-Никак не пойму, как христианство Иисуса с нагорной проповедью, "кесарю кесарева", и "подставь правую щеку" - превратилось в гундяевское православие с нанопылью, из квартиры ракового больного, православнутыми гопниками и молебном за государя?
-Так все официальные церкви идут вовсе не от Иисуса, а от Савла, который объявил себя "апостолом Павлом" не смотря на то, что при жизни Иисуса в глаза не видел, который вел образ жизни совершенно отличный от настоящих апостолов и как и все созданные им церкви на самом деле являлся антихристом.
Случайностей не бывает и все что на первый взгляд кажется таковой имеет корни либо внутри нас, либо в других. Просто нужно копать, хотя-бы для этого пришлось бы докопать до большого взрыва.
1.1.
У меня было два случая странного исчезновения мест назначения. Начну со второго, как наиболее поддающегося объяснению. Как-то мне забили свидание с неким не виданным мной ранее женихом возле коландайки мимо которой я как до этого случая, так и после много раз проходила мимо и прекрасно знала где она находится. К тому-же свидание было назначено на два часа дня - то есть заблудиться не было нельзя никак. Так вот я раз пятнадцать проходила мимо этого места, а самой коландайки так и не заметила. Видимо отвела богиня и вместо свидания меня там ждала жуткая разборка.
Первый же раз дело было ночью и тогда мой брат меня уговорил пойти в отдаленный квартал в гости к его друзьям, а я дура согласилась. Нет в тот раз дом он нашёл, а вот достучаться до туда не смог. Я оставила его у ушла домой. Тоже отвела богиня хотя и угораздило меня пойти с отморозком.
Собственно из-за чего мне и пришла идея пойти на свидание с мужиком, хотя я их на дух не переношу. А то, что совсем заел презренный братишка и под конец кроме постоянных побоев и угроз я от него ничего не видала и домой приходить не желала. С чем связана и другая случайность. Как-то мы с мамкой продали краску которую попросил сбыть сосед и решили это дело обмыть. Перешли домой и там обнаружили братишку со своей шалавой. Понятно, что в такой обстановки не то, что отмечать - жить не хотелось и мы пошли в парк в больницу РЖД. У мамки загорелось пойти домой, я же не желая встречается с братом решила пойти в общагу к одному моему знакомому, что через виадук и на другом конце района. До общаги как видно я не дошла ибо очнулась в Синявке (так называется районное отделение тогда ещё милиции из за синего цвета здания) где мне предъявили на тему, того, что я зарезала отчима. И совершенно случайно сотрудники милиции не обнаружили того, что хата была тщательно вымыта. На суде случайно у моей мамки случился эпилептический приступ которым она нарушала весь суд, а мне дали условно по 108, 1. После я узнала, что на самом деле отчима зарезал сосед по площадке Беккер который давно поджидал когда выпадет случай свалить сие на меня.
И совершенно случайно во время суда умер от остановки сердца на коландайке его сын (то есть тот самый брат) до основного заседания так и не дожив.
Будучи живым он задушил моего любимого котёнка женского пола которого я назвала Даша, а потом подкинул ее ко мне в кровать и долго орал "Вот "Кощей" (а не иначе как Кощей и пи'р он меня не называл уже давно) и совершенно случайно уже после его смерти мамка в магазине выдали точно такую же кошечку (ее потом убрал ч'удак-сосед).
Случайно мы с мамкой заразились туберкулезом от соседа по хате (Шаманова) и случайно уже после этого умерла от отравления суррогатным алкоголем хозяйка квартиры - которая собственно и содержала Шаманова за писю (позже Шаманов вернулся в Саянск где умер якобы от туберкулеза, а на самом деле с голоду ибо больше никому его пися по нраву понятно не пришлась). При том отравлений в городе не было и пил в тот день весь околодок но кроме неё некто не отравился, и совершено случайно за месяц до этого ее сыну Владимиру Коренько (далее ч'удак) исполнилось 18 и совершенно случайно за неделю до смерти он переехал в нашу хату и отец его был милиционер.
После смерти матери своей он принялся за нас. Быстро вычислил дни, когда я получаю пособие и устраивал тогда со своими товарищами в моей комнате шмон собирая все ценные вещи которые попадались ему под руку (под занавес он лампочку Ильича вывернул) избивал нас с мамкой и придумал следующем забаву. Взял кухонный нож и вырезал мне прическу в клочья решив, что я скрываю от него мобильный телефон.
До того он уже отнял у меня четыре штуки и решил, что я купила новый, а я не купила. В другой раз когда мамка уже лежала не вставая он сдернул ее с постели и пока ч'удак перерывал не спрятаны ли там деньги его товарищи пинали ее по ребрам. Через неделю она умерла... от "туберкулеза лёгких".
После этого почти пол года прошло и в новогодние праздники 2014 года произошла ещё одна случайность. Тот автомат который я ему купила и посоветовала поставить на проводку он понятно пропил. Якоже тот гражданин азербайджанской национальности (Пунхан) что нас с мамкой в ту хату поселил будучи не только чёрным реелтором, но по образованию ещё и электриком собрал проводку из частиц провода не более 1;метров каждая. Ещё долго она держалась пока все-таки не загорелась. До того ч'удак выбил в моей комнате все стёкла и я слепила из осколков окошко, печи понятно не было, центрального отопления тоже (ибо это был барак) и без плиты под которой я понимаю установленную на кирпичах конфорку (ибо покупать что либо более ценное по приведенным выше причинам смысла не было).
В общем я пошла и купила проводку на свои деньги, ч'удак же сказал, чтобы я сейчас не ставила, а дождалась вечера. Вечером он призвал товарищей которые выгнали меня из дома предварительно забрав все документы которые я собиралась забрать с собой.
1.2.
Что делать? Переночивала в подъезде, а на утро пошла к участковому. Тот меня отправил к участковому на следующем улицу в другой опорный пункт, а тот обратно. Тогда первый участковый с тупым видом опять отправил меня ко второму. Короче вы понимаете, что от ходьбы той толку не вышло. До того, же через дальних родственников мне все же удалось подать на ч'удака заявку в синявку, но первый участковый уговорил меня забрать, а я дура в очередной раз поверила мужчине дура я дура.
1.3.
После долгих скитаний по подъездами где я самым бессовестным образом воровала у жильцов тепло и коландайкам у меня на фоне чахотки возникло и обычное воспаление лёгких. Опять я поверила уже фтизиатру, что сказал что можно перезимовать в туберкулезом отделении "Соснового бора". Теперь я знаю как выглядит инферно где оставляют надежды.
Лучше бы я на Тибет пошла и сдохла по дороге, или санньяси стала. Не стала я санньяси ибо холодно было - дура я дура.
Хозяйства держала самка собаки, что Татьяна Александровной называлась. Та велела брить мне голову каждую неделю. Причём брили мне ее сами пациенты и заразили меня на этом деле гепатитом В и С. У меня обострился хронический отит, а на все мои просьбе о отоларингологе мне отвечали не добрыми "шутками". В конце концов оринголог меня посмотрела... и все. На выходе у меня полностью разрушались барабанные перепонки и когда я уже попала к настоящим врачам они были очень удивлены как до этого можно запустить. От сидения на корточках и свинской баланды у меня развился геморрой. Вот чего действительно не было, так это насильственных половых актов, но от других пациентов я узнала, что в интернатах с деревянными игрушками прибитыми к потолку бывает и хуже.
Понятно что не по весне, не позже меня от туда так и не выпустили и провела я там полтора года после которых опять же случайно (уж если бы я его помнила до этого, то неужели бы не позвонила) вспомнила телефон двоюродной сёстры и через содержащихся там же принутчиков (называется так, на самом же деле они были более свободны чем не принутчики) в обход персонала позвонила ей. Короче на момент выписки (лето 2016) я представляла из себя удручающее зрелище о 53 кг. при росте 188 см. Жуть. Хотя всегда бывает и хуже...
Песец прошёл, а я и не знала...
Успеем. Сказал стоящий на разливе (водки) глядя на приближающийся астероид.
2.
Подборка кино-треша 70 гг.
"Бог велел мне"
"Пища богов"
"Эмбрион"
"Срермула", идея была использована в дальнейшем в "Космической проститутке"
"Бегство Логана"
Приложения
1.
Берлин до 1933 года для был совсем иным, чем стал впоследствии. В университетских коллоквиумах участвовали ученые, одни имена которых вдохновляли: Эйнштейн, Лауэ, Нернст. Многочисленные кафе на Курфюрстердам заполнялись интеллигенцией. Новые пьесы, фильмы, концерты. Дом Хоутермансов был притягательным для друзей: на рождество приезжал Паули, частые гости — Гамов и Ландау из СССР, Вайскопф из Вены, М. Поляньи, чья племянница, Ева Штриккер, вышла замуж за Вайссберга — эту пару ждала та же судьба, что и Хоутермансов. Темами нескончаемых разговоров были история, политика, марксизм, литература и искусство. Иногда собиралось более тридцати человек, в основном, физиков. В дополнение к упомянутым, Блэкетт, Мария Гепперт-Майер, Тамм из Москвы, Обреимов из Харькова. Об этих почти еженедельных вечерах с теплотой вспоминает в своих мемуарах В. Вайскопф. Они получили шутливое название Eine Kleine Nacht Physik, созвучное милому сердцу немцев и венцев названию моцартовского произведения Eine Kleine Nacht Musik («Маленькая ночная серенада»).
С падением империи и созданием Веймарской республики (1918) были гарантированы свободы слова и собрания всем гражданам, в результате чего произошёл расцвет гомосексуального движения и появилось большое число организаций гомосексуалов. В 1919 году Магнусом Хиршфельдом в Берлинe был основан Институт сексуальных наук, плотно сотрудничающий с Научно-гуманитарным комитетом. Целью созданного института было углубление научно-исследовательской базы по вопросам сексуальности, продвижение отмены уголовного преследования гомосексуалов, а также рассмотрение общих вопросов человеческой сексуальности и способствование проведению сексуальных реформ. В частности, в Институте проводились общественные дискуссии по темам сексуальности, семейной жизни, гигиены тела, контрацепции, аборту, гомосексуальности, половым инфекциям и другим вопросам.
В издательстве Фридриха Радсцувайта выходил целый спектр газет и журналов для гомосексуальных мужчин и женщин. Тираж некоторых из них доходил до 100 тысяч экземпляров в месяц. Один лишь журнал Die Insel к 1930 году достиг тиража в 150 тысяч экземпляров. Пресса для гомосексуалов была свободно доступна в газетных киосках. Практически в каждом крупном городе имелись бары и закусочные для гомосексуальной публики. По всей стране от Кёнигсберга до Кёльна, от Фленсбурга до Мюнхена проходили различные увеселительные мероприятия, праздники и балы, организованные для гомосексуалов...
Но параллельно этому, а потом все больше заглатывая повседневную жизнь, поднялась коричневая тень национал-социализма. Штурмовики и студенты-нацисты не стеснялись обыскивать квартиры интеллигенции — полиция не вмешивалась. Наступил день (это случилось в апреле), когда университетским сотрудникам-евреям не было позволено переступить порог университета.
30 июня 1934 года, когда был арестован Рём и другие высокопоставленные члены СА, Гитлер объявил, что непременно займётся «искоренением этой чумы» и не будет больше терпеть того, что «миллионы приличных людей» компрометируются «патологически предрасположенными существами». Кроме того, в письме новому руководителю СА Виктору Лютце фюрер указал, что за преступления по параграфу 175 немедленно нужно выгонять из партии и из СА.
Чистка в СА была положительно воспринята немецким населением и положительно сказалась на популярности фюрера. В связи с надвигающейся зимой, обещающей быть тяжёлой в финансовом плане, правящей верхушке необходимо было использование психологических мер для поддержания уровня популярности. Одной из таких мер виделась чистка партийного аппарата от элементов, к которым народ испытывает неприязнь.
Таким образом, 30 июня 1934 года стал переломным днём: гомосексуальные мужчины разом превратились из «криминальных аморальных элементов» и «совратителей гетеросексуалов» в конспиративных и опасных врагов государства, способных образовать преступные «гомосексуальные шайки», подрывающие власть фюрера и партийное единство.
Если в конце 1933 года этой мере наказания подвергались, в основном, осуждённые за растление детей (§ 176 ч. 3), а в 1937 году круг этих лиц пополнили все мужчины, осуждённые за гомосексуальные контакты более трёх раз и отсидевшие за это в общей сложности более шести месяцев, то с 1940 года в концлагеря стали направлять всех освобождённых из тюрьмы гомосексуалов, имевших более одного партнёра. К тому времени депортация в концентрационный лагерь уже практически означала «билет в один конец».
Статистические данные, полученные из архивов, позволяют взглянуть на ситуацию, в которой жили гомосексуальные мужчины в Германии во времена Третьего рейха. Йелоннек в своей монографии сравнивает данные о преследовании гомосексуалов в сельской провинции (на примере Пфальца), небольшом городе (на примере Вюрцбурга) и метрополии (на примере Дюссельдорфа).
Исследованные им дела подозреваемых в гомосексуальных связях на 17 мая 1935 года пфальцев, показывают, что около 21 % мужчин к моменту внесения в картотеку были не старше 18 лет. Среди дел, рассматриваемых в Вюрцбурге обнаруживается тот же феномен — более четверти «подозреваемых» составляли мужчины моложе 20 лет. Высокий процент молодых мужчин до 30 лет объясняется, вероятно, более интенсивной половой жизнью молодёжи, а также менее развитыми умениями конспирации в сравнении с более старшими поколениями, прошедшими свой каминг-аут в сравнительно спокойные времена и выработавшие свои стратегии поиска партнёров. Как показывают данные о подозреваемых из округа Дюссельдорф, местное гестапо обращало значительно меньше внимания на подростковые гомосексуальные контакты, чем их коллеги из более мелких городов, что легко объясняется значительно большим количеством населения. Как правило, дети и подростки попадали в поле зрения гестапо в связи с однополыми контактами, если они занимались проституцией. Кроме того, в отличие от Пфальца и Вюрцбурга, в статистике по Дюссельдорфу наблюдается более высокая сексуальная активность и среди старших поколений, что объясняется в том числе наличием мужской проституции.
Данные о семейном положении подозреваемых обнаруживают следующую долю женатых: 81 % — в Пфальце, 82 % — в Вюрцбурге и почти 85 % — в Дюссельдорфе. В то же время, средняя доля холостых мужчин по Рейнской провинции на то время составляла 46 %.
Кроме того, в отличие от изученных Йелоннеком дел из Пфальца и Вюрцбурга, где не было совершенно никаких упоминаний о трансвеститах, дела из Дюссельдорфа обнаруживают как минимум четыре задокументированных случая задержания гомосексуальных мужчин, искавших контакты, переодевшись в дамские платья. Кроме того, относительно высоким является число случаев, когда гестапо при обысках квартир находило у мужчин дамские украшения или косметику.
Интересным также является процент «успешных» расследований гестапо в указанных регионах. Так, передачей дела в суд или депортацией в концентрационный лагерь под «защитный арест» заканчивались 60 % дел в Пфальце, 40 % — в Вюрцбурге и 80 % в Дюссельдорфе.
Мужчин, ведущих промискуитетный образ жизни, ожидали значительно более серьёзные сроки. Например, в 1937 году в Аугсбурге за действия, попадающие под § 175, совершенные с 24 различными партнёрами, было назначено суровое наказание в виде лишения свободы на 4 года, несмотря на сотрудничество подсудимого и добровольные признания в содеянном. В другом случае один продавец книжного магазина, в отношении которого суду удалось доказать наличие 19 контактов с различными мужчинами, был квалифицирован как «опасный рецидивист» и в октябре 1941 года осуждён на 4 года каторги, а после отбывания срока заключения немедленно направлен в концентрационный лагерь Эмсланд под «защитный арест» на неопределённый срок, где и умер 8 февраля 1945 года.
Особую озабоченность рейхсюгендфюрера вызывало «распространение» гомосексуальных контактов среди молодёжи. Число осуждённых по § 175 подростков 14—18 лет было достаточно велико. В 1933—1939 годы подростки составляли около 12 % всех осуждённых за гомосексуальные контакты, в 1941 году доля подростков возросла до 16 %, а к 1942 году — до 24 %. Руководство гитлерюгенда видело, что с началом войны стала расти доля подростков, осуждённых по § 175. Для предотвращения распространения этого явления, руководство гитлерюгенда ужесточило контроль и надзор за молодёжью. При малейшем подозрении к гомосексуальным склонностям подростков отстраняли с руководящих должностей в молодёжных организациях. Руководство гитлерюгенда вело также свою картотеку (помимо общей картотеки, которая велась Центральным имперским бюро по борьбе с гомосексуализмом и абортами), в которую вносила малейшие подозрительные случаи, связанные с подростками.
Отношение к лесбиянкам было несколько иным. В нацистской идеологии женщине отводилась роль в пределах семьи, материнства и кухни, поэтому с приходом к власти национал-социалистов женщины практически исчезли из общественной и политической жизни страны, и государственная пропаганда не затрагивала интересов женщин, выходящих за пределы брака и материнства. Генрих Гиммлер видел одну из причин лесбиянства в «омужичивании» женщины и поэтому активно пропагандировал сохранение традиционных полоролевых моделей и их полярности.
Франк выступал и за криминализацию однополых контактов между женщинами. Его поддерживали и другие юристы. Однако, распространение уголовного преследования на лесбиянок было отвергнуто министерством юстиции, которое выразило мнение, что в отличие от гомосексуальных мужчин, которые «полностью исключены из репродуктивного процесса», в случае женщин это не так или, по крайней мере, не в таких же масштабах. Кроме того, указывалось, что гомосексуальные женщины не так заметны в отличие от гомосексуальных мужчин, поэтому опасность «заражения общества через пример» не так высока как в случае мужчин. Среди других причин назывались трудности в доказательствах наличия однополых контактов среди женщин по причине более тесных дружеских связей между женщинами.
Возможно в те дни покинул профессорскую кафедру Густав Герц — его еврейское происхождение отняло у него право находиться на государственной службе. Возможно также, что его слава Нобелевского лауреата сохранила ему жизнь. На саму жизнь он зарабатывал, работая в промышленной компании.
1.1.
Хоутерманс мог бы чувствовать себя в относительной безопасности, будучи евреем только на 1/4 (со стороны матери), но его «неарийская» внешность, категорический отказ провозглашать «Хайль Гитлер», а, главное, известные коммунистические убеждения делали его положение все более ненадежным. Грозным предупреждением был обыск на его квартире.
От большего наказания Хоутерманса, возможно, спасло обнаружение обыскивающими, наряду с запрещенной литературой, внушительных счетов с перечнем вин, которые заказывались его отцом. По мнению штурмовиков, человек с такими доходами и запросами не мог быть марксистом.
Еще до всех этих событий Хоутерманс предпринял попытку найти работу в каком-либо из научных учреждений за пределами Германии.
Помощь в устройстве за границей физиков, спасающихся от нацистов, осуществлялась их коллегами в Англии, США, Дании и других странах.
В Англии, в частности, был организован специальный центр — «Общество защиты науки и знаний». Активное участие в его работе принимали Э. Резерфорд и П. Л. Капица. Сведения о немецких физиках, нуждающихся в помощи, поступали из разных мест, в частности, и от П. С. Эренфеста (по этому вопросу имеется обширная и необычайно интересная переписка между ним и Капицей). Хоутермансу непосредственно помогало несколько хорошо знавших его коллег: В. Вайскопф (живший в тогда еще свободной Австрии), Патрик Блэкетт. Капица, кстати, тоже знал Хоутерманса, встречался с ним во время своих довольно частых поездок в Геттинген, а также много хорошего слышал о нем от того же Гамова.
Вайскопф предложил поискать работу в Англии, и 2 июня 1933 года Хоутерманс пишет письмо Капице в Кембридж из Вены, поскольку, по очевидным причинам, писать из Берлина было небезопасно. Капица был в то время консультантом знаменитой фирмы электромузыкальных инструментов в Хейсе (Миддлсекс, район Большого Лондона). Директором ее был И. Шенберг, сам в 1905 году эмигрировавший из России.
Продукция фирмы имела широчайшее распространение (особенно знаменитые грампластинки «His Master's Voice», на которых изображалась симпатичная собака, прислушивающаяся к граммофону), а в его исследовательском отделе разрабатывали в те годы основы телевизионной техники.
Капица считал, что Хоутерманс, отличный физик с европейской репутацией, внесший большой вклад в развитие электронной микроскопии, а, значит, специалист по электронным пучкам, может представить для фирмы интерес. 19 июня следует благоприятный ответ.
1.1.1.
Историкам науки известно, что в 1932 году Хоутерманс задумал экспериментальную работу по проверке идей А. Эйнштейна о вынужденном излучении. Если б не технические сложности (у Хоутерманса сгорел трансформатор и не оказалось средств на покупку нового), открытие лазера приблизилось бы на 20 лет!
Впрочем, правомерность сослагательного наклонения в физике, как и в истории, считается некорректным. В отечественном исследовании истории лазеров «Возникновение квантовой электроники» замечается, что много позже сам Хоутерманс напомнил об этих своих работах, излагая «свои соображения о возможности вызвать генерацию когерентных колебаний или произвести усиление колебаний в оптическом диапазоне частот благодаря процессам индуцированного излучения в системах, в которых осуществлена инверсия населенностей».
По мнению автора этого исследования И. М. Дунской, «появление статьи в 1960 г. лишает ее всякой научной и исторической ценности, т.к. к тому времени уже появились фундаментальные стартовые работы 1958-60 годов».
Однако следует учесть, что эта работа а в начале 30-х годов привлекла внимание многих его друзей, среди них, В. Паули и В. Эльзассера, в воспоминаниях которого она упоминается. Но, главное, для развития крупной темы время для Хоутерманса было явно не подходящим (напомним, «на дворе» 1933 год), а дальнейшие события только затруднили ее осуществление. Так или иначе, физическое чутье Хоутерманса подсказывало ему важность практически новой тогда физической проблемы, составляющей ныне фундаментальную область исследований.
1.2. Хоутерманс эмигрирует в СССР.
После Октябрьской революции В, И. Ленин отменил царскую статью за мужеложество, уровня женщин в правах с мужчинами, отменил происхождение и вероисповидение, упростил разводы и пр.
В послеоктябрьской России, начиная с 1918 года, примерно раз в два года созывались физические съезды. Седьмой съезд русских физиков, состоявшийся в Одессе в августе 1930 года, стал Первым Всесоюзным.
Как и прежние, он собрал почти всех активно работавших в стране ученых. На него были приглашены и зарубежные гости: маститые —А. Зоммерфельд, В. Боте, В. Паули, Р. Мизес, К. Рамзауэр, и молодые — Р. Пайерлс и Ф. Хоутерманс. Приглашение, полученное Хоутермансом, было подписано А. Ф. Иоффе, а рекомендовал пригласить его несомненно Гамов.
В Одессу съехалось много молодежи. Побочным результатом не раз оказывались не только деловые, но и дружеские знакомства, и даже более... Евгения Николаевна Канегиссер, студентка физико-математического факультета Ленинградского университета, входившая в кружок тогдашней талантливой университетской молодежи (М. П. Бронштейн, Г. А. Гамов, Д. Д. Иваненко, Л. Д. Ландау), в одном из своих стихотворений обратилась к своим подругам с такими стихами:
Не хватайте с неба звезды, не ищите мест, ведь физические съезды —ярмарки невест!
Последние слова стали крылатыми. Съезд в Одессе стал к ним хорошей иллюстрацией. В дни его работы познакомились и вскоре поженились Рудольф Пайерлс и сама Евгения Канегиссер (к концу своей жизни ставшая леди Пайерлс). В Одессе решили соединить свои судьбы Фридрих Хоутерманс и Шарлотта Рифеншталь. Во время поездки ряда участников съезда на Кавказ они поженились (свидетелями были В. Паули и Р. Пайерлс). По семейному преданию, молодая пара, стремясь к оригинальности, оформила свой брак в Сухуми, куда участники съезда отправились на экскурсию. По возвращению в Германию они предъявили выданное им свидетельство, которое никто не смог прочесть, поскольку оно было на абхазском языке!
Фрицу и Шарлотте необычайно понравились и советские физики, и Одесса, может быть, напомнившая Вену (вспомним здание Оперы!).
Мужеложство существовало и в допетровской Руси, и церковью также не одобрялось. Однако государство не обращало особого внимания на эту проблему до 1706 года. В воинском уставе Петра I, скопированном с немецкого образца, впервые назначаются наказания за «это» (естественно, только для военных). И только в 1832 году Николай I вводит в уголовное законодательство Российской империи параграф 995, карающий за мужеложство ссылкой в Сибирь до пяти лет. К этому времени во Франции, Бельгии, Люксембурге и Нидерландах аналогичные статьи были отменены благодаря знаменитому «кодексу Наполеона», гарантировавшему гражданские свободы. Конечно, о равенстве гомосексуалов с гетеросексуалами речь не шла: первых считали развратниками или больными, которых нужно лечить.
Принято считать, что и в России параграф 995 применялся редко. Но лишь на рубеже XIX и XX веков зашла речь об отмене уголовного преследования гомосексуализма. Тем не менее параграф 995 продолжал действовать до 1917 года.
В Советской России гомосексуализм поначалу не был уголовным преступлением. Соответствующая статья появилась в советском уголовном праве лишь в 1934 году: из психического заболевания гомосексуальность опять стала преступной буржуазной развращенностью. Статья 121 пережила и оттепель, и застой. Первая ее часть (то есть именно та, где говорилось про наказание за добровольные действия двух совершеннолетних людей) была исключена из УК РСФСР 3 июня 1993 года. Заметим для ясности, что насилие, принуждение и развратные действия с несовершеннолетними у нас по-прежнему остаются преступлениями, независимо от пола жертвы.
М. Горький
В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодёжь, признан социально преступным и наказуемым, а в "культурной" стране великих философов, учёных, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: "Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет".
Впервые напечатано одновременно в газетах "Правда", 1934, номер 140 от 23 мая, и "Известия ЦИК СССР и ВЦИК", 1934, номер 119 от 23 мая.
В письме от 10 июня 1934 года к одному из своих корреспондентов, просившему написать статью для французского журнала, М.Горький писал: "Рекомендую статейку "Гуманизм пролетариата", напечатанную в "Правде" с месяц назад. Эту статейку очень одобрил товарищ Сталин" (Архив А.М.Горького).
В авторизованные сборники статья не включалась.
Из программной декларации НСДАП
'Те, кто допускает любовь между мужчинами или между женщинами, — наши враги, потому что такое поведение ослабляет нацию и лишает её мужества.”
1.2.1.
Хоутерманс получил от Иоффе приглашение посетить Ленинград и выступить там в докладом о своих работах назнаменитых физтеховских семинарах — теоретическом и общефизическом. Сообщение, сделанное Хоутермансом на одесском съезде, произвело на присутствующих очень благоприятное впечатление. Его доклад, основанный на свежих результатах исследований, назывался «О ширине ядерных состояний и возможности резонансного поглощения частиц атомными ядрами».
За поездкой 1931 года последовало посещение Харькова в следующем году.
В течение нескольких недель семья Хоутермансов жила в Кембридже, пользуясь гостеприимством Блэкетта и других кембриджских физиков, а потом переехала поближе к месту новой работы Фрица. В Англии Хоутерманс стал собирать подписи в защиту политзаключенных. Вместе с Фрицем Ланге, тоже эмигрантом, он занялся микрофотографированием, добившись получения копий газеты «Тайме» величиной с почтовую марку — таким образом они хотели распространять информацию в Германии. Несмотря на эту общественную деятельность и интенсивную работу в фирме И. Шенберга Electrical and Musical Insrtuments Industries Limited, существующее положение, видимо, не удовлетворяло Хоутерманса. В Англии им не было опубликовано ни одной научной работы, может быть, за исключением внутренних отчетов исследовательского отдела фирмы.
Работа этого отдела проводилась под «доглядом» П. Л. Капицы, который был научным консультантом фирмы. Общее направление исследований представляло разработку системы телевидения (иконоскопа). Хоутерманс разрабатывал свой собственный метод усиления изображения. Известен его отчет под названием «Об усилении света и конверсии длины волны путем ускорения фотоэлектронов». Он предлагал создать систему, использующую высокое напряжение, в которой отклонение электронов, попадающих на флюоресцирующий материал экрана, осуществлялось с помощью магнитного поля.
И в Англии дом Хоутермансов был центром встреч физиков, особенно эмигрантов и других иностранцев. Пригород, где они жили, был несколько удален от Лондона, поэтому чаще всего гости оставались на несколько дней. Фриц привлекал людей и был полон идей, как организовать их дальнейшую судьбу. Шарлотта Хоутерманс вспоминает посещение их дома Отто Фришем, Вольфгангом Паули, Гамовым, который только начинал свою эмигрантскую жизнь.
Среди гостей были Лео Сцилард, поначалу пытавшийся устроиться в фирму И. Шенберга, и Фриц Ланге, живший у них дольше всех.
Как раз в это время в Кембридж приехал из Харькова получивший двухгодичную стипендию для работы у Резерфорда А. И. Лейпунский, который был знаком с Хоутермансами и стал проводить почти все уик-энды с ними. Их научные интересы совпадали, а харьковский УФТИ, уже знакомый Хоутермансу, и открывающиеся там возможности представлялись прекрасными. Александр Ильич Лейпунский — человек, по отзывам всех, кто его знал, одновременно и талантливый, и обаятельный, и, кроме того, прекрасный организатор — был энтузиастом УФТИ, к 1934 году превратившегося в один из крупнейший физических центров страны. Институт пользовался поддержкой союзного и украинского правительств и быстро развивался. В его стенах работали И. В. Обреимов (Хоутерманс знал его с 1929 года), Л. В. Шубников, Л. Д. Ландау.
Для настроения Хоутерманса было немаловажно, что денежный фонд для эмигрантов, от которого он получал поддержку, должен был удовлетворять все большее и большее число прибывающих. К тому же, работа в промышленной лаборатории не представлялась ему постоянной. Поэтому, несмотря на все предупреждения и опасения коллег (по свидетельству Шарлотты Хоутерманс, особенно настойчив был В. Паули) относительно такого шага, Ф. Хоутерманс принял фактически официальное приглашение Лейпунского. В самом конце 1934 года (а 1 декабря, как известно, в Ленинграде был убит С. М. Киров) Хоутермансы выехали из Англии. Посетив по пути свою матушку, Эльзу Хоутерманс, и подышав воздухом любимой Вены, Ф. Хоутерманс в конце февраля 1935 года приехал в Харьков и вскоре возглавил в УФТИ одну из лабораторий отдела ядерной физики, руководимого А. И. Лейпунским.
Останься Хоутерманс в Англии его, вне сомнения, ждала бы иная судьба, сходная, быть может, с судьбами других немецких физиков-эмигрантов, того же Отто Фриша или коммуниста Клауса Фукса.
К моменту приезда Ф. Хоутерманса уже сложилось ядро харьковской школы Ландау; в него входили А. И. Ахиезер, E. M. Лифшиц, несколько молодых теоретиков. Надолго приезжали в отдел физики-теоретики из Германии. Назовем уже встречавшихся на этих страницах В. Эльзассера и В. Вайскопфа, а также Г. Плачека из Австрии, венгра Л. Тиссу, американца Б. Подольского. Ф. Хоутерманс, с его общительностью и живым характером, с его глубоким знанием физики, хорошо вписался в этот коллектив. Он стал руководить одной из лабораторий отдела А. И. Лейпунского. Супруги Хоутерманс приехали с маленькой дочкой Джиованной, а вскоре здесь родился их сын — Ян.
1.2.2.
Приводим отрывок из воспоминаний Шарлотты Хоутерманс о Харькове.
Наша квартира не была еще готова, как следовало бы ожидать. Было сказано, что нам предоставляется квартира директора института, пока он находится в командировке за границей, хотя она тоже еще не была вполне закончена. У нас не было выбора, и мы сочли это наилучшим выходом, если вообще здесь был какой-либо выбор.
Это была самая странная квартира из всех, в которых я когда-либо жила. Сам дом был пристройкой к большому институтскому зданию и имел шесть квартир, по две на каждом этаже. Мы занимали ту, вход в которую располагался на третьем этаже. Но собственно в нашу квартиру можно было попасть только по внутренней лестнице, ведущей с третьего этажа на второй, из которого не было выхода в парадную дома. Так как наша спальня была на втором этаже, у меня возникало ощущение, что сплю я в подвале. Комната Бамси (прозвище юной Джиованны) и кухня находились на третьем. Другая комната на этом уровне предназначалась еще одному иностранцу, что вызывало озабоченность Фрица. Внизу же были две комнаты и ванная.
Кошмарные первые несколько недель я никогда не забуду. Фриц заболел, и потом не вполне выздоровел. Мы прибыли в начале февраля, в самое холодное время...
Когда мы, наконец, перебрались в нашу собственную квартиру, там оказалась великолепная терраса, откуда можно было спуститься в сад.
О нем, однако, ничего не осталось в моей памяти. Там было слишком темно для цветов и главным привлекательным местом было дерево, под которым мы часто рассаживались. Я помню как в августе 1937 года мы сидели на этой террасе и, кажется, в последний раз слушали «Kleine Nachtmusik», привезенную из Англии...
Что ж, впечатления иностранцев о «жилищных условиях» в СССР, в основном, совпадают. Вот, что пишет, хотя и несколько педантично В. Мейсснер:
Два относящихся к институту жилых дома — двухэтажные с четырьмя квартирами на каждом этаже. В квартирах по три комнаты, ванная, кухня, туалет, два балкона, вода, газ и электричество. Дома окружены зелеными площадками, на которых еще только будут высаживаться деревья. Пока же площадки и дома находятся в плохом состоянии. В квартирах живут, по преимуществу, научные сотрудники института, механики и т.д. На одного человека должно приходиться не больше одной комнаты. Размеры комнат не должны превышать 10 кв. метров, но комнаты в институтских квартирах больше — примерно 16 кв. метров.
Об институтских квартирах следует еще добавить, что в жилых домах стены в два кирпича и двойные рамы, которые не очень хорошо закрываются, так что на зиму их замазывают замазкой и вообще не открывают.
Комнаты довольно высокие — потолки около трех метров, с настланными полами и окрашенными стенами. В дверях нет ручек — лишь пружинные шариковые защелки и задвижки. Эти защелки почти не действуют, так что двери открыты и никогда не закрываются, даже в ванную и туалет, что нисколько не мешает обитателям квартиры. На находящейся перед окном одной из комнат маленькой крыше (над входной дверью) лежало множество осколков стекла, окурков и тому подобного, которые никто не убирал целую вечность. Краны в ванной покрыты зеленью, хотя дом построен недавно. Наружная штукатурка уже повреждена. Входная дверь в дом — также. Лестницы, в основном, грязные, как и двери в квартиры.
Хоутерманс всегда умел быстро включаться в работу, и уже с середины 1936 года в издававшемся в Харькове журнале Physikalische Zeit;schrift der Sowjet Union появляются его работы.
1.3. Как было 80 лет презрение к ботанам, [геям], интеллигентам и почет уголовникам, так и осталось. Обидно правда?
С течением времени обстановка в институте ухудшалась, а в наступившем 1937 году положение стало особенно напряженным. Тучи, впрочем, начали сгущаться и раньше. В ноябре 1935 года арестовали сотрудника теоретического отдела М. А. Кореца. Вскоре, благодаря хлопотам сослуживцев, он был освобожден.
С тем, чтобы в 1938 году, уже в Москве, быть арестованным на долгие годы.
Это вселяло некоторые надежды. Однако, 1 марта 1937 года был арестован А. Вайссберг (незадолго до этого была арестована его жена, художница, якобы за то, что расписывая фарфоровые изделия, она наносила на них свастику, впрочем, были и более абсурдные обвинения). 5 августа в один и тот же день арестовали Розенкевича и Шубникова, в сентябре — В. С. Горского —талантливейшего экспериментатора, руководившего одной из лабораторий УФТИ. Все трое были расстреляны в начале ноября 1937 года.
Ареста и обвинений не избежал и Ф. Хоутерманс.
Обвинения, которые были предъявлены харьковским физикам, как советским гражданам, так и иностранцам, приблизительно одинаковы.
Просмотр арестных дел А. Вайссберга, Ф. Хоутерманса, В. С. Горского, Л. В. Розенкевича, Л. В. Шубникова, Л. Д. Ландау (арестованного в Москве в апреле 1938 года) позволяет представить механизм формирования обвинений.
Допрашиваемые на вопрос, скажем, о том, с кем они встречались на работе и вне ее, перечисляют фамилии своих коллег и друзей. А затем, под давлением следствия, такие встречи превращаются в конспиративные собрания контрреволюционной организации, посвященные подготовке планов шпионской, диверсионной и террористической деятельности. Или же подследственные сообщают, кого из иностранных специалистов, работавших в Харькове, они приглашали на эти встречи. Под пером следователя это превращается в вербовку «вражеской агентуры». В свою очередь, иностранные физики тоже, оказывается, занимались вербовкой. Так, предваряя рассказ об аресте Хоутерманса, отметим, что его рекомендация В. Эльзассеру посетить Харьков была представлена как засылка последнего туда в качестве агента (Эльзассер приезжал в Харьков в октябре 1930 года), а встреча с И. В. Обреимовым в Берлине в 1929 году в одном из кафе на Курфюрстердам — вербовкой с передачей «секретных сведений». Та же ситуация и с будущим харьковским сотрудником Хоутерманса В. П. Фоминым.
Вот характерный пример таких показаний, полученных от Л. В. Розенкевича (протокол допроса от 12-13 августа 1937 г.; его датировка показывает, что он проводился, как это было принято, в ночное время).
Розенкевич «показал»: «В беседах со мной Шубников, Иваненко, Вайссберг очень много говорили по различным политическим вопросам.
Вайссберг критиковал линию партии и правительства в борьбе с кулачеством, рассказывал о политической жизни за границей, о возможных, с его точки зрения, иных направлениях политики партии и правительства СССР, усиливая и активизируя таким образом наши контрреволюционные настроения и постепенно вводя их в русло троцкистских. Вайссберг много и часто говорил на политические темы, авторитетно и безапелляционно доказывал неправильность мероприятий ЦК ВКП(б) и советского правительства по ряду вопросов». Из дальнейшего следует, что Вайссберг возмущался жестокостью расправы, последовавшей за убийством Кирова.
В ранг антисоветской деятельности возводились обсуждения внешней и внутренней политики СССР, соображения о связи между фундаментальной и прикладной физикой, философские аспекты физических теорий. Характерно, что наиболее дружно все арестованные, включая потом и Хоутерманса, признавались в своем несогласии с принятием незадолго до их ареста закона о запрещении абортов.
Причина, видимо, в том, что они действительно считали его неправильным и без всякого давления говорили о нем в процессе следствия, полагая невозможным придание этой критике политической окраски. Но и это рассматривалось как неопровержимое свидетельство их контрреволюционной деятельности и агитации. Сюда добавлялись абсурдные обвинения в срыве работ по оборонной тематике в УФТИ, преувеличении роли исследований по физике ядра, травле некоторых сотрудников, и тому подобное.
Из веселых «маленьких вечеров физики» первых лет пребывания Хоутермансов в Харькове они превращались в тревожные и грустные встречи физиков, обеспокоенных своей судьбой и судьбой своих товарищей.
Вот что пишет об атмосфере тех дней 1937 года Шарлотта Хоутерманс.
Это лето вряд ли для кого-либо было добрым. В конце августа начались большие показательные процессы, предшествуемые слухами и спекуляциями. Но вначале все это казалось не принадлежащим нашему миру.
Страхи постепенно нарастали по мере приближения зимы. Политическая ситуация становилась столь неопределенной, что мы были бы рады уехать как можно скорее. К несчастью, мы не знали, как это осуществить. У нас не было денег, работы за рубежом. Большинство наших друзей также были обеспокоены. Еву (жену Вайссберга) уже арестовали, за ней взяли Алекса. И тогда мы приняли окончательное решение уехать...
Описание последующих событий этого года, включая увольнение из института, арест мужа и расставание с ним на долгие годы, настолько ярко дается самой Ш. Хоутерманс, что автор решил включить его в эту книгу.
1.3.1. Последние месяцы в СССР
(воспоминания Шарлотты Хоутерманс)
Друзья обещали снабдить его всем необходимым, а я могла бы попытаться организовать помощь из-за границы. У меня не было ни малейшей идеи, куда я должна направиться, или как я буду жить. Я была полностью опустошена, все чувства притупились, не осталось даже слез. А дети беспрерывно задавали вопросы. В эти дни я мало занималась ими, и теперь они хотели знать, что случилось, как все нормальные дети, где их папа. Я не знала, но что-то им отвечала. Он остался в их памяти, они любили его всегда, и мое сердце разрывалось от горя.
Путешествие было недолгим. Большинство пассажиров сошло на первой же станции. В мягком классе осталось всего несколько человек.
Когда мы подъехали к границе, все должны были выйти из поезда, пройти паспортный контроль и таможенный досмотр. Вместе с двумя детьми у меня было 18 мест багажа. Каждый из них держал при себе саквояжик с игрушками, один — красный, другой — голубой. У меня в руках был коричневый, Фриц подарил его мне, когда мы были в Лондоне. Когда досмотр закончился, кто-то из военных стал изучать мою визу. Позднее я узнала, что один из военных был генерал. Он и сказал мне, что я не могу ехать дальше, а должна ждать следующего поезда, если мне вообще разрешат выехать. На платформу был выгружен весь наш багаж и дети — усталые и голодные. Я спросила, где могу дожидаться следующего поезда, поскольку вблизи от станции не было видно ни города, ни какого-нибудь поселка. Мое поведение стало вызывающим, я хотела произвести на них впечатление и дать понять, что так нельзя обращаться с иностранным специалистом, и я заслуживаю лучшего обращения. Меня спросили: «Где ваш муж?» — «Он еще в Москве. Он планировал выехать, как только сможет, закончив свои дела, вероятно, со следующим поездом». — «В какой гостинице он проживает?» — «Я не знаю, поскольку он должен был переехать в другую гостиницу после моего отъезда». — «Хорошо». Итак, я могу остаться в домике в конце платформы. Комнату мне предоставят железнодорожники. Еду будут приносить из привокзального ресторана.
Домик оказался чистеньким, и в нашей комнате оказалось две кровати с огромными подушками. Совершив несколько походов, я одну за другой перенесла все наши вещи, сложив их перед входом и раскрыв только то, что было необходимо, а затем пошла на кухню, где не очень опрятная женщина готовила еду и предложила нам чай и молоко.
Следующий поезд прибывал на следующее утро и отправлялся на Ригу в 10 часов утра. Мы встали рано, оделись и были готовы задолго до его прихода. Но от генерала пришел приказ, что мне не разрешается выехать. Позже, он пришел и снова начал меня допрашивать. Где же мой муж? Где в паспорте фото детей? Я отвечала что-то вроде того, что мой муж мог поехать в Ленинград и выехать оттуда в Финляндию, так что мы могли бы встретиться в Стокгольме. Что касается фотографий, я объясняла, что, согласно международным законам, дети вписываются в паспорт матери без фотографий. «А как вы докажете, что это ваши дети, а не чьи-то русские дети?» В этот момент все понимавшая дочка с плачем бросилась ко мне: «Мамочка, не оставляй нас!». После этого я безнадежно пыталась убедить это чудовище в форме, что никакая мать не оставит своих детей в обмен на других.
Он был непреклонен. Он задавал снова и снова все те же вопросы, но, наконец, покинул нас. Наступило следующее утро, но никакого разрешения уехать не последовало. Нас кормили три раза в день. За комнату я должна была платить из оставшихся у меня 50 рублей, которые в последний момент друзья заставили взять у них. Но за еду я отказалась платить, и очень удивилась, что нас продолжают кормить...
Дни текли медленно. Мы не покидали станцию. Поблизости не было никакого другого дома, деревни, холмов или леса — только покрытая снегом плоскость вплоть до самого горизонта...
Каждый вечер являлся генерал, словно друг с визитом. Каждое утро мы запаковывали вещи и готовились к отъезду. На девятый день он спросил, нет ли у меня кого-нибудь в Москве, кто бы поручился за меня.
Я дала ему официальный телефон тех, кто сообщил мне об аресте мужа.
И на следующее утро, 16 декабря, разрешение было дано. Это был последний день, когда я могла выехать по имеющейся у меня визе. Снова таможенный досмотр, затем поезд, и никаких носильщиков. Мы, наконец, сели. Колеса начали проворачиваться. Мы снова были в пути, но все еще в русском поезде, с русским персоналом. Но мы поехали.
Еще при таможенном досмотре я заметила мужчину и женщину, которые мне показались принадлежащими к какому-то посольству. Они не были русскими, и не говорили ни по-немецки, ни по-английски.
Невозможно было сказать о них что-то определенное. Что-то казалось в них ненастоящим, но я рискнула заговорить с ними, поскольку моей первой заботой было бы раздобыть хоть немного денег по прибытии в Ригу. Это не сработало. Они просто не поверили, что я смогу вернуть деньги, а, может быть, они сочли меня шпионкой НКВД. Мне кажется, что в Динабурге русские, наконец, покинули поезд.
1.3.2. В Риге
Когда поезд прибыл на вокзал в Риге, было уже темно и очень холодно.
У меня не было денег ни на носильщиков, ни на такси, но, слава Богу, наш багаж был с нами. Я вспоминаю себя и детей, сидящими на горе вещей напротив дверей в офис, где пыталась обменять деньги. У меня еще было 100 швейцарских и 100 французских франков, которые друзья одолжили мне в Москве. Каждая банкнота была туго свернута и вшита в помпоны на детских шапочках... Я выудила их оттуда, обменяла на латвийские деньги, и, наконец-то, смогла нанять носильщика, говорившего по-русски и разыскавшего нам такси. Таксисту я дала адрес родителей одного из друзей Фрица. Кажется, кто-то из них был архитектором, а другой — китаеведом. Они знали Фрица, и я надеялась, что они смогут нас приютить на время.
Казалось бы, чего проще — дать адрес таксисту, и тот доставит вас на место. Но таксист сразу же сказал, что такого адреса в Риге не существует. Три или четыре дня назад, сказал он, все улицы в городе были переименованы, а он не очень-то знает их прежние наименования.
Споры ни к чему не привели, и тогда я спросила его, не знает ли он какой-нибудь недорогой, но приличный отель. Таксист доставил нас к его дверям, вынес багаж, портье провел в холл, куда вышел улыбающийся хозяин, похожий на Гинденбурга. Он говорил по-немецки, потрепал Яна по щеке: «Хороший гитлерюгенд». У меня не хватило духу повернуться и уйти. Портье понял, что мы из России: «Из Москвы? —
Этот убийца Сталин!» Он взял что-то из багажа и я последовала за ним к лестнице. Предоставленный нам номер был очень чистым, и там была ванна с горячей и холодной водой. Я попросила принести что-нибудь поесть, потом вымыла детей и уложила их в постель. Они вконец вымотались, хныкали, но вскоре уснули.
Наконец-то и я почувствовала себя освободившейся от всей грязи, накопившейся за время ожидания на пограничной станции. До этого в Москве мне было совсем не до сна, там я была совершенно в сверхъестественном состоянии, жизнь перестала делиться на время от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Мы забыли о хороших кроватях и обычных бытовых подробностях. Наша одежда была в ужасном состоянии. Белье, хотя и сравнительно чистое, совершенно износилось.
Насколько я поняла, портье был раньше царским офицером. Он ненавидел большевиков и с нетерпением ждал начала контрреволюции.
Он зарабатывал мало и представлялся мне типичным русским беженцем, из числа скопившихся в то время в Латвии. Я не верила его рассказам, так как находилась в таком положении, когда доверять никому было нельзя. Но он сообщал мне новости, и я предпочитала общаться с ним, а не с нацистом-хозяином.
Срок действия моего немецкого паспорта истекал во вторник. Это был старый паспорт, выписанный в Москве всего на несколько недель.
Я уже говорила о своем посещении германского посольства в Москве.
Это был ужасный эпизод, поскольку посольство находилось, несомненно, под постоянным наблюдением НКВД, которое брало на заметку всех посетителей. В тот момент я не обратила внимания на короткий срок действия паспорта. При нормальных обстоятельствах это обеспокоило бы меня, но, по моим меркам, это было небольшим осложнением по сравнению с тем, что обрушилось на меня в тот момент. В СССР проблемы у меня возникали ежесекундно. Мы должны были выжить, избежать тюрьмы, а попасть в нее можно было в любой день, в любую ночь, и потому события, которые должны были произойти через неделю, меня не волновали. Но в Риге все это превратилось в проблему. В тот день я впервые задумалась о будущем. Мы убежали из России.
Куда теперь нам направиться? Детям нужен был отдых, спокойные дни. Я боялась, что мы втроем могли заболеть на нервной почве или подхватить какую-нибудь заразу. Но пока дети были здоровы, умыты, выспались в свежих постелях, хорошо накормлены. Несколько дней такой жизни были бы нам чрезвычайно на пользу.
Я поделилась своей проблемой относительно паспорта, срок действия которого истекал в следующий вторник, 21 декабря, с экс-офицером.
Это было 17 декабря. Он дал мне адрес германского консульства и объяснил, как его найти. Я оставила детей на попечение горничной, и, кроме того, Бамси (семейное прозвище дочери Джиованны), которой было тогда пять с половиной лет, уже могла позаботиться о Яне. Они помахали мне из окна своими ручонками.
Посольство и консульство были в одном здании, и вначале я обратилась к представителю консульства, показав свой паспорт. Мы прибыли только вчера, объясняла я, у меня двое маленьких детей, им нужен отдых, и у нас нет возможности сразу же ехать дальше. Он не дал мне договорить и произнес скрипучим голосом официальную речь мелкого служащего, должным образом исполняющим свои обязанности. Разве я не знаю, что мой гражданский долг — следовать в Германию как можно скорее через Тильзит? Я не должна была оказаться в Риге, мне следовало пересесть на поезд, следующий в Тильзит, еще в Динабурге.
Следует ехать в Тильзит немедленно, обратиться к официальным представителям, занимающимся реэмиграцией, и ехать в Берлин. Я заметила, что единственной возможностью для меня выехать из Москвы был поезд Москва-Рига, и не было возможности или необходимости пересаживаться в Динабурге, кроме того, — я тут же это выдумала — в данный момент у меня нет денег, и я жду их из Швеции, а переведены они могут только в Ригу. Поэтому я должна ждать здесь и не в состоянии выполнить этот план. Он продолжал относиться ко мне диктаторски, почти как к преступнице, как будто я совершила огромное правонарушение, вообще явившись сюда. «Нет никакой необходимости ждать денег из Швеции, — заявил он, — по приезде в Тильзит вам дадут билеты и пищу, а как только вы появитесь в Берлине, вам следует пойти на Александерплатц (полицейское управление) и вы получите все необходимое».
При этих словах я похолодела и с трудом обрела речь. Мне вовсе ничего не нужно — я состоятельная женщина (придумывала я на ходу), я не хочу рисковать здоровьем своих детей! Потом я потребовала встречи с послом... Наверху атмосфера была уже другой. Посол несомненно был представителем догитлеровской администрации и казался почти симпатичным. Я попыталась внушить ему, что должна ехать в Скандинавию, где с помощью друзей надеялась организовать освобождение мужа, но не уверена, что мне позволят выехать из Германии, если я там окажусь. Но он повторил, что я должна явиться на Александерплатц и там получить разрешение на поездку в Копенгаген, но мне придется оставить детей в Берлине. Я расплакалась. Посол был любезен, но ничем не мог мне помочь...
Когда я покинула посольство, я сказала себе, что ни при каких условиях не поеду в Германию. Я должна вернуться к своим близким, и для этого надо было тщательно продумать следующий ход. Мои надежды на помощь немцев рухнули, и теперь я знала, что Третий Рейх не менее опасен для меня, чем Советский Союз.
В отеле портье расспросил меня о случившемся, о друзьях и знакомых и, узнав, что такие есть в Копенгагене, посоветовал обратиться к ним немедленно. Я никогда не перестану его благодарить за этот совет.
Более того, он взял у меня тексты телеграмм и ушел, чтобы их отправить. Первая была Нильсу Бору. Она была очень короткой, и в ней говорилось, что Фриц арестован, и что я прошу его помочь мне уехать из Риги в Копенгаген. Вторая была адресована друзьям Фрица в институте Бора, так как я надеялась, что они все еще там. Их имена я запомнила навсегда: Меллер, Плачек, Розенфельд, Гамов, Нейгебауэр...
Эта телеграмма была более длинной, в ней приводились некоторые детали событий и там содержалась просьба о деньгах.
1.3.3.
После этого я уснула, и утром меня разбудил настойчивый стук в дверь. Оказывается, портье принес телеграмму, отосланную из Копенгагена. Она пришла еще ночью, но портье решил дать нам поспать. По счастливой случайности, погода в Норвегии в это время была настолько неподходящей для катания на лыжах, что сотрудники института Бора отложили свою рождественскую поездку туда. Они, вместе с Бором, собрались в институте, когда пришли мои телеграммы, и стали думать, какие им следует предпринять шаги в отношении меня.
В телеграмме Бора говорилось: «Встретьтесь с датским послом по вопросу о визе. Деньги будут высланы вам через Стокгольм. Нильс Бор». Причина такого кружного пути объяснилась позже. Им не разрешили послать деньги прямо в Ригу, а в Стокгольме счет имел только Нейгебауэр.
Было субботнее утро. Я отправилась в посольство с телеграммой в руках. Наверно я выглядела в тот момент гораздо старше своих 37 лет и очень усталой. Возможно, поэтому посол (а был нерабочий день) принял меня холодно, заявив, что все это я сочинила сама, и он не может проверить мою историю. Кто-нибудь должен подтвердить ее. Кроме того, мне, как немецкой гражданке, нет необходимости запрашивать визу, чтобы приехать в Данию. И паспорт мой истекает во вторник 21 декабря, а в такой ситуации посол вообще не видит, чем бы он мог быть мне полезен. Все это было произнесено очень корректно, но бездушно.
Я была для него мелкой помехой и он напрасно тратил время. Единственное, в чем я смогла его убедить, — послать телеграмму Бору. Он не обещал мне позвонить в отель, когда придет ответ, но «позволил» еще раз придти в понедельник за возможным ответом, впрочем, он сомневался, что тот придет.
Через несколько часов пришли деньги из Стокгольма, и я немедленно уплатила за номер, телеграммы и заказала билет на Копенгаген.
В понедельник утром я снова была у дверей посольства Дании. На этот раз я нарядилась получше и надела купленную в Москве превосходную шубу, которая, впрочем, оказалась на четыре размера велика: рукава были настолько длинные, что волочились по полу (так в оригинале). К тому же на улице было тепло. Тем не менее, посол вел себя как совсем другой человек. Он оценил мою шубу и был более любезен. Оказалось, что в субботу он послал шифрованную телеграмму Бору и получил ответ — тоже шифрованный. Посол ответил в том же духе, что и мне — он ничем не может помочь. Тогда Бор проконсультировался с министром внутренних дел, который предложил Бору сообщить послу, что тот должен выдать визу в любом случае. Датский посол ответил, что он не хочет и не может сделать это, что он снимает с себя всякую ответственность и будет действовать не иначе, как по приказу министра. Приказ прибыл. Посол не смягчился и не изменил своего отношения ко мне. Но он поставил печать на въездную визу в моем паспорте и подписал ее.
Срок паспорта заканчивался на следующий день. Я кинулась в латвийское министерство, чтобы получить разрешение на выезд из страны, но не в Германию, а в Данию — морем. Судно — единственное на этой неделе из тех, что не заходило в германские порты, — отправлялось как раз 21 декабря. Я купила на него билеты. Я сказала «прощай» русскому экс-офицеру и семье того самого друга Хоутерманса, чей адрес не мог отыскать таксист, но которого я все-таки нашла и кто помог мне устроиться на этот рейс.
И мы очутились в Балтийском море на пути в Данию.
Путешествие заняло целую неделю. Это было маленькое каботажное судно с небольшим экипажем. Единственными другими пассажирами были цирковые акробаты — немцы, путешествовавшие из страны в страну. У нас была одна из двух кабин, а в дополнение — небольшое помещение, где мы обедали... Приближалось Рождество.
1.4.
Давно было замечено, что, если бомбардировать ядра альфа-радиоактивного элемента альфа-частицами, испускаемыми теми же или другими ядрами, то они не проникают внутрь ядра, хотя их энергии могут даже превосходить величину энергии частиц, испускаемых самими этими ядрами. Наблюдалась какая-то странная асимметрия.
Простой механический пример хорошо передавал ее сущность. Тело, соскальзывая без трения с гладкой горки, приобретает некоторую энергию. Однако этой (и даже большей) энергии оказывается не достаточно для того, чтобы это же тело взобралось на вершину той же горки. Горкой в данном случае был барьер кулоновских сил, отталкивающий от положительно заряженного ядра положительно же заряженные альфа-частицы.
Резерфорд в своей статье 1927 года предложил такой, суперклассический (но далекий от квантовой механики), образ. Представьте себе, писал он, что из гавани в открытый океан выходит большой корабль.
Его буксируют два портовых корабля. Только выйдя из гавани, лайнер пускается в самостоятельное плавание, отпустив своих буксировщиков.
Вот и из ядра вылетает не заряженное ядро атома гелия (альфа-частица), а нейтральный атом гелия. Лишь преодолев кулоновский барьер, атом теряет два электрона, которые возвращаются назад, в «материнское ядро» (о нейтронах в то время не знали, и ядра полагались состоящими из протонов и «внутриядерных» электронов).
Гамов, по его собственным воспоминаниям, на второй или третий день пребывания в Геттингене зашел в университетскую библиотеку, чтобы посмотреть свежие физические журналы, натолкнулся на статью Резерфорда и нашел разгадку этого парадокса.
Она сводилась к тому, что квантово-механические соотношения не запрещают частице проникать в область, формально соответствующую отрицательной ее кинетической энергии. Подобное поведение квантово-механического объекта, аналогичное известному в оптике явлению полного внутреннего отражения, получило название туннельного эффекта. Частица как бы прорывает туннель в энергетической горе, окружающей атом. Гамов развил подробную теорию туннельного эффекта и не только пояснил, таким образом, причину волновавшего физиков парадокса, но и вывел на основе своей теории формулу, описывавшую ранее наблюденный экспериментальный закон Гейгера-Нэттола — зависимость времени жизни радиоактивного ядра от скорости (или, что то же, энергии) вылетающей из него альфа-частицы.
Работа Гамова, точнее, доклад, который он прочел на семинаре у Борна, произвела сильнейшее впечатление на собравшихся, включая и самого Борна. Об этом много позднее вспоминали участники семинара будущие лауреаты Нобелевской премии Е. Вигнер и М. Дельбрюк и ассистент Нильса Бора — Леон Розенфельд.
Такое же сильное впечатление произвел доклад и на Хоутерманса, который хотя и был экспериментатором, всегда глубоко интересовался теорией (теоретики, склонные к некоторому снобизму, говорят в таких случаях о «думающем экспериментаторе»). Вскоре, ближе познакомившись и подружившись с Гамовым, Хоутерманс предложил ему опубликовать совместную статью, развивающую и математически уточняющую представленную в докладе теорию.
Вот как рассказывает о возникновении этой совместной работы Гамов: «Во время пребывания в Германии я подружился с веселым австрийским физиком Фрицем Хоутермансом. Он недавно получил степень доктора философии по экспериментальной физике, но всегда с большим интересом относился к теоретическим проблемам. Когда я рассказал ему о своей работе по теории альфа-распада, он настоял на том, что ее нужно сделать с большей точностью и более детально».
Это всего лишь четвертая публикация Хоутерманса (и шестая — Гамова).
Она называется «О квантовой механике радиоактивных ядер».
Значение идеи Г. Гамова определялось не только двумя важными обстоятельствами: применением аппарата только что разработанной Э. Шредингером волновой механики для внутриядерных процессов и созданием наглядного образа «туннельного эффекта», но и достаточно строгим объяснением эмпирического соотношения между постоянной радиоактивного распада элементов, t, и энергией альфа-частиц, Е, ими испускавшихся: ln t = А + B/E (А и В константы).
Это и есть экспериментально обнаруженный закон Гейгера-Нэттола.
Именно эту задачу решили Гамов и Хоутерманс в своей работе.
Упомянутый закон прямо следовал из их вычислений. Поскольку в их расчетах форма потенциального барьера ядра определялась через радиус ядра и его заряд, при сравнении с экспериментальными данными один из изотопов трех радиоактивных семейств альфа-излучателей использовался для нормировки: Rn-222 (RaEm — по тогдашним обозначениям) в семействе урана, Rn-220 (ThEm) — в семействе тория и Rn-219 (AcEm) — в актиниевом семействе. Всего сравнение было приведено для 23 изотопов. Оценив погрешность и сознавая все еще неполноту примененного описания процесса проникновения альфа-частицы через барьер, Гамов и Хоутерманс обсудили введение в потенциальную функцию члена с азимутальным квантовым числом и на этом, практически, остановились, считая, что дальнейшие уточнения в расчетах пока преждевременны, поскольку далеко еще не все известно о строении ядра.
Современная теория альфа-распада более строго учитывает внутреннее строение ядра (напомним, что, по тогдашним представлениям, ядра состояли из протонов и электронов, правда, это обстоятельство никак не отмечалось авторами), поскольку альфа-радиоактивные ядра, как оказалось, значительно отклоняются от сферической формы (т.е. знания одного радиуса недостаточно), но это не уменьшает значения работ Г. Гамова, единственным соавтором которого по этой проблеме был Ф. Хоутерманс.
Гамов в конце августа 1928 года уехал из Геттингена в Копенгаген к Нильсу Бору. Хоутерманс некоторое время оставался в Геттингене, а потом переехал в Берлин.
1.4.1.
Но не только использование Хоутермансом (и его соавторами) новейшего аппарата теории, но и выявление физического смысла предлагаемого объяснения, будь то альфа-распад или другие загадки, о которых говорится ниже, являются не только хорошей иллюстрацией к провозглашенному Н. Бором принципу, но и много говорят об интуиции Хоутерманса.
В то время Хоутерманс не оставлял размышлений о туннельном эффекте. Что мешает двум энергичным протонам сблизиться настолько близко, чтобы слиться друг с другом? Ведь, как это показал Гамов (и независимо от него англичанин Р. Герни и американец Э. Кондон) протонам не обязательно обладать энергией, соответствующей высоте энергетического барьера другого протона.
Тут тоже возможно туннельное просачивание. А подобное слияние двух протонов в ядро гелия должно сопровождаться большим энерговыделением, поскольку масса ядра гелия меньше суммы масс двух протонов (атомные массы элементов к тому времени, благодаря работам Ф. Астона и его последователей, были известны достаточно точно). Разница масс ;m при этом выделяется в виде энергии: E = ;mс^2
Такое поистине революционное представление позволяло понять, за счет чего звезды, включая наше Солнце, так интенсивно и с таких давних пор расточают в окружающее их космическое пространство потоки энергии. Именно к нему пришли Ф. Хоутерманс и его коллега по Высшей технической школе, британский ученый Р. Аткинсон.
Прикидочные расчеты показали правильность их теоретических соображений, и статья, содержавшая ссылки на Гамова, была в марте 1929 года направлена в Zeitschrift f;r Physik с несколько эксцентричным заголовком «Как можно состряпать ядро гелия в потенциальном горшке» (Wie kann man einen Heliumkern in Potentialtopfkoche). Правда, редакция заменила его на вполне академическое название «К вопросу о возможности синтеза элементов в звездах» (Zur Frage der Aufbau;m;glichkeit der Elemente in Sternen).
Здесь не обошлось без интересного казуса, о котором в статье памяти Хоутерманса и в своей автобиографической книге вспомнил Г. Гамов.
Так как Аткинсон был астрономом-наблюдателем, а Хоутерманс —физиком-экспериментатором, Гамов помогал им в теоретической части работы. Все трое отправились покататься на лыжах в австрийскую деревушку в Альпах. Основная проблема, для разрешения которой потребовался совет Гамова, состояла в расчете механизма потери энергии протона за счет испускания гамма-кванта при проникновении в ядро.
Гамов предложил использовать формулу для дипольного излучения (тогда полагали ядра атомов состоящими из разноименно заряженных протонов и электронов). Это завысило выход энергии в 10000 раз.
К счастью, была сделана другая ошибка: эффективное сечение столкновения протона с ядром было взято равным геометрическому поперечному сечения ядра, а не правильной величине, равной длине волны де Бройля теплового нейтрона, что при рассматриваемых условиях занизило выход энергии тоже примерно в 10000 раз. Гамов пишет в своих воспоминаниях: «Эти две ошибки погасили друг друга, и числа или значения, данные в статье Аткинсона и Хоутерманса, опубликованной в 1929 году, находятся очень близко к получаемым в современных расчетах. Этот случай противоречит утверждению, что "две ошибки не приводят к правильному результату". Хоутерманс и Аткинсон были первыми, предположив в своей статье, что термоядерная реакция, происходящая внутри звезд, есть следствие последовательного захвата четырех протонов ядром некоторого легкого элемента с его последующим переходом в альфа-частицу. В то время было еще невозможно указать конкретно легкое ядро, которое реагировало бы с протонами внутри звезд, и это было сделано десятью годами позже Гансом Бете в США и Карлом фон Вайцзеккером в Германии, которые показали, что потенциальная яма Аткинсона-Хоутерманса есть ядро углерода».
Заметим здесь, что в своих первых статьях на эту тему, как и в своей Нобелевской лекции 1967 года, Г. Бете сослался и на Хоутерманса с Аткинсоном, и на Гамова.
Нужно отметить, что, кроме этой работы, Хоутерманс и Аткинсон
опубликовали еще несколько статей, в том числе и в Nature —
«Превращение легких элементов в звездах», закрепивших за Хоутермансом звание первопроходца в этой фундаментальной проблеме. Тем не менее, не обошлось без «приключений». Например, в популярной книге В. А. Бронштэна «Гипотезы о звездах и Вселенной» (М.: Наука, 1974, 384 с.) на с. 53 говорится об авторах как американских физиках.
В изданной у нас книге У. Корлисса «Загадки Вселенной» (М.: Мир, 1970, 248 с.) в главе «Как работает звезда» на с. 99 говорится о Фридрихе Хоутермансе как австрийском физике (что ближе к истине), причем, Аткинсон, валлиец по происхождению, назван английским астрономом. В книге же С. Миттона «Дневная звезда» (М.: Мир, 1984, 208 с.) на с. 75 речь идет уже только о британском астрономе Аткинсоне...
1.4.2.
Поскольку мы рассказали о колоритной личности одного из соавторов Ф. Хоутерманса — Г. Гамове, уместно сказать здесь несколько слов и о другом соавторе — Роберте д'Эскурте Аткинсоне (таково его полное имя). Он закончил Оксфордский университет (Hertford College) в 1922 году и остался там демонстратором у Фредерика Линдеманна, профессора экспериментальной философии (Professor of Experimental Philosophy). Тот, используя свои связи, устроил его на двухгодичную стажировку в Германию за счет благотворительного Рокфеллеровского фонда (по свидетельству В. Вайскопфа, который примерно в то же время сам был стипендиатом фонда, денежное содержание стипендии фонда составляло 150-200 фунтов стерлингов в год).
Стараниями А. Ф. Иоффе стипендию получили несколько советских физиков того времени, в том числе Л. Д. Ландау.
Пробыв два года ассистентом Высшей технической школы в Берлине, Аткинсон не вернулся в alma mater, а в поисках более обеспеченной карьеры переехал в США в Rutgers University в Нью Джерси. Там он работал до 1937 года и, вернувшись в Англию, получил должность старшего ассистента в Королевской Гринвичской обсерватории. В начале 60-х годов он достиг вершины своей научной карьеры, став президентом Королевского астрономического общества. Таким образом, Аткинсона по праву называют астрономом.
Короткое сообщение в Nature (оно было получено редакцией 12 апреля 1929 г.) опередило публикацию в Zeitschrift f;r Physik. В нем авторы, отталкиваясь от уже проведенных расчетов о проникновении альфа-частицы внутрь ядра, сообщают о расчетах по проникновению протонов. Последние, по сравнению с альфа-частицами, должны иметь значительно большую проницательную способность, и вероятность преодоления ими энергетического барьера оказывается, по результатам расчетов, максимальной при скорости протонов, в 3-4 раза превышающей наиболее вероятную их скорость, следующую из распределения Максвелла. Процесс наращивания массы, т.е. присоединения еще одного или нескольких протонов, имел бы разумное обоснование, если бы барьер новообразованного ядра при этом не повышался. Хоутерманс и Аткинсон предположили, что потеря энергии происходит за счет гамма-излучения протона в момент его присоединения («a proton will anchor itself there by radiating»). Одним из продуктов такого синтеза был бы изотоп бериллия Ве-8, который из-за неустойчивости распадается на два ядра гелия.
Таким образом, гелиевый материал все время восполняется, а вся реакция лимитируется только количеством имеющихся протонов.
Авторами были рассмотрены легкие ядра, включая углерод, и рассчитана правильная по порядку величины энергия, выделяющаяся в подобном процессе, что, собственно, и поддерживает высокую внутризвездную температуру. Заключительная фраза заметки в Nature: «Кажется, заслуживает внимания исследование взаимодействия протонов с легкими элементами в лаборатории и проведение экспериментов в этом направлении», опередила события в физике на добрых 30 лет!
Репутация Ф. Хоутерманса как «думающего экспериментатора» еще более укрепилась. Гамов, оставшийся почти на полгода в Копенгагене (с сентября 1928 по май 1929 года), обеспечил Хоутермансу не только «паблисити» в Копенгагене, но еще и приглашение в Институт теоретической физики Нильса Бора. А знакомство с Бором — это, по словам П. С. Эренфеста, выдающегося физика-теоретика, самое важное событие в жизни молодого физика. Хоутерманс почувствовал это сразу. Но он еще получит возможность убедиться в этом существенно позже, о чем будет рассказано дальше.
1.4.3.
Закончим рассказ о «звездной» работе Хоутерманса еще одним эпизодом. В книге Р. Юнга «Ярче тысячи солнц», одной из первых и на Западе и у нас, где рассказывалось об истории урановых исследований и связанных с ними событиях и людях, есть такой эпизод. Место действия— Геттинген, время — конец 20-х годов. Летним вечером двое молодых людей прогуливаются по широкому валу, окружающему город, и любуются звездным небом. Молодой человек задумчиво говорит своей спутнице: «Кажется, я теперь знаю, почему они светят!» Позднее эта сцена вошла в истории создания водородной бомбы. Она кочевала из книги в книгу. В одной из опубликованных монографий это задумчиво-меланхоличное замечание ошибочно приписывается упомянутому выше Г. Бете. То, что оно приводится и в этой книге, вполне оправданно:
молодым человеком был Хоутерманс, а его спутницей — его будущая жена — Шарлотта Рифеншталь.
Это та самая женщина, которую с двумя детьми высадили из поезда на советско-латвийской границе при ее бегстве из СССР. Эльзассер вспоминает геттингенские времена: «Как единственная женщина в нашем кружке, она автоматически оказывалась в центре внимания повсюду, где появлялась, но владела искусством скрывать свою женственность, когда та становилась возбуждающей компонентой. Она происходила из Вестфалии, где ее отец был редактором газеты... Ее научные интересы были довольно необычными для женщины из общества. Она защитила докторскую диссертацию у физико-химика Таммана в Геттингене, но проводила большую часть своего времени среди толпящихся в институте Франка. После защиты диссертации она провела некоторое время в Соединенных Штатах, где преподавала в Вассар Колледже в штате Нью-Йорк, одном из лучших женских учебных заведений, но, очевидно, без особого успеха, который пришел к ней позже. Так или иначе, она вернулась в Германию и вышла замуж за Хоутерманса».
Нельзя не упомянуть еще об одном событии, связывающем трех молодых людей: Хоутерманса, Шарлотту и Гамова. Речь идет о немецком переводе книги Г. Гамова «Строение атомного ядра и радиоактивность», сделанном Фрицем и Шарлоттой и вышедшем в 1932 году.
Через несколько лет, отправившись на Сольвеевский конгресс по ядерной физике, Гамов останется «невозвращенцем» на Западе, и, возможно, одна из причин этого — желание иметь лучшие условия для творческой деятельности. По этой же причине и примерно тогда же Хоутермансы перемещаются в противоположном направлении — в СССР.
1.5.
Есть три документальных свидетельства, относящихся к тюремной одиссее Фридриха Оттовича Гоутерманса — так обозначен он в официальных документах НКВД. Хронологически эти документы выстраиваются в такой последовательности:
1. «Дело № 15844 по обвинению Гоутерманса Фридриха Оттовича» из Архива НКВД-КГБ. Начато 29 ноября 1937 г. Архивный номер
Р-34938.
2. «Хронологический отчет о моем пребывании в русских тюрьмах» от 19 мая 1945 г., написанный Ф. Хоутермансом и сохранившийся в рукописи.
3. F. Beck, W. Godin. Russian Purge and the Extraction of Confession
(«Русская чистка и извлечение признания»). London, 1951.
Остановимся на первых двух; о книге Бека и Година будет рассказано позднее.
Благодаря содействию академика Ж. И. Алферова, депутата Верховного Совета СССР, по его депутатскому запросу из Архива КГБ автору были предоставлены для изучения два арестных дела — А. Вайссберга и Ф. Хоутерманса. Основное содержание дела Хоутерманса составляют материалы 14 его допросов (включая три очных ставки). Их дополняют другие документы. Такие свидетельства истории, конечно, заслуживают публикации, но читать показания арестованных очень тяжело.
Несчастные люди вынуждены под угрозами и пытками оговаривать и себя, и других. Истощенные, измученные многодневной бессонницей: такими каждый из них видит других на очных ставках, подозревая, что также выглядит он сам. Человеческие трагедии оказываются воплощенными в бездарные сценарии, составленные по шаблону бесталанными драматургами-следователями НКВД, к тому же, и не ахти как грамотными.
Каждая страница протокола допроса (а иногда и каждый ответ на вопрос следователя) скрепляется собственноручной подписью подследственного. В деле Хоутерманса протоколы допросов завершаются фразой: «Протокол мною прочтен, записано с моих слов верно, на понятном мне русском языке. Ф. Гоутерманс».
Арестное дело Хоутерманса формировалось по стандарту. Ордер на арест и обыск (выписан в Харькове 29 ноября, т.е. за три дня до ареста в Москве), список изъятых материалов (в частности, 7 папок с письмами и 5 — с фотографиями), скудный перечень вещей, которые заключенному разрешалось взять с собой. Официальное обвинение было предъявлено ему уже после перемещения его из Москвы (где он несколько часов провел в тюрьме на Лубянке, а потом был переправлен в Лефортовскую тюрьму) в Харьков — 15 января 1938 года. Звучит оно так.
Начальник 1 отделения 3 отдела УГБ ХОУ (Управление Государственной Безопасности Харьковского Областного Управления) Дрешер, рассмотрев следственный материал по обвинению Гоутерманса Фридриха Оттовича, 1903 г.р., еврей, германский подданный, в государственном преступлении ст.ст. 54-6, 54-9, 54-10, 54-11 УК УССР, нашел,что произведенными следственными действиями установлено, что он, являясь агентом Гестапо, проводил шпионско-диверсионную и вредительскую работу на территории СССР.
Статья 54 Уголовного кодекса УССР соответствует печально знаменитой 58-й статье УК РСФСР.
На основании ст. 126 УПК (Уголовно-процессуального кодекса. —
Авт.) и руководствуясь ст. 127 УПК УССР постановил
Привлечь гражданина Гоутерманса Фридриха Оттовича в качестве обвиняемого.
На это постановление дано согласие начальника 3-го отдела УГБ, а утверждено оно начальником Управления НКВД по Харьковской области.
О том же, каким образом было установлено, что Хоутерманс «проводил шпионско-диверсионную деятельность», мы узнаем из упомянутого выше отчета, датированного 19 мая 1945 г. и, частично, из протокола одного из последних допросов, снятых с него в Москве уже в 1939 году.
Описав в 1945 году свой первый допрос, произведенный в Москве
11 декабря 1937 года (в полном соответствии с тем, что записано в подлинном протоколе допроса), Хоутерманс добавляет к этому некоторые данные, в протокол не внесенные. В случае его признания в обвинениях (заметим — еще фактически не предъявленных) в контрреволюционной деятельности по заданию фашистского правительства, советские органы гарантируют ему немедленную высылку за пределы СССР.
«Разумеется, — пишет Хоутерманс, — я не дал этих ложных показаний и отрицал какие-либо действия против СССР».
1.5.1.
Отрицание предъявленных обвинений на первом допросе — общее правило. Во многих просмотренных автором делах на первом допросе подследственные поступали именно таким образом. Но затем начиналась обработка арестованных!
5 января 1938 года Хоутерманс (если он и ошибается в датах, вспоминая события восьмилетней давности, то не более, чем на 2-3 дня) был доставлен в тюремном вагоне в Харьков и помещен в камеру в тюрьме на Холодной Горе. 10 января того же года переведен в центральную тюрьму, располагавшуюся в центре Харькова, в комплексе зданий НКВД на улице Чернышевского. В тот же день там имел место его предварительный допрос, на котором Хоутермансу пригрозили, что его будут бить, если он не признается в содеянных им преступлениях.
Хоутерманс пишет.
Вечером 11 января начался продолжавшийся 11 дней непрерывный допрос, с пятичасовым перерывом в первый день и двухчасовым — в последующие. Никаких конкретных обвинений против меня не выдвигалось — как и практически во всех случаях с людьми, которых я встречал в русских тюрьмах. Мне было предложено самому представить все «факты». Задавались только два вопроса: «Кто привлек Вас в контрреволюционную организацию?» и «Кого Вы сами в нее привлекли?» Меня по очереди допрашивали три следователя, по 8 часов каждый. Первые два дня мне разрешали сидеть на стуле, позднее — только на краешке стула, а начиная с четвертого дня, я должен был весь день стоять. Меня будили всякий раз, когда я забывался, а когда я падал, теряя сознание от бессонницы, меня поднимали, плескали в лицо холодной водой. Фамилия старшего следователя, который вел допрос, была Погребной. Поздно вечером 22 января Погребной показал мне ордер на арест моей жены и другой ордер — на направление моих детей в детский дом (Хоутерманс пишет «home for besprisornis») под чужими фамилиями, чтобы я потом никогда не смог бы их разыскать. Я полагал, что они все еще находятся в Москве, и только потом узнал, что они выехали из Москвы вскоре после моего ареста, так что все, что мне говорили, было блефом, в который я поверил, ослабев после примерно десятидневной бессонницы.
Хоутерманс пишет дальше в своем отчете 1945 года, что били его не очень сильно и «не с помощью специальных инструментов» (not with instruments) — в отличие от того, что делали с его сокамерниками. Ноги у него в результате многодневного стояния так распухли, что нельзя было с них снять ботинки и их разрезали. Измученный физически и на какое-то время сломленный духовно, Хоутерманс согласился подписать нужные его мучителям показания. Однако все же сказал (что, разумеется, в протоколах не отражено), что откажется от них, если в течение трех месяцев не получит отправленного женой из-за границы письма. Такое письмо, написанное Шарлоттой Хоутерманс, из Копенгагена ему представили 17 марта 1938 года. Жена писала Хоутермансу многократно, начиная с декабря 1937 года, и копии этих писем, полных любви и тревог, сохранились в их семейном архиве в США. Пересылала она и деньги, которые ей возвращались. (В письме от 7 марта 1938 года она пересылает чек на 1 фунт стерлингов.)
Итак, после подписания признания Хоутерманса накормили, напоили чаем и отправили в камеру, где он проспал 36 часов подряд.
В деле же первый харьковский официально запротоколированный допрос Хоутерманса датирован 24 января 1938 года, а следующий — 31 января. После этого его на некоторое время оставили в относительном покое.
Но бездушная машина репрессий уже не отпускает Хоутерманса.
2 августа состоялся перевод его в киевскую тюрьму, где условия, по свидетельству Хоутерманса, были чуть лучше предыдущих. От него требуют конкретной информации об известных ему лицах. К этому времени уже арестованы Л. Д. Ландау (28 апреля 1938 года) и А. И. Лейпунский (14 июля 1938 года), и он дает на них «показания».
Почему Хоутерманс столь быстро «признался» в несовершенных преступлениях? Вот, что писал по этому поводу в своей книге его друг Алекс Вайссберг.
В феврале 1938 года я узнал, что арестован Хоутерманс... Я очень огорчился, узнав об этом. Он не был силен физически и невысоко оценивал свои шансы выжить. Он был заядлым курильщиком, и в институте его редко можно было видеть без сигареты в зубах. Кофе был другой его страстью, и он выпивал чашку за чашкой. Я постарался переслать ему сигареты через заключенных, направлявшихся во внутреннюю тюрьму
(В это время Вайссберг уже давно находился в заключении).
Когда я встретил его в 1948 году, я узнал, что он ничего не получил.
Для Хоутерманса затем наступили новые испытания — очные ставки.
Он пишет об одном таком событии — очной ставке с другим своим коллегой по УФТИ, профессором И. В. Обреимовым. Последовали новые допросы — уже снова в Киеве, где, как пишет Хоутерманс, его поместили в подземную камеру без дневного света. Затем, на несколько месяцев допросы прекратились.
1.5.2.
Снова несколько строк из книги А. Вайссберга.
На допросе в июле 1939 года мой следователь спросил.
— Что Вы скажете об этом? — И предъявил показания, подписанные
Хоутермансом, в которых он признавался в ужасных преступлениях.
В них, однако, не было ничего, что компрометировало бы меня.
— Он еще не отказался от своих показаний?
— Нет, конечно, нет.
— Гражданин следователь, я не имею права вмешиваться в дело Хоутерманса. Но я уверяю Вас, что эти показания — чистейшая чепуха!
Я хорошо знаю его жизнь и здесь, и за границей. Он никогда в действительности не делал таких или подобных вещей!
— Но, если так, то почему он не отказался от своих показаний?
И почему он их дал поначалу?
— Хоутерманс — человек не очень сильный физически, и у него плохие нервы. Он — блестящий физик, но он — не борец. Может быть, он был так истощен и так устал, что ему ничего не оставалось, как сделать их.
Здесь уместно будет сказать несколько слов о самом Алексе (Александре Семеновиче) Вайссберге, поскольку удивительным образом существуют параллели между судьбами обоих. Дружба в гимназии в Вене, членство в Германской компартии, эмиграция в СССР (Вайссберга —на несколько лет раньше), работа в УФТИ, наконец, соседние тюремные камеры (Хоутерманс так и не узнал об этом!). И далее, как увидим, один и тот же путь из СССР в другую тюрьму. Положение Вайссберга было даже хуже — как еврея, его ожидали гетто и концлагерь без всякой надежды на жизнь. Поэтому, в отличие от Хоутерманса, его дальнейшая жизнь в рейхе могла быть только нелегальной. Он выжил лишь благодаря тому, что активно включился в еврейское, а потом и польское Сопротивление. Но это еще одна увлекательная и трагическая история времен войны, которая нашему читателю все еще не известна...
Преследование гомосексуалов в Нидерландах не носило таких масштабов как в Рейхе. Это объясняется тем, что уголовное преследование в рейхскомиссариате возлагалось на голландскую полицию, которая была и так перегружена облавами на евреев и проведением надзорной деятельности. После резкого увеличения числа заведённых уголовных дел в отношении гомосексуальных мужчин в 1941 году наблюдается стремительное падение не только дел по вопросам гомосексуальности, но и вообще. Основное внимание полиции было сосредоточено на евреях и борьбе с сопротивлением. Пик антигомосексуального преследования в Нидерландах приходится на период с июля 1940 по февраль 1941 года, когда на территории рейхскомиссариата находился Гербет Клемм, занимающий в указанный период должность руководителя отдела юстиции рейхскомиссариата.
Руководство рейхскомиссариата было недовольно плохой работой голландской уголовной полиции. Согласно неполным статистикам, всего в оккупированных Нидерландах по указу 81/1940 было заведено лишь 138 уголовных дел, по которым за однополые контакты было осуждено 90 мужчин, из них 54 были направлены в тюрьмы и 10 — в психиатрические заведения. При этом около 60 % осуждённых были несовершеннолетними. Это объясняется, в частности, и тем, что в отношении лиц старше 21 года применялась, по-возможности, статья 248-bis.
Одним из наиболее известных участников Сопротивления в Нидерландах был гомосексуал Виллем Арондеус. Группа Арондеуса занималась изготовлением фальшивых документов для евреев. Кроме самого Арондеуса в группу входили ещё два гомосексуала: портной Шурд Баккер и писатель Йохан Брауер. 27 марта 1943 года группа Арондеуса взорвала амстердамский архив регистрации населения, тем самым уничтожив хранившиеся там списки амстердамских евреев. Через несколько дней Арондеус был арестован и казнён 1 июля. Арондеусу приписываются предсмертные слова: «Знайте, гомосексуалы — не трусы!».
2.
Обязанности санньясина. Жизнь санньясина. Практика отрешённости, сосредоточия. Символическая жертва, ввергаемая в огонь «Вайшванары»
Шука сказал:
1. Но как же возможно здесь, на ступени отшельника пребывая, Атману приобщиться? Как это постичь тому, кто Запредельного жаждет?
Вьяса сказал:
2. Сосредоточенно слушай, что надо делать (для) достиженья цели, Получив подготовку на двух предыдущих ступенях жизни.
3. В трёх состояниях, (связанных) с обществом, скоро завершив (очищенье) от грязи, В непревосходимом состоянии странника странствовать нужно;
4. Итак, обдумай это и держись (решенья); слушай (дальше): Совершенства ради без товарищей, одиноко нужно ходить в законе.
5. Одиноко идущий, зрящий (никем) не покидаем и (ничего) не покидает; Без огня, без пристанища пусть ради пищи он входит в деревню.
6. Пусть не заботится о завтрашнем дне предавшийся Бытию молчальник, Постник, ограничив питание, пусть раз в день принимает пищу.
7. Кружка, (отдых) на древесных корнях, отсутствие товарищей, отрепья, Равное отношение ко всем существам — вот признаки нищенствующего (санньясина).
8. В ком тонут слова, как дваждыпьющий (слон), ввалившийся в колодец, И не возвращаются к говорившему, тот отрешённо жить способен.
9. Он не должен смотреть на постыдное, никогда не должен (постыдного) слушать. Не должен сам говорить ничего подобного, особенно о брамине,
10. Он должен всегда говорить лишь то, что на пользу брамину.
10а.Порицаемый, он должен безмолвствовать ради собственного блага.
11. Тот, которым как бы наполнено всё пространство, бывает всегда одиноким; Для кого всё наполненное существами — пусто, того боги признают брамином.
12. Того, кто одевается во что придётся, ест что придётся, Спит где придётся, боги признают брамином.
13. Того, кто толпы, как змеи, страшится, благополучия — как преисподней, Женщин — как трупа, того боги признают брамином.
14. Кто почтённый не радуется, не гневается непочтённый, Кто всем существам оказывает покровительство, того боги признают брамином.
15. Не радуется он смерти, не радуется и жизни И, как слуга приказания, своего времени ожидает.
16. Да будет незапятнанной его мысль, незапятнанным слово; Ото всех грехов он свободен, нет у него врагов, чего же ему страшиться?
17. Не боящегося существ все существа не боятся; У освободившегося от заблуждения не бывает никакого страха.
18. Как на слоновой дороге исчезают другие тропы (Всех) ходящих тропами, когда клыкастый прокладывает (себе) дорогу,
19. Так в невреждении (ахимсе) все добродетели исчезают. Кто не следует вреждению, навсегда пребывает бессмертным.
20. Невредящий, уравновешенный, правдивый, упорный, сдерживающий чувства, Покровительствующий всем существам непревосходимого пути достигает.
21. Так насыщенный познанием, свободный от надежд, бесстрашный Преодолевает смерть: состояние смерти над ним не властно.
22. Молчальника, свободного ото всех склонностей, устойчивого, как (само) пространство, Свободного от самости, одинокого странника, умиротворённого, боги признают брамином.
23. Того, цель жизни которого — долг (дхарма), цель долга — Хари, Цель дня и ночи — благо, боги признают брамином.
24. Кто без желаний, без начинаний, кто не творит поклоненья, хвалы (не воссылает), Кто ото всех уз свободен, того боги признают брамином.
25. Все существа рады счастью, дрожат перед страданьем; Но знающий, тот, кому надоело пугать (других), богатый благочестием, пусть дел не совершает.
26. Ведь дар покровительства всем существам, как дакшина, здесь все дары превосходит; Кто сперва вырывает острое (жало) телесности, тому существа безопасны, он бесконечности достигает.
27. В (свой) открытый рот он уже не приносит (жертву) хавис: он становится пупком мира, (всего) преходящего основой. И когда его голову и члены, с несовершенным и совершенным, охватывает Вайшванара, то и весь этот мир (с ним вместе).
28. В том, что величиной с пядь, что проникло в сердце, Атману он приносит в жертву праны. Его жертва огню (агнихотра) утверждается в Атмане, а потому во всех богах и вселенных.
29. Тех, которые знают Запредельного Атмана и прекраснопёрого, дивного, причастного трём основам (дхату), Величают боги и смертные во всех мирах и добродетельными называют.
30. Кто высшую цель, Веды, их разъяснения, предписания, изречения, Весь (мир) познаёт в своём теле, тому постоянно завидуют боги;
31. Кто ещё при жизни знает в поднебесье крылатую птицу, не привязанную ни к земле, Ни к небу, неизмеримую, золотую, яйцерождённую, (заключённую) внутри яйца (мира),
32. (Кто знает) то возвращающееся, катящееся, нестареющее, хорошо разделённое, шестичастное, о двенадцати спицах Колесо Времени, скрытое в полости (сердца), Пребывающее (с раскрытой) пастью, куда этот мир стремится,
33. И (постигает) его, как умиротворённое тело всего преходящего, тот все миры превосходит. Он здесь насыщает богов, а те, насытясь, его рот насыщают.
34. Блистательный, постоянный, древний, он в бесконечные миры уходит. Существа его никогда не боятся, оттого он никогда существ не боится;
35. Непорицаемый, и он никого не порицает; такой певец Запредельного Атмана созерцает; Отрешённый от заблуждения, уничтоживший грехи, он не нуждается в пище ни здесь, ни в ином мире.
36. Равный к кому земли, к золоту, без ярости, без заблужденья, отбросив борьбу, стяжание, отбросив оболочки, Не внимая хвале, порицанью, держась в стороне от приязни-неприязни, нищенствующий (санньясин) пусть так существует.
ТАК В СВЯТОЙ «МАХАБХАРАТЕ», В КНИГЕ «УМИРОТВОРЕНИЕ», В КНИГЕ «ОСНОВА ОСВОБОЖДЕНИЯ» ГЛАСИТ 245 ГЛАВА — ВОПРОСЫ ШУКИ
3.
По результатам своего соц.исследования американский Институт Гэллапа (Gallup, Inc). Неопровержимо доказал, что для 83% украинцев родной язык – русский.
Исследования проводились по заданию правительства США и имели разведывательную цель: дать руководству США внятную картину языковой ситуации на Украине. Ведь граждане Украины в большинстве своем официально считают своим родным языком украинский, но оказалось, что в повседневной жизни, неофициально, используют русский.
Как же в стране, где официальная пропаганда утверждает, что вся страна, кроме Донецка, говорит на свидомой мове, а официальная статистика выводит "большинство" укроговорящих в 22 областях из 25, удалось выявить истину? Здесь помог высокий профессионализм социологов Гэллапа. Они решили задачу, элегантно перехитрив власти Украины, оказывающие давление на население, требуя от него указывать в качестве родного официальный госязык.
Методика Гэллапа была проста. Они раздали каждому испытуемому две анкеты. Одни и те же вопросы респондентам были предложены на выбор на русском и украинском языках. Сами вопросы и ответы мало интересовали социологов. Они просто подсчитали количество выбравших в процессе опроса тот или иной язык.
Эксперты Гэллапа исходили из очевидной предпосылки: родной язык – это не тот, что записан в паспорте, в официальной анкете, а тот, на котором разговаривают в семье и на каком общаются между собой в повседневной жизни. Его-то выбирают при ответах на вопросы социологов.
26. 04. 2014.
Так что аннексия и интервенция дала новую жизнь не только НАТО и американским ястребам, но и украинскому языку.
Ом.