Я сижу в моем сингл-жилище за фортепиано, на столе чашка кофе, балконная дверь распахнута, кубатуру комнаты наполняют спешно нагреваемые весенним солнцем волны воздуха, случайные звуки и сбивчивые радиосигналы. Внешний мир блестит окошками и рябит одинаковыми лоджиями, пряча за ними людей и человечков, которые сопят, бормочут и причмокивают, медленно пробираясь через последний мелководный сон, нежно выносящий их на берег раннего субботнего утра.
Пока задорная немецкая кабаре-песенка из 50-х звучит за полузакрытыми рольставнями, реверберируя в аккуратном дворе-колодце, одна синяя звезда неистово мчится прочь от другой звезды, полная рвущихся на элементарные билдинг блоки и схлопывающихся обратно атомных ядер, мчится сквозь суперхолодную пустоту, стекляннобездвижным неинтересным вакуумом, где, в общем-то, нет ничего, что выдавало бы движение, и где светло только потому, что в результате чудовищных гаргантюанских коллизий выделяется энергия в виде света — но вовсе не потому, что в каком-то языке существует глагол, определяющий это чувство, когда ты просыпаешься в своей компактной студенческой келье и засекаешь крадущийся по полу пыльный луч.
Пока шумит закипающий чайник и противно пищит соседская микроволновка — точно так же, как послевоенный шлягер, усиленная и размноженная моим двором, — неровный и зернистый глубокий космос, похожий на кашу из семян чиа, перемешанных с семенами льна, продолжает утрясать себя и с собой смешиваться, как кофе с молоком в дымящейся на икейном столе чашке, заодно в качестве by-product порождая зеленую и красную флору и фауну, живых и мертвых королей хип-хопа, безнадежность 30-х и слабонервность двухтысячных, складчатокожесть ранней Юры и стерильную гладь неудавшихся марсианских водоемов.
Я касаюсь клавиши и разрушаю установившуюся было зыбкую тишину, выпуская из по-июньски горячей лоджии, из-за по-ночному колышущейся прозрачной занавески в мой акустически феноменальный двор одну-единственную фортепианную ноту, отпускаю руку и замираю, слушая, как возникают обертоны, как собираются из маленьких песчинок большие и безжизненные каменные луны, вращающиеся вокруг расплывчатого газового тела, как скрипят оси конных повозок и стержни миллиард раз повторяющихся шариковых ручек, заполняющих анкету на иммиграционную визу, как отрывается от горячего шара сгусток материи размером со всю историю Средних веков и поглощает все до единого объекты наследия ЮНЕСКО, как две вращающихся галактических спирали схлестываются и разлетаются, размазывая друг друга по всей хронологии жизни на Земле от анаэробных бактерий до беспроводных зарядок для айфона, как они устремляются прочь друг от друга, и как невидимые могучие струны, лежащие уже далеко за пределами произносимых цифр, сводят их обратно, запуская новую осцилляцию в запредельно низких регистрах, где длина волны больше смахивает на вечность, где кончается твоя клавиатура и начинается то, что было всегда.
Она будет длиться, пока существует Солнце, пока вращается Юпитер, пока читают в метро покачивающиеся то стареющие, то молодеющие девчонки, пока пересекаются в переполненных подземных переходах его горящие и ее мерцающие глаза, пока схлестываются полы чьего-то вечернего платья и чьего-то джинсового джекета, пока голос машиниста говорит, граждане, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, пока перепихиваются в толще этажей чувак и чувиха, восстанавливаются мышцы, скрипит гамак, вьется на ветру мальчишечий вихор, тянется лето 91-го, снижается пугающих размеров пассажирский лайнер на фоне полароидно-голубого загородного неба, вырастают из земли неуклюжие дома Bayview и Misson, собираются из песчинок камушки на берегу еще необитаемого Hunters Point, сумасшедше вращаются и исчерчивают собой небосвод сонмы солнц, звезд, космических станций, самолетов и лун, случаются чувства, смешиваются слюни, открываются двери / шипит динамик приемника / выключается микроволновка / закипает чайник / отлетает занавеска / зарождается органическая жизнь / наступает ночь / ты отпускаешь педаль сустейна / встаешь из-за фортепиано и выходишь на балкон—
Идеально очерченная полная луна весеннего эквинокса чеканнонеподвижно стоит в быстрых рваных облаках. Она глядит на тебя и мимо тебя из космической прорехи в плоском урбанистическом пейзаже, откуда тянет вечной жизнью и пустотой. Ты разжимаешь пальцы, держащие чашку, и даешь ей плыть в невесомости. Кофе с молоком. Вечной жизнью и пустотой.