Человек в зеркале выглядел значительно брутальнее, чем реальный Пётр Яковлевич Гранин, каким он себя знал. И не грубившая черты лица щетина преобразила его, но вот этот тяжёлый взгляд исподлобья и злой прищур военнопленного перед расстрелом. Однако казнить себя за вчерашнее неумеренное потребление алкоголя Пётр Яковлевич не собирался – было и было, проехали. Опрокинув на себя, стоя в ванне, ведро ледяной воды, он окончательно распрощался с чувством брезгливости, которое оставило после себя вчерашнее опьянение. Теперь следовало найти Розена и начинать работать.
– Ты не в Конторе?
Гранин, в самом деле, удивился, обнаружив Розена в его комнате. Тот сидел на полу, потому что диван был весь завален бумагами, и сосредоточенно листал чью-то карту.
– А смысл? – Розен глянул на него снисходительно и снова вернулся к своему занятию. – Там сегодня бегают все, будто в задницу ужаленные. Можешь мне поверить. Главный вчера торжественно объявил начало отсчёта с ноля градусов Овна и общую перезагрузку. Ты к этому моменту был мертвецки пьян, поэтому, конечно, не помнишь.
– Ясно. – Ситуация, действительно, в одну секунду стала донельзя простой. – Перезагрузка, значит? Теперь понятно, почему я так странно себя чувствую. А алкоголь играл роль анестезии?
Розен разулыбался, сел поудобнее, прислонившись спиной к дивану. Затылок он пристроил на мягкий диванный подлокотник, отчего голова запрокинулась, волосы упали назад, открывая лицо – прищуренные глаза, широкая белозубая улыбка – этакий живой смайлик. Но Гранин смотрел не на лицо, а на открытое в этой позе, беззащитное горло и такой нежный, такой уязвимый кадык, который дёрнулся, когда Розен сглотнул перед тем, как ответить.
– Приятно иметь дело с человеком, который так быстро и правильно всё понимает. Но вопросы ведь всё равно остались? Присаживайся, поговорим.
Гранин окинул бесстрастным взглядом застывший вокруг бумажный хаос и опустился рядом с Розеном на пол.
– Скажи, Розита, – вежливо поинтересовался он, – как Главный мог перевести тебя советником в новую структуру, если ты под его началом не состоишь?
Розен смешно наморщил нос.
– Мы теперь оба под его началом не состоим. Вот как.
Гранин почувствовал, как вспотели ладони. Он нервно потёр их о брюки.
– А где состоим?
Скрыть признаки подступающей паники ему, конечно же, не удалось. Розен заметил и лёгкое дрожание гранинских рук, и выступившую над его верхней губой испарину.
– Мы теперь оба в головном офисе числимся, – жизнерадостно улыбнулся он и жалобно заморгал, видя, как Гранин с ужасом отшатнулся.
– Нет-нет-нет, Герман! – Пётр Яковлевич энергично замотал головой. – Нет! – Он вскочил на ноги и в панике заметался по комнате. – Я туда не вернусь! Я о пенсии мечтал, а не о том, чтобы пахать 24;7! И галстук я не надену!
От последней реплики Розен громко фыркнул. Ему пришлось встать, чтобы остановить потерявшегося среди мебели Гранина.
– Тише, тише, Пётр Яковлевич. Успокойся, – ласково принялся уговаривать он. – Никаких галстуков – обещаю! Никаких чрезмерных нагрузок. Прошлый раз там рулил Главный, а он меры не знает. В этот раз всё будет иначе.
– Иначе – это как? – не спешил расслабляться Гранин. Он прекрасно помнил, как сначала там, «наверху», было драйвово, потом запредельно драйвово, а потом – крак – и они, образно говоря, не вышли из пике и воткнулись свечкой в землю, утянув за собой всех. Этого опыта ему хватило, чтобы поклясться себе, больше никогда – никогда! – не забираться так высоко. Пережитый ужас отложился в костях, которые ныли теперь каждый раз при упоминании высоты в любом контексте.
– А как бы ты хотел? – нежно ворковал Розен. И по плечу напарника с чувством оглаживал.
– Старое место работы меня вполне устраивало, – сухо отвечал Пётр Яковлевич.
– Но ведь ты же там был не на месте, – елеил его слух Розен.
– Хочешь сказать, что я не справлялся со своими обязанностями?!
– Справлялся, Петенька, справлялся. Только обязанности эти не твои – коммуникация не твоя сфера.
– А чья? Тёмушки?
– А почему, нет? Обмен информацией – область его компетенции. И ты можешь представить себе человека, который сумеет достать Тёму?
Гранин криво усмехнулся.
– Не могу.
– Вот! Ты стоял со щитом – все в этот щит камни и бросали. А Тёмушка сидит себе под камушком на дне Мирового Океана, а на поверхности – только голограмма. Его достать просто нереально! Это будет новый уровень обеспечения безопасности. Я же говорил тебе – мы должны стать более незаметными. И Тёма нам в помощь.
– Идеальный кандидат. И спинку точно никому не станет тереть, – вымученно оскалился Гранин. И кинул на Розена затравленный взгляд.
Но Розен в ответ расцвёл лучезарнейшей улыбкой.
– Лично меня, Петенька, в тебе всё устраивает. И безотказность твоя сердце моё греет. Когда она только для меня. А вот когда ты у всех на виду стоял такой доступный и предупредительный, это было невыносимо.
Гранин пристально посмотрел Розену в глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– А что бы ты хотел, чтобы я имел в виду? – похлопал ресничками Розен.
Пётр Яковлевич обиделся, махнул рукой. Хотел уйти, но вдруг вспомнил:
– Но дело-то ещё не закрыто?
– Нет. И от дела нас никто не отстранял. И вот теперь мы сможем заняться им на совсем другом уровне.
– Расскажешь?
– На кухне, за чашкой чая, мой друг.
– Пойдём.
Перезагрузка явно пошла Петру Яковлевичу на пользу – он чувствовал себя энергичней и жёстче, чем прежде. И, кажется, даже Розена теперь был способен построить. А тот жмурился, как кот, глотая чай, и был покладист и, похоже, результатом доволен.
– Так что там с делом?
– С делом всё просто, – оживился Розен. И придвинулся ближе. – Видишь ли, вся вина в этой истории на том человеке, который игру придумал. И нам надо его найти, чтобы нужные узелки завязать. А найти его просто. Когда человек что-нибудь такое вот грандиозное задумывает и воплощает, он на самом деле просто транслирует вовне свою карту. Возьмём, к примеру, философскую концепцию какую-нибудь известную, разложим её на составляющие и увидим, что это натальная карта её создателя, изложенная языком философии. Т.е. автор познал себя – здорово! Но человек обычно уверен, что познал Истину, и спешит рассказать о ней всем. И часто успешно доказывает другим, что это откровение и для них тоже. А послание было для него одного. Именно он именно в этой жизни должен был усвоить именно это именно так. Вот и игра эта – тоже вовлечение всех в личное. Чувака вдруг накрыло озарение, что любовь должна выражаться в делах, что жить надо здесь и сейчас, что надо не мечтать, а делать реальные шаги навстречу своей мечте. Банальщина, в общем. А он решил, что так должны все. Причём так близко к сердцу это принял, как будто ему должны. Короче, я по элементам этой игры попытался восстановить его карту. То, что получилось, отдал Тёме. Думаю, он скоро найдёт владельца.
– И что потом?
– А потом будет самое интересное, Петруша! – Розен потянулся и лучистым взглядом Гранина обласкал. – Потом мы поженимся.
Гранин отозвался взглядом усталым и грустным.
– Герман, – вздохнул он, подпирая голову кулаком, – можно я тебе тоже один совет дам?
– Попробуй.
– Не играй в эти игры. Ты же остановиться вовремя не умеешь. – Розен хотел что-то азартно возразить, но Гранин пресёк эту попытку ленивым жестом. – Твой авантюризм приведёт нас под венец скорее, чем моя безотказность. Ну вот, представь, ты такой дерзкий спрашиваешь меня, хочу я тебя или нет.
Я – Я бы так не сказал.
Ты – А как бы ты сказал? (тебе бы остановиться, но – увы!)
Я ( с чувством) – Я люблю тебя.
А мы в этот момент не на улице, не в Конторе, где полно посторонних. И никто не заглянет случайно, чтобы тебя из неловкой ситуации вызволить, и телефон не зазвонит, и люстра не упадёт. И пока ты ждёшь – телефонного звонка, стука в дверь, обрушения потолка – я тебя целую. А ты же в образе, ты не можешь остановиться, поэтому горячо мне отвечаешь. И потом – это всего лишь поцелуи! Невиннейшее развлечение. И ты не протестуешь, когда мои руки оказываются у тебя под одеждой – это же всё очень весело! И когда я расстёгиваю твои брюки, и когда опускаюсь на колени, ты только алеешь щеками и блестишь глазами, потому что адреналину от этой весёлой игры в кровь впрыснулось столько, что остановиться теперь просто невозможно…
– У тебя может начаться аллергия! – подал голос давно изнемогавший от беззвучного смеха Розен.
– На твои паховые волосы? Не смеши меня, – отмахнулся Гранин. – А дальше уже физиология, дальше остановиться и вовсе нельзя. А потом я захочу большего. И в этой ситуации отказать мне будет для тебя просто западло. Ну, а после я, как честный человек, женюсь на тебе. Фанфары, хэппи энд.
Гранин скрестил руки на груди и мрачно уставился на Розена в упор.
– Мне нравится твоя история, – всхлипнул от смеха Розен. – Только в сексуальных сценах чувственных описаний не хватает – таких, чтобы пробирало до печёнок.
– А тебе нужны подробности?
– Я считаю, они просто необходимы! – веселился Розен.
– Ты забываешь, Розита, – зло прищурился Пётр Яковлевич, – что теоретик у нас ты. А я практик. Я тебе лучше покажу. – Он схватил Розена за руку и дёрнул на себя.
Тот не удержался на стуле, проехался животом по разделявшему их с Граниным столу, по полу покатилась чашка.
– Постой, постой, – ухохатывался Розен, – я же клизму не сделал!
– А я не брезглив, mon ami, да и против орального секса тоже ничего не имею. – Пётр Яковлевич сгрёб Розена за воротник и подтянул к себе поближе. – Ну? Стоп? Или продолжим? – жалостливо поинтересовался он, разглядывая синие розеновские глаза.
– То есть сам начал, а теперь на попятную? – театрально возмутился Розен.
– Дурак, – выдохнул Гранин ему в губы. И поцеловал.