А на любой вопрос о нем она, обычно, отводила глаза. Ответ казался ей не правильным, неполноценным, излишним. Словно ее спрашивали не о том, где и как у него дела, а нужно ли по утрам вставать солнцу...
А она все ещё помнила аромат кофе, который готовила вместо завтрака. И как складывала полотенца в его любимой манере. Как расставляла цветочные горшки. И как однажды один из них разбился. Она тогда стояла у окна и с безысходностью смотрела вниз, словно вглядываясь в бездну. Глиняная чаша летела вниз, так медленно, так нарочито спокойно, как бы намекая - сделай шаг, это совсем не больно. И она уже хотела залезть на подоконник, последовать за зелёными лепестками, но услышала звон. Словно колокола в ушах взывали на помощь, одновременно напоминая, ради чего стоит жить...
Горшок лежал на земле около недели. Его не трогали ни дворник, ни старушки, вечно сидящие у подъезда. И кажется, единственный, кому до него было дело - это дождь и ее глаза, периодически печально направленные вниз.
...
- Так как у него дела? - вновь переспросил кто-то из знакомых, возвращая ее из мыслей в шумную толпу пятничной встречи. Она все ещё хотела отвести взгляд, все ещё хотела сжать руками виски и кричать, что есть мочи. Но губы, словно отточенные скульптором, лишь тихо произносили:
- Он жив.
И все, с этим пасмурно-понимающим видом, кивали и быстро меняли тему. Уходили в другие ряды, разговоры, усмешки. Туда, где ей больше не было места, да и сил делать шаг - тоже.
И она отворачивалась к стене, машинально проверяя телефон, то-ли надеясь на входящий, то-ли с замиранием сердца молясь об его отсутствии.
«Он жив», - повторяла она вновь и вновь, выбегая из шумного здания.
«Он жив», - бормотала она на заднем сидении такси.
«Он жив», - улыбались ее губы, целуя прохладный лоб.
- Ты знаешь, сегодня снова спрашивали о тебе. Все скучают по твоим веселым историям и смеху. И я тоже. А ещё, я завалила твой любимый роман. Да, тот самый, что ты так усердно прятал за книгами. Хочешь, почитаю?..
И она усаживалась в рядом стоящее кресло, открывала твёрдый переплёт и, вчитываясь в каждую букву, рассказывала ему все пропущенные слова и эмоции...
... Больничные аппараты издавали гулкие звуки, в кожу въедался стойкий аромат лекарств.
Уже год, как он не открывал глаз. Как не называл ее по имени. И, кажется, разучился дышать.
Но она, словно цепляясь за глиняные края разбитого цветочного горшка, сохраняла ему жизнь.
Потому что любила.
•
•
•
•