Наша газета взяла интервью у популярного ташкентского актера. Интервью перед выходом в свет он завизировал, но поставил условие — ничего в нем не менять.
Когда до отправки верстки в печать оставалось меньше часа, прибежала ответсекретарь Наталья Ивина и огорошила меня:
-Цензор требует заменить в интервью заголовок «Андрей Попов: «Театр - моя религия». Считает, что театр не может быть религией, - Наташа была не только красавицей, но и замечательным ответственным секретарем, умела ладить и с Узлитом (за этой вывеской стыдливо пряталась цензура), и с типографией. С ней мы ни разу не опаздывали со сдачей номера в печать.
- Кто сегодня дежурит по нашей газете?
-Хушев, самый тупой! И старший по смене Норов — тоже не подарок. Иди к нему сам, он ко мне опять приставать начнет...Бр-р-р.
С Хушевым было бесполезно спорить — начётник, боязливый донельзя, если уж к чему-нибудь цеплялся, не отменял решение. Но с Норовым мне удавалось договариваться.
Норов встретил меня с кислым лицом. Ни моя краткая лекция о мировых религиях, ни углубление в этимологию слова и уверение, что здесь мы имеем дело с простейшей метафорой, ни дали результата. Спор постепенно перерастал в перепалку.
-Это же глупость — придираться к такому обороту речи, - возмущался я. - Театр для него святое — вот и все, что он хочет сказать.
-Э-э! Все вокруг умные, одни мы дураки! Зачем религию в заголовок совать? При коммунистах её достаточно обижали, - уперся Норов. - Поправь на «Театр -моя судьба» и я дам разрешение на печать.
Без разрешения цензуры типография не будет печатать газету. А время поджимало. За задержку грозил серьезный штраф. Решил позвонить Попову.
-«Театр — моя судьба» за версту отдает банальщиной, заголовок не меняйте. Если не можете договориться с цензурой — не печатайте интервью, - отрезал Попов и повесил трубку. Актер отличался капризным нравом.
До отправки газеты в печать оставалось полчаса.
Вконец измаявшись, я решил пойти ва-банк. Оставить в заголовке только фамилию актера, а внизу полосы дать сноску: «Часть заголовка удалена по независящим от редакции причинам».
-Завтра будет скандал, - Наташа, взяв газетную полосу с правками, усмехнулась, как умеют это делать только красивые женщины, благословляя мужчину на подвиг.
- Сделай так, чтобы Хушев сноску не заметил, - напутствовал я.- Ты умеешь его за нос водить...
Около девяти вечера, когда начали печатать номер, позвонил Яков Соломонович, начальник газетного цеха. Ко мне он относился по-отечески. И газете нашей помогал как мог. Начинал работать он еще при Сталине, и отличался тонким нюхом на приближающуюся вздрючку.
- Замени заголовок, - посоветовал он. - Не лезь на рожон. А я закрою глаза на перевёрстку, не буду штрафовать. Зато завтра спокойней будешь себя чувствовать.
- Спасибо, дядя Яша, за заботу. Поздно уже на попятный. Попробую повоевать с Узлитом.
- Ну, смотри...Как бы боком не вышло.
Скандал начал разгораться с утра. Первым прибежал ко мне Норов: «Знаешь, что бывает за такие фокусы? Я уже написал докладную!» Максимум на что я рассчитывал — на предупреждение. А их надо набрать три, чтобы газету закрыли. Одно предупреждение у нас уже было: напечатали заметку про министра соцобеспечения, чья зарплата в сто раз превышает размер средней пенсии по республике. Был скандал, придрались к чисто техническим вопросам и оштрафовали газету. Оставив интервью Попова в номере, я ожидал, что последует наказание. Но два предупреждения — не смертельно. Так мне казалось, пока нашим афронтом не заинтересовались министерство печати и СНБ (Служба национальной безопасности). Узлит, то есть цензура, была засекреченной организацией, а я с огромным пробелом в заголовке и злополучной сноской вытаскивал эту шитую белыми нитками тайну на божий свет.
- Позвонили из администрации президента, тебя там ждут со всеми разрешительными документами на газету, - у Наташи были испуганные глаза.
- И с вещами? - грустно пошутил я.
- Не бери. Плохая примета. Как ты думаешь, нас могут закрыть? - в ответ я только пожал плечами.
...Издание газеты было самой большой авантюрой, в которую я ввязался в своей жизни.
Конец восьмидесятых — начало девяностых были золотым периодом отечественной журналистики. Можно было писать практически обо всем, что тебя волновало. Люди с утра расхватывали газеты и журналы. Таких головокружительных тиражей уже никогда, наверное, не будет. После распада СССР прессу начали зажимать, особенно в национальных республиках, в некоторых вновь ввели цензуру. Но меня, как наркомана, тянуло вновь продлить ощущение свободы и блаженства.
В советское время иметь собственную газету было немыслимым делом. После развала СССР такая возможность появилась. Но для этого надо было пройти через семь кругов... Мытарили меня с лицензией чуть ли не полгода. То одно в уставе не нравилось, то другое. Плюс еще куча придирок.
Но каждое препятствие только прибавляло сил и не мытьем, так катаньем приходилось обходить их.
День и ночь я только и думал о том, какой будет моя газета, кто из друзей в ней будет работать, как мы будем сообща обсуждать каждый новый номер. Это сладкое слово свобода — только сейчас я понимал, как мне ее не хватало за все время работы в печати, когда никого нет над тобой и никакой подленький голос из-за спины не подсказывает, что там (кивок вверх -там!) сказанное тобой может не понравиться. И какое это счастье, когда только ты волен решать, чем занять газетные страницы...
- Это блажь, - убеждал меня мой товарищ Володя Таубеншлаг перед отъездом в Израиль на ПМЖ. - Людям сегодня денег на хлеб не хватает. А ты им будешь свою газетёнку предлагать. Ты удачно вписался в торговлю на бирже, надо продолжать — станешь миллионером, а газета дело опасное, в лучшем случае не разорит тебя, в худшем огребёшь полные штаны проблем. Ты этого хочешь? Только не лезь в политику...
Наконец на руках у меня появилось выстраданное свидетельство о регистрации газеты. Назвали её коротко и звонко - «ЭКО», чтобы была на слуху и созвучно «экономике». Друзья тут же потащили меня обмывать «новорожденную» в кафе по соседству.
Сдвинули столы, за ними поместилось ровно двенадцать человек. На эту тему тут же посыпались шутки. Во главе уселся патриарх ташкентской журналистики Лев Савельев. Лет 15 назад самый первый мой репортаж он отправил в корзину, а второй даже скупо похвалил и, похлопав по плечу, напутствовал: «Самое главное в журналистике — не писать галиматью (правда, слово было более короткое)».
-Всю жизнь мечтал поработать в веселой и интересной газете, - первым, естественно, поднял тост Савельев. - Давай попробуем сделать именно такую? Зачем читателя пичкать с кем встретился президент или как власть собирается облагодетельствовать народ? Это не журналистика, это скукота. А «ЭКО» должна быть такой газетой, чтобы за каждым номером у киоска выстраивалась очередь!
-Задача журналиста, Лёва — защищать народ от власти,- тут же взвился его вечный оппонент Семён Чернозёрский. - Если простой человек уязвим и незащищён — такое общество рано или поздно обречено на гибель. Или революцию. Без политики нам никак нельзя. Посмотри, кто после распада Союза остался у власти почти во всех республиках? Все те же, кто и был. КПСС только сменила вывеску. Цензура даже осталась. Пусть в России, Грузии, Украине ее сейчас как бы нет, но помяни мое слово — это не надолго, гласно-негласно все равно введут! За прессой будут еще строже надзирать.
-Ладно-ладно, - начали мы успокаивать Чернозёрского, зная, что он может не на шутку разойтись. - За что пить-то предлагаешь, трибун?
- За чистоту помыслов! Чтобы читатель, взяв в руки «ЭКО», не испытывал желание их тут же помыть!
Были и другие тосты. Пока была водка на столе, мои друзья клялись в вечной дружбе, верности профессии, борьбе за свободу слова и прочие связанные с газетой коннотации, как умно выразился кто-то из нас, даже и не упомню кто. К этому времени я уже плохо соображал...
А на другой день начались будни. Я знал как делать газету — какие нужны материалы, как их надо сверстать. Но никогда не сталкивался с тем, где взять бумагу для неё, как распространять газету и т.д.. Во все это пришлось вникать. В советское время все газеты были выстроены по ранжиру — центральные, республиканские, областные, городские, районные и многотиражные. В киосках эти издания стоили сущие копейки. Все расходы нёс госбюджет. На идеологии не экономили. Советские люди привыкли верить прессе: раз пишут в газете — значит так и есть. И еще одна уверенность укоренилась и до сих пор жива у старшего поколения — если газета взялась помочь или покритикует кого-то, значит, правда восторжествует.
Для такой прессы, оберегаемой и лелеемой властями, первое же столкновение с рыночными реалиями стало едва ли не катастрофой. Исчезли многотиражки заводов и фабрик, завяли отраслевые издания У газет, которые выжили, в разы упали тиражи.
Больнее всего распад Союза ударил по российским газетам в ближнем зарубежье. Люди, годами привыкшие читать «АиФ», «Комсомолку», «Известия» «Работницу», «Новый мир», враз лишились в бывших национальных республиках этой возможности. Дело было даже не в политике - она стояла на втором месте, стало экономически невыгодно печатать их при галопирующей инфляции.
И вот на фоне такого безрадостного пейзажа я начинаю выпускать газету. Где нашел деньги? В 1991 году я открыл фирмочку и с головой окунулся в рыночную, вернее, базарную экономику. Вместе с развалом СССР не стало могущественного Госплана, обрушились горизонтальные и вертикальные связи между предприятиями. Мгновенно расплодившиеся посреднические конторы и биржи как могли заполняли возникшие бреши. Только ленивый тогда не зарабатывал на сделках « купил — перепродал». Мне повезло, я быстро сколотил небольшой капиталец, купил брокерское место на бирже и вместе с парой помощников начал неплохо зарабатывать.. Связи с директорами заводов и председателями колхозов, сложившиеся за годы работы в главной газете Узбекистана «Правда Востока», помогали в сделках. Мне доверяли, знали, что не «кину».
Одновременно в ту пору мы завязали партнерские отношения с фирмой «Брок-Авиа». Она привозила из Дубаи бытовую технику и отдавала нам на реализацию телевизоры и видеомагнитофоны, микроволновки, стиральные машины, спутниковые антенны...Эти товары тогда были в новинку, уходили влёт.
Чтобы в охотку заниматься бизнесом, одного желания мало, нужно иметь особый склад характера. Первое, не говоря уже о втором, у меня практически отсутствовало — влез в товарно-денежные отношения по необходимости, чтобы прокормить семью. Может быть, мне поэтому и сопутствовала удача. Когда появился небольшой излишек денег, задумал издавать собственную газету. Рассчитывал, что она будет прибыльной.
Рыночным законам да вообще выживанию в те годы приходилось учиться на ходу. Для местных газет, сохранивших государственную подкормку и без устали восхвалявших успехи новых властей, газетную бумагу покупали за счет бюджета, а нам в типографии ее продавали по двойной цене. Даже Яков Соломонович ничем не мог помочь — рулили здесь совсем другие люди. Напрямую в России купить бумагу было сложно, узбекский сум был из разряда неконвертируемых валют. На рынке появилась бумага, приобретенная по бартеру, но вокруг нее расплодилось множество посредников и мошенников, была опасность напороться на кидал. В итоге это и произошло. Заплатили мы одной из фирм за 10 тонн бумаги, послали людей вывозить ее, а они вернулись несолоно хлебавши.
-Там настоящие бандиты,- у Станислава Малолетова, отвечавшего за вывоз бумаги, обычно вальяжного и уверенного в себе, было предельно обиженное лицо. - Начали химичить с брутто и нетто, у нас — минус две тонны, я не стал
подписывать накладную. И мне едва не надавали пинков...В общем, давай, сам с ними разбирайся.
Кидалы обитали на так называемом Комсомольском озере. Сразу после войны его вырыли ташкентские комсомольцы, отсюда и название. В тени чинар примостилось уютное здание, бывшее еще недавно станцией пионерской железной дороги, теперь его украшала вывеска «Tashkent - Seattle Inc.». Я уже знал, что это туфта, никакой это не инкорпорейтед и связей с американским побратимом Ташкента у фирмы нет. Но, по уверениям моего заместителя Рафа Баркиева, её крышуют бандиты. И с ними опасно связываться
У входа кучковалась «комсомольская» подтанцовка — не протиснешься.
- Позови-ка ко мне старшего, -обратился я к крайнему лупоглазому крепышу.
- Сам зови, - буркнул он, мой вид и интеллигентские очки явно не пробудили в нем должного почтения.
-Давай, зови, тебя за это наградят, скажи, что очень дорогой гость пришел.
Моя уловка сработала, через минуту на пороге появился верзила под два метра. Оглядев меня с крыльца, он махнул рукой служкам — пропустить.
-Я — Махмуд, а ты кто? - спросил он, сев за крашенный стол. На потертом диване развалилась пара качков, еще двое с папиросами примостились у окна на корточках — фирменный стиль старогородской шпаны. Пахло анашой.
- Пусть выйдут, - мотнул я головой, - это в твоих интересах.
- У меня нет тайн от друзей.
-Потом им расскажешь, -я откинулся на стуле, давая понять, что готов разговаривать только один на один. Верзила кивнул своей свите — на выход.
-Ты должен был отгрузить мне бумагу.
-Ну. Твои же ребята отказались ее брать.
- Вместо 10 тонн 8? Мне такой бизнес не нравится. Или отгружай бумагу полностью, или верни деньги .
- Деньги верну, но попозже. Может, через год.
- Они обесценятся.
-Тогда бери бумагу, нет для тебя других вариантов.
-Хочешь проблем?
- Пока они у тебя, - верзила для себя решил, что никакой опасности я для него не представляю — обыкновенный лох, и поглядывал на меня с откровенной усмешкой.
Продолжать дискуссию не было смысла и я ушел, не прощаясь.
Что дальше делать я не знал. Обращаться в арбитраж или прокуратуру — бессмысленно. Тяжба затянется. Раф советовал идти в чайхану. В Ташкенте в начале 90-х возникло такое судилище, в каждом районе в чайхане собирались местные авторитеты и разбирали конфликты между бизнесменами, братвой. Брали за это свой процент. Но идти к бандитам на поклон не хотелось — потом не отмоешься.
Помогла случайная встреча с моим однокурсником Петей Желудковым. Он после университета пошел служить в КГБ, с тех пор мы с ним не виделись. Посидели в кафе, поговорили за жизнь.
-Вид у тебя больно невеселый, думал, мне не рад. На госбезопасность столько помоев в последнее время вылили... Шарахаются от нас люди. А у тебя, оказывается, проблема. Не горюй, поможем. У нас есть в СНБ отдел, который занимается такими делами. Дам твои координаты ребятам. - Желудков был по-чекистски немногословен.- Подготовь документы по сделке.
Утром на меня вышли его коллеги, взяли договор на бумагу и уже на следующий день в наш офис ввалились диванные качки.
-Махмуд сказал, что был не прав, поэтому возвращаем деньги, - один из качков тут же раскрыл принесенный чемоданчик, доверху набитый деньгами.
-Махмуду передай, мне нужна только бумага и что крайний срок — завтра.
-Но мы бумагу уже продали...
-Я сказал - мне завтра нужна бумага. Не деньги. Все остальное — ваши проблемы, - я аж залюбовался собой со стороны: четок, внушителен. Кажется, теперь пришла наша с Желудковым пора определять правила игры.
Уж не знаю как «комсомольцы» сумели договориться с нашей типографией, но наутро мне зачислили на счет 10 тонн газетной бумаги.
Желудковские орлы затребовали за свои услуги всего два телевизора «Sony”— это было по-божески даже по тем временам. К тому же их помощь оказалась долгоиграющей — за нашей газетой потянулся шлейф слухов, что мы находимся под прикрытием силовиков. Это уберегало от излишних наездов. Благо, что в редакции весьма кстати в это время появился Кузьмич.
В мае 1992 г. в Ташкенте был заключен договор о разделе Советской армии и ее вооружения между странами СНГ. Бывшие советские войска на территории Узбекистана и часть тех, которые были размещены в Казахстане (40-я армия), перешли под юрисдикцию этих государств. Большинство офицеров перевелось в Россию, но кто-то по разным причинам отложил переезд. В их числе был и Василий Кузьмич, полковник ГРУ в отставке. Военным пенсионерам, не принявшим узбекского гражданства, перечисляли пенсию из России в рублях, а выдавали в банках по невыгодному официальному курсу в местной валюте. Этих денег не хватало на жизнь. Кузьмич был соседом Рафа Баркиева, вот и попросил его помочь найти ему временную работу, хотя бы водителем.
Послужной список Кузьмича внушал уважение: был в свое время прикомандирован к охране чилийского президента Сальвадора Альенде, а позже мозамбикского Саморы Машела. Повоевал и в Афганистане.
-Василий Кузьмич, слышал, что с вами встречался Ельцин?- спросил я его однажды.
-Встречался с нашей группой отставников, - уточнил Кузьмич. - Мы ездили в Дурмень (резиденция президента Узбекистана — Р.М.). Он вышел к нам пьяный. Обещал всем квартиры в России. Но сейчас из Германии наши части в чистое поле выводят. Боюсь, очередь до меня дойдет нескоро.
В один из дней к нам наведалась рэкетиры. Искали меня, хотели обложить данью. Под руку им подвернулся Баркиев. Заперли его в кабинете и начали стращать . Почувствовав неладное, в дверь начал стучаться Кузьмич. Когда ему открыли, он выдернул из рук одного из рэкетиров пистолет (оказался пневматическим) и локтем сбил его с ног, а второго ткнул в кадык. Третий, удивленный такой стремительной атакой, не сопротивлялся. Его завалил и попинал ногами уже сам Баркиев. С криминалом мы пересекались еще не раз.
Но чаще и опаснее на нас наезжали налоговики и прочие государственные опричники.
У нас были проблемы с распространением «ЭКО». Все газетные киоски в городе принадлежали «Узпечати». Сунулись туда с предложением, нам выставили двойной тариф за реализацию. Газета при такой цене становилась однозначно убыточной. Попробовали распространять ее через мелких торговцев, державших уличные палатки, через рестораны, кафе... Отдавали «ЭКО» по стабильной цене - все, что сверху, шло в доход предпринимателям. Поначалу те брали неохотно, но наша газета быстро набирала популярность. За «ЭКО» развернулась конкуренция. В редакцию стали приходить люди, желавшие продавать газету вразнос. Это было выгодно — деньги сразу поступали в кассу. Вскоре «ЭКО» можно было купить у каждой станции метро, на базарах, у крупных магазинов.
И тут к нам нагрянули с проверкой. Два нагловатых парня, явно вымогая мзду, требовали предъявить лицензию на торговлю газетой. Такой у нас не было, с каждым нашим агентом мы заключали договор подряда на реализацию газеты. Законодательству это не противоречило. Но налоговики опечатали офис редакции. Все стало. Мы пожаловались в прокуратуру на самоуправство, и неожиданно для нас нашли здесь поддержку — делом занимался человек, которому нравилась наша газета. Офис на следующий день распечатали.
Спустя время последовал очередной наезд налоговиков.
На этот раз опечатали только кассу. Придрались к тому, что с разносчиками газеты неправильно оформлены договоры и изъяли выручку. Мы вновь пожаловались в прокуратуру, но на этот раз дело затянулось. Такая карусель вечно продолжаться не могла. Надо было уходить от наличного расчета за газету. Я догадывался, что на наличные деньги, как мухи на котлету, будут слетаться любители поживиться за наш счет.
-У меня идея: я оформляюсь индивидуальным предпринимателем и заключаю с «ЭКО» договор на реализацию, - предложил Кузьмич. - По закону ИП можно работать с наличными без кассы, офис мне не нужен. Придут к вам опять налоговики, покажете договор на реализацию «ЭКО» и пусть ищут меня.
-А что — идея здравая, - быстро сориентировалась наша главбух Вера Сафарова. -Вся наша головная боль - отчеты, договоры, разборки с налоговиками лягут на Кузьмича. Надо только законодательство тщательно посмотреть. ..
Кузьмич быстро собрал целую армию продавцов, из-за конкуренции брал в нее только самых надежных, с приятной наружностью. А попозже и вовсе вознамерился приобрести для всего контингента специальные пилотки и галстуки с надписью «ЭКО» , даже о фирменных зонтиках подумывал, но к его идее торговый люд отнесся без энтузиазма.
Налоговики на время отстали от нас. Дела с продажей пошли еще более бойко. И настолько, что мы начали постепенно увеличивать отпускную стоимость газеты. С Кузьмича быстро начал сходить лоск спецназовца и вылупились вполне зримые черты скуповатого купчика. Он всерьез с нами торговался при каждом повышении цены, жаловался на небольшие доходы. После того, как Кузьмич сменил свой старенькую ВАЗовскую «четверку» на импозантную, хотя и подержанную иномарку, Раф быстренько оформил и своего младшего брата Рэма индивидуальным предпринимателем. С ним тоже заключили договор на продажу газет. Между ними развернулась конкуренция, это пошло газете на пользу — тираж практически удвоился.
А Кузьмич с Рэмом, войдя во вкус, стали брать на реализацию и другие издания. И негласно объединившись в нечто похожее на синдикат, начали выдавливать с рынка конкурентов.
Расчет, что «ЭКО» будет приносить прибыль, оправдался. Начав со скромных 5 тысяч экземпляров, мы стали с каждым номером прибавлять по 1-2 тысячи. Газета быстро завоевывала популярность. Пошла реклама, заказные статьи. Мы первыми в Ташкенте начали отслеживать цены на автомобильном рынке. Затем начали публиковать таблицы со стоимостью квартир и домов в различных частях города. Рынок жилья особенно бурно стал развиваться после указа президента Узбекистана о передачи всех квартир в собственность гражданам. Такой массовой и одномоментной приватизации, кажется, больше нигде в СНГ не было. Достаточно было пойти в жэк и получить там свидетельство о приватизации. Это избавило жителей от мздоимства чиновников. И облегчило задачу тем, кто хотел продать квартиру и переехать на историческую родину — в Россию, на Украину, Белоруссию...
Каждая такая находка подогревала интерес к газете. В «ЭКО» выходили статьи о том, как уберечься от мошенников при продаже жилья, где можно починить фирменную бытовую технику, какой марки телевизор или микроволновку предпочесть... Эти темы оседлала супружеская пара Алена и Валерий Николаевы. Такие статьи пользовались большим успехом, люди их вырезали из газеты и собирали в специальные папочки.
А Лев Савельев, обретя свободу выбора, и вовсе выдавал нетленки, как пирожки. Много шума наделало его интервью с одной из жен хивинского хана, дожившей почти до ста лет и сохранившей ясную память, о нравах, царивших в тамошнем гареме. Каким-то образом ему удалось получить пропуск на монетный двора и мы первыми дали репортаж о его работе, случайно рассекретив его местонахождение (нас за это лишь пожурили, но влетело цензуре за то, что пропустила репортаж в печать). А еще выходили репортажи о духовом оркестре, организованном в тюрьме, статья о торговцах валютой, о расплодившихся проститутках...Такие публикации для читателя тогда были в диковинку.
Большой переполох наделала наша совместная акция с сотовыми телефонными компаниями. В Ташкенте за короткое время появилось 5 операторов — с российским, турецким, малайзийским и корейским капиталами. Мы им предложили всем вместе проехать по городу и зафиксировать в каком районе у того или иного оператора слышимость лучше. Эту поездки мы достаточно подробно расписывали в нашей газете.
На заре сотовой связи у всех операторов были проблемы с сигналом. Мы публиковали подряд в нескольких номерах карту где и как у кого «ловит». Сотовые компании начали охотно-неохотно, но размещать в «ЭКО» свою рекламу. В таких условиях было трудно остаться объективными. Мы свернули акцию. Реклама — и очень щедрая, осталась.
За три года «ЭКО» стала самой многотиражной среди общественно-политических газет Узбекистана, издающихся на русском языке. Лев Савельев тут же тиснул об этом заметку. Газета с ней у меня до сих пор хранится в ящике письменного стола. Нас начали в обязательном порядке приглашать на пресс-конференции президента, премьер-министра. Наши корреспонденты стали получать аккредитацию на самые важные мероприятия, которые проводились в республике. Короче, «ЭКО» утвердилось в ряду самых уважаемых и респектабельных газет страны — можно было от гордости надувать щеки.
В газете все это время росли зарплаты, премии, лучшим работникам мы выделяли телевизоры, микроволновки, стиральные машины и прочую технику — на выбор.
В «ЭКО» были самые высокие гонорары за публикации — к нам потянулись серьезные авторы. Работать в газете стало престижно. Первым делом я принял в нее всех ближайших друзей и подруг — штат перевалил за полсотни человек - остальных пришлось записывать в очередь на освобождающиеся места.
Это были самые счастливые годы в моей жизни. Все получалось. «ЭКО» шло в гору. Проснувшись засветло, я сразу же спешил на работу, засиживался в офисе допоздна — такая яркая, насыщенная жизнь была по мне.
Но все чаще звенел звоночек, предупреждавший о приближении больших проблем. Все чаще возникали конфликты с цензурой по малейшим поводам, вновь зачастили налоговики...
Хорошую газету нельзя делать без качественной публицистики, разных точек зрения на спорные вопросы, «горячих» репортажей, аналитических статей, поднимающих острые и болезненные проблемы, неудобные для властей. Только это и может называться настоящей журналистикой. Я понимал всю опасность таких материалов. В республике, только-только ставшей отдельным государством, насаждалась совершенно новая идеология. И не замечать этого, замалчивать — было совсем уж малодушно. На наших глазах переписывались учебники истории, советский период ничтоже сумняшеся называли колониальным. Все проблемы, имеющиеся в республике, вешали на партию сами же вчерашние коммунисты, оставшиеся у власти — секретари обкомов, министры, местные академики...
Это помрачение умов мало кого не смущало. В разной степени такой игрой в слова занимались во всех бывших республиках развалившейся Страны Советов. Все примеряли на себя роль обиженных и обделенных Россией народов.
В Узбекистане, честно говоря, такая политика протекала в вялотекущей фазе и не принимала болезненные и извращенные формы. Но все равно вызывало у значительной части населения глухой протест. Из Узбекистана начался отток населения, который не остановился до сих пор.
В «ЭКО» выходили статьи известного узбекского режиссера и публициста Файзуллы Ходжаева, вызывавшие бурю негодования в около творческих кругах. Печатали мы и других журналистов с острыми перьями, чьи статьи отвергались в местных редакциях. Привлекли в газету известного ташкентского краеведа Бориса Голендера. Он писал статьи об истории ташкентских улиц. Рассказывал, когда они возникли, какие здания на них стояли, как менялся их облик. Вроде бы все было в тему, но в каждой статье проскальзывало, что вот этом здании открылась первая в Средней Азии женская гимназия, в том - железнодорожное училище для местной молодежи, по этой улице в 1901 году проехал самый первый трамвай в Туркестане. В этом доме жила семья Керенских. Здесь располагался театр, в нем выступала великая Комиссаржевская, а там был поставлен первый узбекский спектакль...Этот завод начал делать самые первые тракторы на всем Востоке, а на другом — первые самолеты. Статьи иллюстрировали найденными в архивах фотографиями старого Ташкента. Они достаточно убедительно показывали, как еще вчера пыльный восточный город, с караван-сараями, ишаками и верблюдами, разгуливавшими по улицам, становился одним из самых красивых городов страны — с широкими проспектами, тенистыми улочками, одетыми в камень каналами, великолепными парками. Эта информация с фигой в кармане шла вразрез с тем, что говорилось местными властями, их поголовным отрицанием того масштабного преображения, которого добился Узбекистан за годы «советской колонизации». Поначалу это как бы не замечали, но с каждой новой статьей становилось все труднее получать разрешения цензуры.
В республике развернулось бурное строительство храмов. Строили и церкви, и синагоги, но если на них скидывались члены религиозных общин, то мечети возводили на саудовские и турецкие деньги. Вместе с тамошними проповедниками или обученными в вахабистских медресе новоявленными муллами проникала и чуждая традиционному исламу идеология. Местные власти слишком поздно почувствовали ее опасность. Стремительную радикализацию паствы удалось остановить очень и очень жесткими мерами.
С трудом погасили волнения среди студентов ташкентских вузов. После разгона многотысячной демонстрации в вузгородке, за ночь власти провели грандиозную чистку в студенческих общежитиях, выловили всех лидеров и их помощников. Примолкла перепуганная молодежь.
Потом были ташкентские теракты, когда попытались разом взорвать все правительство страны вместе с президентом...
Все эти темы были под строгим запретом цензуры. Публиковать можно было лишь официальную точку зрения на события. Любые попытки обойти эти запреты жестко пресекались. Нам все чаще били по рукам.
Мне передавали, что во властных структурах недовольны выступлениями нашей газеты. Советовали не заигрываться. Я лавировал как мог, резал иногда статьи по-живому месту — это судьба любого редактора, работающего под приглядом.
«Нагибали» не только нашу газету. Но к нам придирались с особым рвением, так мне казалось. Требования Узлита начали выходить за разумные рамки. Метафора «Театр — моя религия» была еще сравнительно безобидной. Мне все чаще намекали, что рано или поздно «ЭКО» могут закрыть.
…В администрации президента меня отправили к начальнику управления пресс-службы. Кажется, его фамилия была Ниязов. Он меня заставил потомиться часа два в приемной, затем, когда секретарша пригласила в кабинет, не подал руки и минут 5 старался меня не замечать, перелистывал бумаги. Я тоже не терял времени зря, углубился в чтение принесенных с собой документов.
-Вы думаете, что можно безнаказанно заниматься идеологическими провокациями против нашего государства?- прервал молчание Ниязов. Я опешил — эвон как дело хотят повернуть.
-У нас не было времени согласовать новый заголовок с Поповым, поэтому решили применить этот своеобразный журналистский ход — дать усеченный заголовок и этим привлечь внимание читателей.
-Журналистский ход! Вы считаете меня за идиота?
-Нет, - я понимал, что нельзя лезть на рожон и самое лучшее — отвечать односложными словами и сидеть с виноватым видом нашкодившего мальчишки.
-Тогда зачем вы устроили эту провокацию? Хотели навредить политике демократизации, которую проводит наш президент?
-Мы просто не успели согласовать заголовок. А менять по своей воле не позволила журналистская этика.
-Какая у вас может быть к черту журналистская этика?! Что вам скажут, то вы и должны писать.
В таком духе мы дискутировали еще минут десять. Меня и газету обвиняли во всех смертных грехах. Любая моя реплика еще больше распаляла оппонента. В тот самый момент, когда мне захотелось встать и уйти, он вдруг сменил тон.
-Вы еще достаточно молоды, энергичны. Но у вас не хватает политического опыта, дальновидности, ответственности. А поскольку не можете сами хорошо редактировать газету, мы посовещались и решили назначить вам нового редактора.
-Не понял.
-Мы дадим вам шанс исправиться, объявим предупреждение, вы останетесь владельцем газеты, а главным редактором в ней будет другой человек
-Это будет профессиональный журналист?
-Конечно.
-Предприимчивый?
-Да, очень умный.
-Ему нужен будет служебный автомобиль? Секретарша?
-Да, постарайтесь.
-Это ваш родственник?
-Не совсем...
-Ну, а почему бы ему самому не создать такую же газету как наша? Ведь мы сами с нуля начинали. У нас частная газета и редактора могут назначать только учредители. Так по уставу.
-Я думал, что вы умный человек и все понимаете. - Добродушно покровительственный тон вмиг сменился на жесткий. - Оказывается, не всё. Еще не раз вспомните, что с вами здесь пытались разговаривали по-хорошему. Забыли, что живете на нашей земле!
Через день началась налоговая проверка. Затем другая, третья... Первый же наложенный штраф нам удалось отбить в суде. Но впереди маячило уже другое разбирательство.
Решил сходить на прием к одному из заместителей председателя Госналогинспекции. С Шамилем Айдеровым мы были знакомы давно. В годы перестройки он возглавлял один из самых отстающих регионов республики. Задумал эксперимент, стал создавать в районе первые фермерские хозяйства. Сдавал землю в аренду, за каждый гектар фермер обязан был ежегодно сдавать по тонне мяса. Самые предприимчивые быстро смекнули — выгодно. Только выращивали на поливных землях не телят, а чеснок, лук, перец. На вырученные деньги после их продажи покупали бычков на рынках в соседнем Казахстане. В первый же год район вышел в число передовых по сдаче мяса. Я был первым, кто написал об этом интересном опыте. А заодно с режиссером Галиной Виноградовой снял документальный фильм «Бухарские фермеры».
Айдерова заметили, начали двигать по карьерной лестнице. Он оказался благодарным человеком. Поздравлял меня с днем рождения, «сливал» важную для журналиста информацию, короче, мы с ним взаимовыгодно дружили. К нему и обратился за помощью
-Запросил информацию по твоей газете, на тебя обозлены очень влиятельные люди, - сказал он через день после нашей встречи. - Если вмешаюсь, у меня будут неприятности. Помочь ничем не могу.
Я махнул рукой и, неловко попрощавшись, вышел из кабинета. Он пошел следом. На улице, оглядевшись, вполголоса сказал: «Если будет совсем плохо, постараюсь помочь. Извини. Сам обложен со всех сторон. Система гниет...».
Терзали нас целых три месяца. То приходила районная, то городская, то КРУ минфина, то из прокуратуры. Перед самым Новым годом от нас ненадолго отстали. Мы начали постепенно приходить в себя. И даже устроили застолье. Ближе к его концу позвонил мой старый товарищ Искандер Хисамов.
- Здорово, дружище! Все нормально? Я слышал: у тебя проблемы...
- Не без этого, воюю.
-А приезжай-ка ко мне в гости в Бронницы, тебя глава города Сыроежкин приглашает.
-Зачем?
-Я ухожу в журнал «Эксперт». А ты возглавишь вместо меня местные газету и телевидение. Ты человек предприимчивый, а глава хочет муниципальные СМИ перевести на самоокупаемость. Я сказал, что ты подходящая кандидатура.
-Смеешься? У меня здесь фирма, газета, люди работают. Как все брошу? Я же годами это создавал...Да и не тянет меня пока в Россию.
-А как друг семьи на день рождения супруги можешь приехать? Она по тебе скучает. Посидим, выпьем, вспомним былое...
Через пару недель я уже жил в Бронницах.Но это уже совершенно другая история, которая требует отдельного рассказа. А «ЭКО» я тогда же переписал в дар тем, кто со мной работал. Газета выходит до сих пор. Но перестала быть колючей и задиристой. А бритый ёжик - безобидная тварь.