«Я так больше не могу!» – думала Люся, проснувшись субботним утром от звона посуды на кухне. Это муж, как всегда, встал ни свет ни заря и готовит завтрак.
«Все. Или психушка, или развод!»
- Люсенька, ты проснулась? Я накладываю. Поторопись!
От этих слов Люсю подбросило на кровати как от вакуумного взрыва. Досада разлилась жаром по груди, просочилась сквозь диафрагму и тяжелым шаром свернулась в районе желудка. Ставшая привычной утренняя тошнота погнала Люсю в ванную. «Какая я стала ужасная!»- думала она, разглядывая свое лицо в зеркало.
Действительно – глаза помутнели, веки припухли, тонкие бледные губы изогнулись в презрительной усмешке. Кожа поблекла, пожелтела.
«Это все сделал он!» - мысль прозвучала приговором.
Все началось, когда Люсин муж, Сан Саныч, вышел на пенсию. Его сократили через полгода после достижении пенсионного возраста.
Поначалу Люся надеялась, что Сан Саныч подберет себе что-то полегче, для души, скажем вахтером на завод. Ну не сидеть же сиднем дома здоровому и еще не дряхлому мужику! Однако, вопреки здравому смыслу, Сан Саныч сам работу не искал, от найденных Люсей вариантов наотрез отказывался.
- Ты что же, работать больше не собираешься? - строго спросила Люся.
- Люсенька, государство освободило меня от этой обязанности перед обществом. Я – законный пенсионер.
- Ты собираешься сидеть на моей шее? Или пенсионный фонд открыл тебе тайну - как прожить на 13 тысяч рублей в месяц?
- Люсенька, у меня есть кое-какие сбережения – пенсия за шесть месяцев. Кроме того, я, наоборот, собираюсь с твоей шеи слезть. Теперь всю работу по дому делать буду я! - Сан Саныч светился от самодовольства и ожидал выражения бурного восторга от супруги.
«Что уж там за домашние дела, - подумала Люся, - дочка с мужем живут отдельно, внуков пока не предвидится. Дел-то никаких нет, так, маета одна. Впрочем, это шанс! Вскоре маета эта ему осточертеет так, что он сбежит на любую работу как можно скорее!» И Люся совершила самую страшную свою ошибку за последние годы. Она согласилась.
Поначалу ей даже нравилось – супруг исправно пылесосил, мыл полы, готовил, ходил в магазин. Причем, делал все это с видимым удовольствием.
«Ничего, - думала Люся, - это эффект новизны. Скоро ,ему начнет надоедать. Это не может не надоесть. Вот тогда-то я и скажу: или продолжаешь вести дом, или идешь на работу! Уговор дороже денег!»
Время шло. Муж не жаловался. Люся постепенно привыкла к новому образу жизни.
Сан Саныч оказался рачительным хозяином. Он педантично отслеживал скидки в магазинах и закупал продукты по выгодным ценам. Подешевле и побольше. Холодильник был забит едой. Правда, не той, к которой привыкла и которую любила Люся. Что делать, приходилось есть то, что приносил муж. Это раздражало.
Но экономия была реально ощутима, и с этим приходилось считаться. Вместо баварских, приходилось есть молочные сосиски, вместо языковой колбасы – любительскую.
На кухню Люся теперь не совалась – там хозяйничал супруг. Сан Саныч вполне сносно готовил простые блюда – макароны, картошку, щи, сосиски. Правда, макароны и картошку он не доваривал, а щи кипятил на большом огне и пересаливал, но это же мелочи. Гораздо хуже то, что муж не умел готовить мало, варил на роту солдат. Приходилось есть эту стряпню по несколько дней.
Но Сан Саныч очень старался – утром вставал на полчаса раньше Люси, обжаривал подсохшие трехдневные макароны, накладывал их горкой на тарелку и радостно возвещал:
- Люсенька, завтрак на столе, бегом на кухню!
Идти завтракать не хотелось, Люся как могла оттягивала этот момент, но муж ждал, завтрак стыл. Через полчаса, когда она жевала слипшиеся, сухие как палки макароны, Сан Саныч заботливо спрашивал: «Ну как, вкусно тебе? Может, еще подогреть?»
Это, конечно, раздражало. Но Сан Саныч старался, и Люся молча давилась.
Да, Люся терпела. Во-первых, утром самой готовить некогда. Во-вторых, еще не забыла, как сама варила в выходные борщ на три дня, потому что в будни не было ни сил, ни времени на кулинарию. Сан Саныч никогда ее этим не попрекал. Нельзя быть неблагодарной скотиной. Вздыхая, Люся доедала по настоянию мужа «еще одну сосисочку», «еще пол ложечки супа», «еще вот этот кусочек» - просто из дурацкой благодарности и чтобы добро не пропадало. А тем временем Сан Саныч наготавливал новые запасы, и Люся доедала, доедала, доедала…
Раздражало это, конечно, но ведь жалко продукты, не очень-то разбросаешься на одну-то зарплату. А главное - Люся умела ценить чужой труд.
По выходным ей больше не надо было пылесосить и мыть полы. Правда, Сан Саныч делал уборку только посередине комнаты, в углах скапливались крошки и шерстяные катышки от кота. Пыль он тоже вытирал только с краю, не поднимая предметов, стоящих на полках. Мало того, Люся замечала, как постепенно на этих самых полках вместо ее вазочек, шкатулочек, пузырьков появлялись провода, изолента, разнокалиберные отвертки и гайки.
Это опять же раздражало.
Но все же из-за такой ерунды скандалить не стоило. Чтобы не обижать супруга, Люся украдкой бегала с тряпкой и вытирала, перемывала, переставляла и исправляла.
А еще Сан Саныч стирал и гладил белье. Как мог.
Выброшено: два свалявшихся шерстяных свитера, три полинялые блузки, пиджак (как вообще пришло в голову его запихать в машинку!) Теперь Люся тщательно сортировала вещи и оставляла Сан Санычу для машинной стирки только постельное белье и полотенца. Остальное втихаря стирала сама руками, сглатывая горькие непослушные слезы.
А гладил муж неплохо. Сжег всего-то итальянский платок из натурального шелка и любимую батистовую блузку. Шерстяные брюки он старательно отпаривал до блеска, без тряпочки, а вот швы не проглаживал. Приходилось перестирывать и переглаживать, когда Сан Саныч уходил в магазин.
Сказать, что это раздражало – ничего не сказать.
«Как же у меня с годами характер стал портиться», - думала Люся, стоя перед зеркалом в мятом кособоком костюме и потирая зудящий правый бок.
Но, Люся – женщина добрая, не скандальная, стыдилась своей раздражительности и, боясь обидеть мужа, ничего ему не говорила.
Впервые сдали нервы, и она открыто разрыдалась, когда радостный Сан Саныч объявил:
- Люсенька, я буду разнообразить наше питание. Я закупил в «Дикси» по скидке пять разных сортов макарон! Теперь на месяц хватит, можно трижды в день варить, и все разные.
Люся кричала, топала ногами, разбила чашку.
Сан Саныч растерянно хлопал глазками, отпаивал ее валерьянкой и повторял:
- Люсенька, это нервы, надо сходить в поликлинику. Не хочешь макароны, я тебе сосисочку сварю. Молочную. А то уже срок годности кончился.
Люся затряслась от нового приступа рыданий. Ей было стыдно. И очень гадко! И категорически не хотелось просроченную сосисочку!
Проснувшись утром от позвякивания посуды на кухне, где муж готовил ей на завтрак макароны, она впервые подумала о разводе.
В поликлинике, куда она пошла пожаловаться на нервное истощение, после обследования ей поставили диагноз: гастрит, жировой гепатоз печени, диабет.
«Все, – решила Люся, - я так больше жить не могу! Я заболею и умру. Я уже заболела и уже умираю! Все из-за него. Я не могу с ним жить. У меня нет выбора – если все останется по-прежнему, я погибну. Я буду бороться за жизнь! Мы должны развестись».
Люсе не хотелось идти домой. Надо было успокоиться и обдумать, как сказать Сан Санычу о принятом решении. Она побродила по улицам. Зашла в «Макдоналдс» и съела в задумчивости три гамбургера с пакетиком картофеля фри и кетчупом.
Ночью ее увезли на скорой в больницу с приступом острого панкреатита.
После выписки из больницы Люся села на строгую диету. Нервы пришли в норму вместе со снятием острой фазы ее "ливерных" заболеваний.
Сан Саныч устроился вахтером на завод. Домашним хозяйством теперь ему заниматься некогда. Пенсии и двух зарплат теперь хватало на прежние предпочтения.
Все вернулось на круги своя, жизнь наладилась.
P.S.
Следующим летом на пенсию должна выйти Люся. Давно уже собирались сделать ремонт в квартире, вот как раз и будет чем заняться. Сан Саныч, правда, занят, но у нее-то куча времени появится. А все эти малярно-слесарные работы - ерунда, разберется уж как-нибудь. Не сложнее щей.