.Горячий песок обжигал маленькие Варькины ступни. Солнце раскалило голову и высушило воспалённое горло. « Пить...пить...пить, - стучала молоточком боль в сухой, горячей скорлупке Варькиной головы. « Фьють- фьють - фьють», - слышалось за окном в зарослях черёмухи. « Откуда здесь, в пустыне птички? И запах черёмухи?» - Варька с трудом разлепила глаза. Посреди комнаты на стуле в пижамных полосатых штанах, сидел тот самый человек, который хотел, чтобы она называла его отцом. Варька с трудом пошевелилась и тяжело закашлялась, но человек сделал вид, что он не слышит. Он читал газету. Надо попросить стакан воды, но для этого нужно как-то обратить на себя внимание или произнести то, что произнести Варька не могла, надо сказать «папа». « Сейчас-сейчас...- я должна это сказать-, ведь не окликнешь же его - Эй!» Сознание двоилось, троилось и ускользало - жар плавил всё вокруг, искажал кубатуру комнаты. Варька разлепила засохшие губы и тихо произнесла: « Па-па...» Мужчина не шевелился, было непонятно - слышит ли он её или нет. Варька повторила ещё два раза чуть громче. Отец тяжело поднялся, сделал шаг в её сторону- протез громко заскрипел. Его лицо стало багровым, глаза белыми от бешенства. Приблизившись к ней вплотную, он прошипел: «Сс-сука-а-а, издеваешься?!!!»
Варька поняла, что сейчас последует удар и провалилась в глубокий спасительный обморок - уже ничего не слыша и не видя.
* * *
- Сиди тихонько, не вертись!- бабушка причёсывает спутанные льняные Варькины волосы, заплетает в тугие косички и закрепляет их в виде баранок за ушами. « На-ка держи портфель, беги, а не то опоздаешь, - бабушка провожает Варьку в школу. Уже на крыльце Варька торопливо спрашивает: « Ба, а мы правда в Москву скоро уезжаем?» Бабушка ворчливо бормочет: « Правда...правда. В Москву, в Москву... разгонять тоску, - она гладит Варьку по голове, - загубит девку -ирод»,- чуть слышно шепчет она, - куда едут? Волку в пасть...» Но Варька, прыгая на одной ножке радостно верещит : « В Москву! В Москву!» и вприпрыжку скрывается за углом палисадника и бежит по направлению к школе.
...Варька шла и думала, что ей здорово повезло. Скоро она увидит Красную площадь и Ленина. А ещё цирк и театр.
Она и не знала, что Театр будет у неё дома. Драматический. Только зрителей в нём не будет. И актёров всего лишь двое: злодей и его жертва. И жертвой будет она - Варька.
Мама долго не будет знать репертуар этого театра, а когда узнает, то не сможет его изменить. А Варька боялась плакать громко, не за себя боялась, за маму. Мама была счастливая, но ослепшая и оглохшая от этого счастья. То есть не совсем оглохшая,
поэтому, чтобы не спугнуть мамино счастье, Варька научилась плакать беззвучно. Даже не всхлипывая. Слезы потоком лились на подушку и затекали в уши. Так и засыпала: с ушами, полными слез.
Это потом, много лет спустя, она поймёт, как война ломает и корёжит человека. Как делает из него зверя. Как её отец, уйдя добровольцем на фронт, получив несколько ранений, в том числе и в голову, потом будет кричать на неё: « Сука! У меня дырка в голове! Я тебя убью и мне за тебя ничего не будет, потому что я на учёте стою!»
И Варька знала: убьёт, непременно- убьёт...
Она видела как белеют от бешенства его глаза и поток матерных слов и проклятий вместе с пеной летят ей в лицо.
Он продолжал воевать, для него война ещё не закончилась, для него врагом была эта маленькая девочка, которая никак не хотела называть его отцом, потому что она считала, что слово « папа» нельзя произнести по приказу, а если и можно, то только по приказу своего сердца. Ему, сотруднику СМЕРШа, проводившего фильтрацию на фронте, выполнявшему депортацию чеченцев и ингушей в 44-ом, когда они вываливались из вагонов для скота « одним куском» и мёртвые и живые, эта пигалица смеет что-то диктовать и не повиноваться!
Он закрывал глаза и вены пульсировали на голове, нагревая пластину, закрывавшую дырку в черепе. Черт бы её побрал эту упрямицу. Свалилась на его голову. Он и без неё давно уже долго и мучительно страдал. Почти каждую ночь во сне к нему приходили те, которых он убивал. Нет. Не убивал. Он их фильтровал: на врагов и своих. Он выполнял приказ. В бою ему часто приходилось брать командование на себя, когда убивало командира. Часто, во время атаки он шёл с такими же как он - позади. Он должен был видеть только затылки солдат. « Увидишь лицо - стреляй! Ничего нет страшнее паники в бою, побежит один - побегут все»,- говорил ему майор- инструктор. И он стрелял. Потом его подстрелили самого: в голову и в ногу. Началась гангрена. Ногу пришлось отрезать выше колена.
После выписки - он долго и беспробудно пил. Так и женился в пьяном угаре и где-то родилась дочь, но он этого уже не знал и не хотел знать. Пил. До тех пор, пока врач в психиатрической лечебнице не сказал ему: « Год» . Если он не бросит, то проживёт год.
Он бросил. Его сожительница продолжала свое весёлое занятие- пьянство..
Жить с пьющей непьющему невозможно. Но всё решилось само. Как-то во время очередной ссоры сожительница запустила в него утюгом. Утюг упал из окна пятого этажа и убил двухлетнюю девочку. Рецидивистка- сожительница снова села в тюрьму. Несколько лет он жил один. А потом он привёз семью в Москву. Жена была и паспорте всё ещё его женой и он любил и баловал её , а вот дочери в паспорте не было, не в паспорте, не в сердце. Он помнит хорошо тот день, когда увидел этого маленького дикого зверька. И не придал её появлению никакого значения. А зря. С каждым годом он убеждался, что в этом худеньком тельце живёт большая сила, сила, которую не сломить, её можно было только убить. Его всё раздражало в ней: умение хорошо и грамотно говорить, количество информации и прочтённых книг его неприятно поражало, достоинство и покорность, с которыми она сносила все его придирки и издевательства выводили его из себя. Каждая пылинка на полу, плохо вымытая посуда, его тапки случайно сдвинутые чуть глубже под кровать, при мытье пола - всё это рассматривалась им, как диверсия врага и наказывалось лишением обеда, руганью и побоями. Особенно выводило его из себя, что она не называла его никак. И смотрела на него, как на пустое место, упрямо стиснув губы и сжав маленькие кулачки. «Тварь»,- задыхался он, - маленькая тварь!»
... Варька шла из школы. Вокруг цвела черёмуха, этот район так и назывался: Черёмушки, пели птички, в кинотеатре « Ракета» шел новый художественный фильм, а в голове всё время был один и тот же вопрос: « Что делать?» Её новая жизнь стала похожа на выживание, на минное поле, где каждый её шаг может быть последним. Иногда она хотела этого шага, потому что знала: что тогда всё закончится. Закончится её страх и её ночные беззвучные слёзы, но ей было жаль расставаться с жизнью, которая изменится, обязательно изменится, надо только крепко сжать кулачки, терпеть и ждать. И верить.
...Но как только расстояние до дома стало уменьшаться Варькины шаги становились всё короче и короче. Она уже не просто шла, она еле плелась и в конце концов остановилась. Только сейчас она поняла, что не сможет доиграть эту пьесу до трагического конца. Не было у Варьки на это никаких сил. И тогда она решила бежать.
Москва 1992