме, где на углу, где на воротах, красовались красные звезды.  Из дерева, из жести. Кто как смог. Звездочками     метили дома     бывших фронтовиков   живых и погибших,  военных вдов. Небольшие красные флажки  прикрепленные почти к каждым воротам деревенских домов, говорили о приближающемся празднике Великого Октября.
Иван вспомнил    ту панику в голосе Ксении, что уловил  вчера вечером, не смотря на ее старания, казаться независимой.
 Усмехнувшись про себя, парень направился в сторону  конторы.
  То чувство влюбленности и мальчишеской обиды на «изменницу» , что носил он в душе первых два года   службы, давно прошли.
И вчерашний его диалог, прозвучал скорее, для утверждения своего статуса « все еще «обиженного».
 Он не собирался мстить Ксении из чувства ревности. Не так был воспитан  родителями. Но слегка позлить, попугать женщину, по которой когда-то сходил с ума,  ему захотелось из  чувства юношеского самолюбия. Скорее- озорства.
Ему казалось когда-то, что он любил ее. Но это были лишь заблуждения молодого  самца, впервые вкусившего всей прелести женской ласки.
А потом на его пути появилась медицинская сестра из госпиталя, расположенного  на территории их   части..  Женщина была на пару лет моложе Ксении. Опытная и напористая. Она , а не стыдливая Ксения, обучила Ивана всем тонкостям «любви».
 Ольга, как звали медсестру, благоразумно принимала меры предосторожности  от нежелательной беременности.  Навещая  свою новую подругу пару раз в неделю, Иван не уставал врать ей, что у него есть невеста в Березовом.
Жениться на Ольге, он не собирался. Да и она тоже, не горела таким желанием. Взрослея, парень понимал, что жениться надо на своей ровеснице.    А лучше, девушке моложе его самого. Хотя бы для того, чтобы  видеть перед собой молодую, не стареющую раньше его самого, жену.
 
Мысли эти приходили в голову парню только от того, что он не полюбил по настоящему ни Ксению, ни Ольгу.
Войдя в контору, Иван с удивлением обнаружил, что на знакомой двери председательского кабинета, висит броская табличка «МЕДПУНКТ»
 «Странно! А где же кабинет директора? И откуда здесь медпункт взялся» - отворив дверь в бухгалтерию, Иван столкнулся взглядом  с Ксенией Владимировной.
«Здравствуйте, слегка растерялся Иван.  Ксения  лишь головой кивнула и снова углубилась в бумаги.  Но Иван успел уловить ее недовольный взгляд. Не испуганный, не растерянный, а недовольный Так смотрят люди, если их отрывают по пустякам, от чего-то важного.
 «Ванечка,  сыночек наш, - раздалось  сбоку. Ваня тут только заметил  вторую женщину, стоящую у   шкафа с бумагами.   – Прибыл родной дом навестить? Пора бы. Мать по тебе вся извелась»,  - продолжала пожилая женщина,    ласково глядя на Ивана.
«Здрасьте, Лидия Григорьевна – отозвался Иван. – Шел вот мимо. Захотелось посмотреть, как вы тут»
 «Нормально, Ванюша. Колхоз у нас в передовые выбился. Родители, поди  писали?  У нас и клуб открылся. Не  только кино смотрим, но и лекторы наезжают, и собрания в клубе проходят. Главное, что молодежи есть  чем заняться по вечерам. У нас даже свои певцы появились. И баянист новый. Он же и клубом заведует -   сыпала новостями  бухгалтер. – А   медпункт наш видел? Катюшка там работает. Дочь Тамары Карасевой. Да вы же вместе учились. Зайди, поздоровайся. Очень хороший    медик из  девушки получился. В этом году подала наша Катя, документы  в  Мединститут. На заочное. Вот так-то. Такие у нас новости за пять лет, что ты в бегах».
 Последние слова Лидии Григорьевны, неприятно резанули слух Плахина.
 Так и не поймав взгляда, углубившейся в работу Ксении, Иван вышел из кабинета.
Проходя мимо  Медпункта, решительно потянул на себя дверь.
 Навстречу  изумленному парню, из-за стола поднялась   девушка.  Белоснежный, коротенький халатик и   такая же белая, туго накрахмаленная косынка,  выгодно оттеняли  взгляд немыслимо красивых, зеленоватых глаз.  Из  под косынки на плечо девушки спускалась толстая, рыжеватая коса.
Катя уехала из села еще за пару лет до призыва Ивана в армию.   Получается, что он не видел ее целых семь лет.  Из  неказистой, худощавой девчонки, Катерина превратилась в настоящую, русскую красавицу.
С трудом сглотив подступивший к горлу ком, Иван  выдавил из себ «Привет, Катерина. Тебя не узнать»
«Рада видеть тебя, Иван Кузьмич» - Катерина скромно потупила взгляд. И тут Ванька понял, что он пропал! И кажется, всерьез и навсегда.
Он долго просидел  у Кати в Медпункте. Невпопад отвечая на ее вопросы, парень жадно разглядывал девушку, находя в ней все новые достоинства.   Ее фигурка с тонкой талией и  красиво очерченными бедрами, сводила  его с ума.  Сочные, не тронутые помадой губы, сами просили о поцелуях.
Голос девушки кое-как привел  ванна в себя. _ «Вы смущаете меня, Иван Кузьмич. Неприлично так    смотреть на  девушек»
 «Катюша, у тебя кто-нибудь есть. Или  ты замужем?»
 «Не замужем я. И никого у меня нет» - почему-то резко ответила Катерина. – «Вы бы шли домой Иван.  Сейчас   ко  мне на процедуры должен Иван Степанович подойти. Спину у него прихватило. Идите. Вы меня смущаете».
  Заручившись обещанием Кати прийти вечером в клуб, Иван, с трудом оторвав взгляд от ее необыкновенных глаз, вышел на  мороз.
И Ксения, и Ольга оставшаяся     под Москвой в их гарнизоне, мгновенно вылетели из головы парня.
Вернувшись  домой, он с порога спросил хлопотавшую у печи мать, - «Мама, а почему Катя Карасева не замужем? Такая девушка красивая!»
 Оторвавшись от печи, Анастасия внимательно посмотрела на сына.  «Люди поговаривали, что сохнет она по тебе, сынок. Давно уже, правда, эти разговоры были. Но дыма без огня не бывает. Бросал бы ты свою армию. Да женился на Катюшке. Лучшей невесты не  отыщешь. Скромница, красавица и при деле нужном».
Месяц отпуска пролетел так стремительно, что показался Ивану одним лишь днем. Вечерами Иван бежал в клуб, в надежде встретить Катю. Она приходила не всегда.    Но уж днями, девушка как ни старалась, не могла выпроводить парня из  своего кабинета. И лишь только тогда, когда появлялись больные, Иван на короткое время выходил «покурить». Хотя эту пагубную привычку он так и не освоил.
Уже в конце отпуска, Ивану удалось уговорить  Катюшу  посидеть с ним в  неостывшей после субботней топки, бане.
 Катя доверчиво вошла с ним в их темную, душную баньку.  Она позволила Ивану снять с себя пальто. В бане было достаточно жарко.
 Они долго просидели рядышком на теплом полке.
 Иван, все более смелея, целовал   нежные губы своей возлюбленной.
Но едва его руки переходили грань дозволенного, он тут же получал   в бок крепким кулачком  девушки.
 В бане постепенно холодало.-  «Проводи меня, Ваня. Это наш прощальный вечер. Ты  послезавтра уезжаешь? А мне завтра в район за медикаментами ехать. Думаю, что нам не к чему больше тянуть. Расстанемся сегодня»
Шагая рядом с девушкой по скрипящему снегу, Иван  с недоумением думал о том, что  совершенно не желает уезжать из своего села. Тем более, от девушки, в которой он уже видел мать своих будущих детей.
  Остановившись у ворот ее дома, Иван   сжав руки Катюши, решительно заговорил. «Катюша,  ты только поверь мне. Ладно. И дождись. Я   завтра же отправлюсь в часть, чтобы подать рапорт о досрочном увольнении из армии. Главное, чтобы ты согласилась стать моей женой»
 И тут случилось неожиданное . Девушка, всем телом подавшись к Ивану, крепко обвила его шею руками.
«Ванечка, милый мой, любимый. Сколько же лет я ждала этих слов!»
А через месяц в Березовом всем селом справляли веселую свадьбу   двоих, самых красивых людей их села.
 Ксения Владимировна, постучав    ложкой по стеклянному графину, поднялась на ноги.-
 «Товарищи, - голос женщины  наполненный радостью, зазвенел как  колокольчик, под дугой     свадебной тройки, только что доставившей молодых из районного ЗАГСа. – Хочу сказать свое, председательское слово. С весны, после посевных, всем колхозом    построим отдельный дом для нашей красивой пары.  Молодые долго шли навстречу друг другу.  И мне кажется, что сегодня здесь рождается очень крепкая и  надежная семья.  Катюша в скором времени, станет полноценным доктором. И нам  уже не надо будет ездить в районную больницу совсем. Иван Кузьмич прошел хорошую, армейскую школу.  Я думаю, что он  спокойно может  принять  под начало всю технику колхоза. То есть, он назначается старшим механиком.  Если не против, конечно»
 «Не против! –  с достоинством  выкрикнул Иван, не отрывая счастливых глаз от своей суженой.
В этот вечер   дружную семью колхозников, ждало еще одно событие. 
Иван Степанович Борзаков, весь вечер просидевший рядом с  неприметной, тихой,  пятидесятилетней вдовой,  погибшего на фронте Максима Седых, тоже взял слово.
«Ванюша, Катюша! Как я рад за вас. Плакать хочется. Берегите свою любовь, дети наши.  Я вот тоже жениться надумал. _  Он положил руку на плечо Полины Седых. Женщина, покраснев, опустила глаза, незаметно дергая  Борзакова за рукав.
 
Но Иван Степанович продолжал  в установившейся,  непривычной тишине.- «  Мы с Полей давно сговорились, Да все как-то, вроде, неловко было, Не молодые уж. А любовь-то она, оказывается и в старости, слаще меда».
Поднялся невообразимый шум. Люди выкрикивали слова поздравлений, адресованных уже другому Ивану.  Хлопали в ладоши, удивляясь, как это никто не заметил  взаимной симпатии двух не молодых людей. О Матрене никто не вспоминал. Не любили ее в колхозе люди, интуитивно чувствуя ее высокомерие и презрение к  простым колхозникам.  К Ивану Степановичу   односельчане относились совсем по-другому.
Шел 1955 год. Жизнь в стране постепенно  налаживалась. И это сказывалось во многом.
 Но   все же, далеко не каждое  хозяйство, не каждое село могло гордиться     таким  талантливым руководителем, кА Ксения Владимировна Дрогина.
 Все обошлось хорошо.
Никто и никогда не узнал о  ее тайне.  Николай,    самоотверженно любивший  и детей, и свою знаменитую жену,   до конца своих дней,  считал себя самым счастливым человеком в мире. Ксения платила ему тем же.

 Возможно, кто-нибудь, прочтя мою  почти    правдивую повесть, скептически усмехнется. Подумав о том, что нельзя быть полноценно счастливым среди коров и навоза.   Нельзя    так самоотверженно отдаваться общественной работе в колхозе, зачастую в ущерб собственному хозяйству.  Многие порадуются тому, что   проживая в современном  мире, могут позволять себе полноценные  выходные и отпуска, проведенные где-нибудь на Красном море.
Но я сама застала те времена. Сама с раннего детства жила в маленьком колхозе,  давно  исчезнувшем с лица земли. На примере своих родителей, бабушек, дедушек, соседей и  знакомых, я вполне достоверно постаралась передать ни с чем не сравнимый колорит  пятидесятых – шестидесятых лет прошлого столетия
  Коллективизм, сплоченность, взаимовыручка, общие радости и беды, далеко не самые плохие качества  Советского периода, канувшего в лету.
 Причем, в городах царила совсем другая атмосфера. Как, впрочем, и нынче.  Где жить, чем заниматься, выбор каждого. Кто-то   влюблен в село с его людьми и   мычащими, ржущими, хрюкающими обитателями. А кто-то брезгливо морщится при слове «колхозник».
  В послевоенные годы, эти малообразованные «колхозники», грубоватые, прямые в суждениях не единожды показывали примеры самоотверженной дружбы и взаимопомощи.
 Я не хочу и не  собираюсь осуждать нынешнее поколение умных, «продвинутых»,  цивилизованных жителей нашей планеты. Но все же… Доброты, милосердия, доверия и просто   жалости к другим стало заметно меньше.
А о том, что творится именно сейчас, лучше промолчу.

ВАЛЕНТИНА САРАЕВА.
Село моё родное. Комаровка!
Кто смёл тебя, безжалостно с земли?
Зачем так беззастенчиво и ловко
Судьба твой прах развеяла вдали?

Судьба? Или приказы те, что свыше
Бездумно разлетались по стране.
Но боль твою, я через годы слышу
Мое село, которого уж нет!

Мое село, где в босоногом детстве,
Мы доброте учились и любви.
И никуда от памяти не деться -
Она, с рождения, у нас в крови.

Печаль и память. Гены поколений
У многих, до сих пор, в душе живут.
А призраки погибших деревенек
Над Малой нашей Родиной плывут!