Сеанс Кашпировского

Галина Нестерова
    У Томы Н. разболелся живот. Да так сильно, что нарушил привычный ритм жизни. Она попыталась напомнить ему, кто в доме хозяин, но ничего не вышло. Договориться с ним по-доброму тоже не получилось. И Тома впала в отчаяние.

    А пока она пребывала в унынии, некая часть населения страны пребывала в восторге от лечебных сеансов Анатолия Кашпировского. Вовремя уловив флюиды всеобщего воодушевления, центральное телевидение стало освещать его выступления ярким светом прожекторов, в результате чего трудовой народ получил возможность массово оздоровляться прямо у себя дома.

    -А, пропади оно всё пропадом! Чем чёрт не шутит, – решила Тома дождливым осенним вечером  и придвинула кресло к телевизору.
На голубом экране появился Кашпировский:
-Уважаемые зрители и телезрители, прежде чем мы будем проводить акт психологического воздействия, я хочу сообщить, что наш сеанс уже начался.
При этих словах Тома прислушалась к животу, который в ту же секунду злорадно кольнул её маленькой пикой. Нет, для Томы сеанс ещё не начался. Интересно, что будет дальше.

    А дальше знаменитый врач-психотерапевт доверительно поведал всем зрителям и телезрителям, что у кого-то из его пациентов рассосались коллоидные рубцы, у кого-то выросли волосы на лысине, а про животы скромно промолчал.
 
    -Вам надо сесть, встать или лечь так, чтобы у вас была точка опоры, – посоветовал доктор и исподлобья посмотрел на Тому, сцепив руки перед грудью.
Тома смутилась и на всякий случай поёрзала в кресле. Точка опоры никуда не делась.
-Те, кто в зале, могут закрыть глаза, те, кто у телевизоров, могут поступать, как считают нужным.
- Почему это? – встрепенулась Тома.
-Ваши глаза начнут закрываться сами, а сознание будет ясным, – объяснил доктор. – А может быть они и не закроются, – предупредил он на всякий случай.
-Не закроются, так закроем, – бодро ответила Тома.
-Забудьте все ваши чувства, мысли и ощущения и плывите по течению, – порекомендовал Анатолий Михайлович.
Тома согласна была плыть куда угодно, лишь бы поставить зарвавшийся живот на место.

    Кашпировский продолжал говорить тихим размеренным голосом, а Тома не сводила глаз с телевизора. Где-то там, далеко, в большом зале, люди размахивали руками, неистово крутили головами, сладко спали или радостно смеялись. Одна Тома сидела и ничего не делала. Доктор обиделся  и, опустив голову ещё ниже, строго произнёс:
-Даю установку на исцеление.

    Тома застыдилась, взяла себя в руки и приступила к реализации энергетического посыла. Для начала она вперила внимательный взор в лицо Кашпировского. Через несколько минут блаженная улыбка завладела её губами, а стены комнаты попытались раствориться в пространстве. Перепуганная Тома вскочила и зачем-то оглянулась на пустой диван. Доктор укоризненно покачал головой.
-Я больше не буду, – прошептала она покорно.

    И наконец-то поплыла по течению, которое унесло её неведомо куда. Настырные стены всё-таки ушли в небытие, прихватив с собой пол и потолок. Тома повисла в глубокой темноте. Вдруг перед ней появилось светлое пятно, а в нём голова Кашпировского. Пятно странно пульсировало, и голова Анатолия Михайловича то увеличивалась, то уменьшалась. Он не сводил пристального взгляда с Томы и читал её мысли, как книгу. Его губы шевелились, но Тома не могла разобрать слов. Восторг овладел всем её существом.  Он, Кашпировский, здесь, рядом, и всё, что он делает и говорит, – только для неё, для Томы. И ей думалось, так будет всегда.

    -Двадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… десять, один, два, три, – почему-то нарушая порядок чисел, неожиданно начал отсчёт времени Кашпировский.
Тома очнулась и вернулась в комнату.
-Теперь вам будет дано чётко соображать и хорошо спать ночью, – напутствовал её врач-психотерапевт.

    И Тома чётко сообразила, что голодна, как стая волков в зимнем лесу. Она пошла на кухню, отрезала ломоть чёрного хлеба, положила сверху большой кусок селёдки и проглотила за один присест. Потом достала из холодильника миску с творогом и с удовольствием её опустошила. Заключительным аккордом в этом пиршестве стал солёный огурец из магазинной банки. Ошалевший от неслыханной дерзости живот выбросил белый флаг, притих и надолго затаился. А довольная Тома пошла на встречу с хорошим сном, нисколько не сомневаясь, что он её ждёт.