Мы с Витьком, дружком моим, как-то в кабаке решили посидеть, конец недели отметить. Дело это для нас обычное: можем и посреди недели принять, и понедельник обмыть, но пятница – это святое. Как поначалу сидели с Витьком, помню, потом Ванек, братан его, подсел, бывший одноклассник. О жизни поговорили, девок вспомнили, по рюмашке пропустили… Проснулся, а где – понять не могу. Витька помню, Ванька помню, и все – провал полнейший.
Глаза открыл: прутья какие-то типа решетки. Тюрьма? За что? Или вытрезвитель? В полиции что ли?
Вдруг голоса. Два человека друг с другом говорят. Слышу «труп». Вообще одурел. Кто труп? Неужели Ванек или Витек? А кто их? А если я?
Слышу подходят, наклоняются надо мной. Тоже решил трупом прикинуться, авось хоть бить не будут. Дышать аж перестал. Думаю, как в морг переводить начнут, в себя приду, а сейчас издеваться над собой не дам, полежу спокойно. Слышу – ушли. Один глаз приоткрыл – темно, ничего не видно. Щупаю вокруг – земля сырая. Неужели намочил с перепугу? И стены ровные, как для могилки копаные…
Вдруг крик душераздирающий. Голос до чего знакомый! Неужели Витек или Ванек предсмертный вопль издают? Завезли их в лес и убивают, а я и помочь не могу. Нет, лучше делать вид, что умер. С покойника какой спрос. Голос подай, так и поминай, как звали. А голос… Где я слышал этот голос?! Да это ж мой! Внутренний наружу вырвался. Он вырвался, а меня тут закопали. Что ж меня не похоронили по-человечески? Даже гробика нет да и одного ботинка тоже не хватает. Нога мерзнет…
Господи, жить как хочется! И подняться сил нет. Мать-земля со всех сторон давит. Где я? В раю или в аду? Скорее в аду. Как там: «Оставь надежду всяк сюда входящий?» Надежда, жена моя милая! Прости меня. Как я бывал несправедлив к тебе. И бивал частенько. Так ты сама меня и доводила. Кто просил бить скалкой по голове? Бей так бей, а толку нет, так люби и жалей. Я и так жертва собственной слабости. И слаб, и немощен. Вот полицейские – это сила: хлоп дубинкой по голове – и лежишь, блаженствуешь; еще один удар – и отключился. Лежишь, как младенец, «ласточкой» скрученный, не дергаешься. Душа в полете!
Теперь не до полета. Подрезали птичке крылышки. Сейчас черти набегут, жарить начнут. Работа тоже нелегкая: как сталевары в горячем цеху, целый день на ногах. А рогатые какие! Тоже жизнь, видать, несладкая. Пока черти на работе, чертихи где? А вот и они. Голоса-то до чего противные у чертих, как у наших баб.
- Надь, смотри, это ж твой Петик в траншее весь в грязи лежит, кустиками прикрылся. Ручки на груди крестиком сложил: представился. Не реви! Видишь, губами чмокает, ест что-то, значит, живой, а ты его хоронить собралась. Такие, как твой Петик, живучи. И траншея им – дом родной!