О П Е Р А Ц И Я "Ц И Ц Е Р О Н"
(ч а с т ь ш е с т а я п о с л е д н я я)
Но вернемся к дефициту наличности в бюджете будущего
банкета.
Выслушав мой доклад по этому поводу он резюмировал:
-Здесь нужны меры радикальные. Ладно, иди, я подумаю.
А думать было над чем. Тогда при заказе банкета
объявлялся неофициальный минимум с человека, при котором
метрдотель брался за организацию банкета.
К тому же все престижные рестораны Москвы были
оккупированы заранее, надвигалось 8 Марта.
Но ведь Петр Иванович сказал, что он подумает, и это
рождало мою полную уверенность в успехе нашего общего дела.
А уверенность придает изобретательности. И как-то так
получилось, что я кое-что стоящее изобрел и после короткого
демарша мэтр "Праги" все же пошла мне навстречу.
Представьте себе, предкритического возраста блондинку
в сверхмодном тогда синем финском блейзере с золотистыми
металлическими пуговицами, брюках стального цвета и черных
лаковых австрийских туфельках фирмы "Prosistem" на умеренном
каблуке, тоже из "Березки".
Это сейчас "Prosistem" торгует электроникой, а тогда
модники Москвы, и не только Москвы, умирали по ее обуви.
Я заверял метрдотеля в том, что гости люди совсем не
простые, по званиям они никак не ниже членов-корреспондентов,
а через одного даже действительные члены академии наук.
Что они собираются не для того, чтобы напиваться и
объедаться, а скорее для тихих научных споров.
Нетерпеливо кивая в ответ она вдруг закачала бедрами в
направлении вальяжного седого мужика, только что появившегося
в зале.
-Ладно,- сказала она на ходу с улыбкой предназначенной
уже не мне,- знаем мы вас научных членов.
Будет тебе Ореховый зал, академик.
Только смотри, официантов мне не обидь.
Ореховый зал в "Праге", вот это да.
Однажды я встретил в этом зале космонавта из первой еще
десятки.
После такой победы я мог безбоязненно признаваться
Полухину в том, что собираюсь провести операцию "Цицерон".
-Что еще за "Цицерон"?
-Это значит, Петр Иванович, что на банкет мы принесем
свою водку, в портфелях, а в ресторане спиртное закажем для
порядка, потому что по заведенным обычаям заказ без спиртного
не принимается.
Операция "Цицерон" позволяет сэкономить тридцать
процентов на водке.
Правда, придется быть осторожными и немного
приплатить официантам, чтобы они закрыли глаза на нарушение,
но, все равно, это по-божески по сравнению со зверской
государственной наценкой на алкоголь в ресторанах, Петр
Иванович. И в кафе тоже.
А Петр , как никак государственный деятель, укоризненно
молчал и я сник.
Ан, нет, я вдруг почувствовал заинтересованность в его
голосе когда он спросил:
-А при чем здесь Цицерон- то?
Я и сам не знал почему "Цицерон" и при чем здесь вообще
сам древнеримский краснобай.
Первый раз я услышал это выражение от своего коллеги по
п/я 80 ВиктОра по прозвищу "Кого берешь".
"Кого берешь" было всегдашним его отзывом на любое
предложение, сделанное ему или его ответом на любой,
поставленный перед ним вопрос.
Оно могло обозначать согласие или, наоборот, отказ,
возмущение или восторг.
Все зависело только от интонации, с которой он
произносил это "Кого берешь".
Однажды я спросил у него о происхождении выражения
"Операция "Цицерон".
-Кого берешь,- отмахнулся он, - в данном случае это
обозначало - я -то откуда знаю? - Просто слесарь нашего ЖЭКа всегда
говорит так.
Как ни встречу его, он каждый раз полную авоську
бутылок идет сдавать.
Ну, просто так, по свойски попросишь его зайти к нам на
второй этаж посмотреть подтекающие батареи, а он:
-Извини, Витек, сейчас не могу. Вот видишь, провожу
операцию "Цицерон".
- Ну, что я стану дальше расспрашивать его, человек
торопится, а я его от дела отрывать буду.
И правда, дело есть дело.
Пришлось мне самому для Петра придумывать
собственную трактовку крылатого выражения.
-Очень даже просто, Петр Иваныч. Это когда закуски в
обрез, а водка без наценки. За столом все очень быстро созревают
и становятся настолько же краснолицыми насколько и
красноречивыми.
Ну, Цицеронами, можно сказать.
Вот такая вот операция, Петр Иваныч, и уже проверенная.
П.И. больше не слушал мою несусветицу, он все понял.
Он уже звонил завлабораторией "Фотоупругость" Славе Воронцову,
в чьем веденьи был спирт-ректификат для ухода, по инструкции, за
всеми нашими оптическими установками.
Наступил долгожданный день.
Нетерпеливая и голодная молодежь сгрудилась в вестибюле
ресторана. П.И. опоздал в "Прагу" на целый час.
На академика, пришедшего минута в минуту, лучше было
не смотреть.
Петр Иванович объяснился перед Целиковым, элегантно,
с достоинством государственного человека.
Тот с явным неудовольствием, но объяснение принял.
А уж за столом, а он казался обильным, метрдотель знала
свое тонкое дело, обида была забыта.
Целиков, высоченный, худой, с висящим, в
красно-фиолетовую прожилку носом и с фужером спирта в твердой
руке, тщательно рассматривая мысы своих туфель, произносит
первый тост.
У него вообще была такая привычка говорить на людях,
это была его и только его поза, она говорила о его глубоком
внутреннем сосредоточении над решением этой конкретной
проблемы.
В этой манере он выступал всегда и везде, и на Ученых
Советах, и на заседаниях Академии Наук СССР, и на встречах со
своими избирателями и студентами, и даже на съезде КПСС.
- Дорогой, так сказать, Петр Иванович!
От имени всех ученых–прокатчиков и от себя лично
поздравляю Вас, так сказать, и Ваш коллектив с открытием новой,
так сказать, кафедры, так необходимой…
Поаплодировали, выпили.
Ответил Петр Иванович. Опять поддержали.
И так через частую череду коротких тостов операция
"Цицерон" стала набирать силу.
Незаметно для себя каждый брал свою высоту.
Начались танцы.
Вдруг П.И. обращается к Берковскому, тогда аспиранту
третьего года:
-Виктор, я слышал, что ты у нас еще и композитор.
Спой нам что-нибудь свое.
Витя вышел из-за стола и, слегка смущаясь,
прищелкивая в такт пальцами-кастаньетами, запел свою Гренаду
на слова Михаила Светлова.
Потом пели вместе.
За свою жизнь, кроме того, что он стал профессором, он
написал и исполнил в сольном варианте и в кампании с Сергеем и
Татьяной Никитиными около 400 песен.
А вы помните их общую "Под музыку Вивальди"...?
Не танцевали и не пели только я и хозяева портфелей, в
которых содержались бутылки со спиртом.
Я расплачивался с блондинкой, а П.И. следил за
выражением моего лица, хватило ли денег.
Потом поманил к себе:
-Ну, что, Цицерон, порядок?
-Порядок, Петр Иванович.
-Молодец, вижу, что порядок.
Ушел академик. Его бывшие студенты, а теперь наши
аспиранты, уверяли, что на выпускных вечерах он всегда после
первого фужера подожженого спирта, выпиваемого почти в полной
темноте, шел на тур вальса с самой красивой девушкой выпуска.
И это уже при искрящемся от света зале и под бурные
аплодисменты всех присутствовавших, включая завороженных
официантов.
А после второго фужера уходил, как он сам говорил, чтобы
успеть прогуляться перед сном со своей старухой в сквере вокруг
клумбы.
И еще про академика Целикова, который очень часто
бывал в командировках, где он лично контролировал монтаж
уникального металлургического оборудования, проектируемого его
институтом.
Будь то гигантские прокатные станы, сверхбольшого
объема домны, и многое другое.
Особенно часто он посещал город металлургов Челябинск.
Кроме всем известных ЧМЗ (металлургический), ЧТПЗ
(трубопрокатный), ЧТЗ (тракторный), здесь же базировалась и
наука.
В том числе и УралНИТИ, Уральский Научно-
Исследовательский Трубный Институт.
Директором его в 1963 году стал Юрий Михайлович
Матвеев, доктор технических наук, обворожительный человек,
энциклопедист, великолепный специалист трубник, весельчак и
жизнелюб.
Что он и доказал своим четвертым или даже пятым
браком в сорок с лишним лет на молоденькой девушке по имени
Вера.
Этот последний брак послужил причиной перевода
Матвеева из насиженной Москвы на Южный Урал, зато в кресло
директора УРАЛНИТИ.
Юрий Михайлович не долго горевал по столичной жизни.
Он собрал вокруг себя деятельных молодых людей, не
чуравшихся, как и он сам, простых жизненных радостей, наделил их
широкими полномочиями, но при этом крепко спрашивал за
промахи.
Вот история, которую рассказал Матвеев нам с Рудиком у
меня дома в Москве, в 1-ом Щиповском переулке под Новый
1967 год.
Однажды в сорокаградусный мороз с очередной
инспекционной поездкой по заводам Целиков прибыл в Челябинск.
Завершив свои дела академик, приглашенный Матвеевым,
по пути в аэропорт посетил его дом.
Юрий Михайлович чуть свет отправился на охоту, чтобы
одарить званного гостя трофеями.
Все очень удачно началось и, как это часто бывает, скверно
закончилось.
Что-то случилось с машиной.
Продрогшего насквозь академика с буреющим от внутренней
неустроенности носом целый час занимала светской беседой молодая
неопытная хозяйка Вера Николаевна.
Наконец, она решилась предложить Депутату Верховного
Совета СССР бокал редкостного в Челябинске "Напареули".
К счастью именно в этот критический момент вернулся
хозяин дома.
Увидел уже из прихожей это нечто несочетаемое, Целиков и
"Напареули", и прошипел неинформированной супруге еще до
того, как поздороваться с гостем:
-Вера, быстро спирт!
Дальше всё образовалось.
Юрий Михалыч снял потихоньку под столом тяжелые унты
на волчьем меху.
Участник двух последних Съездов КПСС 1961 и 1966 годов
сразу потеплел и произнес тост, направленный, как всегда, к мысам
своих туфель и после двух-трех традиционных крохотных
пельмешек на закуску совершил с Верочкой тур вальса вокруг
обеденного стола под уже вошедший тогда в моду твист.
Выслушав пышный тост принимающей стороны, и
произнеся ответный, академик пришел в привычное рабочее
состояние.
И еще через короткое время в сопровождении хорошо
пьяненького хозяина, который нес в подарок освежеванного
трофейного зайца в окровавленном мешке под мышкой,
направился к ожидавшей его внизу машине.
Зайца в багажник, академик на заднее сидение
автомобиля и вперед по занесенному снегом шоссе в аэропорт
Баландино.
Три часа здорового сна и Москва.
А наш Петр, находясь в центре стола, твердо чувствовал
себя вместе со своей совсем молодой кафедрой.
Да и сам он был еще полон сил и искренне любим нами.
Ему еще только предстояло построить одиннадцатиэтажное
здание института, получить Золотую Звезду Героя Труда и многое,
многое другое, что осталось нам в память о нем и его славных
делах.
Теперь я очень редко бываю в институте, но всякий раз,
когда захожу в главный, тот самый одиннадцатиэтажный корпус,
поднимаюсь к его бюсту, установленному рядом с ректоратом,
который он возглавлял долгие годы.
Здороваюсь с ним, если никого нет рядом.
И кажется мне, что вот сейчас он спросит:
-Ну, что, Цицерон, порядок?
А я бы стал ему рассказывать.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/03/22/485