Дорога домой. тринадцатая часть. кочерга

Бика Алхасова
Шрама и его самых жестоких троих дружков приговорили к нескольким годам  колонии. Но свято место, как известно, пусто не бывает.
Не успел интернат вздохнуть с облегчением , как место Шрама занял  хромой Кочерга, немного уступавший ему  в возрасте, но никак не в авторитете.

Поползшие слухи  о том, что Шрама подставили, сильно взволновал весь интернат и жизнь  в нем забурлила тайными расследованиями.
Разъяренные свободные хотели докопаться до истины во что бы то ни стало и стремились выместить злобу на ком угодно.

 Они совсем распоясались и  сладу с ними никакого не стало . Зачинщиками всех драк , происходивших в любое время суток , были именно они.
Гёргиваныч уже который раз собирал воспитанников в красной комнате для  бесед и даже пугал закрытием интерната.

- Тогда уж одна дорога вам всем- в колонию . Что такое колония некоторые   из вас знают непонаслышке ...А  я пытаюсь уберечь вас, дураков,  от этой беды.
Наше советское правительство даёт вам шанс на счастливое будущее, и будет большой глупостью не воспользоваться этим шансом. Не губите понапрасну свои жизни. Вы очень пожалеете потом, да будет поздно.

- Да что вы, Георгий Иванович, мечете бисер перед этими ...-  неприятно и громко зазвенел  голос Марии Степановны, но она тут же замолкла  под неодобрительным взглядом директора .

- Марципанну- то плешивый одним взглядом заткнул...Молодца- а - а! -  зашептались вокруг Кочерги.
- Ша!- Кочерга сделал еле заметное движение рукой и теперь замолчали уже его оживившиеся было приятели.
Директор был единственным человеком, пробуждавшим в  ожесточившийся душе парня человеческие чувства.
————————————————————————

Паша Кочергин уже и не помнил, когда его последний раз называли по имени. Разве что родители  много лет назад...
- Ты, Пашенька, остаёшься с бабушкой на лето. Здесь воздух, речка, овощи с грядки... Друзей заведёшь новых. Тебе понравится ! А  мы вернёмся из экспедиции и заберём тебя .
И уехали. Навсегда.А его оставили у бабушки  под Куйбышевом.

Бабушку Паша любил. И она его любила и баловала.
Особенно он любил бабушку по утрам, когда она ласково целовала его в лоб, в нос, в щеки ,и тихонечко шепталась над ним, пока он  не проснётся .
- Па-а-а-ша-а-а...Па-а-шенька-а-а...Солнышко мое, внучок мой любимый... И блинов - то баушка напекла со сметанкой   свежей  , мёду из погреба принесла и вареньица малинового, и чаю ароматного заварила, как ты любишь ... Просыпайся, золотко мое!

Паша хоть и считал себя совсем уже взрослым в свои неполных семь  , но от бабушкиной ласки млел и, проснувшийся от первых же ее прикосновений , притворялся спящим, наслаждаясь  ласковой   нежностью бабушкиных рук  и голоса .
А когда бабушка по подрагивающим ресницам догадывалась что он не спит и начинала целовать его настойчивей и крепче, он с нарочито недовольным видом отстранялся от неё .
- Ну, ба!... Ну я не маленький уже!
Но поняв, что бабушка вроде как обиделась, покорно и с наслаждением прижимался  щекой к ее мягкому боку.

Через год пришло страшное известие о том, что спящий лагерь геологической партии в алтайских горах , где находились  родители, накрыло снежной лавиной   и из  девяти членов экспедиции спаслись лишь трое. Но Пашиных родителей среди спасшихся  не было.

Бабушка с горя слегла . Известие о смерти единственной дочери  сломило ее и она так и не оправилась от  тяжелого удара.
Лишившаяся речи, она смотрела на осиротевшего внука глазами, полными слез  и тревоги , и нечленораздельно мычала, пытаясь что- то сказать...

Паша , в одночасье лишившийся всех родных,сбежал от тетки , отцовской родной сестры , пытавшейся пристроить его в детский дом .
Ребёнок восьми лет , растерянный , с растерзанным сердцем , оказался на улице.

Обласканный обожавшей его бабушкой , привыкший к домашнему уюту и комфорту , он  после недельных скитаний по заброшенным полуразвалившимся домам  как- то вечером приблудился к шайке беспризорников того самого главаря Шрама,да так с ними и остался.

Из него  невозможно было вытянуть ни слова и он  долго , почти полгода молчал , равнодушно подчиняясь любым указаниям главаря- воровал, попрошайничал, отбирал силой...
Позже в мальчике вместе с потребностью говорить неожиданно проснулась какая- то отчаянная злоба и жестокость ко всем без исключения, в том числе и к самому себе.
За  вспышки безудержного гнева он не раз бывал  избит всей шайкой, но никогда не плакал и не просил пощады.

Когда  становилось особенно тоскливо, мальчик  глубоко царапал осколком  мутного  стекла свои руки,  оставляя  на них истекающие кровью зарубки .  Вся внутренняя часть его рук от запястья  до локтя была изрыта  тонкими белыми и багровыми рубцами ...
Ни себе, ни кому либо другому он не смог бы объяснить , зачем он это делает, но эта болезненная процедура странным образом вытесняла душевную боль и успокаивала его.

Кличка, которую дали ему уже в интернате, куда он через год жизни на улице попал вместе со Шрамом, сроднилась с ним . Уже никто и не помнил ни его фамилии, ни имени. Даже воспитатели и учителя звали его Кочергой, как и все , хотя в классном журнале и была прописана его настоящая фамилия.
Годом раньше во время драки с поселковыми ему сломали ногу. Кость срослась неправильно и с тех пор Кочерга хромал.

Директор , сам того не подозревая, был единственным человеком, который мог хоть немного повлиять на своенравный и упрямый характер парня.
В присутствии Гёргиваныча Кочерга затихал и мог слушать его сколько угодно времени, не шелохнувшись. Этому было простое объяснение- директор был поразительно похож на покойного отца Кочерги, и каждый раз при встрече с ним  парень настолько терялся , что впадал в ступор  и поначалу не мог даже нормально поздороваться.

Даже спокойный  и уверенный голос Гёргиваныча  имел отцовские  интонации и холодная глыба , застывшая внутри Кочерги где- то в центре живота , оттаивала и поднималась к горлу, и по всему нутру  разливалось давно забытое тепло  , а глаза начинали предательски блестеть...

И  тогда казалось возможным  забыть весь кошмар последних лет, бросивших его совсем ребёнком  в гущу жестоких событий , превратив из обычного шаловливого и веселого ребёнка в угрюмого  старичка  с искалеченной и озлобленной душой.

И тогда хотелось измениться самому и изменить всех и всё вокруг, вернуться назад и стать прежним ...
Все это казалось ему возможным, когда он слушал редкие рассудительные и житейские разговоры Георгия Ивановича , чувствовал на себе его добрый мягкий взгляд...   

Кочерга был жесток , но, в отличие от бессмысленной жестокости Шрама, он старался быть более справедливым. Особенно рьяно он брался за смягчение жестоких нравов  в своих рядах сразу после бесед с директором.

Но стоило Кочерге снова окунуться  в  привычную  детдомовскую атмосферу , как она опять  начинала   незаметно засасывать его в свою тоскливо- жестокую пучину...  И мир снова становился чёрным и беспросветным .

И все же ему вместе с  сочувствующими  новым идеям товарищами  удалось , хоть и с большим  боем , сдвинуть дело с мертвой точки.
Теперь не разрешалось бить  младших, отбирать у них еду и заставлять убираться вместо себя.

К почти всеобщему недовольству свободных соблюдение интернатского распорядка стало обязательным.
Сюда входил и своевременный утренний подъем, и помощь в столовой , и уборка территории, и участие в общественной жизни интерната.

К концу весны стало меньше стычек и драк и между враждующими лагерями  свободных и справедливых ,как с некоторых пор  стали  называть себя дагестанские детдомовцы.

Но  примирения так и не происходило,несмотря на то,что много ребят и девушек  с обеих сторон сообща готовились и участвовали в ежегодном городском  празднике весны ,, Русская березка,,  и даже  играли в футбол одной командой против местных.
Вроде бы нормально уживавшиеся вне интерната , вернувшись назад  они снова начинали враждовать.

Напряжение  между противниками  начало слабеть с того самого случая, когда на Гаджи,возвращавшегося в одиночку от деда Архипа,напали  несколько парней  из свободных.

Гаджи был не робкого десятка и не свернул с пути , когда увидел загородивших дорогу ребят, специально поджидавших его за территорией интерната. Он равнодушно взглянул на них  и решил прорваться сквозь преграду, но силы были слишком неравны и ему пришлось отступить к каменной ограде вдоль дороги.

Наступая со всех сторон, они  напали скопом  и быстро свалили его с ног.  Он сопротивлялся и отвечал на удары даже теряя сознание...

Его, истекающего кровью из глубокой раны на голове,  уже в сумерках нашли Кочерга и  Лёха Щуплый.
 Недалеко от лежавшего в беспамятстве парня валялась разбитая окровавленная бутылка.