Рубаи против кинжала глава 13

Глава 13  УБИЙСТВО  ОМАРА  ХАЙЯМА                Жестокосердный Хасан ибн Саббах  стал  ненавидеть  Мухаммеда из-за того, что мальчик с детства  чаще льнул к доброй и умной матери, чем   к отцу. С не меньшей  яростью ненавидел  Имам и эту из  жён,  которая родила ему не воина за веру, а  книгочея и поэта!  Хотя кого другого можно было ожидать от красивой персиянки Махасти Ганджави, коль она сама интересуется не песнями и танцами, не женскими украшениями и нарядами, не  гаремными сплетнями и заговорами, а стихосложением! Видно так захотел Шайтан, побитый камнями. Негасимая ненависть к жене и сыну вытравила у всемогущего предводителя исмаилитов  память о том, что он когда-то взял её в жёны намеренно и с коварной целью. Хитроумный сектант решил воспользоваться с помощью поэтессы  любовью персов к выразительным и остроумным рубаи в чёрном деле отвращения сектантов из простолюдинов от сур и аятов Корана, да проклянёт его за это Аллах, правдивый и правдолюбивый! Ещё в Хорасанском медресе вольнодумный  сын палаточника  из Нишапура   объявил однажды своим одноклассникам, что: Благоговейно чтят везде стихи Корана, Но как читают их? Не часто и не рьяно.     Тебя ж, сверкающий вдоль края кубка стих, Читают вечером, и днём, и утром рано. Всеми почитаемый поэт Омар Хайям в те годы жил далеко от Аламута,  да и не все его рубаи подходят для исмаилитов в качестве повседневных гимнов или тайных паролей для опознания тайных единоверцев в стане врагов. Взять к примеру такой опасный для истиной веры «пароль»: Как надоели мне несносные ханжи! Вина подай, арак, и, кстати, заложи Чалму мою в кабак и мой молельный коврик; Не только на словах я враг всей этой лжи. Или вот этот: Увы, не много дней нам здесь побыть дано, Прожить их без любви и без вина – грешно. Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод: Коль надо умереть – не всё ли нам равно? Так переговариваться могут не религиозные сектанты, а горькие пьяницы и грязные распутники. Не-ет, верноподданным Имама нужны совсем другие рубаи, придуманные единоверцем и проверенные  шейхом Змеем Благочестия. Давно уже канула в небытиё та пора, когда Старец Гор  сам без труда сочинял язвительные четверостишья про сельджукскую правительницу Туркан-Хатун. Последняя жена много лет оправдывала доверие Хасана  так умело, что в рукописных сборниках стихов Омара Хайяма составители книг без каких-либо сомнений вписывали рубаи  Махасти Ганджави. Но какому рабу Аллаха, велик он и славен, что у некоторых женщин волосы на голове не наружу, а внутрь. Так случилось  и с четвёртой женой Хасана. Или саму поэтессу Шайтан ума лишил, или  очередного каллиграфа-писца с праведного пути сбил, но среди жителей Аламутской долины появилась книга со стихом-де  Омара Хайяма, в котором  были вот такие строки: Словно тюльпан мои щёки, Словно кипарис, мой стан! Мало того, знаменитый во всём Подлунном мире стихотворец никогда не был «бачой», мальчишкой или юношей для любовных утех для купцов и погонщиков верблюдов в караван-сараях, но у него была  окладистая  борода, как у пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует! Как, согласно рубаи,  представить у поэта  под мужской растительностью на лице  щеку, как тюльпан? Комендант крепости Лазарг, злокозненный Кия Бузург-Умида со злобной радостью преподнёс Имаму  скандальный сборник рубаи Омара Хайяма, чтобы обвинить самозванного потомка Али в том, что он жил в одной келье медресе с бачой из Нишапура. Разгневанный Хасан ибн Саббах приказал бросить свою жену-персиянку в глубокий зиндан с клещами, а исполнительному каллиграфу – отрубить голову и насадить её на копьё у входа в крепость Аламут. Все его отговорки о том, что он не мог противиться воле госпожи Махасти, супруги повелителя, тиран не принял во внимание. Но и не в те дни родилась ненависть властного  мужа к талантливой и начитанной жене. Согласно брачным законам у исмаилитов, господин виновной женщины, матери своего сына,  должен был её казнить за не простительную вину, или поднять из зиндана, как невиновную или напрасно оклеветанную. Ненависть вспыхнула после того, как всё тот же ненавистный Кия- Бузург много лет спустя  после первого наказания   младшей жены опять со злобной радостью принёс жестокосердному Имаму новый рукописный сборник с рубаи Омара Хайяма, якобы. Подлог открылся просто, ибо  в тексте  была грубо нарушена вековая традиция персидских поэтов не упоминать в своих стихах своё имя.  Ярким примером  его было такое четверостишье: «Не пей, Хайям!..» – ну как им объяснить, Что в темноте я не согласен жить. А блеск вина и взор лукавый милой - Вот два блестящих повода, чтоб жить. -Кто сочинил? – яростно спросил Хасан ибн Саббах подлого  помощника. - Твой младший сын, Мухаммед, о повелитель… - Как он смел, несчастный, пойти по стопам своей матери, а не по стопам отца?                - Разве не ты, о мудрый Имам, опрометчиво пригласил к своему ягнёнку  неправедного пастуха?.. Вот он и ведёт свою отару в безводную пустыню неуважения к отцам и наставникам. Омар Хайям сделал из твоего младшего сына  отъявленного бунтаря, огульно хулящего твои порядки.  Вот послушай этот  стих раннего последователя  Омару Хайяму, адресованный лично тебе:                Сейчас наветчики воспользоваться рады Твоей жестокостью, не знающей преграды. Что скажешь в День Суда? «Повинны шептуны»?.. Не оправдаешься. Не будет и пощады. - Оставь мне эту нечестивую книгу, верный Кия… Я почитаю её и подумаю, нужно ли оставлять в живых  сына, восставшего на отца… - Нельзя, о повелитель! – сказал коварный слуга, мечтающий о смерти законного наследника, чтобы самому занять трон Хасана, - Но чертополох надо не косить, а вырывать с корнем во избежании новых всходов… - Уж не меня ли ты, о лукавый раб, подразумеваешь под корнем чертополоха? –нахмурил бровь  над единственным глазом Старец Горы. - Не тебя, о повелитель, а Омара Хайяма, распутного и хмельного наставника твоего сына Мухаммада… - А-а! Ты прав, мой верный соратник: этот корень надо вырвать обязательно и незамедлительно… - спокойно согласился Хасан с жестоким советом собеседника. – Но надо лишить его  жизни  так убедительно, чтобы не началась в моих владениях смута среди его многочисленных поклонников. Подумай об этом, о Кия-Бузарг, ты опытный мастер на подобные дела… А за щедрой наградой дело не станет, ты знаешь. Разве мало я тебе заплатил  вскоре после убийства моего старшего сына Устада? - Я  доволен твоей щедростью,  о повелитель. Я готов вырвать молодой побег чертополоха с корнем, каким бы длинным тот не вырос в земле. И бунта не будет в защиту казнённым за нарушения заветов Аллаха, милостивого и милосердного. Я воспользуюсь советом любителя вина Омара Хайяма, который тот объявил  в своём рубаи:           Спросил у чаши я, прильнув устами к ней: «Куда ведёт меня, чреда ночей и дней?» Не открывая уст, ответила  мне чаша: «Ах, больше в этот мир ты не вернёшься. Пей!» Грех не воспользоваться таким советов проповедника хмельного пития. И я расставлю крепкие силки, господин, чтобы ловец нестойких душ сам попался в них, к справедливому гневу исмаилитов! - Ха-ха-ха! – одобрительно рассмеялся сыноубийца. – В порядке согласия с твоими словами я в ответ прочту тебе вот такое рубаи: Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз  Я ей взгляну в лицо, когда придёт  мой час. И стоит ли жалеть, что – кровавой слизи, Костей и жил хурджум – исчезну вдруг из глаз? Мудрое решение ты придумал, о Кий-Бузарг. Шейх Змей Благочестия жаловался однажды мне,  что в келье непутёвого  наставника моего сына всегда хранится большой кувшин с крепким вином. Мои слуги доносят мне о пристрастии самого Омара Хайяма к напитку, запрещённому для правоверных мусульман Аллахом, велик он и славен. Слуги не  говорили (а Аллах знает лучше!), что учитель во время занятий науками и поэзией  не даёт своему ученику вина, но слуги часто бывают лживы. Не правда ли, комендант ? Слушателю неискреннего Имама было ведомо, что кувшин с вином в келье наставника, был одним из обязательных условий договора о найме между Хасаном ибн Саббаха из Рея и Омаром ибн Ибрахима из Нишапура. Но лукавый Старец Горы промолчал об этом, поэтому злодей из крепости Ламасар безбоязненно замыслил убийство знаменитого учителя и его высокородного  ученика в виде неизбежной расправы над злостными нарушителями заветов пророка Мухаммеда и его зятя Али. - Клянусь своей бородой, о повелитель, в том, что винолюбивый поэт спаивает и дворцовых слуг, дабы те скрывали от тебя, о праведный правитель праведных мусульман, хмельные пирушки поклонников словоблудия, именуемого поэзией. - Да, ты прав, мой верный соратник. Передай от моего имени  «Владельцу Коврика крови» Асаду, чтобы он любыми путями выпытал у слуги Омара Хайяма про все случаи  пьянства со своим учеником,  моим сыном! А  сей час мы с тобой давай пососём кальян с хашишем, а потом утолим  голод в желудке, который появился после нашей долгой и полезной беседы о персидской поэзии… Ха-ха-ха! - Слушаюсь и повинуюсь, о мой Имам! – радостно ответил злодей, довольный от мысли, что его коварный план в отношении узурпаторства трона империи Хасана ибн Саббаха  удался. Убийство сына и его наставника было Имам наметил  на главную дату мусульманского календаря, на Ашуру – день поминовения  шиитского имама Хусейна, убитого 10 мухаррама 61 года Хиджры или 10 октября 680 года по юлианскому календарю. В этот день в сражении при городе Кербеле вместе с ним были убиты его брат Аббас и 70 их сподвижников. В память об их мученической смерти в местностях с шиитским населением совершаются ежегодные траурные церемонии – тазие. В течении первых девяти дней этого месяца во дворах мечетей, медресе и в монастырях устраиваются роузехани – собрания с чтением повествований о страданиях Хусейна, его близких и соратников, вывешиваются траурные флаги и надписи на полотнищах. На 10-й день мухаррама – день всеобщего плача по Хусейну, - на улицах городов и сёл шииты организуют процессии – представления. Во время них многие из участников шествия бью себя в грудь кулаками или камнями, наносят по своему телу удары цепями и кинжалами. Во время этих мистерий воспроизводятся «шабих» - сцены борьбы и гибели имама и его приверженцев. Само название этого дня плача «ашура» происходит от древнееврейского слова «асор» и означает понятие «быть десятым». В этот день начинался первоначальный мусульманский пост, заимствованный у иудеев пророком Мухаммедом, да благословит его Аллах и приветствует, после его переезда в Медину. Уже потом, когда он установлен обязательный для всех правоверных пост в месяце «Рамадан», то предыдущий пост в день «Ашура» стал для шиитов добровольным. Пока в 10-й день мухарраба  во всех селениях Аламутской долины происходили траурные шествия под скорбные крики «Шах Хусейн, вах, Хусейн!» Старец Горы в своей неприступной горной крепости приказал своему дворцовому палачу Асаду, «Владельцу Коврика крови», расправиться  с Устадом, его матерью  Махасти и своим одноклассником по медресе, поэтом  Омаром Хайямом! Повод для безжалостного убийства злодеи не искали долго, ибо в келье для занятий наставника и ученика во время поста был найден большой кувшин с крепким хмельным напитком. И хотя изо рта только безбожного нишапурца явно пахло  винным перегаром,  шейх Змей Благочестия без колебаний и решительно обвинил всех трёх рабов Аллаха, творца всего сущего, в «кабире» – великом и тяжком грехе! И сколько  незаурядный знаток Корана и Сунны Гияс ад-Дин Абу-л-Фатих Омар ибн Ибрахим Хайям ал-Нишапури  не напоминал исмаилитскому шейху о том, что мнения мусульманских факихов и богословов расходятся в отношении определения этого греха, равно как и в отношении совершивших его мусульман. Обычно к ал-кабире  относятся убийство человека, прелюбодеяние, пьянство, воровство и  тому подобные преступления. Самым тяжким грехом  считается  религиозной неверие, «куфр». - Поэтому, о почтённый Змей Благочестия! – язвительно сказал 93-летний поклонник хмельных напитков. – К сахибам ал-Кабира, к господам греха,  из нас троих можно причислить только меня, выпивоху  и вольнодумца, но никак ни этого добродетельного юношу Мохаммада и его красивую и талантливую мать, поэтессу Махасти Ганджави!  Я готов ответить за свой грех, но перед тем  хочу защитить перед Верховным казием напрасно обвинённых тобою рабов Аллаха, милостивого и милосердного! - Что-о?! – вдруг громко взревел Имам, напуганный  неизбежным оправданием в суде жены и сына. Неожиданно для всех присутствующих, хозяин тронного зала выскочил из своего «небесного кресла», подскочил к Владельцу Коврика крови, выхватил из-за пояса Асада  палаческий меч и единым махом  снёс  с плеч голову своего несчастного наследника! Мощный фонтан крови забил из молодой шеи…  - О Аллах! – только и успела вскрикнуть персиянка перед тем, как упасть на пол без сознания. Не иначе, что при этом не обошлось без происков Шайтана, побитого камнями, но красавица упала прямо на «Коврик крови» дворцового палача. Коварный Кий-Бузарг в полной тишине выхватил из ножен острую саблю, схватил госпожу за густые волосы, оголил нежную шею и перерубил ею… Выпущенная из руки добровольного палача роскошная копна волос персиянки потушила кровавый поток из шеи убитой… - Что ты делаешь, Хасан! – в ужасе закричал Омар бывшему своему однокласснику. – Ведь ты убил безвинных сына и жену! А убил ты их трус потому, что боишься их рубаи больше чем кинжалов своих недругов. Да тебя самого надо судить за это, как неисправимого сахиба ал-Кабира, кем ты был в течении всей твоей неправедной жизни! Вспомни, в медресе был ты развратником и доносчиком, во дворце Мелик –шаха ты интриговал против визиря Низама аль-Мулька, а в годы своего добровольного заточения на горе Аламуте – ты враг правоверных мусульман  и безжалостный торговец подневольными убийцами - хашишинами! Я очень жалею о том, что часто при встречах с тобою дышал одним воздухом с таким ничтожеством как ты, проклятый сыноубийца! Геенной огненной пусть мне грозя, И степь, и горы путь геенной обратят, Но Боже упаси с ничтожеством сдружиться! Дружить с ничтожеством как пить смертельный яд.  Знай же, несчастный, что Аллах, правдивый и справедливый, сразу же после Дня Суда поместит тебя в Джаханнаму, в мусульманский ад! И в вечной геенне ты будешь гореть в огне, как это  описано в Книге Книг, в нерукотворном Коране: -«Мы сожжём их в огне! Всякий раз, как сготовится их кожа, мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания». Грешники там связаны цепями, «одеяния их из смолы, лица их покрывает огонь».  Еда их – с растущего из глубины Джаханнами дерева заккум – «плоды его точно головы шайтанов»… И от уготованной Аллахом, великим и славным, печальной  участи не избавит тебя, о Хасан ибн Саббах, нынешнее могущество, как это случилось до тебя с тысячами прежних правителями!                Вглядись коль ты не слеп, во мрак могильной ямы,    Потом взгляни на мир, бушующий страстями. Какие грозные им правили цари!.. Любой из них, смотри, растоптан муравьями. - Асад! – приказал Имам дворцовому палачу. - Сруби голову этому знатоку Корана и пусть он без неё попробует на том свете ходить по тонкому как волос и острому как меч мосту ас-сират  ал-мустаким! - Слушаюсь и повинуюсь, о повелитель! – покорно ответил «Владелец коврика крови». Левой рукой крепко схватил за бороду преклонного годами учёного мужа   и  грубо толкнул старика на пол рядом с телом мёртвой персиянки. В правой руке палача сверкал лезвием острый кинжал. Сильно задрав вверх голову своей жертвы Асад  разрезал горло нишапурца от уха до уха. Так на роковом коврике палача  смешалась кровь поэтессы и поэта, прекрасные рубаи которых благодарные читатели всего Подлунного мира приписывали одному человеку по имени Омар Хайям.                О, Аллах!  Подари же  мне радости рая, Слиться с богом, любовью пылая, - не грех! Не сохранили память о своём знаменитом земляке и жители его родного города, ибо 33 года спустя, а именно в 1154 году,  на  Нишапур напали кочевые огузы и разорили его до тла. Но и в без того  разграбленном врагом городе « по причине различия в религиозных толках ещё со старинных времён, кипела взаимная вражда. Каждую ночь какая-нибудь секта созывала из какого-нибудь квартала ополчение, поджигала кварталы противников, и всё, что ещё осталось после огузов, уничтожалось… Теперь в Нишапуре, где были собрания друзей, медресе наук и местопребывание лучших людей, пасутся стада домашнего скота, рыщут дикие звери и ползают гады». Безжалостные убийцы не оставили потомкам ни одного указания ни на могильной плите, ни в исторических хрониках о месте захоронения Гияса ад-Дина Абу-л-Фатха Омара ибн Ибрахима Хайяма Нишапури. Враги опасались заслуженных почестей от    почитателей бессмертной поэзии праху  автора вот таких  жизнерадостных строк. Много сект насчитал я в исламе. Из всех Я избрал себе секту  любовных  утех. О, Аллах! Подари же мне радости рая, Слиться с Богом, любовью пылая, - не грех!