Когда они вспоминали историю знакомства – что заняло не один вечер, - Карина то слушала Германа, то украдкой заглядывала в подаренную Алесей биографическую книгу. И неизменно думала: как же много ускользает от историков, какие куски выпадают, как всё обобщённо – но тому и была рада. Она не хотела ни с кем делить интимных переживаний. А ему сказала лишь одно:
- Герман, какое счастье. Нет никакой чёртовой войны. И мы просто можем жить. И быть вместе.
Он крепко обнял её и задумчивым тоном проговорил:
- Это точно. Но просто диву даёшься: я ведь уже в двадцатом году мечтал о мире, о нормальной жизни, с тобой, понимаешь, с тобой – и неужели для того, чтобы в конце концов как следует пожить, мне нужно было умереть?..
Ей нечего было сказать, она только прижалась теснее.
Герман произнёс, кашлянув:
- Знаешь, первые дни мне было невыносимо. Вот ты шла на работу, а я... мало того, что ни черта не делал, от этого было плохо, но я необъяснимо боялся, что ты исчезнешь, это был ужас...
Она взъерошила ему волосы и поцеловала в висок.
- Веришь или нет? Со мной было то же самое. И тоже себя уговаривала, успокаивала. А потом... ну, было, что плакала в туалете. Да в нашем же мире нереально то, что мы с тобой провернули! Мне тоже казалось, что вот, раз-два, и всё может исчезнуть... и тебя со мной не окажется...
Но, какими бы чувствительными ни были воспоминания прошлой жизни, новая ставила им иные задачи и приносила свои новости.
Герман ворвался домой вихрем, привычно швырнул на полку ключи и заорал:
- Карина, танцуй!
- Чего?!
- А полюбуйся!
Он размахивал в воздухе какой-то пластиковой карточкой.
- Гляди, всё! Я молодец!
- Так, я не сомневаюсь, - скрестила руки на груди Карина, - а в чём молодец, чего ты такой радостный?
Герман вальяжно подошёл к ней и протянул зажатое двумя пальцами удостоверение:
- Private pilot licence. Теперь я свободен, как птица. Точнее – мы свободны, - подмигнул он. – У тебя есть шенген?
- Кто бы спрашивал! – закричала Карина и кинулась ему на шею. – Гера, ты что, возьмёшь меня с собой?!
- А ты думала?! – гаркнул он в ответ - Я тут шутки с тобой шучу?! Нет уж, не соскочишь! У нас будет фото на фоне Эйфелевой башни! Я ещё в прошлой жизни об этом мечтал! Погнали!!!
- Йу-ху! Ай! Гера! Что ты делаешь, придурок?! Эй!
Он схватил её на руки и бешено закружил по прихожей. Когда отпустил, Карина, хохоча, оперлась о стену и картинно по ней сползла:
- Ой, не могу! Ты на всю голову двинутый!
Ещё пару минут они давились от смеха, наконец, Карина заметила:
- Но тебе ж ведь тоже нужна виза?
- Я уже сделал. Посмотрел там в интернете, туда-сюда. Поехал на Дзержинского в посольство Германии, и всё. Ну и вот.
- И мне не сказал, - засмеялась Карина.
- Чего говорить-то? Делать надо.
Сидя на стареньком паркете, она с улыбкой снизу вверх смотрела на сияющего Германа.
- А ты продуманный. Настоящий офицер. Вот я-то тебя придурком хоть обозвала, а у тебя всегда всё чётко. У тебя все качества, за которые военных и любят, и не любят. Но мне-то всё равно, я лично - обожаю.
Ответом ей был смех и страстный поцелуй.
- A la guerre comme a la guerre. C’est la vie. Это всё, что мне нравится из лексикона лягушатников. Всё, мне теперь только самолёт арендовать, и дело в шляпе!
Ему действительно без всяких вопросов предоставили «даймонд», причём тот же, отремонтированный, на котором он летал со Стасом. Германа тронуло, что теперь ему предстояло летать на той же машине.
- Мне даже хочется дать ей имя, но жаль, что она не моя, арендованная, - мечтательно заметил он Карине. Та фыркнула:
- Вот ещё причуды! Это как у короля Артура меч Эскалибур?
- Вроде того! Как думаешь, для самолёта достаточно красивое имя – Хильда?
- Боже, ну ты и дурак! Да, ничего так! Но ты сначала миллиардером стань, потом самолёт себе купи, а потом и называй, как хочешь!
На работе заметили, что Карина с утра так и врывается в офис, сияющая и весёлая. Над этим шутило и начальство, и коллеги. Немало этому способствовало то, что им с Германом нравилось заниматься любовью рано утром, после пробуждения. А на подколку: «Влюбилась, что ли?» - она ответила открыто и гордо:
- Да! Мало того, замуж выхожу!
Это получилось как-то само собой. Как раз в момент сентиментальных воспоминаний Герман проронил:
- Слушай, а в самом деле... что за ерунда, Карин? Мы с тобой уже сто лет женаты, может, как-то и здесь оформим отношения?
Со счастливым смешком она ответила:
- А вот давай!
Они, наверное, с два часа носились по квартире, то и дело заваривали кофе, откусывали зефирки и печенье, перебивали друг друга. Фантазировали, как бы хотели провести церемонию, выбирали церковь для венчания. Карина хотела обвенчаться в костёле на Золотой Горке, скромном, но красивом, а Герману непременно хотелось в Красный, чтоб в самом центре города и чтоб все на них глазели, когда они будут шествовать по площади Независимости.
- Ещё я хочу быть в белом кителе, как у Сталина.
- Пффф!!!
Карина не удержалась и прыснула так, что забрызгала кофе всю скатерть.
- Ты серьёзно?!
- Более чем.
Потом она рассказывала это Алесе, и обе истерически хохотали:
- Так и сказал, что ли?!
- Да! Так и сказал!
- П**дец! Вот это прикол! Вот это локализация нормально прошла! Я не могу с него! Нормальный солдафон!
- Так и я о чём!
Вообще, у Рихтгофена довольно своеобразно складывались отношения с историей нового мира. Возможно, он до сих пор ощущал свою отстранённость и отдельность от него. Иначе чем можно было объяснить его относительное спокойствие? Читал он много и жадно. В том числе и об истории горячо любимой им Германии - Родины, о которой он неизменно помнил. Карина приписывала это самообладанию, Алеся была не столь оптимистична. Она говорила:
- У меня был один знакомый. Во время землетрясения в Армении он разбирал завалы и видел много чего – скажем так, «некоторое дерьмо». Так вот. Кавказцы ж вообще горячие, а он после этого как замороженный стал, безразличным ко всему происходящему. Как зомби. Знаешь, это тоже проявления ПТСР. Не может нормальный немец так реагировать на прочитанное и узнанное. Особенно учитывая его характер и весь контекст.
Карина только вздыхала и пожимала плечами. Она уже поняла, что жизнь с Германом безоблачной не будет. Как бы он ни стремился скрывать свои проблемы и страдания, всё равно всё было очень заметно. Она теперь просыпалась ночью тогда же, когда им овладевала бессонница. И испытывала жуткие муки совести, когда проваливалась в сон, отчаянно нуждаясь в заветных семи часах. Её хватало максимум на то, чтобы заспанным, хриплым голосом спросить, обнимая его за плечи:
- Гера, ну что, опять не спишь?
- Ага.
- Чего ты так?
- Да так. Ничего. Спи иди. Тебе на работу завтра.
- А тебе на учёбу.
- Ничего.
Он наотрез отказывался делиться с ней переживаниями. Но было видно, что не просто так у него на лбу выступает холодный пот, не просто так он нервно курит у окна, а потом сидит за столом, опустив голову на руки, не просто так его ласки порой носят преувеличенный, экзальтированный характер – это трогало Карину, но и слегка пугало. Она понимала, что перед ней человек, дышащий мощью, энергией – но в то же время его было безумно жаль. Она только не знала, почему, хоть и Алесина книга была ей подспорьем.
Но туда порой не хотелось заглядывать. Хотелось услышать всё из уст Германа. Но он был не очень-то щедр на рассказы.
Вообще, он иногда огорошивал наивным цинизмом – хотя, возможно, притворялся. Как-то раз спросил снова, почему в Минске так мало старинных зданий. Карина честно ему ответила:
- Потому что во время войны тут всё разбомбили. Мы даже хотели перенести столицу в Могилёв: Минск вообще лежал в руинах.
- А с кем воевали тогда?
- Ну ты даёшь, с Германией, вообще-то.
- Ну, сорян, - беспечно произнёс он, уплетая яичницу с колбасой.
Это был ещё один раз, когда Карина подавилась кофе.
- Нормально вообще?!
- Знаешь, вполне себе, - ответила ей Алеся, с которой она и обсуждала тот случай. – Лично он никакого отношения к этому не имеет. Но забавно, да, - хохотнула она в трубку.
Вот и заявление про сталинский китель было из той же серии. В принципе, Карина ничего не имела против. Тем более, они уже ходили вместе на концерты: в первый раз это был «Стары Ольса», в другой - Re1ikt, и оба раза Герман надевал вышитую белорусскую рубаху, так что можно было с уверенностью сказать: белый цвет ему к лицу.
Но, как бы они ни фантазировали и ни мечтали, а нужно было просто сесть и всё посчитать.
В итоге они переглянулись, и Рихтгофен протянул:
- Мдааа... Я тогда хорошо деньжат срубил, но на самом деле не так уж густо. Вот хочется красиво... Знаешь, как?
- Ну?
- В стиле великого Гэтсби!
Герман нашёл эту потрёпанную книгу в обширной библиотеке съёмной квартиры. «Хорошая вещь», - задумчиво сказал он, - «жаль, что не прочитал её в своё время. Но, вообще, логично: написана ведь в двадцать пятом, а меня в двадцать третьем грохнули».
- Чтооо?! Гера, ну, ты какой-то чудной последнее время! Как ты себе это представляешь?!
- Очень даже хорошо, - спокойно ответил Герман. - Я могу тебе расписать. И музыку даже поставить. Гвоздём программы стал бы наш танец... Я в своём мундире и ты в платье образца тысяча девятьсот девятнадцатого, – мечтательно вздохнул он, - уж это мы обстряпаем, я не допущу, чтобы что-то там напортачили со стилем... На меньшее я не согласен. Но нужны ведь деньги. А для этого я должен устроиться. А для этого отучиться. А перед этим двести часов отлетать. Задачка, однако. И вообще, надо ж обрести какое-то устойчивое положение и репутацию, - подчеркнул он. - Ты мне, конечно, удружила, когда обозначила мою специальность, - саркастически усмехнулся он. – Мне кажется, твои родные всерьёз меня не воспринимают.
Ему захотелось прибавить: «Не то, что этого твоего Пашу», но он сдержался.
- Прости, - смутилась Карина. – Я тогда вообще перенервничала. Ну, и сказала, что первое в голову пришло. Но ведь правда! Хоть ты плачь, хоть смейся, но у меня впервые парень, отличающий Малевича от Розановой! Да вообще знающий о существовании Розановой как таковой, начнём с этого!
- Ну да, авангард – моя страсть, - улыбнулся Герман. – И всё-таки... Знаешь, я ведь правда не умею делать ничего, кроме как воевать. А на человека какой профессии я похож? – отрешённо спросил он.
- Вот на пилота и похож, я не шучу. Не переживай, я в тебя верю. У тебя всё получится, - ободрила Карина.
У неё, как она думала, был прибережён свой козырь в рукаве. Этим козырем был дедушка. Хоть он и не носил генеральского звания, но обладал обширнейшими связями и дружил со многими – в этом у них было некоторое сходство с Германом: тот удивительным образом завязывал новые знакомства и поддерживал горение дружбы легко и непринуждённо.
Во время этого разговора Рихтгофен часто поглядывал в окно на далёкую реку и, наконец, произнёс:
- Знаешь, может, это слишком уж возвышенно – то, что я сейчас скажу, - а что ж поделать, если это правда. Перед Богом мы давно едины. У меня свои убеждения. Никакие ханжи не собьют меня с толку. Хотя здесь-то особого ханжества и не вижу, наоборот, свободу: все живут, кто с кем хочет. Но я, Карин, всё равно хочу, чтоб ты была моей женой. Законной. Муниципальные власти, церковные, какая разница. А вообще, многие ведь вопросы снимутся – так удобнее.
Конечно, его предложение прозвучало не очень романтично: на кухне, между раздумчивыми сигаретными затяжками и почти будничным тоном. Но и раньше ведь было ненамного более возвышенно: в грубоватой лётной амуниции на подкисшем весеннем поле. Но оба раза Карина ответила восторгом и объятиями. Ей было плевать на форму – важна была суть.
- Ну чё, куда пойдём?
- А что ближе?
Они открыли карты.
- Пошли сюда.
- На улице под названием Коммунистическая? Фу, бл***!
- А другое ближайшее место – это улица Олега Кошевого. Названа в честь подпольщика той самой злосчастной войны – как сказала бы Алеся, братоубийственной. Ну что, Гера, что слаще, хрен или редька?
Рихтгофен порой не так хорошо разбирался в тонкостях славянских пословиц, но смысл интуитивно схватывал, поэтому, почесав в затылке, проворчал:
- Ай, давай на Коммунистической! Там красивее. А вообще, здесь все названия улиц ужасные. Ну, или почти.
- Ты только заметил?
- Нет. Просто иногда это прикольно, а иногда бесит.
Карина фыркнула.
- Вам не угодишь, барон. Живите эту жизнь в этих местах, будьте любезны.
С довольно-таки бесстрастными лицами и исполненные решимости, они отправились в ЗАГС и подали заявление.
- Когда желаете провести церемонию? – спросила их сотрудница характерной внешности: женщина за пятьдесят с крашенными хной волосами и тяжёлым несвежим макияжем.
Они переглянулись: вообще-то, никакой особенной церемонии сейчас не планировалось.
- Как можно скорее! – потребовала Карина.
- Нууу, - щёлкая в базе данных, протянула женщина, - могу вам предложить только двадцать второе число...
- Поздно! Ничего нет раньше?! – нетерпеливо спросил Герман.
Сотрудница вскинула подрисованные брови-ниточки поверх очков. «Эк им невтерпёж», - подумала она. И невольно скользнула взглядом по этой парочке: он в каком-то полувоенном костюме а-ля Фидель Кастро, она в нежном розоватом платье из органзы, но в тяжёлых солдатских ботинках. «Да уж. Говорят ведь, муж и жена – одна сатана», - подумала Светлана Петровна (так звали работницу ЗАГСа).
- Что ж, могу вам предложить тринадцатое, но это четверг, - протянула она.
- Да нам всё равно! – воскликнули они в один голос.
Дело было решено, и они неторопливым шагом, с кошачьими блаженными улыбками на лицах, вышли и так и дошли до дому, держась под руку.
И только под вечер Карина спохватилась и набрала маме.
- Мам, включи громкую связь! Да, вот так! Мы с Германом пожениться решили! Что? Тринадцатого! Да вот так вот получилось, спонтанно. Боже, да тут такое дело...
Ещё какое-то время она растолковывала, что к чему, выслушала некоторые упрёки – но, в общем-то, реакция была положительная.
- Я видела, что к тому всё идёт, - проворчала в трубку Марина Александровна. – Вот что значит своего человека встретить. С Пашей вроде хорошо всё было, но вы ни мычали ни телились, причём оба. А как Герман в гости приехал, я на вас посмотрела, и всё сразу ясно стало. Ну, дай Бог, конечно. Хотя и профессия такая специфическая... Но ведь устроился в жизни человек, верно? По всему заметно.
Конечно, про казино Карина и словом не обмолвилась. Но была рада, что её спутник производит вполне благополучное впечатление.
- И вообще, он милый, образованный, - продолжала мама. - С каким бы парнем на такие темы поговорить? Господи, Карина, ты меня прости, конечно, я вот чувствую, что есть в нём какой-то подвох, - засмеялась она, - не может всё быть так идеально! Но ты дерзай. Я так за папу твоего замуж вышла. Знаешь, каждая специальность – свои стереотипы. Мне вот тоже говорили, что врачи – циники и отмороженные, а вот видишь, как сложилось...
- А папа? Где он? Надо ж и ему сказать!
- Тут я! – подал голос Евгений Иванович.
Из соседней комнаты он услышал, как по громкой связи несутся возбуждённые возгласы Карины. Когда ему объяснили, в чём дело, он был ошарашен.
- Ну ты даёшь! Вот это прыть. Вот так вот, как нефиг делать, пойти подать заявление и поставить перед фактом?! Что-то новенькое! Ещё и пожар такой, тринадцатое. Ишь! Интересно, как его родные отнеслись...
- Пап, я ж тебе говорила, что у Германа никого не осталось.
- А, точно. Извини. Это я просто в лёгком, кхм-кхм, культурном шоке. Насчёт культуры всяческой – вот это у вас парочка складывается, богема сплошная – искусство, вся эта фигня...
- Ну, пап!
- Что такое, я ж ничего не говорю!
- Говоришь! Слово «фигня», например.
- А ты к словам не цепляйся. Просто, знаешь? Всё под твою ответственность, я всегда тебе говорил, да и ты давно не маленькая. Я вижу, что у вас всё чудесно. Вижу, что любит. Парень сам по себе неплохой. Но главное, чтоб человек был надёжный, - подчеркнул он.
Карина глубоко вздохнула. Не хотелось об этом думать, но она ощущала, что здесь может быть довольно зыбкая почва.
- Надёжный, - как можно твёрже повторила она за отцом. – Уж ты мне поверь. А насчёт сферы деятельности – Герман её, кстати, менять собрался.
- Вот как?
- Да. Я пока не хочу разбалтывать, чтоб не сглазить – я потом вам скажу, скоро. Но ему надо отучиться. А для этого нужны деньги. А с другой стороны, не думайте, что мы не хотим, чтоб всё, как у людей, было. И праздник классный хотим, и в церкви обвенчаться. Но на всё нужны средства. А наш приоритет – учёба. А вместе с тем гораздо удобнее пожениться – сколько вопросов юридических снимается, всё такое, разве нет? Вот мы и подумали: сейчас распишемся скромненько, отпразднуем так же, в тесном кругу – а как на ноги встанем, так и сделаем всё красиво – что, не вариант?
На том конце провода повисло молчание.
- Ну, Карин, - раздался голос отца, - не знаю, кто из вас эту схему придумал. Но она не лишена разумности – в принципе. Хотелось бы, конечно, всё сразу, вместе, как принято. Но и вас понимаем тоже. Делайте, как хотите. При одном только условии: скажи, что у вас там за грандиозный проект по переподготовке намечается?
- Папа, ну, не сейчас, пожалуйста! – простонала Карина. – Пускай что-то выгорит! Хоть промежуточное! Не могу я говорить и не хочу!
- Ай, Жень, оставь ты её в покое, - раздался голос Марины Александровны, - ты ж знаешь, как нашу дочу иногда клинит на суевериях...
- Не «клинит», а «придаю значение»!
- Не цепляйся к словам! – раздалось хором ей в ответ.
В любом случае, формально можно было ставить галочку: благословение получено.
Больше Карина опасалась за другое.
В субботу она выдумала благовидный предлог – будто едет в родной город навестить подругу детства в больнице - и с утра пораньше рванула в Молодечно.
При всей своей непредсказуемости Рихтгофен обладал одним прекрасным качеством: он всегда умел себя занять. Поэтому, хоть и закидывал её сообщениями, но часто там были какие-то ссылки, статьи, его мысли, соображения, воспоминания, какие-то фото то с прогулок, то с выставок, постоянно пересланные сообщения с разными шутками и приколами: Герман очень сдружился с остальными курсантами, со Стасом, кое с кем из преподавателей, и постоянно с ними переписывался.
И в тот день он не особо обеспокоился, узнав, что она будет занята до вечера.
А Карина ощущала себя чуть ли не дипломатом, что отправляется на международную конференцию после мировой войны.
Для этого она нарочно оделась «прилично»: в пастельное платье с растительным принтом и белые босоножки, а не в стиле гранж, который полюбился ей в последнее время: никаких цепей, кожи и шипов в сочетании с трепетно-трогательными фактурами. Только классика, только консерватизм.
Конечно, она заглянула и домой. А потом направилась с Вилейской на Речную через квартал: повезло, что родители и дедушка с бабушкой жили очень недалеко.
После неизменного чая, расспросов, болтовни она подошла к Александру Ивановичу, когда тот аккуратно ставил чашку в раковину. Приобняла его за плечи и произнесла стеснительно-трогательным тоном:
- Дедушка, милый... а ты мог бы мне помочь, если я попрошу?
Тот хмыкнул по-доброму:
- Ну, а чем? Ты, Каринка, сама хорошо справляешься. Боевая. Хотя иногда надрываешься слишком. Чем помочь-то? Морально? Так я всегда с тобой.
Он повернулся и дружески подмигнул ей. Но та, покраснев, отвернулась и с улыбкой нервно пригладила волосы.
- Спасибо. Но я не про то. Вот ты... Ты у нас чудесный, тебя все уважают, стольких знаешь, вот понимаешь же, часто не количество звёзд на погонах важно, а достоинство, и тебя ценят, реально ценят, ты авторитет, ты хороший друг...
- Так, к чему ты ведёшь? – непонимающе перебил Александр Иванович, склонив голову на одно плечо, как ястреб – за Рихтгофеном она замечала порой подобную манеру.
- Вот родная наша «Белавиа», - вздохнула Карина. - Ты рассказывал, что знаком там кое с кем.
- И что?
- А вот то. Мой-то, знаешь, на лётчика выучился – всё как положено, в Мачулищах, удостоверение вот получил. Вот я и думаю...
Он так звучно присвистнул, что бабушка выглянула из ванной:
- Ась? Что там такое?
- Да у Карины кавалер дюже интересный! Слышь, что за номер...
Карина уже окончательно не знала, куда глаза девать, и мяла полотенце, застыв с мокрым блюдцем в руках.
- Слушайте, я вам объясню... Это человек вроде наш, да? Наш! Русскоязычный, всё такое. Но рос-то он в Европе. А там другие порядки. Вполне окей долго в универе учиться, а не за четыре года отстреляться, академка там, потом возвращение, нормально резко профессию менять. Да я и у наших психологов читала, это то, что нужно – раз в десять лет менять сферу деятельности! А Гера мне рассказывал, что никак определиться не мог в юности – так вот это же нормально, что он всё по очереди делает? Считаю, да! И пускай! И это всё намного серьёзнее! И в Екатеринбург он поедет учиться!
- Пускай сначала двести часов свои налетает, шустрый! – перебил дед. – Там посмотрим. Если такой казак лихой.
Карина до сих пор была сама не своя, но что-то подсказывало, что разговор переломился в её пользу.
- Гусар он, а не казак! А что, замолвишь за бедного гусара слово, если что?
- Вот посмотрим! Ой, Каринка, так уже втюрилась. Ну ладно, посмотрим, - повторил он. – Сначала надо знать, на какой самолёт пилоты нужны. А там уже и определяться, куда учиться и под какую машину затачиваться.
- А ты узнаешь?!
- Так и быть. Узнаю, - проворчал Александр Иванович.
Карина кинулась ему на шею. Всю дорогу к Минску она слушала драйвовые песни в наушниках и не могла скрыть улыбки до ушей. Всё казалось ей решённым.
Отмечали в субботу. Приехали Каринины сёстры Аня и Лиля, ещё кое-кто из ближайших родственников, а Герман пригласил друзей с курсов. Свидетелем он сделал, конечно, Стаса. У Карины тоже не было сомнений, к кому обратиться - в день свадьбы рядом с ней стояла улыбающаяся Алеся. В строгом светлом костюме, с лентой свидетельницы через плечо она напоминала генерала на параде. Карина же сегодня была в льняном платье с орнаментом из васильков, Герман в полюбившейся ему вышиванке под тёмный пиджак - а праздновать они решили в «Раковском броваре», ресторане белорусской кухни.
- Что ж, товарищи! Поздравляю с началом нового этапа! Договор аренды есть, визы есть - хоть завтра в путь?
- Ну, не совсем так это делается, - поправил Герман, - надо ж за три дня в управление авиации маршрут на утверждение подать...
- ...но ты, конечно, уже заранее всё подал? - осклабилась Алеся.
- Точняк, майор! - просиял Рихтгофен.
- Да он резкий пацанчик, у него всегда всё схвачено! - весело заметил Стас.
Алеся отвела Карину немного в сторону и вполголоса уточнила:
- Слушай, меня тут нагружают последнее время, я и замоталась. А что ты ко мне что-то по поводу паспорта не обращаешься?
- Ай, Леся, я на своей фамилии остаюсь, - махнула рукой Карина. - Лишний раз тебя дёргать? Да и вообще, всё это условности.
От любых условностей они решили отказаться в принципе - впрочем, о большинстве из них барон просто не знал.
- И слава Богу, - с облегчением вздохнула Карина, - не люблю я весь этот постсовок: голуби, тамада, народу толпа, конкурсы дурацкие, весь этот местечковый шик с этими подолами-тортами...
Алеся невольно фыркнула:
- Ты-то без шика обойдёшься, а Рихтгофен?!
- Ой, молчи, Алесь! Единственное, что я скажу: он недавно прочитал всего Фицджеральда, посмотрел фильм с ди Каприо, а ещё балдеет от электросвинга...
- Ууу, подумать страшно, что у него за концептуальная затея родилась! - прыснула Стамбровская. - Наверняка, это штука посильнее "Фауста" Гёте!
- Вот-вот!
Этот же вечер прошёл по-хорошему просто, весело и душевно. Одетые в народном стиле молодые великолепно смотрелись в интерьере с тяжёлыми дубовыми балками, панелями и мебелью. Звучало множество тостов, добрых пожеланий, шуток, песен. Но один момент Карине запал в душу больше всего: когда для поздравлений поднялся со своего места дедушка - прямой, строгий, в полной форме с наградами. Вид у него был такой торжественный, что все невольно притихли. Александр Иванович начал не спеша, со значением, произносить речь:
- Свадьба - событие радостное, но не только. Если даже молодые совсем не волнуются - а зачем, ведь их счастьем, радостью так и захлёстывает, вот, наконец вместе, красиво всё... Они, может, и нет - а мы порой волнуемся за своих детей и внуков. Как всё будет? Что из этого получится? Ведь жениться - это значит сделать выбор, связать свою жизнь с любимым человеком и идти по жизни вместе, разделяя всё: и горести, и радости. Да, сейчас встречаются и расстаются легче, чем раньше, и гораздо. Но если женишься - это очень много значит. А как же проявил себя наш жених?
Карина невольно обернулась на Германа, нервно сглотнув - тот вскинул голову и слушал напряжённо, распахнув тревожно сверкающие синие глаза. Он весь подобрался и вытянулся, словно в присутствии командира - который сейчас принимает решение: то ли дать орден, то ли разжаловать и сломать шпагу над головой.
- А жених наш проявил себя наилучшим образом. Это человек крайне целеустремлённый, потому что сейчас овладевает серьёзнейшей и очень престижной профессией пилота - и твёрдо идёт к своей цели. Это человек смелый и решительный, потому что не побоялся резко сменить специальность, да ещё и замахнуться на крупную цель. Но не только поэтому, нет! Тут я бы ещё прибавил, что это человек не просто смелый, а отважный, и чрезвычайно талантливый - потому что на учёбе во время воздушного происшествия, будучи зелёным курсантом, спас и самолёт, и себя, и инструктора, и посадку выполнил просто идеально - честное слово, как такое возможно, ума не приложу! Это феноменально!
- Откуда он знает?! - шёпотом вырвалось у Рихтгофена.
Стас и друзья-курсанты невольно переглянулись и зашевелились. А дедушка, между тем, продолжал:
- Все поговорку знают, что рождённый ползать летать не может - а вот есть же люди, рождённые летать! А кроме того, что жених наш одарённый, так ещё и скромный - хоть бы раз похвастался! Между тем, знаете, что? Спасённый находится среди нас! Ну-ка свидетель, встаньте!
Стас подхватился с места и с сияющей улыбкой энергично помахал рукой:
- Да, это я! Гера во такой курсант! И парень классный он, и вообще! – и под аплодисменты снова радостно упал на свой стул.
- Вот именно, - с улыбкой размеренно произнёс Каринин дедушка. – Убедились? Знаете, не всегда человека сразу разберёшь, какой он, приглядеться надо - а вот раскрывается он с самой неожиданной стороны, и всё сразу ясно! Простите за такой каламбур в стиле «масло масленое», но Гера – ты герой, иди обниму! - И Александр Иванович распахнул объятия
Рихтгофен, потрясённый, неловко выбрался из-за стола и с ошалевшим видом, на немножко ватных ногах зашагал к нему; гости зашумели.
- Карина, тебе крупно повезло! - добавил дедушка. - Если вернуться к началу, могу так сказать так: я за тебя нисколько не волнуюсь! Всё будет на высоте! Ура! - прокричал он вместо традиционного «Горько!» и опрокинул стопку водки - а все подхватили клич за ним.
Тем временем Герман пробрался к нему вдоль стола, и они обнялись под всеобщие аплодисменты.
Когда все уже вовсю бродили туда-сюда, выходили покурить, фотографировались, болтали, то Карина с Рихтгофеном то и дело молча переглядывались с победным, ликующим видом. Говорить нужды не было, всё было ясно: лёд сломан. И тут рядом раздался знакомый голос:
- Маш, ну ты глянь на этих голубков. И сразу видно, что два сапога пара.
- Ну, а что. И хорошо же.
- Александр Иванович! – воскликнул Герман. – А откуда вы про мои похождения узнали?
- Да в Академию звякнуть дело нехитрое, - усмехнулся тот.
- Ты уж поверь, у него тут связи – ого-го! – вставила Карина.
- Да, знаю кой-кого кой-где, - не без гордости отозвался дед. – Ты молодец, паря. Извини, если когда-то там где-то что-то... ну, понимаешь... Иногда и лучше, если боевой. Нет, молодец, правда. Но вы, конечно, настоящие белорусские партизаны! – резковато свернул он. – То женитьба эта внезапная, то я в последний момент узнаю, что хлопец летать учится!
- Деда, ну я, это... – покраснела Карина. – Чтоб не сглазить...
- И вот всё надо скрывать.
- Мы не скрывали, мы просто... помалкивали.
- А зачем?
- А пока мне нечего предъявить, зачем засорять эфир? – пожал плечами Герман. – Надо ж делом доказывать.
Александр Иванович посмотрел на него изучающе и уже характерным расслабленно-насмешливым взглядом, улыбнувшись одним углом рта. И всё-таки тепло произнёс:
- Нет, ты правильный всё-таки. – И похлопал по плечу от души. – Совет вам да любовь! Да, кстати, котики. Тут ходят слухи, новые самолёты покупать нужно. Вроде бы Airbus A320 – вот, что вам нужно. Это Екатеринбург или Москва, как повезёт, смотрите сами.
- Йу-ху! – в один голос закричали Герман и Карина.
Им казалось, что всё теперь расписано и они знают, что делать. По крайней мере, общая линия была намечена.