«Помните, что жизнь — это битва, которая ведет к смерти»
Акутагава Рюноскэ.
«Хэмингуэй»
Сомневаюсь, что могу вспомнить, когда был взволнован так сильно в последний раз. Это сложно понять даже мне. С одной стороны, я должен принять очень трудное решение. Все же, я не телевизор в магазине выбираю. С другой стороны, меня никто не вынуждает принимать это решение. Кажется, что все просто. Стоит лишь отказаться. Кажется, что нет причин для волнения. Разумеется, так и должно быть, но как быто ни было, я совершенно уверен в том, что альтернатив более не имею. Решение уже принято, и мне лишь надо поставить подпись. Обстоятельства всегда сильнее нас, и не может быть одинаковых обстоятельств. Наверное, именно по этой причине считается неэтичным осуждать поступки других людей, чем я регулярно грешил.
- Вы уже что-нибудь выбрали?
Миловидная девушка в черном фартуке, выполненном согласно очередному оригинальному дизайнерскому решению с элегантной надписью «Hemingway». Аккуратно уложенные волосы и не менее аккуратный маникюр. Все, что я так ценю во внешнем виде девушек. Первое впечатление всегда одинаково (если девушка приятна и аккуратно выглядит) – неплохо было бы обменять заказ на ее номер телефона. Тем не менее, на смену этому романтическому порыву тут же приходит довод разума – это ни к чему не приведет, все закончится ровно так же, как заканчивается всегда. Разум вновь одержал верх.
- Всю жизнь я отказывался от кофе. Бывало, я позволял себе чашечку, но это было очень редко.
С кем бы я ни общался, где бы я ни был, люди вокруг меня всегда пили кофе. Согласно исследованиям, кофе является самым потребляемым напитком в мире.
- Почему бы не позволить себе одну сегодня? – она столь вежлива и очаровательна, что мне кажется будто она лишь андроид, спроектированный согласно многочисленным маркетинговым исследованиям. Если бы она только знала, что эта очаровательная вежливость является одной из многих причин, побудивших меня принять столь трудное решение. Более того, меня несколько опечалило то, что она так и не спросила, почему я не против выпить чашечку кофе сегодня.
- Сегодня я могу позволить себе. Совершенно точно. Пожалуй, я закажу одну для себя и еще одну для человека, который должен прийти.
Теперь ее взгляд показался мне взволнованным. Немного. Видимо сказывается волнение, которое испытываю я сам. Взволнован я, а не она.
- Какой кофе Вы хотели бы? – ее тон показался мне слишком настороженным.
Я не открыл меню, чтобы выбрать. В сущности, мне все равно.
- Прошу Вас, - я сделал паузу, - классический. Без каких-либо добавок. Просто два крепких кофе.
Она записала мой скромный заказ в блокнот и ушла. Деланная вежливость. Искреннее равнодушие. Она была так мила со мной лишь потому, что хотела бы избежать возможных проблем, да и нельзя забывать, что у нее в инструкции прописана необходимость улыбаться по поводу и без, даже если на нее кричат. Это нелегко. Точно знаю, что я бы не смог так. Думаю, она испытывает определенный стресс. Так чем же она не андроид? Из элементарного великодушия, я бы позволил ей не улыбаться. Так честнее и проще. Тем более сегодня мне не помешала бы доля честности.
Прозвенели колокольчики, висящие прямо над входной дверью.
* * *
Я вспоминаю день, когда впервые задумался о самоубийстве. Я шел домой. Было весьма прохладно. У меня, по обыкновению, сильно мерзли пальцы. Правда, в этот раз я решил не прятать руки в карманы, а дать им как следует померзнуть. Пусть так. Есть в этой некий приятный момент. Словно в замерзших руках чуть больше жизни. Так или иначе, но я не хотел возвращаться домой, да и идти куда-либо мне тоже не хотелось. Я чувствовал катастрофическую моральную усталость. Мимо меня проходили десятки людей. Семьи, влюбленные пары, небольшие группировки школьников и так далее. Казалось, что вокруг меня царил какой-то необъяснимый массовый позитив. Лишь во мне, подобно ароматизированной свече, тлело деструктивное нутро. Обычно, меня если не раздражало, то во всяком случае не вдохновляло это массовое веселье. Собственно, поэтому я никогда не любил массовых празднеств, когда толпы людей устремляются в оговоренное место, чтобы покричать, попеть, напиться, развести помойку и с чистой совестью и небывалым зарядом позитива расползтись по домам. В этот раз, я так же был слегка раздражен, но не прохожими, а самим собой.
Конечно, недовольство собой, да и окружающей действительностью в том числе, не появилось вдруг утром рано. Тому предшествовал весьма длительный период жизни с внушительной цепочкой событий и личностных потрясений, логичным завершением которых и стала глубочайшая депрессия, из которой я не видел выхода. Она была плоским кругом, по которому я бесконечно хожу, вновь и вновь возвращаясь в начало.
Тогда я подумал, почему бы, собственно говоря, не закончить все эти мучения в одно лишь мгновение. Мир полон примеров, когда даже самые талантливые и одаренные люди не могли больше терпеть ни себя, ни людей вокруг. У всех нас есть предел. Вот уже полтора десятка лет я ежедневно терплю, сопротивляюсь и даже одерживаю верх. Если раньше я воспринимал это как борьбу, то теперь я просто не вижу в ней смысла. К чему эта борьба? Чем она должна закончиться? И самый последний вопрос, завершающий череду из десятков подобных вопросов – Какой смысл бороться с самим собой, вновь и вновь побеждая себя и, вместе с этим, что логично, проигрывая себе? Эта бесконечная борьба окончательно измотала меня, высосала из меня все силы, как физические, так и эмоциональные. Я не живу, я лишь изнуряю себя, словно стайер, готовящийся к очередному забегу, который он вновь проиграет. День ото дня, я копаю пропасть, в которую затем прыгаю, чтобы еще раз разбиться, но не насмерть. Так к чему же все это?
Как то раз я просмотрел пару сайтов для самоубийц. Раньше я спрашивал себя, кто может вообще заходить на них.
Мы никогда не знаем, кем станем завтра.
Люди писали там свои истории. Все одинаковы как одна. Все же, что ни говори, но мы принадлежим одному подвиду млекопитающих. Далее они описывали свои попытки покончить с собой. Неоднократные. Я еще подумал, неужели кто-то может пойти на это второй раз?
Nightfall писала, что пыталась покончить с собой шесть раз, отчего считается здесь весьма авторитетным участником. Словно меня учит водить человек, шесть раз не сдавший на права. Сомнительный советчик. С другой стороны, вряд ли мне даст совет тот, кому удалось успешно покончить с собой. Своеобразная сфера. Что касается Nightfall, она трижды вскрывала вены. Достаточно лишь этого факта, чтобы рассмотреть другие варианты.
Hangman рассказывал о самых известных повешенных. В результате, чтобы поразить всю группу решил вздернуться прямо в онлайн режиме. Скайп. В итоге сломал руку и разбил голову.
Hellraiser пытался спрыгнуть с крыши, но все время его что-то отвлекало, то бабка из окна дома напротив, то дети в низу, то внутренний голос. Ничего особенного, в итоге, забегая на пару лет вперед скажу, что однажды он отправился в путешествие в среднюю Азию, где оступился на каменистой тропе высоко в горах и упал. Чудом выжил, но сломал два шейных позвонка.
Это больше напоминало не форум самоубийц, а собрание сочинений на тему «Самая нелепая попытка самоубийства». Одни вешаются, но разбивают голов, другие вскрываю вены и только надрезают сухожилия, отчего больше пальцами шевелить не могут, третьи глотают таблетки и получают отравление с последующей промывкой желудка и так далее.
В таком случае, было бы проще заказать киллера для себя самого. Осталось только найти очередную группу специалистов по найму убийц. К слову, однажды мне довелось услышать самый обыкновенный разговор двух постояльцев паба, название которого я уже и не вспомню. Примечательным в том разговоре было упоминание некоего парня, который помогает другим покончить с собой. В то же время, это могли быть лишь пьяные бредни.
В этом мире вообще можно умереть?
Мне всегда казалось, что я не смогу убить себя. Для этого нужно обладать определенной смелостью. Я, разумеется, ею не обладал. В силу развитого рационального мышления, которое, в общем-то меня и погубило. Я терялся в поисках наиболее надежного способа, лишенного неестественной жестокости по отношению к себе. Пример Адольфа Гитлера был наиболее приемлемым для меня. Цианид - стопроцентный вариант.
Меня удивляло, что одни пытались повеситься, другие утонуть, третьи пытались убить себя ножом. Читая это, я стал задумываться, а настолько ли я ненавижу себя, что мне нужно непременно покончить с собой. Я думал над этим некоторое время, а затем приходил к заключению, что цианид - наиболее верный способ. Вместе с этим, меня, по необъяснимой причине, привлекал способ с поездом. Лишь прыгнуть под поезд. Под скоростной поезд. Удар столь сильный, что смерть, видимо, наступит еще быстрее, чем от цианида. Кроме того, я не мог объяснить себе, почему поезд так глубоко засел в моей голове. Почему именно поезд, а не машина? Ничто не объясняло причин, почему я должен был склоняться к решению с поездом. Вероятно, это был некий внутренний инстинкт, ведущий меня по верному пути. Проведение.
Таким образом, одним вечером я отправился на железнодорожную станцию. Поднявшись на мост, возвышавшийся над путями, я подошел к перилам и посмотрел вниз. Высота, как мне казалось, гарантировала лишь сломанные ноги и внутричерепные травмы. Соответственно, основная нагрузка ложилась именно на сокрушительный удар поезда. Не помню, как долго я стоял там. Я не собирался прыгать прямо в тот вечер. Я изучал, наблюдал, обдумывал. В общем делал все то, что дела всю свою сознательную жизнь. Рационализм. Словно лекарство. Если его слишком много, то он непременно отравит организм. Я принял слишком много лекарства. Так сильно я хотел быть здоровым.
За то время, что я смотрел вниз, подо мной проехали несколько поездов. Думаю, что машинисты с опаской смотрели на меня, надеясь, что если я и прыгну, то, пожалуйста, не под их поезд. Никому не нужны резкие торможения, разбирательства, показания, полиция и иные тому сопутствующие процессуальные нюансы. Хочешь, прыгай, на то есть у тебя право и, видимо, время, но не создавай проблем другим людям. Отчего же? Спросил бы я. Всю жизнь я расплачивался не за свои грешки. Так пусть же кто-то ответить и за мои. Ничего страшного. Мне-то уж точно все равно. Подобные измышления мгновенно выводили меня из себя, и начинался тот до боли знакомый внутренний монолог, ведущий к очередной вспышке головной боли.
Вдруг из темноты, по направлению ком не, стало приближаться таинственное тело с весьма предсказуемыми намерениями. Благо у меня и не было ничего ценного, да и расправой меня нельзя было напугать. Тем не менее, я был напуган и готов к драке, хотя, почему мне так хотелось защищаться, если, в сущности, я искал совершенно противоположного. Я лишь не хотел быть побитым и затем валяться там со сломанными челюстью и рукой. Больно, неприятно. На улице сыро и очень холодно. Не лучший сценарий для последнего дня. И не только. Прямо говоря.
- Ты чего, брат? Прыгать собрался?
Я промедлил с ответом. Еще бы, такой неожиданный вопрос.
- Нет, а что?
- Да я понимаю все, - сказал он, - на такое сразу не решишься. Да и мне можешь не говорить. Я к тому, что если надо, могу помочь.
При данных обстоятельствах предложение звучало настолько угрожающе, насколько только возможно себе представить. Думаю, что на моем лице все можно было прочитать. К тому же, я шаг назад сделал невольно. Ему все стало ясно. Более того, он понимал, что его внешний вид – разбитые губы и припухший нос, обрамленные засаленным капюшоном, переходящим в мешковатую куртку, не до конца прикрывавшую толстовку с какой-то неизвестной мне, видимо, сатанинской символикой – способствовал моему невольному испугу.
- Да ты не бойся, брат, кидать с моста я тебя не собираюсь. Возиться не хочу, да и камера вон там, - он кивнул в сторону фонаря, - на фонаре. Могу телефончиком помочь. Настоящий специалист в этих ваших суицидальных делах. Не мучай себя, брат, поломаешься только, а вот специалист поможет как надо. Как себе, брат.
После последних слов он рассмеялся. Как бы то ни было, но я никак не понимал, зачем ему помогать мне столь необычным способом. Я молчал. Не знал, что сказать и как отреагировать.
- Слушай, брат, я тебе телефончик человечка, а ты мне скромное финансовое вознаграждение. Давай сколько есть.
У меня было немного. Всю жизнь я пользовался картой и, соответственно, наличных денег у меня всегда было очень мало. По непонятной мне причине, я доверился моему новому знакомому. Я протянул ему всю наличность, что была в кармане.
- Не густо, но приемлемо, - обрадовал меня и протянул неброскую самодельную визитку, на которой был написан номер, - звони сюда брат, не пожалеешь, а вообще, зря, конечно, ты все это затеял. Травки купил бы, отвлекся б чуть. Оно куда лучше.
Опять засмеялся и ушел. Я остался стоять с бумажкой в руке, все еще пребывая в легком шоке. В ступоре. Дело не только в этой сомнительной личности с самодельной визиткой. Мне уже говорили о человеке, который может помочь в этом деле.
Внизу вновь пролетел поезд. С шумом и вихрем холодного воздуха после себя. Женский голос по громкой связи. Сообщение о вновь прибывающем грузовом составе. Иронично. Она словно сообщает потенциальному самоубийце, когда и какой поезд прибывает, чтобы у него было время приготовиться. Она сообщает также и путь, на который прибывает поезд. Рационально. Есть время подойти к нужному пути. Прицелиться, так сказать. Что ни говори, но упасть надо точно на ход поезда, а не рядом. Остаётся время для последней мысли, для последнего слова.
Даже в самоубийстве есть свой временной распорядок и определенная процедура. Чем мы не андроиды?
Через пару дней я позвонил по указанному номеру.
- Да, - ровный, спокойный голос.
- Мне дали Ваш номер, сказали, Вы можете помочь, - я звучал нерешительно и сам понимал это.
Небольшая пауза.
- Вам правильно сказали, но это стоит денег, разумеется.
- Я так и понял.
- Где встретимся. Сначала надо все обсудить.
Кафе «Hemingway» находилось относительно недалеко от моего дома, хотя иной раз приходилось померзнуть, чтобы дойти до него. Я любил заходить туда. Тем тепло, уютно и миловидные официантки. Всегда очень вежливые. Всегда улыбаются.
- Может быть слышали о кафе «Hemingway»?
- Послезавтра в семь часов вечера.
- Я буду недалеко от входа. В клетчатой рубашке.
Я всегда присаживался недалеко от входа.
- Договорились. И еще, вы уверены?
Я промедлил. На такой вопрос очень трудно ответить честно и уверено. На всякий случай, я ответил:
- Уверен.
Все же у меня еще была возможность отказаться.
* * *
Прозвенели колокольчики, висящие прямо над входной дверью.
Напротив меня сел довольно крепкий парень в черном кожаном плаще с высоким воротом. На первый взгляд, весьма неприятное лицо. Все в нем говорило за то, что передо мной сидел явно асоциальный тип. Казалось, он идеально выбрал для себя профессию. Она подходила ему куда так же хорошо, как и кожаный плащ. На вид неброский, и даже неприглядный в некоторой степени, но нечто делало его весьма привлекательным.
Он бросил на меня оценивающий взгляд, видимо, в попытке разобраться, кто сидел перед ним и, соответственно, представить себе серьезность его, то есть, моих намерений.
- Имена тут ни к чему. Ни мне, ни тебе. Сам понимаешь, знакомство наше не должно продлиться долго.
В этот момент та очаровательная девушка с аккуратно уложенными волосами и не менее аккуратным маникюром поставила между нами две чашки кофе. Тут я подумал, что кофе, наверное, был неверным выбором. Все же я старался его не пить, а в моем собеседнике ничего не говорило о привязанности к кофе. Тем не менее.
Никаких имен.
Необычная ситуация. Признаться, я понятия не имею, как начать разговор. Это не встреча друзей, не собеседование. Хотя, думаю, этот разговор может рассматриваться, как особая форма собеседования. Деловой разговор подходит больше. Все ж, мы должны обсудить условия. Рассмотреть определенные пункты. Конечно, вопрос об оплате.
Мне кажется, ему, как продавцу услуг, следует начать разговор. Так я представляю себе этот процесс. Он, менеджер по продажам, предоставляет мне весь ассортимент оказываемых услуг. Я, заказчик, придирчиво расспрашиваю его о каждом из продуктов, стараясь найти оптимальное решение. Я пекусь о своих деньгах. У меня их немного, оттого и не хочу попусту растратить их. Он же обязан, раз взял на себя такую ответственность, подобрать для меня (или помочь мне в этом) лучшее сочетание цены и качества. Думаю, что термин «консультация» для нашего случая подходит больше.
Собственно говоря, если предложенный им продукт окажется самого приличного качества, то, к моему счастью, мысли о потраченной (внушительной) сумме не будут докучать мне по ночам. Я буду мертв.
Тем не менее, он молча смотрит на меня.
Странно. Хотя для него подобная ситуация должна представляться самой обыкновенной. Было бы правильно, если бы именно он начал разговор.
- Первое, никаких имен. Второе, мысли есть? – он, видимо, устал ждать.
Не имею ничего против анонимности. Так надежнее. Профессионализм.
- Не совсем понимаю Вас, - неуверенно.
Я и действительно не понял, что именно он имел в виду. Согласитесь, мысли могут быть по любому поводу. О жизни, о смерти, о кафе, в конце концов, и так далее. Выражение его лица ясно говорило, что он, скорее всего, держит меня за очередного слюнтяя, которого бросила жена. Я добавил:
- Вы уж поймите, для меня подобная ситуация очень необычна. Я волнуюсь немного.
Он словно еще раз оценил меня взглядом.
- Еще бы! Мы тут собираемся говорить, как тебя на тот свет отправить, а ты два кофе заказал. Да ты псих, - прозвучал критично, даже, осуждающе.
- С другой стороны, кто еще может участвовать в подобном, - иронично, но не без нотки соответствующего волнения, ответил я.
Казалось, он все еще не принял окончательного решения на мой счет. Так он смотрел на меня. Словно колебался. Чем не собеседование? Он решает, брать не брать, а я волнуюсь. Совершенно нормальная ситуация. Если опустить на мгновение предмет разговора. Все же, контекст кардинально меняет все.
- Так мысли есть?
- На счет чего? Не совсем понимаю.
Видимо, он окончательно решил для себя, что имеет дело с абсолютным дебилом. Он облокотился на стол, чтобы быть поближе ко мне.
- По существу, - уверенно начал он (так обычно говорят люди, которым что-то уже изрядно надоело), - ты решил, что время пришло, иначе я бы здесь не сидел. Есть куча способов, чтобы покончить с собой, но у тебя, я уверен, есть определенные мысли.
Он смотрит мне прямо в глаза. Пауза. На заднем фоне раздается стук ложки о стенки чашки. Кто-то размешивает сахар.
- Вот я и спрашиваю, - медленно и отчетливо, - какие у тебя мысли.
Тут я заметил, что стук ложечки о стенки чашки не прекращается ни на мгновение. Постоянный стук, словно все эти люди намеренно сводят меня с ума.
Я немного наклонился вперед и вполголоса сказал:
- Вообще-то есть.
Он одобрительно кивнул и вновь свободно устроился, откинувшись на спинку.
С его молчаливого одобрения, я решился преподнести имеющиеся идеи:
- У меня есть два варианта (чувствую себя рекламщиком-энтузиастом с кучей интересных идей и внутренним жжением поделиться ими), - я всегда умел структурированно и дедуктивно подать материал, - первый – яд, - он удовлетворенно покачал головой, - второй – прыгнуть с моста под поезд, - призадумался. Я ждал его реакции. Он молчал и, думается, ждал от меня какого-то продолжения.
Таким образом, я продолжил:
- Вот между этими двумя вариантами я и разрываюсь, - неуверенный голос выдавал мое волнение. Я чувствовал себя словно на экзамене. Мне ничего не пришло в голову кроме как спросить:
- Что вы думаете по этому поводу? – нейтрально.
Он уставился на официантку, стоявшую за столиком прямо за мной. Ту самую, которая подала нам кофе. Наверное, его тоже привлекала аккуратность. Тем не менее, он сохранил контроль над разговором.
- С ядом все ясно, конечно. Классика. Как Mercedes. Никогда не выйдет из моды. Надежно и просто, но только надо знать, что пихать в себя. Что касается поезда, - отвлекся, - почему поезд? Мне, конечно, все равно, - поспешил добавить, - но между твои двумя вариантами целая пропасть. Одно дело таблеточку съесть и уснуть, другое дело под поезд прыгать и превратиться в фарш. Чистое любопытство.
Он принялся за кофе. Глоток. Может два. Я забыл про него совсем. Бренчание стекла за барной стойкой. Я и сам не понимал, откуда взялась идея про поезд.
- Понятия не имею. Идея про поезд взялась из ниоткуда.
Мой взгляд замер на его чашке. Он скептически смотрел на меня. Я задумался над тем, откуда все же взялась идея про поезд. Я всегда боялся высоты. Ни за что не решился бы прыгать с высоты. Тем более, под поезд.
- Ты даже не представляешь, как сильно человека пугает разгоняющееся грохотание и свист приближающегося товарняка. Дикий ужас. Мы научились подавлять его в себе, но тем не менее. Именно поэтому, одни боятся прыгать под поезд, потому что боятся поезда, а другие наоборот, прыгают, потому что не сомневаются в его смертоносности. Тебя, я отношу к первой группе.
Наверное, у меня был напуганный взгляд, когда я слушал его. Я отпил кофе.
- Ладно, - сказал он, - так дело не пойдет. Сделаем иначе.
Он сделал еще один глоток кофе.
Intermezzo I
Что бы ни произошло, все к лучшему. Все ли? Странно, но лишь неудачи ведут к лучшему, а кажущийся успех непременно приведет к чему-нибудь, чего хотелось бы избежать. Верующие говорят - пути господни неисповедимы. Мирским языком – будь, что будет. У меня был план. Долгосрочный и требующий серьезных усилий. Я усердно работал над ним, над собой, и, в конце концов, пришел к тому, к чему стремился. Пусть и не без оговорок. Идеального воплощения не достиг, хотя, в общем и целом, мне удалось воплотить задуманное.
Верующие (что-то я зачастил) говорят – в наказание господь исполняет наши желания. Мирским языком – мы никогда не знаем, чего хотим.
Сегодня я не вспомню, сколько мне было лет, когда я осознал для себя весьма удручающую истину – никому я не нужен и не интересен. Совершенно точно помню, что это было еще в школьные годы. Видимо, своевременно. Что бы ни происходило, все происходит своевременно. Я верю в слепую судьбу. Так проще. Еще викинги уверяли, что клубок судьбы уже сплетен, отчего и смысла нет бояться смерти. Философия выживания. Я хоть и не иудей, но с высказыванием Каппоручила согласен безоговорочно.
„Знай, что все - по счету, соразмерно содеянному; не уверяй себя, что могила для тебя - убежище, ибо не по своей воле ты родился, не по своей воле живешь, не по своей воле умрешь и не по своей воле отдашь отчет царю царей, святому".
Да и не верую я, но что-то в этом есть. Ведь мы никогда не знаем, кем проснемся завтра. C’est la vie.
За этой истиной незамедлительно последовала другая: деньги – единственная мера, по которой тебя воспринимают в этом мире. Звучит наивно и, наверное, кажется уж слишком избитой истиной, но попробуйте доказать мне обратное. Бывает, я слышу речи об исключительной важности духовной красоты. Взять и выкинуть. Покажите мне человека, кто действительно верит в это.
Люди становятся старше. Начинают мыслить рационально, с большой ответственностью подходя к выбору друзей. Это всегда вопрос приоритетов. Другой вопрос, верны ли приоритеты, возникает лишь по прошествии времени. В тот же момент, ты пришел к очевидному выводу – ты не выдерживаешь конкуренции. Несоответствующее материальное положение – как официальная формулировка. Извини, но твои знакомства – твое лицо. Кто пренебрегает выбором друзей, пренебрегает и собой. Не забывай приглядывать за собственной тенью.
Однажды, будучи еще совсем ребёнком, я периодически общался со стариками, навещая бабушку и дедушку в деревне. Там вокруг было много стариков. Кладезь житейской мудрости. Наш сосед был стариком со скверным характером, отчего никогда не скрывал того, что думает. Мы периодически встречались на лавочке между нашими дворами. Я ел пирожки, он курил самокрутку. Весьма душевная компания и атмосфера, располагающие к откровенным разговорам. В нашем случае, скорее к монологам.
- Сегодня здесь, завтра там, - потягивая самокрутку, он всегда критично высказывал свои мысли, - Приехали, даже внуков не привезли.
Он не испытывал особо теплых чувств к своим детям, чего не скажешь про внуков, моих ровесников.
- На каком языке они говорят? – спрашивал он меня, - мы вроде бы на одном говорим, а я их не понимаю. Если не сегодня, то завтра я ласты склею, а им бы все по морям кататься. Даже сюда приехали, картохи набрать, сала, да свалить поскорее.
Преисполненный сожаления. Он смотрел вдаль, курил, рассуждал. Покинутый.
- Взрослые люди, казалось бы, а ведут себя не лучше детей. Пряником помани и все, забыли стариков.
Не скажу, что он всегда только и делал, что причитал, но это случалось, хотя чаще всего он просто забавлялся. Интересный был старик.
- Вот где вся красота? Где вся жизнь? А я тебе скажу. Все здесь. Лес, озеро, свежий воздух. Все, что надо, есть здесь. Они там только и говорят про магазины и какие-то там центры, а человеку много и не надо. Лишь бы дышалось легко.
Самые яркие воспоминания у меня связаны с той деревней стариков. Позитивное отношение, которое, к несчастью, иной раз скрыто за кажущимся пессимизмом.
- дерьмо это все! – самокрутка в зубах, - сейчас бы баян, стопочку, да лучку. Вот в чем счастье! Счастье человека в человеке, а не в этих там магазинах! Эх! – далее он запел песню.
Таких как он, там было много. Старики.
Через два года он умер.
Тогда я был мал, очень много не понимал из того, что он говорил. Сейчас понимаю его как никто не понимал его тогда. Основная масса того, что мы потребляем, нам вовсе и не нужна.
Как-то раз я читал про старика, который продал квартиру в городе и сбежал от всех своих родственников в южную Азию. Спустя месяц прислал им открытку и фото, где он обнимал местную девушку. Перед ним бокал коктейля. Сказать, что они были разочарованы его поступком, не сказать ничего. Они были невыразимо разочарованны. Что ни говори, но они рассчитывали на квартиру.
Если бы я в ком и искал пример того, каким быть нельзя, то все первые места оккупировали бы мои школьные учителя. Как-то я поставил под сомнение собственное же суждение о них. Может, я слишком жесток и зол? Но нет. Я посидел, подумал и понял вот что – то, как они поступали, что говорили и как себя вели – мягко говоря, не совсем достойно взрослого человека в принципе!
Ты выиграешь региональную олимпиаду, и на одну неделю они не будут обращаться с тобой как с грызуном-вредителем, от которого никак не могут избавится вот уже долгое время. Затем они понимают, что если тебя регулярно не уничижать, то у тебя, не дай бог, может поправиться самооценка. На собрании школы они заявят, что мало того твоей заслуги в этом триумфе не было, так как это лишь благодаря их наставнической деятельности ты смог проявить себя, но и более того обвинят тебя в том, что ты утратил всякое уважение и почтение по отношению к ним, возомнив себя невесть кем.
Если раньше тебя просто ни во что не ставили и не растрачивали свое драгоценное время на всякую «чепуху», то отныне тебя начинают с завидной регулярностью третировать по поводу и без.
Бывало, что меня не допускали к занятиям только потому, что преподавателю не понравилась моя одежда. После разбирательств на уровне вышестоящей инстанции мне принесли извинения, но мое положение в школе стало только хуже. Никогда не считал жизнь бумерангом. Но тогда я был бесконечно счастлив, что я ошибался. Учитель, который выгнал меня тогда, потом сломал ногу в трех местах.
Несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом. Цицерон. Что ж, это было неприкрытое насилие. Удивительно наглое в своем проявлении.
Однажды учитель вызовет тебя к доске и приложит максимум усилий к тому, чтобы ты задумался о смене школы. Но ты этого не сделаешь, потому что беспрестанные унижения доставили тебе столько боли, что ты уже и не можешь без нее.
Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал ее. Фридрих Ницше.
Теперь ты отказываешься верить в справедливость. Более того, ты жаждешь чинить собственную несправедливость. Так ты вскармливаешь зверя…
Я делаю для себя важный вывод – дети вырастают дебилами не по своей вине. Проблема в том, что их родителям нужны родители.
И так ты становишься персоной нон-грата, что еще хуже, чем просто быть аутсайдером. Поправка - в глазах учителей и родителей. На самом деле, этот момент становится поворотной точкой. Одной из двух.
Мы устроены таким образом, что лучше всего помним, как упали с велосипеда или получили от родителей, потому что именно боль помним лучше всего. Наверное, механизм боли наиболее оптимально приспособлен для жизни. Эволюция. Так устроена природа. И человеческая в том числе. Именно падения имеют смысл. За падением неминуемо следует подъем…если не наступила смерть, конечно.
Боль оставляет глубокий отпечаток, не позволяя тканям регенерироваться. Такая рана не сходит годами. Природа радости туманна. Не замечали? Она расплывается, рассеивается словно дымка. Стоит лишь солнцу подняться.
Так, человек, прошедший войну, в первую очередь вспомнит именно войну. Ранения напоминают о себе по осени.
Говорят, вечно можно смотреть только на текущую воду и на огонь. Чтобы ни говорили о воде, ей не сравнится с огнем. Вода умиротворяет. Огонь свирепствует. Каким бы маленьким он ни был, он будет изо всех сил цепляться за все вокруг, чтобы выжить. Именно воду всегда ассоциируют с жизнью, но я жизнь вижу именно в распространяющемся огне. Воля к жизни. Огонь рождается, живет и умирает.
Смотреть на огонь я полюбил после первого же костра, который мне довелось разжечь. Он проглатывал все, что я кидал в него. Если же его кормить правильно, он будет расти и развиваться. Чем не живой организм? Мне нравились костры, но я практически утратил к ним интерес после того, как поджог первую постройку. То был обычный сельский туалет. Иссохшие доски загорелись с такой силой, будто были вымочены в керосине. Тогда мне казалось, что я люблю огонь, затем я понял другое – мне нравилось сжигать.
У вас никогда не возникало желание уничтожить что-либо с помощью огня?
Согласно исследованиям, высокий процент будущих серийных убийц либо мучали животных, либо занимались поджогами. Я не мучал животных, но иногда я играл со спичками.
Что общего у рьяного битья по боксерской груше, секса и разведении костров? Это все инструменты для борьбы со стрессом. Одним нужно причинить боль, другим потрахаться, третьим разжечь огонь. Есть те, кому нужно все. По своей природе, человек самодеструктивен.
Приходится столкнуться с рядом необъяснимых противоречий. Приходишь к осознанию, что мамины попытки сформировать в тебе хорошего человека, скорее всего пойдут ко дну. Очнешься на полу, в глубоком нокауте. Чтобы подняться, нужно немного полежать и прийти в себя. День, два, неделя, месяц. Отголоски тяжелых ударов еще долго не пройдут. Рецидивы неизбежны. Как и ошибки. Ты делаешь выводы. Вполне конкретные выводы.
No country for weak men.
Арабская поэма.
- Прежде всего, ты будешь еще кофе?
Я совершенно не ожидал такого вопроса.
- Да, - резко закивал головой.
Он поднял руку вверх, вызывая официантку, и громко сказал:
- Будьте любезны!
Девушка была совсем недалеко и тут же подошла.
- Будьте добры, - довольно нагло и требовательно (как мне показалось) произнес он, - нам еще по чашечке такого же кофе.
Она записала.
- Еще что-нибудь?
- Да, еще что-нибудь. Что значит твоя татуировка на руке.
Там была непонятная надпись на арабском.
- А что бы Вам хотелось, чтобы она значила? – она явно не собиралась уступать в наглости.
Он закивал головой. Показалось, что довольно раздражительно.
- Я понял. Просто кофе.
Она ушла. Он посмотрел ей вслед. С укором. Теперь он будет придираться к ней по любой мелочи. Такая уж натура. Не только у него. У человека вообще.
- Так вот, - он немедля приступил к нашей проблеме, - в первую очередь нам надо прояснить кое-какие моменты общего характера, чтобы мы как следует во всем разобрались и поняли, что для тебя лучше. Весьма непрофессионально просто тыкать пальцем в небо. Так не пойдет.
Я одобрительно закивал. Он в свою очередь продолжал.
- Мы тут говорим о самоубийстве, а не суп выбираем. Важно подойти к делу обстоятельно. Суп не понравился, ты вылил его. Попытка самоубийства не удалась, ты инвалид на всю жизнь, да еще и в дурке. Ни работы, ни уважения, ни прав. Ты овощ. Но самое страшное, что все это удар по моей репутации. Она уж очень важна для меня. Поэтому я заинтересован в твоем удачном суициде не меньше твоего.
В этот момент официантка ставит два кофе на стол.
- Такую татуировку я видел на руке одного моджахеда-джихадиста, - он поставил ей в упрек.
Она удивленно, может, с испугом посмотрела на него. Неожиданно.
- Кто ты такая? - тут же добавил.
- Вы что-то путаете, - неуверенно ответила она. Напугана.
- Он кричал что-то. Знаешь, с таким жутким остервенением, а потом стал размахивать ножом. Страшная картина. Я спросил, мне сказали, что он кричал что-то о голове какого-то голландского политика. Клянусь, - он повысил голос, - точно такая же надпись была на его правой руке. Чуть ниже плеча. Так вот, я спрашиваю, откуда у тебя это татуировка? – в его голосе чувствовалась раздражительность.
Девушка испугалась. Она отступила назад, осмотрелась. Все смотрели на нее. Весьма неприятная ситуация сложилась. Она немедленно поспешила оправдаться:
- Это строчка из арабской поэмы, - запнулась на слове «арабской», - я не помню перевод, давно было.
Он покачал головой.
- Ну вот видишь, можешь же сказать, когда захочешь.
- Ненормальный идиот!
Она ушла. Довольный собой, он смотрел ей вслед. Потом повернулся ко мне.
- Вернемся к нашему вопросу.
Я пребывал в шоке. Не заметить этого было нельзя. Примерно то же самое читалось на лицах пары, сидящей за столиком напротив. Он же вел себя как ни в чем не бывало. Посмотрев на меня, он перевел взгляд на пару. Они тут же отвернулись, словно, ничего против не имели.
- Когда люди собираются кончать с собой они, бывает, хотят выглядеть красиво. Знаешь, романтика такая. Умереть красиво. Как правило, это касается женщин, но статистика показывает, что мужчины тоже не прочь выглядеть презентабельно после смерти. Дух времени. Слишком уж важно нам, что о нас подумают. Даже, когда мы уже сдохли окончательно, нас все равно это беспокоит. Отморозки долбанные! Они не думают о маме, детях, что те подумает и каково тем придется, но они думают о целостности лица, например, потому что думают, что их долбанная смерть так важна, что понаедет сотня журналистов и начнут делать тысячи фотографий. Не пристало нам выглядеть непрезентабельно на фотографиях. На самом деле их найдут, запишут и забудут. Может быть, похоронят или сожгут. Ты то что думаешь? Красиво будем убиваться или как придется?
Я был под впечатлением. Признаю. Он будто готовился, хотя, конечно, это не так. Думаю, фразу частично отработаны, и он лишь местами позволяет себе отступать от текста, давая место импровизации. Тем не менее.
- Как придется. Мне главное, чтобы наверняка и быстро. Я не хочу мучений.
- Это правильно. Мое мнение, в таком деле эстетика не самое главное. Однажды одна голливудская актриска решила показать миру свою невероятно красивую смерть. Думала, люди будут смотреть на ее красоту и убиваться в безудержном горе. Она, кстати, тоже травилась. Так вот, она одела лучшее платье, разрисовалась как школьница на свидание. Напилась каких-то антидепрессантов и залила все это коньяком. В результате, все получилось очень некрасиво. Ее нашли полностью заблеванную с головой в унитазе. Говорят, ей пришлось очень тяжело. Смерть была адски мучительной. И эстетика пострадала. Такая вот история. Очень важно четко определить приоритеты: эстетика или эффективность. Разумеется, можно объединить, но из всех известных мне способов, сохранить эстетически необходимую целостность тела и умереть можно только отравлением. Если ты хотел бы сохранить лишь лицо в товарном виде, то это попроще, хотя тоже очень неприятно. Хотя, как я понимаю, тебе все равно.
- Иначе я не стал бы рассматривать поезд.
- Именно так. Давай подумаем, какие варианты еще есть.
Он вновь принялся за кофе. Я вновь забыл про него и сразу же последовал его примеру.
В этот момент прозвенели колокольчики. В кафе зашли три крепких мужчины и уселись за свободный столик. Первое впечатление. Весьма шумные ребята. Учтивости и уважения от таких ждать не приходится. Единственное, чего можно ожидать, это проблемы. Они словно созданы для них.
Intermezzo II
Первые двадцать лет жизни мы разговариваем с мертвыми.
Книги придают форму нашим мыслям. Слишком много книг деформируют наши мысли. Но лучше книги, чем родители или учителя. Моя мама читала мне сказки Ханса-Кристиана Андерсона, Шарля Перо и Братьев Гримм. Будучи в начальной школе, я полностью перечитал томик сказок Братьев Гримм.
На урок домашнего чтения я принес книжку Братьев Гримм.
- У них такие мрачные сказки, - сказала учительница с не менее мрачным видом, словно моя жизнь вот-вот должна скатиться по наклонной, - зачем ты читаешь такие сказки?
- Что мне читать?
- ну вот, - говорит она, - про золотую рыбку. Такая хорошая сказка.
Я не знал, что сказать, хотя бы потому, что:
- Так это сказка Братьев Гримм.
Она вернула мне книгу и пошла к следующему ученику.
Мой первый опыт. Конечно, неудачный. Сначала надо думать, потом говорить.
Видимо, под влиянием мрачных сказок и начало сформировываться мое мрачное самосознание. Догадки. Моего друга родители не перегружали сказками, чтением и ерундой иного толка. Отец наливал ему стакан пивка уже в шесть лет. Он всегда был весел, жизнерадостен и не имел проблем с учительским составом.
Однажды я подарил учительнице цветы на день учителя. Она убрала их в пакет. Цветками вниз. Почему то я придал этому значение.
Мне было лет семнадцать, как я совершенно случайно наткнулся на совершенно неизвестного мне автора.
Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости. Словно некто придал моим хаотичным мыслям порядок и форму. С волнительным трепетом я прочитал их. Чувство согласия. Именно то, что я думаю. Значит, я думаю правильно. Его труд придает сил подняться с пола. Его слова помогают осмотреться вокруг и сделать вывод – чтобы твердо стоять на ногах в этой жизни, нужно стать твердым, категоричным и безжалостным. К себе и к остальным. Он говорит, прислушайся к Ницше. Без промедления я иду в книжный магазин и меняю свой недельный бюджет на «Так говорил Заратустра». На мое счастье книжонка стоила недорого. Ницше стоит много дешевле, чем госпожа Роулинг. В разы. Это лучше всего отражает положение вещей.
Затем наступит время Кафки.
Чтобы не испытывать боли, познанной и терпеливо перенесенной, нужно перестать быть подверженным факторам, которые являют собой причины этой боли. Открытость и наивная доброта удел блаженных идиотов.
Если тебя не любят, пусть опасаются. Уважение и страх много важнее любви. Она делает мягким, уступчивым и уязвимым. Нужно быть умнее, сильнее, жестче и решительнее. Люди боятся умных людей.
Что не убивает, делает сильнее.
Перестань доверять людям, и они неизбежно начнут доверять тебе. Кажется странным и нелепым? Нисколько. Ибо каждый человек знает, что не достоин доверия, отчего не может не довериться тому, кто ему не доверяет. Мы существа противоречивые.
Каждая мысль Ницше аккуратно записывается в тетрадь. Мой личный сборник избранных изречений и толкований. Основа моего нового мироощущения. То, что раньше казалось исключительно правильным и благодетельным, отныне стало очевидным показателем слабости и узколобости.
Однажды, нас (тогда еще семиклассников) завели в храм при местном монастыре. Я не был крещен и верующим себя не считал, но тем не менее нас всех заставили поцеловать мощи. Сколько иронии в этом было. Основа всего христианства в одном лишь мгновении жизни. Нас, всех до одного, заставили целовать их. Ключевое слово – заставили. Не так ли развивалось христианство по Европе?
Человек не меняется. Точнее, его природа не меняется. Вы согласны? Изменившаяся вдруг погода не говорит о том, что поменялся и мир. Не так ли?
Гегель видел в любви к богу не более чем ложное проявление любви к человеку.
Я подумал, а не является ли религия в целом лишь психоэмоциональное расстройство. Лингвисты-антропологи согласились бы.
Как-то раз я познакомился с одним дьяконом. Он казался мне забавным парнем, хоть я и не понимал его мотивации служить церкви уже в двадцать лет. Что ни говори, но в таком возрасте тестостерон доминирует во всех сферах жизнедеятельности мужчины, отчего посвящение себя служению церкви кажется своего рода мазохизмом.
Не то чтобы мы общались каждый день, но периодически я пересекался с ним. Потом я узнал, что он предпринял несколько попыток суицида.
Ни одна не увенчалась успехом. Он все еще служит церкви. Как мне показалось, бог, все же, не приводит к миру и гармонии с самим собой.
Мы создаем себе идола, чтобы затем принуждать себя поклоняться ему. В каждом из нас живет глиняный голем-повелитель. Наверное, лишь христианин способен сначала вырезать целые поселения, пуская кровь женщин и детей, во имя христианства, а затем обвинять мусульман в бесчеловечности.
Я благодарен судьбе за дарованный мне атеизм.
Совершенно неосознанно ты начинаешь сравнивать религию и потребительство. Консюмеризм. Наша новая религия. Сначала, ты не видишь связи, но почему тебе кажется, что она есть. Вы никогда не задумывались, откуда вы знаете некоторые вещи, которым вас никто не учил. Неосознанно вы делает их правильно. Догадываетесь. Природа подскажет сама. Так говорят про первый секс, когда ты спрашиваешь себя, а что делать то? То же самое произошло и в моей голове, когда я неосознанно подумал о религии в момент, когда подумал о консюмеризме.
Что общего? Большинство считает, что это противоположные вещи. Всем известно, что духовное и мирское это два противоположных берега одной реки. Причалить мы должны к духовному, но тянет нас к мирскому. Жизнь это борьба между добром и злом. Но правда в том, что с того самого момента, когда на строительство церкви вдруг понадобились деньги, духовное допустило возможность мимолетного соприкосновения с мирским.
Таким образом. Время шло, а духовное осталось только в проповедях. Как и любая религия, потребительство имеет отупляющий эффект, но, по крайней мере, с него можно сделать покупку и заплатить налоги. Чего не скажешь о церкви, которая буквально торгует воздухом. Вы знали, прибыль от продажи одной церковной свечки – минимум 1500%. Как оказалось, выгоднее продавать только героин. Только за него вы сядете в тюрьму на много лет, а за свечки вы даже не заплатите налоги.
Ницше сказал, что бог умер, а я решил - Оставьте религию для себя!
Есть мнение что консьюмеризм стал проблемой современного человека, потому что мы более не вынуждены выживать. Если раньше мы вынуждены были каждый день выживать, концентрируясь на обеспечении себя теплом и минимумом еды, то теперь у нас все есть в изобилии. Именно поэтому в Бангладеш люди не сходят с ума от скуки, перелистывая каталоги очередной Икеи.
Со временем, я обрел столь необходимую скорлупу. Прочную и легкую как титан. Главное, что я нашел и получил для себя, было то, что мой статус персоны нон-грата не только не был несчастьем и проблемой, но более того, это была огромная удача. Успех. Таким образом, будучи нежелательным, я нашел свое место. Я заключил, что если люди поносят и бесстыдно ругают кого-либо, это может значить лишь то, что именно эта персона является наиболее интересной. Брат по духу.
Однажды моя одноклассница повесилась. Я помню, как родители моих одноклассников не придали этому значения, а учителя обвиняли нас. И меня. Странно, но когда та девочка подвергалась унижением, учителя не вмешивались. Они были заняты поеданием бутербродов с чаем. Родители же просто вбили в головы еще не выросших недоумков, что есть люди второго сорта. К несчастью для той девочки, именно она и была тем самым второсортным человеком. Почему? Все просто – она одевалась в секонд-хенде.
Книги определяют нас. Мы то, что мы читаем.
Тем не менее, как бы я не стремился измениться всецело и полностью, этого мне, разумеется, не могло удаться так быстро и легко. В жертву пришлось принести внутреннюю безмятежность. Отныне во мне зарождается конфликт. Прагматичный и разрушительный нигилизм и творческое начало, чувствительность, жаждущая некоего выражения. Всему свое место и время.
Однажды я наливал стакан кофе в офисном автомате. Как всегда я ни на кого не обращал внимания и не делал ничего для того, чтобы найти себе очередного настоящего товарища. Только я посмотрел на себя в зеркало, висевшее справа от автомата, как услышал незнакомый голос.
- Кофе здесь, должно быть, отвратительный.
- Понятия не имею, - ответил я, - это мой первый раз. Вы, видимо, тоже?
Он подошел ко мне ближе.
- Если честно, то да. Здесь все вокруг пьют этот кофе. Вот и я подумал, может, и мне попробовать.
Соглашаясь, я покачал головой. Он окинул офис оценивающим взглядом.
- Черт, да здесь тронутся можно.
Я не знал, что сказать, размешивая сахар в стакане. Самое интересное, что я не знал, был ли у меня сахар в стакане.
- Слушай, - он обратился ко мне, - ты чем-нибудь занят после работы? Может заскочим в паб? Тут не далеко.
Я был не против, если честно. Мои вечера никогда ничем не были заняты. Небольшое разнообразие было к месту. Я согласился.
Не могу сказать, что мы стали большими друзьями, но пару раз в неделю мы захаживали в паб. Кроме того, на работе мы периодически встречались у кофейного аппарата. Ничем не обременительные разговоры ни о чем, пока, однажды:
- Слышал, тут женщина с фирмы, вздернулась?
- ничего не слышал. Из-за чего?
- Да тронулась она окончательно. Говорят, последние пару недель бред какой-то несла.
- Шизофрения, наверное.
- Как сказать, тут все по-своему шизофреники. Ты вообще слышал, о чем тут люди говорят?
- Я никогда особо не вслушивался. Я абстрагируюсь.
- Да ты счастливчик. Вот сегодня, например, все узнали, что она вздернулась. Через полчаса я уже слышу, как одна жаловалась другой, что у нее остались деньги, а потратить их некуда. Вот и провела весь вечер в онлайн магазинах, чтобы выбрать что-нибудь. Да как тут не вздернуться! Самое забавное, что та вторая, заявила, что она нашла целый комплект лаков для ногтей. Что-то около тридцати шести оттенков или как-то так. Ей нужны только три.
- А комплект зачем?
- Потому что со скидкой.
Я просто поморщился, но ничего не сказал. Он продолжил.
- Если честно, я уже тоже как-то задумался над тем, как бы покончил с собой.
- Опасные мысли
- Да невольно как-то вышло. Тем более, это сейчас в ходу, а от этих разговоров вообще хочется сначала их вздернуть, а потом и самому. Я вообще забыл, когда видел последний раз человека, который не смотрел бы в смартфон. Да они скорее последние деньги за смартфон отдадут, чем поесть себе купят. Долбанное стадо! Да они имена собственные не могут написать. Вот только с тобой и можно поговорить. Нам всем по тридцать – сорок лет, а мы ничего не создаем, мы только потребляем. Недавно, знаешь что?
Собственно, мне не пришлось спрашивать.
- Она меня тут спросила, что такое Сартр? Это парфюм такой? И ты знаешь, чем дальше, тем глубже утопаем в этом болоте. Рано или поздно это дерьмо доконает меня.
Разрушительная мысль соответствует разрушительному мужскому началу. Гармония с природой.
Вечером мы вновь засели в пабе. Вот там то он мне и сказал.
- Говорят, есть парень такой, - он замялся, сделал глоток пива, - в общем, говорят, он несет смерть.
- Несет смерть? – переспросил я.
- не буквально, конечно, но суть в том, что если вдруг надумал, то надо обращаться к нему.
- Что надумал?
Он наклонился ко мне ближе.
- Ну как что! – тихо, но с крайним возмущением, - с собой покончить.
Я ничего не сказал, но все же смутился.
- Я слышал, что той женщине он как раз дал нужный совет. Ты знаешь, что по статистике, люди предпринимают кучу попыток перед тем, как у них наконец получится, а, бывает, просто остаются инвалидами, потому что не умеют ни хрена.
Он говорил так серьезно, что я был напуган отчасти.
- Не лучше уж обратиться к специалисту и удачно покончить с собой, чем пытаться раз пять, а в итоге остаться овощем без мозгов на вечном попечении своих родителей-стариков.
В этот момент я впервые задумался над тем, что толкает людей совершать самоубийства.
Тот разговор я так и не смог забыть. Как ни странно, но я все чаще стал замечать статьи на эту тему, на тему депрессии, всевозможных расстройств и так далее. Люди мне стали казаться депрессивными. Я смотрел на человека и находил в нем все признаки депрессии. Я представлял себе, что, придя на работу на следующий день, я не увижу его на месте, а все будут говорить, что он покончил с собой.
Кто-то мне сказал, что я недостаточно приветлив. Как вообще можно быть достаточно приветливым? Этому человеку я ничего плохого ни делал, ни говорил, но по какой-то причине я оказался неприветливым. Недостаточно приветливым. Это, мать твою, как вообще?
Мой новый постулат – не делай добра, не получишь зла. Звучит наивно? Ключ в толковании черного и белого.
Побочное действие системы - стойко выработанный механизм недоверия. Он же один из основных аспектов внутренней силы. Я не мог позволить себе быть открытым и приветливым в силу выработанных привычек. Слишком много боли приносит открытость. Ни к чему. Но все мы многолики.
В общем и целом, многоликость подобна рациону. Нас учат и родители, и врачи – рацион должен состоять из максимально большого числа различных источников микронутриентов. Отсюда – многоликость на пользу.
Закон Мерфи.
- Почему не выстрел в голову?
Действительно, а почему нет?
- Не уверен, что смогу нажать курок.
Он замялся. Хотел что-то сказать, но передумал. Сделал глоток кофе. Вновь осмыслил, что хотел сказать.
- С одной стороны, это как делать себе укол. Ты делал себе укол?
- Никогда не приходилось.
- Смог бы? Как думаешь? Проткнуть себя иголкой. Взять этот кусок железа, очень острый кусок железа и загнать его в себя. Прямо в мясо.
- Если бы это было крайне необходимо, то, думаю, да, - я покачал головой, - да, точно, я бы смог, если бы это было действительно важно.
Он, по обыкновению, утвердительно покачал головой. Мы говорили недолго, но он сделал так уже несколько раз. Кажется, сначала, что он соглашается. Думаю, киванием он словно соглашается со своим предположением о собеседнике. Он будто говорит себе:
- Сейчас он скажет глупость.
Затем он получает ответ и соглашается со своим предположением.
- Говорят, что моральная боль, назовем ее так, много страшнее и сильнее физической, - он не торопился. Говорил медленно, разжевывая каждое слово. Собираясь с мыслями. Чистое рассуждение. Холодное.
- Так говорят, но я тебе скажу, а я знаю это совершенно точно, опыт, видишь ли, что человек значительно больше боится именно физической боли. Ты скорее семью бросишь, чем иглу в себя воткнешь. Это так и есть. Возможно, я утрирую, но в целом, не сомневайся. Физическая боль правит балом, - он вновь сделал продолжительную паузу, подняв палец, дав мне понять, чтобы я не прерывал его, - Как ты заметил, ты бы сделал укол, если бы это было действительно необходимо. Отсюда, я делаю вывод, что раз ты не можешь выстрелить в себя, значит это не так уж и необходимо для тебя. Я прав? – вопросительный взгляд.
Он, конечно же, прав. По крайней мере, звучит логично. Нечего возразить.
- Да, - я закивал головой, - но есть еще один момент.
Его вопросительный взгляд стал еще более требовательным.
- Я слышал, что это не самый надежный способ.
Он одобрительно закивал. Но в этот раз это было действительно одобрение. Я начинаю понимать его невербальные знаки.
- Да, соглашусь с тобой. Надо точно знать, куда стрелять. Использовать надо крупный калибр. Позиционировать пистолет нужно либо прямо под подъязычной костью, либо во рту, направив вверх, иначе можно просто очень здорово пострадать, оставшись инвалидом с весьма уродливой верхней частью. Нельзя стрелять в висок. Это ошибка, - при этом он все показывал на себе, истинный профессионал, - можно, например, прострелить зрительный нерв и лишь остаться слепым. К тому же сделаешь себе лоботомию. Выживешь, но будешь овощем.
- Слепым овощем.
- Именно. Бывали случаи, когда домашние животные ели мозги своих хозяев. Их привлекает запах. Любопытство. Настоящие звери. Жуткое зрелище. Вся комната в мозгах, в сотнях осколков черепа и кот, жрущий мозг своего хозяина. Пороховые газы буквально разрывают голову на куски. На сотни кусков. Таких людей лучше сжигать или хоронить в закрытом гробу. Даже профессионалы не всегда способны стойко пережить пребывание в такой комнате. После этого, ты в шоке и не можешь постичь, как люди способные сотворить подобное с собой.
Меня чуть не вывернуло. У нас была кошка. Я ее очень любил, но она умерла. Все умирают. Я лишь представил, что она стала бы есть мои мозги. Жуть.
- На самом деле, - продолжил он, - ты боишься стрелять не потому что не можешь причинить себе боль. Причина совсем другая. Это психология. Вот тебе пример. Ты боишься высоты?
- Да, - интенсивно закивал головой, - конечно, боюсь.
- Ты боишься летать на самолете?
Собственно говоря, я понял, что он имеет в виду. Вопрос надежности. Задумавшись, я покачал головой, будто говорил с собой. Так и было, конечно.
- Вот поэтому ты не станешь стрелять себе в голову и тем более, прыгать под поезд.
Тем временем, я даже не заметил, как зашедшая мужская компания уже некоторое время что-то весьма шумно обсуждала. Естественно, они докучали тем самым посетителям, но никто не посмел бы сделать им замечание. Проблемы, в таком случае, были бы неизбежны. Люди боятся физической боли. Он был прав.
Хотя, неловкости мы страшимся не меньше.
- Однажды был у меня клиент, который перед тем, как обратиться ко мне, пытался утопиться.
- Никогда, - я выпалил внезапно. Он хотел что-то добавить, но я прервал его. Невольно.
- Я не предлагаю. Это жуткая смерть. Особенно в соленой воде. Твои легкие сгорают, пока ты еще жив. Я вспомнил его, потому что он тоже говорил о страхе высоты. Собственно говоря, это его пример. Он вел к тому, что нет более надежного способа, чем утопиться. Это больно. Это адски страшно, но это работает по той простой причине, что человек вообще-то способен на многое, но он не способен дышать под водой. Он утонул. Он собирался утопиться, но поскользнулся на причале, ударился головой, потерял сознание и утонул.
- У меня был друг. Он тоже утонул.
- Мацерация, друг мой. Мацерация делает утопленников особенными. Ты словно смотришь в прямо в ад. Того, кто работает с утопленниками, не напугать ничем. Я не люблю их. Это жуткое зрелище. У них, чтобы ты знал, планктон живет в крови, а внутри развивается подводная жизнь. Это не метафора. Это действительность. Они надуваются, разбухают. Рыбы и раки поедают их. Когда утопленника достают из воды…Брось это. Недаром говорят, что не стоит смотреть на них. Не забудешь потому что. Это не кино, это реальный ужас.
Он словно загипнотизировал себя. Говорил медленно, не отрывая взгляда от стола. Может быть, от чашки. Не столь важно. Было ясно, что этот страх в нем присутствовал. На то, думаю, были причины. Не мое дело.
- Вы видели утопленника?
Он поднял глаза на меня. Я выглядел обеспокоено. Хотя, думаю, что я хотел выглядеть обеспокоено. Вежливость.
- Откуда я, по-твоему, знаю об этом? – и тут же добавил, с укором, - ты что это, вздумал беспокоиться обо мне?
- Нет-нет, - поспешил ответить, - вежливость.
- Я вот забыл спросить, а ты еще не попробовал убиться?
- Нет, - я обрел уверенность.
- Ты решил сразу к специалисту. Ну да. В современном мире на все есть специалисты. Даже под поезд теперь не прыгают без консультации.
Он опять поднял руку, вызывая официантку. Она отреагировала с нескрываемым недовольством. Вместе с этим она была осторожна и подготовилась к обороне. Она подошла. Пара, сидящая напротив, мельком посмотрела на него.
- Ты не злишься на меня? – по обыкновению требовательный.
Она отвела глаза.
- Нет, - и хотела продолжить, но он не дал.
- Тогда еще два кофе.
- Может еще чего-нибудь? - предложила.
- Мне нравятся твои ногти, - констатировал он, словно похвалил ее.
Настороженно посмотрела на него. Он внезапно перевел взгляд на пару, уже нескрываемо смотревшую на него.
- Есть вопросы?
Они сразу отвернулись. Стоит сказать, что даже три атлета за столиком у входа (еще ближе к входу, чем наш, все же мы располагались ближе к центру, если уж быть точным) затихли в предвкушение проблем. Он же моментально вернулся к теме:
- Сначала люди режут вены. Это уже давно стало стандартной процедурой. Ты не покупаешь автомобиль, пока не отучишься. Вот так и принято, сначала ты вскрываешь вены, потом уже ищешь вариант надежнее. Даже нож не прикладывал?
- Н-нет, даже в голову не приходило.
- Ты, значит, у нас непростой дурак. Это правильно. Только сухожилия порежешь, но ни к чему не придешь. Мало ли что, просто имей в виду. Бесплатный совет. Наверное, самый ненадежный способ. Все равно спасут, если только не живешь один. Если уж удалось, то найдут тебя в собственном, плавающем дерьме. Скорее всего, соседи отреагируют на нестерпимую вонь из вентиляции. Кроме того, ты разбухнешь, как утопленник, и кожа начнет отслаиваться на конечностях. Сам весь белый. Картина не для слабонервных. Никакой романтики. Любопытно, но романтики выбирают самые неромантичные способы, считая их невероятно романтичными. Знаешь почему?
Я молча смотрел на него.
- Потому что насмотрятся и начитаются всякой романтичной херни. Суть то в том, что жизнь еще то дерьмо. Точнее, реальность. Да какая разница.
Официантка поставила кофе. Он ничего не сказал, хотя все вокруг затихли в ожидании. Она и сама не ожидала. Просто поставила и ушла.
- Я вот еще думал, - наступила моя очередь говорить, - спрыгнуть с высоты.
Он замялся, закачал головой.
- Идея рабочая, но сразу скажу тебе, в таком случае надо выбирать довольно высокую точку и без деревьев и иных объектов, которые могут препятствовать свободному падению.
- Я тоже слышал, что можно не разбиться.
- Еще как можно не разбиться! Я такое повидал. Это очень популярный способ. Люди прыгают с пятых, седьмых этажей и просто становятся инвалидами. Дело в том, что человеческий организм одновременно очень хрупкий и очень крепкий. Ты можешь скончаться от укуса комара, а можешь выжить, упав с самолета. И я не преувеличиваю, такое тоже бывало.
Он отреагировал на мое недоверчивое удивление.
- Ситуация становится много хуже, когда в дело вступают деревья. Ты скорее всего выживешь, но куски своей тушки оставишь на ветках. Тоже выглядит жутковато. Выбирай этаж двенадцатый, как минимум, чтобы наверняка и, конечно, без деревьев. Упасть желательно на асфальт. Твоя тушка растечется, все будет в грязи, в крови. Это непременно нанесет кому-нибудь непоправимый вред. Я имею в виду психику, но тебе то уж точно будет все равно. Я знавал случай, когда ребенок, увидев подобное дерьмо, испытал оргазм, а спустя много лет жестоко убил несколько маленьких девочек и мальчиков. Такое происходит, но это уж совсем другой вопрос. В нашем случае, это самый благоприятный исход. Можно попробовать.
Он вопросительно посмотрел на меня.
- С таким же успехом можно и подорвать себя.
- В тебе есть потенциал, - он заулыбался, - Подрыв надежно, если используешь качественный материал. Бывали случаи, когда человек засовывал себе динамит в рот. От головы лишь память остается. Работает на сто процентов. Главное, контрафакт не купить и не присесть раньше, чем успеешь доделать задуманное. Знаешь, как бывает, ты покупаешь, тебя принимают, дают лет пятнадцать за терроризм, ты попадаешь в тюрьму, и все становится еще хуже. Нужно обладать надежными источниками. Мне кажется, у тебя таких нет.
Еще бы, и ребенку очевидно, что я не похож на человека с подобными связями.
- Возьмешься за химию, если захочешь сам собрать бомбу, то тут все очень печально закончится, даже если ты разбираешься в химии. Есть пример. Один такой умник сжег себе лицо, слизистую, пищевод и выжег глаз. Жив, не совсем здоров. Печально. С таким лицом станешь популярным в аду. Нет ни малейшего шанса точно рассчитать совокупность мощности, направления взрыва и многих иных сопутствующих факторов. Оторвет конечности, вскроет живот, будешь часы валяться в болевой агонии и мечтать о смерти. Но она не придет, потому что успеют медики, спасут тебя. Будешь инвалидом без конечностей, а в этом случае даже покончить с собой не сможешь.
Об этом я тоже уже думал. Я задумывался об эвтаназии, но это уж все очень сложно организовать. Я оставил эту идею. Случайный взрыв запросто уносит жизни десятков людей. Никого не спасут. Стоит взорвать себя намеренно, ничего не выйдет. Спасут. Инвалидность в ее самой жуткой форме. Закон Мерфи. Да произойдет то, что должно произойти.
Intermezzo III
Мне кажется, что я недостаточно крепок для этой жизни.
Вы, должно быть, связываете это с моими мыслями о причинах суицида. Это не так. Скорее критичный взгляд, брошенный на себя самого. Я посмотрел в зеркало. Не увидев там ничего впечатляющего, я буквально заставил себя найти в отражении недостатки. Не физического характера, хотя я никогда не был высокого мнения о своей внешности, ну ладно…
Я словно попытался представить, что встретил себя самого. Как бы состоялся наш разговор? Чтобы мы сказали друг другу, а главное, какого бы мнения я был о том парне в отражении?
Он не показался мне воплощением решительности и той самой мужественности, о которой такой вздыхают женщины. Нет, это был неприметный человек из толпы со своими страхами и букетом комплексов.
Однажды, я обнаружил, что место моего единственного товарища пустует. Оказалось, что он покончил с собой. Мы общались недолго, где-то полгода. Последний месяц он слишком часто говорил о самоубийстве. Я был в шоке, но, признаюсь, недолго. Оно шло к тому. Тут же я вспомнил и нашу последнюю посиделку в пабе. Он выглядел удрученно. Может, мне лишь сейчас кажется, что он выглядел удрученно. Не знаю. Так вот, он сказал, что всегда мечтал стать писателем или журналистом, который писал бы книги в неожурнализма. Затем он сказал, что таким образом он все равно бился головой о стену, так как никому не нужны статьи, которые ничто не продают.
- Так что же делать? – я спросил.
Глупый вопрос. Я задал его без конкретных ожиданий. Вопрос ради вопроса. Он ничего и не ответил на него, просто сказав:
- Футбольный сезон окончен.
- Так не стоит ли подождать следующего?
Он просто допил пиво.
Я так и не узнал, как он это сделал. Он что-то говорил о том парне, который дает советы.
Кстати, о работе. Ни на мгновение я не думал о том, что, заслужив уважение однажды, я могу ослабить узду и позволить себе схалтурить. Я работал больше и усерднее. Каждый раз я выставлял планку на одно деление выше, требуя тем самым от себя все больше рвения. Я был погонщиком. Я был рабом. Две эти натуры сочетались во мне идеально. Я загонял себя. Я не жалел себя и гордился этим. Тем самым я оправдывал свое право быть надменным по отношению к остальным.
Человек не есть существо, которому все дано изначально. Человек может быть только тем, чем он себя сделает сам. Фихте.
Я стал чаще спрашивать себя о человеке, которого видел в отражении. Обычно эта встреча имела место утром, когда я чистил зубы. Я искал изъяны. Находил. Потом представлял себе, насколько же ужасно мое тело и я. Затем. Я расправлял плечи и искал в себе исключительную мужественности. Я находил ее не во внешности. В смелости. В смелости видеть себя отвратительным и негодным для жизни существом. Для этого нужно определенное мужество. Что ж, я признаю собственное несовершенство, я достаточно смел для этого. В этом мое мужество.
За предыдущие лет восемь я очень сильно изменился. Я понимал это, и это придавало мне еще больше сил, еще больше уверенности в себе. С кем бы я ни разговаривал, я ощущал свое интеллектуальное превосходство. Мне было приятно. Это ужасно льстило моему самолюбию. Кроме того, я точно знал, что мне это не было дано просто так, сверху, в качестве дара. Свое превосходство я заработал ежедневным трудом. Чтение, изучение, познание. Кропотливая работа над собой давала результат.
Однажды я встретил одного из своих одноклассников. Он поправился. Стал бледнее. Вообще он выглядел типичным забитым жизнью планктоном. Белая рубашка. Цвет галстука не запомнил. Так жалко он выглядел.
- Привет! – он улыбнулся, не уверен, что искренне, в школе он всегда был законченным ублюдком, любимцем учителей и стукачом.
- Привет, - без лишних эмоций.
- Ты знаешь, через три недели у нас будет вечер встреч. Ты бы пришел, мы уже давно не виделись. Вообще, мы встречаемся ежегодно.
Нет уж, спасибо.
- спасибо, - я улыбнулся, - к сожалению, не могу, занятость.
Улыбка не сходила с лица.
Если честно, мне дико не хотелось идти туда, да и действительности я не мог позволить себе так разбрасываться своим временем, чтобы посещать подобные мероприятия.
Я похлопал его по плечу и добавил:
- Был очень рад тебя увидеть!
Он сделал многое, чтобы не показать обиды, но все же ему этого не удалось. Я ликовал. Видимо, я выглядел надменно. Собственно, почему нет. К нему я не должен испытывать жалости.
Я научился быть снисходительным. Признаю, что, видимо, снисходительность, одна из наиболее развитых форм презрения. Цивилизованное презрение. Благопристойное презрение. Снисхождение. Открытое выражение презрения, воспринимаемое как вежливость. Прием, отработанный поколениями. Снисходительные слова, снисходительная улыбка, снисходительное поведение. Все это придает внушительности, особенно если собеседник не отличается острым умом. Что ж, именно так и происходило чаще всего. Как же мне винить себя самого, раз люди, как правило, готовы принимать это!
Не стоит выражать презрения – это грубо и является признаком невоспитанности.
Верующие говорят – богоугодное дело. Религиозным людям с подкупающем простотой удается делить мир на черное и белое. Думаю, этому у них можно было бы поучиться, если бы это не было столь наивным. Тем не менее, их способность делать это со стопроцентной уверенностью не может остаться незамеченным.
Однажды, вновь посмотрев в зеркало, я пришел к выводу. Печальному. Я считал консюмеризм чем-то недостойным. Своеобразным проявлением мещанства. Вдруг, глядя на себя, я вынужден констатировать, что я самый настоящий потребитель. Во всех смыслах этого слова.
Я обращаю внимание на бренды. Покупки я делаю, главным образом, принимая во внимание бренд товара. Отзывы о нем. Я до ужаса предосудителен. Вместе с тем, я должен признаться, по отношению к людям я веду себя как самый настоящий потребитель, нивелируя любую личность до вещи или инструмента, которые мне нужные в отдельно взятый момент. Годами выработанный цинизм позволял мне делать это без каких бы то ни было зазрений совести. Здоровый сон. Здоровый аппетит.
Жизнь бумеранг – полнейшая чушь.
Однажды мне пришло сообщение на почту – ты ведь знал того парня, который покончил с собой?
Это была сотрудница из клиентского сервиса.
Да, я знал – мой ответ.
Потом она предложила мне встретиться в пабе. Ей кое-что было очень интересным. Я, по обыкновению, согласился. Вновь. Ну что ж, почему нет. Разнообразие только на пользу.
Вся в черном. Не то, как выглядят готы, сатанисты и иные неформалы, просто девушка в черных туфлях, джинсах, черной кофте и легкой куртке. Довольно стильно и приятно выглядела. Черные волосы. Каре. Голубые глаза.
Мы поздоровались. Перекинулись парой обыденных фраз и заказали по чашке кофе.
- А он тебе рассказывал что-нибудь о том, что собирается того, ну…
- Нет, ничего не говорил, - я понял, что она имела в виду, стараясь не произносить того, о чем молчат, - хотя, - я посмотрел вверх, словно вспоминал, - ты знаешь, он никогда не говорил, что собирался, но вот тему эту затрагивал.
Она напряженно смотрела на меня.
- Говорят, - она старалась говорить тихо, - что никто от него этого не ожидал, а потом он просто не пришел на работу, и тогда только узнали, что он вообще то давно планировал это.
Как всегда. Одно и то же. Когда все о чем то узнают, сразу начинают вспоминать странные, но очевидные моменты в поведении, словах и так далее.
- Значит, так! – я решил привнести ясность – никто там ничего не мог знать. Даже я не знал и ничего странного за ним не замечал. Да, он говорил об этом, но мы вообще много о чем говорили. Это как обвинить в изнасиловании того, кто говорил об очередной классной заднице в офисе, понимаешь? Человек слишком скрытен, чтобы понять его истинные намерения.
- Я так и думала, - сказала она, - они всегда начинают нести всякую чепуху. Знаешь, вспоминают там что-то, додумывают. Он и мне не казался психом, зато послушаешь, что вокруг говорят.
Достала сигарету.
Далее мы обменялись мнения на счет этих разговоров вокруг его самоубийства. Потом она немного рассказала о себе. Так и пошло. Кофе сменился вином. Я спросил ее, к чему вообще ей интересоваться этой темой, а она рассказала мне пару случаев из жизни, как соседка в подъезде пыталась вены вскрыть, да неудачно, как одноклассница ее повесилась в старших классах, а тут еще и коллега, как оказалось, несколько месяцев планировал суицид.
На следующий день мы опять встретились. Она рассказала мне об одном пареньке, который жил себе спокойно, горя не знал, как вдруг не вспомнил, что его бывший сосед, пенсионер, трогал его за гениталии, и заставлял себя трогать. Он забыл про это, но стоило ему только вспомнить. Совсем плох стал. Говорят, пытался повеситься, верёвку закинул на трубу под потолком, узел завязал, а решиться так и не смог. Напился. Потом, вроде как, отошел. Смог вернуться к нормальной жизни.
- Если это зерно зародилось в его голове, больше не отпустит.
- Я читала, что после подобного срыва, наступает интермиссия. То есть, он успокоится на время, а потом опять может предпринять попытку.
Где бы мы ни встречались, чтобы выпить чашечку кофе за беседой, на нас периодически поглядывали люди. Видимо, иной раз мы слишком бурно обсуждали столь странную тему.
Можно ли людей назвать потенциальными самоубийцами, если они периодически, но не всегда, обсуждают самоубийства и попытки самоубийств? Это вопрос я задавал себе. Потом, мы задавали его друг другу.
Так что же заставляет людей совершать самоубийства? Одни протестуют против чего-либо. Например, против общества. Таким образом, они выказывают свой протест. Другие призывают о помощи. Третьи бегут от проблем. Четвертые объявляют тем самым абсолютный отказ. Это похоже на протест.
- Люди позволяют играть с собой как с игрушками, - говорила она, - их так же можно выкинуть, когда они надоедают тебе.
Истинно верно: у каждого человека свое предназначение. Иной раз, меня называли надменным и даже «злым» (это качество забавляло меня особенно, так как является одним из наиболее сложным и соответственно абстрактным описанием, не поддающимся даже относительно точной формулировке). Деление людей на злых и добрых не говорит о человеке ничего хорошего. Это настолько наивно и глупо, что я не нахожу слов, чтобы описать подобную личность. Ребенок. Наверное, так.
- Одна из моих коллег сказала, что я отношусь плохо отношусь к ней, - сказала она мне как-то.
- Что за вопрос, - возмутился я, - сомневаюсь, что она сможет объяснить, что такое плохо, а что такое хорошо. Не понимаю, как можно было бы поддержать подобный разговор.
- Как по мне, она сама заслужила такое отношение к себе. Хоть я и была груба, но, мне кажется, иногда по-другому нельзя.
Не мог не согласится. Кроме того, следует понимать, что иной раз люди воспринимают за грубость обычное отсутствие чрезмерной вежливости. Если я просто скажу «Спасибо», это могут воспринять, как грубость, хотя бы потому, что при этом мое лицо не растянулось в улыбке, и я не добавил «большое», «огромное», не сделал комплимент и так далее в этом духе.
- Если кормишь собаку сырым мясом, будь готов, что она рано или поздно отведает и от тебя кусочек, - сказал я, - изгои общества появляются не из вакуума, так же как и собака не становится жестокой просто так.
Бывали случаи, когда собаки и загрызали детей хозяев.
Людского мяса фунт - от человека! -
Не столько стоит и не так полезен,
Как от быка, барана иль козла.
Словно игра в шашки. Игрока непременно покинет азарт, а победы утратят вкус, если легкими будут они. Такое происходит, когда играешь с детьми. Сначала процесс утомляет, затем надоедает. Хотя цель игры натурально противоположна. Чтобы стать сильнее, надо играть с более сильными соперниками.
Ясно и четко я увидел осквернителя, что возрос во мне за эти годы. Не могу сказать, что впервые я почувствовал тяжесть этого. Такие мысли уже наведывались мне в голову. В этот раз, это уже был серьезный диалог двух взрослых мужчин, вынужденных признать, что груз становится слишком тяжким.
В процессе разговора вдруг возник тот самый вопрос.
- Как ты думаешь, - спросил я у отражения, - не этот ли груз заставляет призадуматься о кардинальном решении?
- Отказ. Полная и безоговорочная капитуляция перед самим собой. Перед обстоятельствами. Но это не твоя вина. Общество сделало тебя таким.
Не уверен, что это действенное оправдание. Сомнительно прозвучали его слова.
Цианистый калий.
- Думаю, что в действительности, нет смысла много говорить о способах. Совершенно очевидно, что я склоняюсь к отравлению ядом. Расскажи мне лучше о ядах.
- Очень правильно, что ты решился, а то я уж собрался говорить о посиневших языках повешенных. Не люблю слишком долго рассказывать о способах. Это бессмысленно. Люди, как правило, заранее знают, что им подходит. По крайне мере, круг изначально уже, чем кажется.
Компания из трех крепкий ребят очень громко засмеялась по какому-то поводу, прервав тем самым моего собеседника. Он повернулся в их сторону с крайним недовольством на лице.
- Уважаемые, - обратился он к ним, - можно потише?
Оно молча посмотрели на него. Тем не менее, они действительно стали вести себя тише.
- Итак, ты знаешь что-нибудь о детоксикации?
- Нет, совершенно точно, нет.
- Это процедура последует сразу за тем, как твою жалкую тушку кто-то обнаружит. Ты, по традиции, будешь валяться на полу в собственном дерьме и рвоте. Это всегда будет происходит с тобой, какой бы способ ты не выбрал. Я имею в виду дерьмо. Рвота касается только отравлений. Медики засунут тебе в рот зонд и начнут закачивать туда воду, наверняка, слабительное, чтобы помочь тебе избавиться от всего того дерьма, что ты сожрал. Мучительная процедура. Как-то мне посчастливилось наблюдать за этим. Причем, это будет продолжаться очень долго. Вода, сорбенты, слабительное. Тебя вырвет так много раз, что у тебя голова раскалываться начнет. Буквально. Но это не самое страшное. Если у тебя проблемы с дыханием, они засунут тебе в трахею трубку, чтобы ты мог дышать. Вот это уже жестко, друг мой. Более того, может быть так, что у тебя отечет гортань, тогда они сделают тебе трахеотомию. Знаешь, что такое?
- Разрез на шее?
- Именно. Через разрез тебе вставят трубку в трахею. Вместе с этим ты еще и блевать будешь. Не хотел бы я пройти через это. Кроме того, так как все нужно будет делать очень быстро и срочно, медики могут не рассчитать дозы или вообще подобрать не те средства. В этом случае все станет немного хуже. Хотя, сам понимаешь, куда уж хуже. Но хуже будет. Если ты отравишься как следует, то ты имеешь все шансы три, а то и больше дней проваляться в жуткой агонии. Потом сдохнешь. В лучшем случае. В худшем – ты выживешь. С угнетенной печенью, почками, необходимостью регулярно производить гемодиализ. С кучей сердечно-сосудистых проблем. Особенно это коснется давления. Оно, скорее всего, будет пониженным. В процессе же агонии ты будешь находится в состоянии глубочайшего угнетения сознания. К тому добавятся нарушения функций реакций на окружающие раздражители. Ты будешь самым настоящий овощем. Неадекватным овощем. Вонючим овощем, потому что будешь все делать под себя. Ты станешь самым ненавидимым неадекватным овощем в мире. В общем и целом, пролежни не будут для тебя проблемой. У тебя будут проблемы поинтереснее. Самая главная из них – ты останешься жив. Будут проблемы с речью и конечно с психикой. Будешь состоять на учете в дурке. Никакого будущего, никаких перспектив.
Я знал наверняка, что не собираюсь глотать сотни таблеток и использовать иного рода фармацевтические способы с сомнительной эффективностью. Для меня был лишь один допустимый вариант.
- Ну что, ты все еще хочешь отравиться?
Конечно. Но только не аспирином или фенилом каким-нибудь.
- Цианид? – пауза – Веронал?
Я закивал головой. Соглашаясь со мной. Не со своими предположениями.
- Точнее цианистый калий. Сам по себе цианид много в чем и где есть. В этом случае, нам нужна калиевая соль синильной кислоты. Хватить должно двести миллиграмм. Говорят, достаточно сто сорок, сто пятьдесят, но для верности лучше принять все двести. На дозе лучше не экономить. Конечно есть еще варианты. Например, рицин и стрихнин. Но с рицином придется помучаться пару дней. Популярностью не пользуется. Если только ты не хочешь убить кого-нибудь. Стрихнин эффективнее. Полчаса и все. Правда, тоже неприятно. Есть даже кураре, но он тоже больше подходит для убийств. Причем надо иметь в виду, что его непременно обнаружат, но зато жертва помучается как следует. Индейцы Амазонки его боготворят. Животное, то есть жертва, парализована, но дышит. Самое главное - мясо можно есть. Веронал? Вряд ли. Хотя граммов пятнадцать должно хватить с лихвой. Я в восторге от диметилртути, если честно. Человек умирает в течение десяти месяцев. Действует практически незаметно, но верно. В твоем же случае, разумеется, лучше всего цианистый калий. Его обычно зашивали в ворот рубахи разведчиков и шпионов. Лучшая реклама. У тебя есть источник?
- Нет, - и закачал головой.
- Ничего страшного, за дополнительную плату я могу достать для тебя нужный объем. Самый простой и верный способ. Есть у меня один знакомый лаборант, который всегда имеет немного на запасе.
Приметив мое удивление, он сразу решил пояснить некоторые моменты.
- А ты как думал! Самоубийства такой же бизнес, как и любой другой. Все продается и покупается. Людям нужны надежные решения. За это они готовы платить. Почему бы и не наладить скромное производство для покрытия народного спроса. Сегодня чуть ли не каждый десятый обращается за помощью. Человек, отчаянный разумеется, приходит ко мне и просит помощи. Как же не помочь за хорошее вознаграждение. Не по-христиански как-то! – заулыбался.
Мужская компания вновь стала вести себя слишком громко. По крайней мере, так показалось ему. Я, конечно, готов был и потерпеть, как и все остальные, но только не мой собеседник.
- Уважаемые, - он обратился к ним, - нельзя ли потише? Мне кажется, я уже просил.
Он звучал весьма требовательно, если не слишком. Его «Мне кажется» могло показаться невежливым для господ.
- У тебя есть проблемы? – последовал ответ.
Он долго не размышлял.
- Да, ты знаешь, красавчик, у меня есть проблемы. Я не слышу себя!
Тот попытался было встать, но один из его товарищей схватил его за руку, аргументировав это тем, что мой собеседник казался не совсем адекватным. Видимо, ребята, ищущие проблем, наконец, решили не искать их. Иронично, но натолкнуться им посчастливилось именно на того, кто готов был разделить с ними проблемы, что, говоря простым языком, ошарашило их.
- Хорошо, хорошо, я сяду, но только в этот раз, - сказал тот своему товарищу.
Мой собеседник вновь повернулся ко мне и практически залпом выпил чашку кофе.
- Ну так что, друг мой? Цианистый калий?
Да. Разумеется. Цианистый калий. Но, тем не менее, мне было тяжело вот так вот быстро разрешить свою судьбу. Я медлил с ответом, хотя иного варианта я и не рассматривал. В этом я был абсолютно честен с собой.
Он закивал головой.
В этот раз он соглашался со своим предположением. Все же, я немного узнал его за этот недолгий разговор.
Intermezzo IV
Прошло уже порядка тринадцати лет с момента, когда я в последний раз оказался в глубоком нокауте. Я стал тем, кого задумала боль того паренька. Я продукт боли. Я продукт ненависти и презрения.
Но в этот раз, все это, излучал я сам.
Как-то раз я разговорился с одной девушкой о нижнем белье. Оказалось, что такая простая вещь как бюстгальтер, совсем непростая.
На этом моменте я хотел бы сделать краткое отступление от темы. Прошу прощения, обещаю, оно будет кратким. Мы, как известно, общество законченных потребителей, о котором написана куча книг, и снята куча фильмов, но вместе с этим мы абсолютно никудышные потребители. Слово «некомпетентные» подходит больше. Почему так? Что вы знаете о товарах, которые покупаете? О их происхождении? Создании? Видах, наконец? И это начиная с апельсинов и заканчивая, например, лифчиками. Как правило, мы не создаем предметы ни первой, ни второй и даже ни третьей необходимости. То есть, далеко немногие создают лекарства, еду, стиральные машины и, например, лифчики. Главным образом, мы только потребляем. Беда же в том, что мы плохо знаем даже то, что нам нужно лишь потребить.
Так вот, вернемся к нашим лифчикам. Бюстгальтер может быть классическим, то есть тем самым, что мы знаем как лифчик. Если вы когда-нибудь находили мамин лифчик в шкафу, то это был классический. Боди, простым языком совмещенная майка с трусами, который к тому же застегивается между ног. Не знаю, насколько это удобно, но на плакатах мы частенько видим именно его. Бандо – это лифчик без бретелек для девушек с маленькой грудью. Пуш-ап – самая известная модель после классического. Вы часто видите его. Сами понимаете для чего. Корбей. Название странное и ничего никому ни о чем не говорит, но именно этот вид лифчиков был создан для розжига самой неуемной страсти. Балконет. Чтобы мужчина поняли. То же самое, что корбей, но вырез чуть глубже. Далее следовал длинный рассказ про лифчики для кормящих, некормящих, с бретельками, без них, и с кучей разных замков.
Я спросил ее:
- Зачем все время новый?
Ответ был столь очевиден, что мой вопрос даже вызвал некое удивление.
- Если меня завтра собьет машина, я не хочу, чтобы все говорили: «Посмотрите-ка на ее лифчик! Он же уже ношенный!»
Может быть, я действительно придурок с садистскими наклонностями, но я тут же представил себе картину, тысячи подобных которой можно без труда найти в интернете - на скорости сто километров в час, двухтонный автомобиль сбивает девушку. Сила удара будет в диапазоне между двадцатью и двадцатью пятью тоннами, что в данном случае не принципиально, так как для нокаутирования здорового мужика достаточно пятнадцати килограмм. Представьте себе, что будет с девушкой.
Отсюда и непроизнесенный вопрос – придет ли кому-нибудь в голову пытаться определить, как долго носили лифчик, если его вообще можно будет идентифицировать…
Мне показался странным ход ее мыслей. Но когда я спросил об этом еще одну девушку, она ответила:
- Конечно! Во-первых, я не хочу выглядеть неопрятно, а во-вторых, врачи в больнице будут оказывать мне помощь, основываясь на моем внешнем виде. Если белье дорогое и новое, они сделают вывод, что я состоятельная дама, и приложат максимум усилий, чтобы спасти меня и получить соответствующее вознаграждение. Если белье старое, они не приложат нужных усилий, так как и взять с меня будет нечего.
Звучало это не только дико, но и до ужаса параноидально…пока она не привела мне конкретные примеры.
Стоит ли верить в медицину, клиники и врачей, если они оценивают состояние нижнего белья для определения уровня оказываемой помощи.
Странная взаимосвязь, но чтобы получить качественный продукт первой необходимости, мне крайне необходим качественный продукт третьей необходимости. Приоритеты спутались, а пирамида Маслоу утратила в актуальности.
Что ж, нужно купить с десяток дорогих трусов. Если на мне будут несвежие носки, то пусть уж мне оторвет ступни. Хоть жизнь спасут…А ведь, это всего лишь трусы. Не стоит недооценивать вещи. Возможно, я ошибаюсь, насчет консюмеризма, и если хоть какая-нибудь религия имеет смысл, то это религия вещей. Так чему же быть?...
Приход нового христианства должен закончится для меня так же, как он в свое время закончился для язычников.
Что толку говорить о себестоимости квадратных метров, транспортных средств, литра воды и так далее, учитывая то, за сколько и что мы покупаем и готовы купить.
Я знаю ряд людей с мечтой о квартире. Учитывая себестоимость квартиры, бетона, арматуры…Мечта всей жизни, а собственно и жизнь, стоит значительно меньше, чем год жизни высокооплачиваемого немца.
Это бесконечная тема, это бесконечный спор, в котором, наверняка, я окажусь неправ, так как я должен допускать, что мыслю слишком идеалистично.
Кроме того, с точки зрения психологии, я лишь пессимист, отрицающий и презирающий то, в чем не смог преуспеть, чего не смог достичь. Я неудачник, недовольный миром и обвиняющий всех, кроме себя. Да, это так, и я бы согласился на все сто процентов, но меня, при этом, терзает смутное сомнение – я не смогу достичь уровня Хэмингуэя, но я не презираю ни его, ни литературу…
Человек как предмет необходимости. Дальнейшая классификация дело каждого.
Я вспомнил того старика из моего детства. На меня смотрит его сморщенное временем лицо, изрезанное доброй сотней маленьких борозд, в которых забилась пыль и говорит:
- Посмотри на это, - головой кивнул в сторону своего зятя, тряпкой полирующего задние габариты красного автомобиля, - знал бы ты…в печенках все это. Завтра с утра возьму удочек, немного огненной воды, и на озеро пойду. Не видеть ничего этого!
Тогда я что-то ел. Сейчас я напросился бы с ним.
Где-то через полгода мы расстались. Это было прекрасное время, но всему приходит конец. Закон вселенной. Ничто не бесконечно.
Она обвинила меня в том, что я подавлял ее.
- Мне и так тяжело! – она была весьма экспрессивна, - все будто испытывают мои нервы, а тут и ты еще со своим пессимизмом.
Странно обвинять меня в пессимизме, когда мы познакомились на почве совершенного суицида.
- ты подавляешь меня!
- Мне не хватает воздуха!
- Я хочу быть счастливой, а ты просто отъявленная сволочь!
Так это продолжалось совсем недолго. Она сама от меня ушла. Исчезла из моей жизни. Да и от кофе меня уже тошнило. Она очень любила этот кофе. Мы пили его так часто, что почти перестал спать, а в зеркале видел парня, которому, казалось, неплохо было бы съездить отдохнуть и покушать хорошенько.
Справедливости ради скажу, что благодаря ей я больше узнал о том, с чем нужно быть осторожнее, когда планируешь последний шаг.
Все чаще стал я возвращаться в ранее детство. Я смотрел на себя со стороны и будто разговаривал с собой. Во мне все горело. Я буквально воспламенялся. Гнев. Ярость. Я ненавидел всех, кто доставлял боль этому ребенку.
Ненависть слишком тяжелый груз, чтобы нести его.
Последние годы я не мог не ощущать разгорающийся конфликт внутри. Побочный эффект приобретенной многоликости. Нельзя только получать, мы вынуждены отдать что-то, пожертвовать чем-то. Сообщающиеся сосуды. Физика жизни. Мы формируемся в первые три года. Невозможно одновременно обладать двумя полярными натурами. Невозможно все время делать то, что вынужден, и одновременно оставаться тем, кем ты был сформирован в первые годы в жизни. Неизбежное движение вопреки себе неизбежно приведет в пропасть, на краю которой у тебя останется лишь мгновение на то, чтобы подумать.
Попытки примирения с самими собой заканчиваются ничем. Сколько бы раз я не пытался найти общие точки…Фрустрация. Уже не в первый раз я задумывался над тем, что человек склонен к позитивной мысли. В целом. Деструктивное мышление, в свою очередь, является явным признаком внутреннего конфликта. Сначала это удручает. Затем пугает. Истинно. От себя не убежишь. Можно уехать в другой город, в другую страну, но свою болезнь ты носишь с собой.
Omnia mea mecum porto.
Латинская мудрость о том, что твои мысли тебя же и съедят.
Jedem das Seine.
Сколько смысла в этих словах. Выражение – король лаконичности. Эта вынужденная необходимость, притягивающая людей ко мне, становится привычным триггером, возбуждающим некий тихий гнев по отношению к каждому, кто ко мне обращается. Осевшая на дне меня боль и ненависть поднимаются вверх, разбавляя страдающее нутро.
Словно молотом обрушивается на меня ницшеанская истина:
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. Ибо если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Закрывая глаза, я смотрел на одинокого мальчика в покинутой комнате. Слезы. Они надсмеялись над ним, когда он танцевал. Он становится моей бездной. Меня сотрясает мизантропический гнев.
Так я наблюдал за собственным угасанием. Словно пламя свечи, что больше не может гореть. Легкое дуновение. Она почти потухла. Еще одно легкое прикосновение. Умирающей звездой она растворяется в обрушившейся на меня темноте.
Она спрыгнула с моста прямо под поезд. Это был колоссальный удар. Далее наступил тотальный мрак.
Момент, когда мне сказали, что я стал терять память. Я мог забыть свое имя, но никогда не забыл бы расположение фигур на шахматной доске. Я все еще был хорошим игроком. Это оставляло надежду.
Он прошептал, словно обращаясь к какому-то видению...он попытался крикнуть, но этот крик прозвучал как вздох:
"The horror! The horror!"
О причинах.
- Ты задумывался о причинах, побуждающих людей совершать самоубийства?
- Конечно, иначе, к этому не прийти.
- То, что ты не импульсивный, я понял сразу. Ты не тот, кто решает для себя все за десять минут. Таких большинство. Это нормальное поведение. Тот самый случай, когда нерешительность скорее добродетель, чем порок. Почему ты собрался сделать это?
Можно обсудить все, но о причинах спросить лишь в конце. Нелогично. Хотя должна ли такая беседа протекать логично? Все справедливо и ясно.
- Это бег от себя. Думаю, на то нет каких-то внешних причин.
- Ну это тоже не редкость. Главное, что не несчастливая любовь или что-то в этом роде.
Вопросительно-требовательный взгляд.
- Нет, точно не это.
- Иногда люди кончают с собой именно из-за этого. Меня это выводит из себя. Сидит слюнявое тело и плачется о том, что его бросила баба. Да мне все равно. Я здесь не для того, чтобы слушать эти любовные причитания. Причем, каждый из этих уродов уверен, что он страдает непременно больше остальных. Его бросила баба, и теперь у него право считать себя мучеником. Да я в общем-то не против завалить его собственноручно, но нет желания сидеть потом за это дерьмо слюнявое. Ты согласен?
- Да, расставание мне никогда не казалось достойной причиной для суицида.
- Ты либерал! Ты так уравновешенно говоришь об этом! Эти педики не представляют себе, что такое страдания. Согласись !
- Нельзя не согласиться.
- Например? Приведи мне пример. Что, мать твою, может заставить тебя убить себя?
- Наверное, окончательная разочарованность в себе и во всем вокруг?
- Дерьмо все это. Мелочи. Чтобы не случилось с тобой, все это не причина. Ты умеешь выбирать кофе. Специалист?
- Нет, я попросил классический вариант. Это выбор официантки.
- С красивыми ногтями?
Я кивнул.
- Социализация и интеллект. Это причины всего, что происходит в человеческом мире. Плохое ли, хорошее ли. Нет самоубийств там, где нет социума. Дети не кончают с собой, потому что не социализированы. Почему интеллект? Потому животные не склонны к этому. За редким исключением. Когда собирается толпа людей, каждый в среднем становится тупее и примитивнее, начиная производить ненужные сравнения. Затем отчаяние. Проблемы воспитания. Мать накричала на тебя, когда ты поссал мимо горшка. Вот у тебя и проблемы. Так бывает. Никто ни в чем не виноват. Ты спрашивал себя, зачем самурай вспарывает себе живот? Ответ простой. Казалось бы. Кодекс. Я же знаю другой кодекс – инстинкт самосохранения. Потому что этот самурай всю жизнь внушал себе, что он долбанная вещь. Его так воспитали. Он не знает иной философии. Вещь. Вещь. Вещь. Что такое честь? Это все противоестественно. Ты идешь против природы, но твой мозг, живущий инстинктами млекопитающих, не готов мириться с тем, что ты с собой делаешь. Одни протестуют и вешаются. Другие призывают к миру или требуют внимания. Сжигают себя. Все эти люди непременно делают себя вещами. Предметами. Ступенями какой-то аморфной цели. Права? Война? Родина? Они не задают себе вопроса, что все это ради чьих-то интересов. Субстантизация себя. Есть причины страшнее. Слышал что-нибудь об эффекте Вертера?
Я покачал головой.
- Прочитав труд Гете, молодежь стала кончать с собой. Повсеместно. Это все долбанное подражание. Рок звезда вздернулась, фанаты, люди себе не принадлежащие, следуют за ним. Причем способ непременно выбирают тот же. Одни полагают, что на такое способны только ненормальные, но это не так. Ты вполне себе нормальный, но ты раб своего чувства вины. Других ломают обстоятельства и стресс. Судить не стоит никого. Социум есть толпа, а толпа, как известно, страшное оружие. Если ты падаешь в толпе, она тебя затопчет. Это наблюдение. Это история. Толпа неконтролируема и опасна для каждого, кто является ее частью. Толпа — это феномен. Оттого мы и кончаем с собой, что толпа подавляет нас. Хочешь жить? Вырвись из толпы. Подальше. Все социум. Мортидо.
- Что это?
- Это инстинкт самоуничтожения, заложенный в каждом из нас. Мы стремимся к смерти. На то есть ряд теорий и исследований, их подтверждающих. Никогда не знаешь, что тебя захватит больше, либидо или мортидо. Будешь ли ты думать, как кончить с собой, или будешь гладить свой член при виде задницы этой официантки. Одно может перейти в другое. Так уж мы непредсказуемы. На самом деле, все самоубийцы находятся в некоем состоянии аффекта. Затянувшемся. Все они могли бы не совершать, но не всегда готовы мириться с кашей в собственной голове. Хотя, признаю, есть исключения.
- Какие же?
- Ладно, хрен с тобой. Мне понравился кофе. Какие же у нее ногти! Скажу тебе кое-что. Бывает, на меня нападает эта сентиментальность. Возраст. За все время я знал лишь одного человека, у которого было безоговорочное основание покончить с собой. Имена ни к чему. С ним в жизни произошло все, что могло произойти, но ничто не склоняло его к петле и цианистому калию. Лишь одно сделало это. И к тому же он выбрал оригинальный способ. Я возьму твой кофе? Ты все равно не пьешь.
- Да, да, конечно бери, - я пододвинул чашку ближе к нему.
Он взял, с благодарностью кивнув и подняв чашку, словно делая тост за меня, сделал глоток.
- Он вырезал семью. Ты знаешь, он просто взял и зарезал четырех человек. Он долго готовился. Следил, наблюдал. Однажды ночью, точнее, это было поздним вечером, он залез на второй этаж их таунхауса. Он проник через открытый балкон. Это было летом. Всем четверым он перерезал горло. Ты знаешь, что горло перерезать очень нелегко. Нужно непременно владеть техникой и большой силой. Кроме того, это выглядит жестоко. Это внушает страх, ужас. В этом просто дикий поток агрессии, а он ненавидел ту семью. Точнее главу семьи. Остальные оказались не в том месте, не в то время. Опять же, он убил их еще и потому, что это принесло бы мужчине максимум страданий. Он мстил. Он сказал мне, что это была месть длинною в шесть лет. Он очень долго ждал. Он аккумулировал в себе тот гнев, чтобы выплеснуть его в столь дикой форме. Совершенно адекватный человек. Спокойный. Уравновешенный. Как ты, но только намного решительнее и настойчивее. Все же, ты должен быть очень целеустремленным и сильным человеком, чтобы шесть лет не отказываться от намерения вырезать несколько совершенно невинных человек. Женщин и ребенка. Это пугающая ярость. Разумеется, его вычислили. Он, скажу тебе, и не прятался вовсе. Он шел на это в здравом рассудке и понимал, что ему придется нести ответственность. Сдаваться он не стал. Он был в бегах. Перед тем, за день, как его настигла полиция, он купил у меня двести миллиграмм цианистого калия, но он купил на всякий случай, потому что у него была идея намного интереснее.
Он сделал еще один глоток кофе. Тот самый атлет, который жаждал проучить моего собеседника, мало того не собирался успокаиваться, но и к тому же свистнул официантке, назвав ее «цыпочкой».
Мой собеседник посмотрел в его сторону, потом в ее, но ничего не предпринял. Допил кофе и продолжил рассказ.
- Он сказал мне, что ему не за чем убивать себя, так как он надеялся, что за него это сделают полицейские. У него был нож, он умел здорово им владеть. Его план был наброситься на полицейских, чтобы его расстреляли. В случае, если его ранят, и он не сможет угрожать им в достаточной мере, чтобы быть убитым, он раскусит ампулу с цианистым калием. И знаешь что? Его застрелили на окраине леса, когда он набросился на полицейского с ножом. Он не хотел причинять ему вред, но того было достаточно, чтобы применить оружие. Это называется суицидальная атака. Ему не пришлось грызть ампулу. Все прошло по плану. Он был абсолютно готов к самоубийству, потому что альтернатива сему была куда страшнее и серьезнее. Он был слишком свободолюбив, чтобы сидеть в клетке и знал это прекрасно. Он не говорил о том, чего боится, чего нет, что ему подходит, а что вызывает сомнения. Он просто знал, что хочет смерти. Расстрел – благородная смерть. Цианистый калий – самый верный вариант. Гитлер воспользовался и тем и другим. Он не хотел был обезьянкой в цирке, которой его хотели сделать, он выбрал пулю. Цианистый калий…у него дрожали руки. Это было разумное решение.
Наступило молчание. Стук ложки о стенки чашки. Дребезжание стекла за барной стойкой. За этот час ничего не изменилось. Время от времени звенят колокольчики над входной дверью. Люди заходят и выходят. Так проходит день за днем. Здесь ведутся сотни разговоров и встречаются люди, не имеющие друг к другу никакого отношения. Вот таков и наш случай.
Официантка, каждый день одна и та же, за исключением двух выходных. Аккуратно уложенные волосы, красивые малиновые ногти. У нее всегда заботливый взгляд. Даже если бы она принесла не то, что мне нужно, я бы не расстроился. Мне приятно даже просто услышать стандартное:
- Что будете?
Вежливая, приятная интонация. Нежный тембр. Непременно осторожно, даже настороженно (видимо от волнения) и вежливо. Необыкновенные большие глаза. Она аккуратна во всем, словно андроид. Человек не может быть столь идеален. Загадочная татуировка. Строчка из арабской поэмы.
Он ставит чашку на стол. Допил все до конца.
Посмотрел на нее.
- Давно здесь работаешь?
Прозвучал он не столь категорично, как ранее. Возможно, тем самым, он застал ее врасплох, отчего она не ответила сразу. Помолчала некоторое время, будто опасалась подвоха. С чего бы вдруг он сменил гнев на милость?
- Полгода, - неуверенно.
- Тебе нравится эта работа?
- Вполне устраивает.
- Так ты любишь эту работу или вполне устраивает?
Налет грубости. Его тон становится жёстче. Люди вновь стали озираться на него. Она тоже это заметила. Кажется, что это стало пугать ее. Коллективное бессознательное. Она чувствует, что они чувствуют опасность. В итоге, она тоже стала ощущать опасность.
- Я люблю эту работу, - она постаралась казаться уверенной и непоколебимой.
- Ты мне врешь! –возмутился он, - такая работа не для тебя. Я вижу. Ты же не собираешься вот так прожить свою жизнь в этой забегаловке?
Конечно нет, но она колебалась. Опасение, как и его тон, росло.
- Нет, не собираюсь.
- Значит, все же, у тебя есть цель?
- есть!
Он покачал головой.
- Нам два кофе, и еще, - он сделал паузу, она записала, -и еще, мы с тобой не договорили. Но это чуть позже.
Она осмотрелась. Люди не сводили глаз. Не торопясь, с некой настороженностью, она удалилась. Он смотрел ей в след. Потом на пару пенсионеров. Они тут же отвернулись во избежание проблем. Шумная группа за столом также утихла на мгновение. Он посмотрел на них. Они переглянулись. Он повернулся ко мне и вдруг спросил:
- Что ты думаешь о войне?
INTERMEZZO V
Корпоративная семья. Часть социальной политики. Лояльность сотрудников. Снижение потенциальной утечки кадров. Еще один способ убедить рядового сотрудника, что он не просто еще один рядовой сотрудник, на которого всем плевать, а часть уникальной семьи, аналогов которой, разумеется, нет.
- Мы помогаем друг другу в любой ситуации, потому что мы одна семья. Мы никогда не останемся безразличными, да что там, разве мы вообще можем остаться безразличными к проблемам и горестям наших сотрудников.
В течение недели она готовила текст. Потом учила его наизусть, чтобы выступить не хуже Адольфа Гитлера. Только поменьше крика.
В семье всегда найдется место для изгоя, для самого важного, для самого влиятельного и для того, кто, скорее всего, будет выполнять капризы остальных членов семьи. В этой семье я никогда не чувствовал себя самым важным и самым влиятельным, зато капризы я слышу с завидной частотой.
Тотальная корпоративная ложь, в которой вам непременно суждено погрязнуть, начинается с обыкновенного описания вакансии. Как правило, оно выглядит как хитро составленный договор, когда все заявленные условия соблюдаются, но не совсем так, как вы себе их представляли. Словно бы вас никто не обманул, хотя чувство того, что вас поимели не покидает. С этим мы ложимся спать, с этим мы просыпаемся.
На самом деле, не так уж и печально жить с этим обманом, так как это лишь малая доля того, что жизнь делает с вами. Правила просты и ясны. Если вы готовы следовать им, вам повезло, вы самый счастливый человек из всех, кого я когда либо знал, но если у вас вдруг возникают вопросы, как у меня, то…
Мы многого не знаем о себе, а узнаем лишь тогда, когда уже нет ни времени, ни возможности удивляться себе самим. Нам свойственно характеризовать человека различными поговорками в духе – мы то, что мы едим. Как то я сказал – мы то, что мы читаем. Встречал и мудрости иного характера: мы – это наши слабости, мы – это то, что мы ненавидим и так далее. В корпоративном мире всем им есть место, как и той, что вот пришла мне в голову – мы это то, насколько мы готовы втоптать себя в землю.
Ты приходишь сюда без страха, полон сил, энергии, энтузиазма. Главное, что все эти положительные моменты направлены на четкое и неуклонное следование своим принципам и своему мироощущению в целом. Но..
Далее мы знакомимся с очень интересным понятием – продвижение и карьера. В описании вакансии написано – профессиональный и карьерный рост. Он бывает разным.
Вертикальный – вы становитесь важнее, главнее, берете на себя больше ответственности, за что и получаете немногим больше своих подчиненных.
Горизонтальный – вы просто выполняете больше работы.
Карьерный рост возможен – его нет и, скорее всего, не будет.
Профессиональный рост – вы больше узнаете о своей профессии. Собственно, все.
У всего этого есть позитивные стороны. Это все хорошо в определенной мере, но ничто не привлекает так, как реальная возможность карьерного роста. Я видел как люди превращались в дерьмо, завидев такую возможность.
Эта женщина рассказывала корпоративно-семейных ценностях людям, для которых жизнь приготовила совсем другие проблемы, цели, задачи и, соответственно, определила для них приоритеты совсем иного рода. Группа рабочих внимательно смотрела на нее. Мало, кто слушал тот бред, чтобы не нагрубить ей, зато все смотрели на ее внушительный бюст. Платье красивое. Не так убедительно говорила, как фюрер, но выглядела много лучше.
Восемь сотен членов семьи делятся на десятки микросемей, пассивно-агрессивно настроенных по отношению друг к другу. Открыто никто ничего не высказывает, но остаться незапачканным не удастся никому, как бы миролюбиво вы не были настроены.
Мы научились искусно поливать друг друга грязью. Мы научились жить в этой грязи. Мы научились дышать ею и получать из нее энергию.
Один мудрый грек заявлял, что, чем человек ближе к власти, тем он глупее. Не буду утверждать, что эта мудрость абсолютно верна и не имеет исключений, но то, что она точно имеет право на существование, я не сомневаюсь и готов подтвердить, положа руку на конституцию.
- Неужели ты действительно думаешь, что все это муравейник, а мы лишь муравьи, просто выполняющие чей-то приказ, не вдаваясь в его целесообразность?
Один из коллег спросил меня, после того, как я сравнил нас всех с безвольными и немыслящими муравьями.
- Именно так, - даю голову на отсечение, что я прав.
- Я не согласен.
В общем и целом, как и всем остальным вокруг, абсолютно плевать, с чем ты там не согласен, да и вообще твое согласие никому не нужно. Даже тебя не должен беспокоить вопрос твоего собственного согласия. Просто выполняй данную работу. Чем мы тут все и занимаемся…без особого согласия.
Через мгновение, он почти вспылил.
- Может, ты и есть муравей, а я себя таковым не считаю.
Вспомнился Достоевский. Право имеем или твари дрожащие?
Он вовсе не муравей. Он больше этого. Он право имеет. После он разворачивается на стуле и приступает к выполнению работы, которую ненавидит, но выполняет ее. Хоть и без согласия. Жизнь не изменить, ведь все это полное дерьмо, и, сколько ни старайся, все равно не добиться ничего, так как начальник не оценит рвения. Именно поэтому нет проку в стремлении изменить мир, хоть один из сотни постулатов корпоративной философии именно на этом и делает акцент.
Офис – место гармоничного сосуществования дизайнерской креативности и канцелярской последовательности. Еще и людей, которые не испытывают друг к другу теплых чувств. Что же, такова сущность офиса – объединять необъединимое.
Дизайнеру претит мыслить логично, иначе он не стал бы дизайнером. Менеджер не может быть нелогичным, иначе однообразность стала бы невыносимой для него, и он не смог бы взять в кредит в банке под десять процентов. Логичной становится гармония креативности и порядка. Женщина должна быть в сером деловом костюме, это норма. На полу ламинат. Просто, дешево и надежно. На семь лет, если верить наклейке на пакете. Столы серого оттенка. Нестандартная форма столешницы. Вырезана по проекту, составленному дизайнером. Изгиб должен быть оригинальным и удобным. Могу сказать без сомнения, что дизайнеры не работают за столами, сделанными по их проекту. Стулья. Никто не задавался вопросом, почему одним из самых популярных запросов в строке поиска Google является «Болит поясница»? Чем я навредил своему боссу? Почему он мучает меня, заставляя сидеть на этом стуле? Более того, столы расставлены таким образом, чтобы каждый сотрудник чувствовал себя как дома, а пришедший клиент думал, что он попал в рай, в место, где ему так хорошо, как не было нигде до этого, в место, где ему рады больше, чем дома. Оргтехника. На мониторе компьютера пальцем написано «ты выбрал эту жизнь». На системном блоке красная наклейка, служащая пломбой и, одновременно, предупреждающим лейблом «Не вскрывать». Сотрудники отдела IT или информационной безопасности искренне верят в то, что кто-то постарается произвести какие-либо манипуляции с этим аппаратом?
Мы встречаем здесь друзей, сексуальных партнеров, жен, будущих матерей своих детей. Здесь вся наша жизнь. Это огромный муравейник для муравьев, терзаемых иллюзией о том, что они что-то значат.
Мой друг познакомил меня с одной девушкой. Я был разведен и одинок и не то, чтобы проявлял требуемое рвение для поиска любви всей моей жизни. К слову, я даже не сразу понял, что она не работала на фирме.
К слову, я всегда следовал принципу не заводить отношений на работе.
Ее восхищала наша корпоративная структура.
- Это все так здорово. Вот мне бы работать в такой фирме!
Восхищению не было предела. Она все время слушала меня с неподдельным интересом. Детство. Отрочество. Юность. Дом. Работа. Неужели моя жизнь столь интересна! Неужели я просто избалованный ублюдок, которого уже ничто не удовлетворит?
- Это так приятно, когда твое руководство думает о тебе и за пределами фирмы. О твоей семье, детях, родственниках.
- Страховка! У нас такой нет. Это ты можешь бесплатно ходить в частную клинику!
И так далее. Мне даже казалось, что я действительно баловень судьбы. Мы очень быстро перешли на следующий уровень. Корпоративная жизнь научила меня осторожности, настороженности и, разумеется, все ставить под сомнение.
Паранойя? Нет.
У нее был ребенок. Она была иммигранткой. Ей нужен был муж, а ребенку отец.
Я сказал ей:
- За влюбленностью и страстью придет отрезвляющий быт. Мы устанем друг от друга. Это неизбежно. Все движется по кругу.
- Ты такой жестокий. Я никогда не слышала ничего ужаснее.
Тем лучше.
Я вернулся всецело к своей корпоративной семье. Она подавляет все. Даже либидо. Она лечит от всего и занимает тебя с головой. Ты ни о чем не думаешь, ничем себя не терзаешь, при условии, что карьерный рост не грозит тебе.
Стоит лишь ненадолго оторваться от компьютера, бросив взгляд на происходящее вокруг, как становится ясно, что офисная жизнь, наше современное офисно-урбанистическое существование нельзя назвать иначе, чем летаргическим сном. В то время как часовая стрелка отсчитывает часы рабочего дня, затем недели, месяца и года, единственная жизнь проходит мимо так быстро и незаметно. Затем наступает кризис среднего возраста.
Каждый, кто входит сюда, окончательно оставляет надежду.
Одним повезет больше. Они сосредоточатся на строительстве дома, начнут усиленно качаться или предадутся нырянию с аквалангом.
Другим меньше. Они начнут все чаще захаживать в паб. Алкоголь только усугубит депрессию.
Я не увлекался алкоголем, но мысли о конченной безнадежности не обошли меня стороной. Семьи нет. Дома нет. Мне нечего строить. Я остался наедине с собой.
Я смотрю на монитор, на коллег, на происходящее вокруг и стараюсь как можно лучше проникнуться всем этим, чтобы понять и всецело осознать ничтожность такой жизни. Каждый сидит, уставившись либо в монитор, либо в новый сверхсовременный гаджет, ради которого вкалывал целый месяц и который является физически ощутимой мечтой его или ее жизни.
Мы занимаемся самоугнетением, самобичеванием, самоунижением, самоуничижением, что в сумме приводит к самопрезрению. Венцом жизни станет неудовлетворенность ею. Взятые на себя обязательства и ответственность, начиная от кредита и дома, заканчивая семьей и детьми, могут окончательно добить расшатанную в течение всего этого времени психику, погрузив нас в глубокую депрессию.
Обреченной рукой берусь за мышку и выполняю операцию, являющуюся фундаментальной для каждого менеджера - «Copy - Paste». Excel – чудо офисной жизни. Без него офисная работа невозможна. При этом, я, разумеется, не забываю делать поправки в цифровых и буквенных кодах. Уже через десять минут я незаметно превращаюсь в бледного парня с пустым взглядом, зафиксированном на мониторе. Я неподвижен как монитор. Он в моих глазах, он в моих очках.
«Copy», движение вправо, зажимаю правую кнопку мыши, выбираю «Paste». Пустота во взгляде. Я погружен в себя, я утонул в себе. Я выполняю основополагающие операции. Строчка за строчкой, код за кодом. Воистину Шпенглер знал, о чем писал. Меня поражает, шокирует эта бесперспективная цивилизация. Маленькая стрелочка бегает по монитору вправо-влево, вверх-вниз. Таблица неторопливо выплывает из нижнего века и поднимается к верхнему, заполняя уголки глаз.
Таблица течет снизу-вверх. Ячейки, наполненные кодами, сменяют друг друга. Каждая буква и цифра становятся тяжелее. Кровь наполняет сосуды головного мозга, выдавливая их наружу.
В офисе вы не считаете количество кружек кофе. Стоит посчитать. Тогда вы ужаснетесь.
- Я выпиваю около пяти одноразовых стаканчиков кофе в день.
- Это много? Ты как спишь по ночам?
- Неплохо. Часов шесть получается, но меня это не очень беспокоит. Да и как не пить, одни нервы.
Есть научное предположение, что действие кофеина на центральную нервную систему весьма напоминает действие стрихнина: малые дозы кофеина повышают рефлекторную деятельность, а большие вызывают судороги, мало отличающиеся от стрихниновых, не говоря о растущей вероятности сердечного приступа.
Литр кофе в день.
- Мне кажется, я больше нервничаю от стимуляторов, - я выразил сомнение.
- Я стараюсь не заморачиваться на этом. Понимаешь, чем больше думаешь над этим, тем больше это давит. Мысли материализуются. Что-то в этом роде.
Землянистый цвет лица. Отсутствие аппетита. Плохое настроение, если вдруг закончился кофе или вода в машинке.
Это безразличие – Я стараюсь не заморачиваться. Это давит. Не надо думать над этим. Это так хорошо отражает эту корпоративную действительность. Семья, в которой все мы потихоньку превращаемся в отчаявшегося любителя кофе, которому уже абсолютно плевать на все. Если раньше меня разрывала жизнь на части, то теперь я просто маринуюсь в этом кофейном уксусе. Главное, не заморачиваться над этим.
Я выработал свою стратегию существования в этом маринаде – я представляю, что мне не хуже, чем остальным.
Нечто вроде очередного психологического инструмента. Одни лежат на лугу, другие смотрят на облака, третьи путешествуют в сознании, я убеждаю себя, что кому то хуже, чем мне.
Курсы для менеджеров. Как лучше организовать работу сотрудников? Как проконтролировать из работу? Как узнать, что сотрудники ищут в интернете? Как узнать, что делают сотрудники в свободное время? Как повлиять на решения сотрудника остаться в компании? В какое время лучше пить кофе, чтобы повысить эффективность работы департамента? И так далее.
Офис становится центром нашего существования. Офис становится нашей религией. Менеджер новым посланником божьим, а бизнес-курсы-классы-семинары как чтение библии.
Чем больше я думаю над этим, тем больше я убеждаюсь, что я законченный пессимист. Мой коллега ни за что не смог бы жить вне этой семьи. Он идеально подстроился под эту систему. Он успешен. Он идеальное воплощение офисного успеха.
Но рано или поздно случится нервный срыв.
Я на грани.
О войне
Что я думаю о войне? Первое, что приходит мне в голову – продажа оружия. Кому нужна война, как не оружейникам. Человеческая жизнь никогда особо не заботила, будем честны, так как человек не уникален. Таких будут еще миллиарды. Мы регенерируется и репродуцируемся, что значительно понижает нашу рыночную стоимость (значимость). Передел ресурсов. Геополитика. Шахматы на уровне человеческих жизней. Обмундирование одного китайского солдата стоит $1,523, т.е. два iPhone 6s. Половина приходится на винтовку. Обмундирование американского солдата выходит $17,500, т.е. американский солдат дороже китайского почти в 12 раз. Автомат АК-47 в среднем стоит $1,200. В среднем. Это значит, что в Darknet вы купите его чуть больше чем за $2,000 в то время как в Пакистане вы найдете его за приемлемые $150. Патроны для него, во время иракской кампании, стоили от $0,15 до $0,45, а капитализация рынка патронов по разным оценкам доходит до $3,000,000,000. В военных конфликтах разных масштабов, имевших место после Второй мировой войны, за исключением жертв режима Мао, погибло порядка 33 000 000 человек. По очень разным оценкам. Война – это очень выгодный бизнес.
Так что же я думаю о войне?
- Никогда не считал себя пацифистом, но и энтузиазма по этому поводу тоже не испытываю.
- Скажу так, не хочу дискутировать по этому поводу. Это дело каждого.
Он наклонился ко мне, отчего сказанное им показалось мне то ли тайной, то ли проявлением доверия по отношению ко мне.
- Но мне кажется, что таких как ты явно не хватает там.
Колокольчики не перестают звенеть. Одни заходят. Другие выходят. Наверное, на каждом столике непременно стоит как минимум одна чашка кофе. Если абстрагироваться на минутку от разговора, то можно подумать, что я нахожусь в пчелином улье. Десятки голосов. Десятки людей говорят друг с другом. Бесконечный звон стекла. Одни стучат ложками, другие просто громко жуют. Представляете себе, когда человек двадцать одновременно говорят с набитыми ртами?!
Он откинулся назад на спинку. Что он имеет в виду? Что таким придуркам как я место в каком-нибудь кровавом конфликте, где мы все друг друга поубивали бы, таким образом, очистив мир от нас самих?
- Ты не подумай, я имею в виду, что ты рожден стать героем войны.
Я никогда не считал себя рожденным, чтобы стать героем войны.
- Почему? – спросил я.
- Не пойму, то ли ты дурак, то ли прикидываешься.
Вы не подумайте, он не грубил. Он говорил очень спокойно, словно размышлял вслух. Кроме того, почему то я не воспринимал эти слова как оскорбление. Скорее как его недоумение относительно меня, что было понятно. Мне вообще кажется, что этот человек совершенно и полностью владеет собой и ситуацией. Хотя бы, обладает необходимым опытом для этого. Все же, его работа общаться с недоумками, которые собрались покончить с собой.
- Я просто не понимаю, - отреагировал я.
- Ты что-нибудь слышал о берсерках?
Его голос словно седативное средство.
- Это викинги.
- Точно. Что-то вроде сверхвоинов. И знаешь чем они славились?
Официантка то и дело поглядывает в нашу сторону. Как, собственно, и люди за соседними столиками. Что скажешь тут, мой собеседник то и дело повышал голос, а тема…Сами понимаете.
- Яростью, неистовой силой, бесстрашием.
- У них был совершенно подавлен инстинкт самосохранения. Они не боялись смерти.
- Мне известно, что они принимали настойки из мухоморов, - я попытался оправдать их бесстрашие.
- Говорят, но мы сейчас говорим о тебе. Ты словно упал в чан с этой настойкой. В тебе от природы подавлен инстинкт самосохранения. Ты что-нибудь слышал о болезни Урбаха-Вите? Это редкое генетическое заболевание. Миндалевидное повреждено, отчего и наблюдается полное отсутствие страха.
У меня есть определенные проблемы психического характера, но болезнь Урбаха-Вите обошла меня стороной.
- Вряд ли.
- Что вряд ли?
- Урбах-Вите.
- То, что ты склонен к суициду, не говорит о том, что у тебя болезнь Урбаха-Вите. Более того, это вообще ни о чем не говорит. Разве что, ты полный придурок.
Он задумался. Я не знал, что сказать.
- о чем мы?
- О войне.
- Да, война. С твоим желанием умереть. Ты либо станешь героем войны с кучей наград за мужество, храбрость, бесстрашие, отчаяние и взятие какого-нибудь важного города, либо тебя убьют. В последнем случае, ты получишь то, чего хотел, только перед этим ты успеешь повеселиться в волю, постреляв во все, во что захочется, а когда тебя убьют, то ты станешь героем войны посмертно. Все запомнят тебя не как придурка, покончившего с собой от безделья, а как патриота-героя, пожертвовавшего собой ради демократии и спокойного сна детей нации.
Перед глазами картина. Я на фоне отеческого флага. В руках автомат. Пустой взгляд. Такой называется взглядом на тысячу ярдов. Этот термин придумал один репортер, фотографировавший солдат во время вьетнамской войны.
Солдат, который видел сотни смертей, половина из которых к тому же непосредственно на его совести, который потерял взвод сослуживцев, непременно скончавшихся на его руках, который, окончательно тронувшись, расстрелял деревню мирных селян. Из его автомата вылетела последняя пуля. Он больше не слышит адского стрекота автомата. В его мире небо залито кровью, вокруг крики детей и матерей, а он все ждет, когда, наконец, попадет в ад, где сможет немного отдохнуть и прийти в себя. В этот момент, к нему подбегает фотокорреспондент с просьбой посмотреть в камеру. Он кидает на него взгляд. Этот взгляд назвали взглядом на тысячу ярдов.
На фото мне руку жмет генерал, президент или уполномоченный представитель миротворческой миссии. На груди награда за мужество и установление демократии в очередном авторитарном государстве. Все рыдают от счастья и гордости. Мне говорят: «спасибо, сынок!». Я еду домой. Дома я герой. Я начинаю страдать посттравматическими расстройствами психики и…
Вдруг мне представляется другая картина. Гроб с флагом на нем. На флаге мой портрет. Фото с черной лентой в правом нижнем углу. Надпись на венке – Солдат. Защитник. Патриот. Сын. Все плачут. Рыдают. Маленькая статья в местной газете.
Я лишь мимолетная статейка в забытой газете. В одной новостной ленте с высказыванием очередного активиста о потоке иммигрантов, смерти свиньи от свиного СПИДа, о разрешении однополого брака и очередной модели очередного смартфона. Я лишь секунда внимания. Я лишь полсотни слов уставшего от жизни журналиста, которому абсолютно плевать на меня и все то дерьмо, о котором пишут в этой затраханной газетенке.
Хочу ли я умереть героем?
Да, согласен, это лучше, чем быть долбанным психом-бездельником, покончившим с собой, но…Но будучи до конца честным с собой, я пошел бы на войну, но если что и тянет меня туда, так это не мысль стать героем войны, а на протяжении всей жизни подавляемое желание схватить пулемет с бесконечной лентой и устроить апокалипсис в какой-нибудь стране, терзаемой военными беспорядками.
Хотя! Я вижу огромный торговый центр. Местное, непременно нищенствующее, население врывается туда и забирает все, что может унести. Охрана бессильна. К тому же, чем охрана отличается от этого населения? Собственно, она есть часть этой массы. Владелец торгового центра передо мной. Он хватается за все, пытаясь уберечь хоть что-то. Я приставляю ему ствол ко лбу и заставляю есть. Есть так много, пока он буквально не лопнет. На прощание, я прострелю ему лодыжку и оставлю толпе для приведения в исполнение приговора согласно всем постулатам справедливого революционного суда.
Я уже вижу себя во главе этого безумства. Я революционер.
Меня захлестнула волна мыслей, как вдруг я поймал себя на той самой мысли, что совершенно забыл о том, что хочу покончить с собой, словно я обрел смысл в жизни. Я хочу революцию. Я жажду переворота.
Хочу ли я умереть героем? Нет. Я хочу умереть революционером.
Хочу ли я на войну? Может быть. Скорее я хочу стать новым полковником Куртцем.
И умереть в огне, в полете, в диком и необузданном безумии.
- ну так что? – он вырвал меня из раздумий.
- Я хочу сдохнуть долбанным революционером, - сказал я негромко.
Не потому что, я боялся привлечь внимание, а потому что я все еще размышлял, но теперь вслух.
Это было удивление. Именно его я увидел в его глазах. Он словно иначе посмотрел на меня. Не как на очередного придурка, а как на совершенно отбитого идиота с совершенно поехавшей крышей. Чтобы он мог подумать сейчас? Он пришел сюда, чтобы в очередной раз продать верный способ покончить с собой, но по факту, он невольно раскрыл во мне психа-революционера, который, видимо, собирается взять в руки обрез и устроить суд Линча для какого-нибудь местного коммерсанта.
Тем не менее, он был все также спокоен.
- Реши для себя точно – революционером или мстителем.
Осторожно.
- Ты не похож на того парня из телевизора, мечтающего о рабочих местах для всех и доступном образовании для детей с ограниченными возможностями. Зато, ты очень похож на того, кого все очень здорово затрахало.
Он покачал головой.
Абсолютно прав. Я жажду мщения.
- В таких случаях с собой не кончают, ну или делают это совсем иным способом. Таких потом показывают по телеку. Называют террористом. Твоя фамилия станет нарицательным именем, а ты приобретешь славу как у Брейвика. Все вдруг вспомнят, что ты был очень странным психопатом, повернутом на идее необходимости исламизации всех христианских стран. Потом всплывет информация, что ты был членом ИГИЛ или что то в этом роде. Хуже всего, что ты ничего этим не добьешься, более того, тот коммерсант станет мучеником, а твой дом заколотят и сожгут, чтобы всякие сатанисты там твой демонических дух не вызывали.
Парочки за столиками стали коситься на нас все чаще, словно мы тут планируем взрыв местного вокзала в час пик.
- Вам нужна помощь? – довольно резко спросил он уставившихся на нас пенсионеров.
Они тут же отвели взгляд, уставившись в свои тарелки.
Он продолжил, вновь наклонившись ко мне поближе.
- обычно я советую людям совершенно ужасные вещи. Противоестественные. Видишь ли, я здесь, чтобы посоветовать тебе, как лучше и эффективнее убить себя, но – он осмотрелся, - но я не стану советовать тебе совершать нечто подобное. Не то, чтобы я активист-филантроп, но я считаю, что самоубийство это дело каждого, и никто не должен совать свой нос в твои тайные желания покончить с собой, но, вместе с тем, если ты и собрался покончить с собой, то ты и кончаешь только с собой.
Откинулся на спинку.
Я не знал, что сказать. Молчал. Действительно, у меня не было никакого желания устраивать подобные казни. Так что же все-таки я думаю о войне?
- Не уверен, что вижу смысл в этом. Я могу остаться инвалидом, и тогда совершенно точно свяжусь с Вами.
- Может, дал бы себе время. Пострелял бы, а там, смотри, и вновь обрел смысл в жизни.
- Ни к чему оттягивать неминуемое.
Официантка то и дело пробегала мимо нас. Мой собеседник периодически поглядывал на нее. Все же, он так и не закончил разговор с ней. Когда в очередной раз она проходила мимо, он остановил ее.
- Если бы сегодня был последний день твоей жизни, как бы ты его прожила?
Весь день он то и дело пугал ее своими вопросами с оттенком грубости, хамства, необъяснимой требовательности и так далее. Но в этот раз, он, видимо, все же дотронулся до оголившегося нерва.
- да что с тобой не так?! – она сорвалась. Необходимая вежливость окончательно капитулировала.
Он ухмыльнулся.
- Я хотел убедиться, что с тобой все так.
- Со мной?! –спросила она повышенным тоном, - Со мной то все в порядке! А вот у тебя, по-моему, проблемы. Псих долбанный!
- Так что бы ты сделала, будь сегодня последний день твоей жизни? Как бы ты сейчас поступила будь это последний день твоей жизни?
Ей нужно было время, чтобы остыть. Она все еще не могла переварить его наглость, но, вместе с тем, его вопрос не остался неуслышанным. Мы словно сталкиваемся с вдруг возникшей огромной волной. Мы замираем и не знаем, как себя вести. Нужно срочно принять решение, но мы в тотальном ступоре. Рано или поздно волна обрушится на нас, а мы все еще не знаем, что будем делать. Скорее всего, мы просто покоряемся судьбе.
Она молчала. Все вдруг перестали стучать ложками и чашками. Все замерло. Наступила такая тишина, что я мог слышать, как бьется ее взволнованное сердце.
- Так что же? – еще раз спросил он, заметив, что она пришла в себя.
Я спросил себя, а что бы ответил я? Ответа дать так и не смог, хотя со своим будущим я уже определился.
Она покачала головой от незнания и безысходности.
- Не знаю.
- Но точно не здесь?
- Не здесь.
- И точно не стала терпеть меня.
- Не стала бы.
Она молча кивнула головой, но, мне показалось, не ему, а словно отвечая на вопрос, который задала себе сама. Безадресно. Безучастна. Потеряна. Развернулась и прошла про молчаливому коридору из направленных на нее глаз. Никто ничего не спросил у нее. Никто не заговорил с ней. Мне показалось, что каждый там задал этот вопрос себе.
Чтобы ты сделал, будь сегодня последний день твоей жизни?
- Я вот что скажу, - странно, но человек, дающий советы, как лучше всего покончить с собой, удивительно легко располагает к себе, ирония жизни, нам следует опасаться людей, которые легко располагают к себе, - самоубийцам место на войне.
Звучит интересно. Почему только это никому не приходит в голову.
- Известно, - тем временем, он продолжал, - что они там отсеивают солдат, у которых тесты выявляют склонность к суициду. Тесты отправляют психиатрам, они их анализируют и отмечают солдат из особой группы риска. Они проводят тесты на интеллект, адаптивность, нервно-психическую стойкость, чтобы установить твой уровень психической устойчивости. Если ты опасен для себя, значит, ты опасен и для остальных. Так, тебя отправляют назад, к маме, девушке или твоему парню, разлука с которыми может заставить тебя застрелиться или вздернуться в туалете.
Он поразительно спокоен. Очень размеренный голос. Убаюкивающий, словно он меня гипнотизирует.
- Представляешь себе армию из солдат, которым совершенно плевать на их жизни? Один немецкий офицер СС написал в своей автобиографии, что ничто не пугало и ставило в ступор так сильно, как тысячи русских, бежавших с палками на оборонительные доки, оснащенные пулеметами. Тебе говорят, что тебе предстоит иметь дело с солдатами, которые ищут смерти, и единственное их желание, это унести с собой как можно больше врагов. Твоя реакция?
- Паника?
- Ужас. Кроме того, в их случае совсем нет места трусости и осторожности. Да это армия психов, которые не прочь умереть там вместе с тобой. Они не думают о доме, о маме, бабушке или своем парне, они думают только о том, как бы завалить тебя, а потом и себя. И тут спрашиваешь себя – а люди ли они вообще?
- Это просто дико.
- В армии самоубийцы не нужны, они нужны на войне. Инстинкт самосохранения это своего рода слабость, ненужный элемент.
Если бы только была армия таких как я. Картина истового апокалипсиса. Десятки тысяч смертников. Десятки таких армий. Апокалипсический хоррор.
- Но такая армия была бы совершенно неконтролируемой, потому всем самоубийцам свойственно иррациональное мышление. Они хотят умереть как им того хочется и когда, а не согласно чьему-либо приказу. Как и психически здоровому человеку, и мне хочется, чтобы им указывали, когда и как идти на смерть. Все же, они тоже трепетно относятся к своему единственному шансу умереть.
Смерть как способ самовыражения.
Эспрессо.
- Пойдем, - он встает.
Второпях оставляю деньги на столе.
- Сейчас все будет происходить быстро и немного жестоко.
Я следую за ним, ничего не понимая. Меня пугала его внезапность. Людей во всем пугает непредсказуемость. Мы не можем поддерживать здоровую коммуникацию с людьми, чьи действия и слова невозможно предсказать. Мы боимся неизвестности и всего того, что выходит за рамки рационального суждения. Наша логика словно наш дом. За его дверями мы чувствуем себя неуверенно. Далее произошло нечто. Никто ничего не успел понять. Никто не успел отреагировать, столь непредсказуемы были его действия.
Он направился к столику, за которым сидела та самая мужская компания, державшая посетителей в перманентном напряжении. Они все еще не прекращали громко смеяться. Мой собеседник, без лишних слов и телодвижений (красота заключается в отсутствии лишнего) подходит к тому молодцу, который вскочил со стула, когда мой собеседник его предупредил о необходимости вести себя тише, берет столовый нож и с размаху загоняет его в руку здоровяка. Тот с душераздирающим ором хватается за руку. На какое то время оба его камрада просто смотрели с каменными лицами, не понимая, что же это произошло.
Таким образом. Все посетители кафе, как загипнотизированные, смотрели на преспокойно стоящего мужчину, слева от которого, стонал и кричал одновременно некогда громогласный и уверенный в себе здоровяк, из руки которого торчал столовый нож, а из раны вытекала кровь. Удар, признаю, был что надо. Я некоторое время серьезно занимался боксом и понимаю толк в ударах. Это был удар достойный профессионала. Добавлю лишь, что мне не доводилось видеть настолько потрясающий удар. Должно быть, ножом он не просто пробил ему руку, загнав нож в стол, но и сломал одну из пястных костей. Здоровяк сначала схватился за нож, чтобы вытащить его, но, видимо, понял, что будет только хуже. Сломанная кость давала о себе знать. Крик переходящий в стенания. Красное лицо, залитое слезами.
Я парализован в той же степени, что и все остальные. Я не знаю, что делать и что говорить. Более того, я даже не чувствую себя частью происходящего. Словно во сне. Все тело онемело и не слушается меня.
С выпученными от ужаса глазами официантка смотрит на нож в руке стонущего здоровяка. Она явно не проинструктирована на предмет подобных ситуаций. Неожиданность. Этот день она не забудет. С ней никогда не происходило ничего страшнее разбитой кружки. Сегодня она увидела нож, торчащий из руки.
Лишь мне казалось, что все лишь стояли и смотрели уже довольно продолжительное время. Стенания. Ошеломленная аудиенция. Официантка, окаменевшая от ужаса, поразившего все ее пугливое существо.
На самом деле, с момента, когда мой собеседник загнал нож в руку здоровяка и ответной реакции двух его не менее крупных камрадов, прошли считанные секунды.
Хотелось бы сказать, что эта странная отстраненность нападала на меня время от времени. Я словно выпадал из реальности и замирал, засмотревшись на что-то. Время для меня текло словно плазма – медленно и завораживающе проглатывая секунды, минуты, часы. В действительности же, время било шумным напором, смывающим драгоценные мгновения жизни, не оставляя ни малейшей возможности созерцать этот исключительный момент жизни.
Вот и в этот раз. Я запечатлел напуганные лица, сочащуюся кровь, стонущего здоровяка, мое собеседника, растирающего правую руку. Я увидел всех и все. Среди это безмятежности и тягучего спокойствия раздался нечеловеческий рев.
Буквально через считанные секунды после того, как нож прошел сквозь руку здоровяка, два его товарища с этим самым ревом набросились на нас. Разумеется, все закончилось крайне плачевно. Не знаю, чем все закончилось для моего друга, но я пришел в себя, видимо, далеко не сразу. Это было очень больно. Теперь мне было больно даже дышать. Не уверен, что узнал бы себя в зеркале.
Люди стояли вокруг меня. Я никого не узнавал, разве что дико напуганную официантку. Я попытался спросить ее о кофе, но не мог. Видимо, у меня была сломана челюсть. Я мог лишь мычать. Да и каждый звук отдавался в голове громогласным ревом и нестерпимо звонким ударом молота.
Все же, я попытался.
- кофе – попытался я.
Она была в шоке, и ничего не говорило о том, что она собиралась что-нибудь отвечать. Видимо, его слова дошли до нее с небольшим запозданием. Не уверен, что она вообще понимала меня, потому что даже мне было ясно, что говорил я не совсем ясно.
- Простите?
- что за кофе?
Так и не сказала. Видимо, не поняла. Меня подняли и вынесли из заведения. Звон колокольчиков. Очередные посетители покинули кафе. День продолжается. Постепенно люди пришли в себя и поспешили забрать вещи.
Официантка стояла недвижимо посреди прохода. Когда люди стали выходить, она пришла в себя. Заморгала. Глаза забегали. Реакция на свет.
- Эспрессо, - она сама не поняла почему произнесла это слово. Ничего страшного. Эту мелочь уже никто не заметит.
Мартин Иден.
Тео сидел смирно на скамье, аккуратно положив руки на колени. Он смотрел перед собой и медленно, беззвучно, шевелил губами, будто читал молитву. У него дико раскалывалась голова. Вокруг него собрались трое мужчин. Один сидел рядом. На другом конце скамьи, преспокойно откинувшись на спинку. Пустой взгляд на стену сквозь коричневые очки. Двое других стояли прямо перед Тео. Молча смотрели на него.
- С трудом остановил этих двух быков. Ему вообще повезло, что я там оказался, иначе убили бы его.
- Что будем делать? – тот, что постарше спросил сидящего на скамье мужчину в очках.
Тот никак не отреагировал. Он все так же смотрел на стену. Тот, что моложе, переминался с ноги на ногу. Он волновался. Служба, в сущности, только началась для него. Теодор стал для него, мягко говоря, откровением. Он прорабатывал в голове десятки возможных ситуаций. Все, как учили в Академии, но Тео удивил его. Молодой явно волновался и не знал, как следовало поступать в такой ситуации. Он давил на себя, полагая, что старшие коллеги ждут от него решения.
- Как бы ты не хотел, но в этот раз он зашел слишком далеко, - продолжил старший, обращаясь к сидящему на скамье.
- Боюсь, что слишком далеко он еще не зашел, - он был спокоен и отчаян.
В таких случаях говорят – он опустил руки. Он продолжил:
- Я умываю руки.
- Для него же лучше, если его изолируют, - тот, что старше, постарался успокоить своего немолодого товарища. Он сожалел ему.
Молодому же не терпелось также стать важной частью происходящего.
- Я, конечно, не знаю, кто он такой, но с ним надо бы что-то сделать. Боюсь, в следующий раз никого рядом не окажется. Он так и убьет кого-нибудь.
Сидящий на скамье:
- Не окажется, – словно эхо, тихое, отдаленное , - если он кого и убьет, так это себя.
- Парень работает только месяц. Он сделал, что должен был, и в общем-то прав. Тео может так и дел наделать.
- Знаю, что прав, но и изолировать нельзя, он же не животное какое-то.
Молодой не собирался прятаться в окопах:
- Он загнал тому парню нож в руку.
- В этот раз Тео перегнул палку, - сказал старший
- Да уж, - встрял молодой, - удар то был просто нечеловеческий!
- в общем, - он замялся, - они даже нож из стола не сразу смогли вытащить.
- Ну и силища! – молодой, - если бы я знал это, когда увидел его, я бы один не полез на него. Да кто он вообще такой?
- Не стоило хамить официантке.
Далеко в углу сидела официантка. Напуганная, с потекшей тушью. Тео косился на нее. Он старался делать это максимально незаметно. Она заметила. Она видела его уже несколько раз, но не думала, что он может быть столь агрессивен. Он приходил регулярно, но очень редко. Справа от входа висело зеркало. Он смотрел в него какое-то время. Затем проходил дальше. Она работала в кафе «Hemingway» уже полгода и успела привыкнуть к нему. Не запомнить его было нельзя. Бывало, он задавал странные вопросы, но не более. Хозяин заведения как-то сказал ей, что Тео пьет эспрессо. Редко, но все же случалось, что он заказывал его сам. Чаще всего она подавала ему, не дожидаясь заказа. По негласному правилу с него не требовали оплаты. Если он хотел, он мог заплатить, но это было не обязательно.
Он сидел подолгу. У него даже было свое место. Постоянные посетители знали его место и никогда не занимали его. Он сидел и что-то говорил очень тихо. Те, кому доводилось что-то услышать, говорили, что он вел диалог на странные темы.
Льюис, лечащий психиатр Тео, успокоился.
- Окончательно он утратил рассудок пару лет назад.
Он чувствовал себя неловко перед молодым полицейским, который действительно действовал согласно инструкции. Таким образом, Льюис считал себя обязанным пояснить полицейскому, кем был Тео.
- Я ведь помню его мать, - сказал старший.
- Одаренный парень был, - с улыбкой добавил Льюис, - Это замедленная бомба. Его мать спрыгнула с моста под поезд, он тогда уже кое что понимал. За несколько лет до этого его дед принял изрядную дозу цианида. Это называется гемохроматоз. Есть мнение, что он способствует намерению убить себя. Генетика. Его мать и дед покончили с собой. В моменты просветления, он не понимал, почему так боится поездов.
Старший покачал головой.
- В шахматы с закрытыми глазами играл, - сделал глубокий вдох, и добавил - за все нужно платить.
- С волками жить, по волчьи выть, - сказал Льюис, - так вот, он не мог. Он пытался, да просто выкопал могилу себе, а мы, - он положил голову в ладони, - а мы и рады помочь. Как тут не повеситься, когда осознаешь, что ты не просто дерьмо, но и жизнь единственного нормального человека делаешь таким же дерьмом.
Все молчали. Молодой. Про него лучше сказать – оторопел. Старший опустил голову, понимая, что теперь последует. Дурка для него подобна могиле. Его словно несут в гробу к месту его погребения.
Льюис просто хотел встать и уйти, но не мог. Не мог и смотреть на Тео.
- Скорее всего, вновь назначать принудительное лечение.
- Да, - согласился старший, - в его случае, это очень неплохой исход. Это уже второй раз?
- Второй, - тихо подтвердил Льюис.
Молодой совсем размяк.
Официантка не сводила глаз с Тео. Ей было бесконечно жаль его. Он всегда смотрел на ее малиновые ногти. Она знала, что ему нравились ее аккуратно уложенные волосы. Она бы до конца жизни подавала бы ему бесплатный эспрессо. Жизнь такова, что всему приходит конец. Неизбежный конец. Так не могло продолжаться вечно. Она плакала не потому что была напугана, а потому ничего не могла изменить.
Так они и продолжали страдать в молчании. Каждый хотел помочь, но знал, что не может. Гнет неизбежности неподъемен для человека.
Молчание. Ни у кого нет слов. Так нашлись же они у того, кто молчал больше остальных.
- Любое познание, - Тео так и не изменил положения тела, он все также держал руки на коленях и смотрел в пол, - непременно должно учитывать историческое измерение. В данному случае, человека. Человек, - он делал продолжительные паузы между предложениями, - лишь простейший элемент вселенной. Ее развития. Человек лишь мгновение временной бесконечности. Но у нас, тем не менее, есть привилегия.
Он поднял голову, словно проснулся ото сна. Челюсть, на его счастье, была в порядке. Перелома нет. Здоровяк просто выбил ее. Зато тело не прекращало стенаний от многочисленных тяжелых ударов двух быков. К тому же, видимо, ребро дало трещину. Ну что ж, не в первый раз.
- Данная лишь нам. Так или иначе, мы способны восторжествовать над временем. Этого всемогущего гиганта. Вырваться из-под его непосильного гнета. Что же до меня. Я так привык быть отчужденным организмом, что самоубийство для меня не более чем изменение онтологического состояния. Избавление от мучений. Метаний между неспособностью жить и умереть, как говорил один умный человек.
Он посмотрел в глаза молодого офицера.
- Наказание? Мое наказание — это вынужденная жизнь.
* * *
Сегодня я получил справку, подтверждающую, что я адекватный человек и не представляю опасности для общества. Льюис сказал, что мне дадут работу в местном центре по продаже хозяйственных товаров. Неплохая работа для человека дважды проходившего принудительное лечение, который, кроме всего прочего, успел дважды загреметь в местный полицейский участок. Нанесения телесных повреждений средней тяжести.
Когда Льюис отпускал меня первый раз, он прочитал мне лекцию о необходимости найти хобби, посещать различные мероприятия, вступать в общества по интересам и так далее. Главное, говорил он мне, как можно меньше оставаться в одиночестве и:
- Не пей алкоголь, кофе и тому подобные стимуляторы.
- С ними то, что не так, док?
- Они стимулируют твою нервную систему, ты быстро привыкаешь к ним, потом страдаешь бессонницей, что еще больше перегружает твою нервную систему, - он тогда заботливо так смотрел на меня, - в итоге, интермиссия сменяется рецидивом, который с каждым разом будет становиться все тяжелее.
Он долго мне рассказывал тогда о последствиях, которые будут непременно ожидать меня в худшем из случаев.
В этот раз, он не стал прибегать к лекции. Ни к чему допускать ту же ошибку, особенно если ты понимаешь, что это ошибка. Если мне и придется сожалеть о чем-либо в своей жизни, так это точно не о моем лечащем психиатре.
Я пришел к нему в кабинет. Он встретил меня по обыкновению радушно. Хочешь найти с психом общий язык, будь с ним радушен и прояви понимание ко всем его выходкам.
- темные шторы, - сразу подметил я
Он улыбнулся.
- Все как ты любишь.
Молчание. В этом случае, нельзя сказать, что это было неловкое молчание. Он понимал, что я все еще перевариваю этот радостный момент.
- В некоторой степени, Льюис, мне грустно.
- Понимаю. Ты всегда можешь зайти ко мне. Только позвони сначала, чтобы я освободил для тебя время.
Дружно посмеялись. Мне было приятно, что он всегда был готов уделить мне время. Хорошее отношение к себе я умел ценить и с благодарностью принимать его. По крайней мере, во время ремиссии. Мы перекинулись парой фраз. Он поздравил меня с выпиской, сообщил о новой работе, а я поблагодарил его и в очередной раз попросил прощения. Было за что.
- К тебе в палату никого не подселили за все это время? Ты все время один был?
Он безусловно не мог не знать, что ко мне никого не подселяли. Я должен был находиться в палате один, иначе ему было бы тяжел оценить мое состояние. В свою очередь, я понимал, к чему он вел.
- Нет, док, никого. Временами было скучно, - ироничная улыбка.
Он тоже все понимал. Не было никакого смысла скрывать карты.
- Когда ты в последний раз разговаривал с ним?
- Тогда в кафе.
- Неужели больше ни разу не поговорили?
Я бы солгал, сказав, что нет, и он бы непременно догадался об этом. Официально я уже был выписан, это был визит вежливости, но это был вопрос доверия, а я не хотел оставаться на карандаше.
Я бы не солгал, что да, тогда он знал бы наверняка, что мне можно доверять, хоть я и был не стабилен еще. Мы оба понимали, о чем идет речь.
- Я бы солгал, если бы сказал, что нет.
Он одобрительно покачал головой, но без излишнего беспокойства.
- Как давно?
- И как часто?
- Если ты не возражаешь.
- Это было месяца три назад, в столовой. Мне показалось, что ко мне подсел некто. Я его не видел прежде.
- Что спрашивал?
- Врач сказала тогда, что нам следует больше общаться друг с другом. Тот, кто подсел ко мне, сказал, что как мы должны вылечиться, если будет общаться с психами.
- И что ты ему ответил?
Я повертел головой.
- Ничего, док. Я доел и пошел в фойе. Там были настольные игры и Рэндел.
-Больше вы не разговаривали?
- Нет, док, ни слова.
Мне показалось, что он поверил мне.
Он еще раз поздравил меня и выразил надежду, что в дальнейшем, я появлюсь там, только для дружеского разговора. Напоследок, он еще раз наказал избегать кофе, алкоголя и стимуляторов. Я уже открыл дверь и переступил порог, как он окликнул меня:
- Многие вещи нам лишь кажутся. Иногда кажутся даже люди, но не я, Тео.
Очень давно я ждал этого дня. День свободы. Этот солнечный день свободы. Этот теплый, солнечный день свободы. Так много света. Так много кислорода. День освобождения от этих стен. Всех стен.
Я решил прогуляться. Мне очень хотелось подышать свободным воздухом, лишенным примесей лекарственных порошков.
Я шел вдоль парковой аллеи. Слева от меня текла огромная река. Безбрежное русло. Мне подумалось, что вообще нет звука приятней шума воды. Река была широка как никогда. Деревья еще никогда не были так зелены. Вокруг были десятки людей. Они что-то говорили друг другу, куда то шли, о чем-то смеялись. Некоторые молчали, сидя на лавочках. Читали книги, газеты. Вокруг кричали дети. Десятки велосипедов.
Долгие месяцы заточения сказывались. Многообразие звуков, шумов, цветов и голосов обрушилось на меня непреодолимой водной массой. Я столь мал по сравнению с рекой. Миллионы тонн воды. Это жизнь. Ее невообразимо много вокруг. Много как никогда.
Признаюсь, мне было тяжело. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что испытывает кошка, когда вы вдруг включаете музыку погромче или свет поярче? Я понимаю.
Я присел на лавочку. Никак не мог собраться с мыслями. Слишком много всего. Слишком. Я буквально захлебываюсь в этом море жизни.
Напротив сидела девушка. Она показалась мне одинокой. Как и я. В руках она держала книгу. Видимо, я не заметил, что уже несколько минут пристально смотрел на нее. Разумеется, это могло остаться незамеченным только для меня.
- Вам помочь? – она была вежлива и спокойна.
Я словно пробудился ото сна.
- Нет, простите, я ничего не имел в виду. Простите еще раз.
Она ухмыльнулась. Иронично?
- Простите, что отвлекаю, но что Вы читаете? – я так и не смог разглядеть название книги.
- Ничего страшного! – улыбнулась она, - Мартин Иден.
Я улыбнулся в ответ. Вежливость. Невынужденная. Сегодня очень хороший день. День свободы. Видимо, я вновь забылся в себе. Литий. Вновь ее легкий, непринужденный голос пробудил меня. Шум воды гипнотизирует.
- С Вами все в порядке?
С оттенком заботы. Не скрою, мне было очень приятно.
- Да, вполне, - я покачал головой, - довольно продолжительное время я был далек от людей, - улыбнулся.
Она улыбнулась в ответ.
- Вы не похожи на преступника.
Ее слова обладают необъяснимой легкостью. Улыбка не сходит с лица.
- Нет, нет, - поспешил объясниться, - я не преступник. Долгое время я был болен.
- Но сейчас то Вы здоровы?
- Надеюсь на это.
Она отложила Мартина Идена по правую сторону от себя.
- Вы знаете, - сказал она, - тут, на окраине парка, есть очень уютное кафе. Там готовят удивительный кофе.
Я сделал глубокий вдох. Опьяняющим потоком, словно шумная река, кислород наполнил легкие.
© Copyright: Дмитрий Захаров 89, 2017