(из записей Капрыва)
Двадцать четвертого числа этого месяца он умрет. Он не был никогда уверен ни в чем так сильно, как в этом. Двадцать четвертого числа, до утра двадцать пятого он не доживет.
Он не знал, отчего он умрет, вроде все было в порядке, но к нему пришла сатанинская уверенность, что все так и будет.
Двадцать третьего он делал все, как обычно. Не было ничего выдающегося в его действиях. Он привел в порядок все свои дела.
Он пошел в парк возле его дома, где он был вечно одинок, а, значит, все было прекрасно. Был вечер двадцать третьего числа. Итак, завтра. Завтра – последний день в его жизни. Иначе и быть не может. Он думал о том, что он столько не успел сделать в этой жизни. Тем не менее, он был уверен. Завтра все это случится. Его жизнь была такой скромной, что ее можно было не описывать. Абсолютно ничего интересного после двадцати трех лет. Жизнь в абсурде. Иногда, правда, к абсурду так привыкаешь, что адекватность кажется тебе чем-то плохим, из ряда вон выходящим.
Но не для него. Для него абсурд оставался абсурдом...
Возле его дома был небольшой парк, по которому н так часто гулял. Ничего. Завтра вечером он уже по нему гулять не будет.
Парк говорил, что он поступает абсолютно правильно, но нужно иногда немного расслабляться, что он иногда и делал в своей короткой жизни. Он смотрел на небо. Да, как все грустно. Завтра все закончится. У него в этом была циклопическая, сатанинская, демоническая уверенность. Он еще раз посмотрел на луну, которая светила и становилась то ярче, то тусклее. Банальные тучи заслоняли ее, что было очень плохо, но, с другой стороны, это придавало луне немного дьявольской романтики. Она то светила из-под туч, то ее вовсе не было видно, то она была такой яркой, что слепила его. Луна подтверждала, что он полностью прав. Завтра.
Да, завтра все закончится. При этих мыслях луна вышла из-за туч, таким способом подтверждая его сатанинскую правоту. Тучи светили очень долго, и он видел это, несмотря на абсурдность данной фразы: тучи светили, это было непреклонной истинной, тучи светили ему серыми цветами, хотя другие видели в них только то, что закрывает солнце.
Тучи светили ему все больше и больше, затем все исчезло. Небо было обычным.
Он посмотрел на листья деревьев. Был конец марта, но он посмотрел на листья деревьев, а листьев на деревьях не должно быть, но он посмотрел на листья деревьев. Деревья светили ему, как и серые тучи. Зачем было так жить? Был ли некий смысл в том, чтобы угодить всем, чтобы бесконечно ждать их указаний, чтобы уверовать, что жизнь правда такая великолепная и такая замечательная? Абсурд.
Абсурд.
Простые люди никогда не выйдут за пределы своих предрассудков и предубеждений. Дерево светить не может, как и туча. Никто не видит этот свет, который находит отражение не физически, а в душе. Но все так заняты будничными делами, что никто не чувствует его. А его можно почувствовать- стоит только захотеть.
Он снова посмотрел на луну. Мрачным светом она поддерживала его, тучи бежали возле луны все быстрее и быстрее, как будто это было не тучи, а цветы на его могилу. Все укорялась в дьявольской пляске, в адской сатанинской ритмике. Отчего же он умрет? Быть может, он попадет под машину, быть может, на него нападут подвыпившие гопники, которых было много в его городе? Они будут хотеть просто его ограбить, но один из них ударит его сзади трубой слишком сильно? А, быть может, ему на голову просто свалится кирпич — он не знал точно, знал только о дате своей неизбежной смерти, которая уже летела к нему.
Да.
Завтра будет двадцать четвертое число — день его смерти. И, знаете, он был даже этого отчасти рад. Да что говорить, этому он был до ужаса счастлив, ведь окончание жизни в его случае означало окончание абсурда.
Завтра все решится.
Завтра.