Павел Нядонги.
Вспоминая Пашку, до сих пор поражаюсь, сколько же заложила природа добра и способностей в этого человека. Маленького росточка, худосочный, воспитывался в интернате, спрашивается, где ему, представителю малочисленной северной народности - ненцы, их и было-то на весь Советский Союз всего 40 тысяч, оторванному от своих корней, где ему было набраться настоящей культуры? А ведь всё лучшее в себя вобрал. На Тобольской косторезной овладел искусством резьбы по кости, начал кропать стихи, выучился игре на гармошке. Писал картины. Врождённая интеллигентность просматривалась. Такому не научают. Носил костюм тройка, при галстуке. Обидчивый. И этого пацана, 22-х лет отроду, уговорили в самые гнусные перестроечные годы, с 1987 по 1993, стать председателем сельского Совета национального посёлка Нори. В тот посёлок нормальный мужик ни за какие коврижки руководить не шёл: ни света, станция сгорела, ни сообщения толкового, ни перспективы – нет работы. В это время Пашка написал несколько хороших картин, прошёл конкурс в Суриковское училище. Не знаю уж, чем его усовестили, может тем, что пообещали потом «зелёную улицу» в искусство. Увы, обманула власть. Я ему всё время говорил: «Паш, окончишь училище, ты для своего народа в сто раз больше сделаешь, чем став председателем». Куда там! Этот маленький «наполеончик», заложив левую руку за борт пиджака, правой демонстративно размахивая, мельтешил передо мной, рассказывая, как он перевернёт устои постепенно спивавшегося посёлка Нори.
- А что, в войну картошку сажали, капусту, коровник был, почему сейчас этого нет? Надо над идеологией работать.
И смешного, и горького пережил Пашка. И бит был, и исцелован толпой, когда перехватил экспедиционный вертолёт с водкой во время «сухого закона», и добился помощи от треста «Севертрубопроводстрой»,- станцию они новую поставили. А ещё задумал шебутной Павел Едайкович установкой бюста Ленину отучить народ от пьянства. В советское время, для того, чтобы увековечить портрет вождя, нужно быть членом творческого союза, получить разрешение партийных властей. «Увековечивание» хорошо оплачивалось. Портрет Ленина в 800 рублей оценивался. Пашка, простак-парень, отлил из бетона куб, пока полностью он не схватился, сутки сбивал лишнее, голову вождя вылепил. Из бочки сделал постамент. Талью подняли эту голову на постамент. Приехала комиссия из Горкома, учинила разнос, но памятник остался,- без денег делан.
И бюст Героя Советского Союза Анатолия Зверева, его именем названа одна из улиц города Надыма, Павел Едайкович вылепил.
Девяностые годы – жуткие годы своей несправедливостью. Жизнь к Пашке не благоволила, чаем и куском хлеба порой перебивался, начал попивать, начал бродяжничать, и умер от чахотки, как часто умирают отвергнутые жизнью поэты.
Норинские избушки.
Пенсии как будто не дождавшись,
Лица изб-старушек так горьки.
Что уж там – последние деньки…
Ведь самой Земли, наверно, старше.
Слепотою раненные окна
Под сугробом источают свет
И не раз глаза хозяйки взмокнут,
С просьбою, пришедшей в сельсовет.
- Ту избу ещё мой прадед ставил,
Может, простоит ещё. Дай Бог!
Хоть бы кто мне половицы справил,
Мой старик совсем уж занемог.
Заскорузлы немощные стены,
Печь, кряхтя, не жалует теплом.
Разговор меняется на темы
О давно прошедшем, о былом.
Норинские крыши невысоки,
Даже шифер их не молодит.
Тихо здесь и горизонт далёкий,
Да и ветер нынче не знобит.
Сон.
Сигареты дымок сизоватый,
За окошком танцует метель.
Окунусь в чертовщину разврата,
Заперев предварительно дверь.
Топит печь полногрудая дева,
Чешет пятки хохлушка мои.
Не хватает лишь масла и хлеба.
Надоели крутые чаи.
Ах, смотри ты, рекою винище!
Ах, хохлушка, крутые бока!
Рай, пожалуй, во сне лишь и сыщешь,
Наяву ж – холостяк я пока.
===
Расскажи мне о себе,
Ведь в тебе есть много тайны.
Прошлых дней цветные слайды
Часто ночью снятся мне.
Расскажи мне о себе,
Я к тебе приду нежданно,
Посидим наедине
В сумерках тиши желанной.
Пусть горит одна свеча,
Пусть свидетельницей будет.
С твоего лица печаль
Пусть исчезнет. И забудет,
Пусть забудет про тебя.
Не коснётся глаз глубоких,
Что читают эти строки,
Чуткость слова теребя.
Расскажи, открой секрет,
То, про что давно известно,-
Всё мне это интересно,
Если даже тайны нет…
===
Своей судьбы дорогу выбирая,
Теряем мы святое невзначай…
Кто я такой, и ты мне – кто такая?
Зачем мне говорить тебе – «прощай!»?
Была ли ты? А коль была. То где ты?
Иль это было просто только сном?
Перрон остался где-то за окном,
А впереди – неясные рассветы…
На улице Сенькина.
Сегодня я в трущобах Салехарда
Плутал полдня среди угрюмых стен.
Здесь каждая лачуга снегу рада,
Прикрыв свой стыд, как будто насовсем.
И кособоко, на последних вздохах.
В мольбе беззвучной избы пали ниц.
Их срубы – заскорузлые от моха,
И жалок скрип прогнивших половиц.
Всё затхло здесь, всё в тине ожиданья.
На что надеяться? То ведает лишь Бог.
«Всему свой век» – ещё не оправданье.
Трущобы совести я оправдать не мог.
Похмелье.
За окошком пурга без просвета.
Мне уютно в коморке моей.
Чай хлебаю вприкуску с конфетами,-
Вот жизня – не найти веселей!
Но вот кто-то стучится с мороза:
- Открывай, наливай по сто грамм!
Что ж, садись, коль не шутишь серьёзно,
А бутылочку – напополам.
Ах, горька же тюменская водка!
Затуманился что-то мой взор.
Малосольчик умяли в охотку.
(Я такого не помню с тех пор.)
Закусили – и дым коромыслом,
Пьяной песни тугие слова
Хороши вечера в этом смысле,
Тяжко утром болит голова.
В путь соберусь.
В путь соберусь, посижу пять минут
у порога,
Мне так не хочется нынче куда-то
спешить.
Сам всё решил, не спросив разрешенья
у Бога,
Будто боялся, боялся его рассмешить.
Медленно тлеет покамест ещё сигарета,
Жалобно скрипнула дверь за моею
спиной.
Чуть задержусь на ступеньках крыльца
сельсовета
И пошагаю дощатой дорожкой кривой.
Вот над посёлком кружит винтокрылая
птица,
Избы прощально мне машут платками
дымов…
Вы обязательно, Нори, мне будете
сниться,
Будут мне сниться окошечки древних
домов!
Памяти Марии Васильевны Поповой,
уроженки п. Нори.
Накрывай на стол, бабуся,
Крепче завари-ка чай!
Я у бабушки Маруси
Нынче буду вечерять.
Озоруют что-то глазки.
Дай нам Бог, в её года!
Пусть немного для острастки
И вздохнёт она когда.
Что бы там ни говорилось,
Хорошо ли, али нет…
Что-то где-то там случилось –
И погас в избушке свет.
Не беда. И без ругательств
Вот горит уже свеча.
Не волнуйся, председатель,
Пей, пока горячий чай!
При свече сильней загадка
Жизни в семьдесят годков.
Пусть была она несладка,-
Счастья не было подков.
===
Что же ты, женщина, что же ты, милая?!
Что там, в душе твоей – ветер, поветрие?
Может, фортуна к тебе так изменчива?
Вот и глядишь на меня столь приветливо.
Верить ли мне твоему откровению
Или не верить, а просто прикинуться…
Слов твоих смысл придавши забвению,
Молча, уверенно ближе придвинуться.
Вот и настал тот момент позабавиться,
С лаской по рюмкам коньяк разливая.
Чтоб поутру мне легонько избавиться
И от тебя, и от этого рая.