Сверчок
Часть 1
На царских харчах
100
По старой смоленской дороге
Кутузов узнал новость утром 23 октября в избе, отведенной ему для ночлега. Гвардейский офицер Афинков, принесший это известие, застал его сидящим на кровати в расстегнутом мундире, щурящим свой единственный глаз.
«Расскажи мне, друг мой, — спросил Кутузов офицера, — неужели воистину Наполеон ушел из Москвы? Говори, говори же скорее, не томи душу». Офицер рапортовал об уходе Наполеона. И тогда почтенный старец, обратясь к образу Спасителя, дрожащим голосом произнес:
«Боже, Создатель мой! Наконец внял Ты нашим молитвам. С сей минуты спасена Россия».
Оставив разграбленную, сожженную, оскверненную Москву, Великая армия, насчитывающая еще примерно 100 тысяч человек, направилась на юг. Она уже ничем не напоминала блестящую, казавшуюся неодолимой армию, всего несколько месяцев назад форсировавшую Неман. Тепло, дороги раскисли; через равнину тянулась нескончаемая колонна пеших, конных, карет, телег. Гражданские вперемежку с военными. У каждого была своя повозка, нагруженная отвоеванным у пламени добром. Даже простые солдаты, жертвы собственной алчности, сгибались под тяжестью набитых награбленными пожитками ранцев. Армейские фургоны катились рядом с элегантными двухколесными каретами тильбюри. Офицеры, нацепившие женские салопы и меховые шапки, выглядели так, точно вырядились на маскарад. Слышалась французская, испанская, немецкая, итальянская речь. Не регулярные полки Великой армии на марше, а «дванадесять» племен кочевников, возвращающихся из удачного набега с захваченной добычей и сплоченных страхом, который гонит их вперед через бескрайнюю степь. Сначала Наполеон намеревался идти к Смоленску, двигаясь на юг, к Калуге, чтобы не возвращаться по своему прежнему пути через местность, опустошенную войной, но возле Малоярославца Кутузов преградил ему дорогу. Завязался отчаянный бой. Город восемь раз переходил из рук в руки и в конце концов остался за французами, но Наполеон, опасаясь новой, более мощной атаки, повернул к северу и вступил на ту самую Старую Смоленскую дорогу, которую так хотел обойти и которая, хоть и охранялась многочисленными французскими постами, дотла разорена войной. Он сделал то, чего не только желал, но что и предвидел Кутузов. Теперь русская армия двигалась параллельно французской, однако не предпринимала никаких серьезных атак.
Старый фельдмаршал рассчитывал на усталость, развал дисциплины, лишения, подрывающие боеспособность неприятеля. За исключением нескольких полков императорской гвардии, французское войско походило на банду разбойников, озабоченных лишь добыванием пропитания в окрестных деревнях. Выпал первый снег. Казаки Платова преследовали изголодавшихся и замерзающих врагов. Они налетали внезапно, с грозным криком «ура!», и истребляли отстающих, отбивали обозы с припасами и неожиданно исчезали, растворяясь, точно призраки, в молочно-белом тумане.
Вооружившиеся крестьяне помогали регулярным войскам. Французы жестоко страдали от голода. Каждый думал только о том, как бы выжить. Они дрались из-за куска конины. Убивали, как лишние рты, пленных. Раздевали мертвых и забирали одежду. Холод усиливался.
«Мы шли вперед, не зная, куда приведет наш путь, — писал один из участников французского бегства, — порывы ветра залепляли нам лица снегом, падавшим крупными хлопьями, сметали снег с земли и, казалось, желали всеми силами воспрепятствовать нашему движению вперед. Лошади скользили по обледенелой земле и падали от изнеможения; мы бросили обозы и впервые оставили пушки, потому что не хватало лошадей, чтобы их тащить. Дорога, по которой Великая армия быстро шла к Смоленску, была устлана замерзшими мертвыми телами, но скоро метель, точно саваном, покрыла их белой пеленой, и невысокие холмики, подобно могилам предков, были последним напоминанием о наших товарищах по оружию, погребенных под снегом. Те, кому удалось выжить, мечтали о Смоленске как о земле обетованной, где их будутж дать кров, пища и тепло..., но нашли они лишь груду обугленных развалин. Приходилось идти дальше, брести до самой Вильны. Путь через Витебск, по которому пришли сюда, был закрыт — город в руках русских; есть путь через Оршу, но тогда придется переправляться через реку Березину, приток Днепра».
После жаркой схватки у Красного французы, окоченевшие, оголодавшие, обессилевшие, собрались на берегу реки. Армии Чичагова, Витгенштейна и Кутузова, тоже жестоко страдающие от холода, готовились окружить и раздавить противника, прижатого к воде на протяжении семидесяти квадратных верст. 120 тысяч русских против 30 тысяч французов — ловушка надежная. Но Чичагов, введенный в заблуждение маневренным движением Наполеона, оставил без наблюдения подходы к деревне Студенка, а именно там саперы, стоя по горло в ледяной воде, спешно, под командованием генерала Эльбе, наводили понтонные мосты. Едва мосты были построены, как толпа бросилась к переправе на другой берег. И на этот раз Наполеон ускользнул от преследователей. При морозе минус 28 градусов орда перешедших через Березину доковыляла к Вильне. Их лица почернели, дыхание замерзло на губах, из носа шла кровь; они падали. На всем пути отступления громоздились трупы. Волки нападали на раненых, не имеющих сил подняться и остающихся лежать на снегу. Крестьяне брали в плен отставших. Они гнали пленных перед собой ударами дубинок и вил. Они или предавали их лютой смерти, или жалели и давали им хлеба. Такова русская душа, равно способная как на бессмысленную жестокость, так и на бесконечное сострадание. В Сморгони Наполеон покинул войско и с бешеной скоростью помчался во Францию. Жалкие остатки Великой армии, около 20 тысяч человек, под командованием Мюрата, еле-еле добрались до Вильны, но не могли там закрепиться и двинулись дальше, к Неману.
«Волосы становятся дыбом при мысли о том дне, когда Наполеон предстанет пред судом Божьим, — писала императрица Елизавета матери, — говорят, даже его уцелевшие солдаты проклинают его, и, кажется, границу он перешел совсем один... Трудно было поверить в это неслыханное бегство французской армии. Подобное бегство свидетельствовало, что великий человек нашего века всего лишь шарлатан, гений которого улетучился, как только он встретил решительное сопротивление».
И еще:
«Я говорила вам о России: «Горе тому, кто поднимет на нее руку!»