Поводырь. Глава двадцать восьмая

 

     Катерина Дмитриевна  впервые после гибели сестры осталась одна в доме. Честно говоря, она была даже рада этому: никто не помешает вспоминать в мельчайших подробностях Лизоньку, всю их дружную совместную жизнь… Правда, когда за окнами стало чернильно темно и тихо, как может быть только в деревне, Катерина Дмитриевна почувствовала себя неуютно. Ничего, она сейчас ляжет с книжкой – обычно сестры так и делали примерно  в это время. А если одну из них донимала бессонница, она шла на половину другой – не по саду, конечно, а через дверь, соединяющую обе половины.
Катерина Дмитриевна зажгла ночник и удобно уложила подушки, чтоб почитать. Можно еще выпить две таблетки  валерьянки. Просто на всякий случай.
   В книге о старом Петербурге было много иллюстраций. Катерина Дмитриевна  внимательно разглядывала их, пытаясь вспомнить, бывали они здесь с Лизой или нет… Она только начинала читать, когда с Лизой случилось ЭТО… Нет, кажется, чуть раньше. Лиза вернулась из Москвы, не могла уснуть, пришла к ней со своей половины и сказала…
    Тихий скрип за дверью…   Половицы рассохлись. Дому нужен капитальный ремонт. Может, правда продать его этому парню, который приезжал сегодня с Димочкой и племянницей Зоюшки? Но он ремонтировать не будет. Снесет бульдозером – вместе с воспоминаниями Катерины Дмитриевны, с отголоском Лизонькиной жизни…
     Легкий скрип повторился, и дверь открылась – совсем немного, чтоб пропустить худенькую сестру. Лиза была одета в незнакомое Катерине Дмитриевне платье. Платье было длинное, в пол, а седые волосы, не потерявшие густоты, заплетены в косу и  короной уложены вокруг головы. «Как красиво», - подумала Катерина Дмитриевна, улыбаясь сестре. Но улыбка тут же окаменела на ее лице, потому что Катерина Дмитриевна вспомнила, что Лиза   не может прийти к ней.
    Окаменело и горло – не крикнуть, и рука – не перекреститься.
   -Не надо так пугаться, - совсем тихо произнесла Лиза, -  Я  пришла  тебе сказать большое спасибо за то, что не устаешь меня помнить и поминать. Мне теперь гораздо лучше. И я теперь точно знаю, что была права. Но  у вас здесь, на земле, все стремительно меняется. Поэтому будь осторожна в словах и выводах. Впрочем, я всегда знала, что ты умница и не любишь брать на себя роль судьи. И знаешь, пожалуй, не оставайся одна. Не потому, что тебе что-то угрожает. Ты будешь тосковать обо мне, а этого не надо…
       Прошло  несколько минут, прежде чем Катерина Дмитриевна смогла шевельнуть затекшей рукой с книгой. Она осторожно положила толстый том на стол рядом с кроватью, заставила себя спустить ноги на пол, сунула ступни в шлепанцы, приговаривая про себя: «Надо же, задремала. И Лиза приснилась. Надо же, как я задремала…»
Подошла к двери, включила верхний свет и замерла: дверь была полуоткрыта.  «Это я сама забыла ее притворить перед тем, как ложилась спать»,- она  уговаривала себя, хотя знала точно – неправда. Правда то, что к ней только что приходила «оттуда» Лиза. И каждое ее слово Катерина Дмитриевна помнила, будто старательно заучивала  наизусть.
    Закрыв дверь на крючок, Катерина Дмитриевна  глотнула остывший чай из чашки, которую всегда ставила себе на ночь. Оказывается, она успела надеть халат и  застегнуться на все пуговицы, как будто не спать было пора, а подниматься.
    «Ведь это совсем неплохо, что Лизонька приходила. Только страшновато, конечно, поскольку непривычно… Но я бесконечно думала о ней, она не могла этого не чувствовать… Бояться нечего, наверное. Надо радоваться…» Неторопливо и бесконтрольно плавали в сознании мысли,  и в унисон с ними Катерина Дмитриевна кружила по комнате, совершенно не  зная, что сейчас нужно делать. Спать? Невозможно. Сесть? Страшно. Ходить? Ноги не держат…
«Ах, Господи, зачем же я осталась одна, не поехала с ними в город?  Ну зачем я здесь осталась?»
    Негромкий стук во входную дверь прозвучал для нее как труба архангельская. «Сейчас удар хватит», - вслух прошептала Катерина Дмитриевна, придерживая рукой  выскакивающее сердце.
   - Катерина Дмитриевна, вы не спите? Это ваш сосед, Горячев Антон Петрович, - услышала она  приглушенный голос и  встала как вкопанная.
    Вот все для чего.
    Как он подобрался? Калитка заперта. Ворота тоже.Через забор не перелезть. Впрочем, какая разница, если он уже здесь.
    - Я сын Маргариты Ивановны, - все звучал за крашеной дверью голос. В нем явно слышалось беспокойство. –  Маме очень плохо, приступ холецистита, таблетки не помогают. Она сказала, вы можете сделать укол. Не могли бы вы прийти к нам? Пожалуйста!
    Катерина Дмитриевна мельком поймала свое отражение в зеркале: сгорбленная от ужаса, с всклокоченными волосами, бледная, как сама смерть. Ей стало невыносимо противно. Дрожащими руками она пригладила волосы, выпрямилась, откинув голову. Вот так-то лучше.
    - Вы сломали калитку, молодой человек?
    - Сломал? Зачем? А, понял… Нет, Катерина Дмитриевна, я в дырку пролез, в заборе у вас дырка…
    - Ясно. Так вы за мной пришли?
    За дверью воцарилось молчание. Катерина Дмитриевна все так же громко и отчетливо предложила:
    - Вызовите  «скорую». Я не могу открыть вам дверь.
    - Вы же врач… «Скорая» сюда только к утру придет. Пожалуйста, Катерина Дмитриевна, пойдемте, маме очень плохо…
В голосе соседа все отчетливей слышались металлические нотки. Он плакать собрался? Или дверь ломать? Она взглянула на часы: половина двенадцатого.
      - Подождите. Я сейчас.
   Катерина Дмитриевна отыскала в шкафчике три запакованных шприца, перекрестилась и открыла дверь.