3
Одного известного современного литератора как-то спросили, откуда он берёт сюжеты для своих книг. “У меня очень бедная фантазия, – признался он, нисколько не стыдясь и даже бравируя этим, – а потому мне остаётся лишь наблюдать. Жизнь даёт небывалое количество идей. Стоит лишь немного присмотреться, и она подкинет тебе столько сюжетов, что хватит на десяток книг. Поэтому я ничего не выдумываю, я просто беру то, что уже лежит под ногами”.
Мне никогда не была близка такая позиция. Между настоящей жизнью и искусством, литературой стояла непреодолимая стена обыденности. То, что писатели и художники брали из реальности, переставало быть частью этой реальности хотя бы потому, что рвались все нити, связывавшие его с окружающей действительностью. Это был осколок, бессмысленный и безобразный в отсутствии целого. Знаете, в чём главное отличие жизни от её суррогата, который нам преподносит искусство? В повторяемости. В бесконечной, не имеющей никакого видимого предела повторяемости, на которую каждый из нас обречён. Мы просыпаемся утром в одной и той же постели, в одной и той же комнате, просыпаемся под давно изученные и знакомые звуки своего будильника. Мы готовим себе завтрак, мало чем отличающийся от вчерашнего и позавчерашнего и слушаем всё те же новости по радио. Каждый день мы встречаемся с одними и теми же людьми и произносим одинаковые, ничего не значащие фразы. Где бы вы ни были, где бы ни жили, какой бы насыщенной, разнообразной и интересной ни была ваша жизнь, она нашпигована огромным количеством повторов. Это может казаться скучным или восприниматься как должное – смысл в другом. Никакая книга или картина, никакой фильм или театральная постановка не способны передать эту повторяемость, более того, сама идея такой передачи противна их сути. В самом деле, разве станет кто-либо читать описание дня из жизни главного героя, которое будет повторяться из раза в раз? “Прошло пять лет”, – решительно сообщает нам автор. Это принимается как данность, и никому не приходит в голову, сколько же бесчисленных копий было произведено на свет за такой громадный срок. Искусство даёт нам собирательный образ жизни, квинтэссенцию повседневности, претендуя таким образом на исключительность и особенную важность своей роли. Но так ли это на самом деле? Так ли уж важна исключительность и уникальность? Не являются ли они – мысль эту очень нелегко сформулировать мягко – вырождением, отклонением от нормы, которое нам хотят поднести под привлекательным соусом особенности?
Я не доверял жизни в том, что касалось её связи с искусством. Жизнь была проводником идей, характеров и ситуаций, но ни в коем случае не могла предоставить цельный и сформированный сюжет. Толчок, направление – да, подробную карту, где отмечены все повороты – никогда. Я не мог согласиться с прославленным литератором и испытывал к нему лишь жалость, когда он кичился бедностью своей фантазии. Книги моего отца, при всём моём скептическом отношении к ним, буквально дышали выдумкой, в них чувствовалась работа его игривого и изощрённого воображения. Конечно, писал он не о том и не так, но энтузиазма ему было не занимать – энтузиазма особого, писательского, энтузиазма творца. И мне, как и ему, жизнь представлялась скорее соперником, противоборствующей силой, которая рутиной своих повторений бросает вызов нам, стоящим напротив, готовым к превращениям, искажениям и нарушениям её привычного сонного течения.
В тот момент, когда девушка посмотрела на меня и так спокойно, уверенно поздоровалась, будто мы были давними знакомцами, что-то в моём мироздании словно тронулось с места. Будто совершился последний поворот, последний кусочек пазла лёг на предназначенное место, и хотя картина в целом была мне всё так же непонятна, я вдруг испытал что-то вроде удовлетворения, как после долгого, благополучно завершившегося пути. Возможно, так уже было некогда – в других жизнях (если только они существуют), – и другой я подходил к этому столику, подталкиваемый подбадривающими возгласами, а другая она улыбалась и приветствовала его просто и легко. Мы были знакомы, знакомы всегда, через время и пространство, и теперь наша встреча стала лишь неизбежным, необходимым итогом путешествия.
– Вы… знаете меня? – тихо спросил я и без разрешения опустился за столик.
– Разумеется, знаю, – так же тихо ответила она, внимательно разглядывая меня. – Вы довольно известны, и пишете хорошие статьи.
– Ах, статьи!.. Значит, вот откуда. Но ведь я пишу под псевдонимом.
– Под очень трудным для расшифровки псевдонимом, – совершенно серьёзно подтвердила девушка. – Роман Разумеев, очень ладное и говорящее имя, вот только… Главного героя одного из произведений вашего отца звали именно так.
– Да, – немедленно признался я, – хорошо подмечено. Вы читали все книги моего отца?
– Не все, у него их уж очень много. Надеюсь, вас это не обижает.
Я улыбнулся и сам удивился, какой естественной и ладной вышла эта улыбка.
– Что вы, вовсе нет. Напротив, я не большой его поклонник… в некотором роде даже критик. Знаете, это ведь нередко бывает, когда дети не слишком-то одобряют родителей.
– И тем более, если речь идёт об отце и сыне!
– Да, знаю, – усмехнулся я. – Эдипов комплекс и всё такое.
– Вот-вот, – подхватила она. – Но ваши статьи – в них есть то, чего нет в книгах вашего отца.
– Правда? Честно говоря, журналистика – это у меня несерьёзно. Поэтому никогда особенно не задумывался, насколько хорошо или плохо я пишу…
– Вы пишете искренне, – прервала она. – А это самое главное.
Я задумался.
– Искренне? Что ж, в каком-то смысле оно и правда. Но… не уверен, что я объективен, а этим тоже нельзя… пренебрегать.
Она покачала головой.
– Вот это-то меня и привлекает – вы не стараетесь быть объективным. Не обходите стороной неудобные выражения и неприятные темы. И когда я читаю вашу статью, то словно вижу вас самого, живого человека, не журналиста.
Я почувствовал, что краснею.
– Спасибо, мне… правда очень лестно такое слышать. И… простите, не знаю вашего имени.
– Я такая невежливая, – всё тем же ровным тоном заметила она. – Даже не представилась, а уже ошарашила вас всеми этими рассуждениями. Меня зовут Алиса, – её вытянутая с хорошо очерченными пальцами рука протянулась в мою сторону.
– В стране чудес? – спросил я, пожимая эту руку, тёплую и живую.
– К сожалению, очень редко, – задумчиво ответила девушка. – Послушайте, раз уж мы познакомились, не хотите что-нибудь заказать, а то я совсем негостеприимна?
– Нет-нет, я… вовсе не хочу есть, честно говоря, жду-не дождусь возможности вырваться на свежий воздух.
– Тогда не хотите прогуляться? У меня как нарочно выдался свободный день – у моего босса сегодня встреча за городом с какими-то важными людьми, и он дал мне отгул. Иначе бы я и не появилась тут в такое время.
– С удовольствием, – подтвердил я. – Гулять мне нравится, правда…
Алиса разглядывала меня своими синими влажными глазами.
– Вы в чём-то неуверенны?
– Нет-нет, просто… всё это как-то неожиданно…
– Жизнь – очень неожиданная штука, – подтвердила она, расплачиваясь и поднимаясь со своего места. – Так как же, вы идёте?
– Да-да, конечно.
С этими словами я поднялся и, сопутствуемый удивлёнными возгласами всей честной компании за соседним столиком, проследовал вслед за Алисой к выходу.