Лето…. Было одуряющей жары лето. Миньке шел десятый год. В этом возрасте еще не думаешь о вечном, а живешь беспечно - по инерции. Казалось, что времени впереди столько, что и представить страшно. И Минька с друзьями убивали его как могли. Бесконечные походы на речку, бесконечные игры, пакости, развлечения. Казалось, что бытие это вообще бесконечный праздник и поэтому слова бабушки о том, что жизнь пролетела, словно птица крылом махнула, воспринимались Минькой скорее как обычная метафора, нежели как констатация факта. Детская беспечность порою граничит с безумием, поэтому-то и нужно за детьми постоянно смотреть…. Глаз, да глаз за детьми нужен. Но в том, что произошло, винить было некого. Виноват был только сам Минька. Он…, и еще одна девочка…. Звали ее Катя. Она приехала в гости к своей тетке не то из города, не то из пригорода - Минька не вдавался в такие подробности.
Познакомились они случайно. Минька после обеда пошел ловить сусликов и за огородами на краю села встретил незнакомую девчонку. Она собирала полевые цветы для букета. Это и была Катя. Они разговорились и уже через некоторое время, как старые знакомые, пошли играть на старые развалины. Там на краю села был заброшенный развалившийся склад. Они облазали все развалины и за «складом» наткнулись на дыру в земле. Минька первый обнаружил ее. Он позвал Катю и они заглянули внутрь. Это оказался забытый всеми подвал. Видимо раньше, пока еще функционировал склад, в нем хранили овощи и другие продукты, но в связи с ликвидацией склада, подвал забросили. Минька удивился. Он раньше никогда не бывал в этих краях и слыхом не слыхивал об этом подвале. Дыра, служившая входом, уже порядком заросла травой и поэтому - чудом оказалось то, что Минька вообще обнаружил его.
Катя бережно положила букетик собранных цветов на землю и, заглядывая в дыру, предложила:
- Миш…, а давай спустимся туда…, посмотрим, что там.
Минька поежился. Лезть в подвал ему совершенно не хотелось и он возразил:
- А как мы спустимся? Лестницы-то никакой нет.
На что Катя презрительно ответила:
- Подумаешь лестница…. Давай просто спрыгнем туда. Тут вроде невысоко.
Минька прикинул высоту подвала, и по его подсчетам выходило - никак не ниже трех метров. Он снова поежился и опять возразил:
- Ну…, спрыгнуть-то не проблема…, а как потом мы выберемся оттуда? Давай лучше позовем кого-нибудь из взрослых. Пусть они заделают эту дыру, а то и вправду упадет кто-нибудь.
Катя сморщила носик:
- Какой ты оказывается трус. Ну, вон она лестница же есть…. Там, в подвале – смотри.
И она показала пальцем туда вглубь дыры. Минька наклонился посмотреть, а Катя в это время сильно толкнула его в спину. Мальчишка ничего не успел сообразить, как оказался в подвале. Он приземлился на валявшуюся на полу полуистлевшую палатку, скрученную в рулон. Палатка здорово смягчила удар, и Минька почти не отбил ноги. Он упал набок и, перекатившись через спину, собирая пыль, поднялся и едва сдерживая злость закричал смеявшейся наверху Кате:
- Ты чего, крыса поганая, толкаешься? Дура что ли?
Катя прекратила смеяться и, сморщив носик, вдруг заплакала от обиды. Эта перемена в ней наступила так внезапно, что Минька даже оторопел. Он прокашлялся чтобы скрыть смущение и примирительно заявил:
- Ты, это…. Не обижайся…. Тащи быстрее лестницу, а то я без нее не выберусь отсюда.
Катя продолжала всхлипывать:
- А если я не найду лестницу?
Минька сделал грозное лицо:
- Ну…, тогда я выберусь и так тебе наподдам, что тошно будет.
Катя заплакала еще сильнее. Она отпрянула от дыры и прокричала уже удаляясь:
- Ну, тогда и сиди там.
Миньке вдруг стало страшно – а что если она и вправду уйдет…. Он поднялся на цыпочки и закричал из всей силы:
- Катяяааа…! Верниись…! Я пошутииил…!
Но ответом ему была тишина. «Пугает» – решил Минька, - «сейчас повыделывается… и придет». Но Катя не шла. Минька присел на палатку и прислушался. Была тишина. Та самая тишина, которую услышишь только в подобных погребах. Лишь поднятая Минькой при падении пыль медленно оседала на бетонированный когда-то давным-давно пол. Где-то слышалось едва различимое журчание воды, да шорох невидимых сикораг под многотонными плитами перекрытия. Минька посидел еще немного и, проворчав – «Ну, подожди… - дождешься ты у меня», решил выбраться самостоятельно. Но сколько бы он ни пытался подпрыгивать, у него ничего не получалось – лаз, в который он провалился, был слишком высоко и Миньке не хватало почти метра, что бы уцепиться за край. Он пробовал прыгать с разбега, но ничего не добился, а только разбил коленку на правой ноге. Тогда он успокоился и решил осмотреться.
Подвал представлял из себя помещение в двадцать два Минькиных шага в длину и шестнадцать в ширину. Высота была около трех метров. Стены были заделаны бетонными плитами. Пол тоже бетонный местами был потрескан и вышаркан. В дальнем углу, прямо по стене, тонкой струйкой стекала вода. Она образовывала небольшую лужицу в углу и терялась в расщелине пола. Видимо в водопроводной трассе, протянутой до дальних кошар, образовался небольшой порыв. Вот вода и нашла себе путь сюда. От времени стена под струйкой была вся покрыта устойчивым слоем ржавчины. Пол под лазом был пыльным, но в глубине подвала чувствовалась влажность и пыль превратилась в грязь. Неподалеку от лужицы лежал огромный лист картона, в другом углу были разбросаны большие куски толи. Под лазом, как уже упоминалось, была скрученная большая палатка, которой накрывают кузова у машин, когда возят зерно, чтобы избежать потерь. Рядом с палаткой, скособочась, стоял мешок с прелым репчатым луком, рядом валялась пачка молотого цикория. Минька обследовал каждую стену. И даже простучал их старой железной, с отколотой эмалью грязной кружкой, которая валялась тут же, на полу. Но стены были прочными и проковырять дырочки, чтобы по ним выбраться наверх было нереально. В подвале было прохладно как в погребе, лишь под отверстием, куда заглядывало солнце, как раз на палатке было тепло. Минька еще раз прошелся от стены к стене и, не придумав ничего другого, лег на палатку и просто стал ждать. «Сейчас, найдет лестницу да придет», - думал он, - «ну, или позовет кого-нибудь - никуда не денется…, придет». Однако время шло, а никто не приходил. Незаметно для себя Минька уснул.
Проснулся он от холода. Солнце ушло от входа и перестало нагревать палатку. Минька поежился и вскочил на ноги. Сколько прошло времени он не знал, но очевидно – много, так как уже ощутимо хотелось есть, да и вообще…, по каким-то невидимым внутренним часам было ясно, что прошло не менее трех часов. Странно, почему же никто не пришел? Если Катя не нашла лестницу, тогда почему не позвала никого? Или с ней тоже что-то случилось? Еще вызывало недоумение – почему его вообще никто не ищет? Хотя…, дома привыкли, что он целыми днями пропадает на улице…, но где тогда Катя есть? Неужели она настолько обиделась, что решила наказать Миньку и подольше не приходить. Минька терялся в догадках и не знал, что эта приезжая Катя просто сумасшедшая. У этой девочки в связи с нервным потрясением было выявлено тихое помешательство. Она могла играть с другими детьми, но всегда вела себя странно, и Миньке просто не хватило времени разобраться – кто она такая. А Катя, прибежав домой, тут же забыла о новом знакомом, так как приехала мама и привезла ей кучу подарков. И вечером они укатили домой в город. А Минька остался там… - в подвале.
Ближе к вечеру на Миньку напал страх. Он вдруг подумал, что эта пигалица специально столкнула его сюда. И здесь его точно никто никогда не найдет. Страх перерос в самый настоящий ужас и Минька заорал что было силы. Он кричал так в надежде, что кто-нибудь обязательно услышит и придет на помощь. Но шло время, а никто не приходил. Минька даже охрип. Он перестал кричать и подумал, что голос нужно поберечь до той поры, когда его начнут искать. А что искать начнут – в этом он ни на секунду не сомневался. Эта мысль немного ободрила его и он, мало-помалу, взял себя в руки.
Чтобы убить время Минька решил заняться чем-нибудь. Еще старший брат учил его – если неохота долго ждать чего-либо, найди себе заделье…, и время пройдет незаметно. Так он и решил поступить. Уняв противную, от холода и страха, дрожь в руках, Минька первым делом обследовал лужицу в углу. Бетон там был выкрошен и оголилась глиняная впадинка. Мальчишка, не торопясь, кружкой, выкопал ямку поглубже. Затем до блеска отмыл кружку. Потом обследовал мешок с луком. Его поразило то, что лук был испорчен не с края луковиц, а с середок. Серединки были гнилые, а вот с края, наоборот – несколько слоев были как бы подсохшими, но все еще съедобными. Он очистил себе немного лука и раскрыл коробку с цикорием. Порошок цикория источал аромат кофе. Миньку аж всего передернуло от голода. Он насыпал немного порошка на руку и отправил в рот. Цикорий был терпким, горьковатым, но горечь его была терпимой и приятной. Минька хорошо разжевал порошок и, закусив его луком, запил водой. Кстати – вода в ямке уже отстоялась и была чистой словно слеза. Перекусив подобным образом, Минька принялся за палатку. Он развернул ее на полу и тщательно вытряс от пыли. Но добился лишь того, что поднял пыль по всему подвалу. Вскоре он закашлялся, начал чихать и решил оставить палатку в покое пока не осядет пыль.
Когда пыль осела Минька соорудил из палатки нечто напоминающее постель. Он скрутил ту часть, на которой собирался спать в валик и оставил хороший кусок чтобы укрываться. Когда с делами было покончено, наступил вечер. В подвале темнело быстро. И хоть Минькины глаза уже привыкли к полумраку, глубь подвала стала жутко непроглядной. Вместе с темнотой вновь подкрался ужас. Минька закутался в палатку и крепко зажмурился, но тут же воображение начало рисовать картины – одну страшнее другой. Каждую секунду не покидало ощущение того, что сейчас из угла выйдет страшное чудовище и задавит Миньку напрочь. Он крепился изо всех сил, но в какой-то момент психика его не выдержала и Минька разрыдался. Он выл в голос, не опасаясь, что кто-то услышит, а наоборот – надеясь на это. Он призывал всех «чудовищ», которые жили в темных углах подвала помочь ему. А если не хотят помогать, то пусть скорее загрызут его, лишь бы только эта мука быстрее кончилась. Но «чудовища» оказались глухи к мольбам мальчишки. От этого становилось еще страшнее. Он собрал все мужество в кулак и приоткрыл глаза. Однако ничего страшного не произошло. В отверстие проникал тусклый свет Луны. Так же журчала вода. Невыносимо давила на грудь темнота. И Минька снова вспомнил наставления брата – если бьет дрожь или напряжен до невозможности, нужно суметь расслабиться. Чего бы тебе этого не стоило. Он перевернулся на спину, укутался понадежнее в палатку и начал неимоверными сверхусилиями расслабляться…. И это ему удалось. Он успокоился и даже задремал, и вдруг мысль, пришедшая ему в голову, заставила подскочить Миньку - если днем здесь в подвале так прохладно, то ночью он совсем замерзнет насмерть! Но, странное дело – как только там вверху ночная прохлада окутала землю, в подвале стало теплее. Почему? Этого Минька не знал. Он снова успокоился и, укутавшись в свою палатку, словно ежик в листву, уснул.
Утром его разбудило… мычание коров. Да, самое обычное мычание. Оно раздавалось вдали и, Минька вспомнил, что стадо гоняли аккурат за развалинами. Он вскочил. Одеревеневшее за ночь тело слушалось плохо, но он через силу проковылял к входу и, растирая на ходу руки с ногами, что было силы, закричал. Однако сорванный ночью голос большого эффекта не произвел. Минька хотел вопить подобно иерихонской трубе, но лишь каркал, словно простуженная ворона. Он похрипел еще немного и, сообразив, что такой крик результата не принесет, в отчаянии залился горькими слезами. Он стоял, опершись руками о стену, прислушиваясь к далеким живым звукам, а слезы все бежали и бежали из глаз….
Прошло время. Уже давно смолкли коровы и затихли какие-либо звуки, а Минька продолжал стоять и прислушиваться. Стоял он долго. От стены несло прохладой и Минька замерз. Он наконец-то оторвался от промозглого бетона и, сделав несколько гимнастических упражнений, чтобы немного согреться, проковылял к палатке.
«Значит коров гоняют тут недалеко – есть надежда, что кто-нибудь забредет и сюда. Травы вокруг море. Может чья корова и свернет к этому проклятому отверстию. Нужно только подождать и не отчаиваться. Тем более - скоро начнутся поиски. А мне нужно поберечь голос. В самый нужный миг он мне еще понадобится».
Так думал Минька, пока приходил в себя на старой пыльной палатке. Он снова вспомнил наставления брата. Самое главное – это не раскисать. Тот, кто сдался без борьбы – вообще зря родился на свет. И Минька решил следовать этому правилу. Он неспеша поднялся и, сделав зарядку, снова начал обследовать свое вынужденное убежище.
Бетонные перекрытия, которые закрывали потолок, располагались на семи толстых железных швеллерах и были все в каких-то темных точках. Всего точек было триста шестьдесят восемь. На стенах было двадцать девять глубоких царапин и сорок четыре трещины. На полу в углах, он насчитал восемьдесят одну щелочку. Под листом картона и кусками толи Минька обнаружил огромные скопища мокриц. Он снова накрыл их листами и вернулся на свою палатку. Опять же от брата он знал, что мокрицы – это такие ракообразные. Другими словами – маленькие раки. А раки съедобны. Эту информацию Минька решил использовать в самый крайний случай. А пока он пожевал немного лука с цикорием и, запив водой тошнотворную горечь, подтащил палатку под вход и, экономя силы, лег. Вскоре солнышко согрело Миньку и он, посмеявшись над своими ночными страхами, уснул. Он спал и даже не догадывался, что творилось наверху. А наверху полным ходом шли его поиски. Искали все. Все и везде…. Везде.
Несколько раз процедили речку неводами. Прочесали чащу во всех направлениях. Спрашивали у всех – кто что видел, слышал или догадывался. Собрали всех ребятишек. Была обещана награда первому, кто найдет Миньку. Приехала милиция с собакой. Собака было взяла след, но тут же потеряла его. Прошедшее утром стадо коров затоптало все следы и мало-мальские запахи. Кинолог только разводил руками. В общем – переполох был жуткий. Но Минька всего этого не знал. Он, свернувшись клубочком на дне овощного подвала, беспечно спал на пыльной, пропахшей тленом палатке.
Проснувшись, он попил воды и снова начинал считать все темные точки на перекрытиях. Он лежал на боку и, подперев щеку рукой, не спеша шептал – «Одна…, две…, три…». И так, пока не наступало – триста шестьдесят восемь. Незаметно его начал мучить голод. Минька терпел. И лишь когда воображение представило перед глазами огромную сковородку полную жареной картошки, он не выдержал и снова принялся грызть полусухой лук. Но лук уже не спасал и живот начинал урчать словно маленький медвежонок. Тогда Минька просто ложился на палатку, скрючивался посильнее и закрывал глаза. Постепенно желудок утихал. Минька наполнял его водой, чтобы обмануть и снова ложился. Если честно говорить, то от воды уже мутило, но Минька знал – чем дольше он будет обманывать себя водой, тем лучше. И опять с благодарностью вспомнились наставления старшего брата. Он рассказывал о каком-то путешественнике, который сохранял силы тем, что мало двигался и экономил энергию. У того путешественника тоже с едой было – не очень. Вот и Минька решил следовать его примеру. Он надулся водой и улегся, закутавшись в палатку. Он просто лежал и смотрел на стену….
Вторая ночь уже не казалась такой ужасной как первая. Но все равно было как-то - «не по себе». Снова тоска сдавила горло и непрошенные слезы сами собой покатились из глаз. Но Минька больше не кричал. Он встал и, вполголоса успокаивая себя, обошел все углы. И что удивительно…, - а именно в самом темном углу ему вдруг показалось – безопаснее всего. И от нечести…, и от других угроз, которые так нечестно рисует порой воображение. Минька, разговаривая сам с собой, чтобы подавить страх, перетащил свою палатку в этот угол и со спокойным теперь сердцем уснул….
Потянулись дни…. Именно – потянулись. Словно резина…. Длинные, однообразные и неимоверно тоскливые. Просто неимоверно…. Теперь чувство голода было постоянным. От него некуда было спрятаться или убежать. Оно напоминало о себе каждую минуту и каждую секунду. На четвертый день лук уже не лез в горло и Минька пролежал весь день, вставая только раз, чтобы попить. Он просто тупо лежал, бессчетный раз считая темные пятнышки на потолке. Но в каком бы порядке он их не считал, справа ли налево или наоборот, снизу вверх или сверху вниз их число никак не менялось и по-прежнему оставалось - триста шестьдесят восемь. Вставая попить, он вдруг обнаружил сильное головокружение. Казалось, что слабость вытекла с головы и стекла в ноги. Он с трудом доковылял до палатки и упал. Уснул сразу и глубоко. Страха перед ночным подвалом уже не было.
На пятый день Минька с ужасом осознал, что не чувствует голода. Не чувствует и все. Голод притупился и лишь болевые рывки в желудке подсказывали, что с организмом что-то не так. К тому же к нему вернулся голос. Он попробовал покричать. Получилось слабо, но достаточно - что б услышали. И он решил не кричать понапрасну, чтобы опять не охрипнуть. Чтобы убить время, он решил очистить пол подвала от грязи. Кружкой соскребал грязь и стаскивал ее в угол. На это дело у него ушел почти весь день. С «перекурами» и перерывом на дремоту, Минька со своей задачей справился. Он отмыл кружку и проковылял к палатке. Сон в ту ночь был крепким и спокойным. На шестой день он собирался постепенно отмыть пыль, таская кружкой воду, но отказался от своей затеи. Слабость снова стала наваливаться на него своими длинными, противными приступами. Тогда он ложился…, переводил дух и в который раз принимался пересчитывать темные пятнышки на потолке. Ни к цикорию, ни к луку в этот день он не притронулся.
На седьмой день Минька, наконец, решился. Он проспал прогон коровьего стада и когда поднялся, солнце уже заглядывало в лаз. Переборов слабость он медленно, не разгибаясь (так было легче терпеть боль в желудке) проковылял к ямке и набрал в кружку воды. Затем очистил несколько «удобоваримых» луковок и посыпал их цикорием. Сделав эти приготовления, он несколько раз глубоко вздохнул и шагнул к картонному листу….
Первую мокрицу он закинул в рот крепко зажмурившись. Та трепыхала лапками и жутко щекотала горло. Минька хотел попробовать проглотить ее не жуя, но не смог. Он упал на пол и его начало «рвать». Но так как рвать было нечем, он очень быстро успокоился. И в этот момент произошло следующее – после рвотных позывов, желудок вдруг стал так исступленно урчать, что Минька перепугался. Он уже не думая ни о чем вскочил на ноги и бросился к мокрицам. Он хватал их горстями и закидывал в рот.
Голод сделал свое дело и, уже не обращая внимания на брезгливость, Минька поглощал «ракообразных» жуя и проглатывая целиком. На вкус они действительно отдаленно напоминали вареных раков, но слишком уж отдавали землей. Вот этот железисто-землистый вкус и делал их противными. Но Миньке уже было все равно. Когда под картонным листом мокриц не осталось (половина их разбежалась по щелям и под куски толя) Минька быстро заел съеденных мокриц луком с цикорием и запил водой. «Самое главное теперь – чтобы не вырвало», - говорил он сам себе, - « Это – самое главное…, теперь можно продержаться… и я продержусь». Он уже не замечал, как разговаривал сам с собой вслух.
К концу девятого дня Минька доел последнюю мокрицу и цикорий. Оставалось еще немного лука, но на Миньку вдруг напало какое-то тупое безразличие. Он уже не думал, что лук противен ему или нет. Съедая механически очищенные горькие пластики, он автоматически запивал их водой и, доковыляв до палатки, скрючивался под ней. Постоянная прохлада подвала могла вызвать пневмонию и еще кучи всяких разных заболеваний, но к счастью этого не произошло, а произошло другое – тело Миньки как бы остыло и поэтому - обмен веществ в нем замедлился. И как следствие - как бы ни противна была эта подвальная промозглая прохлада, она невольно продлевала Миньке жизнь.
Ночью десятого дня из стены вышли солдаты. Да…, самые настоящие…, самые обычные солдаты. Только не наши, а австрийские… - с первой мировой войны. Солдат было трое. Минька читал роман о бравом солдате Швейке и сразу определил, что солдаты именно – австрийские. По форме, по остроконечным шлемам, по четкой, словно отточенной речи. Они говорили на чистом немецком языке, но Минька понимал каждое слово. Понимал и не удивлялся ни чему. Он просто глядел на них и молчал.
Самый высокий из солдат подошел к Миньке и склонился над ним. Он долго разглядывал мальчишку, затем повернулся к товарищам и произнес по-немецки:
- Paul…, Klaus…, dieser Kerl ist lebendig. (Пауль…, Клаус…, этот парень жив.)
Один из друзей тут же откликнулся:
- Glaubst du, er wird ;berleben? (Ты считаешь, что он выживет?)
- Ja. Hundert Prozent. (Да. Сто процентов.)
- Dann lassen Sie ihn einen Schluck Rum. Er ist ein echter Soldat. Er hat zu leben. (Тогда дай ему глотнуть рому. Он настоящий солдат. Он должен жить.)
Высокий отцепил от пояса фляжку и присел рядом с Минькой. Он открутил крышку, и в подвале тут же запахло шоколадом. Немец приподнял Минкину голову и прислонил флягу к губам. Обжигающий напиток полился прямо в горло. Минька глотнул и поперхнулся. Пока он кашлял, «ром» растекался по всем жилам согревая кровь и придавая силы. Минька вскочил на ноги.
Немцев в подвале уже не было, а в проем пробивался свет и чей – то голос все время повторял:
- Солдат…, солдат…, иди сюда. Солдат!
Минька не поверил своим ушам. Он поднял голову и оторопел - в лаз заглядывала собака….
Вот тут Минька и закричал. Он кричал изо всей силы. Но слабое тельце выдавало только слабое:
- Ыыыыы…. Ыыыыы….
И тут собака залаяла. Она лаяла так громко, что казалось лопнут перепонки. Настолько Минька отвык от громких звуков. Но он был рад им. Рад как никогда. На слабых ногах он доковылял до выхода и, протягивая собаке, костлявые руки продолжал кричать:
- Ыыыыы…. Ыыыыы….
Голос, звавший собаку, приблизился:
- Солдат…! Ну, ты чего тут нашел…, а?
Собака отпрянула и ее место заняла лохматая голова молодого парня. Он увидел Миньку и остолбенел. А Минька уже кричал не останавливаясь:
- Ыыыыы…. Ыыыыы….
Парень пришел в себя и закричал:
- Постой…! Ты Миша…?
Минька закивал головой не в силах вымолвить ни слова. А парень протянул руку:
- Все! Молчи! Садись и жди…. Тебя ж… уже искать перестали…. Я сейчас…, быстро!
Он отпрянул от лаза:
- Солдат…! За мной! Бегом…!
На больничной койке было очень удобно. Минька лежал под капельницей. Рядом сидела поседевшая мама. Она держала Минькину руку и рассказывала, рассказывала, рассказывала. Как его потеряли, как искали, как расспрашивали всех. И главное, что все кто гонял коров в той стороне, как один говорили, что никого там не видели и не слышали, и что об этой яме вообще оказывается - никто не знал. Она рассказывала, а Минька молчал. Молчал и слушал. Вошла сестра с куриным бульоном и кипяченым молоком. Мама ушла, но пообещала снова придти. Минька приподнялся, немного поел и опять лег. «Теперь все будет хорошо», - подумал он. Но эта мысль почему-то не принесла радости. Он закрыл глаза, и перед ним возникло бетонное перекрытие с темными точками. Минька вздохнул и по привычке начал считать – «Одна…, две…, три…».
Закончил в 10ч. 50 мин.
23.03. 2019г.