Лишний раз обрадовавшись, что все вещи удалось запихнуть в рюкзак и избежать необходимости тащить с собой сотню сумок, преодолев полосу препятствий из суетящихся туристов, башен из чемоданов и редких, но очень говорливых местных, она наконец протиснулась к своему купе.
Как же сильно удивилась, когда не обнаружила ни одной живой души. Закрыв дверь и вовсе обрадовалась напавшей из ниоткуда тишине и возможности передохнуть.
Любовь к поездам прививалась с детства. Поначалу восхищаться приходилось железными зверями в подземельях, которые через тройку лет обернулись обыкновенным метро. Даже в детский сад ее возили на соседнюю станцию.
Затем у мамы начались постоянные командировки. Школьные недели превратились в мерзкий, холодный и очень тягучий кисель, который приходилось пить до наступления выходных. Какой же спасительной стала пятница, когда со школы встречал отец с сумкой и билетами в соседний город. Единственная точка на карте через пару лет обросла таинственным многоточием из дальних городов.
Схватить отца за руку в детстве - значит начать очередное путешествие. Несколько станций на метро, в освещенных тусклым светом вагонах, освобождающих пассажиров только на станциях из серого гранита и блеклых плит. Стоило выбраться на поверхность, как перед детскими глазами вырастало грандиозное здание вокзала с гигантским желтым циферблатом на центральной башне. Гул чаек, нашедших себе прибежище на заброшенных крышах. Громкие разговоры по телефону. Аромат вареной кукурузы и дешевого растворимого кофе. И грохот тяжеленных колес, свист выплевываемого пара и скрипучий женский бас, объявляющий об уходящих за горизонт поездах и провожающих их путях.
Закидывая рюкзак на верхнее место, сама она вскарабкалась ловко и грациозно, словно занималась этим всю свою жизнь, каждое утро вместо зарядки. В действительности так оно и было. Даже при первой поездке она уговорила отца разрешить спать наверху. Сама залезла, еще неумело хватаясь за поручни и поднимая тело, но довольная своим достижением, словно героическим подвигом. Причиной детского упорства стал вид из окна. Будучи ребенком, приходилось всегда садиться на коленки, подползать к откидному столу, чтобы разглядеть улетающие деревья и домики, открывающийся морской берег и утопающее в воде солнце. С верхнего места все было видно как на ладони, просто перевернись на живот и подопри руками голову - весь мир перед тобой.
Задремав на пару с воспоминаниями, она не заметила, как тронулся поезд. Лишь рассветное солнце ударило в глаза, заставило поморщиться и отвернуться.
- Хотите, я могу зашторить, - шепотом спросили сквозь дрему.
- Нет, ничего страшного! Извините, - пробормотала она, протирая глаза, - Просто замоталась и ненадолго уснула.
- Уже полчаса едем, можете поспать. Я буду потише, - заверил ее голос.
Слова звучали тяжело, но моментально успокаивали, укладывали обратно на подушку. Но утреннее солнце, почуяв такое наплевательское отношение к своему сияющему великолепию, ударило сильнее, прямо по глазам.
Щурясь, она приподнялась на локтях и перевернулась к своему соседу, усердно протирая глаза от яркой вспышки.
Обладатель усыпляющего баса тоже заслужил внимание солнца. Светило окрасило его короткие волосы в морковный цвет, а на лицо рассыпала целый мешок веснушек. На пухлых щеках от добродушной улыбки появились милые ямочки. В образе самого типичного рыжего всю картину рушило неуместное проколотое ухо и впалые глаза настолько серого цвета, что осеннее небо Петербурга на их фоне само впадет в глубокую депрессию и завернется в самый теплый свитер. Но улыбка действительно являлась эталоном обворожительности, заставляя всей душой отвечать этому забавному молодому человеку взаимностью. Странное сочетание не заканчивалось на чертах лица и дурацкой сережке. В одежде попутчик тоже постарался максимально перемешать все возможное и дозволенное в мире. Малиновая рубашка выделялась не так сильно, как ярко-голубая бабочка с белыми горошинами. Черное пальто и широкополая шляпа, которые по всей видимости принадлежали рыжему, висели на вешалки у двери в купе. Серые льняные брюки подбирались, наверное, под цвет глаз. Такие же угрюмые и строгие. И только туфли были как туфли. Обычная осенняя обувь с слегка загнутыми носами.
- Здравствуйте, - голос его зазвучал бодрее, а улыбка стала шире, хотя, казалось бы, куда же еще?
- На каком языке вам проще говорить? - в лоб спросила она, заметив, как сложно ему дается французский.
- Не уверен, что вы знаете чешский, - хихикнул рыжий, растерянно почесывая затылок, - Поэтому можем остановиться на английском.
- В английский мы можем, - одобрительно кивнула она.
- Меня зовут Матиас.
- Виолетта. Очень приятно.
- Взаимно, - закивал рыжий, - Вы тоже не из Франции?
- И не из Чехии.
Вызвавшись сходить за чаем, Матиас прихватил овсяного печенья, честно оплаченного и разделенного пополам. Виолетта все же забрала свою порцию в свое логово под потолком, но чашку предусмотрительно оставила на столике, в моменты нужды переваливалась через край кровати подобно змее, и после пары глотков уползала обратно.
Матиас, как оказалось, тоже был не всеми корнями из Чехии. Точнее, всю свою жизнь прожил в Праге, но родился еще восточнее - в литовском Каунасе. Сейчас нелегкая везла его в одном вагоне с "не-француженкой" до Сен-Мало. Виолетту очень заинтересовало это уточнение про ее непривязанность к стране круассанов и вечернего кофе, хотя сначала она и подумала, что у чешского попутчика просто хромает английский язык.
- О, понимаете, я просто никак не могу найти язык с этими безумными дамочками, - взвыл на английском Матиас, хватаясь за свою рыжую голову. - Они щебечут словно пулеметы во время освобождения Европы, только и успевай понимать, с какой стороны ведется огонь! А с моим никудышным знанием этого замечательного языка единственным способом выжить остается помалкивать и с важным видом кивать. Вы не подумайте, я считаю французский очень красивым! Но с местными на нем порой невозможно найти общий язык...
- Видимо, вам попадались слишком уж говорливые француженки, - посочувствовала ему Виолетта.
На ее памяти, подобные девушки-пулеметы попадались крайне редко. Все, с кем она познакомилась за лето, всячески помогали вникнуть в язык и доносили свою мысль до непутевой Виолеттиной головы чуть ли не по слогам.
- Мне в принципе всегда не везло на знакомства, - пожал плечами Матиас, заедая свою грусть кусочком печеньица.
- С вашей улыбкой в это трудно поверить, - сказала Виолетта, чтобы подбодрить приунывшего рыжего, но на всякий случай покраснела.
Матиас вновь улыбнулся и выпрямился на своей кровати. В грустных глазах прочиталась теплая благодарность. Обычно с таким взглядом заносишь шоколадку врачу, который вылечил давно беспокоящий зуб.
Потеряв всякий стыд, Виолетта полезла в рюкзак и вернулась с пухлым блокнотом в бежевой обложке и пачкой карандашей.
Матиас, заметив профессиональные инструменты, вместо ожидаемого удивления рассмеялся, чудом не ударился головой о жесткую стенку, но все же упал на подушку.
- Простите, я что-то наглею, - извинилась красная как сочный помидор Виолетта.
- Нет, что вы! - сквозь смех, Матиас вытер слезы и вернулся в ровное положение, с довольной улыбкой разглядывая Виолетту, - Я бы постарался объясниться, но вы все равно мне не поверите.
- Если разрешите себя нарисовать, - принялась торговаться Виолетта, все еще удивляясь своей наглости, - То я обещаю постараться.
- Договорились.
Пока Виолетта полулежа набрасывала контуры, Матиас спокойно допил свой чай и прикончил остатки печенья, посчитав это лучшим способом подготовиться к объяснениям.
- Видите ли, я немного соврал, говоря про знакомство, - разоткровенничался он, - Ко мне всегда притягивались художники. Можете говорить сколько угодно, я же вижу, как у вас глаза горят. Я не имею ввиду всех этих напыщенных снобов, портящих ведром краски тонны холстов, а затем втюхивающих искалеченные пятнами полотна за бешеные деньги. Скорее, говорю о всех, чья душа так или иначе связана с карандашом или кистью.
Пока я буду рассказывать, можете считать это совпадением. Мне в какой-то момент стало все равно, судьба ли это, злой рок или ангельские шутки. Но да не суть. Представляете, даже моя первая девушка была художницей. Громко сказано, но в свои шестнадцать лет считал именно так. На деле я ждал ее после очередных занятий в художественной школе. Сердце вздрагивало от одного ее взгляда. Не от страха, не подумайте! Просто глаза ее горели. По-настоящему прям, с искрами и развивающимися язычками пламени. После каждой прогулки она бежала к тетрадкам, альбомам, холстам. Рисовала до ночи.
Со вторым своим художником я познакомился уже в университете. Сам заканчивал на международные отношения, но французскому не учился, как вы уже догадались. Обучали английскому и итальянскому, но я опять отвлекаюсь. Встретил Якова на одном из бесконечных квартирников, из которых на мой взгляд и состоит любая студенческая жизнь. Он учился в, не поверите, художественном. Хоть и на реставратора, или как их там называют? Но все свое время проводил в мастерских и творил. Даже продавал свои картинки на выставках. По цене хлеба и пакета молока, но для студента и то блажь. К сожалению, в момент нашей встречи парень уже был готов опустить руки. Как я потом узнал от общих знакомых, в мастерских он чаще заливался любым алкоголем, который только под руку попадался. Хорошо хоть мог отличить бутылку от баночки с красками. Дошло до того, что как-то раз сокурсница едва успела парня из петли вытащить. Заглянула к нему в мастерскую, хотела еды занести. Заходит, а Яков гордо на табуретке стоит, даже не качается. Пригляделась, а к потолку веревка тянется. Он от неожиданности дернулся, табуретка из под ног выскочила. Чудом шею себе не сломал, да не задохнулся.
В общем, при встрече с ним мы как-то разговорились. Знаете, так бывает с абсолютно незнакомыми людьми. Бац, а вот этот балбес оказывается твоим давно потерянным братом. Только никто о нем не знал, ни матушка, ни отец, даже троюродные бабки ни слухом. А вы друг на друга смотрите - точно из одного теста сделаны. Хоть и не одной крови.
Таскались мы с Яковом тогда и по выставкам, и по кино-показам всяким. На литературных вечерах сидели, обсуждая все на свете. Так он мне благодарен был, что чуть ли не в слезы бросался, рассказывая, что его картины заметил организатор одной выставке в Праге. Клялся, что это я его заставил кисти не бросать, да краски не выкидывать. И себя заодно в одно ведро со своими принадлежностями. Я в то время считал себя его старшим братом. Старался выручать везде, помогал, выслушать в любую минуту был готов. Самому хорошо было. Все думал, какой же я хороший и полезный друг.
Мы и сейчас с ним общаемся. Не так часто, к сожалению. У него семья уже, дочка растет. Квартиру купил в Италии. Скидывал фотки, хвастался собственной студией. Рад я за него всем сердцем. А он до сих пор уверен, что это мои заслуги. Не знаю.
Казалось бы, два художника - не весь мир. Так у меня и третий есть в рукаве. Точнее, третья. Вот прямо сейчас к ней еду. Не знаю, правда, зачем. Познакомились с ней еще год назад в Вильнюсе. Я тогда сайт делал для знакомого, а она в кофейне рядом подрабатывала. По ночам рисовала у меня в квартире. Все полы и стены измазаны краской, единственная комната обставлена высыхающими холстами. Даже окна ими заставила! Самое главное, картины то стоящие. Не мазки по белому и отговорки “я так вижу”. Говорила, без меня вдохновения нет. Вот взгляд у нее один в один, как у моей школьной подружки. Встречаться с ней я не хочу, сердце совсем не лежит. Общаться с ней хоть и приятно, но фанатизм уж очень пугает. Преданность делу, скажете вы. Может быть. У Якова, кстати, тоже глаза горели. Меня это не то, чтобы нервирует. Просто не могу понять, кто же меня заколдовал?
- Вот я вам это рассказываю, а сам еду прямиком к этой безумной художнице, - горько улыбнулся Матиас.
Пару минут он молчал, слушая шуршащий карандаш Виолетты с закрытыми глазами. Снова заговорил, сделав глубокий вдох, только когда в купе к власти пришла тишина.
- Понимаете, я рад вдохновлять людей, но хотелось бы и себе кусочек счастья. Дорисовали? Покажете?
Он смотрел на неаккуратный набросок, который создавался в суете, в то и дело раскачивающимся как вся его жизнь вагоне, а глаза его излучали глубокую грусть. Стоило сделать шаг вперед, Виолетта бы утонула в мгновение ока. За секунду бы достигла дна этой серой бездны.
- Красиво, - наконец заключил Матиас. - Видите, вы тоже почерпнули немного меня.
- Знаете, я бы с радостью сказала, что вы сами во всем виноваты. Настроили себя на эту ерунду, а жизнь вам просто дает то, чего вы хотите, - пожала плечами Виолетта.
- Но не скажете?
- Неа, - Виолетта помотала кудрявой головой, а затем снова заглянула в две серые бездны. - В такие странные ситуации постоянно попадает мой молодой человек. Хобби у него что ли такое?
Она рассмеялась, перебирая в мыслях сотни историй, одна сказочнее другой. Сердце тем временем волнительно вздрогнуло, наливаясь теплом, но одновременно и загрустив по дорогому человеку. Как бы в такой ситуации поступил Ян? Наверное, рассказал бы очередную историю, вплетая в полотно реальности нитки абстрактности и укрывая все это кусочками ткани неявного.
- Все дело в ваших глазах, Матиас, - с умным видом заключила Виолетта.
- А что с ними не так? - рыжий даже перепугался, нервно заморгав.
- Они так и притягивают грусть. Хоть я и заразилась вашей жизнерадостной улыбкой, но все же ваши глаза явно хотят видеть другое. От того и грустят так сильно. Чем бы вам хотелось заниматься? Что бы вы хотели видеть, просыпаясь с утра, Матиас?
- Ой, даже не знаю, - Виолетта застала его врасплох, но он собрался, а лицо стало вдруг самым мечтательным, - Я бы хотел вернуться в Каунас. В отчий дом. Найти там работу, завести семью. А по ночам пить чай на веранде и любоваться треугольными крышами. Вы бы видели, какое там бывает красивое небо на закате! Даже мне в детские годы удавалось сложить несколько неплохих стихов. Правда, как уехал, перестал тянуться к прекрасной поэзии.
На секунду, которую Виолетта списала на житейское "показалось", у него загорелись глаза. Видимо, тем же самым огнем, которым он зажигал творцов рядом с собой.
- Но я не понимаю, причем здесь мой магнит на художников? - он вдруг рассмеялся, снова убирая руку за голову.
- А дело в том, что вселенская печаль - лучшая панацея от творческой хандры, - с видом знатока улыбнулась Виолетта, разве что не поправила профессорские очки.