Если бы я не попал в армию, одна из сторон жизни моего поколения прошла бы мимо, и не узнал бы я много интересного. Прошло уже 8 месяцев, как я солдат. За это время судьба провела меня через сборы молодого пополнения (1 месяц), учебную роту (6 месяцев) и поступление в ВМА (1 месяц). Было много всякого, но могу сказать со всей определённостью, скучать не приходилось, и время было насыщенно всякого рода новыми впечатлениями.
При внимательном рассмотрении эти временные отрезки службы объединены тем, что сотоварищи мои, и я в их числе, представляли из себя относительно однородную массу и сообща стремились к одной цели: в карантине – войти в строй, получив азы военной службы и принять воинскую присягу; в «учебке» – овладеть всем спектром знаний младших командиров и преодолеть все трудности, связанные с этим; в Красном Селе – сдать экзамены для поступления в академию.
Не всё удалось осуществить: сержантом не стал, в академию не поступил, но я считал, что время потрачено не напрасно. Как написано в одной умной книге: «Не справится с делом – меньшая беда, чем нерешительность. Не проточная вода портится, а стоячая …». В молодости, как и многим моим сверстникам, мне хотелось получить от жизни всё и сразу, но подобного рода мечты, часто так фантазиями и оставались. Однако надежда осуществить задуманное не покидала меня, и я придумал для себя теорию под названием «Выпрямление жизненного пути», позже остановлюсь на ней подробнее.
В армии я понял, прежде чем приспосабливаться к чему-либо необходимо твердо усвоить требования этого чего-либо. Не зная определенных требований среды, нельзя к ним адаптироваться. Кроме того, надо учитывать, адаптация – это и процесс («усвоение порядка и правил» и приспособления к ним), и результат (полная, неполная или частичная адаптация).
***
В июле 1971 года передо мной открывалась новая перспектива – опробовать свои адаптационные способности к разношёрстному коллективу солдат разных призывов в условиях роты. В отдельном батальоне охраны и обороны каждая из рот выполняла свои особых функций. Мне пришлось до поступления в академию послужить как в 3-ей, так и в 4-ой роте.
Если правилами отношений между военнослужащими согласно устава я успешно овладел ещё в учебной роте, и чувствовал себя в этой области, как говорят немцы «wie ein Fisch in Wasser», то межличностные взаимоотношения между разными призывами были для меня ещё Terra incognita. По наивности своей я полагал, что знание устава достаточно для службы в любом подразделении. Но как я ошибался.
По прибытию в 3-ю роту я стал замечать, что требования к разным призывам не одинаковые, Принцип такого разного подхода надо было осмыслить и усвоить, в противном случае о полной адаптации в коллективе не могло быть и речи. В подразделении существовала неформальная градация по пройденным месяцам службы: 1-я группа (с 1 до 6 мес.); 2-я – (с 7 до 12); 3-я – (с 13 до 18) и 4-я (с 19 до 24 мес.). Каждая из этих групп переходила в следующую после того как очередной контингент молодых солдат поступал в воинский коллектив, и происходило увольнение «дембелей».
Разгильдяев, как правило, увольняли в последнюю очередь, а отличников боевой и политической подготовки – в первую. Солдаты каждого призыва именовались по-разному, названия эти общеизвестны и варьировались в разное время и в разных областях Советского Союза тоже по-разному. Тем, кто служил срочную службу, они хорошо известны. Так называемым «стариком» становился только тот солдат, кто пережил три карантина в части, исключая свой собственный.
Требования к прослужившим дольше, как правило, были более низкие, а к молодёжи, прибывшей только со сборов молодого пополнения, напротив – самые высокие. Особенно наглядно это можно было наблюдать при распределении трудовой нагрузки и выполнения черновой работы как в казарме, так и на территории части. Присмотревшись я понял, такой подход универсален и имел более широкое распространение, и он касался всего спектра межличностных и служебных отношений. Когда-то я даже график на эту тему для себя начертил в блокноте для ежедневных заметок.
Сержанты после «учебки» сразу попадали в роту из 2-ой группы, то есть не совсем молодыми, но и на них распространялись приведенные выше общие закономерности. «Старик», по установившимся правилам, мог проигнорировать распоряжение молодого командира отделения, а те из молодых младших сержантов, кто пытался этому противодействовать подвергался дружной обструкции товариществом «стариков», поэтому адаптированные к неформальным отношениям неглупые младшие командиры конфликтов со старослужащими избегали, и выезжали на молодых.
Особое отношение было к ефрейторам (синонимы: «отличный солдат», капрал). На эту тему в мое время можно было услышать песню из приёмника в исполнении Эдуарда Хиля: «… Буду я точно генералом … если капрала, если капрала переживу …». Многие из добросовестных солдат перед дембелем получали это, второе после рядового, воинское звание, и оно подразумевало, что солдат уже послужил и служил отлично. Хотя часть, так называемых «разгильдяев», совершенно не дороживших ни службой, ничем иным, пренебрежительно относились к ефрейторам, считая, что они выслуживаются. Отсюда в солдатской среде имели место разного рода фразеологизмы: «лучше иметь чистый погон и чистую совесть, чем запятнать себя лычкой на погоне», «сопля на погоне – солдата не украшает», «лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора», «был у матери единственный сын и тот ефрейтор» и др.
Ещё пару обстоятельств, способствующих адаптации к солдатскому социуму – это хорошее физическое и умственное развитие солдата и его устойчивые эмоционально-волевые качества. Обладатель этих способностей и качеств в превосходной степени, адаптировался в коллективе быстрее, с ним старослужащие предпочитали не связываться, так как можно было нарваться на отпор и даже получить, как тогда говори, «в рог», опозорившись отступая. Чаще всего сила «стариков» проявлялась в сплочённости и более крепких дружеских связях наработанных совместной службой.
***
Присмотревшись к «старикам» 3-ей роты я для себя разделил их на группы, положив в основу классификации их отношение к младшим призывам и к службе вообще.
«Нейтралы» – «старики» совершенно индифферентные ко всем происходящим вокруг событиям, по крайней мере чисто внешне. Обычно они не вмешивались в конфликтные ситуации, они им были безразличны, как говорили в то время, «до одного места». Создавалась такое впечатление, что им ни до чего не было дело, и они хотели только одного, чтобы их оставили в покое. Свои обязанности по службе они выполняли формально, словно не были заинтересованы в их результате, как бы по инерции. Более поздние призывы их не интересовали, и молодёжь, как правило, от «нейтралов» не страдала, правда среди молодых находились такие, кто желая им угодить, выполняя их поручения в добровольном порядке. Таких «нейтралов» было трое.
«Земляки» – «старики», покровительствующие одному или двум-трем молодым солдатам-землякам. Остальная молодежь для них как бы не существовали, и к ним они могли проявить всю полноту «стариковской» власти. Своих земляков они всячески стремились вывести из-под удара солдат своего призыва. Таких «земляков» я насчитал пятеро.
«Дефективные» – формально «старики», но не пользующийся уважением среди остальных старослужащих. Они пытались всячески утвердиться за счет молодёжи, особенно только что прибывшей из карантина, и ещё не составившей о них своего мнения. Пытаясь покомандовать «дефективные» делали это с каким-то неубедительным надрывом, а это приводило к их разоблачению. Их указания в конце концов «молодыми» не выполнялись. Нередко такого «дефективного» из солидарности поддерживали другие «старики», только чтобы не уронить свой «стариковский» авторитет. Но чаще такого «дефективного» его же призыв и одергивал, видя карикатурность его требований. Из этой группы в 3-ей роте было двое.
«Держиморды» – о таких говорили, что они «рубятся» (выслуживается перед начальством): одни – ради того, чтобы уйти на дембель, или ефрейтором, или старшим сержантом, или даже старшиной в первой партии (представители это группы – старший сержант Бобович и младший сержант Ханкевич); другие – ради того, чтобы продемонстрировать свою власть над поздними призывами помогая друзьям-сержантам поддерживать в подразделении своеобразный порядок псевдо уставными методами, как говорят, из любви к искусству. Последних было четверо.
«Флюгера» – «старики», изображавшие из себя «нейтралов», словно им «всё по барабану», однако при всяком удобном случае они занимали сторону большинства своего призыва, впрочем, делали это без особенного рвения, только лишь из солидарности. К таким я относил остальных «стариков» роты.
Гипотетически, возможно, существовала категория «Справедливых», кто не считаясь с мнением большинства своего призыва отстаивал бы идеалы справедливости, равенства и братства, но в 3 роте ОБОО я таковых «стариков», к моему большому сожалению, не встретил.
***
Солдаты 3-ей роты несли службу в карауле охраняя объекты Арсенала. В периоды демобилизации ранних призывов, рота теряла до четверти своего состава, а молодёжь была ещё не готова к караульной службе, нагрузка на наличествующий и подготовленный личный состав возрастала, и приходилось заступать в наряд, как тогда говорили, «через день на ремень».
Такие периоды наступали в мае-июне и ноябре-декабре. Впрочем, многим из моих однополчан такой ритм нравился: вечер, ночь и день в карауле; в течение последующего дня подготовка к наряду с дневным сном и снова всё повторялось. Сутки сливались в недели, недели в месяцы, пролетая словно во сне и полудрёме. Когда подготовленная молодёжь начинала ходить в караулы нагрузка ослабевала, наряды в караул становились реже и, чтобы занять личный состав, проводились разного рода занятия, которые, как известно, солдату никакой радости не приносили.
4-ая рота была особая, попасть в неё мечтал каждый солдат и сержант ОБОО. Дело в том, что караульная служба в этой роте проходила в командировках по всему Советскому Союзу. Караул сопровождал железнодорожные грузы для Арсенала от заводов изготовителей, и из Арсенала в другие точки страны. Командировки были, как правило, многодневные, для них отбирали лучших солдат, служба у них была интересной, разнообразной и в отрыве от батальона.
Когда я прибыл в 3-ю роту на должность меня не поставили, так как рота командирами отделений была укомплектована полностью. Командир роты пообещал, что сделает это осенью, когда два сержанта уйдут на дембель. Сожалел, что я не поступил, что мне не хватило одного балла. В роте же сначала встретили меня довольно враждебно. Явился неизвестно откуда чужак с усами, в яловых неуставных сапогах – это «старичкам» особенно не понравилось. Возвращался я из Ленинграда через Минск и заезжал к родителям, где вместо моих изношенных кирзачей получил от отца новые яловые сапоги.
Первое что меня поразило, порядок в роте был такой, что ничего нельзя было положить без присмотра, обязательно стянут это «ничего» или «приделают ему ноги». Несколько раз пропадала моя пилотка, правда мне удавалось её находить, но не там, где я её оставлял. Возможно, таким образом некие анонимы меня воспитывали. Впрочем, я им благодарен с тех пор свою амуницию я всегда стал держать в поле зрения.
***
По истечению некоторого срока отношения со «стариками» у меня наладились. Они принимали меня почти как равного, за исключением, пожалуй, одного – командира отделения первого взвода младшего сержанта Ханкевича. Про него рассказывали, что он выбился из ефрейторов в сержанты благодаря качествам «держиморды» и великому желанию покомандовать-повластвовать. Как сказано одним мудрым человеком: «чем больше прав, тем круче нрав». Ханкевич не отличался большими умственными способностями и поэтому не переваривал, как он говорил, «интеллигентов». Меня он сразу отнёс к этой категории, видимо, потому что часто видел с книгой в руке и слышал, что я, в свободное время, пропадаю в библиотеке.
Однажды мы бегали под его руководством в противогазах, и я приотстал. Болели мышцы ног после почти ежедневных кроссов. Сказывалось отсутствие постоянной тренировки последнее время, которое я провел в Красном Селе готовясь к экзаменам.
Ханкевич увидев, что я отстаю, начал выкрикивать: «Ах, ты, бл …, Десимон, дворянин ху… Бегать, су.., разучился. Тренировать тебя надо! Ты, бл…, у меня умрёшь на штурмовой полосе»
Произнесение оскорбления в сочетании с фамилией вывело меня из обычного состояния равновесия. Я же не виноват, что у меня такая фамилия. Какую получил от своих предков, такую и ношу. Будь я Голопузенко какой-нибудь отношение ко мне было бы другое, наверное?
– Ну всё, Ханя! Тебе хана, идиот, – предупредил я Ханкевича, сняв противогаз.
«Ханяей» в роте его никто не называл, иногда за глаза называли «Хам-кевичем» или просто «Хам». Слово «ханя» у меня вырвалось непроизвольно, видимо потому, что оно органично сочеталось со словом «хана», и как подтвердили последующие события, связь «идиот-ханя-хана» остались в памяти младшего сержанта как единое и неразделимое целое.
– А что, бл…, ты можешь мне сделать? – с ехидным выражением лица отреагировал он на мои слова, перемежая речь матерщиной. Глядя на его перекошенную физиономию, я несколько успокоился, хотя обида не проходила.
– Время покажет, – мне очень хотелось засветить младшему сержанту между глаз, но я понимал, что эту ситуацию представят не в мою пользу, как нападение на командира, и неизвестно чем это могло для меня закончится. Я помнил слова мудреца: «Неожиданность – залог успеха. От игры в открытую – ни корысти, ни радости. Молчаливая сдержанность – святилище благоразумия».
– Давай, бл…, давай! Догоняй, су.., строй, – с чувством превосходства и не веря, что я смогу осуществить свою угрозу «приказал» младший сержант, – и одень противогаз!
Строй удалялся, и наш разговор никто не слышал. Я был удивлён как Ханкевич расхрабрился, ибо он был трусоват, как я заметил ранее, и один на один всегда пасовал, но в тот день он выступал как командир и это, видимо, придавало ему силы. Почти месяц я думал, как ему воздать по заслугам, наблюдая как он измывается над молодёжью.
***
Наконец мы вместе с Хамом заступили в караул. Перед этим наш замполит на занятии сообщил, что военной прокуратурой проводился анализ воинских правонарушений в Советской Армии за последние годы, и состояние с преступлениями в армии катастрофическое. Он так и сказал: «катастрофическое», я это хорошо заполнил, так как не ожидал такое услышать из уст политработника. Кажется он приводил данные из доклада Главного военного прокурора генерал-полковника юстиции Горного.
Кроме того, в качестве примера наш замполит рассказал «страшную историю», когда из-за неуставных отношений некий молодой солдат N-части, находясь в карауле, убил своего командира отделения – разводящего. Замполит долго рассуждал на тему дедовщины. В это время я многозначительно посмотрел на Ханкевича, а он, уловив мой взгляд, отвернулся, и у меня возникла мысль его хорошенько проучить. «После этого он наверняка изменит своё отношение к людям, – подумал я, – надо только найти подходящий момент».
И такой момент наступил. Я прохаживался по периметру поста, автомат со снаряженным магазином, как и положено по уставу в ночное время, находился в положении для стрельбы стоя. Я ждал появления разводящего Хам-кевича, мысленно прокручивая в голове нашу встречу. Иногда от безделья про себя негромко напевал песни, в общим это было запрещено уставом, но кто меня слышал. Когда я пел, заметил, что в одном месте на мой голос странным образом откликалось эхо. Это было совсем рядом с постовым грибком и калиткой. Было грех этим не воспользоваться. В голове окончательно сформировался план действий.
Было темно. Тусклый фонарь освещал калитку и часть запретной зоны поста. Наконец со стороны караульного помещения послышались шаги. Меня должны были сменять в последнюю очередь. Я принял положение для стрельбы стоя, прижав приклад к плечу, и очень громко заорал:
– Стой! Кто идёт?! – «Ой! – кто идиот-от?!» – продублировало эхо мой оклик.
Из темноты на мгновение появилась недоумевающая рожа Ханкевича, и тут же исчезла. Вероятно, в тот момент он ещё не до конца понял, что обращаются к нему. Воспользовавшись его молчанием, я предостерегающе прокричал как положено было по уставу:
– Стой! Стрелять буду! – «..лять будуу!» – матерно выругалось эхо. И я прицелился в сторону разводящего младшего сержанта, взяв его силуэт на мушку.
– Раз-водя-щий со сме-ной, – наконец услышал я в ответ хриплый прерывистый голос Ханкевича с нотками неуверенности и страха, и он снова оказался на границы освещения поста.
– «Разводящий-хана … ооостальные на месте-сте!» – разнеслось зловещим невнятным эхом по дубовой роще.
Мне показалось, что Ханкевич побледнел, наверное так оно и было, и он каким-то заученным движением повернулся кругом и быстро удалился в темноту, за ним последовала ночная смена.
Такого эффекта я не ожидал, и терпеливо стал ждать, когда меня сменят. Минут через пятнадцать-двадцать к моему посту осторожно приблизилась ещё одна группа – пара солдат с автоматами и начкар с пистолетом на ремне.
– Стой-ой! Кто идёт-идёт?! – снова прокричал я, но уже менее агрессивно.
– Начальник караула – услышал в ответ голос моего командира взвода.
– Начальник караула-лала ко мне …остальные на месте-сте-сте, – эхо меня словно передразнивало.
Далее произошло как обычно: пост такой-то, ефрейтор Десимон сдал, пост принял рядовой Морозов. До конца караула мой командир взвода молчал как партизан, не объясняя происшествие. На мой вопрос:
– Почему разводящий меня вовремя не снял?
Я получил ответ:
– После караула будем разбираться.
На следующий день меня вызвал командир роты и велел написать объяснительную, предварительно расспросив, что случилось. Я сообщил, что действовал строго по Уставу гарнизонной и караульной службы и не понимаю, почему младший сержант Ханкевич меня с поста не сменил, об этом же я написал и в объяснительной.
– А он говорит, что ты хотел его убить. Это правда? – спросил у меня ротный.
– Нет, конечно, товарищ капитан, с чего Вы взяли? – Эта моя фраза звучала убедительно и искренне, так как в мыслях у меня не было – убивать какого бы ни было.
– А он говорит, что ты ему накануне угрожал.
– Убить? Да Вы что?! Это его наш замполит, наверное, напугал, рассказывая, как в одной из частей солдат убил разводящего, который издевался над молодыми. Вот он и решил наверное со страху, что расплата пришла. Вы ведь знаете, как Ханкевич относится к младшим призывам.
– Знаю …, – как мне показалось зло, закончил наш разговор командир роты.
Как потом мне рассказали, мою объяснительную, что я действовал строго по уставу, полностью подтвердила смена часовых моего призыва, которые были свидетелями как Ханя праздновал труса. На батальонном уровне командир роты об неуставных отношениях в подразделении умолчал. Всё представили, будто младший сержант Ханкевич переутомился, и ему что-то показалось не то … со страха. Замполиту, как мне сообщил мой командир взвода, велено было не рассказывать «страшных историй» заступающим в караул. А меня, на всякий случай, перевели в 4-тую роту, где меня встретили вопросом:
– Ты что, в самом деле хотел Хама замочить, как он рассказывает?