Рубаи против кинжала глава 7
Глава седьмая ОДНОГЛАЗЫЙ СТАРЕЦ ГОРЫ Грозный владелец крепости Аламут принял очередного перебежчика из Исфагана не на верху, в чёрном замке на темени исполинской скалы, а внизу её, в лёгкой постройке в садах за мощными крепостными стенами. В этом гостевом зале нет знаменитого окровавленного блюда с отрубленной человеческой головой, зато трон Старца Горы стоит в каменной нише с секретом. Лицо у Хасана ибн Саббаха желтое, худое. Любой табиб мог сразу же сказать, что у обладателя такого лица что-то неладно с пищеварением. Но словам наблюдательного табиба аламутские исмалииты ни за что не поверят потому, что «божественный наш повелитель» никогда не ест и не пьёт при непосвящённых. - Велик Аллах, свершитель всего, что пожелает, - думают нечастые гости имама. – Он потому наделил Старца Горы желтым цветом лица потому, что у него золотая кровь! Хозяин обозревал своих собеседников единственным жёлтым оком, не мигая. Жёлтое широкое лицо, чёрная повязка на левом глазе, густая бровь над правым, янтарно-желтым с большим чёрным зрачком, и короткая борода, чёрная как уголь. Чёрное с жёлтым, как у тигра… И голос у имама красивый, даже нежный, как у тигра, мурлыкающего весною. Беседу с ними он всегда оканчивал одинаково: - Ты отдыхай, о дорогой гость! Я вознесусь в эмпирей и посоветуюсь с Али, вечно существующим и всюду сущим зятем Пророка Мухаммеда, да благословит его и да приветствует! Не сходя с трона, Хасан делает незаметный знак рабу чтобы тот на глазах потрясённого собеседника, мгновенно и бесшумно поднял на верёвках трон вверх по нише в скале. Сегодня Старец Горы был недоволен новостями. В Исфагане происходит что-то необычное, а он, великий имам, узнает об этом последним в стране. И от кого? От вчерашнего язычника-степняка. Замыслили строительство Звёздного храма! К чему бы это? Ничто так не пугает, как непонятное. Поэтому и сам Хасан окружает себя мрачной таинственностью, пользуется сотней всяких ухищрений, чтобы устрашить простодушных посетителей крепости Аламут. Но кому нужна обсерватория? Или по ступенькам сектанта ненавистный Меликшах задумал взойти на небо? Имам сам верит в гадание по звездам, у него в крепости есть свой звездочёт. Но разве может звездочёт Аламута в одиночку победить десяток звездочётов султана. Значит в Исфагане будут скорее и точнее угадывать по звёздам время военного наступления или отступления; что предпринимать, а что нет. Значит шах во сто раз станет сильнее секты исмалиитов, сильнее имама Хасана. Как такое могло случиться с тёмным и грубым сельджуком Меликшахом? До него сельджукским султанам до звёзд не было дела. Исправно платили секте, что положено – и занимались тем, что положено: пили, ели, целовали жён и наложниц, воевали, молились. Звёздный храм, конечно, затея главного визиря Низама ал-Мулька. Умён, проклятый книгочей. Он хочет возродить руками туркмен во всей красе государство сасанидских царей, разрушенное арабами. - Обед ждёт тебя, о повелитель! – услышал Хасан в «эмпирее» когда вошёл в потайную комнату из подъёмного приспособления. Повелитель едва не захлебнулся обильной слюной, возникшей во рту от аромата вкусного блюда. Горячий, нежный рассыпчатый рис… Жирное крыло куропатки, которое будет таять на языке… Пахучая, пряная приправа, но без острых специй, противопоказанных при заболеваниях печени… И «никогда не кушавший имам» не оторвался от подноса с едой до тех пор, пока не очистил его до суха. Сытый и умиротворённый Старец Горы выпил пиалу вина, взял горящий светильник, откинул настенный ковёр, открыл длинным витым ключом потайную железную дверь и проник в свою сокровищницу. Это не просторная пещера Али-Бабы, а глухая без окон комната, вырубленный внутри скалы. Драгоценности здесь заботливо уложены в сундуки, в ковровые хурджумы и в плетённые корзины, Каждый сундук тщательно заперт и поставлен в штабель у стены, каждая корзина запечатана смоляной печатью. У скупого византийского императора нет в хранилище такого порядка. Имам, немного пьяный от лёгкого вина, подошёл к самому ближнему сундуку зелёного цвета. Здесь последняя дань Меликшаха. Мститель торопливо поднял крышку. Отражённый золотом свет светильника полыхнул из деревянного нутра так сильно, будто в нём была груда пылающих углей. В этом необычном зареве жёлтое лицо Хасана стало походить на маску золотого индийского божка! Хорошее золото, незахватанное ещё ни купцами, ни покупателями. Нет, всё-таки надо ладить с султаном. В сокровищнице ещё немало места. Блаженно облизнув пересохшие губы, Старец Горы сунул правую руку в груду золотых монет. И дико вскричал, будто скорпион ужалил его в палец. Рыча сквозь сцепленные зубы, неправедный владелец золота скорчился над бесценным сундуком, выдернул из него горсть монет и прижал её к своему животу, раздираемому острой болью. Золотые дирхемы со звоном посыпались сквозь скрюченные жёлтые пальцы нового хозяина сокровищ. Это давно больной желудок мстил неугомонному чревоугоднику за жирную куропатку и крепкое вино. Хасана стошнило прямо в сундук. Боясь умереть в одиночестве в потайной сокровищнице, недужный богач мелкими шажками побрёл наверх. Даже зелёный сундук, цвета знамени бесстрашных воинов ислама, он не закрыл. Рассыпанное золото так и осталось лежать на каменных плитах, где какая упала. Занемогший имам кое-как запер на ключ железную дверь, скрыл её настенным ковром и еле дополз до постели из груды одеял на толстом ковре. Раб, явившийся на слабый зов господина, подал ему кальян с хашишем из индийской конопли. От дурманящего дыма лицо у Хасана ибн Саббаха приняло цвет шафрана. Зато резь в желудке притупилась, хоть и не отпустила совсем. Ноющая тупая боль вызывала невесёлые размышления имама, который был не из числа тех глупцов, кто из-за своей изжоги способен сжечь родное селение. Поэтому он решил, что Меликшаха не следует сейчас убивать, а только сделать султану жестокое предупреждение. Выпив пиалу холодной воды, настоянной на сырых рубленных яблоках, господин спросил раба: - Где наш шейх, Змей Благочестия? Так и назвал своего священнослужителя вместо пышного привычного мусульманского титула «Сайф ад-Дин», «Наср ад-Дин» или «Шамс ад-Дин». А потому, что все члены секты исмаилитов после посвящения получали тайные прозвища вместо имён, полученных в детстве от муллы или родителей. - Здесь я, о мой повелитель! – ввалился в опочивальню из-за чёрной шелковой занавеси, украшенной золотыми листьями, необыкновенного вида человек с костылём. Казалось Аллах, творец всего сущего, сшил его из разных частей человеческого тела, второпях подобранных на поле нещадной сечи от кого что пришлось: отдельно голову, глаза, нос, туловище, руку, ногу. Вкривь и вкось по его лицу, шее и телу, обнажённому до пояса, расползлись подобно змеям зубчатые рубцы от старых ран. Ученики шейха однажды подсчитали их, оказалось пятьдесят четыре. Да ниже пояса, под одеждой, сообщил банщик, девятнадцать. Шейх Змей Благочестия помогал Старцу Горы готовить безжалостных и непримиримых убийц, фанатичных федаев (обречённых), наблюдал за исполнительностью и верностью челяди крепости Аламут. Имам сделал нетерпеливое движение бровью. Непосвящённый во многие дела секты, раб исчез. Мнимый калека, бросил костыль, легко и ловко опустился рядом с ложем господина на чёрный с жёлтыми цветами, пушистый ковёр. - В подъёмном устройстве для моего трона скрепят колёса. И внизу, и здесь, наверху. Какое же это волшебство, взмывать вверх под скрип несмазанных колёс? Трудно смазать? Рабы у тебя обленились, шейх… - Ах, они сыны свиньи и собаки! Да я их сегодня же посажу головы на копья, господин… - Не надо, о Змей Благочестия! Не так уж много верных рабов у нас… Накажи палками, но только слегка, для устрашения всей обленившейся челяди. Пообещай им, что скрипучие колёса смажешь их кровью и мясом! - Кто из наших единоверцев в Исфагане? Среди царедворцев? - Влюблённый Паук. - Негоден, отозвать, заменить другим братом. - Будет сделано, о повелитель! И словно в испуге от такой покорности одного злодея другому, боль в желудке совсем отпустила сына Саббаха. О блаженство! - Нет, оставь его там, шейх. – передумал довольный имам. – Скорая смена Влюблённого Паука может вызвать у проклятого визиря Абу Али подозрение, как только один из дворцовых сановников вдруг исчезает. А как мы сумеем на его место пристроить другого шиита? В Исфагане все теперь настороже. Ко всем прежним обязанностям нашего соглядатая вмени ещё одну самую важную: сбор всех рубаи звездочёта Омара ибн Хайяма, запись их на пергамент для заучивания вольнодумных стихов нашими братьями! Пусть прикинется поклонником стихотворца, читает рубаи вслух и за дастраханом, и на конных ристалищах, и на царской охоте. Уже давно пора было заменить стихами этого вольнодумца, пьяницы и распутника миролюбивые аяты Книги Книг для наших единоверцев! Безбожный звездочёт с самим Аллахам, светочем мудрости, говорит как с равным себе собеседником: Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем, Назначил гибель ты своим твореньям всем! Ты плохо их слепил, - но кто ж тому виною, А если хорошо, ломаешь их зачем? Каково сказано, а? Сам шайтан лучшей хулы против Аллаха не придумает! Такие рубаи в наших исмаилитских мечетях хором читать надо! А мы почему-то всё медлим. - Вменю, о повелитель… - Вмени, о шейх… Пусть такие безбожные стихи наши люди читают на полях и пастбищах, в мастерских и банях, на базарах и в караван-сараях! Среди крестьян, скотоводов и ремесленников эти стихи должны стать опознавательным знаком наших единомышленников и единоверцев! - Мало таких рубаи пишет Омар Хайям, о повелитель! – посетовал Змей Благочестия. – Проклятый звездочёт забивает головы людям небесными сферами, тайнами мироздания да геометрическими фигурами… - Мало нужных стихов, говоришь? Хорошо что сказал об этом. Я буду сочинять их, тайный поэт Хасан ибн Саббах. Мне нетрудно подделаться под его манеру стихотворчества, ибо я недаром много лет жил с Омаром в одной келье Хоросанского медресе. Подбери мне верного писаря, которому я буду диктовать свои рубаи, но под именем Хайяма. - Слушаюсь, о повелитель. - Теперь скажи мне, шейх, сколько у нас федаев, прошедших девять ступеней посвящения? - Пятнадцать голов, о имам. - Надо их беречь для иных более важных дел, о Змей Благочестия. Нам ведь пока никто не угрожает, слава Аллаху, милостивого и милосердного? В этот раз нужен кто-нибудь попроще, ну, скажем, федай пятой степени посвящения. Неприметный внешностью, но крепкий и проворный. И хитрый, конечно. Особенно хитрый, ибо надо сделать самому Меликшаху жестокое внушение. - Есть подходящий. - Кто? - Каменный Скорпион. - Помню его, сына вдовы. Годен. Переведи его в ступень « обречённых»! - Я не ослышался, о мой повелитель? С пятой ступени и сразу в девятую? – удивился тайных дел мастер. - Н-н-ет… не ослышался. О-о Аллах, карающий и наделяющий по заслугам… Опять Шайтан проклятый вонзил в мою утробу свой острый меч. О-о-о… У-у-у… Кальян мне с целебным дымом… Подготовишь Каменного Скорпиона к делу-у-у, шейх, приведё-ш-шь его-о… ко… мне… на… беседу-у... В излучине реки, текущей мимо Ифагана к юго-востоку, прямо у дороги в город Шираз, из глубины земли выдался обширный пологий купол из гранита. Астроном Исфазари при выборе места строительства обсерватории сказал восхищённо: - Сплошной камень, о учитель! Цельная глыба без трещин. Подойдёт ведь тебе, о Абу-л Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям? - Подойдёт, о мой ученик. – вздохнул сердобольный нишапурец. – Но видишь, на облюбованной тобою глыбе селение Бойре? Куча серых лачуг, больше похожих на груду развалившихся надмогильных мазаров, чем на человеческое жильё. Ни деревца между ними, ни кустика. Слышишь, о Исфазари, как среди голых камней жалостно, тонко и беспрестанно плачет, и плачет, и плачет голодное или больное дитя? Гиблое место, Аллах свидетель! Позовите старосту. Староста по имени Хушанг по внешности был под стать селению, весь серый, пыльный и облезлый. Он привычно повалился в ноги важному господину. - Встань, почтенный! Чем вы здесь занимаетесь? Как живёте? - Корзины плетём, кормилец, циновки. Как живём, спрашиваешь? Коротаем век, кто как может. Тальник и камыш тут скудно растут, приходится ездить далеко на озеро, куда впадает речка. Да и там их уже не густо. - А не хотелось бы вам, всем селением, сменить своё ремесло? - На какое же, господин? - Ну, к примеру, камень ломать, колонны и плиты тесать. Его-то у вас, я вижу, тут много. - Ох, много! Чем-то мы прогневили Аллаха милостивого и милосердного. От этого камня все наши беды. Пробовали мы его ломать и тесать, не вышло ничего путного. Да и нечем работать нашим каменотёсам. Нету железных тесел, нет молотков и кувалд. Да и простого навыка нету. - А если всё это вам дадут? - Кто даст? Зачем смеёшься, господин над нами? Мы народ пропащий. - Так знай же, о Хушанг, что тут будет стройка Звёздного храма. Все мужчины твоего селения Бойре получат работу за хорошую еду - и малость денег. - Да благословит тебя Аллах, великий и славный, за твои добрые речи. Разреши, господин, побежать к односельчанам и сообщить им твои слова? - Беги, почтенный, сообщи! И не знал наивный математик, астроном, лекарь и поэт что вёл дружелюбную беседу с верным слугой имама Хасана ибн Саббаха, с исмаилитом по кличке Сухой Чертополох! Через несколько недель учёный собеседник старосты вышел из своего шатра и увидел сверху гранитной глыбы, вереницу людей и повозок, приближающую к селению Бойре. Значит шахские глашатаи не зря едят свой хлеб: отовсюду к строительной площадке потянулись землекопы, каменотёсы, плотники. У нищего старосты была нищая дочка по имени Экдес. Ей как, как и всякой девчонке, хотелось нарядных платьев, драгоценных украшений и… еды! А потому, что она редко ела досыта. Однажды городская старуха-сводня посулила ей райскую жизнь, определив её в наложницы к богатому старику в Исфагане. Что ж, по началу юной красотке было хорошо. Но когда её мать умерла, прокляв беспутную ночь, Экдес опомнилась и вернулась из столицы в селение Бойре. Теперь ей хотелось замуж, жить сытой жизнью, служить мужу, растить детей. Но кто возьмёт такую? Но Аллах, творец всех судеб, в неизречимой своей доброте в начале стройки послал ей для сладкого совокупления молодого каменотёса Курбана. А когда же тот погиб от кинжала Яростного Шмеля, она приворожила к своему греховному и умелому телу беспутного стихотворца Омара ибн Ибрахима Хайяма! Вскоре староста бывшего селения Бойре Хушанг стал уже не тем серым, пыльным, облезлым стариком, каким увидел его Главный Строитель Звёздного Храма при первой встрече. Правда, по-прежнему сух, оживлён, подвижен, весь день хлопочет о деле, но и о себе не забывает. Теперь он чист, ухожен, добротно одет. Выстроил белый уютный домик и ухитрился, выдолбив в камне лунки, вырастить во дворе три-четыре виноградные лозы. Под ними не один раз доводилось поэту совокупляться с Эдекс. Избранница Омара чуть подросла, поправилась в теле. Учёный муж с каждым днём любил её все крепче и крепче. Она не надоедала ему как женщина, ибо всегда умела сполна угодить своему изощрённо-похотливому любовнику. Глаза его возлюбленной при самом страстном совокуплении оставались сухими и злыми. Она относилась к сношениям серьёзно и деловито, с какой-то странной, ненасытной жадностью, зная наперёд, как и чего она хочет от мужского айра для своего фарджа. И всегда добивалась обоюдного умопомрачительного блаженства. Её холодный, медленно сжигающий огонь, хотя и был неимоверно сладостен, порою даже пугал астронома и поэта. У любовника возникло подозрение о приобретённом где-то жутком опыте Эдекс, о её бессовестной выучке бесстыдным и страстным ласкам при совокуплении женщины с мужчиной… - Э-э! Мне эти подозрения шайтан шепчет в уши от зависти. Где сельская нищенка могла пройти скверную школу, которую не проходят даже жёны султана? – беспечно махал рукой счастливец, отлежавшись от любовных битв. – Женщин не нужно вовсе учить искусству любви. Они сами дойдут до всех ухищрений своим умом, от ненасытного воображения и жжения в их фарджах. Увы, избранница Омара оказалась… бесплодной! А он так любил детей! Они слетались к доброму чудаку со всего Бойре, точно птахи к высокому тополю, и он, угостив их какими-нибудь сладкими и вкусными лакомствами, часами щебетал вместе с ними, посмеиваясь иногда сам над собой. Чтобы пресечь злобные разговоры о преступном сожительстве Мирзы с молодой женщиной, Омар надумал заключить с нею временный брак «мутъа» по обряду шиитского вероисповедания, которое исповедывали староста Хушанг с дочерью. Но поскольку жених сам был суннитом, то бракосочетание не было освящено в сельской мечети. Вот незадача. Два перса, мужчина и женщина, оба мусульманской веры, говорящие на одном языке, верноподданные одной и той же державы, не могут жить в браке, потому что он – с одной ветви одного и того же дерева, она – с другой. Шииты - суровый народ. Непременно зарежут – если не Омара, то Экдес. - Я могу заставить наших шейхов сочетать вас. – хмуро сказал Низам ал-Мульк. – Но лучше не трогать их. Время опасное, смутное. Злобных криков не оберёшься… - Сделай так, о господин. – посоветовал ему мудрый Хушанг, переговорив с дочерью. – Раз уж вы не в силах ни сойтись друг с другом, ни разойтись: то составь купчую, дай мне при свидетелях сколько-нибудь денег и возьми себе Экдес как рабыню. Казий утвердит продажу мною своей дочери тебе. Когда свидетели уйдут, я верну тебе деньги… И разговоры сразу прекратились. Ибо с купленной рабыней, согласно мусульманскому праву, «мужчина волен удовлетворять свою страсть каким угодно способом, без её согласия, ибо власть господина над рабыней – безгранична». Шариат соблюдён, о Аллах, устроитель всех судеб! Осень. Солнце вновь переместилось в созвездие Скорпиона. Дехкане рады, вместе с ними и рад визирь Меликшаха: урожай в этом году на редкость хороший. Ибо никто не мешал селянам в этом году спокойно работать, было вдоволь воды в арыках и каналах. В стране действует новый календарь, разработанный Омаром ибн Ибрахим Хайямом. Много лет в Персии, истерзанной смутами, не случалось такого благополучия. Ликуй древний народ! Воздай, обливаясь слезами умиления, хвалу Золотому Солнцу. Но помни: где-то возле животворящего светила, укрывшись в ясных лучах, зловеще глазеет на Землю кровавый Антарес – Сердце Скорпиона. Последняя жена Туркан-Хатун родила счастливому Меликшаху сына. И дали ему имя Мухмуд. Околдованный степнячкой султан вознамерился объявить Мухмуда наследником царского трона. Но тут возмутился главный визирь: - Никогда, о государь! Хватит с нас этих сынов из племён ягма, карлуки, чигили. И без того от них нет проходу во дворце. Наследником должен стать твой старший сын Баркьярук, чистокровный сельджук… Не знал Низам ал-Мульк, что этими словами вынес себе смертный приговор. Не знал он и того что между Персией и Мавераннархом в ночной темноте замелькали туда и сюда тайные гонцы. И того не знал главный визир, выпускник Хоросанского медресе, что некоторые из гонцов, добравшись до города Рея, сворачивали на дорогу в горную страну Казвин, чтобы попасть в крепость Аламут, к другому выпуснику этого же медресе Хасану ибн Саббаху! А мог бы узнать, если б так же прилежно, как прежде, выслушивал своих осведомителей. Но он перестал слушать своих помощников в борьбе с исмаилитами, ибо под влиянием коварной Туркан-Хатун султан Джелал ад-Дин Абу-л Фатх Меликшах охладел к верному Низаму ал-Мульку до того, что опальному визирю пришлось уехать на время в Звёздный Храм в гости к третьему выпускнику медресе из одной келье, Омару Хайяму! В один из дней, устав от хлопот по обсерватории, визирь и астроном, как у них повелось, зашли к старику Хушангу похлебать горячей шурпы с бараниной, рисом и морковью. Осенью старые друзья прилегли немного вздремнуть, но вдруг непоседа из Нишапура, нащупав что-то за пазухой халата, спохватился: - О-ох! Приказал греку Кириаку установить угломер на созвездие Рыб, а расчёты отдать забыл. Память стала никудышней… Плохо спал нынче ночью… - счастливый рабовладелец поискал Экдес сердитыми глазами, но она куда-то запропастилась. - Отдай ему, пусть он отнесёт. - сонно кивнул визирь на Хуншанга. - Всё на месте нужно показать! – досадовал Омар. Где же эта Экдес? И визиревых телохранителей почему-то не видно? - Помни: головой за визиря отвечаешь! – приказал астроном старосте. - Чем же ещё, если не головой? – ответил Хушанг с собачьей преданностью в глазах.. Жену звездочёт увидел далеко внизу, в самом конце дуги солнечного секстанта. Она, шатаясь села на ступень, уронила голову на колени и надрывно закричала из последних сил: - Скорре-е-й!!! О, Омар… он отравил меня-я-а! –сообщила она мужу. - Кто?! – Омар взял в свои руки лицо Экдес. - Старый Хушанг… Сухой Чертополох… Он хашишин… Я… я тоже из них… Я райской девой была. «Нежная Кобра» моё прозвище… Беги, Омар, спасай визиря! Это я… увела его телохранителей… в старую юрту… Муж мой милый! Ах если б ты был из наших…- бывшая гурия из последних сил пыталась сохранить человеческое обличие, стыдливо опустила свои разноцветные подлые глаза. Её прекрасное, но бесплодное тело скрутила судорога. Из последних сил обречённая вцепилась змеиными зубами в белую руку Омара. И сплюнула кровь! - Полежи здесь, несчастная! – положил он покойницу на ступень, крикнул стражников и кинулся с ними к дому коварного старосты. Навстречу им уже бежал один из слуг, бледный, весь в холодной испарине: - Его светлость… Главный визирь … Убит!!! Из двери дома вышел со связанными руками смущённый Хушанг. Старик искательно взглянул зятю в глаза и жалко усмехнулся. Поэт, будто сам поражённый в спину кинжалом исмалиита, в багровом тумане повернулся к жертве безжалостного отца. - Райская гурия, говоришь? «Нежная Кобра»?- прошептал он с горечью. - Да ты была очень нежной, Эдекс. Очень нежной и очень искусной! Получалось, что он ничего не знал о коварной любимой женщине. Все эти десять лет, ни на одну почти ночь не расставаясь с ним, любовница оставалась для него мрачной загадкой. Меня философом враги мои зовут, Однако, о Аллах! – ошибочен их суд! Ничтожней многих я: ведь мне ничто не ясно, Я даже не пойму, зачем и кто я тут? - Как это я не сойду с ума? – удивлялся обманутый учёный муж. – А вдруг уже сошёл всё же, да сам того не замечаю! Ведь сумасшедший никогда не знает, что он сумасшедший… Нет, я не дувана, слышишь, Хасан ибн Саббах, и я объявляю тебе беспощадную войну но не с кинжалом, а с каламом в руке!