Весна разлилась в городе сладким дурманом черемухи. После легких морозцев город накрыло жгучее, разъедающее глаза тепло утреннего солнца.
Все пространство наполнилось неприглядными видами и звуками. Каждая тварь норовила явить себя миру, как бы в перекличке тех оставшихся, кто пережил эту зиму.
Дворовые бездомные собаки вылиняли на погоду, обнажив тощие бока, и заливистым лаем отзывались друг другу.
Младенческими голосами рыдали в ночи коты: «Я выжил, я хочу любви!»
Бесконечным истерическим гомоном перекрыли небо птичьи голоса.
Все эти подвальные недобитки зимы, тощие, грязные, не раз умиравшие от голода на холодных дорогах твари, соединились в едином вопле: «Я пережил!»
И всему этому неистово крутило бока от голода, любви и радости.
Вслед за тонкими пронзительными флейтами бродячих отбросов неспешной медленной поступью вступили тубы пенсионеров. Они неспешно выбирались под глухие ноты шаркающих шагов к теплу, к солнцу, сопровождаемые мелкими семенящими перезвонами ксилофонов стареньких такс и пекинесов.
К вечеру взвизгивающие контрабасы пьяниц довершили торжественное вступление симфонии в тихих аллеях и на пыльных скамьях.
И не стало на земле ни одного места, которое не было бы объято гимном встречи весны.
И завертелось. С солнечных улиц брызнули скрипки тощих девичьих коленок. Из тени им одобряюще ответили альты мужского одобрения.
Зазвонили колокольчики детей.
И полноправно сияющим мажором под барабанный грохот взрывающегося льда заполнила улицы и подворотни главная тема – тема Весны. Солнечные зайчики из вспоротого речного брюха отрекошетили гусельным перезвоном в сердца горожан.
Валторны тепла могучей волной выгребли с самого дна все, что там пряталось, усеяв вечерние набережные и закоулки психопатами и жаждущими любви во всех ее проявлениях.
Ни один не ушел от пьянящего аромата и тепла, каждому досталось, невзирая на возраст, социальное положение и степень маргинальности
Анна выключила телевизор и сказала нервозному супругу:
- Настоящий коммунизм сейчас там, на улице. Пошли уже…
И она была права