- Любаш, - Надя осторожно вырвала меня из задумчивого оцепенения. – Как ты не сдалась?
Я улыбнулась. Мне многие задавали этот вопрос, соседи в основном или одноклассники, которые краем уха слышали новости обо мне. Но я ни с кем не говорила на эту тему, просто лишь потому, что я видела глаза этих людей и мне было достаточно этого, чтобы знать, о чем они на самом деле думают.
- Знаете, я и сама иногда у себя спрашиваю, как я не сдалась, - ответила я. – Теперь, правда, реже возникает этот вопрос. А раньше мне все казалось бесконечным кошмарным сном, в котором я тонула каждую секунду.
Я проводила в этом доме все летние каникулы. Здесь все мои лучшие воспоминания. Бабушка и дедушка души во мне не чаяли, старались сделать для меня все возможное. Я выросла вместе с этим садом, с этим участком и домом. Не учась ничему специально, сумела запомнить все, что знали и умели бабушка и дедушка. Мои родители всегда думали, что я стану обычной девчонкой, которая найдет себе приличную работу и обзаведется семьей.
Поначалу все так и было. Я получила образование, два года проработала учителем начальных классов, встретила, как думали все, включая меня, приличного парня, вышла за него замуж. И тут все рухнуло.
Сначала ушли бабушка и дедушка, когда я ждала Соню. Это было таким ударом для меня! Я лишилась их поддержки, потому что именно они меня поддерживали во всех моих шагах к мечте. Я переехала сюда уже другим человеком, с твердой уверенностью, что город не для меня, что я там не могу жить. Я ненавидела свою работу, но не потому что я не люблю детей. Бесконечные бумаги, требования руководства сделать то, не знаю что, бесконечные упреки, что «выучились на высшее образование, а делать ничего не умеете», угнетало ежедневно. Родители советовали не бросать работу, ведь так трудно прижиться где-то еще. Я понимала их – они тоже не могли тащить меня на себе до бесконечности.
Но после мир и вовсе рухнул. Это было такое предательство, такой удар в спину, какого я не ожидала.
Я была на четвертом месяце беременности, валяясь бесконечно в больнице, чтобы не потерять Сонечку. Врач требовала от меня быть спокойной и не волноваться. Но это было нереально. Я еще не отошла от потери любимых бабушки и дедушки, как внутренний голос сказал мне, что что-то не то. И тут же все выяснилось.
Бывший муж изменял мне с моей лучшей подругой! И Соня ему была не нужна. В день выписки из роддома, он сказал, что уходит по контракту в армию и что быть отцом – это не его. Самое смешное, что это он хотел ребенка, просил. А потом резко изменил свои слова, когда уже было поздно.
Волной отчаяния меня накрыло лишь через год, после его ухода. Я вполне себе спокойно жила, занималась ребенком и была самой счастливой на свете. А потом мой мыльный пузырь, отгораживавший меня от всего внешнего мира, вдруг лопнул, и я узнала и об измене, и предательство почувствовала в полной мере. Простить этого я не смогла. Мы развелись, он даже и прощения не просил, хотя бы просто для приличия. Лишь злобно смеялся мне в лицо, говоря, что я чудовище, которое сгниет в своем огороде, как никому не нужная баба, уродливая и жирная. Это было вершиной моего терпения. Такой ненависти я в жизни никогда не чувствовала, хотя сомнения, что я поступаю правильно, терзали меня долго, разрывая изнутри. Все думала, нужно ли так поступить, а что скажет Соня, когда вырастет, осудит она меня или поймет, почему у нее нет папы, как я объясню ей, зачем я так сделала, как она примет это предательство. И его последние слова заставили меня усомниться в себе, как в женщине. Я мысли свои не могла долгое время привести в порядок. И кроме этого – нужно было жить. Сад, огород, Соня… Я благодарна ей за то, что она не была плаксивым беспокойным ребенком. Хотя первый год я была больше похожа на зомби, нежели на любящую молодую мамочку. Зато мы все с ней делали вместе. Было нереально трудно, порой я срывалась от отчаяния, могла раскричаться, топая на месте ногами, как припадочная лишь от того, что я залезла в ванную, а полотенце не взяла. У меня временами была такая шизофрения, что я была уверена, что это конец – в ванной мне слышалось, что Соня плачет и я летела к ней, не успев открыть кран, на кухне мне мерещилось, что в доме кто-то еще кроме меня разговаривает, а дочка не со мной. Ночью я в ужасе просыпалась и хватала Соню, чтобы убедиться, дышит ли она, или выбегала на улицу, чтобы убедиться, что нет заморозков, которые легко погубили бы мой сад.
На фоне всего этого я стала меньше общаться с соседями, прежними знакомыми и даже с родителями. Их помощь я не принимала – им самим было очень тяжело. Оба работали на двух-трех работах, чтобы помочь получить образование младшему брату и одновременно – платить ипотеку, потому что он собирался жениться. Воевать со мной по поводу переезда к ним они прекратили, когда я четко объяснил им, что усадьбу я не продам и не брошу и что в школу больше не вернусь. Я не хотела никого собой обременять, потому что я должна была так поступить – я выбрала все это сама.
Сидеть сложа руки мне было некогда, да и внутри горел огонь пчелки-труженицы. Мне правда нравится заниматься садом, выращивать овощи, готовить простые доступные блюда, вязать. И спасибо всем этим эко-веяниям, которые подняли мой хенд-мейд бизнес, - рассмеялась я. – У меня уже есть своя группа модниц, которые заказывают мне что-нибудь ручной работы.
И знаете, сейчас я не жалею, что тогда поступила именно так. Мне приятно заниматься тем, что доставляет мне радость. И мои прежние неудачные пробы, переходящие в истерики и отчаяние, сейчас вспоминаются, как что-то «не про меня».
Со своим статусом одинокой деревенщины я не то, что смирилась, просто приняла это и теперь уже все равно. Я давно ни с кем не знакомлюсь, у меня даже пропало рвение обращать на кого-то внимание. Наверное, это связано с тем, что мне очень страшно. Страшно, что меня снова предадут, высмеят. Страшно, что после того, как я неосторожно поверю в то возможное иллюзорное счастье, мне со злым смехом скажут «Ты чудовище! Баба!». Я каждый раз жду подвоха в простой улыбке или беседе о погоде.
Вы, наверное, заметили, что у Сони появился Железный Дровосек? У меня недавно сломалась машина. Вызвала мастера. Приехал молодой человек. И знаете, он так искренне говорил со мной, что у меня даже сердце ёкнуло от того, что со мной кто-то хочет говорить. А я смотрю на него и не верю, все ждала, что он рассмеется и скажет мне «Ну, ты дура! Да кому надо с тобой общаться!». Самооценка моя под плинтусом. Но потом он снова приехал и привез этого Железного Дровосека для Сони и Миши. Радости у них было! Не передать словами. И мы с ним вполне себе добродушно поболтали за чашкой чая. Но я ведь не верю. Я не верю в то, что ему хотелось найти повод встретиться и поговорить, задержаться подольше, чтобы как-то завязать беседу. И в себя я не верю.
- Любаш, - Надя улыбнулась. – Ты у нас такая красавица, как ты можешь себе не нравится?
- Очень легко, - горько улыбнулась я. – Мне этого никто не говорил. Я хочу верить, хочу, но этот барьер так и стоит стеной. Это очень трудно объяснить. Я стала слишком самостоятельной, привыкла рассчитывать только на себя. Мою спину некому прикрыть, отсюда – моя нерешительность и недоверие.
- Как сказала Надя – «не узнаешь, пока не попробуешь», - Вера гладила меня по плечу. – Нам с вами многое придется начать переживать заново.
- Только надо определиться – хотим ли мы этого, - вздохнула я. – К тому же, мне знакомства вообще противопоказаны, потому что у меня есть Соня. Ее я не предам.
- Конечно, не предашь! – фыркнула Надя. – Но не надо отправлять себя за борт, лишь потому, что у тебя есть ребенок!
- Таких героев не бывает, - покачала я головой. – Во всяком случае, я в них не верю. Кому я могу понравиться со своим огородом и ребенком? Это глупость просто! Я не горю желанием быть брошенной после первой постели и оскорбленной новой порцией антикомплиментов, которые сломают мою шаткую самооценку окончательно.
- Ох, Любашка! – Вера крепко меня обняла. – Как мы тебя понимает! Все так сложно и неопределенно, а разобраться с самим собой – непосильная какая-то задача.
- Да уж, - Надя вздохнула, положив на сложенные руки голову. – Я иногда поражаюсь тому, что человек может чувствовать и переживать одновременно, оставаясь при этом адекватным. Теперь мне понятна цитата «Что не убивает – делает сильнее меня». И ты сама, Любаш, сказала, что не нужно отталкивать людей, которые хотят войти в нашу жизнь. Может быть, они и вправду посланы нам не спроста, а чтобы научить нас чему-то, дать нам понять какие-то вещи?
- Например, чтобы мы не сильно мечтали, а то уж падать больно, - горько хмыкнула я.
- Любаш! – Надя покачала головой. – Нам все нужно просто верить, надеяться…
- И любить, - закончила Вера, и мы все рассмеялись.
- А Соня спрашивала об отце? – спросила Надя.
- Всего один раз, - Люба подлила нам чаю. – И то лишь потому, что у них в детском саду есть один мальчик, который у всех детей расспрашивает об их папах и с гордостью говорит о своем, хотя там папа тоже уже не раз из семьи уходил, а мальчик болезненно к нему привязан. Когда Соня ответила ему, что у нее нет папы, он стал на нее кричать, что она неправильная, что с такой не надо дружить и вообще – у плохой мамы пап не бывает. Сонька ревела весь вечер, но мне призналась лишь на следующий день. Тогда мы с ней поговорили и о Родине, и о том, что кто-то должен ее защищать, что папа должен заботиться о нашей стране и оберегать ее.
- И она не спросила, кто вас самих должен оберегать? – Надя осуждала мой ответ.
- Спросила, - кивнула я. – И понимающе это восприняла, сказав, что нам нужен папа, который будет нас оберегать, а Родина – это для нее еще понятие непонятное.
- Правильно она и ответила, - Надя с гордостью восприняла Сонины слова. – Она знает тебя лучше всех. И думаю, ей хочется, чтобы рядом с тобой была не только она, а и тот, кто будет сильнее тебя.
- Наверное, - вздохнула я. – Соня мудрее, чем я. Она порой говорит слишком взрослые вещи, от чего у меня мурашки по спине бегут.
- Она говорит твоими мудрыми словами, которые ты вслух редко произносишь, - Вера, склонив голову набок, смотрела на нас своим лучистым взглядом.
Мы какое-то время молчали, слушая ночные звуки и наслаждаясь упоительным ароматом весны.
Мне казалось, что я давно себя так хорошо не чувствовала, словно внутри меня вспыхнула давно перегоревшая лампочка. В последний раз мы так хорошо сидели здесь с Сережей и детьми. Но это была совсем иное чувство. С семьей я сидела здесь очень давно. А именно девчонки пробудили во мне это чувство – домашнего тепла.
Теперь мне стали понятны и Верина атмосфера в кафе, и бурные всплески настроений Нади. Все это он душевного состояния. Мы все прятались от настоящей жизни за своими, казалось бы, повседневными делами, перешедшими в привычку. Мы так к этому привыкли после всего, что случилось с нами, что не хотели ничего менять. Вернее, хотели, хотели очень сильно, но не признавались в этом даже себе, лишь от того, что боялись вновь почувствовать боль.
- Как думаете, он может быть здесь? – вдруг спросила Надя. – Хотя бы чисто теоретически или не знаю как.
- А почему бы и нет? – весело ответила я. – Ты ведь тоже оказалась здесь, чисто теоретически. А могла выбрать любой другой соседний город. Как знать, что там происходит в книге наших небесных судеб. К тому же, ты у нас лицо известное.
- Да не говори ерунды, - отмахнулась Надя. – Я ж не Стивен Кинг.
- Тем не менее, - продолжила я свою мысль. – У нас здесь люди тоже читающие. Стоило одному узнать тебя и все – механизм «сарафанного» радио запущен.
- Вряд ли это радио его интересует, - Надя смотрела вглубь сада. – Он и забыл, кто я тут такая.
- Надюш, - Вера подхватила мою мысль. – Если ты его не забыла, то и он тебя нет. Просто всему должно быть свое время и место. Иногда обычный день меняет нашу жизнь безвозвратно. Если ты чего-то очень хочешь, то это будет. Главное – он жив, а значит, вероятность вашей встречи равна больше нулю.
- Спасибо вам, девчонки, - Надя вздохнула и мягко улыбнулась. – Наверное, я всегда хотела только этого.
У Веры прогудел телефон.
- Это от Лизы, - улыбнулась она. – Кажется, не только у нас был приятный вечер.
- Кино хоть интересное было? – рассмеялась Надя. – Спроси у нее.
- Давно она такой довольной не была, - Вера улыбалась. – Она тут последнее время стала больше о внутренней красоте и гармонии говорить. Видимо, насмотрелась на наших посетителей и стала распознавать всех и каждого. Социальный психолог просто.
- Профессиональный опыт, - рассмеялась я, припоминая своих покупателей. – Глядишь, свой кабинет откроет для сеансов психотерапии.
Мы долго смеялись, пока Соня и Миша не вышли из дома.
- У вас тут очень весело, - Соня забралась ко мне на колени. – А Миша мне рассказал, что видел на нашем пруду лебедей. Можно мы завтра пойдем посмотреть?
- Только если пообещаете не подходить к воде, - предупредила я. – Мы уже говорили на эту тему. Близко можно только со взрослыми. А так – только издалека.
- Хорошо, - пообещал Миша. – Я прослежу, чтобы мы не подошли к воде.
- Уж проследи пожалуйста, - улыбнулась я. – Иначе, если обещание вы не сдержите, то я не сдержу свое.
- Какое? – удивилась Соня.
- Покормить вместе ваших лебедей, - ответила я.
- Обещаешь? – Соня аж подпрыгнула от услышанного.
- Только после вас, - выгнула я бровь.
- Конечно! – Миша гордо выпятил грудь.
- Вот завтра и проверим, как выглядит ваше обещание, - кивнула я.
Когда Мишу забирала бабушка, он еще раз твердо убедил меня, что все будет как и договорились.
- Такие смешные! – Вера тихо смеялась над детьми, а Надя все подталкивала ее локтем, чтобы самой не расхохотаться на всю округу.
Когда девчонки уехали, а Соня, после огромного дня впечатлений сладко уснула, я еще долго стояла у окна и смотрела на весеннее звездное небо. Кот сначала долго терся у моих ног, а потом забрался на подоконник и напросился на руки. Его гармоничное мурлыканье вводило меня в состояние пограничное со сном.
Я все вспоминала о том, когда я последний раз была так счастлива, как сейчас. Память, в угоду мне, доходила только до момента встречи с бывшим мужем. После этого шел глубочайший провал. Все то, что было, словно стерлось или все было заперто в отдельной темной комнате, куда я больше не хотела входить. Так было лучше и легче.
Случайно подловила себя на мысли, что моя память подложила мне недавнее воспоминание, и я невольно прокручивала как пластинку день, когда сломалась моя машина. Даже в темноте я почувствовала, что краснею. Глупая! Нашла о чем думать!
И все же это было приятно – думать, что с тобой приятно поболтали не из жалости и не из дурных намерений.
Звезды на небе были сегодня особенными. Их словно умыли талым снегом, и они искрились, не успев еще высохнуть от солнца. И пахли чем-то новым, и немного фруктовым льдом из яблоневых лепестков, молодой травы и мать-и-мачехи.